– Я приду к тебе, можно? Или бесконечные направленные на ловлю и поедание бродячих животных сны заново заставят проснуться в холодном поту под кроватью с тахикардией?
Однозначно, ответа на этот вопрос Он знать не мог – это проверяется опытным путем. Четыре часа утра, мистические кудряшки дыма двадцатой сигареты овивали непроветриваемую комнату. Никотин! О, сколько в дыме этом для мозга не спящего слилось.
И было место покоя, влажными серыми стенами дополнявшее теплый послегрозовой воздух; и было без единого облачка чистое небо естественного цвета, чья бесконечная даль ниспадала мыслями о бесконечности.
– Не бойся, они не кусаются. Здесь никто и ничто по определению не может причинить тебе зла, – составляли корону облако бабочек над его головой.
Его я заметила не сразу, решив погулять по городу.
– Красивые.
– Это подарок редкого гостя. Он выложил бабочками тетраграмматон – свое непроизносимое имя – и оставил мне. Хочешь мороженое?
– Мое любимое, пломбир в вафельном стаканчике! В жизни не ела вкуснее, – ни на грамм не врала я.
Взяв под руку он показывал город, успокаивающий своей безлюдностью, город для двоих, простирающийся до линии горизонта улицами, проспектами, и остановились мы у ставшего до мелочей знакомым низенького фонтана.
– Хочешь фокус?
– С прыжками по лужам?
– Не–а, лучше.
Старинный граненый стакан разлетелся вдребезги от сильного удара об асфальт с размаха, после чего сродни перемотке видеокассеты вернулся на прежнее место без единой царапины.
– Ты тоже так можешь, девочка. Милая спящая девочка.
– Да ну.
– Посмотри внимательно на стакан, прорисуй в голове его образ вплоть до точного количества граней, заводской маркировки на оборотной стороне дна и прислушайся к самому громкому из голосов внутри головы. Получилось? Теперь со всей силы разбей стакан и произнеси это.
– На точку назад, – произнесла я разбив стакан и видя как он собирается обратно.
– Умничка.
– Можно, я разолью стакан?
– Сейчас моя очередь разливать.
Его низкий голос прервал металлический, скрежетащий по ушам звук, звук оставляющей за собой черный шлейф грузной тени. Я разозлилась на тень, прервавшую наше уеденение тень – и она тотчас заледенела.
– Олег, что это?
– Хах! Ты взглядом заморозила Смотрителя.
– Смотрителя?
– Да, ты же помыслила материализовать меня, не отходить от меня ни шаг, иначе они не являются.
– Забавно, ты видишь все происходящее у меня в голове.
– Не грусти ты так. Придет время и…
– Как все сложно.
– Сложно, но не невозможно. Будешь еще мороженое?
– А ты?
– Оно только для тебя, – разливал на асфальте лужу он.
– Извини.
– Ты правда хочешь меня накормить? Правда?
– Правда–правда, – прыгала по луже я.
На сей раз смесь травы и клевера поляны оттеняла огромное дерево, оттеняла и занавешенное белой тканью зеркало.
– Почему ты так странно улыбаешься?
– Других приходилось уговаривать, строить целые лабиринты путешествий, а ты по собственной воле накормить желаешь. Это и смешит.
– Накормлю, только не говори загадками.
– Ты не знаешь о чем просишь.
– Конечно не знаю, ты же не рассказываешь.
– Пообещай никогда не смотреть в зеркала, – нежно перебирал мои волосы Он.
– Но…
– А то, что смертельно опасно. Ты принеси образ места – я покажу. Это должно быть либо место скопления людей в трансе и с одержимостью, либо квартира с домашними кошками или аквариумными рыбками. Уверен, ты к путешествиям без движения готова, уснешь без проблем, так что мы туда отправимся. После ты спросишь у хозяев, вели ли их рыбки себя странно. Это и послужить пониманием сути зеркал. Ты бы знала как их тяжело разбивать и занавешивать.
– Тяжелее не заглянуть в них хотя бы одним глазком.
– Я же говорил, тебе не понравится увиденное. Смотри вот, какая трава у нас под ногами. Для тебя выращивал.
– Красиво, – обняла я, положив голову на плечо.
Так бы и стоять, вечно стоять обнявшись посреди летней поляны, посреди нашего мира.
– Очень вкусно, – прошептал на ухо он. – Теперь я сыт.
– Странный у тебя юмор.
– Отнюдь. Это тебе.
Он протянул сидящую на ладони бабочку, послушно перелетевшую ко мне.
Проснувшись лишь я осознала весь смысл его слов, смысл что значит покормить. Сил не было даже пошевелиться, ватное тело не слушалась, моя комната к четырем часам дня проветрилась, а на люстре сидела бабочка, белая бабочка.