(Монолог слесаря колхоза Вязьки)
Говорят о нём всякое. Особенно старухи наши. Мол, он с мёртвыми якшается. Но язык у них без костей, и поэтому верить им, это себя не уважать. А, вам, городским, на уши присесть, это для них милое дело.
Лёху я давно знаю. И могу рассказать, откуда слухи такие взялись.
Помню, в первый раз мы встретились две зимы назад. Тогда мало кто ездил через посёлок-то. Дорогу заметало так, что прогребать не успевали. А он, как говорят, тогда к Санычу на снегоход напросился. Саныч у нас продукты из райцентра возил. Вооот...
В общем, Саныч привёз его в посёлок, тот осмотрелся на площади возле администрации, лыжи свои, которые с собой привёз, нацепил, и, прямым ходом к лесу. И это на ночь глядя.
Мы тем вечером в администрации нашей сельской сидели. В карты играли втроём: я, председатель наш, и Миша Морозов, тракторист.
Ну, значит, сидим, а я вижу через окно-то, идёт. Шапка лохматая, как у полярника, да и одет был, видно что с пониманием. Сибирские зимы дуракам долго жить не дают, и Лёху я сразу понял, что не дурак.
Мне председатель, Димка Корнеев, говорит, мол, прибыл геолог. Звонили ему до этого откуда-то из центра, предупреждали, чтобы встретили чин по чину, и что этот будет он нашу Ведьмину яму изучать. Ну, тот разлом, что на опушке семь лет назад появился. Матерился Димка ещё, что если приезжий сгинет в ней, то проблем будееееет. Никто и не ждал его в такие метели, чтоб чин по чину-то.
Короче, выпили ещё по одной, и давай спички тянуть, кто пойдет в сопровождение. Вот я короткую и выхватил. Делать нечего, пришлось мне отправиться вслед за идиотом этим, как тогда его назвал Корнеев. Но я ж видел, что тот со знанием дела идёт. Компас с подсветкой импортный доставал, а через каждые тридцать метров, в снег втыкал фонари светодиодные. Маяки такие, на длинном шесте.
Я на снегоступах был, сильно отставал. Так он меня дождался где-то в полукилометре от ямы, и говорит такой: «Вам лучше вернуться». А я ему, что не могу: председателем поручено сопровождать, ну, для безопасности чтоб. Он заржал, и говорит такой: «Как раз для безопасности вам и нужно вернуться».
Я, про Яму-то, к тому времени наслушался всякого. Однажды даже сам видел, как в неё лось прыгнул.
Летом было, месяц спустя, как она появилась. Я на рыбалку ехал. У меня тогда ещё пятая планета с люлькой была. Глядь, стоит у края лось, рожищииии, здоровенные. Вниз смотрит. Я тормознул, мотор не глушу, руку в люльку за ружьём тяну, а он каааак спружинит, да и ухнул туда. А там дна-то нет. Не видно его. Словом, жутко стало тогда, и я по газам.
Но то было тогда, а тут же, меня любопытство сжирать начало. Плюс выпили мы с Корнеевым немало. В общем, настоял я на своём, и пошёл следом.
Пришли мы к краю и остановились аккурат в нескольких метрах от того места, где лось спрыгнул. А до этого у орешника останавливались, где у Матвеевны позатой весной корову мёртвой нашли. Лёха всё каким-то прибором водил по воздуху. Чего-то искал. И видать находил, раз по таким местам шли.
Потом он рюкзак свой скинул, фонарь налобный нацепил, и начал собирать какую-то штуковину. На вид, как пулемёт, только тонкий и лёгкий, а вместо приклада пропеллеры, как у этого, мать его... Квадрокоптера, во!
Короче, собрал он его, и швырь в Яму-то, и зажужжало. Даже сквозь метель слышно было.
Я спросил, что это за фигня такая, а геолог очки здоровенные на голову нацепил, как у Робокопа, и сказал, мол, вулканический зонд. Глубину смерить чтобы.
И что ты думаешь? Не дождались мы этой штуковины! Хотя она должна была до дна долететь, сфотографировать всё, и обратно.
Помню, Лёха тогда сильно задумался. А в слух сказал, что не может быть такого.
Потом, когда он в следующие разы приезжал, как-то обронил про Яму нашу, что она очень глубокая. Настолько, что это невозможно объяснить.
Одним словом, Ведьмина Яма, она Ведьмина Яма и есть. Зацепила она его, вот и стал ездить. То один аппарат туда кинет, до другой на верёвке спустит, и всегда одно и то же. То есть, ничего. Пропадала техника. Только на верёвках ровненький срез, как будто лезвием кто чиркнул.
А этим летом приехал он с группой таких же мозгляков. Там и физики были, и химики, и биологи, и даже один писатель какой-то.
Развернули они лагерь и давай круги нарезать. Яма-то, почитай, полтора километра в длину. Даром что в ширину всего пять метров.
Умаялись короче: их плоскодонные тачки то и дело вязли в ручьях и на кочках. Ну и попросили меня на уазике моём, так сказать, посодействовать. Ну я возьми, да и согласился.
Ох и натерпелся, я тебе скажу.
Не, мужики-то нормальные были. Пили как все, когда вечером у костра сидели, но вот то, что с ямой творилось из-за их приборов, это просто жуть.
Дело как раз в первый вечер было. Только все расселись, пригубили, и тут, со стороны Дальнего озера, гул низкий пошёл. Быстро-быстро, аккурат по кромке ямы, и мимо нас. Только кусты трещали.
У меня в кишках прям лёд образовался: встать не могу, а хотелось бежать не глядя ни на что.
Геолог же наш, знай себе, огурец в соль макает, да закусывает. И смотрит хитро так, как лис. А мужики, один белее другого.
Потом он спрашивает у них, мол чего чего притихли-то? Какие соображения?
И их как прорвало. Кто про гидроакустические аномалии говорил, кто про аэродинамические, а один вообще сказал, что всё дело в движении горных пород, хотя гор у нас в Вязьке отродясь не было. В общем, спор, ор, разве что без драк.
Но я тебе скажу, что науку в тот вечер я сильно зауважал. Не саму конечно, но мужики, это прям что-то. Видно, что страшно им, но дело своё делают. Выпили, и к ближайшим датчикам пошли, данные снимать. Половину ночи считали что-то, и доказывали друг другу каждый своё.
Следующий день нормально прошёл. Я домой съездил. Кроликов покормил, корове сена кинул да подоил, ну, чтоб не всё жене делать-то. Хорошая она у меня, жена-то. Беречь надо. Да и корову, тоже надо. От мужских рук она на стакан больше молока даёт. Нравится ей мужское внимание. Да и жене, тоже...
Так вот, вернулся я к учёным ближе к обеду. Те уже давно на ногах, глаза горят, даром что не спашви почти. Прыг в УАЗ, и на южный край ямы, откуда ночью звук пришёл. Я, кстати, до этого такого звука даже и не слышал. Да и никто не слышал. Иначе давно рассказали бы.
Пока ехали, Алексей сказал такое, от чего к пункту назначения мы прибыли молча.
Говорил, это нас ночью так сосчитали. Типа, как локатором, или эхолотом.
Уточнять, кто именно и для чего, я не хотел, но видел, что сомнений в его словах не возникло ни у кого. А в машине пять человек было, не считая меня.
Москвич один только, профессор из какого-то института, сказал, что не дай Бог, и перекрестился. Видать все в курсе были, кроме меня. А я что? Меньше знаешь, крепче спишь. А тут, даже профессоры крестятся. Ну его нафиг короче.
Так я думал в тот день. Думал, откатаю их, заплатят мне, и я к Яме вообще ни ногой. Никогда. Но всё не так просто оказалось.
Значит, наступил вечер, а я маюсь. И вроде бы домой надо, да и не держит никто, а в груди червячок такой, гадкий. Азартный что ли? И любопытно так, что аж жжёт.
Подошёл я к Алексею, и напрямую спрашиваю, что да как. Он посмотрел грустно и с такой усталостью, что у меня сердце сжалось. Ведь знает, а сказать не может, боится, наверное. От того и привёз всех этих, чтобы доказать, что не сумасшедший. Что реально всё это.
В общем, отошли мы немного, подальше от костра, и он выложил всё, как есть.
Не знаю, я и сам с трудом верю в то, что услышал, но с того момента жизнь моя разделилась на до, и после, как в рекламе.
А по словам Лёхи выходит, что разлома этого и нет вовсе. Все их приборы, что они по краю расставили, показывают полную чушь из-за того, что Яма находится в другом месте, но мы её видим и даже можем туда что-то кинуть. Или кого-то.
Я слушал, и умом понимал, что невозможно это. Ну никак. А сам, как глянул в сторону ямы, так сразу всё на свои места встало: нездешнесть кожей чувствуешь, а сказать вслух и признать это, страшно.
Мне он много чего ещё рассказал. Например, как ночью, когда один приезжал, видел тех, кто там, со дна, которого здесь нет.
Как машину его утянуло сразу после того, как он тряпку масляную вниз кинул. Так сказать, следом ушла.
Вот так мы сидели на поваленной берёзе и разговоривали. Где-то с час прошло, как звук тот, ну, низкий который, снова появился. Но на этот раз с другой стороны.
Мы метрах в пятидесяти от группы были, но всё равно хорошо чувствовалось, как земля дрожала.
Тот профессор, что крестился днём, материться начал, мол, говорил же, что микрофоны нужно было на оба конца ямы ставить.
А мы же днём, на южный конец, как раз для этого ездили.
В общем, все как-то спокойнее отнеслись к явлению. Даже я. Страшно конечно было, но не так, как раньше. А вот Лёха вдруг напрягся и подскочил. Стал всматриваться в темноту и сипло так, на два голоса сказал: «Что-то не так. С севера ещё не сканировали». Тут и моё относительное спокойствие улетучилось. В туалет захотелось жутко, и бежать, тоже, очень. Но вместо того чтобы уматывать прочь, я не отставал от геолога. А тот летел и кричал: «Все назад! Назад!».
Ох как медленно они отходили от края. Или может мне так показалось, но прям как в замедленном кино. На лицах испуг, непонимание, так же как и у меня.
Вдруг, ноги, как ватные стали, я споткнулся и упал, встать сил нет, будто придавило чем-то мягким, но очень большим и тяжёлым. Попадали и остальные. Только Лёха остался стоять.
Гул на этот раз не прошёл мимо, а остановился напротив лагеря и стал чуть тише. Будто выжидал. Понятно дело, что это конкретно за Лёхой прибыли, и ни за кем больше, потому что никто кроме него и пальцем шевельнуть не смог. Сердце у меня вот где-то здесь, под языком биться начало.
Лежу я, значит, и через траву вижу, как геолог подошёл к краю. Помню, костёр тогда прогорать начал, вокруг всё багровым окрасило. Лёха обернулся, а глаза в этом тусклом свете аж чёрные от страха-то. Я такие видел, когда на первую Чеченскую попал. Люди с таким взглядом, когда зрачок на всю радужку, уже на одной волне с безносой. И даже сопротивляться не станут, если что. В общем, посмотрел геолог на нас, потом на разлом, и, шагнул вперёд. Точь в точь как тот лось ухнул туда.
И тут всё пропало. И гул, и тяжесть, и даже костёр вдруг ярче вспыхнул. А мужики, им, конечно, нужно отдать должное: не зассали и не бросились наутёк. Тот что меньше всех был, предложил спустить его на верёвке насколько хватит, но его не поддержали, да и я рассказал им, что там внизу с веревками делают. Начали они звонить то одному, то другому. Спрашивали, консультировались. Проще говоря, усложнили всё до нельзя.
Меня тогда осенило, что можно же сверху посмотреть в армейский бинокль. Позвонил я Антонычу, пасечнеку из Нистияр, объяснил: так и так, человек в разлом упал, надо поискать. А у пасечника этого, вертолёт, МИ-8-й. Не знаю откуда, поговаривают, что чернобыльский.
В девяностых за этим не больно-то следили, а потом привыкли к хорошему: Антоныч в заказники часто всякие грузы доставлял, водку там, коньяк для охотников московских. Короче, администрация на незарегистрированный вертолёт закрывала глаза. Да и сам Антоныч до сих пор живой, то есть, если вертушка и фонит, то не сильно.
Пилетел он где-то часам к пяти утра. Уже рассвело. Из посёлка люди на звук сбежались. Детвора радуется, всё-таки вертолёт. А взрослые сразу смекнули, что дело плохо. Кстати, до этого никто из людей в Ведьмину яму не падал.
Взлетели. Я на полу, руки и голова из двери торчат, через бинокль свой гляжу, а внизу чернота такая, будто ночь не солнцем прогнана, а вся в этот разлом стеклась. Минут сорок летали из конца в конец. Антоныч мне машет, что снижается, показывает, что керосина мало. Я кивнул, и вдруг краем глаза заметил блеск серебристый какой-то. Прямо под нами. Бинокль хвать, смотрю, а там машина. Сразу вспомнилось, что мне Лёха рассказывал.
Сразу скажу: затея с вертолётом дурацкая была. Разве что для успокоения, что сделал хоть что-то. Ну а что? Ни троса для подхвата, ни лестницы на борту не было. Так и пришлось нам садиться. Единственное, что удалось узнать, что Лёхина машина не глубоко. Я тогда подумал, что какое ни какое, а дно там есть. Надежда появилась, что и его можно также обнаружить, если мостки сделать в том месте, где он туда упал... Хотя, правильно будет сказать, что ушёл, а не упал.
Короче, сел я у края, ноги свесил, и так мне что-то всё равно стало, что вниз, что тут остаться — пофигу вообще.
Я такой: «Ээээ нееее». Ноги подобрал, и отошёл подальше. Сразу отпустило, и понятно стало, что тот лось испытывал. Да и геолог, наверное, тоже.
Пока размышлял, участниковый, Сашка Манин, из райцентра прибыл. Видать, позвонили ему. Ну мужики вкратце рассказали про ночные события, документы предъявили. Сашка долго думал, прежде чем спасателей вызвать: тоже о Яме наслышан был. Но деваться некуда. Закон есть закон. Только, решилось всё до их появления.
Сначала гул тот возник, но не со стороны, а как будто сразу из глубины. Потом, меееедленно так, из ямы начала высовываться голова.
Не сразу я Лёху узнал: осунулся, как если бы неделю без еды пробыл там, а в волосах седины стало больше, чем у меня.
Народ отпрянул, где-то даже ружьё мелькнуло, а он всё поднимался из ямы и поднимался. Оказалось, что вместе с машиной. Сидел по турецки прямо на крыше, а рядом, всё потерянное оборудование, которое он в яму за два года успел накидать.
В общем, поднялась его реношка над ямой-то, чуть вперёд подалась, да и опустилась на землю. Звук этот, жуткий, тотчас исчез.
Сейчас я знаю, что такие фокусы называются акустической левитацией, а тогда не имел никакого понятия. Я все молитвы, какие смог, вспомнил. И не я один.
А геолог сидит, глазами ворочает, незряче так, с безуминкой, и качается, как блаженный. Ну, думаю, всё, испекли черти нашего Алёшку.
Но как только к нему коллеги-то подошли, да заговорили, так сразу взгляд у него и прояснился. Видать, не понимал до последнего, что происходит.
Они его спрашивали, мол, что там было-то, а он, смотрит на каждого так, что аж жить неохота становилось. Нездешняя какая-то тоска в нём была. Неземная.
Только вот, разум к нему ненадолго заглянул: вместо ответа расплакался. Да так, что все растерялись. Ревёт, будто кто умер у него. Мы ему воды, водки, по щекам наотмашь, да всё без толку: цепляется за одежду, прижимается и рыдает. Слёзы, сопли, слюни, но разве ж оттолкнуть его, когда он тебе в глаза смотрит? Будто молит о чём-то, чему слов в человечьем языке нет, и никогда не было...
Тут бабы наши деревенские вмешались, подошли, мужиков оттолкнули, и, давай его успокаивать, совсем как дитя малое. Он у них сразу притих, только всхипывал громко. В общем, увели они Лёху к посёлку а мы остались.
Мужики, кто закурил, кто машину с оборудованием осматривал, учёность она беспощадна к чувствам-то. Так сказать, издержки, а я вдруг пустоту такую внутри ощутил от ямы этой, что захотелось выпить. Только пить я не стал. А пошёл к посёлку, Лёху проведать.
Его в доме Агафоновны разместили, у вдовы. Хорошая баба, кстати, только больно уж требовательная к мужикам. Мужа почитай десятый год как нет, а она всё от женихов нос воротит. Траур у неё.
Захожу я, значит, в дом-то, смотрю, сидят за столом. Разговаривают. Оклемался короче геолог. Присел я к ним, а спрашивать боюсь. Думаю, вдруг опять накроет его?
А он глаза на меня поднимает, и сам говорит, мол, не стоит тебе в это лезть, Володя. Там нас не ждут. Там, говорит, вообще ничего и никого не ждут, потому что времени там нет совсем. Просто прими, и живи спокойно.
Потом он голову опустил, в стол уставился, и сказал, что там, где времени нет, люди живые и мёртвые одновременно; молодые и старые, тоже одновременно, находятся везде и нигде. И что если сильно захотеть, то можно увидеть конкретного человека, даже если он умер здесь. Ну, здесь, это на поверхности.
Сижу я, слушаю, и не знаю, как быть. Вроде бред несёт, но глаза у него такие ясные стали, как у ангелов на иконах. Только печали больше.
Вот так, после этого за Лёхой нашим и пошли слухи, что он разговаривает с мёртвыми.
Агафонова старухам всё рассказала, а у тех мозгов, как у кур. Что уразуметь смогли, то и разнесли, заррразы...
А так, чтобы Лёха, как ты говоришь, с бухты барахты начал вслух с кем-то невидимым общаться, такого нет. Я бы знал. Да, странно вести себя начал, дом, вон, у разлома построил Но работать же, не закончил? Незакончил. Только этой осенью несколько статей научных написал о Яме-то. Я сам в интернет выходил, чтобы посмотреть.
Вот, кстати, он планшет мне подогнал. Говорит, учись, Володя, мол потенциал у тебя, у меня то есть, огромный. Надо развивать. Ну я и развиваю. Читаю всякое такое, что может мне природу всяких странностей объяснить.
И думаю я, что Яма наша, это как портал в другой мир, где законы совсем другие. Мы с Лёхой об этом много времени разговоры вели. Если хочешь, то завтра к нему съездить можем. Он гостей любит. Чаи травяные заваривает вкусные. Только, это, в глаза ему не смотри долго. Тяжко станет...
Хочешь? Ладно, тогда утром наведаемся. Заодно и на разлом посмотришь. А теперь спать.