"Юморит!.." - я посмотрел на неё и не рассердился. - " И правильно делает... Я сам такой... Пожалуй, мы подходим друг другу..." - Лицо её было задумчиво грустным, хоть и улыбалось. - " Только я не стою её. Она тоже из ряда необычных. Как Арсиноя и Вероника... А я - хлюст. И не достоин таких: пора мне выходить из этой игры. Вот моя остановка..."
Мы въехали с лесной тропы на шоссе, и по указателю с русскими буквами и забавному дублирующему переводу я понял что мы в Белоруссии.
- Не стоит так далеко ехать, - я увидел крытую остановку на перекрёстке семи дорог: шоссейных и деревенских, грунтовых и щебеночных. - Отпусти меня и возвращайся. Всё наладится. За Вероникой все мужчинки поголовно волокутся. Это дело обыкновенное... Но она себе на уме и выбирает того, кто ей интересен сама. Я её хорошо знаю, и твоему дяде Жоре точно ничего не светит. Костя Горн не отдаст! - убеждал я сам себя, внутренне сомневаясь: "Не отдаст ли? Тот, ведь ещё лопух-идеалист!" Но вслух продолжал утверждать. - У него стальной стержень внутри, ни то что у меня.
- А у тебя?
- А у меня ветер в голове. Я могу сейчас пойти по любой из этих дорог: пешком, один и без ничего, и мне от этого даже будет хорошо? Понимаешь?
- Понимаю. Радость вольного человека. Как там говорил Макар Чудра, когда учил молодого Лойко Зобара? "Не люби деньги - обманут! Не люби женщин - обманут! Из всех вин - самое пьянящее это воля?.." Так?
Я аж поперхнулся и закашлялся. Только кивнул. А она продолжала:
- Мне тоже сейчас нужна воля. И нам с тобой пока по пути. Так что не стоит переживать на эту тему. С моей стороны в данном случае никакой жертвы нет.
Ответ её мне очень понравился, но я решил выдержать паузу. Тем более что кашель мой никак не хотел угомониться. Поэтому я только слушал, а слушать её было интересно.
- Сейчас заедем в Молодечно. Там должна быть хорошая аптека. За одним пообедаем.
- Хорошо. А потом прямиком в Ма-аскву! - я подчеркнул белорусское написание. Оно было по-существу более правильным - соответствующим произношению, но зрительно каким-то не эффектным. Инга меня поняла и пошутила:
- А хочешь по дороге заскочим в Парыж?
- Он же в другой стороне!
- Здесь есть собственный Париж. Деревня такая. Её, правда, официально переименовали, но люди называют по-прежнему.
- Откуда ты это всё знаешь?
- Когда у нас с дядей Жорой был медовый месяц, мы провели его в велопоходе по Беларуси. Он же наполовину белорус, и очень гордится этим.
- Правильно гордится. Белорусы здоровские трактора делают... - я вспомнил Андрея Мордвина и его неутомимого железного коня - И песни... Дядя Жора, случайно, не из "Песняров" вышел? Усы у него как у Мулявина.
- Нет, Но с Мулявиным лично знаком. И вполне мог бы играть у него на клавишах, если бы не амбиции.
Я не стал уточнять чьи амбиции: Мулявин в моём восприятии был полубожеством, а моё полушутливое упоминание о нём рядом с жуликоватым типом теперь мне показалось легкомысленно-кощунственным.
- Мы могли бы остановиться в Молодечно, - продолжала развивать культурную тему моя водительница. - Это очень интересный городок, хоть и небольшой. Есть куда сходить.
- Бары, казино и стриптиз-клубы?
- Нет. Областной театр, симфонический оркестр, разные исторические места... Наконец, множество храмов... Можно погулять-полюбоваться, да и зайти в какой-нибудь обвенчаться.
- Заставить попа под дулом пистолета?
- Необязательно. Есть и другие способы. Там мой бывший сокурсник работает. Мы с ним вместе трупы резали на практике во время учёбы, а потом он удалился в служение вере. В православие.
- Знакомство интересное... - Медиков я уважал. Особенно верующих. - А ты разве православная?
- Теперь стану. Это необходимо сделать срочно - не оттягивая. У нас появились сильные враги. Мы покрестимся с тобой при первой же возможности, чтобы Бог нам в дальнейшем помогал. Нам сейчас нужен могучий союзник. Иначе... - Она не договорила, вынужденно резко затормозив - дорогу степенно переходили две беременные лосихи.
Мне понравились её рассуждения, но я выдержал паузу, прежде чем откликнуться:
- Соображения у тебя слишком уж прагматичные... западноевропейские. А знакомого пастора у тебя нет? К православному священнику с такими установками, сдаётся мне, как-то совестно обращаться.
- К Алексу можно. Он не ханжа - парень с юмором... И поёт хорошо. В институте мы с ним в одном ансамбле выступали. Он под Поля Робсона косил, а сейчас литургии исполняет - заслушаешься...
Я посмотрел на неё. Она мило и непорочно улыбалась и, в отличие о Арсинои, никого не обгоняла. "Правильно: тише едешь - дальше будешь!"
- А ночевать он нас устроит?
- Думаю, да... В крайнем случае, в машине заночуем. Ты как себя чувствуешь?
- Я в приятном возбуждении от предвкушения... Такого со мной ещё никогда не было.
А сам подумал, объятый веселящим страхом: "Дурак! Остановись... Она играет. Она - человек дяди Жоры!"
- У меня паспорт поддельный. А настоящий - в России, - выдал я тормозящий аргумент.
- Это неважно. Документы не нужны. А по крещению Алексей нам даст новые имена.
- Так он - Алексей? - я вспомнил Алексея Ивановича.
- Да. А что?
- Имя хорошее. Человек божий. Внушает доверие.
В Молодечно мы прибыли уже когда смеркалось и первым делом отправились к попу-однокурснику. Уведомлённый насчёт голоса Поля Робсона, я ожидал увидеть громадину типа Кости Горна, однако с удивлением узрел совсем маленького человечка - почти карлика.
"Могла бы и предупредить, чёрт побери!" - с задорным недоумением подосадовал я. - "Впрочем - какая разница? Был бы человек хороший!"
А человек он оказался действительно хороший. Я сразу почувствовал к нему симпатию. И к нему, и к стране, в которой находился. "Милая республика!Молодость моя - Белоруссия!.." - невольно зазвучало в душе.
Молодой дьякон напоил нам вкуснейшим чаем с кулебяками местного печения, начинёнными капустой, спрятал авто от посторонних глаз во внутреннем дворике, и устроил спать в светёлке при церкви, предупредив, чтобы вели себя скромно.
Обряд венчания, по его предложению, отложили на завтра. С дороги оба были несколько утомлены и дружно согласились. Здравый смысл требовал ещё раз подумать, хотя разубеждать Ингу в опрометчивости грядущего шага мне тоже не хотелось. "Значит так надо - всё в руках Божиих!.." - умиротворённо и сладко грезил я, пока Инга задувала свечи. Укол на этот раз она мне не поставила, а я и не напомнил, чувствуя себя абсолютно здоровым.
Мы расположились на разных лавках. Поёрзав на ней в непонятном одиночестве, я предложил соединить их, чтобы не свалиться во сне с довольно узкого ложа.
- Ты с ума сошёл?! - возмутилась Инга.
- А что такого? Мы же с тобой пожениться собрались! Или я чего-то не понял по простоте душевной?
- Прежде того мы должны принять Крещение. По-хорошему, три дня до этого надо поститься, но мы итак не злоупотребляли скоромной пищей благодаря твоей болезни. Поэтому в этом смысле всё нормально.
- Правильно. Я болел. И ослабел. Ко мне нужен другой подход - более мягкий, щадящий. Мне жёстко и одиноко сейчас на этой твёрдой деревянной лавке.
- Потерпи. Завтра придётся исповедаться в своих грехах. Не надо их умножать.
- Откуда ты всё это знаешь?
- Георгий Бенджаминович специально возил своих молодцов крестить в униатский храм, и взял меня с собой для расширения кругозора. Кое-что углядела, кое-что они потом сами рассказали.
- Стало быть, они все приобщены к Богу?
- Да. А ты не заметил какие у них шикарные золотые кресты на цепочках?
- Заметил. Но мне такие не нравятся. Да и средств на них нет. Мне бы медный или кипарисный... на простой тесёмочке, - сказал я, вспомнив Раскольникова с Сонечкой Мармеладовой.
- Что ещё за кипарисный? - не поняла она.
- Деревянный.
- Не говори глупости. У нас будут серебряные крестики. Я уже договорилась с Алексеем.
Я вспомнил как она шушукалась с ним на крыльце, пока я стелился по-походному на лавке.
- Он нам и календарь дал с именами, чтобы загодя выбирали по вкусу. Сказал: будут нашими ангелами-хранителями.
Я включил фонарик, и она подала мне книжку в твёрдом коричневом переплёте с изображением креста.
- Смотри на 30 января.
- Уже тридцатое? Как быстро время летит!
Я раскрыл её и нервно пошутил:
- А ну как попадутся Моккий, Соссий и Варахасий?
- Не должны. Мне кажется - Гоголь пошутил.
- Ничего не пошутил! - вдумчиво перелистывая, я уже углядел похожие имена. - Вонифатий, Евтихий, Филогоний, Хрисогон...
- В самом деле... А женские?
- И женские подстать: Феодотия, Агафа, Феофила, Олимпиодора...
- Ну-ка, дай! Должны быть и другие имена.
Она забрала у меня книгу и отыскала нужный пункт на завтрашний день.
- Ну вот! - удовлетворённо сказала она. - Назавтра есть Антонина. Мне это имя нравится.
- А других нет? - я вспомнил ударницу из знакомой мне милой и незабвенной троицы.
- Женское только одно. Зато мужских целых шесть: Антон, Ахилл, Георгий, Иван, Мартирий, Феодосий... Давай ты будешь Антоном!
- Антон и Антонина?.. Евдоким и Евдокия... Валентин и Валентина. Нет. Такое уже было. Давай я лучше буду Ахиллом? Можно?
Я реально застеснялся. Однако просвещённая невеста великодушно разрешила:
- Можно... Только, ведь, у него было одно уязвимое место...
- Ты имеешь ввиду пятку? - я почувствовал как одна из моих пяток вдруг чувствительно зачесалась: та, которая была сильнее обожжена, и теперь заживала. - Это ничего. Это ерунда. Это пройдёт.
- Что пройдёт?
- Всё пройдёт... Мы же не будем всем декларировать свои церковные имена?
- Нет конечно. Об этом будем знать только ты и я. И Алексей.
- Три А?
- Да, - она выключила фонарик. - Давай спать! Завтра он придёт очень рано, чтобы успеть расправиться с нами до основной службы...
Разбудивший нас поутру Алексей был скор на расправу. Возможно потому что проводил такую процедуру впервые в жизни и сам испытывал от этого определённую неловкость.
- Много нагрешил-то за свою жизнь? - по-свойски спросил он меня.
- Ой, много! Если всё вспоминать, придётся растянуть допрос на несколько дней.
- Раскаиваешься?
- Нет.
- Как так?! - священник растерялся.
- Это всё равно, что отказаться от собственной жизни. Не корысти же ради грешил, а потому что не можно было иначе.
- Понятно. Для ради ближних старался?
- Не всегда. Для своего живота тоже.
- Яблоки, что-ли, в детстве воровал?
- Такого не помню... Арбузы с колхозной бахчи в армейский период: это было.
- Плохо кормили?
- Да не то чтоб... Без изысков, конечно. Однообразно. Всё со свиным салом, а у меня солдаты в отделении поголовно были мусульмане... Да и витаминов не хватало. Салаты, ведь, не давали.
- Прелюбодействовал?
- Ещё как!
На этот раз интересоваться про моё желание раскаяться в содеянном он не стал. Просто накрыл голову плотной тканью и провозгласил торжественно и басовито:
- Отпускаются грехи рабу божьему... Выбрал имя?
- Да... Ахиллес! - почти дерзостно выдал я.
Он согласно кивнул:
- Рабу божьему Ахиллу... Аминь!
Заминка произошла с целованием руки. Маленькому священнослужителю пришлось самому ткнуть мне в нос свою протянутую длань, напомнив о боли полуторанедельной давности.
Ингу, по блату или по дружественной осведомлённости о её жизни, вопросами об имевших место нехороших поступках он не стал, а сразу отпустил ей грехи.
- Либо ты святая? - шепнул я ей, когда она меня подхватила под руку для дальнейшего продолжения запланированного обряда.
- А ты как думал?
- А бандитское прошлое? А похищение людей? Ты ведь им помогала!
- Я больше помогала вам. Ты просто не знаешь...
"Да. Пожалуй во многом благодаря её влиянию на босса, всё обошлось с нами так мягко и без эксцессов... Но теперь всё пойдёт иначе. Такого фокуса дядя Жора нам не простит..."