Разбирая записи в своих журналистских блокнотах, накопившихся за год, я наткнулся на телефон какого-то Андрея из Тюмени. «Да это же тот самый парень, с которым я познакомился в поезде Москва–Ташкент» – осенило меня. Я решил позвонить ему, чтобы узнать, чем закончилась его одиссея в Узбекистан.
«Я слушаю!» – раздался в трубке заполошный женский голос. На мою просьбу подозвать Андрея, женщина вдруг запричитала: «Молодой человек, умоляю, где вы видели моего сына?». И с трудом превозмогая рыдания, выдавила: «Андрей полгода назад уехал в Сочи отдыхать. И с тех пор от него никакой весточки!».
Признаюсь, я не ожидал такого оборота дел. Второпях я рассказал Елене Михайловне (так звали женщину), как и при каких обстоятельствах познакомился с ее сыном. А уже через несколько дней меня вызвали в прокуратуру. В кабинете следователя я и написал этот несколько беллетризированный документ.
Заявление
В понедельник, 10 июня 1996 года, поездом Москва–Ташкент я ехал в отпуск в родное село, в Ульяновскую область. Моими попутчиками по третьему купе шестого вагона были мужчина лет пятидесяти в черной футболке и потертых джинсах и двадцатилетний парень в спортивном «Адидасе». У Андрея – так звали юношу – нервное, тонкое лицо, тонкие губы, голубые глаза. Он был из тех парней, что нравятся девушкам.
Странная это была парочка. «Вася» – имя мужчины было вытатуировано на тыльной стороне кисти правой руки, под синим полукружьем восходящего солнца – был, по всему видать, человек битый. Круглое, чуть одутловатое лицо его поражало своей неодухотворенностью. Ни следа живой мысли! Вместо речи – мат-перемат. Он был явно с перепоя, о чем свидетельствовало опухшее, одутловатое лицо, набрякшие веки над красными глазами.
Однако у «Василия», как ни странно, были задатки ангела-хранителя. Он так усердно ухаживал за парнем, что вначале я принял моих спутников за отца и сына. «Василий» относился к парню с материнской нежностью, исполняя любую его прихоть.
Но в их, казалось бы, родственных отношениях я скоро почувствовал противный душок подхалимства и заискивания. И то: разве будет нормальный папаша неустанно бегать то за чаем в купе проводника, то в ресторан за сигаретами и «кока-колами», то в киоск за газетами, в то время как его сынок-оболтус беззаботно лежал на нижней полке и ловил кайф. Меня, помню, сильно раздражало подрагивание носка его ноги в такт музыке, раздававшейся из наушников плеера.
Повторяю: все это было очень странно. Тем более что по всем повадкам было видно, что «Василий» гнет спину не из любви к искусству подхалимажа. Ясно, что, преследуя какую-то свою цель, он вынужден был прислуживать этому чванливому хлыщу, который просто-таки упивался своей властью над человеком вдвое старше себя да еще при постороннем человеке. Мне хотелось понять, что же связывает их, какая тайна, и я, достав бутылку водки, пригласил попутчиков разделить скромный дорожный обед.
– Водка – это бычий кайф! – отозвался парень на мое приглашение, но все же подсел к столику.
– Ну, извини, я не знал, что ты такой эстет! – усмехнулся я.
– Да какой он к черту эстет! – вдруг воскликнул «Василий», сидевший рядом с ним, и с заискивающей фамильярностью хлопнул своего молодого спутника по колену. – «Дурью» парень балуется! – И добавил, закрыв дверь купе на замок: – Ну, давай, врежем по мозгам! Под водочку оно хорошо пойдет…
Парень встал, достал с верхней полки из матраца, свернутого в рулон, спичечную коробку. В ней оказались несколько затвердевших кусочков пластилина зеленовато-коричневого цвета.
– Будешь? – протянул он мне один из них.
– Что это? – спросил я.
– А ты попробуй, положи под язык, запей водочкой.
– Наркотик? – обратился я к «Василию», с прищуром глянув на него.
– И какой наркотик! Экстра! Коноплянно-пыльцевая масса! – с каким-то болезненным возбуждением воскликнул «Василий». Толстыми, короткими пальцами он поднес наркотик к ноздре сломанного носа, коротко и энергично подрожал ноздрями, втягивая его запах, блаженно откинулся к стенке купе: «Как пахнет!».
– Знаешь, как пыльцу с конопли собирают? – спросил меня «Василий». –Раздеваются догола и взапуски носятся по зарослям. До седьмого пота. А потом пыльцу, прилипшую к вспотевшему телу, соскабливают и собирают в пластилин.
– Фу, мерзость какая! Я, с вашего позволения, лучше водочки выпью… – Я взял бутылку и разлил по граненым стаканам по 100 грамм.
- Не скупись! Разливай по полной! Надо в себя после вчерашнего придти… - попросил «Василий».
Я наполнил стаканы до краев.
Первый тост был, как водится, за знакомство. Пустоты между стаканами заполняла дежурная болтовня. Спрашивали все больше меня: куда едешь, откуда родом, чем на кусок хлеба зарабатываешь?
– Водилой я работал в совхозе, а сейчас – безработный. Совхоз обанкротился, язви в душу мать! – косил я под увальня-простака, скрывая свою настоящую профессию.
– Работяга, значит, – презрительно скривил рот Андрей и, потеряв ко мне всякий интерес, напялил на уши наушники плеера и снова безмятежно растянулся на нижней полке. Но прежде чем надолго уйти в себя, в свои видения и мечты, навеянные наркотой и водкой, сказал наставительно:
– Знаешь, что я тебе скажу: лучше колымить в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме.
«Василий» подхалимски загыгыкал, одобрительно хлопнул по спине: –Молодец, парень!
– К чему ты это?
– А к тому, что совхоз твой (тут он прибавил матерное слово) – та же Колыма… Меня от одного слова «труд» с души воротит. У нас в Тюмени бедолаги вкалывают ради копейки то в холодах, то при гнусе. Такая жизнь не для меня. Куда лучше квартиры «бомбить».
Я взглянул на этого молокососа с чистым цветом лица, но с не чистой душой, подумал: «Да, трудовой кусок вряд ли будет в твоей биографии».
– А другая цель, кроме ловли кайфа, есть у тебя? – спросил я.
– Моя цель – увидеть Чуйскую долину и умереть!
– Неужели тебя так приворожил одуряющий запах конопли?
Андрей в ответ лишь скривил рот в ухмылке и, врубив музыку в наушниках на всю мощь, отвернулся к стенке купе.
Мы остались с «Василием» за столом один на один. После третьего стакана он «раскупорился» и поведал не бог весть какую замысловатую историю своей жизни.
Вел он жизнь бобыля. Жениться, свить гнездо и выходить птенца ему не удалось. Родившись в Азии, сызмальства приучился курить анашу. Однажды доведя свой неокрепший разум до сладостного помутнения, изнасиловал одноклассницу, сел на скамью подсудимых. И пошла жизнь колесом под гору: тюрьма – зона – освобождение, тюрьма – зона – освобождение…
– Сошелся я тут с одной бабой, – горестно рассказывал он свою невесть какую мудрую историю. – Три года с ней, шалавой, жил… Шабашил на стройке, все деньги в дом тащил. Цветной телевизор купил, коврами стены завесил, а она, паскуда, взяла и вышвырнула меня на улицу. Ну, справедливо ли, скажи? – домогался он ответа, приблизив свое круглоглазое лицо к моему лицу так близко, что в сумерках я видел, как нервно дрожала его мясистая влажная нижняя губа.
– А сейчас я еду в Андижан. Там у меня мать-старушка живет. Вот позвал Андрея в гости. Я этому парню по гроб жизни обязан…
Оказалось, что «Василий», уйдя от своей супруги, доехал до Москвы и ударился в черный загул. Деньги пропил, все до копейки, не успев-таки купить билет. В эту мрачную минуту он и познакомился на Казанском вокзале с Андреем. Тот ехал в Сочи отдыхать, но анаша, которой «Василий» обещал напичкать его по приезде домой, притом совершенно бесплатно, заставила парня круто изменить маршрут. Он купил два билета на Андижан.
– У меня там все друзья – наркоманы. Накуримся вот так! – «Василий» резко рубанул шею кистью руки. – Посидим в чайхане, поедим узбекского пловчика…
Вагон давно храпел и высвистывал в нос, когда мы легли спать.
А рано утром я вышел на своей станции.
Вместо эпилога
Через месяц после моего визита в прокуратуру я позвонил следователю, чтобы узнать, нашли ли Андрея?
– Нет, не нашли. Парень, видимо, нашел дорогу на тот свет, – мрачно пошутил «следак» и положил трубку. Короткие телефонные гудки прозвучали многоточием. Да, точку ставить в этой истории рано. Но, боюсь, что в конце ее будет крест. Жирный крест, какой обычно рисуют в письмах, сообщая о смерти кого-либо из родственников.