Бархатный враг

1. Подруги в кафе
Было только десять часов утра, а по эскалатору торгового центра уже спускались с покупками плотными рядами довольные посетители. В столице вовсю начинались новогодние распродажи. Все весело разговаривали, смеялись, лица светились предпраздничной эйфорией.
- Я, девочки, у «вечного огня» (на кухне) вчера пару часов провела, - жаловалась своим подругам одна барышня в фетровой шляпке а-ля охотница.
На плечи ее был накинут полушубок из розового искусственного меха, коротенький настолько, что эротичный животик с поблескивающим в пупке пирсингом неприлично оголялся.
Эта, жалующаяся на своего непутевого мужа, барышня только что встала спиной по ходу движения, делая плавный взмах свободной рукой в белой перчатке, будто дирижер перед началом концерта. Две ее попутчицы, ставшие на эскалатор следом, возвышались над ней так, что она буквально «дышала им в пупок». И это несмотря на то, что она носила модные не по погоде туфельки на высоком каблуке.
- Потом поехала с подругой провожать другую подругу в аэропорт, - шмыгнула она напудренным носиком. - Там меня и переклинил позвоночник в грудном отделе…
Жестикулировала она с какими-то дрожащими до кончиков пальцев вибрациями, то внезапно замирая, то снова взрываясь от переполняющих эмоций, словно все это происходило под музыку Чайковского или Моцарта.
В прошлом эта интересная во всех отношениях барышня была известной скрипачкой, еще относительно недавно давала концерты за рубежом, в частности в Японии, и все эти культурные вымученные изыскания отразились на ее детском, почти невинном лице загадочной грустью, разгадать которую мог далеко не каждый. Особенно это касалось продавцов сигарет и алкоголя. Они все время требовали у нее на кассе показать паспорт, тем самым, сами того не понимая, делали ей хороший и, к слову, заслуженный комплимент.
Звали бывшую скрипачку Эльмирочкой или Мирой, но в музыкальном сообществе ее знали под творческим псевдонимом Смычок, но не потому, что она виртуозно играла на скрипке, а потому что умела в свою бурную молодость с легкостью крутить короткие интрижки с дирижерами, импресарио и другими директорами концертов. Все это у нее называлось «попиликать на два-три смычка». Когда же ей стукнуло тридцать лет, она неожиданно для себя выскочила замуж за успешного барабанщика одной известной группы и нарожала ему кучу детишек. Сейчас ее  любимая скрипка пылилась в чехле на заслуженном отдыхе, но старые привычки давали о себе знать постоянно.
- Пока приехала домой, поделала пару упражнений, попросила его поднять меня спина к спине, чтобы вставить позвонки, если они сместились… - продолжала Мира-Смычок, шмыгая носиком. - Он поел, выпил водочки, настроение у него уютное, несмотря на то, что я хожу, постанываю. Я даже испугалась… А он говорит: «Может, замутим сегодня, кошечка!?»
У Эльмирочки удачно получилось скопировать подхалимный голос мужа, и подруги, знавшие ее супруга не понаслышке, невольно улыбнулись.
- «Надень на меня корсет и е…!» – так и сказала, девочки. Накипело все, дрожу от злости. «Я думал, - говорит, - как лучше тебе сделать». Ну как можно? Мне и в голову не придет такое, когда ему плохо…
- Вот ты меня удивляешь, Мирочка. Тебе уже давно за.., а ты до сих пор не знаешь, что у мужчин совсем другая логика, - успокаивала ее одна из подруг в дорогой норковой шубе.
Это была Лариска, или, если официально, Лариса Николаевна. То, что у нее был свой собственный салон, услугами которого она пользовалась ежедневно, заметно было по внешнему виду. В укладке прически угадывалась рука мастера, маникюр на ухоженных пальчиках напоминал окружающим целое произведение искусства, а гладкая и увлажненная различными кремами кожа отдавала загаром, добиться которого можно было только при частом посещении солярия.
Эта дамочка чувствовала некое превосходство перед подругами, но не потому, что была богаче или образованнее. Отнюдь. Просто у Ларисы Николаевны наступил раньше других климакс, и она не нашла ничего лучшего, как гордиться этим, и даже взяла шефство над «запозднившимися в этом плане» подругами.
Третья подружка – худощавая блондинка с нахмуренными бровками и большим эротичным ртом, способным разом проглотить связку бананов, час назад бросила свой красный Феррари напротив главного входа и до сих пор числилась среди вечных студенток Гарварда или Кембриджа.
– Ой, давайте, присядем здесь! Поболтаем! – встрепенулась хозяйка салона вдруг. – Голова кругом… Вы, кстати, с гирляндами осторожно, девочки! У одного моего знакомого елка под самый Новый год вспыхнула. Так и тушили, чем могли: винегретом да солеными грибами. Фу! Голова кругом идет. Моя Танечка (личный психолог) так и говорит: «Болтовня помогает женщинам снимать стресс».
На цокольном этаже, рядом с елкой, касающейся макушкой купола атриума, располагалась кофейня. Спускающийся эскалатор буквально упирался в ее барную, украшенную мигающими гирляндами, стойку. Тут всех ждало большое искушение, и обычно посетители, утомленные шоппингом, невольно погружались в атмосферу праздничного комфорта. Уютные диванчики в приглушенном свете свисающих ламп и чудесный аромат свежесваренного кофе располагали к беседе. Любой желающий, имеющий лишнюю тысячу рублей в кармане, мог плюхнуться на один из этих диванчиков вместе со своими покупками и взять себе чашечку кофе и обязательно шоколадный бисквитный десертик, непременно украшенный фирменной вишенкой. И пока услужливые официанты в идиотских колпаках Санта Клауса колдовали над кофеварками, счастливчик в ожидании заказа либо читал алкогольную карту, либо рассматривал над собой разноцветные елочные шары. Когда ему приносили заказ, он обычно медлил, подолгу мешал ложечкой или пробовал на вкус пенку в чашке или вытаскивал двумя пальчиками за плодоножку ягоду из десерта, просматривал на просвет в ней косточку и опускал затем в рот, непременно закрывая от удовольствия глаза и сладко причмокивая.
На одном из таких диванчиков и расположились наши симпатичные героини. Всем троим было слегка за сорок пять, но это только по паспорту. Относительно здоровый образ жизни, правильное питание и в некоторых случаях «пластика» творили чудеса. Они смеялись, шептались, в общем, вели себя с непринуждённостью, свойственной лучшим подругам, изловившим себе свободную минутку, чтобы  немного поболтать и посплетничать.
К тому же, походы по торговым галереям в поисках новогодних подарков своим мужьям и детям утомили их. Не забыли они и про себя любимых. Среди пакетов мелькали бренды нижнего белья и дорогого парфюма.
- Обожаю это место! – призналась Лариса Николаевна, сплевывая вишневую косточку в фарфоровое блюдечко. – Чувствуешь себя как дома, а вишенка как всегда бесподобна.
- Ой, девочки, мне бармен сейчас подмигнул или это кажется… - улыбнулась бывшая скрипачка, кокетливо поправив на себе шляпку.
Сейчас Эльмирочка находилась в какой-то экзальтации от подмигнувшего ей молодого мальчика. Она отказывалась верить доводам подруг, что у парня может быть просто нервный тик.
- Ой, зря Вы, девочки, смеетесь, - досадовала она. - Мальчик хороший, молоденький. Наверняка, мечтает отодрать меня, старую добрую шлюшку, в ближайшей подсобке в особо извращенной форме. Боже, какой смешной! А руки-то у него просто золотые. Смотрите, как он разливает из кофейника… Ммм… Обожаю кофейники…
В ожидании заказа (дамы решили взять себе шампанское) бывшая скрипачка сбросила с себя свой вульгарный полушубок, оставшись в не менее откровенной блузке. Она даже разулась и, убрав под себя свои ножки в красных леггинсах,  удобно расположилась по-турецки на диванчике. Там она позволила себе разминать свои ноющие от постоянного хождения на высоком каблуке ступни с таким нескрываемым наслаждением, что окружающие и проходившие мимо мужчины стали невольно поглядывать на нее.
- Мирочка, - не выдержала третья красавица с длинной русой косой. – Ты всегда имитируешь оргазм в постели, или только во время шоппинга? Я вот всегда честна с мужиками. Ну не орел если, так и говорю… «бедный ты мой воробушек» и по головке глажу…
- Правильно, Жанна, головку стимулировать необходимо, особенно если мужчина в возрасте…. – в ответ кольнула больно Эльмирочка, явно намекая на почтительный возраст мужа подруги, и опять стрельнула взглядом в сторону барной стойки.
- Мой Жорик, между прочим, – самый лучший мужчина, - гордо парировала Жанна дерзкий выпад. – Он твоему бармену еще фору даст.
Стоит отметить, что Жориком Жанна называла не только своего мужа. Все подруги знали, что это такой оборот речи и что под такое определение попадают все богатые мужики-толстосумы, оказывающиеся в поле зрения бывшей манекенщицы-экскортницы, а позднее увядающей фотомодели для мужских журналов. Настоящий же муж Жанны редко кому показывался на глаза, предпочитая роль серого кардинала. Поэтому не будем называть его скромное имя, чтобы не привлекать внимание общественности и налоговых органов.
Денег у Жанны было, действительно, хоть отбавляй. Она купалась в роскоши и могла себе позволить все, что хотела. Эта вседозволенность во многом испортила ее характер. Только тот факт, что она искренно не понимала, как люди могут жить без красного Феррари, говорил о многом. Помимо прочего, голова у нее всегда была занята какой-то сектантской мишурой, преимущественно диетами и восточной философией. Вообще эта блондинка была натурой легко внушаемой, но быстро отходчивой. Но если она загоралась, то окружающие должны были сиять и сгорать вместе с ней, а если этого не происходило или кто-то имел на сей счет свое мнение, она просто вычеркивала таких из жизни и включала в свой круг общения только после унизительного покаяния. Вот отчего ее терпеливым подружкам приходилось не сладко.
Казалось, эти избалованные фортуной женщины перепробовали все тренды модных учений последних лет. Они даже отказывались от бараньего мяса в чесночном соусе в священный для мусульман праздник Рамадан и не пили больше французское вино моложе урожая 1984 года. Ведическая йога на высокогорной Канченджанге, однодневный курс тантрической Камасутры в Мюнхене и изучение китайского языка посредством тактильных ощущений - всё это было ничто, пока они не прочитали на свою беду книгу какого-то американца «Волшебство утра» и в течение полугода вставали в четыре утра и пели странные мантры, обычно выражающиеся одним завывающим звуком «Ам» или «Ом».  Дело приняло такой широкий размах, что мужьям пришлось тратиться на частных психиатров, которые, в конце концов, прописали лечение плеткой, чтобы окончательно выбить дурь из одураченных дамских головок. Но современная израильская медицина не учла тот факт, что любое насилие порождает ответную сексуальную реакцию, и наши дамочки еще долго сидели на БДСМ, озолотив местные секс-шопы.
- Ну, хватит, девочки, ругаться, - вмешалась в разговор Лариса Николаевна. – Ведь Новый год на носу, и я от всей души хочу поздравить Вас….
Она к тому времени уже вытаскивала из подарочной коробочки с оранжево-черными полосками флакончик из толстого, точно линза, стекла.
- У паренька темнокожего по акции у входа в Лореаль приобрела, - призналась она, радуясь, как ребенок. – Говорит, не подделка. Chanel «Tigresse, plus de f;rocit;». (Шанель, «Тигрица, больше свирепости!). Ну что, бесстыдницы-извращенки, кто в этом году был пай-девочкой?
- Что-то пахнет как-то подозрительно… - принюхалась Жанна. – Это точно Шанель?
- Ты что! Это эко-серия для феминисток, специально к Рождеству. На нее в Париже очередь с лета записывалась, а сейчас вообще хрен достанешь. Там в составе фишка есть. Моча течной тигрицы, разбавленная родниковой водой аж трех озер Салагу, Гоб и Капитетелло. Все доходы от продажи идут в фонд живой природы.
– Откуда вообще у того парня Шанели?
- Говорит, в Duty Free в Сенегале у него дядя работает, а он тут в Москве у парфюмерных салонов околачивается. Цена почти в три раза ниже, а качество выше. Ну, разве не Шанель, девочки? Я у него еще скрабов разных набрала для массажа. Кто берет?
- Ладно, моя водичка! У меня как раз духи закончилась, - согласилась блондинка, выхватив из рук Ларисы Николаевны заветный флакончик и тем самым оставив за бортом бывшую скрипачку.
Эльмирочка в ответ надула демонстративно щеки и выдохнула. «Больно мне и надо было», - показывала она своим равнодушным видом.
В этот момент подошел барменчик в колпаке Санта Клауса и расплылся в улыбке. На подносе в его руках стояли три флюте на высокой ножке. В качестве особого подарка парень вручил Эльмирочке мандаринчик и почтительно поклонился.
- Ах, ляпота-то какая! – хлопнула в ладоши Лариса Николаевна, рассматривая, как пузырьки бьются о стенки хрусталя и поднимаются на поверхность. – Ну, что, девочки, вздрогнем?
- А это точно шампанское или тоже у негра за углом куплено? – спросила Эльмирочка, еще усерднее разминая свои пяточки.
- Обижаете, - улыбнулся бармен бывшей скрипачке. - Как можно обманывать такую красивую женщину!
Мирочка, польщенная комплиментом, поправила локон волос за ушком и облизала губки.
- Ну, уж если Вы так уверены…
Бармен почтительно поклонился, понимая, что пауза затянулась, и с неохотой отправился к барной стойке, где его ждали кофеварки. Ему, очевидно, очень хотелось присесть за столик с этими барышнями.
- Как тебе удается так мужиками крутить? – поразилась Лариса Николаевна. – На меня этот юнец даже не смотрит.
- Все потому что, Ларик, - улыбнулась Эльмирочка. – Моя душа, как в «Радости любви» Крейслера, весело и мажорно парит над суетой города, никогда не теряя личной свободы. Все это, несомненно, действует на мужчину, как красная тряпка на быка.
- Ну да, конечно, - ухмыльнулась блондинка Жанна. – Уж признайся нам, что этот тупой малолетка на твои лосины запал. Ты бы еще их на голову натянула для убедительности.
- Красный цвет, не тебе говорить, всегда выигрышный. А что? Может, сейчас выпью бокальчик и натяну, так сказать, во все тяжкие пущусь, - шмыгнула напудренным носиком Эльмирочка. - Я уж «на склоне лет» могу себе и не такое позволить.
Подруги прыснули от смеха и взяли по бокалу шампанского.
- С наступающим Вас, девочки! – улыбнулась Лариса Николаевна. – И давайте загадаем желания, чтобы они непременно исполнились!
- У меня желаний особо никаких нет, -  призналась Жанна. – Разве что водителя сменить. Тут кто-то про негров говорил из Сингапура. Может, подойдет?
- А чем тебе Павлик не устраивает? Он же вроде даже в Формуле-1 участвовал…
- Ты как с Луны свалилась. Белый водитель уже не в топе, и я давно хочу проверить сочетание красного с черным.
- Ты не новатор, Жанка. – съязвила Эльмира. - Кутюрье Стендаль тебя опередил…
- Что-то я не помню такую фамилию среди законодателей моды. Но это куда лучше, чем ночные поллюции Версачи с его вечными тягами к розовым котикам.
- Ну ладно, девочки, - опять взяла на себя роль миротворца Лариса Николаевна. – Коль у вас нет желаний, давайте просто выпьем.
2. Тайные эротические желания
- Отличная идея, - поддержала подругу Эльмирочка. – Я за!
Подружки чокнулись, и звон бокалов поднял настроение. Шампанское быстро ударило в голову сумасбродных красоток. В их глазах заметно засветился шаловливый блеск.
– Ну, без желаний как-то неинтересно, - покачала головой Лариса Николаевна. – Особенно эротических. Что мы на пенсии уже, девочки? Ну, не помню, рассказывала я вам о том, что в последнее время я просто теряю контроль, когда оказываюсь на открытых пространствах?
Голос хозяйки салона перешел на шепот, и она, выдерживая интригу, взяла со стола мандаринчик у Эльмирочки. Притихшие подруги переглянулись.
- Да, что-то припоминаю, - нахмурилась вдруг Жанна. - Это, кажется, было прошлым летом на площади Тяньаньмэнь…
Лариса Николаевна только что очистила мандарин от кожуры и вложила в уста каждой подруге по сочной дольке.
- Да, чудесная площадь… - вздохнула она с ностальгией. - Именно там я вдруг поняла, чего хочу. Помнишь, Жанночка, как я жадно искала глазами прохожих мужчин, задирала платье выше колен и постукивала каблуками, как какая-то строптивая лошадь?
- Помню, помню, понесла нас нелегкая, - проиронизировала Жанна, обращаясь к бывшей скрипачке. – Как только мы вышли при всем параде, Мирка, - и она показала руками свои преувеличенные формы, - эти любители Доширака набежали на нас со всех сторон, точно голодная саранча. Думала грешным делом – изнасилуют и сожрут, а они только фотографируются с нами…
- А мне китайцы нравятся, славные ребята, - улыбнулась Мирочка. – Когда я была молодой, то ездила с концертами в Маньчжурию… Мне тогда как раз дали первую скрипку, а смычок как назло сломался. Уж попотела я тогда, бегая по местным блошиным рынкам, и очень волновалась...
- Да погоди ты опять со своими скрипками! – отмахнулась от нее Жанна. Она слышала эту историю уже не в первый раз. – Не перебивай Ларика.
- Да я собственно все уже рассказала, - вздохнула Лариса Николаевна. – Вот хочу еще раз туда съездить, на эту площадь и непременно ночью под луной. Представьте, девочки, брожу я там в платье и в сапожках.. с виду приличная женщина, может, очки солнцезащитные…
- Да на кой тебе ночью очки солнцезащитные? – не выдержала бывшая скрипачка и хихикнула.
- Не перебивай, пожалуйста, - заступилась за рассказчицу Жанна. – Будет твоя очередь….и мы посмеемся.
- Ну и вот гуляю, - продолжила Лариса Николаевна с трепетом в голосе, - никого вроде не трогаю. И вот он сзади подходит, юбку вот так мою бесцеремонно задирает, а там я без трусиков…. «Ах, ты грязная сучка, Лариса Николаевна! Позвольте Вас отодрать», - говорит так все ненавязчиво и делает свое черное дело, а я вся дрожу, девочки, и позволяю…
- Ну, ты даешь, Ларик! Откуда ж он знает, как тебя зовут? – засмеялась опять Эльмирочка. – Ты уж тогда на спине напиши имя и отчество полностью.
- Ну да, точно! Ты уж там, подруга, напиши поподробнее инструкцию по применению, а то вдруг недогадливый извращенец попадется. Юбку задерет, повздыхает-поохает и дальше пойдет, - добавила Жанна, едва сдерживаясь от смеха.
- Ну, хватит, девочки, издеваться, - обиделась на подруг Лариса Николаевна. – Я вам душу тут изливаю, а вы…
- Ну не обижайся, зайка… - чмокнула ее в щечку Жанна. – Мы, такие-сякие сучки, больше так не будем. Честно, честно, да, Мирочка?
Бывшая скрипачка, все еще хихикая, кивнула, представляя, как Лариса Николаевна в солнцезащитных очках бродит ночью по Тяньаньмэнь с задранной юбкой.
- Смейтесь, смейтесь, - покраснела Лариса Николаевна. - Давайте теперь и Вы колитесь. Ваши мужья наверняка не догадываются, что вы извращенки еще те…
- Мой Жорик ни о чем не догадывается. Он все обо мне знает и  все позволяет, - гордо сказала Жанна. – Он так и говорит. Делай, что хочешь, хоть на голове стой, но развод у нотариуса заранее подпиши. Не хочется ему, якобы, мне пособие платить по инвалидности. Вот козел! Но для меня занятия йогой в прошлом, а вот отпроситься у него на недельку-две в экзотическое путешествие – это, пожалуйста.
- А куда собралась-то? Возьми и нас с собой, - встрепенулась Эльмирочка, высмаркиваясь в салфетку.
- Нет уж, - и блондинка показала фигу. - Сначала я первая дорожку протопчу.
- Куда же тебя нелегкая понесет на этот раз? – спросила немного успокоившаяся Лариса Николаевна.
- Андаманские острова, может, слышала?
-  А чем уже Канары не катят? – удивилась Эльмирочка. 
- Канары Канарами, а вот Бенгальский залив – круче некуда.  Там есть такие острова, где живут настоящие дикари.
- Дикари? – переспросила, не веря своим ушам, Лариса Николаевна.
- Да, настоящие дикари! – подтвердила блондинка. - Не то, что твой коммивояжёр из Сенегала. Они фигней всякой у входа в Лореаль не торгуют, а занимаются собирательством и охотой. Вместо одежды набедренные повязки, да и не у каждого, наверно.
- Что ж ты там забыла? – ахнули в один голос подружки.
- Уж не ради банановой диеты… – загадочно прошептала Жанна. – Есть у меня одна мыслишка, которая не дает мне покоя вот уже…не важно сколько лет. Хочу вон с таким красавчиком, ну это, как его, - и она показала неприличное движение пальцами рук… - Я ему бусы, а он мне пять минут удовольствия. Как представлю, что меня такой первобытный берет, аж дрожу вся…
- Фу, какая мерзость… – поморщилась Мирочка. – Ты смотри, как бы они тебе на радостях копье в попу не вставили!
- Не вставят, девочки! – закачала крашеной головой блондинка. – Моя попа и не такое видала!
- Ой, смелая ты какая, Жанна, - всплеснула руками Лариса Николаевна. – И совсем ни капельки не боишься?
- Ну, это не так уж и страшно! – улыбнулась бывшая фотомодель со стажем, поправляя косу за спиной. - Страшнее всего в солярии заснуть, а потом еще в мужском журнале без грима опубликоваться. Я тебе, Ларик, оттуда сувенирчик привезу какой-нибудь. Черепок или сушеный палец. Ну а ты, Мирочка, чего молчишь? Уж не хочешь ли ты отсидеться, тихоня? Твоя очередь сказки рассказывать.
Эльмирочка, услышав свое имя, промокнула нос салфеткой. Откровения подруг немного смутили ее культурную душу.
- Ну а что я? Мне как-то неловко в вашем распутном обществе, девочки, находиться. Вначале вы тихонями прикинулись, а тут такое сказываете после первого бокальчика. Я по сравнению с вами просто монашенка какая-то!
- Давай, колись, Мирочка! Мы тебя не отпустим! – тихо улыбнулась Лариса Николаевна, положив свой подбородок себе на ладонь и посмотрев на Эльмирочку умоляющим взглядом.
- Не тяни резинку! – фыркнула, напротив, неодобрительно жена серого кардинала.
- А я и не люблю резинки, - оправдывалась скрипачка. - Мне важно полное доверие с мужем.
- Это мы уже заметили! – ухмыльнулась Жанна, намекая на то, что ее музыкальная подружка - многодетная мама. – Известно, чем все это заканчивается… Ну, хоть вспомни что-нибудь из прошлого… Честно, честно, мы никому не расскажем твою фантазию…
- Как говорил один порядочный еврей, - спокойно ответила Мирочка, допивая шампанское, - за каждой фантазией скрывается неосознанная потребность в любви.
- Это уж верно. А мы и не спорим, - согласились подружки.
Они сделали знак бармену, чтобы тот принес еще по бокальчику.
- Вы как будто определились, девочки, - начала свой рассказ Мирочка, - а я вот думаю, разбираю свои фантазии, и мне сложнее. У меня их целое буйство, вихрь прям, одна другой ярче. Вот одна фантазия буквально на днях реализовалась. Всю жизнь мечтала и вот… Как-то, так сказать, «на склоне лет», решила я мужу рубашки постирать, устроила тотальную стирку, и что-то понять не могу, хочется и все, хоть на стенку лезь. А муж как назло в командировку уехал. У них там барабанный марафон какой-то в Ижевске. Бухают целый месяц и стучат своими палочками, кто лучше, а я тут хожу одна по квартире прибалдевшая, все прислушиваюсь к чему-то. Вдруг понимаю, это барабан стиральной машины вибрирует, белье отжимается и так мне сила и мощь этого барабана запала в душу, что понимаю… вот бы меня на эту машинку кто-нибудь подсадил. Только подумала, аж дрожь по всему телу идет. Вдруг звонок, ну прямо как кто-то услышал. Дети у меня по школам еще, кто бы это мог быть? Открываю. Стоит, ну кто бы Вы думаете? Ни за что не угадаете? Ладно, не буду мучить. Мастер по ремонту стиральных машинок. Видимо, я в пылу аффекта была, что стала всем звонить и требовать срочно посмотреть на работу моей машинки. «Вы мастера вызывали?» - спрашивает хмуро. Мужчинка серьезный такой, с усами. Говорю «да», а сама халатик расстёгиваю… «Вызывала вас», - говорю, да с таким придыханием, что у самой аж ноги подкашиваются. Он заходит в ванную комнату, ставит свой чемоданчик на пол и говорит. «У Вас вроде все работает. Может, кнопка на долгой стирке заедает?» А я сажусь на машинку, вся сама не своя. «А разве не требуется отцилиндровка каких-то колесиков или продувка шлангов? - спрашиваю. - Видите, как все скачет-то». Ну и действительно барабан крутится, машинка трясется, я как на коне, подпрыгиваю, а этот усатый товарищ так незатейливо ножки мои раздвигает. «Так, - говорит с таким серьезным изучаемым видом… - Пожалуй, стоит снять гарантийные клепки, вот только нужно согласие собственника». «А он, - отвечаю, - давно груш объелся». «В таком случае начинаю распломбирование счетчика». Ну и давай меня усами там щекотать своими. Часа два щекотал, орала так, что соседи думали, кота кастрируют, а когда ушел, даже денег не взял. Интеллигент, бл… Только дух перевела, а тут опять звонок. Новый мастер. Слава богу, без усов на этот раз. Спрашивает «Вызывали?». У меня аж слов нет, только киваю. «Заклинило что ли?». Опять киваю. Никаких документов не требует, кладет меня молча на поверхность машинки с прикладом ближе к краю, задирает мне ноги до самого потолка. «О, - говорит. – Тут никакой гаечный ключ не поможет… Машинке Вашей, кажись, писец полный». И давай ноги мои крестом у себя на шее скручивать, душить себя ими… Несколько раз сознание, бедняжка, терял, выдохся напрочь, я его потом сладким чаем отпаивала, девочки, а когда ушел, машинка моя и вправду накрылась…
Мирочка взяла со стола алкогольную карту и стала ей махать как веером. Собственный рассказ ее так увлек, что она, казалось, сейчас прислушивалась к звукам торгового центра, не гремит ли где-нибудь поблизости стиральная машинка. В этот момент подошел уже знакомый бармен с новой порцией шампанского, и бывшая скрипачка расплылась в улыбке.
- Наконец-то!
- Какая у Вас красивая шапочка…, - заметила Жанна.
- Ну, а где, молодой человек, мандаринчик? – заметила Лариса Николаевна. – Не порядок.
Остренькие язычки барышень уже заплетались, и все довольные прыснули от смеха.
3. Цветущая сакура
Мирочка в то веселое утро так и не успела поведать о своем настоящем тайном желании, предпочтя рассказы из уже давно забытого прошлого. Даже когда вторая порция шампанского вывела ее на откровенный простор, она до последнего держалась. И даже когда бывшая скрипачка уже вроде ухватилась за одну из вороха потаенных фантазий и вот-вот собиралась рассказать подругам о том, что давно мечтает попробовать «это» в лифте многоэтажного дома, ей неожиданно позвонил ее барабанщик. Звонил он редко, и Мирочка не на шутку испугалась и подумала, что дома что-то нехорошее случилось с детьми.
- Что с Витенькой? – чуть не потеряла она дар голоса, вскочив с дивана и спешно обувая свои туфли.
На лице женщины появилась тревога, но муж быстро успокоил жену короткими репликами типа «все пучком, не дрейфи» и «Новый год, вашу мать».
- Я просто соскучился по тебе, крошка… - говорил он мурлыкающим голосом. - Каким же я был ослом, что все эти годы не обращал на тебя внимания. А эти твои бесконечные варки борщей и жарка котлет… Ты заслуживаешь больше, чем орден… Бросай срочно все дела! Мы летим в Токио!
- Ты что опять напился? – недоверчиво спросила она, ничего не понимая. – С Витенькой точно все нормально?
– Все нормально, кошечка. Оставь его в покое. Он уже мужчина.
- Но…
- Никаких «но»! Два билета бизнес-класса лежат у меня на пузе. Ты же давно мечтала об этом? Ну, скажи, что я молодец, кошечка?!
- У меня просто нет слов… Почему ты молчал?
- Хотел сделать тебе сюрприз. Вылет сегодня вечером.
- А как же дети?
- По их поводу я уже договорился с твоей мамой. Ну что, круто?
- Не то слово…
- Да я сам в ах..е! Но ты все это заслужила! Ты моя сладенькая… Заодно поправим себе спины! Я слышал, там гейши творят чудеса - продолжал толкать сладкие дифирамбы хмельной барабанщик. -  Ну что скажешь? Ты разве не рада? Я помню, как ты всегда хотела вернуться туда, хоть на денек… Рвем когти, кошечка. Я уже пакую чемоданы.
Мирочка, сама не своя, накинула свой полушубок из котика и извинилась перед подружками, расцеловав каждую в обе щечки.
- Ну, все, девочки, форс-мажор, как-нибудь в другой раз поболтаем! С наступающим! Мальчика того в колпаке не обижайте. Всех целую, обнимаю, чмоки-чмоки…
Затем она бросила воздушный поцелуй бармену, и тот даже раздосадовано стащил с головы колпак. Его растерянность позабавила ее, и она весело и звонко засмеялась.
- Адьес, Санта!
Ее высокие каблуки громко застучали по цоколю. Прохожие мужчины оборачивались и невольно восторгались подвижностью ее бедер.
«Неужели я лечу в Японию!» - не верила в свое счастье Мирочка и еще активнее виляла бедрами.
Уже на выходе она поймала подвернувшегося ей таксиста и, плюхнувшись к нему в машину, дала домашний адрес. Новогодний сюрприз от мужа произвел на нее феерическое впечатление. В голове звучала первая часть концерта Бетховена «Allegro ma non troppo», и Мирочка по-христиански с умилением прощала мужу все свои обиды: его грубость и матершину, все это эгоистическое самоуправство, в котором ей отводилась роль безропотной служанки-свиноматки, с которой можно было делать все. Сейчас она была готова при встрече броситься в объятья искупившего свое прощение мужа, стащить с него дурно пахнущие носки и расцеловать каждый палец его ступней нежно, слезно, до самозабвения.
- Что же ты молчал, дурачок? – выдаст она при встрече, как только отроет дверь в квартиру. – Ах ты, пьянчуга этакий!
Мирочка уже бывала в Японии прежде с концертами, и эта страна понравилась ей доброжелательностью местных жителей, суши и, конечно, садами с цветущей сакурой.
Ей навсегда запали в душу традиции страны восходящего солнца, когда с началом весны семьи, друзья и одноклассники рассаживаются в парках под цветущими деревьями, чтобы насладиться торжеством природы. Радостные и счастливые, они расстилают прямо на зеленой траве белые скатерти и ставят на них принесенную с собой еду, а вечером зажигают бумажные фонарики и пускают их в небо, хлопая в ладоши и улыбаясь… Эти японцы ей казались сейчас особо одаренными детьми, послушными и благодарными.
«Им не надо варить по утрам кашу, - думала она, - не надо стирать одежду, делать за них домашнее задание в школе, переживать и не спать ночами, когда они заболели».
Все эти светлые воспоминания вернули ей молодость, когда она восемнадцатилетней девочкой отправилась в свое первое зарубежное турне в составе симфонического оркестра. Ей захотелось увидеть цветущую сакуру, вдохнуть эти тончайшие ароматы любви, напиться саке и просто позволить себе безумство души и плоти. Она мысленно потянулась к давно забытой скрипке, и пальцы ее невольно вздрагивали, представляя, как играет «Времена года» Вивальди. Душа трепетала, словно бабочка над цветами, ее переполняли приятные, многообещающие эмоции… Интимные разговоры с подругами разбередили ее фантазии. Она вдруг почувствовала себя женщиной, любимой и желанной. Это состояние вознесло ее до высот, где серебристым крылом касался облаков самолет, несущий ее в страну цветущей сакуры. Она вдруг захотела заняться любовью с мужем именно там, на ветвях, усыпанных миллионами нежно-розовых лепестков.
«Ах, как это могло быть чудесно! Сидеть на ветке, свесив вниз босые ноги, в окружении розовой красоты, в этом облаке пьянящего аромата и чувствовать, как губы мужа нежно целуют твою обнаженную шею… Аж, мурашки по коже… Эх, жаль, что сейчас не весна, но может быть где-нибудь на Окинаве, на самой южной горе расцветет для меня хоть одна веточка сакуры?» - мечтала она по дороге домой, всматриваясь в запотевшие стекла машины.
Расплатившись с таксистом и оставив ему мимолетом на щеках след губной помады, Эльмирочка сразу разорвала всученную ей визитку. Больше она никогда и ни за что не собиралась изменять мужу. Затем она нырнула в подъезд своего дома, совсем забыв перекинуться парой фраз с вахтершей, как это она обычно делала раньше. Она даже не стала ждать лифта, который где-то застрял на верхних этажах. Нетерпение разрывало ее, и женщина быстро разулась и побежала вверх по лестнице, вспомнив далекое детство. Уже на десятом этаже, едва сдерживая дыхание и бешеный ритм своего сердца, она прильнула к двери своей квартиры и нажала звонок.
- Эй, Вы там уснули что ли! – выругалась она и прислушалась.
За дверью гремела громкая музыка и только сильные, настойчивые удары пяткой о дверь, помогли Мирочке проникнуть домой. Дети, вернувшиеся со школы, обступили мать еще в коридоре, вырывая пакеты с подарками.
- Где Ваш папа? – спросила она.
Смутное сомнение начинало терзать душу Мирочки.
К своему большому неудовлетворению, никакие чемоданы не собирались, и дети к теще не отправлялись. Все было, как обычно. Муж лежал на диване, грузный и большой, посасывая из горла очередную бутылку пива. Он даже не глянул на нее, почесывая неприлично пузо, на котором должны были лежать два билета до Токио.
 - Ну, слава барабану, кошечка, - махнул он, даже не глядя на жену. – Я уж не знал, как тебя поскорее вызвать… Концерт уже два часа идет… Присаживайся поудобнее. Я тебе местечко занял.
Он немного сдвинулся, словно, и правда, освобождая место для своей обманутой жены. Там в телевизоре, на фоне красивых пейзажей с вечно цветущей сакурой какие-то волосатые японские парни в кимоно агрессивно били в барабаны.
- Так ты наврал на счет билетов? – вдруг начал доходить до Мирочки весь ужас ситуации. – Это и есть твои вип-места, скотина!? Как ты мог! Я оставила подруг в самый неподходящий момент!
Она вдруг схватила пустую бутылку, стоящую у дивана. Рука ее все еще была в белой перчатке.
- Ой, только не надо! Знаю я хорошо ваш неподходящий момент… Потрепаться и по телефону можно, а вот дети голодные. Их в школе не кормили, у них там кто-то отравился, на фиг.
Женщина ощутила почти неконтролируемый приступ ненависти к мужу, и она сделала угрожающий шаг в его сторону. Больше всего на свете она желала не видеть больше это противное до омерзения одутловатое лицо, но отдаленные возгласы детей, радостно взвизгивающих при распаковке подарков, остановили ее. Мальчик лет восьми заглянул к родителям.
- Мама, а можно я поиграю в этот новый конструктор?
- Конечно, Витенька, поиграй, - сказала Мирочка, скрыв свое волнительное состояние.
Она все еще держала пустую бутылку в руке, и, видя всю нелепость ситуации в глазах сына, поставила ее на пол.
- Ну, не ругайся, кошечка! – почти елейно произнес муж. - Просто мы все соскучились по тебе! 
- Мама, мама, что ты нам приготовишь? – зазвучали голоса детей, и их головы высунулись из-за дверей комнаты. – Пойдем потом на каток! Мама, ты же обещала!
- А уроки сделали? – спросила она по привычке.
- У нас завтра каникулы, - засмеялись дети.
Эльмирочка тяжело вздохнула. Путешествие в Токио накрывалось медным тазом. Скрежеща зубами, почти рыча, она сбросила с себя взмокшую от быстрого подъема по лестнице шубку. Затем она накинула на гвоздик шляпку с припорошенным снегом хвостом попугая и, вставив свои ноющие ножки в белые тапочки, с какой-то убийственной обреченностью пошла на кухню. Там она убрала свои распущенные волосы в небольшой хвостик, накинула на себя привычный фартук и преобразовалась в домработницу.
- Что же вам такое, троглодиты, приготовить? – задумалась она на мгновенье и затем, почувствовав, что полностью вымотана, решила ограничиться яичницей.
Она открыла холодильник и вытащила оттуда десяток яиц.
- Нашли рабыню Изауру! Ишь, удобно устроились! - ворчала она, разбивая с ненавистью яйца о край раскаленной на огне сковородки.
Масло шипело и пенилось, а треск скорлупы заглушал даже барабанный бой телевизора, доносящийся из зала. Японские острова уплывали куда-то вдаль, и лишь едва уловимый запах цветущей сакуры долго не отпускал ее, преследовал, где бы она не находилась, манил в свои сказочные сады, обещая любовь и ласку.
После обеда Мирочка вместе с детьми отправилась на каток недалеко от дома. Муж так и уснул на диване перед гремящим и стучащим телевизором в окружении своих более покладистых любовниц – пустых бутылок, и эта привычная картина окончательно опустила ее на землю.
Снег усиливался, и Эльмира, чтобы отвлечься от дурного настроения, успокаивала себя и делала вид, что все нормально. Она как будто все еще верила в новогодний сюрприз мужа: билеты лежали у нее в кармане, а все чемоданы были собраны к отлету. Почему же она тогда никуда не полетела? Просто из-за начинающегося снегопада все рейсы до Токио отменили, и семья решила отметить Новый год дома. Да и мама будет только рада.
«Нет, ну как он посмел! Как посмел!» - иногда все же прорывалась гневная мысль.
Она чувствовала, как холод овладевает ей. Насморк только усугублялся, женщина тихо чихнула.
На катке было много народа. Из-за обилия снега дежурили несколько дворников. Поверх их ватников и телогреек были наброшены светоотражающие желто-зеленые жилеты. Они довольно неумело ходили прямо по скользкому льду и чистили его широкими лопатами. Играла веселая приятная слуху музыка из советских добрых кинофильмов. Эльмира не каталась. Она с детства не любила коньки. Поэтому отпустив детей на лед, она присела на скамью и наблюдала за ними, грустно улыбаясь и давая бесполезные советы. Дети были так увлечены катанием, что не обращали внимания на настроение матери. В пелене падающего снега они катались по кругу, веселились, звонко перекрикивались и смеялись.
- Мама, смотри, как я умею… - кричал ей младший сын в вязаной шапочке.
- Осторожно, Витя, смотри не упади, - говорила она ему, улыбаясь.
Витя был самым младшим в семье, и, пожалуй, только к нему она сохранила еще так остро материнское чувство. Он нуждался в ее любви. Старшие сыновья, двенадцати и четырнадцати лет, были привязаны сильно к отцу. Они быстро выросли и повзрослели, и Эльмирочка уже ждала того часа, когда отправит их в свободную гавань.
«Если бы не Витенька, - подумала она вдруг, вытирая платочком свой покрасневший носик, – я бы давно ушла. Все эти мои унижения, все эти страдания зиждутся на чувстве долге перед этим ребенком. Еще годика два и я, конечно, подам на развод. Это неизбежно, и муж, конечно, предполагает, что так и будет. Он так и говорит: «Придет время - заберешь Витеньку и переедешь к маме, ну а пока, Мирочка, терпи…».
Женщина сидела неподвижно, словно завороженная чем-то, лишь иногда смахивая со своих длинных ресниц этот навязчивый пух зимы. Снег напоминал ей цветущий вишневый сад, ее непостижимую далекую сакуру, и она как будто оказывалась в этом сказочном саду по мановению волшебной палочки. Она даже улыбалась пурге, едва сдерживая слезы, боясь, что иллюзии о весне рассеются, и она окажется один на один с жестокой реальностью. И когда мимо нее пролетали, резвясь на коньках, люди, она старалась не встречаться  с ними взглядами, чтобы не выдать себя.
Кто-то осторожно тронул ее за плечо, и она вздрогнула, почувствовав тяжесть руки незнакомца. Это был один из дворников, следящих за тем, чтобы снег не засыпал каток. В руках у него была кружка кипятка с пакетиком чая. Пакетик нужно было еще размешать, и он, нетронутый, словно специально ждал этой важной минуты.
- Ты наверно замерзла! Держи! – сказал дворник с восточным акцентом, протягивая женщине чашку.
Мирочка никак не отреагировала на «ты» и даже не успела поблагодарить этого человека. Словно в глубоком сне она взяла горячую кружку двумя руками, согреваясь нежданным теплом через свои промерзшие перчатки.
- Откуда Вы взяли здесь чай? – наклонила она к клубящемуся пару свое мокрое от снега лицо.
- У нас в бытовке кипятильник есть. Пей, - ответили ей. - Я вижу, ты дрожишь.
- Да, дурацкая синтетика, хотя стоит, как норковая шуба, - призналась Эльмира, делая осторожный глоток.
- Ты пакетик размешай, - посоветовал дворник и пошел к катку грести снег. – А чашку на лавке оставь потом. Я заберу.
«Вот странная штука жизнь, - подумала она в запорошенной шляпке. – Чужой, абсолютно чужой человек увидел меня тут замерзшую и принес чай… так приятно… А от мужа ничего не дождешься, один эгоизм и барабаны».
Сделав с большим удовольствием пару согревающих глотков, она услышала знакомый рингтон «Чарующая скрипка». Кто-то из подруг настойчиво пытался достучаться на ее маленький, бескнопочный Самсунг. Эльмира неохотно вытащила из сумочки телефончик. Звонок был от Жанны. Хоть и богачку-блондинку она и считала раньше лучшей подругой, но разговаривать с ней сейчас совсем не хотелось.
«Как она могла заграбастать мой подарок от Ларика, когда у самой куры деньги не клюют!»
Простой человеческий поступок уборщика снега, как предложенный чай, так растрогал ее, что она сейчас не была готова даже к фальшивым ужимкам. Сейчас ей безумно хотелось любви, любви настоящей, ответной, хотелось оказаться в саду цветущей сакуры и улыбаться счастливой улыбкой под нежными поцелуями с тем единственным и достойным. Ее очерствевшее от измен сердце еще верило в чистоту первого чувства.
«Да и не изменяла я никогда мужу, потому, как может изменять женщина, если не любит?»
Восторженно и тоскливо она играла на невидимой скрипке, и ей не хотелось обрывать звонок.  Но потом Мирочка вспомнила, как может быть злопамятна Жанна даже на такие мелочи.
- Алле…. – выдохнула неохотно она в телефонную трубку, чувствуя как ее простуженный голос садится.
- Мирочка, миленькая, заичка… - раздался голос Жанны. – Ты на меня, правда, не дуешься?
- За что подружка?
- Ну как за что? За сегодняшнее. Мне так неудобно, честно-честно, что я у тебя под носом подарок Ларика утащила. Я немного попользуюсь, и тебе потом верну. Обещаю.
- Ну, что ты, пустяки…
- А что с твоим голосом? Ну как же так! Простудиться под новый год. Говорила я, пейте мелкими глотками, а вы все захлёбом… А знаешь, у меня есть классная идея…Сейчас к тебе заедет Павлик, сядешь к нему в машину и…
- Да, ты что, Жанна! Я не могу! – почувствовала какой-то подвох бывшая скрипачка. – У меня вечером вылет в Японию.
- Успеешь в свою Японию! В Москве все рейсы из-за снегопада смещаются на неопределенный срок, а я тебя всего на пару часов всего выкраду! Не хочу ничего слушать! Приказы не обсуждаются. Точка.
Связь оборвалась, и короткие гудки еще долго звучали каким-то эхом.
- Чего это она учудила на этот раз? – подумала Мирочка вслух. – Раскомандовалась, прям. Никакой личной жизни! Сегодня видимо все решили меня достать!
И словно в подтверждение ее слов где-то на катке упал ее любимый Витенька и громко заплакал. Его тут же подняли, отряхнули от снега, и хотя падение было обычное, он жалобно завывал и искал мать мокрыми от слез глазами.
4. В бане с достойным Сантой
У подъезда стоял Феррари цвета спелой клубники, припорошенной снежными сливками. Водитель, коротко стриженный, спортивного вида молодой человек в кожаной куртке, заботливо протирал тряпичкой горящие фары и не сразу заметил Эльмиру.
- Салют, Павлик, - махнула она ему, вылезая из каких-то сугробов. – Ну и снега сегодня… Что у твоей царицы там опять стряслось?
- Здравствуйте, Эльмира Багратовна, - обрадовался он. – Сегодня у Жанны Александровны новогодняя раздача подарков. Целый день мотаюсь по пробкам, подарки развожу. Смотрите, и мне какую курточку подарили. Испанская кожа. Тончайшая выделка. Теперь говорит, только  в ней и ходи. Как Вам она?
- Ничего так! – оценивающе прищурилась бывшая скрипачка. – Но для нашей зимы тонковата…
- Во-во! И я о том же! Но пришлось одеть. Вы же знаете хорошо Жанну Александровну… Никаких возражений. Так и говорит мне. «Я бью, Паша, всего два раза. Один раз в лоб, а другой по крышке гроба».
Мирочка понимающе улыбнулась.
- Вы так неожиданно сегодня уехали… - продолжил замерзший на ветру водитель.
- Да, обстоятельства непреодолимой силы…
- Ну что ж. Лучше поздно, чем никогда. И для Вас, Эльмира Багратовна, я так понимаю, тоже приготовлен сюрприз.
При слове «сюрприз» Мирочка насторожилась.
- Ладно, давай, поехали…- высморкнулась она в платочек. – Надеюсь, недолго.
Феррари послушно рванул с места и унес скрипачку в неизвестные дали. Через несколько минут, минуя московские пробки по разделительной полосе, он претенциозно с яркими фарами въехал в исторический центр города и остановился у входа красно-белого здания с узкими окнами и декоративными башенками. Эльмира сразу узнала Сандуновские бани или в простонародье - Сандуны. По молодости она часто бывала здесь с подающими надежды дирижерами.
Павлик проводил пассажирку, шмыгающую носом, до дверей, где передал в руки седому швейцару в потертом мундире гусара.
- Здравствуйте, уважаемая Эльмира Багратовна. С наступающим Вас! – поклонился тот. – Счастья, здоровья, детишек побольше!
Он достойно нес свою службу, только вместо оружия у него были банные принадлежности – можжевеловый, украшенный мишурой, веник и мочалка, а на столике рядом тазик с красной икрой.
Мирочку безусловно ждали, к ее приезду готовились и встретили как царицу-императрицу. Из колонок заиграл торжественный марш, когда она вступила, ничего не понимая, по красной ковровой дорожке. Мраморные колоны натерли до блеска, а под купольными золочеными сводами горели все хрустальные люстры. Затем Мирочка спустилась по белоснежной лестнице, бросая эстетические взгляды на бронзовые изваяния полуобнаженных женщин, держащих горящие факелы. Казалось, эти изваяния кланяются ей, и она тоже слегка кивала им в ответ, окончательно погрузившись в атмосферу элитных бань. Ее больные легкие жадно вдыхали приятные ароматы напаренных веников, и с каждым таким вдохом хворь оставляла ее. Мирочка даже забыла о том, какое расстройство ей учинил ее муж. Ее нос задышал, будто насморка и не было никогда. Затем она на ходу, сбрасывая с себя одежды и с восторженными криками, точно в объятия любовника, бросилась с головой в теплый бассейн.
- Ну, Жанна, ну молодец! – вынырнула она, обновленная и посвежевшая, и встряхнула мокрыми волосами.
Сейчас Мирочка могла делать все, что хочет. Ей объяснили, что все Сандуны в ее полном распоряжении, что никто ее не побеспокоит на протяжении двух часов. И она на правах настрадавшейся мученицы наслаждалась свалившимся на нее так внезапно блаженством. Она беззаботно плавала и плескалась в голубой пучине бассейна, с нескрываемым упоением отдавала свое уставшее тело в руки профессиональных массажисток и те творили над ней несомненное чудо. Она подолгу не вылезала из теплой плескающейся неги, пила дорогое вино и кушала фрукты, поставленные на край бассейна, и, наконец, после непродолжительных уговоров со стороны заботливого персонала под самый конец занавеса все же согласилась попариться. И хотя Эльмира всегда избегала парилок по причине слабых сосудов, но ради закрепления результата – а она реально ощущала хлынувшее на нее нескончаемым потоком здоровье, согласилась.
Парилка ждала ее. Она постелила полотенце на нижнюю полку и легла, положив голову на сложенные перед собой руки. Напаренный воздух внизу был щадящим, в воздухе благоухали ароматы цитруса и хвои, но она старалась не дышать. Обжигающий пар приятно обволакивал ее быстро покрывающееся испариной тело. По спине, рукам и щекам тек горячий обильный пот. В какой-то момент она расслабилась, опьяненная, может быть, лишним бокалом вина, и закрыла глаза. На какое-то короткое время она даже забылась. Ей не хватало сейчас для полного счастья мужчины, и как по мановению волшебной палочки дверь скрипнула, пробудив ее от фантазий, и в парилку вошел банщик, обернутый в полотенце. Она не сразу разглядела его сквозь пар, но ей понравились его мускулистые руки, хороший с выделяющимися кубиками пресс и широкие крепкие бедра, за которые ей вдруг захотелось ухватиться.
- Может быть, чашечку кофе? – спросил мужчина, и новогодний колпак на его голове показался ей знакомым.
- Привет, Санта… Ты ничего не попутал? Это русские бани, - улыбнулась она сквозь сон.
Можжевеловый веник слегка коснулся ее взмокшей от пота спины. Его колючий кончик прошелся по позвоночнику вниз, до самого копчика, и по-хулигански несильно шлепнув пару раз по ягодицам. Женщина простонала и изогнулась, требуя всем своим видом продолжения экзекуции.
 «Сколько я выдержу, минуту или две?» - подумала она про себя.
Горячий воздух, нагнетаемый взмахом веника, обжигал ее нежное тело, мешал дышать, и, чтобы отвлечься от этого невыносимого дыхания, она представила себя в Японии и отдалась воле фантазий. И уже самурай в белом кимоно с беспощадным видом лупил ее по упругим ягодицам ветками из цветущей сакуры, а она, изгибаясь под этими ударами, вымаливала пощаду.
- Я сделаю все, что ты хочешь… Только убери этот веник.
- Все, что я хочу? – переспросили ее.
- Все, что ты хочешь, - подтвердила она.
Банщик убрал веник. Ее исполосованная спина покрылась вдруг тысячами поцелуев.
- Боже, как нежны твои губы… - простонала она, забываясь в блаженной нирване.
Сильные руки перевернули ее на спину, и она закрыла глаза в предвкушении ласки. Санта склонился над ней, прильнув губами к ее соленому животу, опустился ниже и его звенящий колокольчиками колпак рассмешил ее до слез. Она извивалась, постанывая, и когда это произошло, она вцепилась в этот колпак и терзала его и мяла. Она, может быть, за много лет ощутила нечто давно забытое - сладостную растекающуюся точно огненная лава дрожь по всему трепетавшему ее телу. И это так ее удивило, что она приподнялась и стала всматриваться в этого банщика с большим интересом.
- Ах, это ты… - вдруг признала она в нем сегодняшнего бармена из кафе.
- Да, это я… - признался он, надевая сорванный колпак. – Но не подумай ничего плохого. После того, как ты так спешно ушла из кафе, твои подруги предложили мне продолжить банкет в Сандуновских банях. Они у вас богачки с завихрениями и считают, что все можно купить. В конце концов, у меня есть достоинство…
Мирочка приподнялась, опустив босые ноги на пол. Между их обнаженными и возбужденными телами был только горячий воздух. Мужчина возвышался перед женщиной, словно, молодой бог, готовый утешить падшую грешницу, и его красивое безупречное тело манило ее, зажигало вновь ненасытным желанием, и она, не поднимая вверх головы, загадочно улыбаясь, все же ухватила его за широкие бедра.
- О да! У тебя действительно большое достоинство…
- Я честно отказал им, - продолжил бармен из кафе, невольно приближаясь, - но потом узнал, что там будешь только ты, и согласился без раздумий. Ты мне не веришь? Мне уйти?
- Нет, останься чуть-чуть, - облизнула она шаловливо свои губы. - Ты моя вишенка в тортике, дерзкий мальчишка.

5. Укрощение плоти
Индус в тюрбане как-то странно из стороны в сторону покачал головой. Этот тюрбан походил на увесистую оранжевую тыкву. При этом его длинная, темно-шоколадная шея оставалась статична, лишь борода, заплетенная в маленькие косички, шевелилась, точно живая.  Затем он кивнул в сторону гуляющей по пляжу коровы, еще телки, с маленьким неразвитым выменем, и промычал ей короткую мантру, призывая в свидетели. Сказать он ничего толком не мог ни на хинди, ни на английском, так как его высунутый наружу язык был проколот деревянной иглой, не позволяющей ему даже закрыть окровавленный рот. Но Жанна все равно поняла, что это означает и даже подпрыгнула от радости. Вот уже добрых два часа она уламывала рыбаков из местной деревни отвезти ее на Западный Сентинел и познакомить с дикарями, но они наотрез отказывались даже за большие деньги, пугая жуткими последствиями, а этот согласился без лишних вопросов, ничего не требуя взамен.
- Вы знаете, что прежде, чем Вы увидите западного сентинельца, Вас поразит стрела прямо в сердце, как того несчастного миссионера, американца. Этот безумец проигнорировал трехмильный запрет властей и решил обратить его коренных жителей в свою веру на свой страх и риск, – внушали страх рыбаки белой женщине, когда она подошла к ним, чтобы заказать лодку.
-  Не знаем, на что он рассчитывал, прикрываясь от их метких стрел одной толстой книгой, - продолжали они отговаривать отважную туристку. – Наши друзья, отвезшие его на остров, до сих пор в тюрьме. Их семьи лишились кормильцев, дети ждут отцов, а жены мужей. И хотя в первый раз дикари прогнали их тупыми стрелами, то во второй раз просто изрешетили парня, вышедшего к ним с распростертыми объятиями. Вот какой гостеприимный прием окажут они Вам, леди.
Где-то недалеко застучал, действуя, на нервы барабан. Рыбаки расположились кругом на песке под манговым деревом, чьи голые гладкие корни во время шторма вымыла волна, и азартно играли в карты. В их громких и радостных возгласах, когда кто-то из них вдруг выигрывал, угадывалось какое-то детское ликование. Они вскакивали с мест, визжали, точно ужаленные коброй, и танцевали свой «последний» танец, хлопая в ладоши в такт барабанной дроби и топча коралловый песок ужасно тощими и коричневыми от солнца ногами. Затем, когда эйфория рассеивалась, они снова усаживались в позе лотоса, со спокойными, не выражающими никаких эмоций лицами, подобрав под себя босые ступни, и продолжали игру. Их деревянные, сильно поддержанные лодки, в которых они обычно возят туристов вокруг острова за сто рупий, лежали лениво на боку, привязанные к разбросанным по пляжу корягам или воткнутым в песок кольям. Работа неожиданно встала, так как вода отступила еще сегодня ночью и обнажила острые подводные камни. К тому же, погода была довольно ветреная, не располагавшая к навигации. Немаленькие волны все время норовили сбить с ног, поэтому даже самые бесшабашные туристы в воду заходить боялись и слонялись без дела у Зеленого моста – местной достопримечательности.
Там шло какое-то совершенно жуткое представление, посвященное празднику укрощения плоти. Под ритмичный бой барабанов и завывание мантр один худощавый индус в характерных одеждах танцевал с закатившимися от транса глазами. Он уже пробежался по горячим углям, попрыгал по торчащим гвоздям, разбил о свой тюрбан пару булыжников, но не удовлетворился этим и искал для себя, очевидно, еще каких-то экзекуций. На его взмокшем под жарким тюрбаном лбу поставили пеплом точку, и в самый кульминационный момент, когда по заверениям организаторов шоу, танцор уже достиг наивысшей точки нирваны и не может априори испытывать боли, ему прокололи насквозь язык. В его израненный рот щедро залили из бутылки ром, затем поднесли огонь и он еще выдохнул два или три раза огненное облако, чуть не опалив носы самым любопытным зевакам. Народ еще долго ахал, бледнел, падал в обморок, но продолжал снимать и фотографировать даже тогда, когда извивающегося адепта самоистязания в каких-то эпилептических конвульсиях подхватили за руки и за ноги и понесли куда-то в сторону пальмового леса, сопровождая танцами под барабан и осыпая туристов остатками пепла.
- Я плачу целую тысячу долларов! - стояла на своем Жанна. – Пять сотен сразу, остальные пять потом. Проблемы с полицией или военными беру на себя.
Для пущей убедительности она вытащила из наплечной сумки веер зеленых купюр и взмахнула им перед рыбаками. Этот привычный для нее жест, действующий всегда безотказно, не произвел абсолютно никакого впечатления на присутствующих, и деньги к всеобщему стыду пришлось убрать обратно. Жанна явно смутилась. Она еще не знала, что индусы в этих краях разительно различаются по менталитету от тех индусов, которых она видела хотя бы на пристани Калькутты.
Если городские были алчные и хитрые, не говоря уже о том, что ели грязными руками и мусорили там же, где находились, то жители острова Нэйл, самого маленького островка Андаманов, оказались бескорыстными, добрыми и чистоплотными. Они угостили прибывшую по туристической визе гостью только что сорванным с пальмы кокосом и посулили ей прогулку со слонами, как только те вернутся из джунглей.
- У нас самые лучшие фрукты, леди, – говорили они. – Слон обучен срывать их для Вас хоботом с любой ветки. Оставьте Вашу затею с дикарями Западного Сентинела! Это очень плохие парни. Тут Вы найдете куда более подходящую компанию.
Они искренне не желали подвергать богачку-чудачку смертельной опасности, тем самым, наглядно демонстрируя, как большие города портят людей, и что бедная жизнь  в провинции куда полезней для души и тела. Но скоро навязчивость туристки, размахивающей веером стодолларовых бумажек, наскучила им, и они стали уже подтрунивать над ней.
- Покажите свои доллары администратору отеля. Он вмиг сбросит с себя одежду и организует отличное представление.
- Последнее предложение, - настаивала на своем белая женщина. - Пять сотен каждому из Вас и две тысячи добавлю при благополучном исходе дела.
- Рис везде одинаковый, - говорили они, улыбаясь. - Благополучного исхода дела не будет, леди. Эти дикари очень агрессивны. Любая лодка, подплывшая к берегу, сразу попадет под атаку стрел и копий.  Там даже полицейский вертолет летать боится. О чем вообще речь? Если Вы хотите потратить деньги с пользой, пожертвуйте их на пансион для старых слонов. Уж кто-кто, а они заслужили Вашей любви. Это мудрые и сильные животные доживают свой срок, честно послужив людям шестьдесят лет, а то и более. Правительство запретило нам при транспортировке древесины и сбора фруктов использовать тракторы, так как машины портят почву джунглей…
- О, Боже, я не привыкла жертвовать на пенсионеров! – уже выходила из себя Жанна. – Вы понимаете, я просто хочу увидеть голых туземцев… Столько денег на дороге не валяется. Чего вы боитесь? Неужели из вас не найдется хоть одного смельчака? Просто отвезите меня туда и все. Я подарю им вот эти бусы, разденусь догола и сделаю всего пару селфи с ними на девственном пляже.
-  Нельзя, леди… Если Вам уже так невтерпеж сбросить одежды и слиться с бирюзой нашего моря, на Хэвлоке да и на Нэйле есть прекрасные нудистские пляжи. Рис везде одинаковый…
- Но мне хочется полного астрала, а в моем бунгало кондиционер…
Чтобы отвязаться от назойливой, точно муха, туристки, которая мешала их игре в карты и явно не собиралась сдаваться, рыбаки указали на небольшую, но очень шумную процессию, уносящего куда-то под шелест пальмовых листьев индуса с проколотым языком. Его держали за руки и за ноги, а проколотый язык в нескольких местах деревянными иглами поливали на ходу крепким ромом.
- Ну, уж если Вы так настойчивы, леди, попытайте счастье у Парвиндора. Это молодой сикх, изучающий у нас языческие практики. Он немного чудоковатый, держится всегда в стороне и укрощает свою плоть, но у него есть бамбуковый катамаран. Может быть, он согласится. Только деньги не предлагайте, это испортит все дело. И, самое главное, Вам не потребуется переводчик, он знает превосходно английский.
Ветер, дующий весь день с моря, внезапно затих. Половина солнца уже погрузилось в море, и на Андаманские острова надвигалась южная ночь. Где-то в джунглях вскрикнула тоскливо какая-то птица, и ее потревоженная чем-то тень с большим, как у пеликана, клювом еще долго кружилась над островом. Огненные облака медленно растекались над горизонтом, когда таинственная индианка с наплечной сумкой из соломы взобралась на маленький двухместный катамаран. Молодой сикх в тюрбане помог ей устроиться поудобней и, не задерживаясь, оттолкнулся шестом от берега. Перед отплытием он все же вытащил иглу из языка, чтобы изъясняться на английском.
- Мой дорогой друг, - сказал он учтиво, вглядываясь в невиданную им прежде красоту Шакти, - если вдруг нас остановит патрульная служба, мы скажем, что заблудились.
Прелестная индианка в богато украшенном сари понимающе кивнула, любуясь закатом. Лучи заходящего солнце осветили ее бледный профиль с нежными чертами лица и выдали в ней белую женщину. Устремленный вдаль взгляд под строгими изогнутыми бровями, чуть вздернутый, тронутый загаром нос и большой эротичный рот….Без сомнений, это была Жанна, отважная путешественница и охотница за экзотическими ощущениями. На этот раз ее волосы были покрыты шелковым платком чистого небесного цвета. Шикарная русая коса свисала до самой талии, и когда женщина откинула назад голову, чтобы посмотреть, как проклевываются на вечернем небе первые звезды, конец этой косы, украшенный бантом из такого же нежного шелка,  неслышно погрузился в воду.
- Ах, как это прекрасно, Парвиндер! Мне до сих пор не верится… - тихо сказала она с какой-то долей трагизма в голосе и достала из сумочки зеркальце с косметичкой.
Катамаран тронулся под плеск весел, подхваченный прибрежным движением, и сейчас Жанна, покачиваясь на этих слабых волнах, походила больше на благородную русскую княгиню, отправившуюся на поиски своего пропавшего мужа. Ее движения были полны степенного величия и понимания собственного достоинства. Когда взгляд ее красивых глаз устремлялся вдаль, нарисованные бровки сурово изгибались, а черты лица становились холодными, словно она обдумывала и смаковала жуткую, но справедливую месть. Парвиндер не мог насмотреться на нее. Он все еще находился в какой-то прострации и покорно улыбался. Праздник укрощения плоти все еще продолжался в его самоистязающей душе, но уже был нарушен явлением этой белой богини.
Жанна окинула взглядом залив, словно уже надеялась увидеть заветный остров, и стала наводить марафет, совсем не стесняясь индуса: подкрасила губы алой помадой и напудрила начинающий шелушиться от солнца носик. Она словно готовилась на свидание с любимым и важным в ее жизни мужчиной и, достав из наплечной сумки флакон туалетной воды, несколько раз попшыкала из пульверизатора свою всегда готовую к нежному поцелую шею.
- Теперь мне понятно, что должен чувствовать человек, готовый пойти на все, – ее переполняли эмоции под скрип катамарана и всплеск весел. - Все это открывается только  в процессе, когда назад поворачивать поздно.
Она не верила, что этот сумасшедший за поездку не возьмет с нее ни цента, что он просто согласился помочь ей из добрых побуждений, как велит ему его воспитание. Благодетель и вправду ни на что не рассчитывал, кроме разве что слов благодарности, но Жанне было некогда разбираться в людях, их мотивах поведения и религиозных воззрениях. У избалованной жены олигарха всегда на все вопросы был один ответ – людям верить нельзя и особенно бедным и нищим людям, которым нечего терять. Вот почему она оставила все свои ценные вещи и документы в сейфе отеля в Нэйле, а на случай своего невозвращения дала стандартные указания администратору. С собой она лишь захватила сувенирные бусы, сделанные из разноцветных недорогих камушков, купленные ею еще в Дели по прилету из Москвы и телефон для экстренной связи.
- А почему мы плывем таким древним способом? – спросила она деловито, глядя как индус тяжело разгребает воду веслами. – У нас мотор не работает?
Парвиндер посмотрел на свою спутницу полными высочайшего почтения глазами. Праздник укрощения плоти начался как нельзя лучше. Во время транса он достиг четвертой точки в оранжевой чакре Схвадхистана, полетал над звездами и удачно ухватился за хобот Ганеши. Пусть это были всего лишь короткие минуты аффекта, мгновения драгоценного озарения, но его убитый стуками барабана мозг все же четко и явно осознал, что человеческое сознание не стоит на месте, а постепенно и поэтапно движется вверх по спирали.
- Мотор? – переспросил он, словно припоминая что-то. – О чем ты, друг? Бензин - дорогое удовольствие в здешних краях.
- А парус?
- Парус есть, конечно, но он пропускает. Я люблю штопать его во время плавания. Это не совсем удобно, особенно когда на море качка, но время летит незаметно. Вон, посмотри на мою работу. Все это не элементы дизайна.
Парвиндор показал на стянутую к мачте парусину с множеством заплат, сияющих дырок и грубых, стягивающих швов.
- Да и сейчас он бесполезен. Ветер утих, и на море штиль. Так что будем рассчитывать только на собственные силы.
- Глядя на тебя, не скажешь, что на это можно рассчитывать, - расстроилась женщина, отвернувшись в сторону, но гребец засмеялся.
- О, мой друг, - ответил он, успокаивая ее недоверие к его физическим возможностям. - Не было еще случая, чтобы необожженный кувшин сохранил воду, решето - муку, а обжора – чапати. Умеренный в еде всегда силен и здоров. Воздержание и самоистязание – вот самая короткая дорога к Создателю!
- Это уж верно… - ухмыльнулась женщина, чувствуя, как от насыщенного кислородом воздуха хочется сильно есть.
Перед отплытием Жанна напрасно отказалась от ужина в отеле. Она еще рассчитывала вернуться до рассвета. Там ее до сих пор ждали жареный цыпленок и охлажденная бутылочка воды «Perrier».
- Мы ограничиваем себя во всем, даже в одежде...
- Почему же ты носишь эту чалму? – спросила тогда с любопытством женщина. – Мне кажется, она мешает тебе. Давай я помогу тебе ее развязать.
- О, нет! Это не чалма, а дастар – головной убор сикхов, – улыбнулся Парвиндер, словно несмышленому ребенку. – Снять это на людях для нас сикхов – большой позор.
- Но здесь никого нет, кроме нас двоих, - справедливо заметила женщина, снимая с себя платок и оголяя свои узкие плечи. – Будет разумно, если мы скинем с себя немного одежды. Ведь сейчас довольно душно. Или ты что-то прячешь там?
- Здесь моя гордость, друг, - признался Парвиндер, поправляя дастар.
- Гордость?
- Да, там мои волосы. Знаешь ли ты, что сикхи никогда не стригутся? Тебе нужно изучить хорошо историю Индии, друг. Она очень древняя и интересная.
- И все-таки я бы на твоем месте немного разделась.
Молодой сикх всегда верил в единственного Бога, даже окунувшись с головой в оккультизм и язычество местных племен. Вера была непоколебима в его представлении о природе вещей и духов, а поиски самого себя не противоречили сущности - он всего лишь приобретал опыт путем проб и ошибок. И вот вся эта косная незыблемость, впитанная с молоком матери и привитая чтением с пеленок «Гуру Грантх Сахиб», вдруг куда-то исчезла и, еще сегодня днем под шелест пальмовых листьев, заплетая вокруг своей никогда нестриженой головы чалму, он впервые почувствовал, как чакра Анахата кольнула его в самое сердце. И вот хобот Ганеши поднял его просветленного над Землей, чтобы он расцвел большим сияющим лотосом... И когда перед ним появилась эта белая женщина, как знак нового завета и новой любви, он, задетый этим прекрасным явлением, еще не различая грань между реальностью и иллюзией, уже попытался вытащить из своего языка эту иглу – символ смиренного молчания. Ему было и смешно, и ужасно неловко, он уже начинал чувствовать настоящую физическую боль, и на вопрос незнакомки «готов ли он отправиться с ней на край света?», просто кивнул, все еще находясь под властью новых откровений.
И сейчас, несмотря на то, что язык распух от прокола и болезненно ныл, с его губ не сходила блаженная улыбка, обнажающая все его черные как смоль зубы. Жанна даже подумала, что он просто нажевался бетеля с кусочками семян пальмы катеху.
Она догадывалась, как опытная женщина, что нравится молодому сикху все больше и больше. Это ее не удивляло, но она отгоняла от себя всякие мысли близости с ним, держа на расстоянии хотя бы вытянутой руки, но не потому, что тот был в ее глазах отталкивающим субъектом. Наоборот, Парвиндер нравился ей, как мужчина, но он, на свою беду, не был ни людоедом, ни дикарем, готовым в любой миг растерзать ее, и это сейчас расстраивало отважную богачку больше всего на свете.
- Туда, куда мы плывем, не лучшее место для белой женщины, – пробормотал индус, вглядываясь в свою спутницу, словно пытаясь угадывать ее мысли. – Зачем нам на этот остров?
- Я также как и ты в поисках себя, - ответила Жанна уклончиво. – Мне кажется, что это приключение откроет для меня много нового и интересного. Я, как отважный и дерзкий первопроходец, испытываю благоговейный трепет в душе только от мысли, что скоро моя нога ступит туда, где живут первобытные дикари… Сколько нам еще плыть?
- Думаю, к рассвету будем, друг, - прикинул Парвиндер, налегая на весла. – Если, конечно, не подкачает погода. Мне не нравится, что стих так внезапно ветер. Обычно затишье перед бурей.
Катамаран проплыл мимо торчащей из-под воды мачты, на которой дремали точно на жердях в курятнике сонные альбатросы. Они прятали свои клювы под сложенные крылья и приоткрывали свои черные строгие глаза. Убедившись, что им ничего не угрожают, птицы затихли.
- Что тут случилось? – спросила Жанна, всматриваясь в глубину вод, где в ореоловом сиянии виднелся обросший ракушками и водорослями остов затонувшего судна.
- Да, погода в этих краях переменчивая, - ответил печально индус. – В прошлом году по Бенгальскому заливу прошлась большая волна, последствия которой ты могла наблюдать в Нейле. Несколько рыбацких лодок разметало на сотни миль. Много домов смыло, пропали бесследно люди.
- Какой ужас ты говоришь!
- Мы всего лишь маленькие букашки, друг. Куда нам тягаться с гневом Всевышнего? То, что мы сейчас миновали, должно быть, затонувший английский сухогруз, перевозивший диких животных. Он попал в шторм и наскочил на рифы. Выжили только слоны, и то, потому что они не были заперты в клетках.
- Пожалуйста, давай уплывем отсюда скорей! – побледнела блондинка, представляя, как бедные животные беспомощно гребут своими лапками, напрасно пытаясь перегрызть железные прутья.
Индус налег на весла, но грести ему и, правда, мешала оранжевая чалма на голове, которую он специально надел в честь праздника укрощения плоти. Жаркий и влажный муссон, надвигающийся с юга мощным фронтом, куда-то пропал, но успел создать над морем парниковый эффект. Каждое движение в таких условиях давалось нелегко.
- Я устал… - признался индус, невольно сбавляя ход. – Сегодня ночь на редкость душная.
Блондинка лишь развела досадно руками, сделав вид «я же говорила». Его нестриженая голова буквально взмокла под тюрбаном. Пот обильно струился по щекам, мочил бороду, ел глаза, мешал смотреть и любоваться белой женщиной. Что же будет днем под палящим солнцем, если не поднимется ветер?
Индус зачерпнул в ладонь воды и умылся.
- Просто признайся, что заблудился, - укоряла его блондинка.
- О нет, мы на правильном пути, и всё, что нам необходимо делать, – это продолжать двигаться вперёд.
- В следующий раз я не сяду с тобой в одну лодку, пока ты не выкинешь эту чалму к чертовой матери и не побреешься! – высказалась блондинка, нахмурив брови.
- О, мой друг, не сердись на меня. Ты многое не знаешь. Этот тюрбан - важный символ самоидентичности в многонациональном индийском обществе. Сикху лучше расстаться с жизнью, чем со своими волосами.
- А если сикха попросит состричь волосы его любимая женщина?
- О нет! Если эта женщина его любит, она никогда не попросит его об этом…
- А если она ему поставит вопрос ребром: либо я, либо твои волосы? Что ты сам выберешь?
- Если она так скажет, я, конечно, выберу волосы, - ответил после короткого раздумья молодой сикх. – Зачем мне жена, которая смеется надо мною?
Наступила долгая, мучительна тишина. Каждый из мореплавателей считал себя правым. Катамаран некоторое время дрейфовал по волнам. Духота становилась невыносимой.
- Ну что нам делать? – не выдержала белая женщина в сари. - Может, выставишь все же парус?
Индус послюнявил указательный палец и поднял его вверх, ловя хоть какое-нибудь дуновение ветра, затем посмотрел на небо, сверив направление движения катамарана.
- Сейчас полный штиль, но если бы и был ветер, плыть сейчас на парусе опрометчиво, мой друг. Можем, в любой момент налететь на риф. Да мы и приплыли уже. Днем отсюда уже виден Западный Сентинел...
- Так сколько еще плыть?
- Недолго, друг, если не нападут акулы.
- Акулы? – переспросила блондинка с тревогой.
Как же она об этом не подумала! Ее конец косы, перевязанный бантом, до сих пор был спущен в воду Бенгальского залива, точно леса от удочки, и Жанна поспешила выпрямиться, с опаской реагируя на любые подозрительные всплески вокруг катамарана.
- Да, мой друг, - вздохнул Парвиндер. – Акулы в здешних водах крайне агрессивны. Особенно их много на мелководье. Они небольшие, но подвижные и голодные. Одному моему приятелю буквально на днях чуть не отгрызли ступню.
- Что же ты раньше не сказал? – возмутилась попутчица, стараясь держаться ближе к гребцу.
Молодой сикх интересовал ее все больше и больше, хотя она была старше его на лет двадцать. Плавание в одной лодке роднит каждого из нас, точно сплетает наши разные судьбы в одну единую нить. И этот узел с каждым плеском весла завязывался все туже и туже, и его уже нельзя было расплести без боли и крови…
– Лучше расскажи, что ты делаешь в этой глуши? Ведь ты с виду довольно образованный и выделяешься среди местных.
- О, это печальная история, друг, - грустно вздохнул Парвиндер, слегка подгребая веслами. - Когда я в первый раз приплыл в Нэйл, мне исполнилось восемнадцать, и у меня еще не росла так хорошо борода, и я не заплетал на ней так умело дреды.
Он погладил свою слипшуюся от пота спутанную в косички бороду, словно хвастаясь перед женщиной, но обильная растительность сикха не произвела на нее никакого впечатления, кроме раздражения.
- Я видела на Канченджанге и куда более роскошные дреды. Только они были заплетены на том месте, куда стыдно смотреть…
Сикх громко засмеялся.
- О, мой друг! Ты смотришь на меня, как парикмахер, к которому я случайно зашел в гости. Но я ни в чем не виноват перед тобой. Но я, извини, немного отвлекся, мой друг. Ты спрашивала, зачем я здесь? Нейл – идеальное место для саморазвития, - продолжил он, взявшись опять за весла. - Здесь можно изучать самые различные духовные практики и не бояться, что кто-то поставит тебе это в укор и обвинит в неуважении к предкам. К тому же, тут самые дешевые фрукты.
- А как же твоя семья? – спросила Жанна, немного смягчившись. – Откуда ты родом?
Рассказчик вздохнул.
- Моя семья происходит из знатнейшего рода воинов-сикхов. Мой прадед Чатар Сикх погиб во время сильных дождей при Гужрате, преследуемый английской конницей, и с тех пор наш род в упадке…  Я родился старшим в семье, и с самого раннего детства на меня возлагались большие надежды. Родители верили, что после университета я устроюсь инженером на хорошую работу... Вот почему мне всегда доставался лучший кусок чапати, и почти все рупи, добытые потом и слезами родителей уходили на мою учебу.  Но учеба в больших городах развращает. Я стал пить пиво и есть змей, и каждый вечер играл в баскетбол. К тому же, у меня появились женщины…
Теперь очередь пришла смеяться Жанне. Она не могла поверить, что у такого сумасшедшего и невзрачного сикха могут быть любовницы.
- Женщины… - окинула она недоверчиво с головы до ног худощавого сикха. - Ты что приплачивал им?
- О, друг, зря ты смеешься! Очень много людей приезжает в Дели со всего мира, чтобы взять уроки любви. Тебе надо изучить историю Индии. Знаешь ли ты, что сикхи – самые искусные любовники в мире. В древние времена муж имел по двадцать-тридцать жен и занимался с ними любовью в одну ночь, и все жены были счастливы!
- Видимо, в те древние времена Земля вращалась вокруг Солнца намного медленней, а ночи были длинные.
- О, мой друг, в те давние времена земля была плоская и покоилась на спинах девяти слонов, которые в свою очередь стояли на трех черепахах, но я опять отвлекаюсь… Каждый раз возвращаясь в дом после гулянок, я не мог смотреть на  голодных братьев без содрогания в сердце, вглядываться в печальные глаза умирающей от чахотки матери и слушать упреки отца-старика, что я плохо соблюдаю обычаи сикхов. Потом мать умерла, - и Парвиндер замолк, играя скулами. – Она умерла во сне, друг, с закрытыми глазами, весь вечер зовя меня, пока я проматывал последние деньги… И я не находил себе места, разбрасывая ее пепел по Гангу, и однажды я просто взял бамбуковый катамаран и поплыл. Как я уже говорил, я искал лучшее место для жизни, и мне хотелось самосовершенствоваться вдали от соблазнов цивилизации. Сейчас я понимаю, что я просто сбежал от трудностей и нищеты и того разврата, который хоть как-то оправдывал мое существование. В открытом море я наткнулся на рыбацкую шхуну и разговорился с командой. Рыбаки рассказали мне про Нейл в Бенгальском заливе и что там есть возможность заработать прокатом лодок или дайвингом. Ты умеешь плавать, мой друг?
- Все русские умеют плавать, - ответила Жанна.
- Это круто, друг! На Нейле твои дела пойдут в гору, если умеешь хорошо плавать. Туристы платят хорошие деньги… Я жил на катамаране, позже перебрался в бунгало лодочников и отправлял семье исправно большую часть своего заработка. Работа была непыльная. Всех желающих я катал вокруг острова, и они могли нырять с трубками и масками, гоняясь за рыбами и звездами. Однажды ко мне обратилась одна американка с просьбой показать ее больной ДЦП десятилетней дочери подводный мир, и мы втроем пошли на пляж номер три, где во время отлива образовываются теплые ванны для отдыха и релаксации.
Индус тяжело вздохнул.
- Было много народа, и мы отошли подальше, я как-то расслабился, болтая с американкой о своей религии. Ее очень интересовал вопрос, может ли сикх-мужчина жениться на белой женщине-христианке, и я отвечал, что моя религия не запрещает мне делать этого, и что у нас есть целые коммуны со смешанными браками, и такие пары поклоняются все равно одному Богу. То было время, когда я только-только открывал для себя воздержание, и, признаюсь, друг, эта американка своим раскрепощенным видом совращала меня, как никогда. Она очень много спрашивала, а я отвечал, а сам только и думал о том, как затащить ее в постель.
- Все вы такие мужчины… - кивнула понимающе Жанна.
Рассказ Парвиндера заинтересовал ее, и она больше не торопила гребца.
- В это время ее дочь Саманта плескалась в неглубокой луже рядом с морем, - продолжал индус, гребя медленно веслами. - Но вдруг кто-то закричал «Оh, my god!» Это были проходившие мимо туристы. Они показывали пальцем на что-то ужасающее их. Я не сразу понял в чем дело, но когда я увидел, что происходит, то сам похолодел от ужаса. Острый плавник показался над водой. Он разрезал волну, точно нож сливочное масло, и делал устрашающие круги вокруг бедной девочки. Это была полутораметровая черноперая акула с такими, знаешь ли, маленькими черными глазками…, и она легко могла покалечить или даже убить ребенка.  Саманта не понимала всей опасности, которая грозила ей, и продолжала плескаться и даже улыбалась нам. К тому же, ее ноги были обездвижены болезнью, а инвалидная коляска стояла далеко на суше. Я сразу бросился в воду и хотел буквально закрыть собой беззащитную девочку, но акула уже прошла мимо меня, и мне ничего не оставалось, как схватить ее за хвост. Ты когда-нибудь держала акулу за хвост, мой друг? Помню, как она билась в моих руках, а я читал мантры, моля Всевышнего, чтобы он облагоразумил ее. У меня на шее всегда висит кирпач. Это такой кинжал, который носят все сикхи.  И люди на берегу кричали мне, чтобы я убил акулу. Но мы, сикхи, – самый миролюбивый народ на свете. К тому же, акула была беременной, и брать на себя такой кармический грех я просто не мог. Я держался за хвост, пока мне хватало сил и пока подоспевшие на помощь спасатели не вытащили девочку из воды. Все закончилось, как нельзя лучше. Акула уплыла, девочку спасли, а я уже грезил, как мать Саманты отблагодарит меня поцелуями за проявленную смелость, но она больше не разговаривала со мной и даже хотела подать на меня в суд за бездействие при спасении ее дочери. Она посчитала, что я должен был воспользоваться кинжалом и намеренно делал все возможное, чтобы акула покусала девочку. У Саманты оказались покусаны пальцы, и мать увела ее в травмпункт. Такие небольшие акулы часто кусают девушек за пальцы, особенно, если ногти окрашены в серебристые тона, друг. И, наверно, та акула спутала ее пальцы с мелкой рыбешкой…
Пока Жанна пыталась зубами сгрызть свой маникюр, индус достал из-за пазухи лепешку-чапати и разломал ее. Одну половинку он бросил в воду, а другую протянул испуганной женщине.
- Сикхи считают, что все живые организмы на земле братья и должны помогать друг другу. Угощайся, мой друг. Тебе нужны силы.
- А как же ты?
- О… нет! Я воздержусь… - и индус попытался вернуть лепешку обратно.
- Но почему же? Как все это глупо! Возьми!  - настаивала Жанна. – Тебе нужны силы, чтобы грести.
Ей вдруг стало жаль этого молодого человека, грустный рассказ которого растрогал ее.
- Я дал клятву Всевышнему, что не возьму ни крошки хлеба до новой Луны, - вздохнул он между тем печально, уводя взгляд в сторону от протянутой ему пищи.
- Я настаиваю! Ты же голодный, я вижу! – Она опять начинала злиться на упорство индуса в самоистязании. – Бери или я сам запихну тебе ее в рот…
В конце концов, путем обманных движений ей все же удалось засунуть несколько крошек в уста колеблющегося адепта.
– О, я бедный и несчастный Парвиндер! - вдруг испугался индус, жуя «запретный плод». – Пусть меня поразит удар молнии! Я итак нарушил обет молчания, выдернув из языка иглу, а сейчас еще и это…
Он даже расплакался, отложив весла, и его еще пришлось долго успокаивать, пока катамаран дрейфовал в тумане надвигающейся ночи.
- Ну, что ты прямо как маленький… Я никому не скажу, честно-честно… Просто я не люблю есть в одиночестве. Твои индийские боги любят женщин?
- О, да…. - встрепенулся молодой сикх со слезами на глазах. – В Индии есть множество храмов преклонения женскому началу…
- Ну и отлично! Тогда они сделают нам одолжение и закроют глаза на эти съеденные тобой крошки...
Жанна не успела докончить фразу, как вдруг что-то блеснуло совсем рядом с лодочным баллоном. Затем блестящая тень, точно трассирующая пуля, пронеслась вперед и выпрыгнула из воды прямо у носа катамарана и снова ушла под воду, сделав рывок в сторону.
- Акулы… - прошептала женщина, прильнув от страха к гребцу.
- Нет! – улыбнулся Парвиндер, утирая свои слезы. – Это всего лишь стая дельфинов.
Он склонился над водой и умыл свое заплаканное лицо, потом несколько раз ударил ладошкой по поверхности воды, и вдруг (о чудо!) из воды показалась зубастая вытянутая морда.
- Смотри, мой друг! – обратился индус к своей спутнице. – Дельфин играет с нами.
Но животное, напротив, издало тревожный звук и ушло обратно в воду.
- Их что-то напугало, - нахмурился Парвиндер, и не успел он подумать, как вдруг где-то за горизонтом полыхнула молния.
- Что это? – воскликнула Жанна, вслушиваясь в  раскаты грома.
В спину подул сильный ветер, и дрейфующий катамаран закачался. Дельфины быстро уплывали. Они как будто спасались бегством от непогоды. Лишь один из них толкнул носом баллон катамарана, точно подталкивал его, не понимая, почему тот никуда не спешит. Жанна виновато надкусила лепешку.
- Что-то твои боги не сильно любят женщин… - ухмыльнулась она, когда новый шквал ветра унес в море ее голубой платок.
- О, Великий Создатель, Бог сущего, бессмертный и никогда не рождённый! Пепел падает на голову тех, кто бросает вверх его, – вдруг запричитал индус, встав на колени и протянув руки к разгневанному небу. - Прости нас неразумных и не губи. 
Яркая вспышка молнии вдруг озарила его иступленное и измученное лицо.
- Клянусь тебе: когда я найду камень, в который могу вставить свой пенис, на том же месте я воздвигну храм вагины, самый прекрасный и величественный, когда-либо существовавший пред твоим всевидящим оком…
6. Китайские иероглифы
Лариса Николаевна была женщиной прагматичной и целеустремленной. К каждому вопросу касаемо своих тайных желаний она подходила основательно и по мелочам не разменивалась. Когда в голове ее созревал тот или иной план по удовлетворению неуемных страстей, она, как полководец перед решающей битвой, тщательно прорабатывала все детали его водворения в жизнь вплоть до прически и изменений в одежде. Эта женщина никогда не пасовала перед трудностями. Насмешки подруг только разозлили ее и убедили в том, что нужно двигаться к намеченной цели с еще большим рвением. Она была уверена в своем успехе и уже предвкушала, как при следующей встрече с подругами похвастается тем, что все у нее прошло гладко и лихо, что баба она не промах и зря они так потешались над ней.
В подарочных пакетах Ларисы Николаевны, когда она в канун Нового года делилась своими откровенными планами в кафе с подругами, уже лежало черное платье с открытой спиной и плечами. Спереди платье имело подчеркивающий пышную грудь корсет, украшенный красивой драпировкой. Даже при самой слабой иллюминации драпировка сияла чудесными переливающимися огоньками страз. Низ пышной юбки окаймляло просвечивающее ноги белое кружево, создавая  эффект сексуальности и одновременно утонченной воздушности.
«Когда на тебе хорошее платье, это уже полдела», - справедливо думала Лариса Николаевна, готовясь к своей заграничной поездке.
Из подходящих направлений она выбрала Китай, где уже была недавно с ознакомительным визитом вместе с Жанной. Красная площадь в Москве или площадь Вогезов в Париже казались ей лужайками на фоне величественной Тяньаньмэнь с ее известными на весь мир вратами небесного спокойствия. Спокойствия Ларисе Николаевне как раз и не хватало. Внезапный климакс вывел ее из обыденного равновесия и превратил в какую-то мегеру, зачастую с истерическими вспышками гнева. Как и полагается, сначала под раздачу попал муж, которого она обвинила во всех смертных грехах, а потом пострадал и любовник, на свою беду все еще не разведенный, а, следовательно, лжец и предатель.
Ее заблудшая душа, точно ночной мотылек, летела на неоновый свет от тысяч рекламных вывесок Поднебесной. Там под одной из них, прячась в тени «Запретного города», ее уже ждал загадочный незнакомец с явным желанием задрать ей юбку со всеми другими вытекающими последствиями. В реализации этого сценария будто и была панацея от всего того, что делало ее в последнее время несчастной. Ларису Николаевну уже не смущали видеокамеры, толпы туристов, холодная ночь, ГМО-кухня и другие возможные риски, связанные с таким путешествием. В какой-то момент вся эта затея с задиранием юбки в общественном месте превратилась чуть ли не в манию и главный смысл ее существования. Эта женщина готова была на многое и не думала уже о последствиях. Именно там, в символическом сердце китайской нации, под пристальным взором Мао Дзэдуна, под полной луной, она представляла себя в развратной позе с неизвестным мужчиной, который жестко овладевал ей. Одна только трепетная мысль об этом бросала ее то в жар, то в холод, и она часто уходила в ванну, включала душ с сильной, пульсирующей струей, закрывала глаза и наслаждалась своими больными фантазиями до самоупоения.
В последнее время она даже потеряла здоровый сон и стала очень мнительной и забывчивой. Ее личный психолог и по совместительству астролог некая Танечка, которая пользовалась ее особым расположением, помогала ей справиться с ситуацией и стрессом. В любой момент, и днем и ночью, Лариса Николаевна могла обратиться за советом к этой Танечке, а та в свою очередь хорошо успокаивала ее и внушала иногда доходящий до абсурдности оптимизм.
- Танечка, прости ради Бога, что разбудила, но у меня сегодня какое-то дурное предчувствие, а вдруг Виктор (муж Ларисы Николаевны) мне изменяет? Знаешь, он в последнее время где-то все время пропадает, а когда приходит, то ничего не ест.
- Ларисочка, ну и радуйся, что муж сытый. Они мужики, когда сытые, покладистые. По своему дурню знаю. Накормлю его до пуза, только после этого все команды выполняются по изгибу брови. У меня, напротив, проблема, как накормить. Все жрет и днем и ночью. Пришлось даже холодильник с кроватью местами поменять... Фэн-шуй – это бомба. Проверь обязательно.
Разговор заканчивался обычно охами и ахами и последующими пожеланиями друг другу спокойной ночи. Это был своего рода взаимовыгодный симбиоз двух паразитирующих друг на друге женщин. Ларисе Николаевне все чаще нужна была подушка для слез, а Танечке за свою глупую болтовню предоставлялась уникальная возможность пользоваться услугами салона на безвозмездной основе.
- Надо же, Танечка, я вот все смотрю, как мы с тобой похожи, - признавалась как-то Лариса Николаевна. – У тебя даже прическа, как у меня, и цвет ногтей совпадает…
- Ну, это же не мудрено, - соглашалась Танечка, нанося на свое лицо огуречно-клубничную маску. - Мы же с тобой в одном салоне обсуживаемся.
- Да я  даже не об этом! Я говорю о жизненных ориентирах, что ли. Вот у меня и у тебя детей нет, и обе мы понимаем, что и не нужны они нам вообще, что вся эта забота о детях – насильственное насаждение нам, свободным женщинам, своего чужого видения. Так сказать, последствия консервативного мышления в силу установившихся обычаев прошлого и, конечно, тут не обошлось без пропаганды правительства, обеспокоенного вопросами демографии. А мы не свиноматки с тобой и не желаем больше плодить новых налогоплательщиков! Сейчас двадцать первый век на дворе. Пробирки, роботы. Ведь верно, Танечка? Вон китайцы на луне уже овощи собираются выращивать…
- Ну, я с тобой отчасти согласна, но тут дело даже не в детях, а в том, что воспитание ребенка – большая ответственность. Ну а мы с тобой пока еще не готовы взваливать на себя такую ответственность. Мы еще пожить должны ради себя и развиться в более духовную личность, как говорит мой муж Виктор.
- Вот-вот…  и мой Виктор говорит то же самое. Нет, все же у нас с тобой много общего, Танька. Я не удивлюсь, что ты обожаешь котлеты по-киевски.
- Обожаю, не то слово! Только в последнее время гастрит беспокоит…
- Вот-вот и у меня что-то кислотность понижена. А нагишом по дому ходишь?
- Хожу, но не всегда. Сейчас у нас отопление отключили. Мерзнем в свитерах даже. Второй раз посылаю мужа пойти ругаться в ЖЭК, а он не идет даже сытым.
- И мой такой же. Пока пинок под зад не дашь, не пошевелится. Он же утонченная душа, профессор, ему настрой, видите ли, нужен… Как, впрочем, и не только с ЖЭКом, ну ты знаешь, Танечка…
Разговоры об импотенции своих мужей и методах лечения не умолкали ни днем, ни ночью.
- Ах да… - встрепенулась последовательница Фэн-шуй. - Запиши Виктора обязательно на массаж простаты… Я своего записала и довольна.  Даже цветы дарить стал и кувырки какие-то в постели наблюдаются.
Обычно для связи использовались Скайп или Ватсап, чтобы лучше передавать эмоциональный оттенок беседы. Так и сейчас, набрав Танечке около часа ночи из теплой ванны, Лариса Николаевна для удобства вытянула перед собой телефонный держатель. Она уже успела пожаловаться психологу о том разочаровании, которое постигло ее на площади Тяньаньмэнь, и повторялась, бестактно растягивая время. Вода в ванной успела остыть, но хозяйке салона было так одиноко в эту минуту, что она не обращала на это внимания. Она, словно утопающая, вцепилась в Танечку, которая одним своим далеким присутствием окрыляла ее надеждой на то, что все будет хорошо.
- Фэн-шуй – это бомба! – зевала в ладошку Танечка, уже в третий раз советуя Ларисе Николаевне заняться перестановкой мебели в квартире. - Все эти бзики эротического характера, вызванные в последнее время гормональными всплесками на почве наступившего климакса в купе со вспышками на солнце, связаны с каким-то застоем энергетических потоков. Я тебе уже говорила, как мы с мужем поменяли местами кровать с холодильником? Зря ты мне не веришь, Ларисочка! Невидимые энергетические потоки… они повсюду! Они питают и пронизывают все материальное пространство, влияя на наши жизни, отталкиваясь друг от друга, точно шары на бильярдном столе. У тебя явный застой… – и Танечка напускала на себя научный вид, то есть, поправляя очки на переносице.  - Вы когда с мужем в последний раз перестановку дома делали?
- Да я чего-то не припомню уж, давно это было, в лохматые девяностые, - смыкала брови, пытаясь вспомнить что-то, хозяйка салона. – Тогда Виктор шкаф сдвинул как-то раз, чтобы достать из-под него закатившийся градусник. С тех пор все так и стоит посередине комнаты.
- Вот видишь! Пусть обратно на место все поставит. Там видимо у вас точка Джи. Надо дать волю новым энергетическим потокам! 
- Да, какие нафиг «потоки», разве что финансовые! Ты же знаешь, у Виктора ожирение на почве экономического кризиса. Он не то, что шкаф, себя двигает с трудом. Да еще меня налоговая до сих пор кошмарит! Вот прислали налог за салон аж за весь советский период, и ничего, если еще в те времена частная собственность под запретом была? Прихожу к ним ругаться, а они мне так на полном серьезе. Вы оплатите сначала, а потом будем разбираться. Если это наша ошибка, деньги можно вернуть через заявление на имя… В общем, все нервы мне вымотали, сволочи… И ты считаешь, во всем этот гребанный шкаф виноват? Или сглазила бабка на перекрестке?
- Сглаз я у тебя уже убрала, а вот шкаф твой надо на место поставить! – в приказном порядке посоветовала Танечка. – И обязательно на растущий месяц все начинания начинайте, фазу луны учитывайте и желательно на голодный желудок.
Но к совету психолога-астролога Лариса Николаевна прислушалась лишь отчасти. Шкаф решено было вернуть на место во что бы то ни стало, а вот для своих тайных утех время было подобрано не на растущий месяц, а в полнолуние. Как опытная женщина, Лариса Николаевна справедливо опасалась, что в темноте ее могут и не заметить вовсе, а блеск страз ее платья должен был по ее замыслу привлечь даже слепого. Кроме того, она с нетерпением ждала потепления, и сводки о предстоящей в ближайшие дни хорошей погоде восприняла как благоприятный знак. Из-за высокого уровня смога весна в Пекин пришла на месяц раньше, и можно было ходить по городу уже с оголенными плечами. Это позволяло ей реализовать еще одну идейку – выбить провокационную татуировку себе на лопатках.
- Эстетично получается, Ларик! – воскликнула бывшая скрипачка, когда Лариса Николаевна обратилась к ней за консультацией. - По одному такому иероглифу на каждую лопатку. И муж не догадается, и те, кому это надо, поймут. Я может себе тоже такую наклепаю только на японском…
- Это точно равнозначно «Закинь мне юбку, таинственный незнакомец, и ты познаешь момент истины»? – засомневалась любительница острых ощущений. –  Столько слов у нас, а тут всего два иероглифа…
- Точно-точно, даже не сомневайся, - заверила ее Мирочка. – У меня же диплом есть о прохождении курса изучения китайского языка путем тактильных ощущений. Да и со словарем только что сверялась.
- Вообще, у нашего трудового народа китайская письменность в последнее время набирает популярность. С одной стороны художественно, а с другой – удобно. Одна каракуля часто целые смысловые предложения заменяет, - кивнул татуировщик в подтверждении. – Я одному депутату Государственной Думы тут на днях, между нами девочками, тоже нечто подобное только на пятой точке выбил. И всего-то одна завитушка с хвостиком, а переводится как нравоучение Конфуция. Что-то вроде - «Не беспокойся о том, что у тебя слишком большая ж... Беспокойся о том, стоишь ли ты того, чтобы иметь такую ж..!» Могу  и Вам такую завитушку выбить…
- Нет уж! Давайте лучше мою! - ответила Лариса Николаевна, подставив под иглу специалиста свои обнаженные плечи.
Как хозяйка престижного салона, она всегда себя считала женщиной хорошего вкуса, так сказать законодательницей моды, на которую все должны равняться. Появляющаяся на ее спине татуировка являлась грандиозным событием не только в ее жизни, но и в жизни окружающих. К тому же, ее муж Виктор - добрейшей души импотент со стажем, да и все ее ближайшее окружение могли догадаться об истинных мотивах таких кардинальных изменений в ее внешности, а это в свою очередь могло бросить тень и на ее репутацию и  репутацию самого салона. Поэтому Лариса Николаевна подошла к этому вопросу творчески и от политических и религиозных лозунгов отказалась, предпочтя обычную житейскую просьбу.
После недолгих колебаний на лопатках Ларисы Николаевны появилось по загадочно-красивому иероглифу ; и ;. Выглядело все это очень красиво и эстетично, и наша героиня подолгу поворачивалась спиной к зеркалу и любовалась работой мастера.
- Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее? – цитировала она Пушкина.
Билет до Пекина и солнцезащитные очки уже лежали в ее сумочке, а муж Виктор, как послушный спаниель, свесив уши и высунув язык, обещал присматривать за работой салона.
- Ты нас побуждаешь учить китайский, Ларисочка, - говорил он, восторгаясь татуировкой жены.
Вы, уважаемый читатель, уже догадались, что Виктор был не только утонченным интеллигентом и любителем прекрасного, но и большим гуманистом и постоянно выражался во множественном числе.
- Ты бы лучше простату свою вылечил. Что б к моему приезду был как огурчик!
- Но, Ларисочка, это все напрасные потуги, - оправдывался сразу муж. – Мы уже давно решили, что наши отношения выходят на высокий духовный уровень…
- Ага, решили… Только я ничего не решала. Ты со своей «Толстовщиной» мозги своим студенткам засоряй, а я – женщина, не признающая  никаких родственных отношений с мужем, могу на тебя в полицию за инцест заявить.
- Ой, не надо, пожалуйста… Ты когда злишься, у нас живот болеть начинает. Будет тебе огурчик…
- И перестановку сделай в квартире, со шкафом реши. Не вечно ему посреди спальни стоять!
- Все будет исполнено, Ваше величество, - отдавал шутливо честь безумно радостный муженек.
Он только что получил прощальный поцелуй в щечку.
- И за салоном приглядывай, чтоб мастера не воровали. Я постараюсь быстро вернуться.
Ну, не будем описывать сам полет, поселение в гостиницу, походы по магазинам и туристические маршруты, в том числе посещение национального музея в Пекине. К последнему наша героиня относилась с ритуальным почтением. Все эти описания и душевные переживания могут утомить читателя. Кроме того, автор справедливо опасается, что данные сцены создадут в умах читателя неверное восприятие о всеобщей распутности женщин за сорок пять.
Лариса Николаевна оказалась вовсе не такой распущенной. Может, на нее благотворно повлияли звуки китайских колокольчиков и четырехструнной пипы или, может быть, женщина ограничилась посещением выставки картин Чжао Юна, придворного художника эпохи династии Юань, знаменитого своими изображениями лошадей, но в медиа новостях никаких сюжетов, порочащих честь и достоинство данной дамы, зафиксировано не было. Разве что мелькнул в криминальной хронике Центрального Телевидения сюжет о том, как одна туристка из России разоблачила группу мошенников и получила даже почетную грамоту из рук самого министра общественной безопасности КНР.
Дело в том, что гуляя по площади Тяньаньмэнь, к Ларисе Николаевне подошли якобы два местных жителя, одноглазых старичка в азиатских соломенных шляпах и, поклонившись, попросили об одолжении попрактиковаться с ними в английском. Лариса Николаевна, будучи женщиной безотказной, согласилась зайти с ними в чайную, чтобы выпить чашечку зеленого чая с пирожным. Собеседники взяли себе по рюмке маотая и тарелку шкварок. Потом после непродолжительной беседы на ломанном английском, суть которой была в выяснении отношения Ларисы Николаевны к Крымскому мосту, женщине принесли явно не отвечающий реальности чек на несколько тысяч юаней и обещали сделать харакири, если она этот чек не оплатит. Тут-то и проявился характер Ларисы Николаевны. Она быстро сообразила, что ее разводят на деньги, как лохушку, и, схватив одного старичка за седую бороду, другому ткнула пальцем в единственный глаз.
Бороды оказались, конечно, накладные, а старички довольно прыткими молодыми существами, и с воплями «Москолячку на голячку» они дали мужественный отпор женщине, пытаясь ее при этом покусать и исцарапать. В таком необычном противостоянии они разнесли все кафе в считанные секунды, пока не приехала милиция, и не угомонила разбушевавшихся приемами Кон-фу и даже выстрелом вверх. Потом всех отвезли для выяснения обстоятельств в отделение, и все шло к тому, что Ларисе Николаевне могли предложить лично ознакомиться с условиями содержания арестантов в китайских тюрьмах и даже обещали пытки голодом, но по счастливой случайности этого не произошло. Быстро выяснилось, что чек - подделка, а в сговоре был официант, обслуживающий столик. Халдей быстро покаялся и моментально понес заслуженное наказание через кастрацию канцелярскими ножницами на глазах пораженной туристки. Стоит отметить, что анестезия не применялась, а от душераздирающих криков у Светланы Николаевны чуть не лопнули барабанные перепонки. Конечно же, о моральной компенсации в такой ситуации и не могло быть и речи. Что поделаешь, в Китае так повсеместно борются с коррупцией! Тут же липовые старички, как пособники, пойманные с поличным, упали в ноги китайскому правосудию, объявив себя пострадавшими геями, и потребовали немедленной депортации в страны Западной Европы. В своих показаниях они переходили на непонятную для переводчиков мову, прикидываясь сумасшедшими, и целовали друг друга в губы, но это их не спасло, и они также, как и их оскопленный подельник,  получили по заслугам. Ларису Николаевну же отпустили, наградив почетной грамотой за помощь в разоблачении мошенников и взяв подписку о неразглашении методов следствия.
После всех этих приключений утомленная женщина захотела срочно домой. Она даже всерьез планировала отказаться от своей маниакальной идеи с задиранием юбки,  но в последнюю ночь перед отлетом неконтролируемая ею сила просто вышвырнула ее из гостиницы на площадь Тяньаньмэнь с оголенными плечами. Как назло в спящий мегаполис вернулась зима, и мокрый снег запорошил все в округе. Но такой погодный сюрприз не останавливал женщину. Мания толкала ее на приключения, не считаясь с потерями. Но чтобы женщина не делала, как бы она не крутила своими бедрами и загадочно улыбалась незнакомым мужчинам, удача словно отвернулась от нее. Все ее провокационные действия игнорировались в большинстве случаев, и пару раз, когда даже уже казалось, что дело в шляпе, некоторые китайцы вскрикивали с отвращением и, вместо того, чтобы задрать озабоченной женщине юбку, разбегались в разные стороны.
Лариса Николаевна сначала списывала весь этот провал на то, что луна в Китае светит по своим китайским законам и, может быть, даже пошла на убыль. Потом горе-извращенка обвиняла непогоду и нелюбовь китайцев к зимним прогулкам, и уже под самый конец так продрогла, что сделала козлом отпущения своего мужа.
- Наверно, это сволочь шкаф так и не сдвинул… - выругалась она в вихре снежной пурги.
Она сразу припомнила ему все его невнимание к ней на протяжении их совместной жизни, что именно он своим бездействием и вечными пропаданиями толкал ее в объятия многочисленных любовников и, в конце концов, наградил рано наступившим климаксом.
Муж у Ларисы Николаевны был не подарок, но объяснять все это ему и что-то доказывать она всегда считала ниже человеческого достоинства. Но все же негативные эмоции выплескивались через край, и расстроенная, шагающая взад-вперед по ночной заснеженной площади Тяньаньмэнь женщина набрала его номер, в глубине души надеясь, что он все же спит. На свою беду муж Ларисы Николаевны в столь поздний час бодрствовал и даже жевал кусок колбасы.
- Лапочка, шкаф сдвинут. Мы тебя, несмотря ни на что, ждем! - отрапортовал Виктор в своем примирительном духе.
- Козел… - сказала она одно единственное слово вместо приветствия и сбросила трубку, как только услышала ей ненавистное «мы».
«Почему он всегда говорит «мы»? Какое право имеет говорить так? Не государь же он российский, император, чтобы мыкать», - думала она, стуча от холода зубами.
Ее высокие каблуки обреченно стучали по мокрой брусчатке, оставляя после себя глубокие раны несбыточных надежд. Последнюю ночь небо заволокло тяжелыми тучами. Снег мокрыми хлопьями покрывал главную площадь Пекина. Лариса Николаевна так замерзла в надежде найти любовника, что вернувшись в отель, залилась слезами и немедленно набрала себе полную горячую ванну. Тут на нее напала такая тяжелая депрессия и охота позвонить кому-то и пожаловаться на пугливость и застенчивость китайских мужчин, не стесняясь в выражениях. Стоит отметить, что прием горячей ванны особенно в ночное время давно вызывал у нашей героини условный рефлекс - желание позвонить Танечке.
- Ты не представляешь, какое шикарное платье я надела, какая красивая я была… Иду, каблуками постукиваю. Снег валит, туристы как снеговики стоят - рты открыли, но хоть бы кто-нибудь своей морковкой бы пошевелил! Я к одному уже спиной пятиться стала, там у меня инструкция для особо непонятливых на плечах выбита, так он прочитал и убежал, мерзавец, – рыдала Лариса Николаевна, держа перед собой на держателе телефон.
Танька зевнула. Она лежала в постели в ожидании голодного мужа, который по привычке шел к холодильнику на старое место. Звонок застал в самый неподходящий момент, когда под одеялом у нее под ногами что-то зашевелилось, громко чавкая. Она нахмурилась и решила казаться немного строже, чем могла. Лицо ее перекосилось, точно из фильма ужасов.
- Послушай, дорогая! Вот что я тебе скажу! Ты никого не любишь. В этом вся проблема, - раздраженно сказала психолог, решив сегодня ночью резать правду-матку.
- А что делать, подруга?
- Надо научиться любить себя.
- Легко сказать, - ухмыльнулась Лариса Николаевна. - Иногда мне кажется, что я себя ненавижу! Я как будто проклятая какая-то, всем себя дарю, и никто не берет. Даже платье не помогло со стразами. А ведь это Dior, твою мать…
- Ну, хорошо… - смягчалась Танечка, вспомнив, что завтра она записана на маникюр. – Давай начнем с метода наводящих шажков. Ты знаешь, зачем люди упаковывают подарок?
Хозяйка салона задумалась, пытаясь понять, к чему ее подводят.
- Им нравится момент вскрытия упаковки, само предвкушение чуда, – сказала она после недолгих раздумий.
- Вот именно! - улыбнулась загадочно Танечка. Наконец-то муж под одеялом перестал что-то жевать и нашел ее раздвинутые ноги. – И очень важно, чтобы упаковка соответствовала содержанию. В противном случае будет разочарование.
- В противном случае будет разочарование… - повторила слова гуру Лариса Николаевна, силясь понять главную мысль.
Пена выходила из берегов и падала на кафель, как липкий снег, напоминая неудачнице о жестоком провале на площади Тяньаньмэнь… Подведенные брови Ларисы Николаевны соединились, а на лбу впервые появились две вертикальные морщинки, словно она разгадывала сложный ребус.
- Ну да, - согласилась психолог, кусая нижнюю губу и закрывая от удовольствия глаза. - Но как предугадать то, что может разочаровать? При дарении подарка столько тонкостей! Важны и форма, и цвет, и запах,  и даже соответствие самой упаковки и содержимого…
В это время ее тело начинало ощущать результаты усердной работы подпольного мужа.
«Нет, все-таки Фэн-шуй – это бомба!» - отметила про себя Танечка, желая поскорее закончить болтовню с Ларисой Николаевной и полностью отдаться вспыхнувшей страсти. Она заметно стала учащенно дышать.
Но хозяйка салона, которая одаривала так щедро ее spa-процедурами в обмен на треп, словно считала себя вправе мешать ей в эти минуты. Все знали, когда Лариса Николаевна нуждается в утешении и сочувствии, она неисправимая эгоистка. Так и сейчас она проигнорировала неприкасаемость частной жизни и даже плевать хотела на те физиологические процессы, которые происходили под одеялом у Танечки. Терпение у обеих заканчивалось, Лариса Николаевна вдруг поняла, что ее не желают выслушивать, а Танечка злилась еще больше, больно стискивая внутренней стороной ляжек, точно тисками, уши своего мужа. Тот кряхтел под одеялом, пытаясь понять мотив такой несправедливой жестокости к нему, и пытался удлинить свой слюнявый язык в какую-то неестественную трубочку.
- Дарить нужно людям то, что они любят, – фыркнула Лариса Николаевна, прозревая.
- Заметь, ты сама сказала это, -  и психолог показала всем своим видом, что диалог закончен. – Перестань навязывать себя тому, кому не нужна. Такие навязывания изначально обречены на провал.
В этот момент из-под одеяла показалась голова мужчины, жадно хватающего губами воздух, но Танечка властной рукой убрала эту голову обратно под одеяло и неестественно улыбнулась своей взбалмошной клиентке.
- Извини, дорогая… До скорой встречи. Виктор зовет меня в бой…
Именно сейчас у Ларисы Николаевны и настал момент истины. В тусклом свете ночного бра она узнала Виктора, но не того Виктора Танечки, которого она никогда и не видела прежде, а своего родного Виктора.
- Это же мой муж! – возмутилась она справедливо. – Эй, ты что там делаешь, паразит!?
- Ларисочка, ты чего? Это мой муж Виктор, – отнекивалась психолог, пряча мужа под одеялом. – Тебе действительно нужно обратиться к специалисту.
Потом пошла тирада бесконечных обвинений и грубых выражений, пока женщины не договорились выставить голову мужчины на всеобщее обозрение, и пусть голова сама скажет, к какому именно мужу она принадлежит или по крайне мере принадлежала.
- Ну, скажи теперь ты, ирод, чей ты муж? – твердили в один голос женщины и требовали незамедлительного ответа.
Голова пряталась под одеяло, но ее вытаскивали за волосы, за уши и требовали однозначного ответа.
- Витя, скажи ты чей? А Витя? – умоляла его Танечка, пока голова хлопала беспомощно не понимающими ничего глазенками.
- Да скажи ты этой ненормальной, чей ты муж, в  конце концов! – орала в бешенстве Лариса Николаевна, выплескивая на кафель уже половину ванны.
- Ларисочка – конечно же я твой муж, - призналась голова, чувствуя неизбежность наказания, - но и Танечкин тоже.
- Это как это так? – одновременно переспросили женщины.
- Мы же давно все уже решили, - оправдывался Виктор. - Еще десять лет назад. Мол, мы ходим от тебя к Танечке, и что это не повод, чтобы вот так разрывать отношения, особенно, если они находятся на высочайшем духовном уровне...
- Что ты несешь? – не поверила своим ушам Лариса Николаевна.
- Не ругайся только, будь выше всей этой грязи! Ты же жена профессора русского языка, к тому же устойчивых либеральных взглядов.
- Я тебе покажу сейчас жену профессора! – и Лариса Николаевна явно была не в себе.
- Ларик, пожалуйста, успокойся, тебе нельзя волноваться, а вдруг ты беременна, - пыталась унять свою забывчивую клиентку Танечка. – Вдохни глубоко, задержи дыхание и выдохни медленно, медленно…
- Я вам покажу, беременна. Мы сейчас все глубоко вздохнем и не выдохнем! А по тебе, Витенька, канцелярские ножницы давно плачут, – и купающаяся в ванной женщина пригрозила мужчине пальцем. – Спасибо китайцам, научили…
- Ты моему мужу пальчиком не грози, дрянь!
- Сама дрянь!
Женщины были готовы вцепиться в волосы друг другу, если бы их не разделяли тысячи километров.
- Ларисочка, Танечка, ну что вы прям как торговки на базаре… - умоляла жалобно плачущая голова Виктора. – Говорил я вам чесночок кушать, сосуды почистить надо. Нет… Вы своими фазами луны и феншуями все мозги забили. Память у всех отшибло напрочь? Хочу напомнить вам, так уже десять лет продолжается, а то и больше. Вроде всех до последней минуты устраивало, что я у вас переходящий. По вторникам, четвергам и субботам я у Танечки, по понедельникам, средам, пятницам у тебя, Ларисочка…
Память у разгневанных женщин начинала проясняться.
- Но сегодня же воскресенье! – уточнила Лариса Николаевна, едва справляясь с душащей ее ревностью.
- Вот именно, воскресенье, – закивала обрадованно голова. - Выходной… Имею полное право переночевать, где хочу и с кем хочу. Дорогие женщины, не устраивайте скандал на пустом месте, пожалуйста. Я заслуженный профессор русского языка и литературы, и не в школе абы какой преподаю, а  в университете перспективным студентам. И мне грубые слова ваши режут душу… Я люблю вас всех.
- Опять не в ту сторону шкаф сдвинул, сволочь… Да сколько можно издеваться над бедной женщиной! – злобно прошипела Лариса Николаевна, вдруг найдя объяснение нелепой сцене.
- Да, точно! – согласилась Танечка. - Я попрошу тебя завтра, Витя…
- Нет, сейчас, немедленно! – заорала хозяйка салона, ударив кулаком по краю ванны. – Бегом домой, я сказала, шкаф двигать!
Танечка ласково погладила голову Виктора, обращаясь к ней:
– Котик, на прежнее место все поставь. Как стояло у вас в спальне. Так по крайне мере нас всех устраивало.
Переходящий из рук в руки муж-профессор послушно кивнул, умоляюще и даже с опаской поглядывая на рассерженных жен. Танечка в это время начала вычислять новые фазы луны и давать астрологические советы, а Лариса Николаевна, зажав нос двумя пальцами, медленно ушла с головой под пену.
7. Островитяне
Она очнулась от удушья и закашляла, выплевывая мокрый песок. Кто-то грубо потянул за косу, наматывая себе ее волосы на руку и приподнимая ее голову от земли. Пленница попыталась помочь себе и подняться сама, но ее, несмотря на вялое сопротивление, потащили волоком по песку, словно какую-то бездушную куклу. Начинался рассвет нового дня. Солнце вставало над Бенгальским заливом, освещая лазурную и безупречную гладь. Его первые лучи развеяли ночной туман. Прибрежная волна тихо ласкала берег, прибивая к нему мусор с Мьянмы: пластиковые бутылки, доски, какие-то коряги. Воздух лишь слегка пошевеливался. Словно и не было никакого цунами, как будто все это привиделось ей в ночном кошмаре.
Жанна вспомнила, как катамаран стремительно понесся вверх, а потом вдруг звезды упали и засияли еще ярче. Кассиопея, Плеяды и Орион были как на ладони. Но это не был оптический обман. Большая волна, взявшаяся из ниоткуда, подняла их до самого неба, что с высоты ее можно было увидеть огни парохода на горизонте. Женщина перелезла к Парвиндеру и, словно кошка, забралась ему на колени. Ее руки обвили его разгоряченное от усиленной работы веслами тело.
- I am the shiny white lotus, I am the shiny white lotus (Я сияющий белый лотос, я сияющий белый лотос),  – шептал он, словно в бреду, закатив глаза.
Пот градом тек по лицу индуса, который пытался уйти в медитацию, лишь бы не видеть цунами. Жанна посмотрела на съехавшую на мохнатые брови чалму и решила избавиться от нее. Ветер подхватил размотанную материю, и извивающимся оранжевым змеем пронеслась она над мачтой.
Еще совсем недавно волосы сикха были уложены с возвышающимся над головой густым пучком, который поддерживал трапециевидный гребень из дерева, но сейчас они были взлохмачены и похожи на гриву льва.
- Эй, вставай, хватит бубнить бредни! – трясла за плечи ушедшего в медитацию индуса женщина. – Ты же капитан, а не повивальная бабка. Придумай что-нибудь.
Когда Парвиндер пришел в себя, то почувствовал необычайную легкость и сразу схватился за голову. Его лицо выразило стыдливое удивление, будто его застали за непристойным делом. Может, так оно и было. На его коленях сидела белая женщина и обнимала его. При этом на нем не было головного убора.
- Зачем ты это сделала? – спросил он, смущаясь. – Я хотел умереть сикхом.
- А я думала, что ты хотел умереть мужчиной, - сделала она попытку отстраниться.
Этот ход с ее стороны был беспроигрышным. Его руки сами удержали ее за талию, тем самым признав, что эта женщина дорога ему, как никогда прежде. Он вдруг понял, что смерть близка, но еще ближе были эти влажные губы, и что он реально хочет поцеловать их, чтобы умереть счастливым.  Если он не поцелует их сейчас, то уже не поцелует никогда, и смерть для него будет плохой. Смерть должна быть хорошей, и он обнимет ее крепко, прижмет к себе и будет целовать ее, пока цунами не разделит их, не оторвет друг от друга. Она последний человек, который будет с ним, когда он умрет. Ему вдруг захотелось сделать ее счастливой, и в его руке блеснул острый нож.
Жанна вздрогнула, все еще пытаясь высвободиться от его объятий, может быть, подумав, что индус окончательно сошел с ума перед лицом стихии или хочет отомстить ей за сорванный без спроса дастар, но он протянул ей свое оружие и сказал, не выражая никаких эмоций:
- Cut them if you want. (Отрежь их, если хочешь).
Женщина взяла острый нож из рук мужчины и срезала густую прядь, мешающую ему смотреть на нее. Стихия поднимала их все выше и выше… И вдруг он поцеловал ее в губы. Этот поцелуй на гребне волны был лишь мгновением, но время для них словно остановилось, цунами ушло… Она так и сидела у него на коленях, с зажатым в руке ножом, он, уже совсем непохожий на себя прежнего, улыбался и плакал от счастья.
- Ты искусно целуешься! – призналась Жанна, посмотрев ему прямо в глаза. – Где ты раньше был, Парвиндер?
Индус восхитился самообладанием русской женщины и, сняв с руки свой стальной браслет, надел на ее руку.
- Это кольцо-кара, - пояснил он, - символ нерушимости нашей с тобой любви.
Парвиндер уже чувствовал, как возникает в нем губительная энергия каму, как жажда, но не жажда, вызванная духотой над заливом, а жажда любви перед лицом смерти истязает его плоть и мучает разум. И когда чакры Кундулини вспыхнули в трепыхающейся душе его и поглотили ее, точно перышко пламя пожара, он слился с белой женщиной в этом экстазе огня, уже не боясь ничего, забываясь в сладких поцелуях и ласках.
- Сome into me, my God (Войди в меня, мой Бог) – шептали ему ее сладкие губы на самом гребне волны.
И мощный энергетический импульс, словно цунами, вошел в просящую, и сам Парвиндер, окрыленный никогда неведомой ему силой, почувствовал, как становится богом. Он вдруг понял, что любит эту белую женщину больше всего на свете, что всегда любил ее, и она по праву принадлежит ему, и только ему одному. Теперь он бросал вызов судьбе, всему тому, что жаждало отнять ее у него. В эти мгновения он был бунтарь, остро ощущавший всю несправедливость жизни и жестокость богов, вдохнувших ее в его колышущуюся от возмездия грудь.
Волна уже начинала опускаться. За эти секунды его цепкий ум искал пути спасения. Но что может сделать человек на гребне тридцатиметровой волны, несущей его катамаран в бездну со скоростью сто миль в час?
Рано помутненный религиозным фанатизмом взгляд очистился сакральной слезой любви. Его красивые, мокрые от слез глаза внимательно всматривались в каждую деталь окружающей действительности. Он, как одинокий воин, застигнутый в неравном бою неприятелем, отказался от бегства и сдачи, и встал пред взором бесчисленных полчищ, обнажая свой меч. Он жаждал своей последней битвы и, несомненно, был главным творцом этого равного, именно равного боя, и враг, прежде могущественный и беспощадный, в своей убогой ущербности невольно ощущал трепетный страх перед ним.
Впереди показались очертания невысоких скал. Они стояли на пути цунами и смиренно ждали этой встречи. Катамаран уже сильно кружило и норовило вот-вот перевернуть, словно какую-то щепку в весеннем бурном потоке Ганга. Вокруг все трещало, гудело, свистело, и чтобы волна не била в бок, Парвиндер лишь успел отпустить якорь на всю длину с носа и выставил руль. Это позволило выровнять ход, и пару секунд они еще могли надеяться, что сохранят на плаву судно. Но небо слилось с морем, звезды померкли, и в каком-то неизбежном, таинственном экстазе смертоносная волна опустилась на скалы, перелилась через них и врезаясь в прибрежные джунгли, сметала все на своем пути.
Перед тем как уйти под воду, Жанна услышала треск бамбука и поочередные взрывы баллонов, и поняла, что катамаран погибает, разваливаясь на части. Ее руки инстинктивно схватились за Парвиндера, и вместе с ним ее отбросило в сторону и закружило с такой неистовой силой, что она наглоталась воды и стала терять сознание.
В этом страшном водовороте их руки расцепились, и она осталась одна, влекомая стихией в самую бездну.
«Неужели вот-так умирают, - пронеслось в голове. – Бедный Парвиндер…»
Она уже не ориентировалась в пространстве, не знала, опускается ли на дно или наоборот ее беспомощное тело кувырками выбрасывает на поверхность. Кто-то подставил ей спину, и она из последних сил схватилась за гладкий плавник и он понес ее, словно пуля, обгоняя большую волну…
- Дельфины… - прошептала в горькой радости Жанна.
Целая стая в количестве около двадцати дельфинов-афалин уходила от цунами. Они хорошо чувствовали море и уходили по гребню волны резко влево. С ними были и детеныши, которых взрослые особи согнали внутрь кольца и подгоняли носами, жалобно крича что-то. Затем стая сделала рывок туда, где сила волны ослабевала, и благополучно вышла из-под ее влияния.
- Спасены, спасены… какие вы молодцы, - шептала Жанна, волнуясь за каждого из них.
Ее друг-дельфин отставал от стаи, теряя с каждой секундой шанс на спасение, но до последнего не оставлял женщину. Она отпускала плавник, силы покидали ее, но он настойчиво подставлял свою спину. В конце концов, в неравной борьбе со стихией дельфин вынырнул вверх, словно пытался изо-всех сил дотянуться носом до звезд, но большая волна накрыла его вместе с женщиной, погрузив в кромешную мглу.
Теперь мгла рассеялась. Жанна очнулась, выплевывая влажный песок из легких. Грубые руки тянули ее в разные стороны, будто делили добычу и разделяли на части.
- Куда Вы меня тащите? Отпустите! – выругалась она, пытаясь вырвать свою косу из цепких лап бестактного туземца.
Это были низкорослые пигмеи, вооруженные деревянными копьями и примитивными луками. Они прыгали и скакали вокруг сопротивляющейся пленницы, широко расставив ноги и делая ими странные хаотичные движения. На некоторых из них были причудливые украшения из морских ракушек, по количеству которых можно было определить положение каждого в иерархии племени. Как раз сильно увешанный ими и тянул Жанну за косу, очевидно считая женщину своей законной добычей. Остальные оставили попытки оспорить находку и лишь мешали жертве сопротивляться, угрожающе щелкая перед ней зубами и корча страшные рожи. Наготу охотников покрывали набедренные повязки из сухого папоротника, а в широкие черные ноздри были вставлены косточки. Кроме того, все они были молодыми мужчинами, детородные органы которых убирались в бамбуковые трубочки, подвязанные кверху.
Кожа этих жилистых и поджарых тел была точно уголь, и раскрашена белыми пятнами и полосками с явным желанием походить на скелеты. Жанна никогда прежде не видела так близко дикарей, кроме как однажды в нью-йоркской толкучке в черную пятницу.
На это раз дикарей было около десяти человек, но своими быстрыми хаотичными движениями, подкреплёнными танцами и прыжками, диким улюлюканьем и мычанием, создавалась впечатление их большого множества. Все они были примерно одного возраста не старше двадцати лет и очень походили друг на друга и ростом, и внешностью, и повадками. Чернокожие близнецы-братья продолжали танцевать и смеяться, и иногда соревновались в подпрыгивании в высоту между собой. Кроме того, между этими довольно высокими прыжками с поджатыми под себя коленями каждый из них выставлял по-гусиному шею и делал характерное для указанной выше птицы движение взад и вперед головой.
- Рэкоф! – угрожающе шипели они, точно гуси, выпячивая свои толстые губы и махая точно крыльями руками, когда женщина самоотверженно бросалась на них.
Это было единственное слово, произносимое ими, из числа тех непонятных звуковых аналогов, похожих больше на взвизги свиней, гогот гусей и мычание коров, чем на членораздельную речь.
- Рэкоф! – где-то эхом отзывалось в развороченных цунами джунглях. – А-аааа!
- Аааа! – завывали охотники.
Где-то в глубине джунглей, очевидно, была их деревня, и их ждали.
Жанна заметила в руках одного туземца кусок материи оранжевого цвета. Это была чалма Парвиндера, унесенная ветром. На ходу пигмей путался в ней, падал, пытался обмотаться ею, но у него ничего не получалось. Материя развязывалась и сползала с бедер.
Она вспомнила о внезапной страсти на гребне волны, прежде чем цунами разметало их в разные стороны. И сердце заныло в тоске и тревоге. Еще было обидно, что она где-то в воде выпустила из рук нож. Сейчас ей хотелось воткнуть его острое лезвие в одну из этих тощих задниц, трясущихся перед ее носом.
- Когда ж вы натанцуетесь? – прошептала она, все еще не теряя надежду вырвать свою косу из руки дикаря. – Чего ты пристал к ней? Это не игрушка…
- Рэкоф! – гневно прикрикнул тот пигмей и показал пленнице свои заточенные под клыки, точно у крокодила, зубы.
Затем он устрашающе щелкнул ими.
«А не людоеды ли они и вправду?» – пронеслись в голове женщины страшные сомнения.
Перед тем как отправиться сюда, путешественница заглянула в Википедию, так как подружки перед отлетом в Индию напугали ее возможным наличием на островах людоедов. Но электронная энциклопедия уверила ее в том, что каннибализм в том виде, в котором мы все его представляем, в Бенгальском заливе не наблюдается, а обитатели заповедных островов по большей части вегетарианцы.
Пленница наконец-то вырвала свою косу из рук увесившего себя бусами туземца и попыталась вырваться, но охотники остриями копий закрыли ей дорогу к бегству. Более юркий из них вызвался занять вакантное место добытчика и приноровился схватить женщину за волосы, но получил от нее такой толчок в грудь, что отлетел на три-четыре метра и упал навзничь, чем вызвал смех у более опытных охотников.
- Только попробуй! – пригрозила ему Жанна кулаком. – Я брала уроки тайского бокса у самого Роба Комана!
Затаивший обиду пигмей спрятался за спиной более рослого из своих сородичей и завопил жалобно «Рэкоф».
- Рэкоф, - согласился с ним его защитник и, угрожая пленнице острием копья, заставил ее повиноваться и идти вперед в сторону джунглей.
«Как они обращаются с дамами! – возмутилась Жанна. – И с одним из таких животных я хотела заняться любовью за бусы?»
Она вдруг вспомнила о содержимом своей сумки, которая все еще продолжала болтаться на ее плече. Ее пальцы сами нырнули в сумку и стали нащупывать сувенир. У нее возникла мысль, а не подкупить ли этих ребят отличными побрякушками.
- У меня для тебя подарок, красавчик! – загадочно улыбнулась она к тому, кто шел следом за ней.
- Рэкоф, - нахмурился тот, но затем весело рассмеялся, потому что женщина  вдруг громко вскрикнула.
Она выдернула из сумки руку, на пальцах которой свисал краб. Аборигены смеялись долго, до колик, хватаясь за свои разукрашенные животы. Затем они затанцевали вокруг пленницы, пренебрежительно поворачиваясь к ней спиной.
Жанна с отвращением стряхнула на песок краба. Она передумала дарить бусы, но догадалась, что у нее есть шанс наладить контакт с этими первобытными людьми путем языка танцев. Она посчитала, что язык туземцев еще не достаточно эволюционировал, чтобы выражаться посредством членораздельной речи, и пока ограничивается единственным, но всеобъемлющим выражением «Рэкоф», которое ровным счетом наверняка ничего не обозначает или обозначает все.
Жанна сделала несколько ритмичных движений своими широкими бедрами, сложив над головой лодочкой руки. Она вложила в этот танец всю свою страсть. Ее босые ноги втаптывали коралловый песок. Разорванное сари гармонично шло ей, грудь во время движений оголялась, чем еще больше зажигала смотрящих. Такой эротический танец от пленницы произвел фурор у охотников. Они побросали оружия и улыбались, подбадривая танцующую на песке хлопками ладош.
Из джунглей опять кто-то крикнул. Охотники встрепенулись и погрустнели. Их словно звали домой их ревнивые жены.
- Куда Вы меня ведете? – спросила женщина у того, кто шел за ней следом и подталкивал ее в спину кончиком копья.
- Рэкоф! – оскалил он свои острые зубы и устрашающе щелкнул ими. – Рэкоф…
Наконец у края каменистого утеса, уходящего в море пологим склоном, охотники-пигмеи и их бледноликая гостья свернули в сторону джунглей. Издалека казалось, что это Белоснежка и ее тропические гномы идут куда-то. Уж слишком была поразительна разница в росте между ними и белой женщиной. Идти было тяжело. На пути попадались поваленные деревья и поломанные стихией ветки. Под ногами валялись еще живые рыбы, черепахи и скрюченные на солнце морские звезды. Охотники не обращали на них внимания, а Жанне приходилось перепрыгивать и даже один раз поскользнуться на жирной скумбрии, что снова вызвало у пигмеев веселые танцы с подпрыгиванием.
Пройдя мили три по извилистой тропе, они поднялись на небольшую возвышенность. Здесь, теряясь в зелени джунглей, располагались длинные в несколько метров шалаши с низкими крышами. Крыши были покрыты сухими пальмовыми листьями и кое-где проседали. Большая волна, к счастью, не зашла сюда, но в деревне чувствовалось запустение. Проходя это место, охотники приняли мрачный и настороженный вид. Их копья были наготове, словно они боялись чего-то или кого-то. Некоторые из них натянули тетиву своих тугих луков и целились куда-то в заросли, прислушиваясь к каждому шороху. Иногда они издавали странные горловые звуки, но уже тихо, и пригибались к земле. Солнце сюда почти не просачивалось сквозь листву деревьев, и эта темнота пугала их еще больше.
Им опять отозвались эхом где-то в глубине острова, и процессия двинулась дальше на зов, стараясь побыстрей миновать это жуткое место.
«Что здесь случилось? - удивлялась Жанна. – Почему никого нет в жилищах? Куда делись люди?»
Первобытный страх охотников перед чем-то неизведанным передавался и ей, и она тоже осторожно ступала, стараясь не наступить на сухие ветки. Жизнь здесь, словно, внезапно прекратилась. Джунгли быстро поглощали деревню, возвращая себе свои некогда отвоеванные человеком территории. У оставленных жилищ еще валялись предметы быта туземцев. Можно было увидеть разбитые и цельные кокосовые орехи, которые они использовали как емкость или посуду. Кокосовые деревья никогда не росли на Западном Сентинеле, и все это говорило о том, что сентинельцы когда-то контактировали с племенами других островов. Жанна также заметила у входа в одно из жилищ плетеный из бамбука коврик, уже проросший травой. На нем лежало пластмассовое выцветшее от времени ведро, возможно, когда-то прибитое к берегу. Или его оставила туземцам экспедиция ученых, которая тщетно пыталась несколько лет назад установить с ними контакт.
Охотники прошли еще милю по джунглям и остановились у раскидистого дерева с круглыми зелеными плодами. Скоро с его ветвей слез еще один чернокожий пигмей, но уже не разукрашенный белыми красками. Он с любопытством взглянул на пленницу и что-то пугающе стал мычать и кукарекать пришедшим. Очевидно, именно он и подавал знаки, зазывая охотников с пляжа. При встрече с ним пигмеи потерлись носами в знак приветствия и обменялись постукиванием своих бамбуковых палочек. Затем встречающий указал отряду охотников направление, куда надо было идти, а сам опять полез на дерево. Очевидно, его дежурство еще не заканчивалось.
Через некоторое время из зарослей навстречу охотникам вышло остальное население острова. Оно было немногочисленным и жутко напуганным. Всего несколько беременных и кормящих с младенцами на руках девушек-пигмеев и группа из детей разного возраста. Все были такие же низкорослые и голые и в отличие от  мужчин, не имели устрашающую раскраску.
Жанну унизительно толкнули в ноги одной лысой старухе, вышедшей самой последней из зарослей. Эта старуха вся была увешана бусами, а вместо сережек на ее отвисших ушах болтались металлические наручники, уже тронутые ржавчиной. В руке она держала только что выдранную из панциря черепаху, на свою беду попавшуюся ей под ноги. При появлении старухи аборигены замолкли и встали вокруг нее полукругом. Два старших охотника вышли вперед и что-то пролаяли, подкрепляя свои доводы танцами. Старуха была, очевидно, здесь за главного. Она посмотрела на поднимающуюся с колен пленницу с каким-то пренебрежением и что-то грубое высказала охотникам. Во рту у нее не было ни одного зуба, и голову бедной черепахи она пыталась жевать, как жвачку, силой сомкнутых десен.
- Рэкоф! – проворчала старуха, протягивая Жанне изжеванную плоть.
Жанна приняла подарок, стараясь не морщиться от брезгливости. Она понимала, что любое ее движение может неправильно быть истолковано и оскорбить туземцев. Она чувствовала тончайшую грань в своем положении между пленницей и гостьей. Поэтому она осторожно взяла голову пресмыкающегося в рот и эротично пососала ее, вызвав невероятный восторг у охотников. Их бамбуковые чехлы снова зашевелились, но старуха топнула ногой, указывая на наплечную сумку Жанны. Один из пигмеев толкнул белую женщину и отобрал у нее сумку, вытряхнув все содержимое под ноги вождя.
- Это, ребята, называется ограблением! – возмутилась пленница, но копья остановили ее.
Между тем, довольная старушка-дикарка станцевала что-то наподобие гопака, да так лихо, что и другие аборигены пустились вместе с ней в пляс, совсем забыв о недавнем страхе. Натанцевавшись вдоволь, старуха хлопнула в ладоши и веселье прекратилось. Затем она присела на корточки, гремя своими побрякушками, и бегло изучила размокшую косметичку, отбросив ее почти сразу в сторону, как что-то бесполезное. Такая же участь постигла и дорогущий айфон, и даже бусы из камушков. Старушка, очевидно,  посчитала их чересчур вульгарными. Но вот флакон с поддельной французской водой заинтересовал старуху, и она стала рассматривать его на просвет, болтать и внюхиваться. Потом она вопросительно посмотрела на пленницу, что-то тявкнула и вернула ей.
- А! - догадалась блондинка. – Вы хотите понять, как это работает?
И Жанна еще долго показывала пигмеям, как пользоваться парфюмом, с удовольствием пшикая себя из пульверизатора и пугая этими пшиками наиболее любопытных, пока старуха жадно не вырвала флакон из ее рук и убрала себе под бамбуковую юбку. Вдруг лицо главной дикарки стало свирепым, и она указала на пленницу большим, когтистым и сильно выпяченным в сторону пальцем левой ноги. Это был какой-то условный знак, потому что на голову Жанне бесцеремонно накинули травяной мешок.
- Получи фашист гранату! –  все же успела она запустить в неблагодарную старуху ее же подарком.
Жанну тут же подхватили несколько охотников и понесли в неизвестном направлении.
Она пыталась избавиться от мешка, сотканным из пьяно пахнущих растений, замотала головой из стороны в сторону. Женщина даже брыкалась и пыталась кусаться, но потом все ее сопротивление сошло на «нет», и она покорилась судьбе. Ей вдруг стало все равно, она зевнула и уснула.
Сколько прошло времени после этого, понять было трудно. Очнулась Жанна только тогда, когда почувствовала, как ее обмякшее тело раскачивают за руки и за ноги, чтобы подбросить куда-то. Потом был непродолжительный полет, и она плашмя упала на землю, невольно ломая под собой сочные, доходящие до пояса стебли растений. Мешок из сонных трав слетел с головы, Жанна зажмурилась, ожидая увидеть все что угодно, только не опиумную плантацию, окутанную молочным туманом. Плантация терялась в джунглях, особенно сейчас, когда мак отцвел и тысячи зеленых головок, колосясь и покачиваясь на ветру, тянулись к небу. Это было совсем не похоже на самосев. Даже беглым взглядом можно было различить ровные ряды – дело рук человека. Иногда эти ряды прерывались и появлялись вновь, образовывая грядки опасного зелья. С южной стороны был еще невысокий подъем. Деревья на нем были частично срублены. Очевидно, плантацию планировали расширить и пустить поверху.
Жанна сорвала крупную, почти с детский кулачок, головку мака и сдавила ее. Из-под ее тонких пальцев потек липкий, дурманящий сок. Плодородная земля и тропический климат благоприятствовали бурному росту растительности на острове. Женщина провела внутренней стороной ладони по зеленым головкам и задумалась.
«Откуда тут мак? И почему туземцы оставили меня здесь?»
Вдруг на этом подъеме она заметила хорошо упитанного мужчину под пятьдесят с ярко-рыжей, просто огненной шевелюрой и густой бородой. При первом взгляде он показался ей индусом в длинной юбке, увешанным бусами, но при приближении Жанна признала в нем некогда белого человека. Кожа его от постоянного нахождения на солнце отливала бронзой с ярко выраженным южным загаром. Одет он был в какие-то выцветшие розоватые обноски, напоминающие тюремную робу. Из них он сделал нечто наподобие дхоти, обмотав остатками материи свои бедра, талию и ноги.
В правой руке у него был тяжелый каменный топор, которым он расчищал, а точнее, крушил тупыми ударами просеку. Он тоже заметил блондинку, сорвавшую его драгоценный цветок, и приветливо улыбнулся.
- G'day, mute. You right? What a sticker of a day! (Эй, приятель, Вы в порядке? Какой жаркий денек сегодня!) - окрикнул ее рыжебородый плантатор по-английски.
В этом фамильярном обращении женщина почувствовала нотки какого-то приятельского сочувствия. Этот мужчина после стольких ее потрясений, словно специально был послан судьбой, чтобы утешить ее. Инстинкт самосохранения потерялся в тумане нового утра, и женщину уже не настораживала сама встреча на опиумной плантации, совсем не пугали последствия от этого подозрительного знакомства.
- What a rip-snorter to meet you, Miss! Welcome to my island! (Как фантастично, что я встретил Вас, мисс! Добро пожаловать на мой остров!) – блеснули чрезмерной доброжелательностью глаза рыжебородого.
В этом человеке, спустившимся со склона, явно угадывался не чопорный англичанин из Ост-Индийской компании. Грубая английская речь, разбавленная шутками-прибаутками, часто глотаемые звуки и явный акцент выдавали в нем даже не американца-техасца со своей наигранной улыбкой и размашистыми ковбойскими жестами. Скорее, он напоминал вольнолюбивого выходца из Австралии либо Новой Зеландии с замашками бывшего погонщика скота или фермера. Он уверенно приблизился, воткнул топор в ближайшее дерево и подал женщине свою мощную мозолистую лапу. Пожатие с его стороны было очень крепким, и он долго не выпускал руки своей гостьи.
- Робинзон Крузо, - представился он, наконец, рассмеявшись, глядя пытливо в глаза явно смутившейся русской. – Не бойтесь, не бойтесь! Я не насильник женщин. Пятница у меня уже есть. Ну, если Вам угодно без шуток, мисс, зовите меня Нед Келли. О, простите, опять шучу! Без шуток здесь никак нельзя, мисс! – и он опять засмеялся. - Кхе-кхе! Пусть будет Рыжая Борода. Вы, должно быть, жертва цунами?
Жанна кивнула в ответ, все еще пытаясь прийти в себя от такой неожиданной встречи. От растерянности она не находила слов.
- Как я сразу не догадался! – ударил он себя по лбу. - How ya goin’ luv? (Как Вы себя чувствуете? Надеюсь, хорошо). Где Ваша лодка? Кто-нибудь еще спасся? Впрочем расскажете все по дороге… Пойдемте в хижину, мисс. Теперь только я отвечаю за Вашу безопасность. Для меня это большая честь, мисс. И прошу меня простить за грубость и бестактность, я более семи лет по милости Создателя не видел белую женщину.
Затем мужчина галантно взял даму под локоть и повел ее с каким-то торжественным видом в заросли хлебных деревьев. Казалось, ему не хватало сейчас только под ногами красной ковровой дорожки. Хотя, безусловно, маковая хорошо притоптанная дорожка была не менее грандиозной.
- Простите за мой смокинг, он немного обносился, мисс, - засмеялся он, увлекая ее все дальше и дальше в чащу.
Этот мужчина обладал, несомненно, врожденной способностью внушать к себе доверие, которая бывает присуща либо великим мошенникам, либо знаменитым политическим деятелям. В нем чувствовалась харизма. Любые сомнения собеседницы он обыгрывал каким-то полушутливым словом или лукавой и даже снисходительной улыбкой уголком рта. Он быстро расположил Жанну к себе, и она уже через несколько минут ненавязчивой и в то же время не замолкающей беседы выложила подробности своей насыщенной и беззаботной жизни. Она пробовала даже философствовать, и в ходе этих коротких умозаключений сама пришла к тому, что для полноты счастья ей всегда не хватало какого-то драйва, и что поездка на Андаманские острова сулила быть крайне интересной, но не настолько, чтобы столкнуться в открытом море с цунами. Женщина в смутных чертах описала то, что происходило с ней в последнюю ночь: как отправилась она, несмотря на запрет властей, на Западный Сентинел, и как большая волна догнала их катамаран после долгого затишья и страшной духоты на море. Говорила она с содроганием в сердце, как погибал катамаран в пучине воды под вспышками молний и как дельфин пытался спасти ее, подставив ей свою спину. Упомянула она даже о коротком романе с молодым сикхом во время этого плавания и обругала дикарей острова за нелюбезность.
- О, мисс, не держите на них зла. Эти туземцы совсем не умеют обращаться с женщинами. Очевидно, это тупиковая ветвь, и мы стоим на пороге тех событий, когда остров станет необитаем. Да-да, увы… Популяция пигмеев тает как снег в пустыне Виктория. And don’t get your knickers in a knot. (И не расстраивайтесь понапрасну). Забудьте про этого парня, мисс! – успокаивал ее Рыжая Борода. – Раз уж его убило цунами, ничего не поделаешь.
- Но почему меня отпустили дикари?
- Они не отпустили Вас, мисс. Это своего рода задабривание духов, если хотите. 
- Но я не понимаю, как я могу задобрить духов своим появлением? – искренно спросила блондинка.
Рыжая Борода засмеялся.
- О… Ваш справедливый вопрос смущает даже меня… Скажу Вам на прямоту, как Ваш друг, как лучший друг, мисс. С недавних пор я организовываю им кровавое шоу с пятнистой кошкой и ищу всех желающих в нем поучаствовать. Да-да, мисс.  Гулять по джунглям у нас становится небезопасно. На острове живет вот уже второй год леопард-людоед. Матерый и беспощадный хищник, а главное бесшумный и незаметный, мисс. Буквально вчера он вырвал из рук матери ребенка и отгрыз ему голову. Ему нравится убивать, мисс. Охотники, не встречаясь с таким опасным животным ранее, сами легко становятся его жертвой. К тому же, они суеверны и считают его спустившимся на их остров божеством, который карает их за грехи. Еженедельные человеческие приношения для этой явившейся из Преисподней твари хоть как-то помогают контролировать убийства на острове. Видимо, в прошлом люди сильно насолили ему и здесь он отрывается по полной. Вы же видели заброшенную деревню. Аборигенов стало заметно меньше. Жалкие остатки их разрозненного племени сейчас прячутся в землянках, разбросанных по всему острову. Все сильно напуганы. Я сам, мисс, даже когда засыпаю, кладу эту штуку себе под голову. Так, на всякий случай.
И он показал напуганной женщине свое первобытное оружие с привязанным к топорищу острым куском камня.
- Леопард требует каждый раз новые жизни, - продолжил он. – И завтра его время, мисс. На этом острове женщин приносят в жертву в первую очередь. Особенно, если они хорошенькие, мисс.
- Но почему именно женщин?
- В противном случае каждый из нас может стать его случайной жертвой.
- Какое варварство! – воскликнула Жанна. – Это нужно немедленно прекратить!
- Варварство, мисс, не то слово, - согласился Рыжая Борода. - Но охотников это вполне устраивает. На острове давно процветают гомосексуальные связи, и нет большой нужды держаться за женщин. Оставшиеся аборигенки крайне агрессивны. Вы, наверно, обратили внимание на их лысую воительницу. Это сущая ведьма! И чем их меньше, тем я спокойнее себя чувствую здесь. Леопард жрет их с большим аппетитом…
- Но что они будут делать, когда женщины закончатся? Когда мужчины любят друг друга больше, чем женщин, общество обречено на вымирание.
- О мисс, Вы забываете, что они дикари, - улыбнулся Рыжая Борода. - Их примитивному мышлению еще чужды законы логики или чувство сострадания к ближнему. Вы бы видели, как они пляшут на костях своих жен и матерей. К тому же, они, как оказалось, большие любители опиума, и в чем-то это, конечно, моя заслуга, мисс, что племя не способно сопротивляться внешним условиям. Но уверяю Вас, другого выхода у меня просто нет.
- Но Вы не можете вот так просто сидеть, сложа руки, и ждать, пока леопард сожрет последнего пигмея!
- Могу, мисс! Еще как могу, и я это делаю! У меня давно сложилось свое видение на счет будущего этого острова и если Вам любопытно…
Его рассказ прервал детский смех, доносившийся неподалеку. Жанна очень удивилась, услышав это. Ей показалось, что она даже ослышалась.
- Вот, кстати, посмотрите на мой детский сад! – с гордостью сказал рыжебородый.
Они подошли к небольшой плетеной изгороди, за которой располагалось нечто вроде детской площадки. Там, в тени склонившихся деревьев, без присмотра играло несколько маленьких детей в возрасте трех-шести лет. Одни бегали по территории, кидая друг в друга апельсином, и задорно смеялись, другие детишки  мучили довольно крупную ящерицу с уже оторванным хвостом, передавая бедное и пытающееся вырваться пресмыкающееся из рук в руки. Кто-то играл в песочнице, строя пирамидки из влажного песка. Одна маленькая девочка стояла на четвереньках и пила прямо из грязной лужи, точно бродячая собака. Внешний вид ее был неухоженный, растрепанный. Все они были абсолютно голые, очень худые и запачканы грязью, но, по крайней мере, со слов плантатора находились в относительной безопасности, чем в зарослях джунглей у  своих взрослых сородичей.
- Это сиротки, мисс, - пояснил опиумный плантатор, - и я взял над ними шефство в надежде привить с ранних лет культуру нашей великой цивилизации. К тому же, племя считает, что так будет лучше. Я уже говорил Вам о своем видении будущего этого острова. Вот оно перед Вами, мисс! Взрослые пигмеи в этом плане безнадежны. Вы сами видели их в деле, все эти неадекватные танцы на пустом месте, хохот и улюлюканье, и главное, низкий IQ, но вот у этих еще есть шанс стать человеками…
- Это прямо какой-то сюрреалистический фашизм! – поразилась увиденному Жанна. - Вы спокойно допускаете уничтожение пигмеев-женщин и даже участвуете в этих процессах, а заодно подсаживаете на наркотики охотников и тех, кто может сопротивляться хищнику. И под это дело забираете себе на воспитание самое дорогое, что у них есть, -  их детей, и это Вы, скажем, не лучший представитель планеты Земля. Что Вы им дадите, чему научите? Какую культуру, какие ценности преподнесете в их девственный мозг?
Рыжая Борода в ответ расхохотался так громко, что дети за изгородью прекратили играть. Они заметили возмущающуюся белую женщину и с любопытством уставились на нее, оторвавшись от своих дел. Этим воспользовалась ящерица и ускользнула от мучителей. Потом внимание детворы опять переключилось на игру в апельсин, и дети снова побежали по кругу, весело смеясь, когда бросок фрукта попадал в цель. Остальные также вернулись в прежнее состояние, и только девочка, пьющая воду из лужи, подошла к краю изгороди, где стояли Жанна и Рыжая Борода. Женщина в ответ, было, протянула руку, чтобы погладить по голове ребенка, но та по-звериному оскалилась.
- Осторожно, мисс, она кусается! – улыбнулся плантатор и уже обратился к девочке… - Иди, играй, деточка, иди! Скоро будет обед.
- Чем Вы их кормите?
- В основном фрукты с деревьев. Бывает и мясо. Тут очень много ящериц, как Вы видите, мисс, - излюбленное лакомство аборигенов.
- Этих детей нужно срочно спасать! Как это подло и мерзко с Вашей стороны, сэр, делать загон для них точно для животных! У них даже нет крыши над головой! Вы преступник, сэр!
- А что Вы предлагаете делать, мисс? - продолжал смеяться плантатор.
- Ну, во-первых для начала перестаньте выращивать мак и травить охотников! Во-вторых, надо убить леопарда. 
- На счет наркотиков, не я их придумал, и у каждого из нас есть выбор. Я, например, их не принимаю. Так что все вопросы к пигмеям, которые каждый раз приходят ко мне за новой порцией. А на счет, мисс, чтобы убить леопарда… Хотел бы я взглянуть, как на Вас накинутся потом все эти защитники диких животных… Ну, а если без шуток, мисс. Тут каменный век, если Вы заметили, - и Рыжая Борода в доказательство показал женщине еще раз свой каменный топор. – Убить леопарда, вот рассмешили! Это все равно, что побежать с ножовкой на сверхзвуковой самолет. Я не самоубийца и не сумасшедший. Я всего лишь беглый преступник, волею судьбы оказавшийся на этом острове. Там, на материке, меня ждет виселица и только. Да, все, что происходит на острове – это для меня вопрос выживания. И не только для меня, мисс! Я как-то пробовал поначалу делать ловушки, ну знаете, эти ямы с торчащими заточенными кольями, прикрытые ветками, но у зверя есть чуйка. Он знатный охотник и заведомо обходит их стороной. К тому же, он не умеет прощать. Остров слишком маленький. Леопард давно изучил каждого из нас и знает всех по запаху, и те, кто хоть когда-то запускали в него стрелы или сказали грубое слово, уже давно висят растерзанные на ветках деревьев. Сюда в долину он пока не приходит. Возможно, звуки топора отпугивают его, или сам Господь бережет нас, но я каждый раз молюсь, чтобы он появился здесь уже старой облезшей кошка, которая будет побираться в округе и клянчить у меня объедки. Ведь век леопарда не долог, мисс. Хищник попал на остров уже не молодым. Через три-четыре года все будет кончено, а я к тому времени соберу под крыло всех малолетних детей острова. Это единственный путь спасения и обновления племени.
8. Рыжая Борода
Если и существует место, где можно полностью слиться с природой, то Западный Сентинел – отличный вариант для самого последнего аскета. Хижина белого человека, назвавшегося Рыжей Бородой, располагалась в пустотах, образованных воздушными корнями индийского баньяна и поразила путешественницу  своим  первозданным видом. Все щели между корнями, выступающими над землей порою на пять и более метров, были замазаны глиной вперемежку с сухой травой.  От дождя спасали положенные сверху на выступающие корни листья широколистных растений.
Жилище Рыжей Бороды не имело окон, а единственный вход с неподветренной стороны был закрыт бамбуковой циновкой, свисающей сверху. Она также служила защитой от москитов и регулировала проникновение света внутрь. Зайти в полный рост сюда мог только пигмей или ребенок, так что очевидно хозяин жилища просто вползал сюда, как медведь, в свою берлогу. Несмотря на примитивность конструкций, по краю крыши был проложен водосток из разрезанных вдоль бамбуковых стволов. По нему дождевая вода стекала вниз в специально вырытый в земле резервуар, стенки которого были укреплены камнем и глиной. Вода там держалась часто на уровне земли и текла по ирригационной канавке к маковым плантациям.
Под широкими, затеняющими ветвями баньяна ничего не росло, и свет, просачивающийся сквозь листву могучего дерева, оставлял на черной земле световые, едва движимые круги. У Жанны даже создалось впечатление, что она находится на детском аттракционе. До чего была красива и привлекательна игра света и тени.
- Чувствуйте себя, как дома! – сказал Рыжая Борода, пропуская женщину перед собой. - Dunn’is outside (Туалет на улице).
Жанна с недоверием посмотрела на рыжебородого, сомневаясь, стоит ли ей лесть в эту медвежью нору, но тот весело подмигнул ей.
- У меня, правда, мисс, нет больше другого дома.
Женщина вздохнула, встав на четвереньки, и протиснулась между корней. Мужчина ухмыльнулся ее расцарапанным ягодицам.
- God, look at that butt! (Боже, какая задница!) – сказал он, посмеиваясь в бороду, а затем закрепил циновку так, чтобы свет немного проникал в хижину.
Он был очень оживлен появлением такой долгожданной гостьи у себя дома. 
- Садитесь, куда хотите, - говорил он. - Там должна быть копна сена. В доме не очень убрано. Мы вас не ждали, мисс.
В хижину он залезал задом наперед, как в подводную лодку, перед этим всматриваясь в джунгли, а не наблюдает ли кто. Там действительно какие-то тени мелькали в листве деревьев.
- Рэкоф-рэкоф… - слышался шепот аборигенов, доносимый до слуха легким ветром.
- Ну, черти! – выругался Рыжый Борода, пригрозив им своим увесистым топором.
Жанна присела на небольшое возвышение, обняв невольно колени, и стала удивленно озираться по сторонам. Рыжебородый расположился напротив, по хозяйски выставив вперед ноги. От радости он стал расчесывать руками свою огненную бороду. Его глаза по-прежнему сияли добродушным спокойствием и с нескрываемым любопытством рассматривали свою гостью. Затем он достал рукой из ближайшего угла припрятанный мяч – большой и пупырчатый и весело подкинул его с руки на руку.
Жанна удивленно посмотрела на него.
- О, нет, мисс… - засмеялся Рыжая Борода и разломал его на части. – Мы не будем сегодня играть в футбол. Это плод хлебного дерева – основной источник пищи на острове. Вы, должно быть, проголодались, мисс.
Жанна приняла угощение из рук хозяина хижины с некой долей благодарности. На вкус плод совсем не напоминал хлеб, но имел довольно приятную сладость и сочность.
- То, что Вы мерзавец, я это поняла, но все же кто Вы? Можно поподробнее – спросила Жанна, выплевывая в ладошку семечки. – Вы живете тут один?
Рыжая Борода усмехнулся.
- Я говорил Вам уже про своего приятеля. Толкните его, может он проснется.
Жанна вдруг вскрикнула, только сейчас понимая, что сидит на спине живого человека.
-  Don’t worry, Miss! He's blotto (Не беспокойтесь, мисс. Он под кайфом), – засмеялся он громко.
- Это же туземец! – воскликнула она, вскакивая с места.
- Самый что ни на есть туземец, других пока нет, – сказал Рыжая Борода, пнув в бок ногой лежачего. – Ну, пошевеливайся ты! У нас  в гостях дама!
Но спящий абориген не желал просыпаться, и только после третьего пинка стал подавать признаки жизни.
- Рэкоф-ф, – зевнул тот, сладко потягиваясь, а потом повернулся на спину. - Rack off… (Отвали…).
У этого аборигена, возможно, оттого, что он жил в одной хижине с белым человеком, был выраженный, копируемый им акцент Рыжей Бороды, и Жанна без труда поняла смысл сказанного.
- Вот, мисс, – улыбнулся хозяин баньян-хижины, разводя перед гостьей руками. - Единственно чему я научил его за все эти семь чертовых лет на острове… Этот остолоп достался мне в результате честного обмена. И если у Вас есть желание послушать мою историю, я с превеликим удовольствием расскажу ее, а затем мы кое-чем займемся, мисс. Но только не тем, о чем Вы подумали. Ха-ха. Нам же надо обсудить, что с Вами вообще делать? Ну как, по рукам?
И не дожидаясь возражений, он взял липкую от сока ладонь женщины и с особым удовольствием стиснул ее, заливаясь от смеха.
История Рыжей Бороды представляла собой смесь обрывочных воспоминаний, хваленой бравады и пошлого австралийского юмора с надуманным трагизмом и предвзятыми оборотами речи. Поэтому автор с Вашего позволения приведет ее в более-менее приличную форму для осмысления, без всяких сентиментальностей и идиотских смешков, убрав также некоторые неподтвержденные факты.
Около семи лет назад корабль, перевозивший заключенных из пункта N в Иран (нашего героя депортировали туда по ошибке, обвинив в совращении подростка) попал в долгий и уматывающий шторм. Когда погода устаканилась, капитан корабля был вынужден признать, что судно значительно отклонилось от заданного курса и часть такелажа с провизией и питьевой водой безвозвратно утеряна. Для пополнения запасов он решил пристать к Андаманским островам, но на свою беду перепутал Порт-Блэр с Западным Сентинелом. Как можно было спутать самый крупный город на Андаманах с населением в триста тысяч человек и этот убогий остров с горсткой голых дикарей, история умалчивает, лишь указывая на то, что частенько корабли, идущие в Иран, занимаются контрабандой алкоголя.
Чтобы не наскочить на рифы, корабль встал на якорь, а к острову была отправлена шлюпка с матросами. Капитан сам изъявил желание возглавить экспедицию и выторговать у местных властей дешевый провиант. Наткнувшись справедливо на град стрел, (сентинельцы вовсе не желали делиться с чужаками своими природными ресурсами), команда спешно ретировалась, отбившись от грозящей им опасности выстрелом ракетницы и подручными средствами – початой бутылкой виски. Причем капитан был ранен стрелою в бедро под дикий смех и скачущие танцы аборигенов, довольных таким скоропостижным бегством противника.
Воспользовавшись последствиями шторма (плавучая тюрьма получила небольшую пробоину чуть выше ватерлинии, дыра образовалась точно в трюме с каютами осужденных), Рыжая Борода спрыгнул за борт вместе с другим напарником, имя которого не называется из уважительного отношения к его родственникам. В  Исламской Республике их всех ждало обезглавливание за преступления, которые как они уверяли, не совершали. Поэтому ведомые одним чувством справедливости, они воспользовались первой возможностью спастись от жестокого правосудия. При падении в воду беглецы наделали много шума, их руки были в наручниках, но они надеялись на рифы, по которым можно было добраться до острова.
Заметив пропажу двух заключенных, охрана предприняла попытку догнать их, но под градом второй партии стрел разумно отказалась от замысла, доложив истекающему кровью капитану, что беглецы пошли на корм акулам или были убиты аборигенами. В судовом журнале так и написали потом, и дело вскоре закрыли.
В любом случае, положение беглецов было незавидное. Со связанными руками они теряли мобильность, по-собачьи подгребая под себя воду, помогая ногами изо всех сил и переворачиваясь на спину, а стрелы опасно ложились рядом с ними и задели щеку напарника. Беглецам пришлось огибать этот проклятый остров, и держаться на значительном расстоянии от берега довольно долгое время, упражняясь в задержке дыхания под водой. Потом большая акула проплыла совсем рядом с ними. В этих малоподвижных глазах тускло сиял холодный смысл, и  древний страх перед подводными монстрами на мгновение сковал волю несчастных. Рыжая Борода навсегда запомнил, как акула, медленно проплыла под ними, словно изучала и выбирала, кого ухватить сейчас первым. Потом все затихло на время, и нервы пловцов накалились до предела. Они покорно ждали атаки хищника, с тревогой всматриваясь в глубину. И когда раздался крик товарища, но не громкий, а кроткий, полный какого-то досадного сожаления, словно он проиграл в карты свою тюремную робу, когда его стриженая голова с кровоточащей щекой скрылась в лазурной бездне, Рыжая Борода почувствовал на себе пьянящее облегчение, что этим первым оказался не он. К нему вдруг вернулась сила, и он поплыл, как только мог, стараясь поскорее выбраться на мелководье.
Потом он несколько дней скитался и прятался в джунглях, словно затравленный сворой собак дикий зверь. Он боялся быть обнаруженным поисковой командой, боялся самих дикарей и их стрел. Благо растительность острова бушевала, укрывая его от лишнего глаза, а сочные спелые фрукты росли почти на каждом дереве, и проблем с едой и утолением жажды никаких не было. Наручники мешали ему, и он, набравшись терпения, избавился от них при помощи шипа акации.
В конце концов, он рассчитывал переждать здесь какое-то время в полном затворничестве, пока не уляжется вся эта шумиха с его побегом, а потом уплыть на попутной лодке, если таковая появится в пределах его досягаемости. Но как бы он не прятался, остров был небольшой, и следы его нахождения заметили пигмеи. Они устроили на него настоящую коллективную охоту, и уже вскоре он волочился с веревкой на шее.
Беглец молился, заливаясь слезами и готовя свою заблудшую душу для преисподней, когда вождь пигмеев – беззубая старуха с выступающими сквозь кожу ребрами плюнула ему в лицо и станцевала что-то наподобие боевого гопака. Она вдруг прыгнула ему на шею и заставила бегать по джунглям, будто он был резвый мустанг. Когда он свалился с ног, она бесстыдно овладела им на глазах всего племени, и он вспоминает это до сих пор с большой долей отвращения. Потом старуха указала на него большим пальцем ноги, подпрыгнула на месте и несчастного со смехом прогнали, очевидно, посчитав недостойным.
Слоняясь по острову, стараясь избегать издевок туземцев, беглец вынашивал планы мщения, и когда он однажды ночью почувствовал приступ кашля, искренне обрадовался этому. Вскоре на острове разразилась страшная эпидемия, покосившая добрую половину его жителей. Иммунная система пигмеев была не готова к вторжению чужеродных микробов. Сам же виновник эпидемии отделался легким недомоганием и с удовлетворением отмечал, что достаточно расквитался с обидчиками.
Тогда его очень сильно тянуло в Down Under (домой в Австралию), к своей многочисленной родне в Рокингеме. В городе были связи, и можно было затеряться под чужой фамилией, чтобы начать новую жизнь.
Он рассчитывал в хорошую погоду попытать счастья и доплыть до одной из рыбацких лодок. Эти лодки иногда появлялись в двух, трех милях от берега. Обычно они были полны зеваками-туристами, которым показывали скачущих на пляже дикарей Западного Сентинела. Несколько раз новоиспеченный Робинзон Крузо отважно бросался в море, но каждый раз только завидев плывущего к ним человека, лодки поворачивали, включая мотор на полный ход, очевидно, принимая его за сумасшедшего дикаря, готового растерзать их любой ценой.
Тем временем, выжившие туземцы отгоняли его от деревни, стреляя тупыми стелами, как только он приближался к ним в надежде общения. Они справедливо связали смерть своих соплеменников с его появлением на острове, и боялись его, объявив ему полный бойкот. Жилище свое он решил обустроить на ветвях баньяна, опасаясь ночных хищников, но однажды свалился с высоты и сильно ушибся.
Он отходил несколько дней, постанывая от невыносимой боли, и думал даже, что уже не выживет. Сил не хватало даже дотянуться до рядом лежачего плода, ужасно хотелось пить.
Один абориген, мальчишка, ухаживал за ним тайком от племени, несмотря на строгий запрет старухи. Похоже, это был первый факт сочувствия за все время эволюции на острове. Он приносил ему сладкие фрукты, выдавливал в приоткрытый рот умирающего лечебные соки растений. Силы постепенно возвращались к изгою, и боль уходила.
- Откуда ты это взял, сынок? – спросил однажды Рыжая Борода, когда заметил в руке чернокожего юноши сорванные головки незрелого мака.
Мальчик стал танцевать и показывать в сторону склона, расположенного недалеко от баньяна. С тех пор у Рыжей Бороды возникла идея разбить на острове опиумную плантацию, чтобы в дальнейшем предложить опасное зелье каким-нибудь контрабандистам и выручить деньги, в которых он остро нуждался при возвращении в Австралию.
Племя, узнав, что их соплеменник общается с белым пришельцем, разгневалось и решило наказать ослушавшегося, сбросив его с утеса на острые рифы, но Рыжая Борода вовремя вмешался в конфликт и предложил обмен – свои наручники. Любой металл ценился на острове. Он шел обычно на украшения и наконечники стрел и копий.
«Из тебя может вырасти славный малый, - сказал беглый уголовник своему спасителю, потрепав его по голове. – Поможешь мне по хозяйству? Если что не понравится, вернешься в племя».
С тех пор мальчик и Рыжая Борода стали жить вместе. Они довольно быстро обустроили жилище под воздушными корнями баньяна, а затем занялись и сельским хозяйством, собрав почти все семена дико растущего мака на острове и разбросав их скученно недалеко от хижины. Племя поначалу обходило их стороной, но, когда мак зацвел, решило, что это хороший знак, и Рыжая Борода постепенно приобрел авторитет среди пигмеев, пристрастив их к опиуму. До этого аборигены использовали сок мака как болеутоляющее средство, либо делали из его стеблей мешки для сна, которые накидывали себе на голову, но с приходом белого человека в обиход пришел и белый порошок с более пагубными свойствами.
Стоит отметить, одну важную деталь. Из-за нехватки женщин на острове процветали хаотичные гомосексуальные связи, и подросший мальчишка быстро совратил Рыжую Бороду. Этот факт сделал белого пришельца своим среди пигмеев, и к нему стали прислушиваться и приходить за советом. Когда же появился леопард-убийца и вместе с этим на острове скоро возник культ преклонения, то именно Рыжая Борода стоял у его истоков, руководя организацией еженедельного ритуала человеческих жертвоприношений.
Прежнее желание сбежать на Родину у бывшего уголовника, постепенно преобразовавшегося в короля опиума, отпала сама собой. Ведь там, на большой земле Рыжую Бороду не ждало ничего хорошего. Здесь же на Woop woop (так австралиец называл свою новую Родину) могли твориться любые беззакония, не встречаясь с карающей десницей правосудия и морали. Грех и сознание морали были неведаны сознанию первобытного общества. Никто не мог осудить Рыжую Бороду. Наркотики, беспорядочные половые связи, никакой полиции… Все это лишь укрепляли его власть среди деградирующих дикарей, но он не доверял им и всегда был на чеку. Однажды унизивши его, эти люди могли повторить свой проступок. К тому же, его раздражала существенная разница в менталитете между аборигенами и теми людьми, с которыми он привык иметь дело в прежней жизни, и эта разница была не преодолима. Несколько тысяч лет эволюции разделяла их и его, и он всегда чувствовал себя не в своей тарелке.
Он грезил о современном культурном обществе здесь, у себя на острове, о жителях, которые могут свободно изъясняться на английском, мечтал о недалеком уже техническом прогрессе, электрификации и всех тех удобствах, которые стали обыденным явлением там, за горизонтом. Он даже мечтал объявить Сентинел независимым государством.
Но где было взять ему преданных, понимающих его с полуслова подданных, беспрекословно работающих от зари до зари на опиумных плантациях? Где было взять надежных людей, из которых он мог сколотить со временем даже армию?
Демографический кризис, усугубленный процветанием гомосексуализма, повальным употреблением наркотиков и появлением на острове хищника-людоеда, натолкнул Рыжую Бороду на мысль, что он может воспользоваться ситуацией и вырастить для себя новое поколение аборигенов, послушных и воспринимающих его, как бога или его наместника. Белая женщина в его ближайших планах могла помочь ему в этом воспитании, и он желал сохранить ей жизнь, рассчитывал увлечь своей идеей построения нового общества.
- Как видите, я довольно честен с Вами, мисс, и никого не обманываю, говоря, что остров мой. Мне как раз нужна хорошая воспитательница, и я очень рассчитываю на Вашу, помощь, мисс, - прошептал будущий император, внимательно вглядываясь в глаза своей гостьи. – Все взрослое население сидит на опиуме, хочешь этого или не хочешь, но они обречены на гибель. Леопард лишь ускоряет приближение этой гибели, но она неминуема. Каждый раз, когда они приходят ко мне за белым порошком, который у меня в большом избытке, взамен я не требую ничего, кроме того, чтобы они держались от меня подальше со своими танцами и оргиями. Я изрядно устал от них, мисс. Мне хватает и этого парня, – и он опять пренебрежительно толкнул ногой кажущееся мертвым в темноте тело помощника. – С такими кашу не сваришь, а мне нужны люди здоровые и работящие, и главное - предсказуемые. Вот почему я возлагаю надежду на новое поколение.
Почти каждое свое предложение Рыжая Борода сопровождал прикосновением своей руки к коленям Жанны. Иногда он касался и плеча женщины, по-приятельски хлопал по нему, заливаясь неприличным смехом. Жанна не могла должным образом реагировать на такую фамильярность. Она давно чувствовала головокружение и легкое состояние транса, списывая все на жару и обаяние рассказчика, но причиной этому была, скорее всего, сильная концентрация в воздухе опиатов либо врожденная способность Рыжей Бороды к гипнозу.
- Так Вам нужен мак, чтобы управлять этими туземцами… - с трудом выговорила женщина, прикрыв ладонью зевоту…
- Уou drongo! (Ты сообразительная!) – засмеялся беглый уголовник. - Дело в том, мисс, что мы находимся на периферии так называемого Золотого треугольника. Тайланд, Лаос и Мьянма сходятся здесь. Местный опиум имеет превосходную репутацию за высокое качество, а рядом находится и Китай, являющийся первичным рынком сбыта. Прекрасный климат и плодородная земля позволяют давать отменный урожай два раза в год. Кажется, сам Создатель создал все условия для «опиумной лихорадки». Многие фермеры прекратили выращивать сигарный табак ради опиумного мака, а офицеры и чиновники делают вид, что не замечают происходящего. Маковые поля побеждают джунгли, мисс. Wanna rage? Take a squizz at this. (Хотите нахрюкаться? Взгляните, что у меня есть).
И он вдруг вытащил из-под себя травяной мешочек и соблазнительно принюхался к нему.
- О, нет! Наркотики – это большое зло!  - возмутилась Жанна. – Как можно предлагать мне это? Вы большой подлец, как я погляжу!
- Fair dinkum, Miss (Справедливо, Мисс), – согласился Рыжая Борода, высыпая содержимое мешочка на пол. Облако белой пыли, точно рассыпанная мука, нависло над ними. - Bloody oath! (Я полностью согласен с Вами), но я не могу ничего с этим поделать. It’s woop in here! (Здесь полная изоляция). Дикари непредсказуемы, я честно не знаю, что придет им в голову завтра или послезавтра. Подсаженные же на мак они послушны. К тому же, у меня уже накопилось достаточно хорошего товара, мисс, чтобы заткнуть нос любопытным. Ну, я смотрю Вы устали, мисс. И я скажу Вам больше. Оказывается, минет увеличивает мужской член… Исследования английских ученых, ха-ха.
Жанна попыталась вскочить и дать пощечину наглецу, но руки и ноги у нее стали словно ватные, все желания сопротивляться, что-то говорить и доказывать улетучились.
- Rack off... (Отвали) -  лишь прошептала она и глупо улыбнулась.

9. Возвращение блудной жены
- Две полоски. Немыслимо! – воскликнула женщина, все еще пряча в руке тест на беременность. 
В комнате никого не было, кроме младшего сына Виктора, но и он был слишком мал, чтобы понять значение сказанных слов. Мальчик лишь испуганно посмотрел на мать и снова отвлекся на свои игрушки. На Новый год родители ему подарили железную дорогу, и он был увлечен ее сборкой. Игрушечный паровозик уже катился по рельсам, но из-за непрочной сцепки конструкций слетал с них, и его приходилось все время поправлять.
Тем временем, женщина еще раз посмотрела на бумажку, зажатую в ее кулаке. К новой беременности она была не готова, но не потому, что все это было неожиданно для нее. Просто как всегда все произошло не вовремя. Недавно ей стукнуло сорок пять, и она собиралась разводиться с мужем. Ее останавливали лишь квартирный вопрос, кое-какие моральные обязательства  перед детьми и, пожалуй, страх перед неизвестностью. Она понимала, что желательно уходить к надежному мужчине, за которым она будет как за каменной стеной, но этот мужчина был слишком молод для нее и сам был как ребенок, нуждающийся в ее заботе и прежде всего в деньгах.
- Ну, навалилось, черт возьми! – выругалась она, пытаясь прийти в себя.
Потом она пошла на кухню, чиркнула там второй или третьей спичкой и сожгла тест к чертям собачьим, придерживая его за край двумя пальчиками. Ей почему-то наивно казалось, что вместе с этим пламенем исчезнет и проблема, и она постаралась сделать так, чтобы даже пепла не осталось. Когда огонь обжег подушечки пальцев, она взвизгнула от боли, и на ее визг из коридора высунулась голова сына.
- Мама, что с тобой? Почему ты плачешь? – испуганно пробормотал он.
Чувствительностью он походил на мать в отличие от старших детей, всегда переживал за нее, и она сама не мыслила жизни без этого мальчика. Вот почему при разводе она собиралась забрать его с собой.
- Все хорошо, сынок. Иди, играй, - попыталась она прийти в себя, пряча слезы. -Просто задумалась немного, и обожгла пальчик. Теперь ты понимаешь, почему спички детям не игрушка?
Она попробовала придать своему голосу нравоучительный тон, но ей опять стало грустно, и она расплакалась. Мальчик бросился в объятия своей матери и еще долго стоял, уткнувшись в подол, шепча что-то невнятное. Он поймал руку матери, которая собиралась его погладить по голове, и стал рассматривать небольшую красноту на ее подушечках пальцев, появившуюся от горящей спички.
- Мама, мамочка, тебе, правда, не больно? Может помазать кремом?
- Пустяки, Витя! Иди, играй! Мне надо еще приготовить твоему отцу завтрак.
Мать поцеловала его, и мальчик пошел играть к себе в комнату. По пути он пару раз оборачивался, и на его бледном лице видно было искреннее сострадание. Пожалуй, это был единственный человек в мире, кто мог пожалеть эту заблудшую женщину.
Сегодня это был уже второй положительный тест на беременность, и сомнений у Мирочки уже не оставалось. Она взяла с полки нож и стала чистить картошку над раковиной. Готовка немного отвлекла ее, и она приняла решение, которое казалось ей вполне логичным. Как только представится первая возможность, она пойдет и все расскажет своему Санте. Сантой она называла своего двадцатишестилетнего любовника, с которым судьба познакомила ее в последние дни ушедшего года.
«И лучше ему не звонить, а самой приехать в кафе и все рассказать, посмотреть на его реакцию, а там решить, что делать! В любом случае на аборт я не пойду, буду рожать», - подумала бывшая скрипачка, обреченно вздыхая.
Потом ей вдруг стало страшно. Она почувствовала себя в западне, и страх перед разоблачением, и то, что муж может узнать правду и проявить агрессию, заставило ее пойти на хитрость. Ей захотелось «подстраховаться», чтобы в случае неудачи с Сантой можно было хоть как-то объяснить свое неудобное положение. Стоит отметить, что сексуальные отношения с мужем у нее складывались не лучшим образом. Все дело было в том, что в отличие от других своих мужчин Мирочка никогда не провоцировала своего барабанщика на близость, всегда держала с ним холодную дистанцию и не проявляла инициативу. Несомненно, такое поведение выводило мужа из себя, заставляя добиваться расположения жены особенно в самом начале их отношений навязчивыми домогательствами. Позднее это не могло не вылиться в откровенное насилие с его стороны и в явное отвращение и театральную симуляцию оргазмов с ее. По всем здравым прогнозам эти супруги должны были расстаться. Но, к сожалению, такое во многом абсурдное состояние между ними, периодически разбавляемое рождением детей, оказалось на удивление жизнестойким, а их изначально ошибочный брак, громко треща по швам, словно старые потертые джинсы, все еще держался и штопался клятвенными обещаниями и попытками все исправить. Но уже после рождения Витеньки, третьего ребенка, муж словно смирился и сам охладел к Мире, как к женщине. Секс с ней стал происходить все реже и реже, и в итоге вылился в затяжной роман с бутылкой пива перед телевизором.
Сейчас он мирно спал после выпитого накануне, напоминая собой ленивого трутня после тяжелого трудового дня. Беспощадный храп с какими-то нервными надрывами доносился даже на кухню. Эти настойчивые звуки не могли заглушить ни вода, текущая из крана, ни шипение раскаленного масла на сковородке. Мирочка порезала соломинкой картошку, высыпала ее на сковородку, посолила, помешала, добавила чесночка для аромата и прикрыла крышкой. Затем она уменьшила огонь на плите и вытерла руки о фартук. Храп мужа словно звал ее на кулачный бой, обещая жуткие последствия, и она мстительно ухмыльнулась.
Мирочка вышла в коридор, прикрыла дверь в детской, где играл Витенька, и пробралась в общий зал к храпящему мужу. Он спал на спине прямо в одежде с открытым ртом. Пустые бутылки стояли возле дивана плотным кольцом, создавая препятствия. Она осторожно перешагнула через них. Времени у нее было немного. Минуты три-четыре, в противном случае могла подгореть картошка. Ловкими движениями она быстро расстегнула ремень и стянула с ног мужа протертые до дыр джинсы, олицетворение их двадцатилетнего брака, и склонилась над его дремлющим достоинством, пересиливая позывы рвоты. В эти минуты она почувствовал себя последней сучкой, достигшей самого дна  в области морального разложения.
- А, это ты? – проворчал разочарованно муж, приятно потянувшись на диване.
Его громкий храп оборвался, и Мирочка оказалась в какой-то внезапно установившейся тишине, точно в бездне. Ее чуткое музыкальное ухо отказывалось что-либо слышать.
- А кто еще? – нервно хихикнула она на мгновенье. - Думал, соседка с первого этажа? Зачастила она что-то к нам за солью.
- Ой-ой-ой, - улыбнулся он, грубо хватая жену за волосы, и притянул к себе. – Ты еще скажи, сосед со второго.
В отместку Мирочка вдруг больно укусила мужа, и в ее голове тут же пронесся траурный марш из Вагнера «Сумерки богов», и она какое-то время подчинялась этому такту. Потом муж ослабил хватку, и жена отстранилась, приподнимая подол своего платья, под которым ничего не было.
- О… ты похожа на шлюшную домохозяйку из немецкого порнофильма времен моего детства, - признался он и поманил ее средним пальцем.
Тогда она, униженная, но все еще вынашивающая месть, прыгнула ему на живот, чуть не уничтожив диван, и муж приподнял ее за бедра. Жена неудовлетворительно сморщилась, ощущая себя беспомощным куском мяса на шампуре. Степень ее падения давно пробила дно, но падшая женщина хладнокровно отмечала про себя еще невероятный задел на будущее. Сколько бы она не противилась заниматься сексом с этим ненавистным ей человеком, она все время удивлялась, каким удивительным образом они физиологически подходили друг другу. Этот мужчина словно был создан для ее подвижного, маленького тела, и она буквально таяла от ритмичных, совсем не прикладывающих особые усилия  движений мужа. 
- Барабанщик… - злобно прошептала она про себя, жаждущая мучительной смерти мужу.
В этот момент она уже представила себя скандинавской феей смерти. В голове зазвучали знакомые пляски валькирий, которые она успешно исполняла в составе симфонического концерта на гастролях в Японии, и погубленная молодость отозвалась в ее несчастной душе привычным симулирующим стоном.
О, как она ненавидела этого человека, чьи агонизирующие удары сердца доводили ее до исступления! И если бы он не отбросил ее, словно ошибившуюся в своем выборе валькирию, и не повернулся от нее пренебрежительно на бок, она возможно, вцепилась бы ему зубами в горло.
- Ты сегодня совсем чего-то спятила… – проворчал он сквозь грохот бутылок. – Иди, там, кажется, что-то горит.
Запах жареной картошки уже проникал в комнату.
Она быстро поднялась, поспешила на кухню, уже не церемонясь и разбрасывая пустые бутылки в разные стороны. Перед тем как хлопнуть дверью, она повернулась и улыбнулась наигранно.
- Я тебе сегодня пивка куплю, милый.
- И воблу, - как само собой разумеющееся зевнул муж сквозь дремоту.
Он натянул на себя трусы и потянулся к пульту.
«Как несправедлив мир, - задумалась Мирочка. – Мужчины, которых я ненавижу, прекрасные любовники, а те, к которым я питаю нежные чувства, дилетанты и любители».
Она вспомнила о своем Санте, о бармене из кафе, с которым она провела неплохо время в Сандуновских банях, и лоб ее наморщился. Она невольно прикинула, как начнет разговор о своей беременности, и решила, что выложит ему все сразу и напрямик.
«Здравствуй, милый.  Поздравляю тебя, ты скоро будешь отцом! Мальчик или девочка, я еще не знаю. Но, вообще, я давно мечтала в свои сорок пять о двойняшках».
«Конечно, он откажет. Конечно, зачем ему нужна сорокапятилетняя беременная тетка. К тому же очень капризная!»
«Это ничего, что у тебя нет сейчас денег, и ты снимаешь комнату в Мытищах. Ты будешь много работать. Я верю в тебя».
Пропустив мимо себя поток явно неоптимистических мыслей, Мирочка все же укрепилась в надежде, что молодой человек предложит ей руку и сердце, и она так красиво, наконец, уйдет от мужа-насильника.
В обед беременная женщина собралась по магазинам и решила заглянуть в торговый центр. Времени у нее было немного. Семья с нетерпением ждала ее возвращения, собираясь потом пойти в полном составе на лыжах в парк. Погода в этот день благоприятствовала. Утром прошел снегопад, светило солнце и приятно морозило. Парк был, наверняка, устлан плотным ковром из пушистого снега. Муж расценил последнюю причуду Мирочки, как акт примирения, и, поддавшись на уговоры восторженных детей, соизволил согласиться на совместную прогулку.
- Надо же когда-нибудь выгуливать вашу мать, - заметил он, доставая им из кладовки лыжные палки.
Впервые за долгое время «вашу мать» было сказано без ругательного контекста, но Мирочка уже не слышала этого, благополучно упорхнув из квартиры.
В торговом центре она не была с тех пор, как встречалась в последний раз со своими подругами. Новый год прошел незаметно, но развешанные гирлянды и выставленные у витрин магазинов украшенные елочки еще напоминали посетителям о празднике. Когда женщина ступила на цоколь, постукивая каблуками, то невольно привлекла внимание охранников. Один из них в униформе поздравил спешащую женщину:
- С Новым годом! С Новым счастьем!
Она лишь смущенно улыбнулась в ответ, поправляя на ходу свою модную шляпку с пером попугая. Почему это поздравление смутило ее? Может быть, она посчитала, что это был ироничный намек на то, что она была несчастна в прошлом году и что старое счастье никуда не годится?
«Нужно побыстрей объясниться, иначе я расплачусь» - решила она, направившись прямо к кафе «Вишенка».
Столики были заметно пусты. Мирочка еще издалека увидела своего Санту, варганящего что-то у кофе-машины, и сердце у нее вдруг предательски застучало.
«В конце концов, я всего лишь слабая женщина… - призналась она вдруг себе, замедляя ход. - А что, если он вдруг откажет? Что, если новость о моей беременности введет его в шок или он будет на коленях наставать на аборте? Кто он для меня сейчас? Не постпраздничное ли похмелье после беспечного застолья? В конце концов, его купили мои подруги, чтобы он весело провел со мной время. Дальше контракт не предусматривает продолжения банкета. Вот я, дура, влипла!»
Ее ноги задрожали в коленках, и она, не желая, чтобы ее видели в таком беспомощном состоянии, встала на эскалатор, минуя кафе. Она подумала, что будет лучше, если она еще немного соберется с мыслями. Бармен, к счастью, не заметил Мирочку. В его руке была чашечка кофе со сливками, которую он аккуратно ставил на поднос. Он любовался белоснежной пенкой и раздумывал посыпать ее сверху ванилью или черным перцем. Клиентка, которая заказала у него кофе, предложила ему самому на его усмотрение приготовить заказ. В конце концов, он решил положить в кофе кубик льда и, выпрямив спину,  направился со степенным видом к одному столику, за которым сидела просто жутко страшная, как показалось Мирочке, старушка.
Как только он приблизился, она улыбнулась молодому человеку своими новенькими керамическими зубами, и, когда он поставил поднос перед ней, положила с благодарностью свою с выступающими венами руку на его руку. Мирочка заметила блеск каждого драгоценного камня на пальце и даже плотоядное желание в бесцветных морщинистых глазах старушки. Она как раз  поднималась по эскалатору прямо над ними и могла подробно рассмотреть все детали происходящего. Молодой человек явно заигрывал с пожилой женщиной и преследовал свои корыстные интересы. Слезы вдруг брызнули у Мирочки из глаз, но она крепилась, считая все эти чувственные проявления действиями гормонов, связанных с началом беременности.
- Что я, дура последняя – повторяла она про себя, – из-за мужиков рыдать? Ну, альфонс он, разве я этого не видела? И сама виновата, что впуталась! Ничего кроме проблем эти отношения мне дадут!
Затем Мирочка прикрыла ладонью мокрое от слез лицо и, пересев на спускающийся эскалатор, спешно направилась к выходу. Через несколько минут она уже улыбалась вполне счастливой улыбкой. Слезы высохли, и о недавнем потрясении напоминали лишь разводы туши. У нее все было хорошо. Да, она вдруг поверила, что муж у нее «засранец», но самый лучший.
- Я скажу ему, что залетела от него под пляски валькирий. И точка! – прошептала она, покупая две бутылки элитного пива и вяленую астраханскую воблу.
Возвращаясь домой, Мирочка совсем не чувствовала угрызение совести. Совесть у нее в эти мгновенья была настолько чиста и прозрачна, что ее почти не было видно. В какой-то степени она даже отрицала сам факт измены с Сантой и важные  оправдывающие причины, побудившие ее сделать это. Ей казалось, что прежде был лишь дурной сон, и теперь вот она проснулась.  Она еще помнит сновидение, впечатления от которого еще бередят ее ранимую душу, но скоро оно забудется в окружении домашнего уюта и призрачной семейной идиллии. Эта женщина уже видела себя бегущей на лыжах, видела и своих смеющихся, забавляющихся детей, и ворчливого мужа, получившего снежком снега за шиворот. На душе у бывшей скрипачки уже становилось светло и празднично, и она улыбалась, ощущая в своем сердце, как расцветают нежные цветы сакуры под «Аве Мария» великого Шуберта.
10. Вместе с орлами
Раздался жалобный крик прямо над самым ухом, как будто кто-то пытался достучаться до него, растормошить, разбудить. Затем холодный крючкообразный клюв тронул мочку уха и потянул ее болезненно на себя. Человек приоткрыл неохотно глаза и пошевелился. Птица расправила крылья от неожиданности и еще сильнее вцепилась в его голову своими когтистыми лапами, удерживая равновесие. Человек простонал от боли и опять закрыл глаза. Ему показалось, что он все еще спит, а его любимый тюрбан неожиданно ожил и превратился в орла. 
«Наверно, все-таки надо заканчивать с медитациями. Они дурно влияют на психику», - подумал он тогда и встряхнул головой.
Птица, словно соглашаясь с мыслями человека, приподняла хвост. По щеке Парвиндера потек едкий птичий помет. Мужчина опять приоткрыл глаза. Зрение вернулось к нему, и первое, что он увидел перед собой, было  яйцо. Оно лежало в рогатине веток, очевидно, вывалившись из гнезда, и едва держалось на красноватом листе, вот-вот собираясь скатиться вниз и разбиться. Парвиндер протянул к нему руку и поднес к уху.  Яйцо было тяжелым, продолговатым, и в нем что-то попискивало. Сбоку уже образовалась трещинка. Птенец должен был вылупиться в ближайшее время.
Мужчина огляделся. Со всех сторон простиралось бирюзовое море. Оно сливалось с таким же бирюзовым небом, немного розовым от расплывшихся по горизонту облаков, и создавалось общее впечатление какого-то чистого и бесконечного пространства. Кругом щебетали радостно птицы, жужжали насекомые, воздух был насыщен сладкими ароматами цветов и спелых фруктов. Все было умиротворенно и гармонично. Здесь наверху ничего не напоминало о недавнем цунами, но Парвиндер знал, что оно было, и не хотел смотреть вниз. Он интуитивно чувствовал, что там внизу страшная разруха может напугать его. Он вдруг вспомнил о белой женщине, которая зажгла его сердце, и ноющая тоска овладела им. Хохлатый орел на его голове снова расправил крылья и издал тоскливый крик. Ветвь раскидистого дерева, на которой лежал человек, тихо покачивалась, словно гамак в часы отдыха.
- О Всемогущий и Всепронизывающий Творец, где я? – прошептал Парвиндер, вдруг осознав, что находится на макушке дерева на высоте нескольких метров.
Его обмякшее и худощавое тело распласталось в какой-то неестественной скрученной позе, словно это было не тело живого человека, а какая-то тряпичная кукла, которую бросили сушиться на ветви. И если бы не ежедневные занятия йогой чуть ли не с самого детства, оно бы никогда не собралось в нормальное положение.
- Ну вот, так-то лучше, - выпрямился Парвиндер, присаживаясь на ветвь и с нескрываемым удовольствием разминая свои затекшие члены.
Он уже смотрел вниз сквозь ободранные ветви с редкими красными листьями и ожившими на солнце белыми цветами, и прикидывал высоту,  на которой волей случая оказался. Метров пятнадцать, не менее. Очевидно, большая волна, когда обрушивалась на остров, повесила его на верхушку этого мощного дерева, словно новогоднюю игрушку на елку.
Прямо над ним на расщелине находилось гнездо из сухих веток и листьев. Оно пострадало, было частично разрушено, а край его завалился набок. Вторая темно-коричневая птица с коротким гребнем, возможно, самка, то и дело расправляла крылья, топчась на месте своими яркими желтыми лапами, и также жалобно кричала. Она подгребала сухие ветви, закрывая образовавшуюся брешь в гнезде, и тревожно всматривалась в человека, осмелившегося вторгнуться в ее ареал обитания. Размах усеянных мелкими белыми крапинками крыльев достигал чуть менее полутора метров, и кончики маховых перьев могли коснуться лица Парвиндера.
- Все хорошо, друг, я не ем яичницу, - успокаивающим голосом сказал человек и аккуратно вернул яйцо в гнездо.
Затем он едва коснулся спины птицы, словно хотел погладить ее, но она открыла клюв.
- И это твоя благодарность, друг. Ладно, ладно, я уже ухожу. Только скажи своему дружку, чтобы он слез с моей головы и не пачкал меня. Это уже ни в какие рамки не входит.
Индус вытер помет со щеки и стряхнул грязь с ладони вниз. Орел, сидевший у него на голове, вспорхнул и умчался в лазурную даль, медленно махая своими мощными крыльями. Индус вздохнул. Он только недавно избавился от тяжелой чалмы и еще не был морально готов к новым головным уборам, способным в любую секунду выклевать глаз. Во избежание недоразумений человек больше не стал делать лишних движений и затаился, собираясь с силами.
Сначала оставшаяся на гнезде птица зорко наблюдала за человеком и не сводила с него глаз, но потом привыкла, почистила себе перышки и, присев на яйцо, отвернулась в сторону. Это была самка. Через несколько минут вернулся и самец, неся в клюве небольшую ящерицу. Он приземлился уже не на голову человека, а в гнездо и, отдав добычу своей подруге, снова взлетел. Самка быстро проглотила ящерицу и больше уже тревожно не кричала.
Парвиндер, выждав подходящий момент, двигаясь медленно и осторожно, стал спускаться вниз. Он волновался за судьбу белой женщины, возможно, ей требовалась его помощь. К счастью, дерево не имело колючек, а сами ветки отходили почти вертикально от ствола и хорошо гнулись. Это позволяло человеку хвататься за одну из них, и, прогибаясь под собственной тяжестью, ступать босыми ступнями на следующую ветку. Таким нехитрым способом Парвиндер довольно быстро достиг земли.
Где-то наверху донесся уже знакомый ему тоскливый крик андаманского орла. Он еще долго сопровождал его, пока человек шел по джунглям в сторону шума волны. Там, на пляже, индус рассчитывал отыскать остатки катамарана и встретить Жанну, очень надеясь, что она спаслась от цунами. Оказавшись на песке, Парвиндер внимательно стал всматриваться в прибрежную полосу и скоро заметил баллон от катамарана. Море было очень спокойным. Выброшенную волной рыбу и гадов уже склевали птицы, а у сдувшегося баллона (все, что осталось от катамарана) лежал мертвый дельфин с расклеванным боком.
- Нет! Только не это! – представил он ясно следы катастрофы. - Господи, прошу тебя, сжалься надо мной. Я честно молился все эти годы. Неужели я заслуживаю такое несчастье? – плакал Парвиндер, склонившись над его истерзанным телом. Индус вдруг вспомнил, как цунами разъединило его с любимой, разорвав их крепкие объятья, и как Жанна на его глазах тонула в пучине волны, и как дельфин, возможно, именно этот бедняга,  спасал ее, рискуя собственной жизнью.
Он представил лицо белой женщины с закрытыми глазами, как он целует эти бледные губы, пытаясь вдохнуть в них свое дыхание, и ему стало невыносимо больно.
- Жанна… Где ты, мой друг? - стал он бегать по пляжу, надеясь обнаружить хоть какие-то следы пропавшей женщины на песке, и вскоре действительно вышел на них.
Но он также заметил и впечатанные в песок следы детей, страдающих плоскостопием, и понял, что их могли оставить только низкорослые пигмеи, здешние жители острова.
- Кажется, все они пошли туда, вдоль утеса… - изучал он песок, приближаясь к краю джунглей и окрыленный надеждой. -  My God is always protecting two things: one - you and another – your beautiful smile. (Бог оберегает всегда две вещи – тебя и твою прекрасную улыбку).
Скоро Парвиндер, преодолев бурелом из поваленных цунами деревьев, вышел на небольшую поляну, где следов было очень много, и сложно было понять, в какую именно сторону пошли люди. Поэтому он значительно задержался здесь и пришел к печальному выводу, что потерял след от ног своей любимой женщины.
- Куда идти? Словно она куда-то взлетела! – нахмурился он, вставая на корточки и более тщательно изучая примятую траву и влажную глину.
Скоро он нашел разбросанные Жаннины вещи, и сердце его забилось в тревоге.
- Что здесь случилось? – воскликнул он, поднимая с земли выпотрошенную косметичку и телефон женщины.
Ему вдруг стало не по себе. Сильная дрожь покрыла все его тело, и заставило с опаской оглядываться по сторонам и прислушиваться к малейшему шуму. Ему казалось, что кто-то уже наблюдает за ним и хочет убить. Эта опасность исходила из джунглей, и он только сейчас осознал угрозу для своей жизни. Даже когда большая волна подняла катамаран на двадцать метров, этот человек не испытывал нечто похожее.  Тогда рядом с ним была его любимая женщина, ее поцелуй еще горел на его губах, а сейчас он был один в окружении неизвестности. Он как-то растерянно держал вещи любимой и не знал, что с ними делать. Они все еще пахли парфюмом Жанны, напоминая о том, что она совсем недавно была на этой поляне.
«Может это приманка? И меня заманили сюда, чтобы напасть?» - подумал он и попятился к солнцу, стараясь выйти из тени деревьев.
Там, освещенный лучами, он долго стоял, ожидая нападения, но оно не последовало. Телефон в его руке вдруг запищал, очевидно, подсохший на солнце.
Парвиндер попробовал его реанимировать, но, когда экран зажегся и показал уверенно устойчивую связь, он не знал, кому звонить и к кому обращаться за помощью.
«Этот остров находится под запретом посещения, и власти даже пальцем не пошевелят, чтобы спасти их. Да еще пристрелят с вертолетов, как нарушителей. Человеческая жизнь в этих краях ничего не стоит».
Парвиндер нахмурился в нерешительности. Заряд батареи показывал минимум энергии. Надо было быстро определяться с абонентом, кому можно было хотя бы в двух словах сообщить свое местонахождение. Можно было, конечно, позвонить каким-нибудь надежным знакомым в Нейле, а свое нахождение на острове объяснить цунами, но друзей у него там также не было,  местным рыбакам он не доверял. Тогда он решил покопаться в списке контактов Жанны. Это была вынужденная мера, которую можно было списать на обстоятельства. Может быть, друзья Жанны более отзывчивые люди. Список контактов был очень обширный, а телефон уже начинал подавать звуки, говорящие, что вот-вот заряд закончится. Нужно было спешить, и индус ориентировался на удачу. Звонил он по бесплатному приложению Ватсап по видеосвязи, будучи неуверенным, есть ли на счету достаточно средств. Таким образом, он рассчитывал еще какими-то визуальными знаками объяснить ситуацию, если вдруг на той стороне не знали английского или хинди.
Звонок долго не проходил, и Парвиндер уже хотел набрать другой номер, как вдруг на экране появилось большое белое пятно. Он никогда раньше не видел так много снега, не ощущал трескучие морозы.
- How beautiful… (Как красиво…)- прошептал он.
Обнаженные деревья в парке светились в разноцветных гирляндах, создавая иллюзию сказочных замков. Мягкий снег медленно ложился на ветви. Где-то играла веселая музыка. Потом камера дернулась и показались две параллельные колеи и загнутые концы  лыж, скользящие по ним. Впереди шли на лыжах трое детей разного возраста, они буквально терялись в пелене снега, а на открытом пространстве перешли на коньковый ход. Младший из них не удержал равновесие и упал в сугроб под веселый смех остальных. За детворой плелся высокий мужчина в спортивном костюме. Он сильно сутулился, когда отталкивался при ходьбе лыжными палками. Потом Парвиндер увидел крупным планом лицо белой женщины с красными от мороза щеками и очень живыми яркими глазами. Они волшебно поблескивали в лучах городской иллюминации.
- Ой, Жанночка, какими судьбами! – обрадовалась белая женщина, не сразу заметив на своем экране индуса. – Ты где? Куда пропала?
- Hello, dear friend… (Здравствуй, друг…) - начал жалобно Парвиндер, не понимая русскую речь и пытаясь подбирать подходящие слова на английском.
- Ху а ю? Вот фак? (Кто ты? Какого черта? – было сказано на очень плохом английском). Ну, Жанка, ты даешь! Все-таки нашла себе людоеда… Эй парнишка, покажи зубки!
- Help us, please, - продолжил Парвиндер, осторожно оглядываясь по сторонам. - We have an emergency… (Помоги нам, пожалуйста! Мы попали в беду...)
Индус уже собрался рассказать о цунами, о том, что все-таки стряслось с ними, как телефон издал прощальный писк и выключился.
- What a pity! (Какая досада!) –  расстроился он и тщетно еще какое-то время пытался реанимировать устройство, но батарея оказалась полностью разряженной.
Тогда он зашвырнул телефон в кусты и выкрикнул пару неприличных ругательств на хинди, чего  с ним, отродясь, раньше не случалось. Вспышки гнева совсем не характерны для сикхов и считаются большим грехом наравне с плотской похотью. Но именно такое греховное поведение в минуту досады, возможно, и спасло ему жизнь. Из кустов с шумом вылетела птица, похожая на гуся. Он едва успел различить ее в воздухе, как другая, мгновенная тень пронеслась мимо Парвиндера, словно вихрь, вслед за брошенным телефоном. Человек не успел даже вскрикнуть от неожиданности, события вокруг него происходили так быстро, что даже инстинкт самосохранения не успел подсказывать ему, что надо бежать. Большая пятнистая кошка очень красивого, золотистого окраса, выскочившая, словно из-под земли, уже в полете когтистой лапой сбила взлетавшего гуся. Очевидно, она пряталась где-то в засаде, или подкрадывалась на согнутых лапах к человеку, но внезапно вспорхнувшая птица переключила ее внимание. Облако пуха и перьев накрыло поляну, в зубах леопарда трепыхалась бьющаяся в конвульсиях жертва. Несколько брызг крови попало на лицо и одежду Парвиндера и пробудило его от оцепенения. Он бросился наутек, как только мог бежать, сверкая пятками, лишь бы подальше оказаться от этого гибельного места, бежал, пока хватало сил, в любую минуту ожидая смертельного толчка в спину. Он понимал, что хищник без труда догонит его, но все же надеялся, что тот удовлетворился растерзанной птицей. Животный страх гнал его к морю, туда, откуда он пришел. Но и там он не мог чувствовать себя в безопасности, зайдя по пояс в воду или спрятавшись на рифах. Леопарды не только лазят по деревьям, но отлично плавают, охотясь на крабов и рыбу. Они совсем не боятся воды.
 «Откуда здесь на этом острове леопард? – думал индус, тяжело дыша от быстрого бега. – Наверно, эта кошка доплыла сюда после крушения зоологического судна…»
Он знал из рассказов своих соплеменников, что с леопардами шутки плохи. Многие опытные охотники за красивой шкурой и лечебными усами становились жертвами этих хищников в Индии. Эти животные - неуловимые и очень ловкие одиночки. Они практически незаметны и бесшумны и никогда не отступают, даже будучи ранеными.
- Бедный мой друг… - заплакал он горько, представив последние минуты жизни своей возлюбленной.
Он представил, как свисает ее прекрасное, растерзанное когтями тело с перегрызенным горлом с веток деревьев, и ему вдруг стало все равно, куда бежать. Он остановился, словно вкопанный и повернулся в сторону хищника, сжав кулаки.
- Ну что ж, мой бархатный враг, - прошептал он. – Пришло время выдернуть тебе ус.
Внезапно индус понял, что стоит на краю макового поля и что панический страх загнал его не к морю, а наоборот, куда-то вглубь острова, и что он сейчас окончательно сбился с курса. Панорама макового поля, представившаяся его заплаканному взору, показалась эпической и грациозной.
- What а little piece of paradise! (Что за райское местечко!) – воскликнул он опять, поражаясь увиденным. – I've come here to stay forever. (Я пришел сюда, чтобы остаться навечно…)
Он так и стоял какое-то время, недоумевая, кому взбрело в голову выращивать тут мак, как вдруг услышал смех женщины, показавшийся ему прежде знакомым. Он еще отказывался верить своему счастью, списывая все на галлюцинации от избытка опиума, витающего над долиной.
- Неужели я в Раю, Боже христиан? Наверно, леопард все же убил меня, и я не заметил, что умер. О, здесь обитают веселые девы! – дивился он, заливаясь слезами. – Девы зовут меня!
Его действительно по имени звал голос.
- Parvinder! Long time no see… (Парвиндер! Давно не виделись…)
- Жанна, – вдруг вырвалось из груди переводящего дыхание индуса. – Мы умерли, Жанна. Это христианский рай, и ты после смерти попала сюда, и я пришел за тобой, как отступник…
Ноги сами понесли его навстречу любимой, но пробираться вперед было сложно. Перед индусом оказались плотные и высокие заросли опиума, он буквально тонул посреди колышущихся маковых головок. Ему приходилось даже отодвигать сочные стебли руками, хвататься за них, если вдруг он спотыкался и падал. Издалека было похоже, что человек тонет по пояс в зеленой трясине и бредет к спасительному берегу, на котором раскинулись корни баньяна.
- Through difficulties to the stars, (Через тернии к звездам) – вспомнил он слова христианского проповедника Майкла Аллен Чау, случайно забредшего в прошлом году на Нэйл в поисках грешников.
Этот двадцатисемилетний американец призывал андаманцев прийти к истинной вере через страдания. Тогда слова миссионера, брошенные на ветер во время последней проповеди на рыбацкой пристани,  показались Парвиндеру всего лишь словами. Но сейчас вдоволь настрадавшаяся душа его сама летела навстречу объятиям. Эти объятия манили его своей нескончаемой нежностью и обретали другой, более сакральный смысл.
- Through difficulties to the stars, - повторил он, умиленно улыбаясь…
Жанна вылезла из-под корней баньяна и, немного покачиваясь, точно пьяная, замахала приветливо Парвиндеру. Он ускорил шаг, почувствовав, что любимая женщина хочет броситься ему навстречу. Но она как будто пыталась высвободиться от каких--то пут.  Она вырывалась из них, и от всего этого ей становилось чертовски весело.
- Как ты вовремя, милый! - лягнула она ногой кого-то, пытающегося удерживать ее, и буквально выползла навстречу Парвиндеру.
Затем ее кто-то потянул на себя, и она опять сделала рывок к свободе, заливаясь от смеха.
- Что ты тут делаешь? – удивился индус, все еще не понимая, что происходит.
- Тоже, что и ты! – засмеялась Жанна. – Знакомлюсь с местными достопримечательностями.
Она все же вырвалась, с трудом поднялась с колен, но ноги не слушались ее, от этого ей стало опять смешно. Чья-то рука с короткими пальцами, покрытыми рыжими волосами, все еще держала ногу женщины за лодыжку и не пускала.
- Give me a pash, baby! (Поцелуй меня страстно, детка!) – раздалось из-под корней. - All right, baby, come here. (Все хорошо, детка, иди сюда!)
- Вот видишь, милый, - призналась Жанна, заливаясь глупым смехом, - свято место пусто не бывает. Не успела я помянуть тебя, как меня уже хотят обесчестить в особо извращенной форме.
- Мерзавец! - воскликнул индус в гневе и поднял рядом валявшийся булыжник. – Даже сам Кришна не смеет лапать мою женщину!
С этими словами он бросил камень на наглую руку, и насильник заорал от боли, отпуская хватку, отчего Жанне стало еще смешнее.
- Ну что ты так кричишь, шалунишка! – обратилась она к кому-то в норе между корнями. – Это всего лишь закрытый перелом руки. Твой дружок-голубок наложит тебе шину и даст понюхать обезболивающее. Через две недели все срастется, будешь как новенький.
- Убью, сука! – донеслось из норы.
- Ох, ох, ох… – улыбнулась Жанна.
Казалось, она не совсем четко понимала грозящую ей опасность. Парвиндер только сейчас догадался, что она находится под действием опиума. Не теряя ни секунды, он подхватил ослабшую женщину на руки и побежал по протоптанной же им тропе через маковое поле.
- Ты такой красивый сегодня… - говорила ему Жанна, прижимаясь к его груди. – Я так соскучилась по твоим сильным рукам…
Эти слова придали ему дополнительный импульс, и он заметно сделал быстрый рывок. Его даже не страшили джунгли, скрывающийся в них леопард и дикари с копьями. Его волновал больше тот, чья рука хватала Жанну.
Между тем, Рыжая Борода уже вылез из-под корней и кричал вслед беглецам проклятия. Он схватил большой каменный топор в здоровую руку и швырнул им со всей злостью, чуть не задев беглецов. Индус вовремя споткнулся о корягу, и оружие вонзилось в рядом растущее дерево, расщепив ствол надвое.
- Shit! – завопил метавший от досады. – Shit! (непереводимое ругательство)
Сейчас глаза рыжебородого налились кровью и почти безудержным желанием отомстить за свою изувеченную руку. От удара камня она распухла и уже висела плашмя. Собеседование на вакантную должность воспитательницы для детей пигмеев провалилось. Его преступным планам - подсадить несчастную женщину на опиум, тем самым сломить ее волю и обречь на рабство, в том числе и сексуальное, явно не получалось сбыться. 
За широкими плечами короля опиума показался заспанный туземец. Рыжая Борода в ярости вышвырнул беднягу из своей примитивной хижины.
- We’re up shit creek without a paddle! I have a sudden tantrum (Мы по уши в дерьме, без весел, и я очень злой) - подгонял он пинками и тычками одомашненного пигмея, чтобы тот бросился вслед за непрошеными гостями.
Но туземец ленился, зевал и, отбежав от хижины на несколько метров, завалился в заросли мака, продолжив свой безмятежный сон. Тогда Рыжая Борода стал пинать его ногами.
- Tosser! (Идиот!) - кричал и ругался он в гневе на сонного пигмея.
В конце концов, тот понял, что от него требуется, и побежал за беглецами. Он был маленького роста и практически тонул в поле, сильно петляя и несколько раз выбирая неверное направление.
- Не туда, дурачина! Не туда! – пытался координировать погоню Рыжая Борода. – Ты потопчешь весь мак!
Через некоторое время пигмей все же выбрался на тропу, по которой бежали незваные гости, и стал стремительно сокращать расстояние. В его руках появился лук, и он целился на бегу в спину Парвиндеру. Индус, несущий на руках Жанну, уже чувствовал, как ему дышат в затылок. До первой линии джунглей оставалось совсем немного. Там можно было укрыться от выпущенной стрелы и затеряться от преследователей хотя бы на время, но на открытом пространстве беглецы были уязвимы.
- О, духи острова, я не сделал вам ничего дурного, - молился индус. – Если уж вы желаете моей смерти, возьмите меня, но пожалейте белую женщину!
Мольбы Парвиндера были услышаны. Душераздирающий крик раздался за спиной молящего. Оказалось, что преследуемый их любимчик Рыжей Бороды провалился в одну из ловушек, расставленных на леопарда и других, возможно, нежелательных гостей вокруг макового поля. Ему повезло еще, что вбитые когда-то в дно ямы острые колья прогнили и повалились. Поэтому легкий и маленький пигмей, к счастью, упал между ними, не причинив себе никакого вреда, но понимание того, как могла быть близка своя собственная смерть, заставило его первобытное сознание содрогнуться, и он еще долго издавал громкие ужасающие крики.
На этот шум откликнулись другие пигмеи. Они словно наблюдали за погоней из джунглей, и рыжебородый заметил высовывающееся из листвы деревьев копье одного из них.
- Хватайте их, дурни! – прокричал он охотникам. – Либо завтра все вы будете болтаться на ветвях мертвого дерева с разорванными кишками! Слышите вы все, это мой остров! Мой!
- Рэкофф! – отозвались джунгли, и копье скрылось.
А где-то вверху по безоблачному небу парили орлы.
11. Яд кобры
Бегать с любимой женщиной на руках, к тому же по диким джунглям, когда за тобой гонится и дышит вслед улюлюкающее племя людоедов-наркоманов, поистине искусство. И сколько бы эта женщина не весила, как бы не была любима носящим ее и спасающим от опасности, рано или поздно приходит момент истины, и Парвиндер знал об этом.
- Я бегу, значит, я существую, - мотивировал он себя, усилием воли собирая внутренние резервы сил в единый кулак.
Ему казалось, что он всю жизнь готовился к этому забегу, и может быть это было и правдой, просто он раньше не осознавал смысл своей жизни. Прежде он каждый божий день по несколько часов тренировал свое тело йогой и медитациями, а во время постов и праздников приручал его выносить боль и лишения, не соотносимые с внешними условиями остальных людей. В душе он был боец, кровь отважных сикхов текла в нем и проявлялась в час опасности, как мощный извергающийся вулкан, не желающий сдаваться.
В основном Парвиндер нес находящуюся под действием опиума Жанну на руках, но напряженные бицепсы примерно через два часа быстрого бега отказывались слушаться, какими бы стальными они не были. Тогда он взвалил женщину себе на плечи и продолжил петлять по джунглям, словно затравленный сворой собак заяц. Остров был слишком мал для таких забегов, и мест, чтобы безопасно укрыться от его жителей, знающих все тайные тропы, как свои пять пальцев, практически не было. Поэтому индус уже около четырех часов плутал по кругу и сам хорошо выучил окрестности. Охотники несколько раз настигали его, практически касаясь руками, но он в последнюю минуту делал рывок и уходил от преследователей. Бегал он отменно, и в самом начале охоты на него ему удавалось неплохо водить пигмеев за нос. Это объяснялось тем, что он имел длинные и хорошо натренированные ноги, которые позволяли ему преодолевать любые препятствия. Он легко перепрыгивал через поваленные деревья и вскарабкивался на каменные выступы, а на пляже он был вне конкуренции, выигрывая в забеге несколько десятков метров в считанные секунды. Но все это было бессмысленно и лишь оттягивало момент неминуемой встречи. Пигмеи сначала терялись, обманутые его хитрыми маневрами, но потом научились его тактике и уже не попадались на те уловки, которые он им предлагал.
Так индус чуть не попался, когда решил все же передохнуть и отсидеться с Жанной на плечах на ветвях деревьев. Их на какое-то короткое время и правда потеряли, вереница вооруженных копьями и луками пигмеев пробегала под ними несколько раз, озадаченная таким неожиданным исчезновением, но какой-то мальчик, пропади он пропадом, увлекшись срыванием аппетитного фрукта, вдруг заметил беглецов и указал на них своим черным пальчиком. И вот такая чехарда в кошки-мышки продолжалась до самого вечера. Стоит отметить, что она выматывала не только беглецов, но и преследователей. Многие из них просто не привыкли к таким колоссальным нагрузкам и часто отлынивали. Их уставшие изнеможенные тела валялись по всему острову, растянувшись по всей длине основных троп. Рыжая Борода, главный организатор этого жестокого марафона, в сопровождении злобной старухи-вождя племени перешагивал через них и каждый раз выражался в лучших традициях австралийского каторжника.
Ему очень хотелось схватить беглецов живьем, и все, что он планировал сделать с ними после того, как их бросят к его ногам, разливалось трехэтажной бранью по всему острову и лишь подогревало бедного индуса бегать еще быстрее.
Рыжую Бороду сопровождал также его сожитель, с которым он делил кров и, возможно, постель в хижине. Это был довольно молодой и смышленый, что не совсем характерно для пигмеев этого острова, юноша. Отличался он от остальных соплеменников ухоженностью и даже скорее неприятной смазливостью лица, а повадки его совсем не отличались от поведения обычного городского педераста.
- Рэкофф, - говорил он Рыжей Бороде и посмеивался над неудачами своих соплеменников.
За плечами этого «Пятницы» висел кривой деревянный лук и связанный из жесткой травы колчан со стрелами. Весь он был увешан бусами, а в его проколотых ушах висело по мешочку с белым порошком. Периодически он отвязывал какой-нибудь мешочек и брал порошок под язык, по-женски наиграно закатывая глаза. И именно этот стрелок считался самым метким лучником в племени. Когда была дана команда взять живой хотя бы женщину, (у Рыжего Бороды все же сдали нервы и больше ждать он был не намерен), то «Пятница» первым проявил особое рвение, чтобы как можно скорее остановить этот марафон. Он намазал на свое лицо смоченным слюной героином боевой окрас и натянул тугой лук…
- Не попади в белую женщину! – предупредил Рыжая Борода. – Она нужна нам живой.
- Рэкофф, - огрызнулся стрелок и отпустил тетиву.
Несколько раз эти стрелы были недалеки от цели, но Парвиндер, словно заговоренный, а он и правда на бегу читал спасительные мантры, избегал печальной участи подстреленного. Но потом удача на мгновение оставила его, когда влюбленный индус в надежде поцелуями оживить находящуюся в наркотическом опьянению Жанну сделал минутный привал. Вся эта трагедия произошла недалеко от утеса, уходящего своим острым ребром в открытое море на несколько десятков метров с юго-восточной стороны острова. И целуя свою возлюбленную, Парвиндер почувствовал адскую боль в нижней части ступни и увидел торчащую палку. Он вскрикнул словно ужаленный и выдернул эту ненавистную палку, отбросив ее в сторону. Она раздробила ему левую пятку и он заметно захромал под радостные крики пигмеев.
- Ну, просыпайся, милая! – умолял он приходящую в сознание женщину, положив ее на мягкий мох и целуя в губы. – Ну не вечно же носить тебя на руках?
- Ах, Парвиндер, я всю жизнь мечтала об этом… – улыбалась Жанна той милой улыбкой, которой невозможно возражать, и индусу становилось стыдно.
Он уже было собрался с новыми силами и подхватил улыбающуюся во сне женщину, чтобы побежать дальше, но рана от стрелы пигмея дала о себе знать. Помимо непрекращающейся боли, нога быстро распухла, и все тело постепенно сковывало, словно в крепкий лед или камень. Начинало уже темнеть, когда индус, взяв на руки Жанну, и прикрывая ее спиной от стрел, направился на этот утес – последнее для них пристанище в такой ситуации. Он двигался каменной походкой, прилагая колоссальные усилия, чтобы шевелить мышцами. Ему ничего не оставалось, как выбрать какое-нибудь удобное, желательно возвышенное место и держать оборону. К счастью, проход на утес ограничивал узкий перешеек, с поваленными цунами деревьями, и, положив Жанну в безопасное от стрел место под каменный выступ, он двинулся навстречу охотникам, бегущим с улюлюканьем и танцами в его сторону. Подманив их поближе, именно здесь он впервые убил нескольких меткими бросками камней в голову и сошелся врукопашную с наиболее решительными. Даже раненый он был сильнее их, и они кубарем падали вниз в морские бушующие о скалы волны, теряя копья и луки. Кто-то выбирался на берег, но многие тонули, и к исходу сражения силы пигмеев заметно исчерпались.
- Проклятый индус! – был вне себя от гнева Рыжая Борода. – Ты не представляешь, что я с тобой сделаю.
Парвиндер манил его к себе, предлагая сойтись в поединке, но  сам плантатор предпочитал держаться на расстоянии и лишь руководить процессом атаки. Его помощник еще несколько раз выпустил стрелы, и одна из них пробила индусу вторую ногу выше колена. Он обломал ее, чтобы она не мешала ему, но встать в полный рост наш герой - отважный защитник узкого перешейка уже не мог.
Ему приходилось сталкивать атакующих буквально стоя на коленях, ожидая в любую секунду меткий выстрел себе в спину или удар копья в грудь. Для себя он давно решил, что лучше погибнуть в бою, чем попасть в унизительный плен этим варварам, но больше всего его волновала судьба женщины, когда он умрет. Что станет с ней? Каким унижениям ее подвергнут?
«Пока бьется в груди мое сердце, я сделаю все возможное, чтобы защитить любимую», - думал Парвиндер, круша врагов направо и налево, скидывал их даже со спины, бодался головой, бил руками наотмашь.
Ему прекрасно пригодились навыки рукопашного боя сикхов, которыми он владел довольно искусно. В самый отчаянный момент этой беспощадной схватки он подхватил женщину и подполз к краю этого перешейка. Внизу были острые черные камни и бушевало море, и падение с высоты обещало мгновенную смерть. Парвиндера с любимой на руках даже качнуло в эту зовущую их бездну, но он вовремя отпрянул, и пару пигмеев полетели туда вместо них.
Почему же он медлил? Нет, его останавливал даже не страх перед неминуемой гибелью. С этим страхом он уже свыкся и в пылу сражений с дикарями даже не замечал его, позабыв о том, что он простой смертный. Его остановила взятая на себя ответственность за такое страшное решение и то, что он принимает это решение один без согласия Жанны. Он в какой-то степени верил в колесо Сансары, в совокупность всех миров, находящихся в вечном вращении и ограниченных кармой, и чувствовал, что не имеет право решать за другую душу, не спросив ее об этом. Но любимая женщина спала, и потревожить ее сон он не мог, как бы того не желал.
Еще немного и его возлюбленную вырвали бы из его окаменевших и уже не слушающихся рук, но с начавшимся заходом солнца яростные атаки сошли на «нет» и быстро прекратились. Очевидно, пигмеи приняли решение перевести дух и зализать раны, понимая, что беглецы все равно никуда не денутся, и поутру с новыми силами одолеть их. Поэтому они лишь ограничились тем, что перекрыли все возможные пути отступления, поставив вооруженные посты и секреты.
Этой же ночью Жанна открыла глаза и увидела склонившееся над ней исцарапанное врагами лицо Парвиндера на фоне звездного неба. Он любовался красотой белой женщины и тихо плакал.
- Отчего ты плачешь? – спросила она, пытаясь понять, что произошло.
В голове ее была сплошная пустота, словно кто-то грубыми ножницами вырезал память последних часов.
- Я плачу от счастья, друг, - ответил он, нежно целуя ее в губы и нос.
Губы мужчины были очень горячи, они обжигали ее нежную кожу почти до боли.
- Что с тобой? Почему ты такой горячий? Это кровь? О, Боже, ты же, кажется, завязал с самоистязанием… Где мы? – удивлялась она, привыкая к сиянию звезд. – Не молчи! Куда ты унес меня?
- Как сладко и долго ты спала! – ответил индус после некоторого раздумья. -Прости, что прервал твой сон, друг. Прости за жестокую реальность, в которой мы очутились. Мы на вершине утеса и окружены со всех сторон смертью. С одной стороны нас ждут море и острые камни, с другой жестокие дикари.
- Окружены со всех сторон смертью… – повторила про себя женщина, вдруг увидев вокруг себя множество скелетов, словно присевших на пикник возле нее.
Они сидели, полулежали, облокотившись о каменные выступы. Внизу шумело ночное море. Звездная пыль покрывала блеклые очертания, отчего все казалось серебренным и волшебным. Пустые бездонные глазницы смотрели на женщину безучастно, в каком-то спокойном раздумье, а в широких грудинах, прикрытых лишь голыми ребрами, не было ни сердца, ни легких. Лишь курчавые пигмейские волосы, не тронутые временем, еще держались кое-где на их склоненных, словно в уважении перед кем-то черепах и слегка шевелились от ветра.
Парвиндер печально улыбнулся.
- Скорее всего, это ритуальное место, - сказал он, - что-то вроде кладбища. Сюда приходят умирать, мой друг…
- О, Боже! меня сейчас вырвет, - ужаснулась Жанна, чувствуя подступающую к горлу тошноту.
Она попробовала приподняться, но индус остановил ее.
- Прости мне мою дерзость, друг, но если тебе надо в туалет, лучше не поднимай головы. Там на берегу лучники, и у них, увы, довольно меткие стрелы. Кто знает, что взбредет им в голову после ночной порции героина.
- Несчастные жители этого маленького острова! – возмутилась Жанна, на карачках отползая по своим делам немного в сторону. – Природа хранила Вас тысячи лет от пагубного влияния белого человека, и вот во что Вы превратились… Рыжая Борода – негодяй из негодяев! Куда смотрят местные власти!
- Думаю, они, скорее всего, в сговоре с этим мерзавцем и покрывают его преступления, - ответил Парвиндер, чувствуя вдруг упадническое настроение. - Утром нас схватят и приведут к этому рыжебородому губернатору. Тебя он возьмет в жены, а меня в лучшем случае убьют или превратят в раба на маковых плантациях.
- Нет, нет! – воскликнула женщина, и бросилась обнимать грустного индуса. – Все будет хорошо! И у нас есть целая ночь, чтобы что-нибудь придумать. И пусть у меня нет с собой бутылки хорошего французского вина и возможности даже помыть руки, но у меня есть ты… Ты это понимаешь, Парвиндер?
Она одарила мужчину длинным чувственным поцелуем. Ее голос немного дрожал, переполняемый, нахлынувшими чувствами от того, что она была как никогда искренна с ним. Глаза женщины вдруг наполнились слезами.
- О, мой друг! - улыбнулся индус печально, когда она нежно обняла его. – Твои слова льются живительным бальзамом на мои раны. Твой Бог Христос любит меня, если дарует такую возможность…
Ее ласки и поцелуи разбудили в нем огонь страсти, и он отдался своей любимой в сиянии звёздного неба под скрежет зубов мертвецов.
- Ах, Парвиндер… – впервые она назвала его по имени во время занятия с ним любовью. – Хочу, чтобы это миг продолжался вечно. Всю жизнь мечтала заняться любовью на кладбище…
- Я счастлив, друг, что исполнил твою заветную мечту…
Женщина восседала сверху, расплетая во время настойчивых движений бедрами свою длинную косу. Когда она распустила ее, она встряхнула ею, и облако волос приятно накрыло Парвиндера.
- Ты дочь великого Камы, богиня… - шептал он иссохшими губами, хватая точно спелые грозди винограда ее склонившиеся над ним груди.
Она ласкала себя, и он сделал все возможное, чтобы она задрожала и не в силах сдержаться, упала ему на грудь, точно подстреленная. Ее пронзительный любострастный стон пронесся по всему ночному острову. Джунгли ответили одиночными тоскливыми криками и снова затихли. Лишь волны внизу с разбега бросались о камни и снова отступали назад в море. Все живое и неживое понимало, что так может стонать только любимая и одновременно любящая женщина.
В звездном сиянии влюбленные, увлекшиеся взаимными ласками, были, как на ладони. Серебро покрывало и их разгоряченные тела, но не сливало вместе со скальными выступами и небом, а выделяло каким-то необыкновенным, более чистым свечением.
- Посмотри, - заметила вдруг женщина какие-то царапины на камне. – Сюда бы пригласить антропологов… Вот обрадуются. Интересно,  что тут художник хотел изобразить? Посмотри, может, это охота за мамонтом и вот, кажется, летящие стрелы или это пасмурный день?
- О, милая… - с тревогой в голосе сказал индус. – Я не особо разбираюсь в наскальной живописи, но кажется, как будто кто-то точил тут свои когти… И мне сдается, что это был леопард… Я видел его сегодня днем, когда искал тебя. Он, было, чуть не убил меня…
И словно в подтверждении его догадки в джунглях раздался негромкий и непонятный крик какого-то животного.
- Ты меня пугаешь, милый… – прижалась к мужчине женщина и почувствовала его дрожь.
У Парвиндера начинался жар. Он больше не мог скрывать свою болезнь.
- Что с тобой, милый? – испугалась женщина еще больше.
Темнота только начинала рассеиваться. Индус все еще лежал на спине, наслаждаясь последними минутами счастья. Все это время он старался не показывать свои раны, чтобы не волновать любимую понапрасну. Стрелы, скорее всего, были отравленные. Что это был за яд, он не знал, да и если бы знал, это не сильно помогло бы ему. В сотнях милях вокруг не было никакого противоядия. Он чувствовал, как дрожь приобретает неукротимый характер, а дыхание с каждым вздохом затруднялось. Занятия любовью только усугубили болезнь, разогрели его кровь по жилам, и яд проник повсюду - в сердце и легкие. Он едва крепился, натренированное упражнениями тело не хотело сдаваться.
Несколько лет назад, когда Парвиндер был маленьким, его уже кусала змея. Это была королевская кобра, которая каким-то чудом уползла от заклинателя. Тогда ему очень сильно повезло. У нее были вырваны клыки и удалены мешочки с ядом, и укус оказался сухим и несмертельным. Змею не убили, а подняли палкой и выпустили в джунгли. И сейчас она, словно, вернулась к нему.  Он видел в мельчайших деталях ее большой узорчатый капюшон, видел ее приоткрытую беззубую пасть и длинный, раздвоенный на конце язык, как трепещет он в полутьме, ощупывая находящиеся вблизи предметы, и как снова скрывается под верхнюю челюсть… Но больше всего его страшили змеиные глаза.
- О, разрушительный Шива… - шептал Парвиндер, борясь с начинающимися галлюцинациями и отмахиваясь от них, как от наползающего тумана. – Меня слишком часто кусали разные твари, чтобы я боялся тебя…
– Не смотри ей в глаза! Не смотри!  - умоляла где-то сквозь плотную кровавую пелену строгая мать. 
- Мама… – шептал он. – Откуда ты? Что ты тут делаешь?
Но мать не отвечала ему. Она опустила его на землю и ушла, и он уже лежал на вершине утеса и звезды сияли над ним. Голова жутко раскалывалась. Яд разрушал нервную систему, веки наливались свинцом. Его начинало выворачивать наизнанку. Дыхание прекратилось. Он умирал на примятой траве возле каменного выступа.
- Ek ong kaar, sat naam, kartaa purakh, nirbho, nirvair Akaal moort, ajoonee, saibhang, gurprasaad, – затянул он печальную песню, обращаясь к Создателю.
Такую песню поют все сикхи, когда умирают. И ему очень хотелось успеть пропеть ее до конца, но язык едва шевелился…
- О чем ты поешь? – едва доходили до его угасающего сознания чьи-то слова.
- Кто ты, мой друг, что тревожишь меня понапрасну? – едва узнавал он любимую. – Разве ты не знаешь, первые слова Сири Гуру Грантх Сахиб, произнесённые Гуру Нанаком? Ах, да… Это высочайшая из всех мантр для нас сикхов. Хочешь, я буду петь для тебя на английском, друг…?
Жанна кивнула.
- «Един Творец, Имя Его-Истина… - начал Парвиндер, входя в нирвану. - Бесстрашный, без мести, без гнева… Неумирающий и нерожденный…Творец всего…» Повторяй, друг, за мной… «Истина в начале».
- Истина в начале… - прошептала женщина и не могла сдержать слез.
Голос ее дрожал, когда она подпевала за сикхом.
- Истина в веках…
- Истина в веках…
- Истина живет и сейчас…
- Здесь и сейчас…
- Истина будет существовать всегда…
- Существовать всегда, -  Жанна вдруг разревелась. – Не умирай! Прошу тебя! Не оставляй меня в этом жестоком мире! Слышишь! – она напрасно тормошила обездвиженное параличом тело индуса.
- В какой-то мере эта песня о несбыточных надеждах… - печально улыбнулся Парвиндер. Пот покрыл его лицо, жар был запредельный. - Когда сердце разрывается от боли, верь, и тебе воздастся по твоей вере… Где храм? Я не вижу храм…Кто ты… Ты знаешь дорогу в мой храм?
 - О Боже, ты не узнаешь меня! – поняла она вдруг по его неосознанному взгляду закатившихся глаз. Ее нервы сдавали, и она вскрикнула в каком-то озарении. - Я знаю, знаю! Храм здесь на утесе…
- О, увы, мой друг… – печально вздохнул умирающий. – Невозможно создать храм на утесе на последней минуте перед рассветом.
- Невозможно? О чем ты!? Ты уже построил свой храм, -  горькие слезы любимой капали на его грудь и быстро высыхали на ней, точно на подогретой сковороде. - Это храм любви… Разве ты не чувствуешь, милый, как высоки его небесные своды, как пахнет ладаном и миррой резной алтарь из наших сплетенных душ, и как красиво блестит золотая маковка…
- Где…?
- Вон там над горизонтом?!
Жанна сорвала вдруг с себя нательный золотой крестик и сунула его в ладонь Парвиндера, согнула его избитые пальцы и зажала в кулаке. Ей казалось, что это поможет ее любимому, чудесным образом оживит его. Но он уже заканчивал мантры своей последней песни. Шива в образе беззубой змеи вплотную подполз к нему и злобно шипел, требуя себе отходящую душу. Раздвоенный узкий язык, ужасно холодный, неприятно коснулся его беззащитного сердца.
- Ek ong kaar, sat naam … - опять запел Парвиндер.
Кто-то ласково звал его по имени. «Парвиндер… Парвиндер… беги ко мне, мой мальчик!» В тумане больного сознания он видел себя маленьким, сбегающим по лестнице родного дома. Его только что укусила коварная кобра, затаившись в большом глиняном кувшине. Испуганный он бежал на голос матери. Родная мать подхватила его на руки, прижала к своей груди… Он вдруг вспомнил запах материнского молока, сладкий, до боли знакомый…
- Мама… - прошептал он, вдруг изгибаясь всем телом и открывая глаза в последний миг своей жизни. – Мне больно…
Кровь пошла у него горлом.
- Его окна переливаются перламутром, храм весь сияет красивыми ракушками, которых так много на берегу этого острова.
Она до последнего надеялась на чудо, мысленно достраивая тот небесный храм, который искал в своем сердце влюбленный индус.
- Смотри, как блестит его золоченая маковка на фоне бирюзового моря… - еще сильнее зарыдала Жанна.
- О… это уже встает солнце, - улыбнулся печально он вдруг и разжал свой кулак. В его расслабленных пальцах блеснул золотом крестик.
Большой огненный шар медленно поднимался над утесом, озаряя остров золотистым светом нового дня. Жанна положила голову умирающего себе на колени. Невозможно было понять, жив он или уже мертв. Лицо его было каким-то умиротворенным, чересчур спокойным. Он давно спел свою последнюю песню. Дыхание индуса давно прекратилось, а его сердце молчало. Но женщине все еще слышалась мелодия Waheguru, выходящая через тихие хрипы и стоны из бледных, покрывающихся кровавой пеной уст мужчины. Где-то внизу все также шумело море. Оно как будто подпевало ему, обливая солеными слезами скальные камни.
- Возрадуйся, друг, - будто шептал индус. – Через нашу любовь мы уже победили смерть, и это куда более сложная вещь, чем победить тысячу врагов. Шива уполз навсегда. И ты, знаешь, права, здесь и, правда, прекрасное место для маленького храма. Красивая легенда о бедном сикхе, который под конец своей глупой жизни познал радость любви, обеспечит паломничество…
Взгляд его неподвижных глаз устремился куда-то вдаль. Там на фоне красного солнца появилась черная точка. Она стремительно приближалась. Эта была птица с большими размашистыми крыльями. Она несколько раз спикировала довольно низко над вершиной утеса и, когда поднялась в небо, в ее цепких желтых лапах извивалась змея. Птица что-то крикнула на прощание и понеслась вдоль берега туда, где ждал ее в гнезде голодный недавно вылупившийся птенец.
С растрепанными волосами белая женщина молча сидела склонившись. Она уже не плакала. Ее ладонь лишь слегка трепала влажные от пота волосы человека, лежащего перед ней. Издалека полуобнаженный силуэт этой женщины был похож на могильную скорбящую статую. Обглоданные временем скелеты, облокотились о камни, словно специально вылезли из своих склепов, чтобы погреться на солнышке и посмотреть на скорбь этой красивой женщины. Ветер трепал ее распущенные волосы, закрывал ее бледное и красное от высохших слез лицо, покрывал ими обнаженную изящную спину.
Казалось, ничто не могло потревожить ее в эти минуты великой утраты: ни крики пигмеев, карабкающихся по перешейку с поднятыми вверх копьями, ни даже быстрая пятнистая тень, которая в несколько прыжков пронеслась по ветвям деревьев прямо над ними и ударом своей тяжелой лапы сорвала с плеч одного из них голову. Эта голова, точно мяч, была подхвачена на лету зубами хищника, и леопард также стремительно унесся, как и появился, обратно в джунгли, оставляя после себя странный позвякивающий звон колокольчиков. И если бы Жанна присмотрелась, то даже отсюда с вышины утеса она могла бы узнать в зажатых зубах зверя лысый череп вождя-старухи с обвисшими от наручников ушами.
12. Лариса Николаевна негодует
Было еще раннее утро, но в салоне красоты Ларисы Николаевны уже наблюдался аншлаг. Еще бы! Восьмое марта на носу, и всем представительницам слабого пола полагается выглядеть в этот знаменательный день особо. За ночь на город неожиданно выпал снег, на дорогах появились пробки, и началась чехарда со временем. Расписание сбилось из-за опозданий важных клиентов, которым отказать было просто нельзя. Вот почему все мастера и мастерицы были заняты, работая в прямом смысле в поте лица, а скопившийся народ сидел в холле, листая модные журнальчики и с нетерпением ожидая своей очереди на сногсшибательные прически и прочие косметические процедуры. Когда сама хозяйка салона с большим букетом алых роз появилась на глазах публики, красивая и довольная, то многие ее узнали и, соскочив с мест, стали поздравлять с праздником весны, делать вполне заслуженные комплименты и лобызать в подставленные для поцелуя щечки.
- Ах, девочки, ах, девочки, - расплывалась в улыбке Лариса Николаевна, прижимая к груди букет. – Спасибо, что пришли к нам. Всех обслужим, все успеют. Наши мальчики подождут.
Затем она быстро прошмыгнула в свой небольшой кабинет с прекрасным историческим видом на площадь и заперла дверь на ключ. Там ее уже ждал полный солидный мужчина немного за шестьдесят. Он был одет в длинное почти до пола каракулевое пальто немецкого покроя и выглядывающие из-под него хорошо отглаженные брюки. Сидел он на стуле, широко расставив ноги, и держал в руках шляпу. Золотые, очень дорогие часы выглядывали из-под манжеты левой руки, и он, поглядывая на них своим цепким деловым взглядом, хмурил брови, и нетерпеливо постукивал загнутыми мысками своих начищенных до блеска ботинок. Завидев хозяйку салона, он сделал слабую попытку приподняться, но женщина жестом попросила его не вставать. Она суетливо прошлась по комнате, воткнула свой роскошный букет в хрустальную вазу на подоконнике, небрежно сбросила с себя шубку и села напротив мужчины, положив свои руки себе на колени. Ее глаза светились лукавым заигрыванием. Она несколько раз моргнула наращенными ресницами и улыбнулась.
- Ну, не сердись…
- Ты как всегда опоздала, - тяжело вздохнул мужчина. – А у меня еще много дел, помимо прочего. Из-за всего этого мне пришлось перенести встречу с министром, плюс твои работницы напоили меня отвратительным кофе, надеюсь, не отравили? – и он кивнул на недопитую чашку, стоявшую возле него. - Но это неважно. Вот держи!
И мужчина, расстегнув три пуговицы своего пальто, достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги и передал Ларисе Николаевне, внимательно следя за ее реакцией.
Женщина взяла листок, развернула и бегло прочитала его содержимое.
- Ах, Жорик, это лучший твой подарок на 8 Марта! – вдруг радостно вскрикнула она и бросилась целовать мужчину.
Какие-то формальные приличия быстро улетучились. Она уже сидела у него на коленях, обнимая за шею одной рукой, и весело болтала ногами, словно маленькая счастливая девочка на папочке. Мужчина был немного удивлен такой бурной реакцией, хотя он в глубине души, конечно, ожидал нечто похожее. Ему ничего не оставалось, как самодовольно ухмыльнуться.
- Нет, ну, конечно, Жанну по-человечески жаль, - надула Лариса Николаевна свои пухлые губки и чмокнула ими мужчину. - Но она сама напрашивалась на это. Ее капризы когда-нибудь должны были довести до чего-то подобного. Но ты сделал все, что мог! Ты молодец, Жорик!
Мужчина тяжело вздохнул, очевидно, сказанное задело его самолюбие, и напустил на себя вид человека, которому пора уходить.
- Мне пора, Ларисочка… - сказал он, поглядывая опять на часы, но Лариса Николаевна не хотела так просто отпускать столь дорогого гостя. 
Она хорошо изучила все эти повадки мужчин, надевающих на себя маски чрезмерной важности и деловитости. Выпорхнув из таких объятий, словно вольная птичка, и беспечно виляя бедрами, женщина поспешила к барному шкафчику.
- Я тебя так просто не отпущу! Так и передай своему министру, обстоятельства неопределимой силы.
В ее руках чудным образом оказалась бутылка шампанского.
- Вот приберегла для особого случая, мой поросеночек, - подразнила она ею, улыбаясь.- Ну как, мой сладенький, гадкий поросеночек? Давай похрюкаем с тобой вместе… и заодно отметим это событие…
Женщина сымитировала звуки, отдаленно напоминающие повизгивание и хрюканье свиньи.
- Опять ты со своими поросячьими нежностями… - проворчал он. – Я же просил не называть меня так…
- Ну, что ты такой сердитый… На, открывай!
- Cristal… – мужчина немного смягчился и повертел в руках бутылку.
У него были красивые, хорошо ухоженные пальцы. Ларисочка залюбовалась, как Жорик без лишней суеты срывает обертку, аккуратно откручивает этими милыми пальчиками, не знающих более серьезных физических нагрузок, проволочку и выдергивает пробку.
- Ах, Жорик… Что бы я без тебя делала… – опять прильнула она к нему вместе с двумя бокалами.
Женщина совсем не тяготилась неприветливым и напыщенным настроением Жорика. Она знала, что красива и желанна для целого мира мужчин, и что этот один из них не исключение и хочет ее, и просто делает равнодушный вид, набивая себе высокую цену.
- Ах, ты мой серьезненький хрю-хрю… - подразнила она его опять, заливаясь жизнерадостным смехом. – Полно, Жорик! Полно! Расслабься… Я сегодня, как видишь, в хорошем настроении.
- Лариса Николаевна, и все-таки я прошу Вас называть меня соответствующе, - заметил мужчина. – Хотя бы ради Жанночки.
В его руках хлопнула выкрученная пробка, и шампанское с серым дымком и приятным журчанием полилось по бокалам.
- Ах, Жанночка… Да ей сейчас абсолютно все равно до нас, и ты это прекрасно знаешь.
- И все же я прошу…
«Ох уж эти деловые люди… - подумала она, пригубив бокал с шампанским. – Они и в постели торгуются до последнего».
Мысль о постели позабавила ее. Она теперь точно знала, что возьмет свое здесь и сейчас. 
- Ах, Жорик, лучше скажи, сколько ты дал этой сучке отступных вот за эту бумажку? – и женщина, схватив ее за край, подбросила вверх.
Жорик подхватил листок на лету и убрал на всякий случай себе во внутренний карман пальто.
- Еще сложно сказать, я не делал пока полный расчет, - уклончиво ответил он.
- Ну, милый, признайся. Неужели у тебя есть от меня какие-то секреты?
Мужчина заупрямился, но обаяние Ларисы Николаевны подействовало на него.
 - Ты сама понимаешь, я был тогда просто приперт к стенке и находился  в крайне подавленном состоянии. Мне хотели навязать даже отцовство десяти негритят с зачатками каннибализма. И это только было начало ее списка. Жанна требовала очень много, но, в конце концов, всему есть предел!
Жорик вытер пот со лба и насупил брови, словно вспоминая те ужасы ада, которые ему пришлось пройти во время сложного бракоразводного процесса с Жанной.
- Я доказал ей, что выкуп островов в Индийском океане – не такая простая процедура, тем более, если речь касается всяких там правозащитников и любителей дикой природы.
- Ах, Жорик… - согласилась хозяйка салона, поражаясь наглости своей подруги. -Если каждая жена будет при разводе требовать от мужа остров в Индийском океане, то, боюсь, люди перестанут жениться…
- Да, ты права, - вздохнул серый кардинал. - Именно это я ей и сказал. Тогда она стала давить мне на чувства, и мне пришлось выкинуть немного денег на ее авантюру… Представляешь, ей нужно крепкое устойчивое здание…
Лариса Николаевна заметно занервничала, будто речь шла именно об ее личных капиталах.
- Что ты? Только не говори мне, что ты переписал ей мой любимый Венсенский замок.
- Не волнуйся. Все замки я отстоял, и истинные французы могут спать спокойно. Правда, для моей полной коллекции не хватает еще крепости Шомон-сюр-Луар, но я очень надеюсь, что в новом году мне удастся договориться с владельцем… Думаю, он будет сговорчив. Цены на замки после выступлений «желтых жилетов» сильно просели. А впрочем, мы отвлеклись…
- Так что за храм она хочет у нас оттяпать?
Сказав «у нас» хозяйка салона вспомнила своего приходящего мужа, который тоже любил изъясняться от второго лица.
Мужчина засмеялся.
- Успокойся, Ларисочка. Тяпать мы ничего не будем. Жанночка уходит в религию, и это неудивительно после стольких потрясений… Нечто похожее произошло со мной после приватизации Газмпрома… А впрочем я опять отвлекаюсь… Мне, правда, Ларисочка, надо бежать…
Лариса Николаевна стянула с себя свитер и осталась перед мужчиной в одном лифчике. Она прекрасно знала, что Жорик сам безумно рад, что так легко и безболезненно избавился от наскучившей ему за двадцать пять лет жены, от ее вечных капризов, которая к тому же, как оказалось, не слишком-то хранила ему верность. Избавиться от Жанны он мечтал давно, но его пугала мысль о разводе и грядущем дележе накопленных, а точнее, наворованных сбережений. Уж слишком она много знала, чтобы что-то можно было легко утаить на кипрских оффшорах или в швейцарских банках. Он даже замышлял грешным делом нанять надежного киллера, но в последний момент отказался от этой затеи, убоявшись возможных последствий и ненужных ему историй. Делиться с бывшей женой довольно внушительными капиталами он не собирался, а выкинуть пару-тройку миллионов долларов на ветер ради сумасбродной идеи Жанночки построить на Андаманах православный храм на утесе, пожалуйста.
Лариса Николаевна уже читала в прессе, что какая-то сумасшедшая русская собирается заниматься благотворительностью на одном из необитаемых островов в Андаманском море и строить православный приход для оставшихся на острове деток-сироток. Дело в том, что туземцы в силу обстоятельств погибли от лап леопарда, который пару лет назад приплыл на остров и вынужденно стал людоедом. Теперь его холеная пятнистая шкура хранится в национальном музее в Дели вместе с другими артефактами исчезнувшей пигмейской расы, а индийские власти предложили закрытый тендер на инвестиции в обезлюдивший остров.
Любовники выпили, не чокаясь.
- И все-таки это ужасно, разве ты не находишь? - сказал Жорик, громко причмокивая губами. – Она как будто обвела меня вокруг пальца и к тому же опозорила на весь мир. Подумать только, я поднимаю на уши посольство, все службы, какие только могу, даже иностранная армия отменяет учения… Мы летим на этот проклятый остров, беспокоимся за нее, ведь там опасные дикари... Все успокаивают меня, говорят, что может все обойдется, но я то вижу, что у них в глазах страх и пальцы на спусковых крючках… Ребята, говорю я им… Мне нужно только удостовериться, что она умерла… И больше ничего, и они кивают мне, кружа над джунглями в поисках тела, и вот какая представляется картина… А, впрочем, ты все знаешь, Ларисочка…
Жорик допил бокал и сразу налил еще, будто испытывал сильную жажду. Руки его немного тряслись. Лариса Николаевна расстегнула юбку и спустила ее до колен, быстро освобождая свои ножки в элегантных сетчатых чулках от ненужной одежды.
- Я помню, - продолжал бывший муж Жанны, поглядывая на раздевающуюся перед ним женщину, - как администратор в отеле отдал мне ее личные вещи, в том числе две пустых пачки Durex, и выразил соболезнования. При этом его наглые бесстыжие глаза просто насмехались надо мной… И представь мое унижение, когда опросы свидетелей показали, что жена была всем довольна и вовсю развлекалась на мои деньги с местными рыбаками. Представь себе, моя Жанночка даже заказывала жареного цыпленка себе в номер, и это при ее строгой вегетарианской диете!
Мужчина вдруг так вошел в роль расстроенного рогоносца, что к удивлению для себя почувствовал, как по щекам катятся слезы, и голос его задрожал.
- Бедная моя Жанночка… – прошептал он, закусывая кулак, чтобы не разрыдаться. – Как она будет одна без всех нас? Променять все блага цивилизации, посвятить себя чужим людям… Она там пропадет…. Дети до сих пор думают, что мама отдыхает…
- Ну, Жорик, не надо так убиваться! – хлопнула в ладоши Лариса Николаевна. - Всем известно, что Жанка - известная сучка. Она скоро наиграется и соскучится по своему Феррари и кривым московским улочкам… И уже скоро будет делать попытки вернуться к тебе, но ты не поддашься! Я верю в тебя… Посмотри на меня. В мире столько красивых женщин, а что касается твоих детей, так они все у тебя уже давно в Гарварде. Да и когда они были привязаны к матери? Многочисленные няньки заменяли им мать еще с пеленок. Я помню, как она сама путалась в их именах. О чем ты, Жорик? Встряхнись. Ты стал завидным женихом и, если бы не мой Виктор, - тут она запнулась и на секунду задумалась, - не мой в смысле мой, ну не важно! Клянусь тебе, я бы тебя закольцевала… по праву как лучшая подружка твоей бывшей женушки. О, если бы ты знал, сколько гадостей она о тебе говорила в последнее время, будто ты клянешь нашего Президента и у тебя маленький э..  Как ты ее терпел, бедный!? Ты знаешь, что у нее был роман с молодым сикхом?
- Да, я заметил на ее руке его браслет. Веришь, я совсем не испытываю к нему ревности. К тому же, он погиб как герой, защищая ее от туземцев… Я выделил немного денег его семье…
- Ах, Жорик, ах, Жорик… Поражаюсь, как ты с таким добрым и отзывчивым сердцем стал олигархом… - осуждающе покачала головой Лариса Николаевна. – Ну, ладно… Ну, посмотри на меня, Жорик…
Женщина отбросила лифчик на подоконник, прямо на вазу с цветами, и встряхнула перед мужчиной своей довольно внушительной грудью. – И это не силикон, Жорик. Все натурально. Результат воздержания от грудного вскармливания. И на два размера больше.
Мужчина поставил недопитый бокал на стол и хрюкнул, пока хозяйка салона играючи поворачивалась к нему спиной. – И как тебе моя новая татуировка? Ее еще не видел муж. Он вообще ничего не видит, а ты первый, Жорик… Оцени. Кстати, я сделала это по совету твоей Жанны…
Лариса Николаевна отстегнула чулки и приспустила кружевные трусики. Затем она голым задом попятилась на мужчину, точно танк на амбразуру, но Жорик не растерялся и хлопнул ладонью по обнаженным ягодицам.
- Ах, Жорик… Какие у тебя сильные руки… - простонала хозяйка салона так и застыв перед ним в наклонной позе. – Чувствуется весна… Ты кстати не забудешь, Жорик, решить мои проблемы с налоговой?
Мужчина захрюкал и стал расстегивал свою ширинку.
- Тут какие-то иероглифы… - сказал он, всматриваясь в татуировку на лопатках своей любовницы.
- Это на-китайском, Жорик. Перевод тебе не скажу, сам догадайся, – и она сделала быстрые ритмичные движения плечами, напоминающие элемент танца «цыганочка». - Ну что, нравится?
- А ты что знаешь китайский? – удивился он, хватая Ларису Николаевну за живот и прижимая к себе.
- Нет, но Мирочка немного знает. Она в свою молодость с китайцами дружила. Вот и подобрала.
- Ах, Мирочка… Как у нее дела? Я совсем забыл про нее. Нужно как-то отблагодарить ее за то, что помогла с поисками…
- Поблагодари сначала меня… - застонала она, закусывая губу. – Еще мой поросеночек… еще… Ты не поверишь, кстати. Она не уходит от старого барабанщика, а разговоров сколько было, сколько слез. Вот после этого и верь бывшим проституткам. Ну что, прикольная татушка?
Мужчина ответил не сразу, он потел и пыхтел, хотя большую часть своей работы делала женщина.
- Ах, ты моя маленькая свинка…  – похрюкивал он, сильно втягивая в себя ноздри. -  Грязная, маленькая свинка.
Затем, когда все было кончено, и Лариса Николаевна быстро стала одеваться, Жорик все же присмотрелся к загадочным иероглифам на лопатках любовницы. ;и ;
- Где-то я все-таки их видел, Ларисочка… Но где? Что-то я не помню… А, точно, на банке поддельной китайской тушенки… Я в свое время китайцам технологии в космос продавал, ну а мне бартером целый поезд консервов своих. Думали, тушенка. Всю Москву завалили ею, потом жуткий скандал был. Люди крысиные хвосты в банках находить стали, мышиную шерсть и всякую дрянь, в Роспотребнадзор жаловались. Оказалось, что не тушенка это вовсе, а собачий корм из крысиного мяса. Мы к китайцам за объяснениями, а они руками разводят. Вон мол написано на банках «;;». Мы к переводчику. Тот ржет, за живот хватается. Это крысиное мясо говорит. И китайцы кивают, улыбаются, мол никого не обманываем никогда… Можем и поезд тушенки подогнать в обмен на Байкал.
- Крысиное мясо? Что ты такое несешь! – возмутилась Лариса Николаевна. - Нет, ну ты скажи, мой поросеночек… Нет, ну ты скажи, что ты меня разыгрываешь…
- Нет, я тебя только трахаю, а разыгрывает тебя кто-то другой! – сказал Жорик, поднимаясь со стула и на ходу пролистывая свой телефон. – Мне пора, Лариса Николаевна… Ох, батюшки! Два «неотвеченных» от министра.
В дверях он на секунду задержался и оглянулся на женщину. Она находилась в какой-то растерянности, в одних чулках на крутящемся стуле, а в руке у нее был зажат бокал шампанского.
- А вообще татуировка тебе эта идет, - утешил он ее вдруг.
- Думаешь оставить? – спросила она, совсем не глядя на него.
- Есть в этом что-то риторическое, – ухмыльнулся он. - Ты меня не ищи, сам зайду на днях.
Когда он хлопнул дверью, Лариса Николаевна крутанулась на стуле. Вся ее жизнь проносилась перед глазами какими-то мелькающими ничего не значащими картинками. По привычке она даже захотела позвонить Танечке, но, вспомнив, что сегодня не ее день и Виктор наверняка ошивается у второй жены, оставила намерение. Ей даже не хотелось плакать, и сил едва хватило, чтобы грустно улыбнуться.
«Да, конечно, Мира права, что так жестко подшутила надо мной, - думала хозяйка салона, попивая шампанское. – Я и есть настоящая крыса, ворующая у лучших подруг их мужей, и все даже не из-за собственного удовлетворения, а ради самоутверждения и преференций. Да, я без этого не могу, потому что я слабая, несчастная и завистливая тетка, чей собственный муж давно сдал вахту и предпочел меня шизофреничке, помешанной на Фэн-шуй. Он все больше времени проводит с ней, и сдвинутый на место шкаф не помогает. Какая я дура, что верю в такую чепуху! И если уж и надо что-то сдвигать, уж точно не шкаф, а что-то кардинальное и более весомое… Примерно так поступила Жанна, изменив свою жизнь на сто восемьдесят градусов. Она отказалась от высокомерия, от Феррари, от всего того глупого прошлого, что окружало ее все эти годы. Теперь она обрела смысл… Правда, чтобы это случилось, ей нужно было найти любовь и потерять ее… Это слишком высокая цена для новой жизни, а я не способна на такие траты, и Жорик понимает, что не способна…
И бокал с шампанским с размаху ударился о стену…
13. Храм на утесе
Пароход «HMS» издал протяжный гул, выпустив в небо клубы серого пара. Рослый, красивый, с хорошей осанкой мужчина вышел на мостик и огляделся, сильно прищуриваясь. Потом он убрал левую руку по привычке в карман белого праздничного кителя, оставив снаружи большой палец. В другой руке он держал, как и полагается людям его звания, курительную трубку. Дымок тонкой струйкой уже исходил от нее, но капитан не спешил затягиваться. Его внимательные глаза искали, к чему придраться. На свою беду, весело посвистывая, шли с уборки матросы, неся каждый по ведру и швабре. Капитан сделал им несколько четких и быстрых замечаний по поводу их неряшливого вида, при этом проглотив половину гласных, но превосходно произнеся звук «th». При этом его гладко выбритое лицо сохранило неподвижность и надменность. Матросы выпрямились по стойке смирно и без пререканий поспешили исправиться, застегивая верхние пуговицы и поправляя изъяны своих форменок. Судя по всему, они держались за место.
Заметив на себе несколько любопытных взглядов с верхней палубы, взгляды эти принадлежали хорошеньким женщинам, капитан деловито поправил свою фуражку и только тогда затянул трубку. Он был не только любителем крепкого отменного табака. Это был англичанин, принадлежащий  к  высшему обществу. Скорее всего, он работал на богатого родственника, дядюшку или даже отца, которому принадлежал этот старомодный, но пользующийся бешеной популярностью среди туристов пароход. Этот высокомерный мужчина явно гордился своим положением и, конечно, своей безупречной репутацией.
Солнце стояло в самом зените, а, значит, пароход шел точно по расписанию, и туристы, заплатившие хорошие деньги, имели все шансы вернуться из круиза к supper (ужин).
- Nice weather today, isn't it? (Хорошая погода, не так ли?) – обратилась к нему одна симпатичная женщина в соломенной шляпке.
Красотка стояла у перил на верхней палубе, весело улыбалась и посматривала на него снизу вверх, отмахиваясь китайским веером.
- What? (Что?) – переспросил он, хотя прекрасно понял вопрос.
В этот момент ударил звонко и бодряще, словно специально разгоняя сонную жару, колокол. Его перезвон богато разлился над морем, словно кто-то призывал морских обитателей на службу. Все это было так удивительно слышать здесь на пароходе посреди волн, что лицо красотки исказилось в искреннем удивлении.
- Западный Сентинел по правому борту, миссис, -  сказал капитан, почтительно приподнимая фуражку, и ушел, попыхивая трубкой.
Пассажиры среднего класса вывалились из кают, словно перебродившее тесто из бочки, и поперли на нижнюю палубу, толкаясь между собой и всматриваясь в горизонт. Там, где-то посреди бескрайнего моря, все еще звучал колокол и уже появлялось очертание острова. Каждый стремился занять удобное место у перил.
- Земля по правому борту! – крикнул матрос, спускаясь по вертикальной лестнице с пароходной трубы. – Западный Сентинел, дамы и господа!
Мирочка с мужем и тремя детьми оказались в самой гуще нетерпеливой толпы. При приближении парохода к острову уже можно было различить золоченую маковку с православным крестом и саму колокольню. Низенькая белая церковь стояла на утесе, удачно вписываясь в местный ландшафт. В общий ансамбль русской архитектуры входила и поднимающаяся же ввысь колокольня, обложенная строительными лесами и, судя по всему, жилая вытянутая келья, с окнами и ставнями. У кельи была не достроена часть крыши, и было видно, как несколько рабочих ходят по стропилам, точно по ребрам выброшенного на берег кита.
Погода была ясная, на море был штиль, а высоко в безоблачном небе парил андаманский орел. Проходящий мимо пароход привлек его внимание, и он под восторженные крики толпы несколько раз пикировал над его английским флагом, точно вражеский бомбардировщик. Дети Мирочки тоже кричали и показывали на птицу пальцами, комментируя ее полет, и пытались сфотографировать.
- Мама, а орел может утащить ребенка? – спросил младший из них, ласкаясь к матери.
Его старшие братья только что напугали его.
- Ну что ты, Витенька! – улыбнулась Мирочка, погладив мальчика по голове. – Они питаются только рыбой и змеями.
Мальчик немного успокоился и пошел к своим смеющимся над ним братьям, чтобы продолжить наблюдать за птицей. Бывшая скрипачка в это время прижалась к мужу. Он обнял ее округлый животик и поцеловал в оголенную шею. Его голова была обмотана полотенцем и напоминала чалму. В их каюте был душ, и он только что вышел оттуда, накинув халат и тапочки.
- Тут точно не растет твоя сакура? – спросил он жену, нежно кусая мочку уха.
- Мы можем попробовать это и на пальме, - улыбнулась Мирочка, больно ущипнув шутника за зад.
Пароход обошел южную часть острова с опасными рифами, и утес с церковью скрылся за полосой буйно разросшихся джунглей. Экскурсовод – индус с красной точкой во лбу все еще что-то рассказывал на корявом английском, и люди слушали его, иногда задавая вопросы, чтобы еще раз понять, что он хочет сказать. Но большинство из них были немцы, плохо знающие английский, они просто следили за жестами и мимикой. Индус размашисто и довольно эмоционально жестикулировал руками, по всей видимости, в данный момент рассказывал об истории острова, который они проплывали, изображая аборигенов и леопарда-хищника. Мирочка краем уха улавливала обрывки фраз, но не вмешивалась в разговор. Ей было немного тоскливо. Где-то там, на утесе, усыновив группу беспризорных детишек-пигмеев, в полном затворничестве жила ее лучшая подруга Жанна. Индус рассказывал и об этом, но людей больше интересовало, когда они смогут причалить к берегу и искупаться. Такая услуга входила в туристическую карту. Один из любопытных мальчишек задал вопрос, как расшифровывается загадочная аббревиатура в названии корабля, и увел разговор в совершенно другое русло.
  - Her Majesty's Ship, sonny (Корабль Его Величества, сынок), - с гордостью ответил за него старый матрос, проходящий мимо и случайно услышавший вопрос мальчика.
Когда он ушел, экскурсовод-индус хитровато улыбнулся.
- На самом деле, - почему-то он обратился к Мирочке шепотом, - наш пароход называется «Ананда», но «HSM» - это коммерческий ход и своего рода дань моде.
От его дыхания сильно пахнуло луком.
- Почему мы не можем пристать к острову? – спросила у него недовольно толстая немка.
Она страдала ожирением и сильно взмокла от жары, держа в руках деревянного резного слона с вытянутым вперед хоботом. Мира вспомнила эту вредную тетку. Они виделись на пристани в Калькутте у сувенирной лавки. Немка оттолкнула тогда ее локтем и даже не извинилась.
– Насколько мне известно, я читала прессу, там сейчас безопасно и есть девственно чистый пляж из кораллового песка.
- К сожалению, мы не можем причалить. Власти еще не сняли трехмильный запрет, пока проходят тендеры, - почтительно наклонил голову экскурсовод. – В нашем маршруте есть также Никобарские острова . Потерпите немножко, мадам. Скоро там будем, и будете целый час наслаждаться первозданной природой.
- А там есть дикари? Можно там с ними сфотографироваться?
- Да, конечно, только за отдельную плату. Дикари Никобарских островов крайне дружелюбны к приезжающим туристам. Они могут угостить Вас кокосом и даже подержать на коленях.
Толпа весело рассмеялась, но толстую немку это не смутило. Она привыкла к намекам о ее излишнем весе. 
- Надеюсь, там можно будет купить сувениры.
- О, сколько угодно, мадам, - улыбнулся индус. – Продажа сувениров – основной доход аборигенов.
Толстая немка еще задала несколько уточняющих вопросов и удовлетворившись ответами после некоторых препираний, ушла в каюту. Ее сопровождала под руку одна светловолосая девушка. Индийское солнце спровоцировало большое количество веснушек на ее молодом лице, и она пряталась под большими затененными очками.  Мирочка с любопытством посмотрела им вслед. Они не были похожи на мать и дочь.
- Странная парочка… - прошептала она мужу, показывая взглядом на удаляющихся двух немок.
Тот засмеялся.
- О… они лесбиянки… Я видел, как эта молоденькая ревнует толстую бочку к другим девушкам.
В это время люди стали хлопать в ладоши, и индус-экскурсовод в такт станцевал радостный танец. Солнце пекло нещадно, и на палубе не было ни одного живого места, где можно было бы укрыться. Народ продолжал хлопать танцору, бросая ему под ноги монеты и мятые рупи, но быстро редел, предпочитая отсидеться  в каютах с кондиционерами.
Западный Сентинел остался позади, но Мирочка не спешила в тень. В голове играли индийские напевы, индус уже сам в одиночестве подхлопывал себе руками.
- Пойдем, кошечка… Тебе и нашему Ванечке вредно будет на солнышке… - ласково сказал муж.
- Нет, я еще немного останусь, милый, - сделала капризное лицо беременная. - Не хорошо вот так оставлять человека. Посмотри, как он старается…
- Ну, хорошо, мы тебя ждем… - вздохнул муж и повел детей в бар, чтобы заказать им по апельсиновому соку, а себе прохладного пива.
Он знал, что жена хорошо переносит беременность, а на корабле, надо отдать должное англосаксам, был превосходный Tribute с медовым вкусом.
«Вот деревня… прямо в халате и тапочках…», - покачала головой Мирочка вслед уходящему мужу.
Она немного задержалась на палубе, прикрываясь от пекла большой соломенной шляпой. Индус уже перестал танцевать и собирал с пола разбросанные монеты и деньги.
- Ну как, не густо?
- О, Вы правы, мадам, туристы нынче пошли прижимистые, - пожаловался он. – Бывали дни, когда после круиза я мог позволить себе мотороллер с полным баком бензина. А на эти крохи я могу купить разве что немного чапати своим деткам. Они у меня маленькие. – И он показал ладонью от пола примерный рост малышей. – Надеюсь, корабль не задержится, и мы вовремя вернемся на пристань.
Мирочка достала из своей сумочки кошелек и стала рыться в нем.
- Вот держите, - протянула она индусу несколько купюр.
- О, что Вы, мадам, - всплеснул руками экскурсовод. – Я не приму от Вас денег.
- Нет, нет! – настаивала русская. – В противном случае, я выкину их в море.
И когда она сделала намерение поступить так, индус взял деньги.
- Вы очень добры, мадам! – сказал он. – Я буду молить Брахму, чтобы он послал Вам достойного сына и облегчения в родах…
Мирочка улыбнулась.
- Откуда Вы знаете, что у меня будет мальчик?
- О, мадам, я кое-что понимаю в реинкарнации и верю в мокшу… Так живая душа человека освобождается из круговорота рождений и смертей… Позвольте коснуться Вашего живота…
Беременная женщина кивнула, и индус положил свою загорелую ладонь ей на живот.
- Там бьется смелое, очень мужественное сердце… Я чувствую там воина, мадам. Или даже брамина. Это душа еще недавно принадлежала молодому сикху, который любил одну русскую женщину и отдал за нее жизнь в борьбе с дикарями. Я только что рассказывал эту чудесную историю, но меня никто не слушал. Удачная судьба и великое будущее ждут Вашего сына… Это мальчик, несомненно, мальчик. Вы его уже назвали?
- Да, - улыбнулась Мирочка, бережно обнимая свой животик. – Это мой Ванечка. Только когда я забеременела, эта чудесная история с выброшенной на берег Западного Сентинела русской туристкой еще не произошла…
- О.. Вы не знаете, что такое реинкарнация… - улыбнулся с некой долей снисхождения экскурсовод. – Бывает, когда душа задерживается в поисках подходящего тела по той или иной причине и вселяется позже…
Он вдруг учуял запах табака и с тревогой посмотрел наверх. Там на мостике стоял капитан и наблюдал за сценой.
- О, мадам, мне пора идти! Правила запрещают мне сближаться с туристами…
- Идите, идите! – рассмеялась русская. – Ваш капитан просто какой-то тиран.
- Всего Вам хорошего, мадам! – почтительно поклонился индус и собирался идти, но женщина окликнула его.
- Скажите, пожалуйста, а Вы случайно лично не знали того молодого сикха?
- К сожалению, нет, – ответил индус. -  Мне, правда, пора идти, мадам, а то я лишусь работы.
После того раза, как Паривиндер позвонил ей, прошло не так уж много времени. Воспоминания были живы в сердце Мирочки. Тогда она спутала молодого сикха с одним из дикарей-людоедов, и сразу связалась с мужем Жанны, Жориком. Тот сразу бросился на поиски жены, точнее ее бренного тела. Мало кто верил, что она выжила после цунами да еще на острове с агрессивными дикарями. И вот потом уже стала просачиваться информация, что Жанна жива и обрела новое счастье на острове. Ради него она подает на развод с мужем и отказывается от мирской прежней жизни.
Бывшая скрипачка глубоко вздохнула. Она действительно собственными глазами убедилась в неординарном поступке своей лучшей подруги. Невозможное стало возможным. Мирочка увидела церковь на утесе и келью, построенные на средства благотворительного фонда. Там, по заверениям СМИ, проживает чудачка-русская с группой детей-аборигенов. Все что осталось от некогда могучего племени. В остров скоро будут вкладывать большие деньги – будут построены гостиницы и облагорожены пляжи, и даже будет открыта начальная школа для подрастающих сироток.
- Nice weather today, isn't it? (Хорошая погода, не так ли?) – обратилась к капитану беременная женщина в соломенной шляпке, кокетливо махая веером.
- On the islands, this kind of weather sometimes lasts for weeks – ответил он, попыхивая своей трубкой. (На островах, такая погода может стоять несколько недель).
Мирочка хихикнула и повернулась спиной, любуясь Бенгальским морем. Она облокотилась на перила, и вдруг ее шляпка упала в воду. Она совсем не расстроилась, но капитан заметил потерю.
- Не волнуйтесь, мадам. Я сейчас остановлю пароход, и мы спустим шлюпку с матросами, чтобы изловить Вашу прекрасную шляпку… А потом мы отметим ее возвращение хорошим бренди… Ах, да Вы в положении, мадам… Примите мои поздравления. Давайте просто посидим на мостике. Кок Вильямс только что пожарил свежепойманную акулу. Для Вашего здоровья будет не лишним…
- Ммм акула… обожаю акул… - хихикнула Мирочка, пряча улыбку за веером.
Настроение у нее вмиг стало игривым. Она совсем забыла, что в баре ее ожидали муж и дети. В ней снова будто пробудилась бывшая куртизанка «Смычок», и ее больное воображение уже рисовало постельные сцены. И эти сцены совсем не стесняли ее. Напротив, они манили ее откровенной пошлостью, толкали в омут разврата.
- О Боже, Майкл, только не туда… - стонала она, выпячивая свою идеальную и взмокшую от пота попку и дразняще похлопывая себя ладошкой.
Голый мужчина в одном галстуке и  капитанской фуражке стоял позади Мирочки. Он держал в руках сувенирную вещь – деревянного слона, очевидно, позаимствованного у толстой немки-лесбиянки, и дул ему в хобот, точно играл в волынку.
- Granny’s goose wears the shoes, (Бабушкин гусь носит ботинки), - говорил он между каждым выдохом слова из детской считалочки, и снова вдыхал жадно воздух.
Лицо его при этом краснело от натуги, лоб морщился, точно он проглатывал кислый лимон.
- The shoes are red and stout… Who goes out? (Туфли красные и прочные. Кто в них будет водить?)
Откуда в руках голого капитана взялся этот слон? Зачем эта считалочка? Мирочка не знала, да и ни к чему ей это было знать. Она была и так безумна рада, что в ее сумасбродной головке звучали эти нудные эпические мотивы Шотландии.
«Нет… все-таки я неисправимая извращенка, – подумала она, отряхиваясь от пошлых фантазий, словно потоптанная курочка.
Капитан все еще стоял на мостике, попыхивая трубкой, и самодовольно улыбался. Он был абсолютно уверен, что эта симпатичная и немного беременная дамочка, точно пойманная рыба, уже болтается у него на крючке.
- You shouldn't worry, Captain…(Не беспокойтесь, капитан) – опять хихикнула Мирочка, игнорируя протянутую ей руку.
По-прежнему ярко светило солнце. Где-то высоко в небе парил андаманский орел, хотя Западный Сентинел давно скрылся из вида.
14. Бархатный враг
Даже живя в джунглях, с леопардом не подружишься.  Об этом помнил каждый пигмей острова, кто хоть мало-помалу сталкивался с ним случайно или, например, рано утром на главной тропе, ведущей к водопою. К тому же, этот леопард с редкими голубыми глазами был крайне осторожен и ловок, настигал обычно добычу врасплох и быстро уходил с нею в джунгли. Часто бывало, что пигмей в когтях убийцы даже не успевал испугаться и предупредить товарищей, до того была стремительна эта атака. И вот приручение такого зверя в условиях дикой природы, уже попробовавшего человечину или познавшего агрессию человека, было невозможно, и только самый безумный дрессировщик мог решиться на такое. 
Рыжая Борода не был безумным, но он отлично выучил повадки хищника. Он долго не мог понять, почему леопард обходит его дом стороной. Ловушки, поставленные по периметру, не срабатывали. В них часто попадали сами пигмеи, рискнувшие воровать мак, и Рыжая Борода расправлялся с ними не менее жестоко, чем пятнистая кошка. Дело было в том, что у зверя была фобия, возможно закрепленная в его подсознании еще в детстве, когда джунгли отступали под натиском лесорубов. Именно при стуке топора леопард предпочитал поджать хвост и забраться повыше на дерево, и каждый раз угрожающе рычать, когда белый человек перед ним брался за рукоять топора. Напротив, копья и стрелы охотников не страшили его. Леопард четко метил свои владения и пользовался беспечностью тех, кто проживал на них.
- Природа всегда берет свое и наказывает человека за беспечность, - рассуждал он, видя, как безропотно поклоняются пигмеи новому божеству. - Леопард никогда не преобразится по чьей-нибудь воле в безобидную киску, а ядовитая кобра никогда не станет дождевым червем. Зверю можно привить лишь условный рефлекс, и в данном случае пока я держу в руке топор, он боится меня и подчиняется мне.
Пигмеи острова Западный Сентинел, конечно, не знали всех этих тонкостей. Вначале, они искренно надеялись, что хищник рано или поздно исчезнет, так же внезапно, как и появился. Оказавшись в один миг на одном замкнутом пространстве с бескомпромиссным убийцей-людоедом и прежде никогда не сталкивающиеся с таким зверем, они восприняли такое явление как божью кару и вымаливали у него прощения через еженедельные жертвоприношения. Но этого было все равно недостаточно, чтобы остановить преступления. Пятнистая кошка все равно убивала, а аборигены смирились, но не потому, что не смогли оказать ей достойного сопротивления, а потому что уверовали в ее божественную сущность. К тому же, большая часть жителей плотно сидела на опиуме, который распространял среди островитян Рыжая Борода, и не могла трезво оценить угрозу исчезновения целого племени.
Потом они заметили, что при встречах с Рыжей Бородой леопард предпочитает уйти, поджав хвост, и каждый раз вздрагивает, когда слышит, как падает срубленное дерево в долине красных цветов. В один прекрасный день они пришли к нему не за опиумом, а за советом, но Рыжая Борода не спешил помогать пигмеям. Именно он один из первых предложил племени использовать для жертвоприношения одних только молодых и фертильных женщин и сам лично стал контролировать эти обряды, в первую очередь, продвигая мысль о полной гомосексуализации острова. Детей же, сирот он забирал к себе, организовывая у себя на плантации нечто вроде детского сада. В его планах было вырастить из них послушных помощников. Взрослые пигмеи ни на что, увы, не годились. В результате этой нехитрой политики на острове уже скоро почувствовался острый демографический кризис.
В глазах пигмеев белая женщина была несомненно кульминацией всего этого самоубийственного процесса. Появившаяся, как и леопард, после большой волны, Жанна, к тому времени уже заранее была приговорена на нечто подобное, так как являлась чуть ли не единственной женщиной на острове, и с ее последним уходом пигмеи считали, что кошка обязательно исчезнет.
Рыжая Борода щедро отблагодарил героином охотников, которые бросили пленницу к его ногам, и приказал им отвезти ее к логову леопарда, где обычно и совершался обряд жертвоприношения. Там все уже было готово для кровавой мессы.
Место это было в самом сердце джунглей на главной тропе, ведущей к водопою. Здесь были залежи красной глины, плохо зарастающие растительностью, и вода в сезон дождей накапливалась и подолгу оставалась на поверхности, образовывая что-то вроде болотистой низины или маленького озера. У края этого болота и стояло большое мертвое дерево с большим круглым дуплом. Когда-то в этом дупле пигмеи сделали наблюдательный пост, тщательно следя за расходованием питьевой воды на острове в сезон засушливой засухи. В нем могло укрываться легко до трех-четырех низкорослых мужчин вместе с оружием. Но вскоре это место облюбовал леопард и дупло стало одним из любимых лежанок хищника, где он мог спокойно переждать непогоду или просто поваляться, переваривая съеденную им добычу.
Именно у большого мертвого дерева с выцарапанной со всех сторон корой повелось совершать жуткий ритуал жертвоприношений. Поэтому останки человеческих тел: кости, внутренности, черепа с выдранными шейными позвонками, свисавшие по сухим ветвям, точно новогодние гирлянды и игрушки на елке, никого не удивляли. Запах тут стоял невыносимый, но леопарду это нравилось. Он любил, извалявшись в падали, отдыхать и играть здесь. Можно было часто видеть, как он носится с оторванной головой пигмея, точно с клубком, как маленький котенок, как катает ее лапами по глине, подбрасывает ее и хватает на ходу зубами, переворачиваясь от удовольствия на спину и мурлыча в лучах южного горячего солнца.
Обычно охотник подавал звуковой сигнал о том, что леопард отдыхает в дупле. Остальные посредством считалочки выбирали между оставшимися женщинами «невесту» для зверя-бога и толкали несчастную под мертвое дерево. Иногда они перебивали ей ноги или накидывали на голову травяной мешок, чтобы она была сонлива и послушна от воздействия опиума. Потом они начинали громко шуметь и, если зверь не реагировал на их шум, особо смелые из них могли подбежать к дереву и ударить палкой по стволу, пока хищник не проявит интерес к происходящему. Тогда их белые от опиума ноздри расширялись, и они огульно смеялись и танцевали свой пигмейский гопак. 
Леопард обычно бросался сверху и раздирал жертву в клочья, забирая ее на ветви, но, бывало, зверь-людоед, особенно если он был неголодным, мучил несчастного, отгрызая ему то конечности, то вырывая куски плоти и внутренностей.
На этот раз жертва была сакральна, как никогда. Жанну раздели, разыграв между собой остатки ее одежды при помощи игры рук, похожей на камень-ножницы-бумагу. На шоу пришли остатки населения острова: с десяток пигмеев. Рыжая Борода стоял в центре их и давал поручения. На его правую руку, согнутую в локте, был наложен бандаж из травы. В левой он держал каменный топор – гарантию своей неуязвимости перед хищником.
- Скажи мне что-нибудь хорошее на прощание, детка! – ухмыльнулся он, когда обнаженную Жанну стали подталкивать к мертвому дереву.
- Рэкофф, рэкофф, - кричали пигмеи.
Казалось, женщина не обращала на окружающую ее действительность никакого внимания. На ее бледном красивом лице не было замечено никаких эмоций, но не потому что ее могли накачать наркотиками, нет. Рыжая Борода хотел, чтобы жертва прекрасно осознавала, чем ей грозит встреча с хищником и была чувствительна к предстоящей и неминуемой боли. Но планам садиста не суждено было сбыться в той мере, в которой он хотел. После гибели Парвиндера  Жанна утратила интерес к жизни. Она шла спокойно и лишь улыбалась чему-то безвозвратно далекому краешками губ. Тогда Рыжая Борода вышел из себя и закричал:
- Ну и отправляйся к черту, глупая сука!
Жанна вдруг остановилась. Казалось, громкий голос рыжебородого палача все же донесся до нее, пробудив ото сна. Беглый преступник обрадовался, очевидно, рассчитывая на мольбы и просьбы о пощаде, но получил неожиданно презрительный плевок в лицо.
- Ах, вот ты как! – замахнулся он на женщину топором и даже хотел ударить ее, но грозный рык леопарда остановил его.
Зверь только-только высунул из дупла свою голову, и его голубые глаза увидели белую женщину. Присутствующие охотники задрожали и упали ниц на колени.
- Хорошо, хорошо, - сказал тогда австралиец, обращаясь к кошке. – Это твоя добыча. Я только хотел почесать ей спинку…
И он продемонстрировал в руках свой топор, но в этот раз леопард почему-то совсем не боялся вида такого оружия. Он стал спускаться со ствола дерева головой вниз и скоро спрыгнул на землю всеми четырьмя лапами, изогнув спину. Затем он в несколько мягких бесшумных прыжков очутился между Жанной и рыжебородым и показал зубы.
- Я понял тебя, блохастая кошка, - успокаивающим голосом сказал опиумный плантатор, делая шаг назад. – Я не буду тебе мешать, больно мне и надо это. Мое дело маленькое…
Леопард снова угрожающе рыкнул, нервно подергивая пушистым хвостом.  Сильная струя мочи ударила в землю под его когтистые задние лапы. Он был возбужден.
- Хорошая кошечка, хорошая… я понял, что эта твоя добыча… – повторял, как завороженный, Рыжая Борода, держа наготове топор.
Он медленно отходил, надеясь, что леопард переключит свое внимание на женщину. В конце концов, она являлась истинной жертвой, а не он. Но, отступая назад, он совсем забыл, что за его спиной стоят на коленях, уткнувшись лбами в землю, охотники, и он споткнулся об одного из них. Упав навзничь, он выронил топор в траву и больно ушиб больную руку.
- Oh, shit, (О черт!) – простонал он, пытаясь подняться, но зверь уже ринулся на него.
- Я не твоя добыча, глупая кошка! – заорал плантатор, обнявшись в смертельной хватке со зверем, пытающимся вцепиться ему в горло.
Они катались по земле, пытаясь одолеть друг друга, когда один из упавших ниц пигмеев поднялся, и его глаза наполнились тревогой. Это был тот самый «Пятница», любовник Рыжей Бороды. Он быстро натянул лук и стал целиться в сцепившихся…
- Убей его, убей! – вопил Рыжая Борода, борясь с разъяренной кошкой.
Но убить леопарда было очень сложно, и стрелок справедливо опасался, что может задеть плантатора. Стрела была отравленная, точно такая же, которая убила Парвиндера. Даже легкое ранение могло привести к летальному исходу. Он попытался сосредоточиться и хладнокровно прицелиться, выжидая удачную позицию. Ему было нелегко восстать против своего жестокого бога, зубы и когти которого терзали тело его любовника. Все было уже обрызгано кровью, Рыжая Борода прохрипел, быстро сдавая, и испустил дух. Стрела вонзилась в спину леопарда, но кошка продолжала терзать уже мертвое тело. Пигмей издал отчаянный крик и выпустил еще одну стрелу, потом другую, как вдруг почувствовал удар копьем в спину. Острие прошло насквозь через сердце, и он рухнул уже мертвым. Один из сородичей убил его как отступника и попирателя племенных верований.
- Рэкоф… - раздался их дружный одобрительный голос.
Леопард с торчащими стрелами в спине и боку издал грозный рык. Вся его морда была в крови рыжебородого. Его глаза смотрели на падающих перед ним ниц пигмеев, которые вымаливали у него прощения поклонами и вытягиванием рук кверху. Но он не мог простить им жгучий яд, который начинал отравлять его кровь. Эти двуногие существа являлись для него источником, как пищи, так и невыносимой боли. Он бросился на пигмеев и в считанные секунды расправился с каждым из них. Потом он повернул голову в сторону стоящей недалеко Жанны, равнодушно наблюдающей за побоищем. Как он мог забыть о белой женщине? Взгляд его красивых голубых глаз упал на нее, но вместо оскала смоченных кровью врагов зубов, он вдруг издал жалобный рык. Он словно извинялся перед ней за такую вот сложившуюся ситуацию. Затем он сделал прыжок в ее сторону и замер перед ней, повернувшись боком и показывая красивый рисунок своей шкуры. У него еще хватало сил, чтобы убить последнюю жертву.
Жанна положила ему ладонь на спину и выдернула стрелу. Она была неглубока.
- Ну чего медлишь, пушок? – улыбнулась она, обращаясь к опасному хищнику. – Или ты никогда не видел обнаженных белых женщин?
Леопард рыкнул, и его ноздри расширились, точно он уловил какой-то интересный запах. Казалось, он сам не понимает, что с ним происходит. Он снова пометил землю и принюхался к женщине. Затем он лизнул ей языком колено… И вдруг перевернулся на спину и поднял все свои четыре мощные лапы, словно сдавался перед ней или приглашая поиграть. Ему, несмотря на раны, было так хорошо. Он как будто показывал, что счастлив. Он снова встал на лапы и, обойдя женщину, стал вылизывать ей ноги и припадать перед нею, опуская свою клыкастую морду ей в пах…
Жанна погладила леопарда за ухом, и леопард заурчал, словно это был обычный домашний кот, пришедший на ласку хозяйки… Затем он присел на задние лапы и закрыл от удовольствия глаза. Две стрелы, выпущенные мстительным любовником плантатора,  так и торчали в боку зверя.
- У тебя такая бархатная шкура, - похвалила урчащего леопарда женщина и присела рядом.
Жанна не понимала еще, почему зверь не убил ее, а позволил ласкать себя перед собственной гибелью... Только потом, идя по пляжу навстречу новой судьбе, до нее дошло озарение.
Известно, что в животном мире запахи являются своеобразным языком общения. Своим запахом звери помечают территорию и тем самым защищают свои интересы. И, наоборот, для сокрытия своего присутствия, например, готовясь к скрытой охоте, хищники часто валяются в падали и экскрементах других животных, чтобы отбить собственный запах и не быть узнанным.
Но самый важный запах в жизни любого половозрелого самца – это запах самки, готовой к спариванию. Создатели Chanel «Tigresse, plus de f;rocit;» (Шанель, «Тигрица, больше свирепости!) вряд ли предполагали, добавляя в состав туалетной воды мочу течной тигрицы, что таким образом спасут бедную женщину от леопарда-людоеда. Он просто учуял в ней самку и проявлял знаки внимания, характерные для ухаживания.

15. Огонь надежды
Небольшая группа детей целеустремленно шла вдоль пляжа. Иногда волна набегала на берег, и мочила им ступни, но они даже не отпрыгивали от нее. Некоторые из них еще помнили своих родителей, но помнили смутно, в каких-то кровавых и жестоких очертаниях старого дикого мира. В память об этом мире на их коротких шеях еще висели бусы из камней и ракушек, но от всех пережитков прошлого им суждено было в скором времени избавиться. Они еще не знали об этом, солнце слепило глаза, ветер обдувал их исхудалые чумазые лица. Впереди детей шла высокая белая женщина, облеченная в шкуру леопарда. Она возглавляла группу и вела на утес. Красивый пушистый хвост волочился по песку, оставляя длинную полосу.
- Не отставайте, дети! – оборачивалась иногда эта женщина в шкуре хищника, и дети ускоряли шаг, словно понимая ее русскую речь.
Нет, они не боялись ее, но, глядя на это красивое и измученное страданиями лицо, просто не могли ослушаться. Их взгляд становился сосредоточенным и серьезным. Они спешили за этим пушистым хвостом, семеня ногами, старались не отставать и не разочаровывать свою новую мать.
Все взрослые на острове погибли или умерли, и дети, оставшиеся без присмотра, быстро признали в ней лидера. Она лишь показала им, как встать в пару и взяться за руки, и они сами пошли за ней следом. Никто не знал, куда она их ведет, но понимал даже своим первобытным сознанием, что им предстоит увидеть нечто важное в жизни. Более маленьких детей несли на руках. Их было немного. Жанна несла самого маленького, которому от сил не было и года. Малыш по привычке пытался нащупать губами сосок женщины, но молока не было, и он плакал. Возможно, он был обречен на смерть, но Жанна не могла оставить его умирать в джунглях. Вскоре они все подошли к перешейку, который соединял каменистый утес с остальным островом. Первая на него ступила женщина. Она стала перешагивать через поваленные ветки, и дети последовали послушно за ней следом. Иногда они переговаривались между собой на непонятном наречии, больше похожим на лай собак, гоготание и шипение кошек. Женщина обращалась к ним на русском.
- Не отставайте, дети. Теперь я Ваша новая мать. Вас ждет огонь надежды.
Там на вершине утеса действительно был сложен большой костер из сухих веток. В окружение скелетов он ждал своего часа.
- Не бойтесь, дети! Это Ваш отец, - сказала она двум испугавшимся девочкам, которые стали прятаться за спинами других детей.
Все они боязливо смотрели на тело человека, заваленного сухими ветками и копнами сена. Оно лежало на спине с отрытыми глазами, а на открытой ладони все также блестел золотой крестик. Это был молодой сикх Парвиндер, погибший в неравном бою с дикарями, отцами и старшими братьями этих детей. Выжившие ребята не знали об этом, и смотрели на мертвеца со скорбным почтением, копируя эмоции на лице своей новой матери.
- Это Ваш отец, - снова повторила женщина и передала маленького мальчика в руки более старшего ребенка. – Запомните этот день, хорошенько запомните все, что будет происходить здесь.
Затем у нее в руках появился флакон французской воды и она, сфокусировав через него свет солнца, направила огненную точку в пучок сухой травы. Через мгновение дети увидели дым и встали инстинктивно на колени, точь-в-точь как делали их отцы, когда видели что-то необъяснимое.
- Это огонь надежды, дети! Пусть каждый из вас сорвет с себя свои бусы и бросит в этот огонь.
Пламя быстро разгоралось, охватывая все, что попадалось на его пути. Сухие ветки затрещали, дым окутал утес и пошел стелиться по бирюзе моря. Жар от костра стал невыносимым, и все поднялись  с колен и отошли на несколько шагов. Жанна сорвала с маленьких детей бусы и амулеты и бросила в пламя, остальные дети последовали ее примеру, совсем не сожалея об этом.
- Гори, гори, огонь надежды! – воскликнула белая женщина. -  Клянусь перед твоим священным ликом, что воспитаю этих несчастных сирот настоящими людьми, чтящими любовь. И пусть все сомнения сгорят в пламени этого костра, и начнется новая эра… Скоро на этом месте мы построим храм любви, где каждому из вас будет отведено свое особое место. Ваш отец будет гордиться Вами, и пепел его мы развеем по морю, но никогда, никогда мы не сможем развеять любовь его бессмертного сердца. Она будет гореть в нас силой этого огня, и свет этой любви мы будем нести другим людям.
Ее слова вдруг заглушил рокот. Большая птица вылетела из-за края утеса и зависла над морем в нескольких метрах от костра. Это был вертолет… Его лопасти разрубали дым, в кабине машины можно было увидеть индийских военных и белого человека в штатском.
Жанна узнала в нем своего мужа, но на ее лице не дрогнул ни один мускул.
- Смотрите, дети, - закричала она, совсем не обращая внимания на вертолет, стараясь перекричать его рокот. – Огонь надежды разгорается сильнее и сильнее. Его не затушить ни силой оружия, ни подлостью людей. Запомните этот день. Запомните, что сегодня вам говорила мать…