Однажды Папоид и Писсуарий пришли к Папе и сказали ему:
– Папа, нам нужна женщина.
Папа обалдел, но постепенно вспомнил, как вчера Папоид и Писсуарий варили борщ и как Писсуарий при этом находчиво заменил свеклу марганцовкой… И про циклопических размеров отчет вспомнил, к которому еще и не притрагивался…
– А то Жмонку столько пыли не переварить.
Так что Папа почти согласился с насущной потребностью в женщине. Но виду не подал.
– Это крайняя мера, – сказал он…
И пошел варить пельмени.
А Папоида и Писсуария усадил за учебник русского языка.
Они – полистав, пошептавшись – попробовали, конечно, организовать пикет у дверей кухни, – но принесенный для пущей массовости Подбочонок то и дело уползал в неизвестном направлении, а Жмонок хоть и стоял, где ему было велено, но стоял с таким дружелюбным видом, что на корню губил весь оппозиционный замысел.
– Жмонок, – досадливо сказал Писсуарий, – ну, вот какого фига ты такой… приветливый? Тебе что, мешок клюквы оттуда несут?
Жмонок посмотрел, не несут ли, увидел Папу – и застенчиво улыбнулся.
– Ну, знаешь, – не выдержал Писсуарий… – Знаешь, что с такими в политических интересах делают?
– Что? – простодушно спросил Жмонок.
– ВЫ-ЧЕР-КИВАЮТ!!! – беспощадно отчеканил Писсуарий – и стал ждать эффекта…
Но Жмонок вместе с грузовичком уехал к Папе – спросить, где находятся политические интересы и не грустно ли, когда тебя вычеркивают, – и весь эффект увез с собой.
Папа выслушал Жмонка и, забыв посолить пельмени, сказал:
– Ты, главное, не бойся. Это грустно – когда тебя вычеркивают, и даже страшно иногда, но ты все равно не бойся, Жмонок. Я никому не позволю тебя вычеркнуть. И Писсуарий не позволит. И Папоид…
– Еще как позволю! – заявил непримиримый Писсуарий.
Тут Папа совершенно забыл про пельмени – и вспомнил только тогда, когда Жмонок успокоился, Папоид засел за одушевленные и неодушевленные имена существительные, Подбочонок был найден и повязан новым слюнявчиком, а Железный Писсуарий стоял в углу и не то от скуки, не то из классовой мести демонстративно ковырял в носу…
Однако содержимое носа быстро исчерпалось, и, не способный к длительному бездействию, Писсуарий начал многозначительно рассуждать о том, что «в приличных домах людей, между прочим, по углам не распихивают»…
– Потому что человек – он, между прочим, не фикус, чтоб в углу стоять…
– Папа, – перебил его монолог Папоид, – если «кто» – это, получается, одушевленное?
– Вроде того, – сказал Папа.
– А вот «пуп», например…
– Чтуп, – с готовностью отозвался Писсуарий. – Неодушевленное.
– Папа, – начал было Папоид…
– Ктопа, – сказал Писсуарий. – Одушевленное.
– А я не тебя, между прочим, спрашивал…
– Во-от! – торжествующе поднял палец Писсуарий. – Вот, пожалуйста. И углы, между прочим, никто им не начиняет! А меня, который, например, лично против Жмонка ничего не выступал, а просто хотел, чтоб он понял, что не все такие добрые, как мы…
– Писсуарий, – укоризненно сказал Папа, – не…
Но тут раздался звонок домофона.
– Да, – сказал Папа, сняв трубку… – Здравствуйте.
– …По объявлению?! – удивился он. – Но мы не давали никакого…
– …Да, это наш адрес, – подтвердил он. – Но мы…
– …Ну, конечно, – согласился он, – конечно…
И открыл для кого-то входную дверь.
Этот «кто-то» оказался озябшей девочкой с растрепанными косичками. На вид ей было лет двенадцать, и любой, кто взглянул бы на нее, сказал бы, пожалуй, что ей не мешало бы сбросить килограммов пять, – словно кто-нибудь его, хама, спрашивает!.. А еще у нее был нос картошечкой, прямой ясный взгляд из-под светлой челки и решительные «взрослые» манеры.
– Вот, – сказала она…
И протянула Папе листок:
Срочно требуеца женьщина для борща. И для стирки.
И чтобы пыль вытирать.
Взамен можно жить в комнате у Подбочонка.
Но на комп не расщитывать. И не ябедить.
Обращаца по адресу… –
и дальше, действительно, следовало: аллея Поликарпова, дом 3, корпус 1, квартира…
– Папа, – виновато сказал Папоид… – Я это, второй угол освободил.
– Молодец, – сказал Папа. – Располагайся.
– Я Ктоночка, – сказала гостья. – Я умею варить борщ и кашу. И рассольник. И стирать. Я хозяйственная.
И протянула Папе решительную ладошку.
– Ну, что ж, – сказал Папа… – Добро пожаловать. Проходи. Будь как дома. А этот Союз Писателей пускай пока в углах постоит.
И пока этот самый «Союз Писателей» стоял по углам, предоставил Ктоночке очень удобно устроиться в комнате Подбочонка, где к услугам Ктоночки оказалось все, что только в этой комнате ни нашлось – включая самого Подбочонка, которому Ктоночка очень ловко сменила слюнявчик.
– Давай я еще на горшок его посажу, – сказал Папа…
– Уже поздно, – со знанием дела сказала Ктоночка.
И унесла Подбочонка в ванную.
А потом, действительно, сварила кашу (с изюмом), помыла посуду, подмела пол, вытерла пыль, отчистила кетчуп с холодильника… – и, наконец, сделав паузу – обводя квартиру цепким стратегическим взглядом, – обнаружила тихонько игравшего со своим грузовичком Жмонка.
– Вот и Жмонок, – сказала она. – Привет. А ты любишь чистоту?
– Люблю, – сказал Жмонок.
– А давай мы тебя искупаем, а?
Жмонок смутился: он не знал, умеет ли зеленая скрепка плавать. Сам он не умел.
– С него трусы, между прочим, снимать нельзя, – объявил Писсуарий.
– Ты чего хоть? – немедленно отозвался Папоид. – Без трусов – это мыться. А купаться – в трусах.
– Не фига, – возразил Писсуарий. – Без трусов тоже можно. Если фигура позволяет.
И решительно заявил:
– Мы Жмонка никогда не купаем.
– И не моем, – поспешно добавил Папоид. – Мы его в тазу замачиваем, а потом сушим на батарее.
А Писсуарий подчеркнул:
– В трусах.
– Разберемся, – сказала Ктоночка.
И увела Жмонка в ванную. Он шел послушно, но на всякий случай прикрывал ладошкой свою зеленую скрепку: он не знал, умеет ли она зажмуриваться от страха.
Писсуарий проводил их долгим взглядом и вздохнул.
– Ты чего? – удивился Папоид.
– Ничего, – сказал Писсуарий.
Но мрачно предрек:
– Так она тут со всех трусы поснимает.
– Может, и нет.
– «Может»! – передразнил Писсуарий. – Посмотрю я на ваше «может» с голой задницей.
Он решительно вышел из угла и огляделся. Объявление лежало тут же, на столе:
…на комп не расщитывать. И не ябедить.
Писсуарий взял его. Взял карандаш. Прицелился. Твердым почерком дописал:
И трусы не снимать.
– Вот так-то, – и повернулся к Папоиду.
– Запомни, – сказал он, – женщина – это крайняя мера.
А Ктоночка между тем рассказывала Жмонку про антисанитарию, бактерии, смертельные заболевания и тяжелые осложнения после них. Жмонок сидел замоченный в тазу (а потом сидел на батарее – сушился), трогал зеленую скрепку, оптимистично блестел калошами и смотрел на Ктоночку во все свои большие доверчивые глаза – и ему очень нравилось, что на носу у нее веснушки, а под носом след от кетчупа. Он-то, похоже, знал толк в женской красоте.