Много странных сущностей мне предстоит найти –
и каждому нужно будет дать имя.
Беда, если сущность не уложится в это имя…
А. Лазарчук
1. Две правды
Еще номиналисты древнего Китая постановили, что выразить истину словами можно только тогда, когда эти слова истинны. Печально, что они не поделились с нами простым рецептом как отличить истинные слова от ложных; и нам приходится догадываться… То есть – прибегать к помощи интуиции, которую номиналисты яростно отрицали. Смешно, правда?
«Когда имена правильны, а слова совершенны, – записано в "Гуань-цзы", – совершенномудрые могут пребывать в недеянии».
«Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований, – поясняет эту мысль Конфуций. – Можно ли без труда сказать о том, что сложно сделать? Древние предпочитали молчать, опасаясь, что могут не успеть за словом. А говорит ли Небо что-нибудь? Говорит ли Небо что-нибудь?».
Истина или не истина, но говорить правду – значит «называть вещи своими именами»; так постановил русский язык и зафиксировал фразеологический словарь. Есть ли у вещей чужие имена?
В человеческом мире относительной лжи общество нисколько не ценит личные мнения человека, считая их – если и не ложью, то по крайности блажью или глупостью. «Это было ваше личное мнение, – торопливо перебивает ведущий. – А теперь послушаем приглашенных экспертов». Надо сказать, что и разобиженная личность не остается в долгу, полагая общепризнанные истины суевериями, предрассудками, а во многих случаях – просто ложью.
Субъективная истина личности – совсем не то, что объективная истина общества, их и рассматривать надо отдельно. Но делать этого мы сейчас не будем, потому что на повестке у нас вопрос: как примирить их друг с другом – или хотя бы совместить. Где-то внутри этого вопроса находится проблема общения, а еще глубже, как в матрешке, – проблема понимания… но сначала надо рассудить общество и человека: кто из них прав, кто истину глаголет? По счастью, в этом споре – и этом конфликте – имеется беспристрастный арбитр, с которым вынуждены считаться обе стороны. Обыкновенный человеческий язык – он не даст соврать и поможет докопаться до правды. Без него мы не можем защитить свою истину или опровергнуть чужую.
Не просто слова, которые «прочнее живого и мертвого», властвуют в инфосфере, но законы языка, его непостижимая внутренняя логика. Классики марксизма, например, постановили, что материя первична, – а язык не позволяет им этого. Дескать, «бытие определяет сознание» – и «поди пойми, кто там кого определяет», как говорил Лукин. Или, может, вовсе друг друга – как и положено по диалектике. Язык препятствует и предписывает не только в сфере общих идей, но по всему спектру логосферы, вплоть до быта, где – еще один пример – попытка похвастать будущими успехами вызывает дружный смех: «Я тебя победю… то есть побежу!»
Но как прибегать к защите этого судьи?.. Помните, что говорил Конфуций? Для того, чтобы вынудить общество считаться с твоим словом, надо ценить это слово самому – вот, что означает цитата. Дай вещи свое имя – и оно будет истинным. Только для тебя? Это сложный вопрос, вопрос по существу.
2. Относительное одиночество
Информационное поле ноосферы создается отдельными событиями с участием отдельных людей; информация о нем стремительно распространяясь во все стороны, как волна, быстро гаснет, теряет точность и достоверность. Такой информации мы не понимаем, а признаем только «знаковую», которая линейно распространяется по контурам и каналам передачи. Что это такое? Корпускулярные свойства информации проявляются тогда, когда она имеет адрес. Устойчивые информационные пакеты потому и называются «сигналами», что сигналят адресату: «Это тебе!»
Каналы общения и контуры передачи информации вообще не обязательно материальны, они проложены не только через физическое пространство, но и через смысловое. Мое общение обеспечивается не только и не столько даже моей мобилкой и симкой, сколько персональным номером абонента – моим и адресата. Распространяясь во все стороны, информация принимается только там, куда она предназначена.
Но пределы применения чистой «знаковой» информации ограничены ее точностью; и это зависит от источника. Она только тогда информация, когда имеет смысл. Насколько удается в источнике привязать смысл к знаку, настолько устойчив сигнал; эта связь неизбежно ослабевает по пути прохождения, и слабо акцентированный сигнал «угасает». Поэтому проблемой коммуникации является устойчивость сигнала, которая во многом решается его точностью – она и является темой публикации; надеюсь читатель это уже понял.
Абстрактная информация (смыслы) хорошо распространяется в смысловой среде и сразу гаснет в знаковом поле. Ну, и со знаковой все обстоит так же – только навыворот. Инфосфера – это среда распространения информации, в которой форма (знак) и смысл представлены на паритетных началах («социальная информация»), – и притом в устойчивом единстве, вот что важно. Наибольшую устойчивость имеет информация, выраженная знаками языка – не обязательно бытового, не обязательно литерами и фонемами алфавита; но именно они наиболее распространены. Потому, кстати, социальная информатика и ограничивается логосферой, что на периферии явно выраженного словесного потока распространяется более детальная, но и более аморфная информация, которую можно отслеживать.
Направленность вербальной (словесной) информации обеспечивается стандартным образом: настроем на одну волну. «Ты меня не понимаешь!» – «Потому что ты так объясняешь». И оба собеседника по-своему правы, у каждого из них своя несущая частота общения (свой настрой) – которую им хотелось бы навязать собеседнику. Но сам факт общения важнее, и если им не мешают принципы, оба включают АПЧ, настраиваются на одну волну и начинают понимать друг друга.
Труднее общаться людям, которые вообще мыслят в разных диапазонах. Большим или меньшим усилием воли можно переключать регистры, но тогда все меняется: ты чувствуешь себя в гостях и начинаешь относиться к собеседнику как к объекту – информацией становится не его слово, а он сам. Как он мыслит, чего хочет, чем может быть полезен – сейчас, пока ты в гостях, в чужом диапазоне мышления. Ты исследуешь его.
Вот зачем людям надо согласие: чтобы ожидать сигнала – и получить его. Согласие – это просто «несущая частота», на которой мы получаем сообщение. Но сам сигнал должен быть информативен – то есть, противоречить твоим представлениям и ожиданиям. Иначе информационного обмена не происходит, отношения не завязываются. «Благородные люди и при разногласии находятся в гармонии, – трактовал тему Конфуций. – У низких же не может быть гармонии и при согласии». Проблема общения возникает из человеческой потребности в духовном развитии, которое может быть только взаимным (любое развитие, любой системы) – это закон природы. Как правило, собеседники расходятся по домам, усталые и довольные друг другом – и оставаясь при своем первоначальном мнении. Разговор – или дискуссия, или спор, или даже скандал – дают человеку возможность и повод найти точные, истинные слова для своих мыслей. Увязать форму со смыслом. «С точки зрения истины, нет индивидуальных сознаний, – говорил Михаил Бахтин. – Человеческая мысль становится идеей только будучи воплощенной в чужом голосе».
Все это на уровне подсознания – люди не очень хорошо представляют, что они ищут. А ищет каждый – своего собеседника. И, если хотите, своего общения, каждый понимает это по-разному. Свой образ собеседника, свой образ общения, своя тема... С какой вероятностью все это может совпасть?
Тоска по пониманию, однако, дело обоюдное. Ты хочешь, чтобы тебя понимали? Тогда попробуй понять кого-то другого. Например, того же Конфуция, который говорил: «Глупец жалуется, что люди плохо знают его – а мудрый сетует, что он плохо знает людей». Философия относительного одиночества глубже, чем открывается первому взгляду, замечающему только эту внешнюю взаимность. За стремлением творческого самовыражения стоит стремление понять этот непостижимый мир – начиная с самого, как представляется, легкого: с понимания другого человека, такого же, как ты.
– А впрочем, кто теперь знает, что такое одиночество! – скептически восклицает Ниче.
3. Фактор контекста
Поставим вопрос так: что обеспечивает устойчивость сигналов в ноосфере? Смысл слова ограничивается контекстом – так и создается его истинность вообще. Вот, что поддерживает целостность сообщений, не дает им раствориться, как струйке дыма, в каналах коммуникации – контекст. Точное соответствие слов тому смыслу, который вкладывает в сообщение источник информации, переносит смысл вместе со словами без искажений или несмотря на них. По той же причине, кстати, и невозможна «тепловая смерть» Вселенной: кроме направленной к хаосу суверенной материи, есть еще суверенная идея, которая стремится к порядку. И есть контекст, который поддерживает их единство.
В свете этого обстоятельства на первый план выступает проблема, имеющая прямое отношение к теме «истинных имен»: классность аппаратуры, под которой автор понимает разум собеседников. Их способность выразить и воспринять мысль за словами. Точный выбор лексических, фразеологических, синтаксических (продолжать?)… и даже фонетических средств изложения мысли имеет решающее значение при формировании контекста сигнала. Любая ошибка или неточность сразу повышают его дисперсию и делают сообщение маловразумительным или неудобочитаемым. Выбор синонима, речевого оборота, построение фразы, ее стиль – все работает на смысл сообщения. Но все эти выборы надо еще согласовать друг с другом в тексте. Чувство логики языка – это рефлекс на уровне инстинкта. «Это сложный акробатический трюк», которому обучают с младых ногтей, и оно (чувство) остается на всю жизнь, как резьба на камне. Конечно, одного инстинкта мало, чтобы владеть искусством слова; раскрывать перед слушателем небанальный смысл общеизвестного и излагать оригинальные мысли доступным языком – этому учатся всю жизнь. Но: «Чувства не обманывают, обманывают суждения», – так говорил Гете.
Как известно, искажение сигнала происходит не только на передаче, но и на приеме. И качество восприятия равноценно способности выразить мысль. Дар понимания есть почти исключительно искусство осознать контекст за стеною слов. Однако, на этом передача информации только начинается, поскольку эта информация – «социальная».
«Понять – значит упростить». Трудно спорить с классиками, но в таком случае упрощенная чужая мысль сразу становится основой для создания своей собственной идеи. Человек усложняет ее по-своему и по-своему формирует контекст. И – так или иначе – передает ее другому… то есть, уже третьему… или десятому – пока хватает точности первоисточника. Насколько этот римейк отличается от прототипа? А настолько, насколько удается упростить. Самые глубинные, корневые смыслы, обычно именуемые «эмоциями», вообще нельзя оторвать от их словесной формы: попробуйте пересказать своими словами стихи Блока или Мандельштама; надо только обращаться к первоисточнику. Поэзия, как бог, не признает посредников.
Таков механизм распространения и устойчивости – и обработки! – линейной («корпускулярной») информации в обществе: от узла к узлу, от человека к человеку; изменяясь по пути, – но не теряя истинности. Поскольку понимание – а равно и воссоздание мысли другого человека как своей собственной идеи, – это тот самый духовный опыт, мгновенный и элементарный, в котором рождается истина человеческого бытия.
Слова не могут быть «истинными» или «ложными» сами по себе, абсолютно. Они таковы только относительно контекста; в частности, ложь – это выпадение из контекста. К счастью, именно ложные сообщения сразу гаснут в инфосфере. Но, к сожалению, не все – это зависит от «диапазона». Наш разум умнее нашего сознания, он воспринимает всё, в том числе – против воли человека и мимо его внимания. Но в этом случае мысль, которую хотел сообщить нам собеседник, так и остается его собственной мыслью. В сущности, это вопрос свободы – свободы мышления, свободы воли и свободы совести. Поэтому информация распространяется только в той среде, которой она адресована.
Таким образом (кратко подведем итоги): информация в обществе распространяется направленно, обрабатывается по пути и находится в пределах своей структуры, пока не будет полностью обработана, перекодирована и направлена другой подсистеме. Общество как ноосфера – информационная система для обработки социальной информации. Вот почему наши мысли, как говорила Маринина, «рано или поздно достигают нужных ушей»; наш персональный жизненный опыт, наши чувства, наши идеи не исчезают, не гаснут, как волна на глади озера. А если наши слова истинны, сохраняются и они.
Многое из того, что автор сказал о диалоге, справедливо и в общем случае; слова «собеседник», «сообщение», «источник» и т.д. надо понимать широко. Но полноценного диалога в общем случае не выйдет. Обратный сигнал от аудитории воспринимают только вожди, одаренные «харизмой» – то есть способностью обрабатывать волновую информацию за пределами семантического потока. Поэтому мы и ищем аудиторию, в которой наше слово поймут, где оно вызовет интерес.
«На какого читателя вы рассчитываете?» – спрашивают меня как автора. Хороший вопрос, по существу; и я воспользуюсь поводом, чтобы ответить. (Чего там! Все равно публикация безнадежно растянута.) На того, кто дочитает мое эссе вот до этого места; кто способен осознать вот такой контекст – который даже автор не в состоянии упростить.
4. Функция науки
Сложные идеи вообще трудно воспринимаются. (Свежая мысль, правда?) Но не всегда потому, что сложны сами идеи. Просто текст – по той или другой причине – не преодолел «порог коммуникации»: попросту говоря, автор не нашел точных слов для выражения своих мыслей. Но это зависит, повторяю, не только от автора, но и от слов.
Если внимательно вчитаться в смутные места из рукописей и трудов мыслителей прошлого, можно обнаружить немало вполне современных и даже банальных идей, не преодолевших такого «порога коммуникации». Потому что точных слов тогда просто не существовало в языке. А идеи были – и чтобы выразить их хотя бы для самих себя, их авторы придумывали нужные слова прямо по ходу мышления, строили собственные метафоры и другие тропы… Историк науки должен быть поэтом.
– Кто же был так жесток, что вложил в меня любовь и ненависть, страх и тоску, жалость и стыд – а слов не дал? – спрашивает в отчаянии Татьяна Толстая.
– Тот, кто их создает, кто же еще?
Считается, что язык рождается в конфликте бытовой и литературной речи – но это только то, что можно увидеть на поверхности процесса. Я приглашаю читателя заглянуть в его глубины.
Новые времена создают новые смыслы – а что такое смысл без формы! И новые формы требуют новых имен. В бытовой речи все чаще мелькают не знакомые старшим поколениям слова, возникающие «тренды», – то есть, актуальные тенденции, – все громче заявляют о себе. Наивно думать, что понятия могут «кристаллизоваться» и войти в язык, в словари, в энциклопедии просто по ходу вот такого «трендения». Современный язык не рождается в быту, повседневное общение для этого просто не приспособлено – на то в социуме имеется специальная система, которая называется «культура».
Она начинает с того, что отсеивает спам. Гаснут слова-однодневки молодежных жаргонов, замыкаются в себе профессиональные сленги, вытесняется на улицы желтых фонарей арго ненормативных капсул… (За одним, впрочем, характерным исключением – которое доказывает общее правило.) И если что-то прорывается в литературный язык, то потому, что несет в себе новый смысл, который нельзя выразить по-другому. Но это еще только исходный материал для развития речи. Сначала слово становится «культурным трендом» – и опять запросто может угаснуть. Но даже в том случае, когда оно обрастает смысловыми связями, «кристаллизация» еще не завершена. Ему предстоит еще выйти в люди вместе со своим «эгрегором» (контекстом) и быть принятым широкой общественностью. В принципе, это тот самый процесс обработки социальной информации, который мы изобразили выше; и это дает нам основания считать причиной такой устойчивости слова его точность. «Истинность имени».
«Точная наука» – это мокрая вода. Неточное знание называется беллетристикой – и ему своя честь, своя функция. А функцией науки является именно точность, и это прекрасно отслеживается в семантическом потоке. Преодоление хаоса и дисперсии, установление порядка и системы. Наука и сама система по превращению аморфных бытовых слов в эффективные литературные средства выражения мыслей. Аморфность и дисперсия материала обусловлены прежде всего структурой мышления и речи, характерных для той среды, в которой эти слова рождены. Но уровень точности бытового и литературного языка недостаточен для целей науки; и она устраняет эту дисперсию путем критического отбора.
«Поскольку появились имена, – записано в "Дао дэ цзин ", – нужно знать предел их употребления. Знание предела избавляет от трудностей».
Не сказать, что эта точность дается легко. Первоначально ограничив пределы истинности культурных идей и практических фактов – и создав таким образом исходную базу данных и идей, – наука изменяет и смысл слов, которыми они выражены. Так возникают научные термины – четкие, но узкоспециальные. Преодоление этой узости начинается с совершения таинства ассонанса.
«Язык науки двойствен, – говорит Лев Гумилев, – он лишь на одныу половину является языком теоретических понятий, а на другую – языком наблюдений, который с трудом переводится на первый.»
Этот «перевод» и составляет семантическую функцию научного знания. Увязав смыслы и формы, исследователь создает контекст научной истины. Наука раздвигает рамки знания, устраняя по пути диссонирующие «избыточные сущности»; к числу которых относятся и предрассудочные толкования слов – когда рамки научной истины выходят за пределы собственно науки. Конечно, точность знания и истинность слов снижается по мере расширения этих рамок на все более широкие (и дисперсные!) слои населения, но зато возрастает качество мышления широкой общественности», и это тесно связано с точностью языка. Образно говоря, в Википедии появляется еще одна страница. Рассеянные в инфосфере аморфные кодоны («теги») кристаллизуются вокруг достигнутой наукой конвенции, удостоверяющей истинность имен – а также глаголов, прилагательных и других частей свободной, могучей и единой речи.
Слова рождаются в толпе, но создают их смысл мыслители, прямо по ходу мышления. То и другое называется: «Язык создается народом» – то и другое.
Общество не сможет понять истинного смысла происходящих событий, пока творческая элита не создаст точные слова для этого смысла; пока не назовет его истинные имена. В полной мере это относится и к демонам, бесчинствующим в обществе.
2019