Отступление ХХ корпуса и бой у Махарце.
(Продолжение. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2019/02/04/721)
Напомню, вкратце, о событиях, предшествовавших окружению дивизий ХХ армейского корпуса в Августовских лесах.
Зимнее наступление 8-й и 10-й германских армий против 10-й русской армии Северо-Западного фронта в Восточной Пруссии (с 25-26 янв.(7-8 февр. по 7-8(20-21) февр. 1915 г.) закончилось окружением и разгромом XX армейского корпуса на подступах к крепости Гродно. (В германской традиции получило название «зимнего сражения на Мазурах»).
Штаб Северо-Западного фронта ожидал наступления немцев на Варшаву, где после боев (в декабре 1914 г.) установилось временное затишье. С 1 января 1915 г. атаки противника возобновились, интенсивные бои продолжались вплоть до 5 февраля.
Штаб Северо-Западного фронта и Ставка требовал от 10-й армии генерала Сиверса активных действий, которые отвлекут на нее внимание противника от левого берега Вислы.
7(20) января 1915 г. главнокомандующий СЗФ генерал Рузский приказал Сиверсу начать движение на его правом фланге, который занимала Вержболовская группа.
Для выполнения приказа командующего армией, командиру III-го армейского корпуса генералу Епанчину пришлось собирать все, что было более или менее боеспособно, в некое подобие кулака, растягивая в тонкую линию и без того вытянутые части по фронту, который увеличился еще на 30 верст.
Атака удачно началась, но уже на второй день была остановлена противником. В руководство группой вмешивалось три штаба: Верховного Главнокомандующего, Северо-Западного фронта и 10-й армии, что неизбежно приводило к беспорядку.
Тем временем германские войска постепенно концентрировались на флангах армии Сиверса, где Гинденбург планировал совершить двустороннее окружение значительной части русской 10-й армии.
29-30 января 1915 г. немцы предприняли новую атаку на Бзуре, активно используя новые средства борьбы – газы и огнеметы. 31 января 1915 г. в районе Болимова была проведена первая в истории войны масштабная газовая атака. Ставка царского Главковерха приняла эти действия за генеральное наступление и начала экстренную переброску туда резервов
Однако к 5 февраля германское командование посчитало, что главную свою цель (отвлечь внимание русских от операции в Восточной Пруссии) достигло и прекратило свои атаки на фронте в Польше.
25-26 января (7-8 февраля) 1915 г. 8-я и 10-я германские армии перешли в наступление против флангов русской 10-й армии. На левом фланге фронт Сиверса был прорван практически сразу.
(Для Сиверса и Рузского это немецкое наступление оказалось полностью неожиданным, хотя еще 23 января (5 февраля) 1915 года на убитом германском офицере было обнаружено письмо, в котором говорилось о сборе значительных сил в Восточной Пруссии.
Данная информация была немедленно направлена в Ставку. В этот день в Барановичи прибыл Николай II. Однако положение на фронте 10-й армии не вызвало беспокойства. Все внимание Ставки и царя привлекали к себе события на Бзуре, Равке и в Карпатах).
Ночью 26 января(8 февраля) Сиверс сообщил начальнику штаба Северо-Западного фронта о том, что при сложившихся обстоятельствах не видит возможности перехода в наступление и для ликвидации успеха немцев на своем левом фланге нуждается в немедленной поддержке. Последовал отказ по причине отсутствия резервов.
Тогда Сиверс отдал приказ о снятии с позиций своей осадной артиллерии и предложил генералу Епанчину готовиться к отступлению его корпуса на позиции у Сталупенена.
27 января(9 февраля) командиру XX-го корпуса генералу от артиллерии П.И. Булгакову было приказано к утру 29 января(11 февраля) занять позиции у Гольдапа и Грабовена.
Булгаков не осознал грозящей его войскам опасности и был уверен, что ему предоставили возможность отличиться при обороне своих позиций, тем более, что немцы не преследовали отступавших. Командование 10-й армии не рискнуло пойти на одновременный общий отвод войск всех своих корпусов с занимаемых ими позиций.
9 февраля немцы оттеснили кавалерийскую группу генерал-лейтенанта Е.А. Леонтовича и устремились в тыл Вержболовской группы.
III-й корпус без приказа начал беспорядочно отходить за Неман.
56-я резервная дивизия Вержбловской группы расположилась в Эйдкунене и Вержболово без охранения, в результате чего она была захвачена врасплох 78-й резервной дивизией немцев и разгромлена.
Епанчин и его штаб утратили контроль над отступавшими войсками.
Утром 29 января(11 февраля) две отходившие дивизии III-го корпуса вышли на одну дорогу и перемешались, прекратив свое существование как боеспособные соединения.
Днем 11 февраля Вержболовская группа пришла в полное расстройство и устремилась на Ковно, из пехотных частей корпуса за Неманом собралось поначалу около 5 тысяч человек.
«Благодаря» пассивности и безынициативности командира кавалерийской группы ген. Леонтовича, наша конница после отхода также перестала играть роль в сражении.
До 2(15) февраля конный отряд из двух кавалерийских дивизий, выведенный на правый берег Немана в Олиту, утратил связь со штабом армии и попросту бездействовал, хотя мог бы оказать значительную помощь окруженным частям ХХ армейского корпуса. Удивительно, что штаб 10-й армии за это длительное время так и не удосужился наладить связь с этой мощной кавалерийской группировкой и потребовать от нее активных действий…
В результате этих катастрофических событий, правый фланг 10-й армии был оголен, фактически ее правофланговым корпусом стал XX-й Армейский.
Генерал Булгаков, не зная о том, что справа и в тылу на пространстве более 80 км нет ни одной боеспособной русской части, весь день 28 янв.(10 февр.) продолжал удерживать занимаемые им позиции.
Обходящие его колонны противника двигались, не встречая никаких препятствий, кроме природных.
Только поздним вечером 28 января(10 февраля) в штабе 10-й армии получили сообщение о том, что значительные силы германской пехоты, прикрываясь конницей, движутся в тыл XX-го корпуса.
Путь движения в сторону Немана, указанный Булгакову, оказался под угрозой передовых частей 10-й немецкой армии. Предпринять что-либо Сиверс не мог по причине полного отсутствия резервов и разгрома III-го корпуса. 10 февраля, в 21.00 начался отвод XX-го корпуса с занимаемых позиций.
Движение отступавших колонн проходило в тяжелейших условиях мороза и метелей, которые внезапно сменила оттепель с гололедицей. Войска покидали обустроенные шоссе в лесах Восточной Пруссии и выходили на бездорожье в болотистых низинах и на холмах из вязкой глины Сувалкской губернии Российской империи.
Днем 29 января(11 февраля) генерал Рузский по-прежнему требовал от Сиверса задержать наступление противника и сделать все возможное, чтобы не допустить дальнейшего отхода правого фланга 10-й армии(!!!). Возражения штаба 10-й армии о невозможности выполнения данного приказа были проигнорированы.
Особое значение в этой ситуации приобретал небольшой городок Сопоцкин. В этом районе, в непосредственной близости от передовых фортов Гродненской крепости, находились полевые позиции.
Они были подготовлены в самом начале войны, когда здесь были отрыты отличные окопы и установлены проволочные заграждения фронтом на запад. Укрепления на Сопоцкинских высотах, откуда открывался прекрасный обзор на выход из лесов, строились с целью не допустить возможности выхода значительных сил противника из Августовских лесов к Гродно.
13 февраля Рузский просил Ставку разрешить направить для занятия Сопоцкина одну из его дивизий, на что последовал отказ Ставки.
13 февраля штаб 10-й армии переехал в Гродно. Перед отъездом со старшими офицерами своего штаба в Сувалки прибыл Булгаков. Во время встречи с Сиверсом он вновь получил категорическое требование двигаться на Гродно.
13 февраля немцы заняли Сейны и Кальварию, находившиеся на тыловых коммуникациях ХХ корпуса. Восточный маршрут XX-го корпуса в направлении на Неман был перерезан.
В ночь с 13 на 14 февраля левофланговый III-й Сибирский армейский корпус оставил город Лык. 14 февраля туда вошли германские части, а вслед за своими войсками в город въехал и сам кайзер.
1(14) февраля Булгаков приказал стянуть войска к Сувалкам.
В центре движения отходивших царил полнейший беспорядок, штаб корпуса уже не владел точной информацией о своих частях и ничем толком не управлял.
Отдавались противоречивые распоряжения, которые тут же изменялись, или просто отменялись.
Вот что об этом вспоминал начальник 29-й пехотной дивизии генерал-лейтенант А.Н. Розеншильд фон Паулин:
«27 пехотная дивизия потерпела в течение 30 января в районе озера Виштынец сильную неудачу и частью рассеялась в Роминтенской пуще, так что к колонне ген-м. Чижова удалось собрать только 2 батальона 108 пехотного Саратовского полка, 27 арт. бригаду и разные обозы. Сообщалось также, что 27 пехотная дивизия была обойдена с востока в направлении на местечко Вижайны значительными силами противника…
…в 11 часов утра 1 февраля, было получено первое за все время приказание командира корпуса, которое должно было вероятно, служить ответом на все донесения начальника 29 пехотной дивизии. Было сказано: "немедленно двинуть одну бригаду для смены частей 28 пехотной дивизии на позиции к северо-западу от Сувалок и один полк направить а Августов".
В 12 часов, когда уже было приступлено к выполнению этого приказания, получилось второе распоряжение командира корпуса, отменявшее первое: "полка в Августов не отправлять, одну бригаду перевести к северной окраине г. Сувалок близ казарм 2-го драгунского Псковского полка в резерв корпуса и самому начальнику 29 пехотной дивизии прибыть на совещание в дом Сувалкского губернатора".
По прибытии же на место в 1 час дня начальник 29 пехотной дивизии получил лично еще третье приказание - "всю дивизию собрать к казармам Псковского полка".
Таким образом, решение начальника 29 пехотной дивизии отходить с дивизией, прикрывая с севера остальные части корпуса, было отменено и все части XX корпуса сосредотачивались в одну точку - в г. Сувалки.»
А вот какие впечатления остались у генерала Розеншильд фон Паулина от обстановки в самих Сувалках и штабе ХХ армейского корпуса:
«При проезде через Сувалки сразу бросалась в глаза масса обозов всевозможных частей, запружавших все улицы, и бесчисленное число безоружных солдат, шнырявших по домам.
Никто за обозами не смотрел.
Беспорядок был полный.
Большой дом сувалкского губернатора на главной улице был наполнен чинами штаба корпуса и разными лицами, никакого определенного дела тут не имевшими.
Полный сумбур стоял и в кабинете губернатора, где никто не стеснялся присутствием командира корпуса.
За двухчасовое пребывание в этой тяжелой атмосфере никаких указаний получить не удалось и пришлось только лишний раз убедиться, что на корпусной штаб рассчитывать трудно…
Уже к полудню 1 февраля было совершенно ясно намерение противника отрезать XX корпус от Гродно движением ему в тыл значительных сил. Переживался, таким образом, критический момент, когда надо было, не теряя ни минуты, принять целесообразное решение и выразить свою волю войскам.
Однако ничего этого выполнено не было и все продолжало вращаться в квадратике вокруг Сувалок…»
Как видим, говоря современной армейской фразеологией, там царил полный БАРДАК: город был переполнен деморализованными солдатами, занимавшимися грабежом и мародерством, но НИКТО прекращением этого безобразия не занимался.
Сумбур и беспорядок бросался в глаза и в штабе ХХ корпуса, «где никто не стеснялся присутствием командира корпуса».
Все это было свидетельством потери управления и дисциплины в войсках корпуса.
Вечером 13 февраля штаб XX-го корпуса, без всякой разведки, выдвинулся из Сувалок на Сейны, не зная о том, уже несколько часов г. Сейны был занят противником. Через два часа штаб был вынужден вернуться назад.
Выступившим, еще раньше в направлении на Сейны обозам ХХ корпуса пришлось повернуть назад, что привело к еще большему их смешиванию.
В Сейнах немцами была захвачена единственная (!!!) штабная радиостанция.
С этого момента радиосвязь штаба ХХ –го корпуса с 10-й армией была утрачена.
Вот что вспоминал об этом безобразии русский генерал Розеншильд фон Паулин:
«31 января вслед за отъездом командующего армией из Сувалок, штаб корпуса в сопровождении штаба 53-й пехотной дивизии выехал по шоссе на г. Сейны, предполагая воспользоваться этой дорогой для своего дальнейшего движения к Неману.
Никакой предварительной разведки по обыкновению произведено не было.
Весь путь следования от самых Сувалок был забит несметными обозами, занимавшими шоссе в несколько рядов.
Дойдя до озерного перешейка у Тартака штаб корпуса наткнулся внезапно на бегущие обратно в полном беспорядке обозы.
Выяснилось, что на наши обозы, прошедшие уже далеко вперед, напала близ Сейн немецкая конница, разгромила их и разогнала во все стороны; некоторые из них бросились обратно на Сувалки, а другие забили лесные дороги, ведущие на Махарце.
Штаб корпуса, очутившись в такой обстановке, не принял никаких мер и возвратился обратно в Сувалки…
Все вообще распоряжения были исключительно словесные и передавались исключительно исполнителям, так что ни один начальник не знал, что приказывалось другому. Относительно многочисленных бывших тут обозов и парков четырех дивизий, которые заняли г. Сувалки и все пути, идущие на восток, особенно путь на Махарце, никаких распоряжений сделано не было и вся эта масса двигалась куда хотела без всякого порядка, задерживая на каждом шагу войска и служа убежищем для всех уклоняющихся от строя.
Командующий армией перед своим отъездом из Сувалок 31 января приказал ген. Булгакову задерживать неприятеля близ Сувалок, пока XXVI корпус не минует шоссе Сувалки-Августов...
Ясно также, что командующий армией, отдавая такое приказание, мог не знать еще, что противник нас обходит.
При данной же выяснившейся обстановке задерживать все войска у Сувалок было непростительной ошибкой.
Отдавая все указанные выше сложные распоряжения, совершенно не озаботились надлежащей связью с виновником их - XXVI армейским корпусом, о котором, не взирая на телеграфную линию Сувалки-Августов, так и не было до самого конца ничего известно.
Как, однако, впоследствии узнали, корпус этот, действую как будто в совершенном одиночестве, прошел в район Августова и удалился поспешно на Гродно, бросив XX корпус на полный произвол судьбы…
Таким образом, по идее требовалась высылка сильных авангардов с придачей им наличной конницы (4 сотни) дабы открыть и обеспечить дорогу на Гродно; высылка на север сильного самостоятельного бокового авангарда; оставление слабых, но хорошо скомбинированных арьергардов и теснейшая связь с XXVI корпусом.
Затем обстановка требовала уничтожения всех лишних обозов и направление всех оставшихся повозок по средней и даже южной дороге.
Ничего этого сделано не было и все без исключения направлено по одной единственной дороге на Махорце».
Конечно же, назвать «управлением войсками» все это полуанархическое безобразие сложно…
XXVI – й армейский корпус, не испытывавший особого давления от германских войск, по сути дела, просто позорно «оставил» поле боя (и своих боевых товарищей из ХХ-го корпуса), «поспешно удалившись» на Гродно.
Командование и штаб 10-й армии Сиверса, в этой ситуации, полностью утратили все нити управления своими корпусами и являлись просто сторонними наблюдателями.
Между тем, обстановка продолжала стремительно ухудшаться.
Днем 2(15) февраля передовые части германской 65-й пехотной бригады с боем овладели окраинами Августова, была утрачена и телеграфная связь штаба XX-го корпуса со штабом армии.
После этого вообще НИКАКОЙ информации о корпусе у генерала Сиверса и его штаба уже не было…
Русская авиация в воздухе не появлялась.
А ведь при штабе армии имелся штатный авиаотряд. Неподалеку (по авиационным меркам, конечно) на аэродроме под Новогеоргиевском, дислоцировалась Эскадра воздушных кораблей типа «Илья Муромец», однако и она не была задействована даже для разведки обстановки в районе окружения ХХ армейского корпуса.
Его дивизии передвигались, сражались и погибали без ВСЯКОЙ связи с вышестоящим командованием…
К 3(16) февраля основные части III-го Сибирского и XXVI-го Армейского корпусов уже подходили к переправам на реке Бобр. Они предприняли ряд контратак с целью вернуть контроль над Августовым, которые не имели успеха.
Войска ХХ-го корпуса предприняли новую попытку выдвинуться, из своего полуокружения в Августовских лесах, к своим, которые и находились-то совсем неподалеку.
Как это происходило, рассказывает генерал Розеншильд фон Паулин:
«2 февраля в 3; часа утра 116 Малоярославский полк выступил из Сувалок. Штабу 29 пехотной дивизии, как уже упомянуто, приказано было двигаться с этой колонной, то есть с прикрытием к обозу.
Ночь была темная, вполне способствующая скрытности движения.
Но обгоняемые по пути обозы, главным образом 53 пехотной дивизии, шли с криком и шумом в полном беспорядке, разводили по пути костры, останавливались где хотели, загромождали дорогу.
Попадалось много неформенных повозок и саней, наполненных спящими людьми. Начальников обозов видно не было, а ехавшие тут чиновники спали и относились ко всему индифферентно.
Пришлось наводить порядок, выкидывать все лишнее, разгонять на свои места людей, выпрягать лошадей и припрягать их к орудиям и парковым повозкам.
Малоярославский полк, назначенный прикрывать только лишнюю артиллерию и парки 29 пехотной дивизии, обратился постепенно в единственное прикрытие бесчисленных обозов, парков и артиллерии 27, 28 и 53 пехотных дивизий, запрудивших здесь всю дорогу и стихийно примыкавших к части, в которой видели свое единственное спасение.
Когда 2 февраля в 10 часов утра, пройдя г. Бризгель, подходили к лесу, то услышали со стороны Тоболово сильный ружейный, пулеметный и орудийный огонь.
Оказалось, что у Тоболово идет обстрел обозов, а дер. Махорце сильно занята пехотой противника с артиллерией. Вследствие этого начальник 29 пехотной дивизии решил двигать, не теряя времени, всю колонну более южными путями на Сухарженку и Чарны Брод. Однако командир корпуса приказал отменить это распоряжение и продолжать движение на Махорце».
Как видим, снова без разведки, практически наобум, колонны ХХ корпуса, вперемежку с тыловыми обозами и парками, двинули по единственной дороге, в направлении деревни Махарце.
О том, что он уже занят, изготовившейся к бою, пехотой противника узнали только когда подошли к нему.
Было принято роковое решение взять эту Махарце штурмом.
Поначалу нашим атакующим войскам сопутствовал успех (первый и последний за все время этой эпопеи):
«На следующий день 3 февраля с самого утра начался бой под Махорцами. После артиллерийской подготовки части 27 пехотной дивизии повели наступление с юга вдоль северного берега оз. Сервы и заняли часть деревни Махорце.
При этом немцы понесли большие потери, был захвачен раненый командир полка и много пленных.
Как узнали от них, немецкая бригада, бывшая в Махорцах, опиралась на полк, расположенный в дер. Глембоки Брод. Поэтому все время ожидали, что ген-м. Чижов ударит им в тыл. Но так до самого конца ожидания эти остались тщетными».
В результате этой атаки, 106 Уфимский и 108 Саратовский полки 27-й дивизии, разгромили отдельные части 53-й немецкой дивизии и взяли более 1 300 пленных и 12 орудий.
Вот, что вспоминал об этом успехе непосредственный участник боя, командир батальона 106-го Уфимского полка капитан А.А. Успенский:
« Саратовцы первые завязали бой. 3-й батальон выдвинулся вперед и залег в лощине, не доходя отдельного домика у шоссе в западной опушке деревни Серски-Ляс. Наша 3-я батарея, стоявшая у опушки леса, открыла шрапнельный огонь по деревне Серски-Ляс и вскоре зажгла несколько строений. Немцы ответили артиллерийским огнем по нашей опушке леса…
Как только наша батарея начала обстреливать деревню, 3-й батальон (три роты с четырьмя пулеметами) встал и под сильным ружейным, пулеметным и артиллерийским огнем, без выстрела, двинулся в атаку на деревню. Несмотря на сильный огонь немцев, батальон быстро овладел западной опушкой деревни и их опорным пунктом, и через полчаса деревня Серски-Ляс была уже в наших руках.
В этом славном бою отличились командиры 11-й и 9-й рот. Командир 11-й роты капитан Баллод взял лично пулемет правее шоссе, а командир 9-й роты - штабс-капитан Млодзинский взял пулемет на самом шоссе за деревней Серски-Ляс. При этом 11-й ротой капитана Баллода взяты были в плен пять офицеров, два врача, несколько сверхсрочных офицеров и сто тридцать восемь нижних чинов, а 9-й ротой штабс-капитана Млодзинского два офицера и сто шестьдесят восемь солдат, и иного снаряжения.
Всего взято в плен нашим полком в этом бою восемь офицеров и более пятисот человек солдат, а обеими полками - более тысячи человек.
Среди офицеров попал в плен немецкий командир полка. Он ехал со своим адъютантом, в сопровождении двух ординарцев, в экипаже из Августово к деревне Серски-Ляс, к своему полку.
На шоссе, около деревни, наш полевой караул, сидевший в канаве, увидав едущих немцев, открыл огонь по экипажу и конвою и сразу ранил этого командира полка в грудь. Наши солдаты окружили экипаж, обезоружили и захватили в плен этих двух офицеров, двух ординарцев и солдата-кучера.
Нападение было для них таким неожиданным, что они даже не успели взяться за оружие. Немцы никак не ожидали встретить здесь у себя, в тылу своей дивизии, русских.
Овладев деревней Серски-Ляс, наш Уфимский полк, не задерживаясь, лично вдохновляемый громкой командой командира полка полковника Отрыганьева: "Уфимцы, вперед!" - двинулся на деревню Махарце. Командир хотел скорее развить успех и на плечах отступающих немцев ворваться в Махарце.
При этом наступлении, на шоссе, в самых цепях 9-й и 11-й рот, полковник Отрыганьев у первого моста на шоссе был ранен шрапнелью в правую ногу с раздроблением колена, от каковой раны скоро и умер в Гольдапском госпитале, уже находясь в плену.
Там и похоронен. Вечная ему память! Так погиб наш любимый, доблестный командир полка, образец мужества и терпения, на войне славный рыцарь чести и долга!
Между прочим, при этом наступлении, когда адъютант штабс-капитан Цихоцкий, оберегая его жизнь, стал просить его: "Господин полковник! Поберегите себя, здесь уже цепи", - он ответил: "Если вы боитесь, не идите за мной!" Конечно, адъютант молча последовал за ним…
Пройдя болото, полк залег на горке и открыл огонь по наступавшим из деревни Махарце немцам. Их цепи остановились и залегли, открыв огонь. Бой разгорался...
Как раз в это время прибыли следовавшие сзади наши пулеметы и заняли позицию у шоссе: два правее, два левее. Пулеметы открыли огонь по наступающим немцам, нанеся им огромные потери. Немцы не выдержали и, очистив позицию, начали перебегать в самую деревню Махарце. Сейчас же они открыли сильный артиллерийский огонь по нашим наступающим цепям и резервам с батареи, стоявшей у опушки юго-восточнее Махарце.
В это время был ранен командующий полком полковник Крикмейер, и в командование полком вступил командир 3-го батальона полковник Соловьев.
Видя отступающего противника, наш полк под ружейным и особенно сильным артиллерийским огнем немцев двигается вперед и занимает новую позицию, продолжая обстреливать пулеметным, а когда окопались, то и ружейным огнем деревню Махарце…
Одна из немецких батарей, расположенная к юго-востоку от деревни Махарце, будучи обнаружена нашими цепями, подверглась сильному фланговому огню 9-й роты и пулеметов. Скоро батарея, потеряв свою прислугу, замолчала. Попытка немцев снять орудие с позиции не увенчалась успехом, так как появившиеся передки были также засыпаны нашим сильным огнем, и все ездовые и лошади были перебиты.
Таким образом, при атаке деревни Махарце эта батарея была взята как трофей 9-й ротой под командой штабс-капитана Млодзинского.
Наконец, в начале четвертого часа дня, все боевое расположение полка переходит в атаку и занимает деревню Махарце. В штыковом бою на улицах Махарце взяты в плен пять строевых офицеров и трое санитарных, более пятисот солдат, шесть орудий, два пулемета, иного снаряжения несколько обозных повозок.
Овладев деревней Махарце, полк занимает позицию восточнее деревни и окапывается, продолжая вести ружейный и пулеметный огонь по отступающему к лесу противнику…
К часу ночи полк прибыл в деревню Серски-Ляс и расположился на ночлег, частью по сараям и чердакам, а частью у костров под открытым небом, потому что вся деревня была переполнена ранеными в бою нашими и немецкими и обратилась в сплошной лазарет! Крики и стоны неслись из многих хат.
Интересно, что врачебную помощь оказывали и немецкие врачи - наши пленные! Своих врачей было у нас очень мало. Так, в нашей дивизии на все три полка - только три врача: в 105-м Оренбургском - два и в 108-м Саратовском - один. Остальные или вместе с лазаретами попали в плен, или "успели уехать" с последним поездом из Сувалок». (А.А. Успенский "На войне")
Обратите внимание, что в этом (удачном для нас) бою русские цепи наступали на немцев фронтом на восток, т.е. немцы уже отрезали им восточное направление для продолжения отхода.
Как видим, в ходе этой атаки, один за другим выбыли из строя ДВА командира 106 Уфимского полка (полковники Отрыганьев и Крикмейер).
Конечно, личный пример командира в бою всегда вдохновляет его солдат, но когда командир полка (в 4000 бойцов) фактически выполняет обязанности командира роты, а то и взвода, ЛИЧНО призывая своих солдат смелее атаковать, это не совсем нормально.
Такая практика, на деле, вела к огромным потерям среди комсостава полков и батальонов и потери управления подчиненными им подразделениями в бою…
Требуется сказать несколько слов и про поведение некоторых наших медиков.
Капитан Успенский, «хлебнувший с ними лиха», во время этой трагедии, подчеркивает, что помощь нашим многочисленным раненым были вынуждены оказывать даже пленные немецкие врачи, т.к. штатные полковые и дивизионные лекаря либо попали в плен, вместе с лазаретами, либо очень вовремя «сдриснули» от своих раненых и больных подопечных, уехав в тыл.
Как саркастически отметил капитан Успенский, они «"успели уехать" с последним поездом из Сувалок».
Чуть позже Успенский вновь с горечью пишет об этих сбежавших медиках:
«Почему-то крепко врезалась мне в память картина: снежная поляна в лесу, морозная ночь, плывущая в облаках луна...
Наш полк медленно выстраивает походную колонну. Все команды подаются вполголоса. Ввиду темноты и холода, чтобы перевязать раненых, зажгли костер; на его огонь, чтобы погреться, из темного леса, как призраки, подходят ближайшие офицеры...
Пламя костра на мгновение освещает их бледные изнуренные лица.
Доктор (младший врач Саратовского полка) перевязывает у костра наиболее тяжело раненных солдат и ругает вовсю вслух свой лазарет, подло "удравший", как он говорит, из Сувалок 30 января с последним поездом.
Нет теперь ни лекарств, ни инструментов для самой простой операции...
Даже легкораненые обречены на гибель! Мы вполне понимали его возмущение, в нашем полку даже и младшего врача не осталось, а между тем почти все мы больные!»
Как видим, далеко не все медицинские «высокоблагородия» в трудную минуту оказались просто порядочными людьми…
Тем не менее, бой 3 февраля у деревни Махарце был выигран, что вызвало настоящую эйфорию в штабе ХХ армейского корпуса. Как у нас нередко бывало, победные реляции, порой, выдавали желаемое за действительное, и тактический успех этого боя был воспринят как полный разгром немецкой группировки, мешавшей проходу войск ХХ корпуса к своим войскам, стоявшим у крепости Гродно.
Вот что вспоминал об этом начальник 29 пехотной дивизии генерал-лейтенант А. Розеншильд фон Паулин в своей книге «Гибель ХХ корпуса в Августовских лесах»:
«Утром 3 февраля штаб корпуса находился ее в Вальне. В маленькой комнате, где сидел командир корпуса, было набито офицерами и стоял невероятный шум.
Вследствие донесения начальника 27 пехотной дивизии настроение было приподнятое и возбужденное. В 11 часов утра было отдано наличным начальникам приказание немедленно собирать всю лишнюю артиллерию, парки и обозы и двигать их на Тоболово и Махорце.
Однако через час спустя все эти приказания были отменены и вновь настал период пассивного ожидания…
В 3 часа штаб корпуса перешел в Копаницу, а в 6 часов вечера, как раз в то время когда ген. Джонсон докладывал, что противника больше не существует, получилось поразившее всех донесение командира Малоярославского полка, что дер. Махорце, лежащая на шоссе, еще сильно занята противником, так как полк не в силах ее взять.
Саратовским же полком захвачена только та часть означенной деревни, которая находится вдоль восточной опушки Махорцевской поляны.
Донесение это всех возмутило и полковнику Вицнуде было тотчас послано категорическое приказание немедленно взять эту деревню и затем быстро продвинуться на Глембоки Брод.
Уже совсем вечерело, когда по западной опушке леса против Махорце развернулось 3 батальона 116 пехотного полка. После небольшой огневой подготовки они пошли вперед, ворвались в окопы и взяли 400 пленных и 5 орудий.
Далее бой продолжался внутри деревни, где многие немцы заперлись в домах. В 8 часов вечера подошел 4-й батальон 116 пехотного полка, находившийся до того в резерве и немедленно был двинут на Глембоки Брод.
Почти одновременно с концом боя у Махорце, немцы потеснили арьергард ген-м. Хольмсена, находившийся на линии Бризгель-Вальне и заняли первую из этих деревень, а также опушку леса восточнее нее».
Как видим, несмотря на неудачный для них исход боя за деревню Махарце, немцы отнюдь не заняли глухую оборону, а напротив активно контратаковали и «потеснили арьергард генерал-майора Хольмсена».
Однако штабом ХХ корпуса было принято решение продолжить отступление частей, парков и обозов корпуса (а это более 600 различных повозок) именно по этой дороге.
Вот, что рассказывает об этом генерал Розеншильд фон Паулин:
«На 4 февраля было словесное приказание всему корпусу продолжать движение одной колонной на Серскиляс, Сервы, Сухаржечку, Горчицу, Микашевку и далее вдоль Августовского канала на Сопоцкин.
Ни порядка движения, ни часа выступления, ни начальника колонны указано не было; войска, обозы, парки и огромная колонна в 1200 человек пленных шли, проталкиваясь и занимая места в колонне совершенно произвольно.
Растяжка была невероятная.
Штабы выступили их Копаницы в 4 часа утра.
В авангарде был только один батальон 53 пехотной дивизии.
Особого прикрытия к артиллерии и паркам назначено не было. О ген. Чижове сведений не поступало и тем не менее на обеспечение правого фланга движения внимания не обратили.
Опять главная масса войск попала в арьергарды.
Однако не взирая на указанное совещание, никакой подготовки для боя выполнено не было.
Так как ген-л. Джонсон разместился в Липинах, а не в Слоевщизне, как было условлено; мосты у "дв. Марковский мост", как и мост через р. Волькушек, которая была проходима вброд только в некоторых местах, не были построены. Разведка не была произведена.
Таким образом, без общего руководства, без обеспеченной связи с тылом, при полной перемешанности частей, начался бой 6 февраля».
А вот как вспоминает об этом последнем марше его участник капитан А.А. Успенский:
«Штабом корпуса приказано всему корпусу двигаться одной колонной на Сервы - Сухаржечку - Микашевку - Рудавку и далее вдоль Августовского канала на Сапоцкин - Гродно.
Пехота, артиллерия, обозы, парки и огромная колонна, более тысячи трехсот человек, пленных немцев направлялись по одной дороге!
Шли без всякого порядка, строевые части перемешивались с парками и обозами и часто, произвольно проталкиваясь, опережали друг друга...
Воображаю, с каким удивлением и злорадством смотрели на нас - своих победителей, наши пленные немцы, видя у нас такой беспорядок!
Шли мы усталые, измученные бессонницей, голодные, всю ночь на 5 февраля, утро и день 5 февраля до вечера. Вместе с собой везли на санях и нашего тяжело раненного командира полка.
Как сейчас вижу - двое узких крестьянских саней: на одних лежал бледный, с заострившимися чертами лица наш командир, а на других - толстый немецкий командир полка, тоже раненный. По определению врачей, нашему командиру грозила смерть от заражения крови, если не сделать сейчас же операции.
И вот, чтобы спасти его жизнь, решено было сделать так: обоих раненых командиров, и нашего, и немецкого, в санях при докторе и сигналисте с белым флагом направить в сторону немцев (6 февраля, когда немцы охватили нас уже с трех сторон). Так и сделали.
Немцы молча встретили эту печальную процессию: впереди ехал верхом с белым флагом сигналист, играя на рожке марш, за ним верхом же доктор с повязкой Красного креста и двое саней с двумя лежащими ранеными полковниками.
Доктор на немецком языке изложил старшему немецкому генералу нашу просьбу: "Пропустите в Россию нашего тяжело раненного командира для скорейшей операции, а взамен примите своего раненого командира".
И что же?!
Начальник немецкой дивизии в ответ на эту просьбу с усмешкой ответил: "Нет, везите к себе обратно обоих! Все равно вы от нас не уйдете! Вы окружены!"
Доктор привез обоих раненых обратно в район нашего боевого расположения в лесу…
5 февраля в четыре часа вечера наша колонна была остановлена немцами пулеметным огнем при выходе из леса у деревни Тартак.
Произошло смятение, главным образом в идущих рядом обозах. Развернули боевой порядок. В боевой линии были наш и 108-й полк, заняв позицию к югу от Тартак.
После упорного боя немецкие цепи были отброшены. Противник отступил, но недалеко.
Тихо, уже в темноте, снимались мы с позиции, подбирая своих раненых и втягиваясь опять в лес очень медленно, по направлению к деревням Рудавка - Липины».
Не правда ли, печальная картина?!
Пожалуй, единственным генералом среди командования нашей 10-й армии (Сиверса), кто с самого начала германского охвата флангов 10-й армии понял грозящую ей катастрофу, был начальник штаба армии генерал-майор барон Алексей Павлович фон Будберг.
Он неоднократно докладывал о необходимости форсированного отхода наших корпусов, во избежание их окружения и разгрома, с позиций в Восточной Пруссии как своему командующему генералу Сиверсу, так и в штаб Северо-Западного фронта.
Однако генерал Рузский и его штаб проигнорировали эти доклады и предложения, а когда генерал Будберг начал слишком настойчиво добиваться, чтобы к нему прислушались, он был объявлен «заболевшим» (чуть ли не сумасшедшим) и отправлен в «отпуск по болезни» в Петроград, где и состоял в резерве чинов почти полгода, до августа 1915 года.
В своих воспоминаниях «Третья Восточно-Прусская катастрофа 25.01.-08.02.1915 г.», генерал А. П. Будберг так оценивал роковые результаты нашего успешного боя под деревней Махарце:
«К несчастью для нас, эта победа послужила к ухудшению положения корпуса, так как под ее впечатлением генерал Булгаков решил дать войскам отдых и подтянуть всех отсталых. Лесные дороги были ужасные, корпус отходил все время по ночам, условия довольствия были очень скверные, люди вымотались, многие валились на марше и тут же засыпали.
Некоторые командиры частей, инстинктивно сознавая опасность положения и понимая необходимость возможно скорее достичь района Гродно, ездили в штаб корпуса с докладом о необходимости продолжать движение без всякого отдыха и не заботясь об отсталых, но командир корпуса с этим не согласился.
Возобновили движение ночью на 4-е Февраля; днем 4 Февраля авангард корпуса пытался занять Сопоцкин, но был встречен здесь частями 31 немецкой дивизии, прибывшей сюда ночью на 4-е и занявшей крепостные передовые позиции фронтом на запад и тылом к крепости».
О том, как развивались дальнейшие события, и о последнем бое частей ХХ армейского корпуса, речь пойдет в следующей главе.
Продолжение:http://www.proza.ru/2019/03/01/571