07-О том, что во многих знаниях - многие печали

Кастуш Смарода
     ГЛАВА 7
     О ТОМ, ЧТО ВО МНОГИХ ЗНАНИЯХ – МНОГИЕ ПЕЧАЛИ
    
     Громоздкая дверь узла связи была распахнута настежь и подпёрта двумя половинками кирпича. Войдя в прохладный узкий холл с кафельным полом, Сашка тут же направился к кабинкам телефонов-автоматов.
     - Последи за входом, - сказал он мне.
     Я нехотя направился к двери, но Сашка велел идти к окну:
     - Там тень от деревьев и снаружи тебя видно не будет.
     Опершись локтем о подоконник и поглядывая одним глазом на пустынную улицу, я с любопытством наблюдал за Очкарём. Тот поочерёдно заходил в каждую из четырёх телефонных кабинок, набирал на диске короткий двухзначный номер и подолгу прислушивался, плотно прижимая трубку к уху.
     Наконец, завершив свои манипуляции, Сашка подошёл ко мне и устроился рядом.
     - Надо подождать малёхо, - сказал он. – Если Профессор у себя, то скоро перезвонит.
     Я промолчал. Ничего спрашивать не хотелось. Было ясно как день, что никакой Профессор нам сюда не перезвонит (телефоны в Щели не работали), а Очкарь просто в очередной раз морочит мне голову. Только вот непонятно – зачем.
     Мне до чёртиков надоели эти его игры, и я уже открыл было рот, чтобы всё ему высказать, как вдруг коротко и глухо звякнул один из телефонов. Я медленно закрыл рот.
     Сашка подбежал к кабинкам и нерешительно остановился, соображая какой из четырёх автоматов издал звук. Я ждал, затаив дыхание, но все телефоны снова молчали.
     - Это он всегда так, - пояснил Сашка, не оборачиваясь. – Сначала предупредительный даст, чтобы на этом конце приготовиться успели, а потом уже по-настоящему звонит. И если после первого гудка трубку взять не успеешь, то на связь уже больше не выйдет. Придётся в другой раз приходить.
     Телефон снова затренькал и Очкарь проворно снял трубку.
     - Алё, - сказал он. – ЗдорОво, Профессор. Это Сашка из девяносто второго-эф. Узнал?
     Он покосился на меня, как бы невзначай прикрывая за собой дверцу кабинки.
     «Больно нужны мне ваши секреты», - обиженно подумал я, отворачиваясь к окну.
     Пространство между узлом связи и дорогой занимал неухоженный скверик с пыльными тополями и чахлыми берёзками, среди которых были проложены узкие дорожки из плохо подогнанных бетонных плиток. За дорогой разлаписто зеленел хвойный подлесок. На горизонте, из безмятежного соснового моря торчали тонкие трубы нефтеперерабатывающей станции. По небу лениво ползли сероватые облака.
     Сашкина рука бесшумно опустилась на моё плечо, заставив вздрогнуть.
     - Пойдём, - сказал он. – Профессор согласился с нами встретиться.
     «А у меня-то ты согласия не спрашивал!», - захотелось огрызнуться мне, но я передумал. Досада моя уже прошла, а любопытство, напротив, разыгралось.
     - Слушай, Сашка, - вкрадчиво спросил я. – А как это он здесь телефонную связь наладить умудрился?
     - А я знаю? – совершенно искренне удивился Очкарь. – Он же Профессор!
     - А к нему только с этих телефонов позвонить можно или вообще с любого?
     - Только с этих. Причём с каждого только на один номер – в одну из четырёх его лабораторий. – Сашка ухмыльнулся. – Это он так свои убежища называет. Там, кстати, кроме него никто никогда не бывал. А встречи Профессор всегда в разных местах назначает.
     - А проследить за ним не пробовали? – наивно поинтересовался я. – Когда он после встреч назад возвращается.
     - Дураков нет – реликта в собственном «пространстве» выслеживать. Он на тебя или пакость какую-нибудь натравит, или заведёт в такие места, откуда будешь потОм полдня выбираться.
     - Какого ещё реликта? – не понял я.
     - Это мы здесь так называем тех, кто уже очень давно не покидал своё «пространство», - сказал Сашка, и в его речи снова отчётливо проступили чужие интонации. – В Щели всё постоянно стремится вернуться в изначальное состояние. Если ты день, там, или два, скажем, отсутствовал в своём «пространстве», то ничего особо не поменяется, но если надолго уйдёшь – всё постепенно станет как раньше, как в самый первый день, когда… Ну, ты понял.
     Мы открыто шли прямо через площадь и Сашка громко разглагольствовал, будто бы вовсе и не он ещё совсем недавно настаивал на соблюдении всех этих нелепых правил конспирации.
     - А если долго из «пространства» не вылезаешь, то все изменения сохраняются. День, вроде, всегда один и тот же, но всё, что ты куда-то переносил, переставлял, остаётся на месте. А Щель этого не любит и начинает плодить защитные сущности, создавать пространственные ловушки и временнЫе завихрения. Хозяину «пространства» они повредить не могут, а на любого чужака реагируют как голодные волки.
     - А почему мы тогда не прячемся, если здесь так опасно?
     - Сейчас мы под защитой Профессора, и пока что нас никто здесь тронуть не может.
     Мы вышли прямиком к зданию ЗАГСа, покрытому потрескавшейся розовой штукатуркой и по разбитым ступеням парадной лестницы поднялись к центральному входу.
     Мне часто случалось проходить мимо этого здания, но я ещё никогда не бывал внутри, однако Сашка не дал мне рассмотреть торжественное убранство холла, а сразу же, по узкой лестнице, скрытой за неприметным выступом стены, повёл на второй этаж.
     Мы остановились перед белой лакированной дверью с табличкой: «Заведующая отделения ЗАГС г. Пионерска Шершавова А.В.». Сашка на мгновение замялся, словно собирался постучаться, но передумал и уверенно потянул за ручку.
     В крохотном кабинете, за массивным угловым столом сидел пухлый пацан в круглых очках и небрежно листал какую-то книгу. Едва мы вошли, он закрыл её, отложил в сторону и посмотрел на нас. Несомненно, это и был Профессор.
     - Здравствуй, Александр, - сказал он, выбираясь из высокого кожаного кресла.- Давно не виделись. Познакомишь меня со своим… м-мэ… другом.
     - Это Витька Самуйленко, - с готовностью ответил Сашка. – Одноклассник мой.
     - Очень приятно, - Профессор, протянул мне маленькую узкую ладонь. – Борис.
     Пожимая его руку, я подумал, что от узла связи до ЗАГСа идти от силы минут десять прогулочным шагом, а Профессор всё равно успел на эту встречу раньше нас. Значит - либо его убежище находится где-то поблизости, либо он умеет пользоваться недоступными обычным людям способами перемещения.
     После взаимного представления Профессор снова уселся в своё кресло, а мы с Сашкой устроились на стульях по другую сторону стола. Я посмотрел на книгу, которую он листал во время нашего прихода. Это оказался толстый журнал в обложке из кожзаменителя. На нём была наклейка с машинописным текстом. Даже вверх тормашками я без труда прочитал, что он называется: «Журнал регистрации актов смерти по г. Пионерску, Октябрьского р-на».
     Специфическая литература, однако, интересует нашего Профессора.
     - Давайте сначала покончим с формальностями, если вы не против, а уже потом… м-мэ… побеседуем, - Профессор обращался к нам с Сашкой, но смотрел только на меня. Сильные линзы очков - толстые, словно бутылочные донышки - делали его глаза непропорционально большими, похожими на совиные. Сразу становилось неуютно: казалось, будто тебя рассматривают под микроскопом. – Виктор, какого числа ты сюда… м-мэ… прибыл.
     Я оторопело назвал дату.
     Он извлёк откуда-то из-под кресла школьный ранец с защёлками и выудил из него копию журнала, лежащего на столе – если и не точную, то очень похожую.
     - Та-а-ак… - Профессор шелестел пожелтевшими страницами. – Самуйленко, говоришь, двенадцатого марта, девяносто шестого.
     Он нашёл, наконец, нужную страницу.
     - Нет здесь такого, - Профессор подозрительно посмотрел на меня. – И даты такой нет.
     - Ну-ка дай сюда! - Очкарь отобрал у Профессора журнал и, близоруко сощурившись, принялся водить пальцем по странице.
     - И вправду нет… - растерянно проговорил он. - Витёк, а может ты месяц перепутал?
     - Ага, - сказал я. – Или год.
     Мне вдруг отчётливо привиделись мои бренные останки, неподвижно лежащие на дороге и водители, старательно объезжающие их, недовольно ворча на муниципальные службы, которые никак не могут убрать с проезжей части этого лузера.
     Я, как сомнамбула, взял из рук Сашки злосчастный журнал, открыл на середине и принялся автоматически листать. Журнал был исписан на три четверти. Даты… Фамилии… Обстоятельства смерти… Фамилии… Даты…
     Последней датой числилось тридцать первое декабря девяносто шестого.
     Я недоверчиво потёр глаза:
     - Какого… Чё за фигня? Сейчас же ещё март… Или уже нет?
     - Технически… м-мэ… июль, - улыбнулся Профессор, поправляя очки. – Мы же сейчас в моём «пространстве». А если серьёзно, то время в Щели совсем по-другому течёт. Если ты не против, то я могу…м-мэ… поделиться одной своей теорией.
     - Валяй. Я никуда не спешу.
     - Представь себе огромный гранат, где каждое зёрнышко – это… м-мэ… отдельное «пространство» Щели. Все они существуют одновременно в одном объективном временном промежутке, хотя время каждого отдельного «пространства»… м-мэ… субъективно.
     Я совершенно ничего не понял, но покивал с умным видом.
     - Каждое зерно соединено с соседними несколькими… м-мэ… переходами, которые здесь предпочитают называть «туннелями». Пока обитатель «пространства» сам не воспользовался ни одним из переходов, оно пребывает закрытым для всех остальных «пространств» и его время остаётся… м-мэ… субъективным. Когда же обитатель «пространства» покидает его – он как бы прокалывает зёрнышко изнутри. Оно сразу становится доступно для обитателей других «пространств», и время в нём постепенно… м-мэ… синхронизируется с остальными.
     Сашка отвернулся в сторону, с трудом удерживая зевоту.
     - В Щели на настоящий момент насчитывается более сотни объединённых «пространств» с локальным временем от восьмидесятого до девяносто девятого года, каждое из которых соединено с соседними двумя-тремя десятками…м-мэ… переходов. Иногда открываются новые «пространства», но это не означает, что их обитатели только что попали в Щель – просто они до поры жили по своему… м-мэ… субъективному времени. Я доступно объясняю?
     Профессор с сомнением посмотрел в наши неодупляющие лица.
     - Если проще, то вы с Александром, по объективному времени Щели, попали сюда одновременно, несмотря на годы, разделяющие ваши… м-мэ-э-э… - Профессор завис, не в состоянии подобрать нужное слово.
     - Смерти, - автоматически подсказал я, не будучи подвержен местным предрассудкам.
     - Можно и так сказать… - Профессор укоризненно посмотрел на меня. - Но Александр выбрался из своего «пространства» на оперативный, так сказать, простор и… м-мэ… синхронизировался со временем Щели гораздо раньше.
     До меня, наконец-то, начало кое-что доходить:
     - Значит, пока я находился в Щели, уже давно наступил девяносто девятый год, и те, кто покинул свои «пространства» раньше меня, по объективному времени прожили здесь гораздо дольше, хотя и попали сюда на несколько лет позже?
     - Совершенно верно, Виктор! – обрадовался Профессор. – Ты всё схватываешь на лету! Чтобы донести эту истину до Александра мне понадобился… м-мэ… не один месяц.
     Сашка недовольно засопел.
     - И что, все кто находятся в Щели, записаны в этой книжке? – спросил я Профессора, указывая на журнал.
     - Абсолютно. За исключением Валентина, который попал сюда…м-мэ… последним по времени привычного мира и данных о его… м-мэ… летальном исходе у меня пока нет.
     - А со мной как быть? Почему обо мне ничего не написано?
     - Не знаю, - развёл руками Профессор. – Это нужно хорошенько обдумать. А пока я сделаю запись в каталоге с твоих слов.
     Он снова запустил руку в нутро своего ранца, вытащил общую тетрадь и приготовился записывать. Я покорно повторил своё имя, дату и обстоятельства. Профессор аккуратно всё записал мелким убористым почерком, сложил тетрадь и журнал в ранец, а его убрал под стол.
     - Ну что, - сказал он. – Побеседуем? У тебя, Виктор, наверное, ко мне масса вопросов?
     Вопросов и вправду было множество, но лишь один беспокоил меня сейчас сильнее всех прочих, и ответить на него мог только Очкарь, а вовсе не Профессор:
     - Сашка, - спросил я. - А ты про себя в этой книжке смотрел?
     - Само собой.
     Душная волна стыда захлестнула меня:
     - Выходит, ты всё знал? Ну… Про родителей…
     Сашка потупился.
     - Знал, - ответил он, наконец.
     - Тогда зачем меня допрашивал?
     - Проверял. Ты мне правду не сказал – пожалел. Считай, проверку прошёл.
     - Ты же говорил, мол, и так понял, что я не из «этих». Зачем же тебе нужна была ещё какая-то проверка?
     Очкарь молчал.
     - Александр поступил… м-мэ… вполне резонно, - неожиданно вступился за Сашку Профессор. – Лишняя проверка никогда не повредит. И хотя методы его несколько… м-мэ… грубоваты, они абсолютно оправданы здешними условиями жизни. Или правильнее будет сказать: существования. Поскольку, какая уж тут жизнь. Хе-хе!

     Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/02/26/1835