Запесоченные люди. Злободневная фантастика

               
                ***
 
  Сергей Зубов привычно шел по коридорам «Останкино». Ему позвонил закадычный дружок и опять предложил должность консультанта в большом телевизионном проекте. Такая работа грела финансово и добавляла разнообразия в его, скажем так, размеренный образ жизни. Наука, которую он двигал вперед, по мере возможности, рутинно засасывала его мозги в малоэффективном направлении, но удерживала на плаву в качестве кандидата физ.-мат. наук и старшего научного сотрудника одного из ведущих исследовательских институтов РАН. Ещё налево, теперь лестница и опять налево. Чёртовы коридоры. Кажется, заблудился! Ага, где-то здесь.
- Девушка, скажите, пожалуйста…
Навстречу 45-тилетнему, интересному, неженатому мужчине шла «милочка».
- Подскажите, пожалуйста, где 486-ая?
- Дальше, вон там, справа! – махнула рукой девушка и с вызовом посмотрела ему в глаза.
«Э, нет, голубушка!» -  ослепительно улыбнувшись (мы это можем!), Зубов кивнул и, не тормозя, продефилировал мимо призывного объекта.
«Вас много – я один!» - самодовольно прокомментировал он себе, но, по привычке, развернул плечи и напружинил тело. Сергей был убеждён, что девчонка смотрит ему вслед.
На двери с номером 486 был прикреплён листок с надписью фломастером «Завеса времени». В комнате один одинёшенек сидел его друг-приятель с детских лет – толстый рыжий Мотя Маркс, не родственник автору «Капитала». Вообще-то, хохма ещё та: он – Матвей Карлович Маркс. Кому скажешь – не верят. И тем не менее, Мотиного отца действительно звали Карл. Такое звучное имя он получил в солнечном Бишкеке, где родился в семье Баруха Моисеевича Маркса, которого партия отправила в столь отдалённые места поднимать животноводство. Поднимал он его, видимо, так успешно, что в 60-х годах пошёл на повышение и был переведён в Москву, на работу в Госплан. В столице такое имя в сочетании со звучной идеологической фамилией не одобрили и предложили сменить. Так, с 1961 года и до выхода на пенсию, Мотин дед, стал называться Борисом Матвеевичем, и вся семья переименовалась в Петровых. Но не так прост оказался Барух Маркс! При вынужденной смене идентификации, ради благополучия семьи, он сохранил свой старый паспорт, который, якобы, потерял при смене фамилии. Выйдя на пенсию, лже-Петров, потрясая трудовыми орденами и заслугами, вернул себе утраченное имя и фамилию. Все только диву давались напору старика. Правда, долго пожить под родной фамилией ему не пришлось – инфаркт, но по проторенной дорожке пошла вся семья, и Зубов жил в одном доме и учился в одном классе с Марксом. Теперь его друг детства стал успешным продюсером, за плечами которого был внушительный список фильмов и сериалов, выпущенных его кинокомпанией. Мотя был настоящий друг и, как мог, подкармливал Сергея «левой» работой.
Сейчас он – большой, рыжий, с короткой тёмной бородой, прикрывающей толстые щёки, сидел, развалясь, за  столом и говорил по мобильнику.
Зубов пожал его большую лапищу и плюхнулся в кресло напротив. Это надолго. Он привык, что Матвей с телефоном ел, спал и даже трахался.
- Дело спереди всего, - любит повторять он.
- Значит так, - закончил разговор Мотя. – Я запускаю новый проект. Тут тебе и фантастика, и триллер, и любовная драма. Всего хватает. Штаб будет здесь. Ты как?
Зубов кивнул.
- Договор составим позже. Не обижу. Видишь, - он развёл руками, – пока никого нет. Группу только собираю. Мне вот что от тебя нужно. Помнишь фильм Джузеппе Торнаторе «The Best Offer»? «Лучшее предложение». Мы его с тобой вместе смотрели. Там Раша играет аукционщика и коллекционера женских портретов. Вспоминаешь? Такой асоциальный тип, «человек в футляре». Он там попадается на крючок к девке. Классный фильм.
- Ну да, помню, - кивнул Сергей. - Хорошее кино.
- А как она его развела! – хохотнул Мотя. – Всё почему? Я всегда говорю, что надо жить на полную катушку пока силы есть, пока молодой.
- А ты что, в свои 45 ещё молодой?
- Я, как пионер, всегда готов радоваться жизни.
- Хватит трепаться, пионэр. Что дальше?
- Помнишь, как в фильме она грабанула всю его коллекцию и оставила только один портрет, похожий на неё? Типа, вот и спи с ним. Реальной женщины ты не стоишь.
- Ты мне весь фильм будешь пересказывать? Что дальше?
- А вот что. Там её дружок приманивает этого чудака разобранным старинным механизмом – андроидом.
- Ну.
- Мне на проект нужен такой же. Или похожий. Одним словом – что-то старинное, механическое.
- Тебе нужен механизм в чистом виде – андроид? Или механическая кукла по подобию человека? В том фильме специально сделана чисто механическая конструкция. Она будто двойник самого героя, который так мало походит на настоящего человека, как андроид.
- Сценарий ещё не прописан до конца. Сейчас там фигурирует андроид, а во что выльется фантазия режиссера никто не знает. На данный момент мне нужен старинный андроид, а там видно будет.
- И в чём проблема? – пожал плечами Зубов. – Пусть художник нарисует несколько вариантов. Режиссер выберет. Отдашь в мастерскую, там сделают модель под заказ, а потом твои ребята перенесут на компьютер то, что понравится. Не мне тебя учить.
- Не, нужен старинный. Этот андроид будет сквозной, на все серии. Будем снимать крупно и много. С этой штуковиной будет связана хренова туча всяких превращений. Их ребята на компьютере уже придумывают. Но режиссер хочет, чтобы стержневой объект был натуральный. Для пущей достоверности нужен не макет, а подлинный андроид. Мы замахнулись на мировой уровень. Будем звать знаменитостей. Я уже деньги под них выбил.
- Думаешь, у меня в институте такой есть?
- Да, слушай ты! – без улыбки продолжал Маркс. – Мне не до смеха. Ты себе не представляешь, чего мне стоило раздобыть координаты человека, у которого в личной коллекции есть и андроид, и большие механические куклы. Ты – технарь, физик. Установи контакт, съезди к этому человеку, познакомься и посмотри на эти экспонаты. Сам понимаешь, нам статика не нужна. Механизм должн двигаться. Ненавязчиво приценись, сколько он возьмёт за аренду, допустим, за год. Сфотографируй самое интересное и привези мне. А мы с режиссёром решим, подойдёт нам это или нет. Может там ерунда какая-то. Дело это спешное и важное. До запуска проекта я должен понимать, во что мне это обойдётся. Понял? Я бы сам с тобой поехал, но дел – куча. Смета не утверждена, юристы, экономисты торопят с договорами, банк без них денег не даёт. Короче говоря, завал.
- А кто у тебя режиссёр? Пусть со мной поедет. Ему снимать!
- То-то и оно. Михалёва сейчас нет в Москве. Он на Адриатическом море поправляет пошатнувшееся здоровье после прошлого проекта. Как ни как, снял 120 серий. «Мыло», но качественное. Я его отпустил на три недели. Ему опять вкалывать год, не меньше. Так что, давай пока сам, а мы попозже подключимся.
Диктуя телефон коллекционера механизмов, Маркс добавил:
- Этот тип свою коллекцию никому не показывает, выставлять категорически отказывается, хотя ему за это предлагали хорошие деньги. Говорят, что он «с приветом». Может и послать. Ты это учти и подъедь к нему на какой-нибудь козе. Ну там, наука, прогресс, ты – учёный. Если сработает – посули ему благодарность в титрах за предоставление аппарата. Скажешь ему: «Мне ваш телефон дал Сергей Юрьевич и сказал, что вы мне можете помочь».
- Это что, навроде пароля? – хмыкнул Зубов.
- Говорю тебе, он по поводу своих механизмов ни с кем в переговоры не вступает. Сергей Юрьевич – фсбэшная шишка. Этот тип ему чем-то обязан. Не наше дело. Главное, он Юричу отказать не посмеет.
- А чего номер телефона такой допотопный? Мобильного нет?
- Какой есть. Ну, будь! Звони.
На последнем слове у Маркса затрезвонил телефон.
Выйдя из телецентра, Зубов прошёлся вокруг останкинского пруда, посидел на лавочке, посмотрел на небо. Хотелось настроится на разговор. Набрал номер коллекционера. Глухо. Длинные гудки и никакого ответа. Понабирал раз пять и бросил. Ну нет человека дома, что тут поделаешь!

                ***

   Сергей жил с матерью. Принципиально. Своя квартира у него была. Он получил её в наследство от бабушки и сдавал в наём не из жадности, а, чтобы никакая «милочка», «приятная во всех отношениях», как писал незабвенный Гоголь, не имела на него виды. Ну что с него взять? Живёт с мамой в двухкомнатной квартире, бережёт её покой. При этом сам себе хозяин, никто им не командует, не диктует как ему жить и что делать, не требует постоянного внимания. Правда, такая замечательная жизнь образовалась не сразу. Была, была у него большая любовь, женитьба и почти пять лет брака под крышей своего дома. Не потянул запросы, истерики, постоянные претензии. Были бы дети, может и свыкся бы с такой жизнью, но Бог не дал. К лучшему. Разбежались, как неродные. Бывшая жена вернулась к родителям, но ненадолго. Нашла очередную жертву и на здоровье. О прошлой семейной жизни Сергей старался не вспоминать, но, как только на горизонте появлялся новый «предмет», в душе поднимались старые дрожжи и хотелось бежать. Он шаблонно прикрывался матерью: дескать, пока она жива – он её не оставит.    И, теперь, вернувшись домой, Зубов с удовольствием вдохнул родной запах маминой любимой герани, расставленной по всем окнам их квартиры. Он любил родительский кров в старом номенклатурном доме, где этажом выше жила семья Матвея. 
Отец Сергея, Григорий Андреевич Зубов, хоть и был моложе, но не отставал от Баруха Моисеевича Маркса и, в своё время, заведовал отделом планирования в Министерстве тяжёлой промышленности. Он умер, когда Сергей был женат. Серёжина мама, Аполлинария Васильевна, или попросту Лёля, как звали её родные, была домашней хозяйкой с высшим образованием. После рождения единственного сына, Григорий Андреевич счёл целесообразным освободить любимую супругу от необходимости ходить на работу, чтобы она могла полностью посвятить себя семье. Зубов-старший занимал высокое положение и имел возможности, которые позволяли родным жить в достатке при одном кормильце. Мама Лёля была оригинальной женщиной и всегда умела удивить близких. Она интересовалась всем: политикой, искусством, новинками бытовой техники, необычными кулинарными рецептами и сплетнями московской жизни.               
Раздеваясь в прихожей, Сергей слышал, как мать в комнате пререкалась с телевизором. Там передавали последние новости.
- Я вот что думаю, - безо всякого вступления обратилась Аполлинария Васильевна к входящему сыну. – Может тебе стоит пойти в политику? Самый возраст. Можно выбрать нейтральную направленность. Экологию, например.
- Я подумаю, мам, - сразу же загасил её инициативу сын. – А сейчас давай поужинаем. Кушать хочется.
Этот призыв Аполлинария Васильевна восприняла как цирковая лошадь: тут же вскочила и без лишних слов загарцевала на кухню.
Поужинав, Зубов, по привычке, пошёл к матери. Он любил у неё сидеть, когда она перед сном, на ломберном столике, раскладывала бесконечные пасьянсы: «Марию-Антуанетту», «Часы» или «Сенат». При этом родительница не закрывала рта, комментируя все события прошедшего дня. Тут он, разомлевший от сытной и вкусной еды, вдруг вспомнил о звонке насчёт андроида. Но, к телефону опять никто не подошёл. Зевнув, Сергей пожелал матери доброй ночи и пошёл к себе. Сначала решил открыть ноутбук, чтобы поговорить с милой ему женщиной, а потом передумал. Впереди выходные для разговоров и встреч, а теперь лучше спать.

                ***

   Было уже два часа ночи, когда его разбудила Аполлинария Васильевна. Она включила свет и трясла перед его носом листком с телефоном коллекционера, которому Сергей пытался дозвониться несколько часов назад, когда сидел у матери в комнате.
- Это у тебя откуда? – напористо вопрошала Аполлинария Васильевна.
Спросонья, Сергей плохо соображал.
- Маркс дал. Мотя.
- А у него откуда?
- Почём я знаю! – сердито ответил сын и сел на диване. – Да в чём дело-то, объясни! Тут записан человек, с которым я должен связаться. Это Мотины дела. Он опять позвал меня научным консультантом на свой проект. А что случилось-то?
Зубов взял в руки записку и прочитал вслух:
- Анастасий Теодорович Ковальский-Гесс. И что?
- А внизу что за цифры накарябаны?
- Мам, ну ты чего? Телефон!
- Чей?
-Этого Ковальского-Гесса.
- И ты ему должен позвонить?
- Ну да! Только вот дозвониться никак не могу.
- Не удивительно, - мрачно констатировала Аполлинария Васильевна. – Как ты думаешь, много ли однофамильцев у этого Ковальского-Гесса, да ещё в сочетании с таким именем-отчеством? То есть, с полным совпадением?
- Думаю, что нет.
- Так вот. Анастасию Ковальскому-Гессу сейчас должно быть 100 лет. Он родился в 1919-ом году. Я познакомилась с ним в 70-ом, когда мне было 20, а ему уже 51.
Повисла пауза. Мать озадачено смотрела на сына, а он на неё.
- Мам, это, видимо, не тот Ковальский. Чем твой занимался?
- Чем? Он добивался моего расположения!
- А кроме этого?
- Работал в мастерских Госцирка. Помешан был на цирке. Делал очень хороший реквизит для цирковых, за что они его в шутку называли Циркачом. Он там всё время что-то им изобретал и усовершенствовал.
Сергей не знал, что сказать в ответ.
- Ты иди спать, мам, - заботливо проговорил он. – Завтра-послезавтра я дозвонюсь до этого Ковальского, и мы всё узнаем: твой это столетний хахаль или нет.
Мать вдруг затеребила пуговицу на халате и чуть слышно произнесла:
- В 75-ом он пропал, как в воду канул. Тогда все решили, что его арестовало КГБ. И, раз он и через много лет не объявился, значит умер.
- Видишь сама, что это однофамилец. Может быть родственник. Давай спать.
Сергей протяжно зевнул и плюхнулся на диван. Аполлинария Васильевна выключила свет и ушла к себе.

                ***

   Следующий день Зубов посвятил Леночке. Вернее сказать, себе с Леночкой. Он встретился с ней в метро, они прошлись по пешеходным улицам центра, поели в дорогом кафе и поехали к ней домой. Лена была «милочкой» на выданье. У неё было всё, кроме мужа. К своим 32-м годам она уже имела свою квартиру, машину и хорошее место работы в крупной фармацевтической компании. Каким образом? Таким. Сейчас путь наверх можно было забыть. Она была умна, образована и очень устремлена в будущее. Ей хотелось семью и ребёнка. Ставку она сделала на Зубова и была уверена, что у неё всё получится. Ему стукнуло 45. Давно пора завести семью. Лена не давила на любимого мужчину, не подталкивала к решительному объяснению, нет. Они встречались больше года, и она наизусть знала характер и повадки своего избранника. Да, он пуглив, как заяц, обжёгся в прошлом браке, да, обленился и боится ответственности, но она докажет ему, что с ней будет всё по-другому. Может, она и не так хороша, как ему бы хотелось, но миловидна, ухожена и за неё ему никогда не будет стыдно.
Вечером того же дня, несмотря на протесты подруги, он вернулся к себе домой («Мама одна, я не могу её оставить!»). Нет, он не лыком шит, его не поймаешь! Уже в 11-ом часу вечера Зубов вспомнил о коллекционере и позвонил.
- Алло!
- Будьте добры, позовите, пожалуйста, Анастасия Теодоровича.
- Я слушаю.
Ковальский-Гесс говорил бодро и быстро.
- Я не могу отказать в просьбе Сергею Юрьевичу, но уверяю, что вы зря потратите время. Мои механизмы стары как мир, допотопны и вряд ли заинтересуют киноиндустрию. К тому же, они малоподвижны и я, во избежание поломок столь древних конструкций, не позволю их трогать с места.
- И всё же, разрешите взглянуть…
- Хорошо, - сказал Ковальский. – Записывайте адрес. Погодинская улица, дом 12А. Это недалеко от Новодевичьего монастыря. Когда будете на месте – стучите. Жду вас завтра в 5.
Поговорив, Сергей крикнул матери, которая с увлечением смотрела бокс по спортивному каналу:
- Мам, я дозвонился до Ковальского.
Она тут же отключилась от телевизора и прибежала к сыну.
- Этому Ковальскому столько же лет, сколько и мне. Ну, может, чуть больше. По крайней мере, так мне показалось по голосу.
Аполлинария Васильевна ничего не сказала, как-то неопределённо пожала плечами и пошла дальше болеть за нашего боксёра. Зубов пошёл на кухню, достал из холодильника пиво и подсел к матери.
- А мне? – обиженно спросила она. – Я тоже хочу.
Они вместе смотрели бокс и пили пиво.

                ***

   Дом Ковальского Зубов нашёл не сразу. Адрес был понятен, но он не один раз прошёл мимо деревянной избушки, не веря своим глазам, что это тот самый дом 12А. Быть не может! На столичной улице, стиснутый современными кирпичными домами стоял сказочный голубой теремок на розовом фундаменте, с тремя окошками на улицу и белыми кружевными наличниками. Над ними, под большой развесистой крышей, разукрашенной такими же кружевами, ютился маленький балкончик.  Фасад дома по обеим сторонам продолжался незамысловатым деревянным забором на каменных столбах тоже розового цвета. Убедившись, что на доме действительно есть номер 12А, Зубов стал искать как попасть внутрь. Тут он увидел ворота с круглой скобой, и калитку с такой же железкой. «Когда будете на месте – стучите» вспомнил он и начал колотить в дверь забора. Где-то в отдалении послышались шаги, лязгнул замок и перед Сергеем предстал хозяин. Это был приятный мужчина, лет 55-ти, среднего роста, темноволосый, светлоглазый и доброжелательный на вид.
- Заходите-заходите, - посторонился он, пропуская гостя. – Давайте знакомиться.
Они стояли на садовой дорожке, которая вела к дому, вокруг которого рос чахлый садик. Зубов обратил внимание, что в нём было много пожелтевших кустов смородины и крыжовника, которые диковато смотрелись почти что в самом центре Москвы.
После рукопожатия Ковальский-Гесс повёл гостя к дому. За дощатой, плохонькой, входной дверью оказалась ещё одна – современная, чуть ли ни стальная. Её Анастасий Теодорович открыл, как какую-нибудь пещеру в арабской сказке, просто приложив ладонь. Внутри дом выглядел солидно. Большая прихожая была отделана резным красным деревом, которое множилось в отражениях больших зеркал, висевших по сторонам огромной старинной вешалки. Хозяин полностью соответствовал обстановке дома.  На нём были тёмно-зелёные брюки, ослепительная по своим достоинствам, чуть зеленоватая рубашка и тонкий замшевый пиджак рыжевато-коричневого оттенка. Зубов сам был модником и вид нового знакомого оценил. А тот, не останавливаясь, повёл его на второй этаж, через очень красиво обставленную комнату, к себе в кабинет. На всём, что видел Сергей, была печать очень дорогих, эксклюзивных вещей старины, по большей части, из красного дерева. В кабинете Ковальский, видимо, отдавал предпочтение светлому палисандру. По стенам были развешены старинные картины в больших золочёных рамах.
«Прямо, дворцовые экспонаты, - подумал Зубов. – Денег это стоит немереных».
- Итак? – обратился к нему хозяин.
Сергей, как мог, объяснил суть дела.
- Что ж, молодой человек, - улыбнулся Анастасий Теодорович. -  Я Сергею Юрьевичу отказать не могу. Поэтому, хоть это и против моих правил, покажу вам экспонаты. Но, уговор: фотографировать только то, что я разрешу и в будущем - забудьте сюда дорогу. Согласны?
Зубова покоробило обращение к нему «молодой человек».
«Однако, как свысока! А ведь он ненамного старше меня».
Сергей подумал, что это выпендрёж успешных коллекционеров высокого уровня. Как правило, они ощущают себя особенными людьми. Это нервные и очень недоверчивые ребята, которые вечно трясутся, как бы их не ограбили. И, судя по тому, что Зубов уже увидел в этом доме, здесь есть повод для беспокойства. Конечно же, он заверил Ковальского, что сохранит в тайне его адрес и всё, что здесь увидит. Они опять спустились на первый этаж, прошли по тёмному коридорчику и очутились в небольшой комнате без окон. Ковальский зажёг свет и перед Сергеем предстало совершенно пустое помещение с тяжёлой чёрной портьерой на одной стене и большим электрощитом на другой. Хозяин потянул за шнурок портьеры, и она разъехалась, открыв изумлённому взору Зубова большую, двустворчатую, стальную дверь с тонкими длинными ручками в виде скобок. Не дверь, а ворота! Сергей не мог себе представить, как в эдакой избушке можно было установить такую! Ковальский с самодовольной улыбкой смотрел на реакцию гостя.
- Вот это да! – только и произнёс тот.
Анастасий Теодорович открыл дверцу щита, поднял большой рубильник и начал поочерёдно нажимать на какие-то кнопки. Потом, он подошёл к двери и приложил к ней руку. Стальной гигант начал распахиваться. За ним тоже была портьера.
- Теперь попрошу вас здесь на пару минут задержаться, - извинился Ковальский. – Мне надо включить аппараты.
Зубов только кивнул. Хозяин скрылся за тёмными складками ткани, а гость застыл в ожидании. Наконец, внутренняя портьера тоже распахнулась и Анастасий Теодорович широким жестом предложил ему войти, а сам отошёл в сторону. Через большую, ярко освещённую комнату, навстречу Зубову, мелко семеня ногами, двигался «Турок» в чалме, богатом восточном одеянии и с подносом в руках. Сергей от неожиданности вздрогнул. Присмотревшись, он был поражён. Это была кукла с человеческий рост, идеально выполненным лицом и руками. На подносе стоял узкогорлый восточный кувшин и маленький стаканчик. «Турок» подошёл к гостю, поклонился и что-то произнёс на непонятном языке.
- Он предложил вам отведать вина, - пояснил Ковальский. – Не отказывайте ему. Он так гостеприимен и так редко видит гостей.
Зубов не знал, что ему делать. Ну не разговаривать же с куклой курам на смех!
- Просто дотроньтесь до стаканчика в знак согласия, - подсказал ему хозяин.
Сергей так и сделал. «Турок» поклонился ещё раз и, держа поднос в одной руке, другой налил ему напиток тёмно-вишнёвого цвета. Зубов выпил поднесённое угощение и оценил. Нёбо почувствовало душистый жар, внутри живота разлилось приятное тепло, а в голове запрыгали мысли о приятности бытия.
- Сразу в голову ударило, - замотал он головой.
- И не мудрено, - улыбнулся Ковальский. – Этому напитку больше двухсот лет. Кукла была сделана в 1799-м году для кабинета автоматов венгерского иллюзиониста Вольфганга фон Кемпелена. При дальнейших перепродажах экспоната к нему обязательно прилагались большие плетёные бутыли. Думаю, что это испанский портвейн. Как видите, мне тоже досталось немного.
Коллекционер провёл рукой по спине «Турка», и тот замер.
- Довольно с него. Старинную игрушку надо беречь, не правда ли? -  сказал Анастасий Теодорович и продолжал рассказывать. - В коллекции этого самого венгра Кемпелена самым известным механизмом был «Шахматист». Это тоже был турок в чалме, но крупнее среднего человека, что уже само по себе смотрелось удивительно. «Шахматист» сидел по-турецки, поджав ноги, перед низким столиком, на котором были расставлены шахматные фигуры для игры. Перед публикой Кемпелен раздевал турка, чтобы показать, что это всего лишь механическая кукла. Потом он показывал внутреннее устройство столика. Там помещалась сложная система управления «Шахматистом». Указывая на рычаги и шестерёнки, иллюзионист как бы говорил публике: «Смотрите, это только безмозглая механика!». Кемпелен предлагал любому сразиться в шахматном поединке с механической куклой. Разыгрывались самые сложные партии, в которых неизменно побеждал «Шахматист». Кемпелен со своим «Кабинетом автоматов» объехал чуть ли не весь мир. Это был международный фурор. Пятьдесят самых интересных партий, выигранных автоматом, были опубликованы в Лондоне, в 1820-ом году. С турком играл в шахматы Фридрих Второй, Наполеон, императрица Мария-Терезия и Екатерина Великая. Сам же Кемпелен ни во что не ставил своего знаменитого «Шахматиста», который помог ему обогатиться и обрести мировую популярность. Дело в том, что только этот экспонат, из всей коллекции иллюзиониста, был ненастоящим, то есть, пустышкой, чистым обманом. Внутри столика, за сложной системой шестерёнок и рычагов, скрючившись, сидел человек, который переставлял фигуры на шахматной доске. За всё время существования этого аттракциона таких людей было несколько. Это были известные шахматисты, которые за крупное вознаграждение готовы были продать своё мастерство. Среди них был и Вейле, и Льюис, и Муре, и Шлумбергер. Парадокс! Сами по себе, как таковые, они не зарабатывали больших денег и уж точно не могли похвастаться встречей с коронованными особами. «Шахматист» сгорел в 1854-ом году во время пожара здания «Китайского музея» в Филадельфии. Собственно, это самая резонансная фальсификация механического аппарата. Остальные модели – продукт гениальных изобретений, как правило, часовых мастеров. Да, да не удивляйтесь. У истоков создания механических кукол стояли часовщики. Именно они стали приспосабливать механику часов под более крупные конструкции. Однако, я вас заговорил. Пойдёмте дальше смотреть моих кукол.
Обойдя застывшего «Турка», Ковальский указал направо. У стены, на мягком диванчике сидела очаровательная молодая женщина в высоком белом парике и роскошном серебристом платье времён Екатерины Второй. Она обмахивалась веером, прятала за ним улыбчивые губы и довольно внятно сказала: «Ах, как вы мне нравитесь!». Зубов усмехнулся и готов был уже отвернуться от дамы, как она опустила веер на колени и поманила его к себе тонким пальчиком. Инстинктивно Сергей рванулся к ней, но вовремя спохватился. А что кукла? Она заливисто рассмеялась, как бы радуясь силе своих чар и тут же замерла. Ковальский хмыкнул, а Зубов покраснел.
- Пойдёмте дальше, - предложил хозяин и показал следующий экспонат.
Это был очень занятый человек, который сидел за небольшим письменным столом и писал. Изредка он поднимал голову, смотрел в потолок, шевелил губами, обмакивал перо в чернильницу и опять склонялся над бумагой.
«Сочинитель», - представил его Анастасий Теодорович. – Всё пишет и пишет с 1780-го года, насколько я осведомлён. Этот писака впервые был показан в Лондоне, в музее Кокса, а потом на Пиккадилли, 22, в помещении, где выставлял свои «научные» механизмы знаменитый в то время иллюзионист Каттерфельто. Свою экспозицию он сопровождал демонстрацией сложных фокусов: заставлял стрелки часов двигаться в обратную сторону, силой мысли гасил свечи, демонстрировал оптические иллюзии. Это была невообразимая мешанина достижений науки того времени и наглого надувательства публики.
Между тем, «Сочинитель» продолжал писать, отбрасывая в сторону исписанные листки.
Зубов поднял с пола один из них и с удивлением увидел текст, написанный хорошим каллиграфическим почерком скорее всего на староанглийском языке. Не было сомнения, что он был написан только что – чернила ещё не просохли.
- Сонет Шекспира, - пояснил Ковальский.
- Здорово, ничего не скажешь! – восхитился Сергей.
- Эта конструкция очень сложная, - коллекционер кивнул на «Сочинителя». – Особенно уязвима та часть, где через руку чернила поступают в перо, которым он пишет. Постоянной эксплуатации нет, поэтому стержни засоряются от пыли и в них постоянно высыхают чернила. Я борюсь с этим как могу.
- Чернила понятно, а как он пишет текст?
- Вы видели когда-нибудь старинный музыкальный ящик с диском? Тот же принцип. В нужный момент рука останавливается от препятствия в диске, а потом прокручивается дальше. С одной стороны, всё просто, с другой – представьте себе, какая титаническая работа проделана мастером, чтобы заставить куклу так естественно себя вести и писать! На «Сочинителе» клейма нет, но думаю, что это работа швейцарского часовщика Пьера Жаке-Дроза или его сына Анри-Луи. Уж очень этот экспонат похож на сделанный ими автомат «Писец», который воспроизводит несколько вариантов текстов и двигается также очень естественно. Эти же швейцарцы сделали «Художника», который не только умел рисовать, но и мог картинно откидываться назад всем торсом, держа равновесие, чтобы полюбоваться своей работой или недовольно качать головой и наклоняться над мольбертом, чтобы поправить рисунок.
Ковальский наклонился над «Сочинителем», выключил его и тот замер, как показалось Зубову, с облегчением. Столетия сидеть и писать – дело не шуточное, тут и машина устанет!
- Пойдёмте, я покажу вам свой зоосад, - махнул рукой коллекционер.
Хозяин повёл гостя в конец комнаты через настоящий склад. Тут стояло множество ящиков и даже контейнеров, в каких цирковые перевозят свой реквизит. У стен стояли картины, обвязанные холстиной, на столах лежали стопки книг, по большей части в кожаных переплётах и тут же возвышались затейливые статуэтки, бюсты, вазы и тому подобные произведения искусства. Всё это было накрыто прозрачным целлофаном, видимо, для борьбы с той самой пылью, о которой говорил хозяин. В конце комнаты на полу был расстелен зелёный ковролин и по нему, тихо крякая, разгуливала большая «Утка». Она то и дело наклонялась к полу в поисках свежей травки. Недалеко от неё гуляла большая чёрная «Кошка». Она выгибала спину, вертела хвостом, мяукала и тёрлась мордой о ногу хозяина. Тут же, печатая шаг, переступал с ноги на ногу большой чёрный «Ворон». Он хлопал крыльями, как бы желая взлететь, крутил головой и издавал раскатистое «кар-р-р». Ковальский кивнул на птицу.
- «Ворон» сейчас скучает, а когда-то он ошеломляюще действовал на дам. На представлениях птица отвечала за предсказания любовного характера, но и могла прояснить вопрос о возможной скорой смерти престарелых богатых родственников. У меня «Ворон» просто гуляет, но, если его запустить по кругу с буквами, он начнёт отгадывать ваше будущее. Я думаю, что на этой птице озолотился не один шарлатан!
- И как это ваша механическая живность, гуляя, не наталкивается друг на друга? – поинтересовался Зубов.
- Просто я их правильно разместил. У каждого своя траектория движения. Это несложно. Все эти экспонаты – работа знаменитого мастера, сына обыкновенного трактирщика из Тосканы – Пинетти. Став известным иллюзионистом, он выбрал себе звучное имя: Жан-Жозеф де Вильдаль кавалер Пинетти маркиз де Мерси. Но, честное слово, он заслуживает любого громкого имени! Это был блестящий манипулятор, изобретатель и артист. Пинетти отказался от грубых ярмарочных трюков и стал одним из создателей художественной формы иллюзионного искусства. Все свои выступления он строил на сочетании научных опытов и высокого искусства манипуляции предметами. В реквизите Пинетти, наряду с автоматами, стали появляться голуби, канарейки, кольца, часы, табакерки. Грубая ярмарочная музыка была заменена на мандолины и флейты. Его механические куклы были великолепно одеты и умели изящно раскланиваться. Сам Пинетти представал перед зрителями в виде светского кавалера с безукоризненными манерами. Он выступал в расшитом дорогом камзоле и напудренном парике. В салонах высшей знати маркиз де Мерси стал использовать карточные фокусы, которые ему удавались блестяще, особенно, когда механические куклы отвлекали публику. А знаете, кто его погубил?
Зубов пожал печами.
- В начале карьеры ему покровительствовал сам Фридрих Второй – прусский король. Он пожаловал артисту титул придворного физика и подарил здание театра Дёббелина в Берлине. Слава Пинетти гремела на всю Европу. Понятное дело, что иллюзионист тщательно скрывал секреты своего профессионального успеха. Когда он гастролировал по Франции, как снег на голову, объявился некий француз, математик Декран, который ходил на представления целый сезон, а потом стал утверждать, что проник во все тайны знаменитого артиста. Пинетти принял вызов и предложил Декрану обнародовать свои догадки. И тогда, в 1784-ом году, вышла книга «Разоблачённая Белая Магия, или Объяснение поразительных фокусов, которые с недавних пор восхищают Столицу и Провинцию». Это было полное разоблачение всех трюков Пинетти. К слову сказать, эта книга до сих пор служит отличным пособием по технике иллюзионного искусства. Вслед за ней, Декран выпустил ещё четыре сборника фокусов с разоблачениями.  Желающих попробовать себя в качестве иллюзиониста стало хоть отбавляй. Какое-то время прославленный мастер иллюзии держался на плаву, придумывая новые номера, но, видимо, доверие публики было подорвано, или он сам надломился, но вскоре Пинетти умер.
- Вы хотите сказать, что на него ходили только тогда, когда его манипуляции были покрыты тайной? А как же механические куклы? К ним интерес тоже пропал?
- На сцене главное лицо – манипулятор. От того, как он подаёт фокус или действие автомата, зависит восприятие публики. Если она следит за фокусами и видит, как это сделано, то, соответственно, она будет пренебрежительно относиться и ко всему остальному, что окружает иллюзиониста. Беднягу Пинетти уже ничего не могло спасти. Перед своей кончиной он решил попытать счастья в далёкой России, при царском Дворе. Как проходили его выступления, я не знаю, но умер он на обратном пути, на Волыни, в деревне Васюково, в 1801-ом году. Его реквизит (а это был целый обоз габаритных ящиков!), конечно же, растащили. Хотя, благодаря этому факту, я смог приобрести зверинец Пинетти. Там был ещё дивной красоты механический «Фазан», который умел насвистывать множество разных мелодий по заказу зрителя. Сам шведский король Густав Третий был в восторге от этой птицы. К сожалению, мне этот экспонат заполучить не удалось, да и времени было мало.
«Мало времени для чего?» - Зубов недоумённо посмотрел на Ковальского.
Тот витал в облаках. Видимо, он до сих пор переживал, что упустил возможность иметь этого «Фазана». Чтобы отвлечь хозяина от грустных мыслей и вернуть на землю, Зубов спросил, указывая на «Ворона»:
- Надо же, такое впечатление, что у него живые глаза!
Анастасий Теодорович как будто очнулся и с охотой объяснил:
- У птицы глаза стеклянные и имеют внутри круглую выемку. В неё вставлен чёрный шарик меньшего размера. При движении он перекатывается, создавая ощущение подвижного взгляда.
- Как гениально просто! – не удержался от восхищения гость.
- Да, просто. Но попробуйте это сделать, - ответит коллекционер и тут же спросил:
- Ну, как вам мои куклы?
- Очень понравились!
- Давайте-ка я их остановлю. Надо беречь их ресурс.
- А где же андроиды?
- В другом помещении, - ответил Ковальский, переходя от одного экспоната к другому. – Здесь у меня только парадиз для души. А теперь идёмте вниз, в подвал.
Тщательно закрыв дверь и выключив рубильник, хозяин пригласил Зубова спуститься с ним по крутой лестнице в подвал, к такой же стальной махине, как была наверху. Ковальский нащупал рядом с ней выключатель. Свет вспыхнул. На удивление, дверь была не заперта. Анастасий Теодорович с усилием потянул за скобку и поманил за собой гостя. Зубов вошёл в помещение и остолбенел. Перед ним в большой и совершенно пустой комнате («Ничего себе теремок!» - опять подумал он о доме) стояли две фигуры. Одна метра 3, другая около 2-х. Меньшая была классическим андроидом, состоящим из железных пластин и дисков. Голова вся в заклёпках и опущена вниз. Конструкция механизма была максимально открыта: видны пружины, трубки, шестерёнки. В местах сгибов стояли крупные шарниры. Ковальский зашёл за спину андроида, что-то там понажимал и быстро отошёл к стене. Раздался лёгкий скрежет металла, фигура содрогнулась и ожила. Опущенная голова стала медленно подниматься. Из глазниц безносого железного черепа на Зубова посмотрели стеклянные голубые глаза. Андроид напружинился, покачался туда-сюда, как бы разминаясь, и вдруг уверенно пошёл на Сергея. Сказать, что Зубов испугался – ничего не сказать. Он взглянул на Ковальского, как бы спрашивая, что ему делать, но тот напряжённо следил за шагающим механизмом. Сергей не стал ждать близкой встречи с такой массой металла, а быстрым шагом отступил к Ковальскому, который стоял в стороне. Демарш Зубова не остановил жуткую машину. Механизм резко развернулся и, клацая всеми частями, опять пошёл на гостя. Глаза андроида, не отрываясь, смотрели на испуганного мужчину. Когда между ними оставалось расстояние не больше пары метров, вперёд выступил Ковальский. Он стремительно забежал механизму за спину и остановил его.
- Я вас не испугал? – как ни в чём не бывало спросил Анастасий Теодорович. – Видите-ли, я хотел проверить реакцию «Робэра» на чужого человека. Давно не предоставлялась такая возможность.
- Он что, - Зубов кивнул в сторону андроида, - различает «свой-чужой»?
Ковальский кивнул.
- Я с ним вожусь столько, сколько он мне принадлежит. Сейчас этот андроид только снаружи похож на допотопный механизм. Внутри – это довольно современный аппарат.
Зубов перевёл взгляд на другую фигуру. Это был огромный рыцарь, закованный в доспехи из блестящего серо-чёрного металла. На его голове - шлем с прорезями для глаз, на руках -  перчатки с раструбами до локтей, ноги – в остроносой обуви. Он стоял за большим металлическим креслом, опершись руками на его массивную полукруглую спинку. У кресла была подставка для ног, как это бывает в детских колясках или инвалидных креслах. Ковальский наблюдал за реакцией гостя.
- Бедный «Рыцарь». Ему здесь тесновато.
- Надеюсь, вам не надо его включать, чтобы проверить реакцию на чужого? – поинтересовался Зубов.
- Если он пойдёт, дом рухнет, - улыбнулся Анастасий Теодорович. -  Не волнуйтесь, он не предназначен для ходьбы. Если его включить на передвижение– это будет слон в посудной лавке.
- Я могу их сфотографировать?
- «Робэра» пожалуйста, а «Рыцаря» не надо. Он всё равно вам не пригодится.
- И всё же, - мягко настаивал Зубов. – Мне бы хотелось представить продюсеру и режиссёру оба экземпляра, чтобы они увидели оба варианта.
- Нет, - категорично ответил коллекционер. – «Рыцаря» я не дам. Если хотите, можете сфотографировать кукол.
- Но, нам нужны андроиды.
- Сожалею.
Зубов с разных ракурсов нащёлкал «Робэра» да так, что в кадр, незаметно для Ковальского, попал и «Рыцарь».  В это время из открытой двери послышался женский голос:
- Стасик! Это ты там?
Анастасий Теодорович тут же откликнулся и поманил гостя на выход.
- Пойдёмте, чаю выпьем, - предложил он.
Они поднялись на второй этаж, минули красивую комнату, ту, что перед кабинетом хозяина, и свернули в коридорчик, который вёл в столовую, где кухня была отделена стеклянной матовой перегородкой. Там кто-то гремел посудой. Ковальский усадил гостя за большой стол, а сам пошёл на кухню, откуда опять послышался женский голос:
- Я всё купила, но не знаю, как тебе понравится. Тут и мясо, и курица, и твои любимые грибы. На вид всё качественное, а проверять я не стала. Это занимает так много времени! Ты хочешь чаю? Кто там у тебя? Гость? Я его знаю?
Ковальский что-то бубнил в ответ, но было понятно, что надо напоить посетителя чаем.
- Какое у вас впечатление от моей коллекции? – спросил у гостя вернувшийся хозяин.
- Ничего подобного в жизни не видел! – честно признался Зубов. – Все ваши экспонаты достойны восхищения, но, всё же, андроиды произвели самое большое впечатление.
- Неужели? Значит, бездушная машина, как она есть, интереснее человеческой копии?
- Я говорю своё мнение. Мне, физику, чистая техника ближе. Правда, вашего «Робера» я даже испугался.
Ковальский хмыкнул.
- «Робэр» многое может, - похвастался коллекционер.
- Расскажите.
- Он может ходить, наклоняться, приседать, то есть, держать равновесие при перемещении тяжести конструкции. Может поворачивать голову в разные стороны, определять предметы по принципу «живой-неживой» и, как вы правильно заметили, «свой-чужой». Для этого, всё им увиденное, фиксируется памятью. Правда, без общей классификации. Над этим я сейчас работаю.
- Он может говорить?
- Нет, но может подавать сигналы опасности от чужих-живых.
- Ага, понимаю! Он у вас выполняет функцию сторожевой собаки.
- Скорее пугала в огороде, - засмеялся Ковальский.
- А почему он - «Робэр»?
- Я назвал его в честь Жана-Этьена Робэра, часового мастера, который создал этот механизм. Он родился в 1805-ом году, в небольшом французском городке Блуа, в семье часовщика. В молодости этот талантливый молодой человек прочитал двухтомный «Энциклопедический словарь научных развлечений», очень популярное в то время издание, и загорелся идеей создать автоматы и иллюзии с использованием достижений науки. И, как результат, миру явился один из выдающихся мастеров движущихся и говорящих фигур, оригинальных заводных игрушек, сложных музыкальных ящиков и самых удивительных часов. На французской промышленной выставке в Париже, в 1839-ом году Робэр показал часы, сделанные из хрусталя, абсолютно прозрачные, без видимости механизма. А в 1844-ом он представил королю Луи-Филиппу механического «Писца», которому можно было задать любой вопрос. Автомат писал ответы на бумаге. Понятное дело, что их было запрограммировано всего с десяток, и они туманно отвечали на поставленный вопрос, но впечатление от пишущей куклы был значительным.
- А вот и чай!
С этими словами в столовую вошла девушка. Зубов обомлел. Перед ним был универсальный идеал любого мужика: точёная длинноногая фигура и кошачье лицо с большими серо-голубыми глазами под тёмными дугами бровей, яркий рот и чуть вьющаяся грива светло-каштановых волос. И первая мысль: «Кто она этому Анастасию?». Красавица принесла большой поднос с чайной посудой, шоколадом и печеньем, расставила всё на столе, улыбнулась гостю и протянула ему руку.
- Олимпия.
- Сергей.
На вид ей было лет 25, не больше. От неё пахло мятой. Он ждал, что Ковальский сам её представит, скажет кто она, но тот только улыбался, глядя на девушку.
- Посиди с нами, - Ковальский указал на стул рядом с собой.
Сергей пил чай и слушал бесконечные рассказы коллекционера об автоматах. Анастасий Теодорович не закрывал рта. Казалось, что он знал всё о создании и совершенствовании механических аппаратов. Это была ходячая энциклопедия иллюзионного искусства с времён Древнего Египта до наших дней. А как он рассказывал о подземном храме Абу-Симбел, который был вырублен в скале на берегу Нила, во времена царствования фараона Рамсеса Второго! По его словам, египетские жрецы имели большие познания в области математики и физики, астрономии и химии. Они придумали немало иллюзий и механизмов для поддержания мнения о своей принадлежности к высшим силам. А что знал Зубов? Только о сорокаградусном бальзаме «Абу-Симбел» в чёрной пузатой бутылке, настоянном на травах. В наши дни египтяне предлагают добавлять его в чай или кофе как тонизирующий напиток, а они с Мотей, в молодости, выпивали почти литровую бутылку этого лечебного алкоголя на двоих, без всякого чая. Бальзам отличался замечательным свойством – сколько бы ты его не выпил, голова всегда оставалась светлой, а на следующий день никакого похмелья. Отвлечённые воспоминания Зубова потухли под натиском рассказа Ковальского, который теперь живописал как статуя вавилонского бога, стоявшая в святилище храма, благословляла молящихся, поднимая руки, как только на жертвеннике разгорался огонь. И, чем больше на него лили масла, тем усерднее божество, стоящее над ним, благословляло своих адептов. Принцип действия этого древнего иллюзиона был на редкость прост. Под жертвенником помещался плотно закрытый котёл с кипящей водой. Вода нагревалась от пылающего огня, пар проходил по трубке к поршню цилиндра, скрытого под полом храма. Рычаг, соединённый с поршнем, приводил в движение механизм, скрытый внутри фигуры божества, и оно поднимало руки. Проще говоря, это была паровая машина.
- Чего же вы чай не пьёте, - вдруг спросил Ковальский. – Я вас не очень утомил своими рассказами? Знаете, если меня не остановить, я могу часами говорить на эту тему.
- Что вы! Мне очень интересно вас слушать, - заверил Зубов и не кривил душой.
Ковальский удовлетворённо кивнул.
- В середине 6-го века до нашей эры, - в упоении продолжал он, - образовалось Персидское царство. Оно протянулось от восточных окраин Индии до Эгейского моря Аравии на юге и Каспия на севере. При его возникновении рухнули границы прежних государств и из них, по всей территории новой империи, растеклись халдейские, египетские и индийские маги и жрецы. Потом, во времена греко-персидских войн, они просочились и в Грецию. А там пошло-поехало: оракулы, факиры, фокусники стали показывать публике первые механические диковинки. Уже тогда были мастера по их изготовлению. Например, Александру Македонскому, во время похода в Малую Азию, показали дерево с золотыми листьями, на котором сидели разноцветные искусственные птицы. Они умели крутить головами и открывать клювы. Должно быть, эффект был потрясающий. С нашей реакцией не сравнить. Особенно, это касалось движущихся кукол. И, не потому, что мы искушены достижениями техники и компьютерными новинками, нет.
- А почему? – удивился Зубов.
- В те далёкие времена для большинства людей отличительным признаком одушевления была способность двигаться. Движется, значит живой! Только в 17-ом веке медик Уильям Гарви открыл процесс кровообращения и стал понятен принцип подвижности человека. Но даже в 18-ом веке, кроме учёных, мало кто разбирался в физиологии человека. А тут ещё религиозное представление о том, что Господь вдул жизнь в Адама, после чего он ожил. Представляете какая сила воздействия была на публику от вида сидящей на дереве птицы, которая может крутить головой или куклы, которая может ходить!
Ковальский так увлёкся, что не дотрагивался до своего чая. Говорил он и о чисто технических подробностях создания механизмов, и о том, как он усовершенствовал своего «Робэра». А Зубов то и дело поглядывал на Олимпию. Девушка не пила чай, сидела не шевелясь, и внимательно слушала Стасика, как она его называла. Это не понравилось Зубову.
«Ишь, как слушает! Должно быть она его любовница и выходит, что мне не добыча, - с азартом охотника подумал он и успокоил себя. – Вообще-то, мне нравятся женщины потемнее».
Между тем, увидев отсутствующий взгляд гостя, Ковальский решил, что переборщил, сев на своего любимого конька.
- А вы кто по профессии, чем занимаетесь? – вежливо спросил он.
Сергей ответил. Потом рассказал, как сотрудничает с кинопроизводством: он - технический консультант на картинах своего друга – продюсера.
- Ага, - покивал головой хозяин. – Мы с вами почти коллеги. В своё время я закончил реальное училище и всю жизнь проработал в цирке: мастерил иллюзионную аппаратуру и совершенствовал лонжи-страховки для артистов. Сам на арене ни разу не был, но за пристрастие к цирку меня называли Циркачом.
У Зубова отвалилась челюсть. Он даже зафиксировал момент, когда её захлопнул. При этом на его лице было написано такое изумление, что хозяин пришёл в недоумение.
- Я что-то не то сказал? С вами всё в порядке?
Судорожно сглотнув, Зубов спросил:
- Анастасий Теодорович, вы были когда-нибудь знакомы с женщиной по имени Аполлинария Васильевна?
Тут пришёл черёд Сергея интересоваться у Ковальского, всё ли с ним в порядке. Ковальский смотрел на гостя, застыв в столбняке. Девушка, по всей видимости, ничего не заметила, а только удивилась повисшей паузе в таком, казалось бы, оживлённом разговоре. Наконец, Анастасий Теодорович очнулся и произнёс:
- Нет, а кто это?
- Это моя мать, - ответил Сергей, хорошо понимая, что Циркач врёт. - Её девичья фамилия Новицкая.
- Нет, не имел чести, - уже совсем спокойно ответил Ковальский.
Зубов понял, что дальнейшего разговора не получится и решил откланяться.
- Спасибо за чай, за гостеприимство и за интересный разговор, - улыбаясь, произнёс он. – Рад был с вами познакомиться. Надеюсь на наше сотрудничество. Как только я переговорю с руководством проекта, то сразу вам позвоню.
- Посмотрим, - неопределённо ответил коллекционер. – Я тронут, что вам понравилась моя болтовня. Сейчас это редкость среди молодёжи.
- Ну, не такая уж я молодёжь, Анастасий Теодорович, - возразил Зубов. –  Мне уже исполнилось 45 лет, и я ненамного моложе вас.
Гостя проводили до ворот и распрощались.

                ***

   «Не хватало, чтобы из-за этого дурацкого инцидента Ковальский отказался давать андроид, – думал Зубов. – Бред какой-то! Чёрт дёрнул меня спросить про мать. Но, с другой стороны - интересно! Этот Анастасий определённо её знал. Он даже не спросил почему я вдруг интересуюсь его знакомством с матерью! Такая реакция неспроста. Допустим, мама что-то спутала, и этому Циркачу не сто лет, а 60 или 70. Может, он просто так хорошо сохранился. Сейчас даже мужики делают пластические операции. Тогда эта Олимпия скорее его дочь».
И, повеселев, он зашагал к метро, размышляя, надо ли рассказывать матери про этого Ковальского-Гесса, но так ничего и не решил. Сергею было приятнее сравнивать Леночку с Олимпией. Сравнение было в пользу новой знакомой. Кожа у неё смугловатая. Значит, волосы, должно быть, красит в светлый тон. Да, она тёмненькая, это факт.

                ***

   Дома Сергей первым делом залез в Интернет и поискал дом 12А по Погодинской улице. Не может быть, чтобы ничего не было о таком необычном скворечнике! И нашёл. Назывался он «Погодинская изба».  Оказывается, что это только сохранившаяся часть – флигель, от построенной в 1856-м году архитектором Никитиным усадьбы в русском стиле и форме народного деревянного зодчества. Крупный делец и славянофил Кокорев преподнёс её в дар профессору Московского университета, историку и публицисту Михаилу Петровичу Погодину, который создал там центр славянофильства, где собирались его знаменитые друзья: князь Гагарин, Хомяков, Самарин, бывал Пушкин и Гоголь. А позже: Тютчев, Островский, Аксаков, Загоскин, Щепкин. Во время войны, в 1941-ом, в главное здание упала бомба и уничтожила его напрочь. А в 1972-ом, уцелевший флигель отреставрировали и сделали районным отделением ВООПиКа города Москвы. К концу 20-го века «Погодинская изба» совсем обветшала и уже стояла под замком. И вдруг, в конце 90-х, нашлись благотворители, которые укрепили и подновили постройку, а потом взяли её в аренду.
«Теперь ясно, – подумал Зубов. – У коллекционера добра немерено, вот он себе и отхватил усадебку от людей подальше. Тут без согласия властей дело не обошлось. Это же надо, какие он там подвалы со стальными дверями нарыл! Поэтому и благодарен какому-то Сергею Юрьевичу».
О посещении необычного дома Сергей ничего не сказал матери. Там видно будет, говорить-ли родительнице о существовании Ковальского или нет. Она ведь уверена, что его нет в живых. Может, это и к лучшему. К чему тревожить пожилого человека? Подумаешь, стародавний хахаль! Вечером, часов в 10, закрывшись в комнате, он позвонил Матвею, чтобы рассказать о выполненном задании. Маркс ответил сонным голосом.
- Спишь, что-ли? – удивился Зубов. – Детское время.
- А что, нельзя? – огрызнулся Мотя. – Ты же знаешь, что я работаю как каторжный …
- …ради больших «бабок», - вставил Сергей.
- Не завидуй! - хмыкнул Маркс.
- Было бы чему. Ты же не живёшь, а всё время пашешь, как лошадь.
- Вот именно! И поэтому мне дорог каждый свободный час. В кое-то веки моя мать, Сонька и дети уехали к её родителям в Сочи. У детей неделя каникул. И я смог поиметь красивую женщину не на природе, не на столе в офисе, и не в машине, а на родной кровати.
- В твои годы и при твоей комплекции -  это важно, - посочувствовал друг.
- Да, представь себе, важно! Мне надоели поганые гостиницы на съёмках в каком-нибудь Мухосранске.
- И что?
- Ничего! Уж не знаю, как ты, а я уже не могу после секса веселиться, как ни в чём не бывало, пить и продолжать гулять. Мне нужен отдых, поэтому я и сплю, понял?
- А где она, предмет потухшего желания?
- Ушла. Я намекнул, что скоро придёт жена. Не мог же я ей сказать, что после двухразового общения, я готов рухнуть где придётся и отключиться.
- Старик, значит ты сейчас один?
- Нет, со мной Морфей. Он стоит рядом и требует, чтобы я лёг в койку.
- Я всегда подозревал, что ты извращенец! Открой дверь, я сейчас приду и буду с вами третьим. Короче, просыпайся, у меня есть, что тебе рассказать.

                ***

   Потом они сидели на Мотиной кухне и пили крепкий чай. Зубов рассказал, как встретился с Ковальским и показал сделанные на телефон фотографии. Маркс внимательно слушал, смотрел, мотал лохматой головой и только повторял:
- Чёрт, надо же!
Про возможное знакомство своей матери и коллекционера Зубов говорить не стал. В конце концов, это частное дело, а может и вовсе недоразумение.
- Автоматы классные, - кивнул Маркс. – Тот, что поменьше, явно нам годится. А большая махина вряд ли. Больно уж огромный и тёмный, как глыба. Фактуры мало. Хотя, конечно, впечатляет.
- Угу, - подтвердил Сергей. – Так впечатляет, что я от того, что поменьше, «Робэра», чуть не описался, когда он на меня двинулся.
- Класс!
Тут в Марксовой голове включился калькулятор:
- Интересно, сколько он с нас сдерёт за аренду этого монстра? Штука дорогая, сразу видно.
- Не знаю, - пожал плечами Зубов. – Он – мужик состоятельный, я тебе рассказал сколько у него в доме ценностей, не считая кукол, но содержать и охранять это добро стоит больших денег. У него не дом, а сейф.
- Думаю, что мы с ним поладим, - прикидывал в голове продюсер. – Я скажу тебе так. Ты ему позвони и скажи, что мы готовы арендовать один андроид на его условиях. Пусть назовёт цену. Приедет из отпуска режиссер, мы все вместе съездим, посмотрим механизм и тогда всё решим окончательно. Сначала мне надо узнать его условия, понял?
Сергей кивнул.
- А что скажешь насчёт механических кукол?
- Не знаю, старик. Михалёв темнит. У него там свои какие-то озарения. Звонит мне ночами и бухтит какую-то муть. Подождём до его приезда.
- Слушай, у этого Ковальского такая девка, обалдеть, - не выдержал Зубов, так хотелось с кем-нибудь поделиться.
Он стал в красках описывать достоинства объекта.
- Молчит, говоришь, и смотрит, -  засопел Матвей. – Ты её случайно не сфотографировал? Жаль. Мне так надоели наши киношные бабы! Устрой, отвези-привези, накорми, оплати шмотки.
- А что ты можешь предложить более качественного? Ты женат, у тебя живот и дети. Ты же не бросишь семью ради их прекрасных глаз.
- Не брошу, - вздохнул Мотя. – Слушай, давай выпьем, что-ли. У меня есть два литровых «Абсолюта».
Через три часа оба были «как стелька». Маркс сидел на полу в одних трусах (на гулянке ему всегда было жарко!) и плакал. Он всё твердил, что уже не человек, а ксерокс, в котором постоянно меняют картридж и он, как проклятый, без передыха, печатает деньги. Зубов валялся рядом на полу и вслух мечтал об Олимпии. Было похоже, что он влюбился.

                ***

   Утром было плохо. И ведь знал же, что в понедельник надо быть на работе! Голова не болела, нет, всё-таки пили «Абсолют», но тела, как такового, не было. Мысль, что надо встать, приводила в ужас.
«Чем мы закусывали? – пытался вспомнить Зубов. – Похоже, что ничем. Нет, вру. В холодильнике у Маркса были слипшиеся варёные макароны, которые Соня, после её отъезда, велела пожарить, посыпать сыром и съесть. Мотя сыр давно сожрал, а макароны остались. Да, точно, закусывали холодными макаронами».
Зубов предлагал заказать по телефону пиццу, но Матвей упёрся, что надо доесть макароны, а то жена обидится.
«В деньгах купается и такой жадный, паразит, - думал Сергей, шевеля конечностями, чтобы понять насколько реально ему встать. – Нормально бы поели – такого не было бы!».
За стенкой Апполинария Васильевна бодро делала зарядку под «Rum Stune». Замечательная группа, но сейчас хотелось их расстрелять, чтобы стало тихо. На пороге появилась мама. Энергичная, в спортивном костюме.
- Серёжа, ну сколько можно валяться? Вставай, детка, я пошла готовить тебе завтрак.
Она было уже ушла, но вернулась.
- Да, кстати, а почему вчера ночью ты вернулся домой с Марксом, и он был в одних трусах? Всё оригинальничаете! Пора бы за ум взяться. Вам уже по 45. Видели бы вас отцы! Помнится, покойный Карлуша вообще спиртного в рот не брал. А Матвей что вытворяет? Передай ему, что это просто неприлично. У него дети. Не знаю, как Соня это терпит?! Ты хоть слышишь, что я говорю?
Сергей кивнул. Когда мать ушла, он перевалился на бок и попытался встать. Не с первой попытки, но у него это получилось. Собрав кое-какие резервные силы организма, Зубов поплёлся в ванну. Он чуть там не заснул, но родительница, как иерихонская труба, так громогласно призывала его идти завтракать, что он боялся обрушения стены, отделявшей его от любимой матери.  Медленно, но верно, с помощью шипучей таблетки аспирина и холодного душа, Зубов пришёл в себя и даже смог самостоятельно одеться. Его мобильный надрывался, но трубку он не брал. Так рано ему могла звонить только Лена.  Ей надо было знать, куда он вчера запропастился. Дудки! Он не привязанный.               
Выйдя из квартиры, Зубов с ужасом увидел Маркса, в одних трусах, спящего между этажами, на широком подоконнике подъездного окна. Известный продюсер свернулся калачиком и подложил свою рыжую лапищу под щёку, явно страдая от отсутствия подушки. Сергей бросился к другу и начал его будить. Это была нелёгкая задача, учитывая состояние самого Зубова. Наконец, Матвей разлепил глаза и бодро рыкнул:
- Что, уже пора?
- Пора-пора, - кивнул ему Сергей. – Встать сможешь?
Маркс дико огляделся, потом посмотрел на свой живот и облегчённо выдохнул, когда заглянул под него. Трусы были на месте.
- Что это я здеся? – поинтересовался он.
- Без понятия. Мать сказала, что ночью мы пришли вместе.
- Я что, у тебя разделся?
- Она сказала, что ты пришёл в одних трусах.
Маркс тупо смотрел на Зубова и было видно, что он ничего не соображает. Сергей подхватил его под руки и поволок наверх. Дверь к Марксам стояла нараспашку.
- Блин, хорошо, что дом приличный и никто не вошёл, - сообщил Матвей, с трудом обходя квартиру.
- Мотя, дом не может называться приличным из-за рыжего толстого дядьки, в дым пьяного, который в одних трусах, валяется между этажами на подоконнике!
- Как ты думаешь, - жалобно спросил Маркс. – Меня кто-нибудь видел? 

                ***

   В тот день работа всосала Сергея по самою макушку и выплюнуло только в седьмом часу. Он расходился-разгулялся и чувствовал себя вполне прилично. Надо было собираться домой. И тут раздался звонок мобильного телефона. Номер был Ковальского.
- Алло, Сергей? – прозвучал мелодичный голос Олимпии. – Вы меня слышите?
- Да, да, я вас слушаю очень внимательно, - с жаром ответил Зубов. – Здравствуйте.
- Привет!
В трубке замолчали.
- Алло, Олимпия?
- Да, я. Я звоню по поручению Анастасия Теодоровича. Он хотел бы вас видеть.
- Когда?
- В любое удобное для вас время.
- Я приду.
- Буду ждать, - неожиданно сказала девушка и рассмеялась.
В груди Сергея разорвалась бомба.
- А когда лучше мне прийти?
В ответ он услышал короткие гудки. Олимпия уже отключилась.

                ***

   Вечер ушёл на выяснения отношений с Ленкой. Она почувствовала, что он от неё дрейфует и напряглась. Ну, что поделаешь! Женщина она умная, должна понять. Эти её допросы только ускоряют разрыв. Так думал Зубов, лёжа на диване. Завтра он уйдёт пораньше с работы и поедет к Олимпии, то есть, к Ковальскому.
- Мам, - крикнул он в пространство. – А мам?
Аполлинария Васильевна возникла перед сыном с замотанной головой и будильником в руках. Она красила волосы.
- Что ты кричишь? Что тебе?
Увидев чалму из полотенца на голове родительницы, Сергей поморщился.
- Мам, прошу тебя, только не в розовый цвет!
- Не волнуйся, тогда был только эксперимент.
- И не в зелёный!
- Ну сколько можно это вспоминать, - с обидой произнесла она. - Это была неудача. Я, после окрашивания волос натуральной иранской хной, решила изменить цвет с помощью химической краски. Откуда я знала, что у хны будет такая реакция на перекись водорода?! Поэтому, появился зеленоватый оттенок.
- Зеленоватый?! Я помню, как молодая зелёная травка под нашими окнами, увидев тебя, от зависти засохла.
- Ну, хватит, - шикнула на него мать. – Что ты хотел?
- Опиши мне твоего Ковальского -Гесса. На всякий случай. Я скоро его увижу.
Аполлинария Васильевна задумалась.
- Среднего роста, темноволосый, плотного телосложения. Глаза серо-зелёные. Губы тонкие. С хорошими манерами. Внешне похож на поляка.
- Чем ты говорила он занимался?
- Работал в мастерских Госцирка. Делал иллюзионную аппаратуру и увлечённо собирал механических кукол, которых до революции использовали артисты в своих представлениях.
- Ещё раз уточни, сколько ему сейчас было бы лет, если бы он был жив. Кстати, с отцом ты уже была знакома, когда появился этот Гесс?
- Сергей, что за допрос? С Анастасием я познакомилась в 1970-м году, а за твоего отца вышла замуж в 75-ом.
- В прошлый наш разговор ты сказала, что Ковальскому тогда было уже 50?
- 51.
- У него был брат, не знаешь?
- Он был единственным ребёнком в семье. До революции его отец был известным манипулятором и иллюзионистом в Варшаве. Настоящее имя его было Теодор Ковальский, а публика знала его как Теодора Гесса. Он специализировался на иллюзионных аппаратах и был знаменит номером оживления механических кукол. Одна из оживших кукол была его женой. В своей профессии он был довольно известен. В двадцатых годах ему предлагали остаться в Советской России, как это сделали другие, но он не хотел расставаться с буржуазной салонной публикой. Он умел проделывать свои трюки в непосредственной близости от зрителей. Гесс дружил с самим Окито, знаменитым голландским иллюзионистом, у которого семь поколений предков занимались этим искусством. Большинство из них были придворными механиками и фокусниками при Дворах Европы. Анастасий рассказывал, что, ещё маленьким мальчиком, видел знаменитый шар Окито. Фокусник выходил на сцену с металлическим обручем на шее, а в руках держал золотой шар. Потом, он выпускал его из рук и тот парил над зрителями. Окито снимал обруч с шеи, шар подлетал к нему, и фокусник продевал обруч через шар, чтобы доказать, что тот не подвешен сверху и ничем не подпирается снизу. Стасик говорил, что это было фантастическое зрелище!
- Давай вернёмся к семье Ковальского, - попросил Зубов.
Ему не терпелось узнать главное: о возрасте Анастасия Теодоровича.
 - Старший Ковальский уехал в Париж, а его жена с сыном остались в России. Причин такому решению было много, но главная - Гесс постоянно увлекался женщинами. Семья распалась. Анастасий никогда больше не увидел отца. Тот умер, если не ошибаюсь, в 28-ом году.
- Мам, ты точно помнишь, что Анастасию Ковальскому был 51 год, когда вы познакомились? – перебил её сын.
- Ты что, считаешь меня слабоумной? – вспылила Аполлинария Васильевна. – Я что, выжившая из ума старуха? Анастасий родился в 1919-ом году. Вот сам и посчитай. Ошибки быть не может, потому что именно его возраст не дал нам возможность соединиться. Я тебе говорила, что этот человек за мной ухаживал и только разница в возрасте помешала нашему браку.
Зубов посчитал. Тот Анастасий уже покойник или, в лучшем случае, дряхлый старик. Нет, его новый знакомый – другой человек.
- Ой, - вдруг спохватилась Аполлинария Васильевна, схватившись за голову. – Ну вот: передержала краску! Теперь у меня не будет дивного орехового цвета! И всё из-за тебя!

                ***

   На следующий день Зубов пораньше удрал с работы и поехал на Погодинскую. Ехать надо было всего пару остановок на метро. Народу в вагоне было мало. Он нарочно встал у выхода, хотя свободных мест было много. Ему ещё раз захотелось посмотреть на себя в тёмном отражении дверных стёкол, что он ещё ого-го. Ну, или близко к тому.
«Рассмотрим объективно, - рассуждал он. – Лысины нет, хотя Ленка, глазастая дрянь, на макушке заметила плешь».
Зубов представил себя лысым.
«Ну, это ещё когда будет! – утешил себя он. - Дальше. Физиономия. Глаза красивые. Все бабы так говорят. Морщин нет. Почти. Подбородок волевой. Почти. Фигура отличная. Почти. По сравнению с Мотькиной – просто шикарная. Живота нет. Ростом, правда, не вышел: 176 см. Но и не коротышка какой-нибудь. Одет замечательно. Короткий французский плащ. Тёмно-серый. К нему, в тон, черно-серо-фиолетовое кашне. Костюм привёз из поездки в Прагу. Сидит, как влитой. Туфли серые, замшевые, по сезону. Короче, парень – загляденье. И, холост, между прочим».
Зубов приосанился и довольно лицезрел своё отражение.
«Посмотрим, с чего это она так со мной ласково говорила, - рассуждал он. – Может, она со всеми так. Ещё непонятно, кто она Ковальскому. Он с ней фамильярен, а она зовёт его Стасиком».
Настроение враз испортилось.
«Наверное, любовница, а может и жена. Коллекционер! У него не дом, а антикварная лавка. Одних старинных картин - не счесть. И как воров не боится?! Сейчас такие образованные «спецы» есть, что любые стальные двери раскурочивают на раз».
Зубов вышел из метро «Спортивная» и направился в сторону Погодинской.
«Если бы она была жена, он бы её мне представил», - рассудил он и опять повеселел.
Подойдя к дому № 12А, Сергей с удивлением увидел, что калитка была приоткрыта. Он её толкнул и, убедившись, что в саду никого нет, пошёл по узкой дорожке к дому, у входной двери нажал на кнопку звонка и стал ждать. Дверь распахнулась и на пороге появилась Олимпия.
- Это вы? Проходите.
Зубов лучезарно улыбнулся.
- Простите, что вошёл в сад. Калитка была открыта.
- Знаете, сегодня целый день ходят туда-сюда, а я бегай открывай. Вот и оставила её открытой до вечера, - объяснила девушка и поманила его за собой. – Идёмте.
- А не боитесь, что войдёт лихой человек?
Олимпия нахмурила брови.
- Лихой?
- Вор или бандит.
- Ах, эти. Нет, не боюсь. У нас везде камеры и датчики. Как только появляется новое лицо без сопровождения, срабатывает сигнал опасности и сигнализация блокировки помещений.
Олимпия шла впереди, покачивая бёдрами. На ней было какое-то блестящее платье в облип. Она шла, как голая. Зубов внимательно посмотрел на её волосы. Они были тёмными.
«Или освещение так высветлило волосы в прошлый раз, или покрасилась, - подумал он. - Да, я не ошибся. Она тёмненькая».
- Стасик, к тебе пришли! – крикнула девушка и махнула рукой в сторону столовой. – Идите, он там.
А сама ушла в другую дверь. Сергей пошёл на шум голосов. Похоже, что у Ковальского были гости. Так и оказалось. В столовой, за накрытым столом, сидел хозяин и с ним ещё двое. Все выпивали и закусывали.
- А вот и кино пожаловало, - весёлым голосом проговорил Анастасий Теодорович. – Милости просим, присаживайтесь. У нас тут своё кино. Мне тут ребята подарок сделали. Человека пригласили, да какого! Гуляем за встречу.
Да, гуляли не хило. Тут тебе и хрустальные графины, и неимоверные комплекты фарфоровых расписных тарелок одна в другой для каждой персоны, и пропасть разных рюмок и фужеров, не говоря уже о вилках и ножах. Стол ломился от угощений.
- Знакомьтесь, - хозяин представил Сергею первого гостя. - Это знаменитый Жан-Этьен Робэр-Уден, о котором я вам рассказывал.
Со своего места приподнялся и поклонился, с изъявлением радости знакомства, пьяненький господин средних лет, небольшой комплекции, одетый в нечто, подобное старинному сюртуку и узкие брюки, которые раньше назывались панталонами. У француза было узкое лицо, высокий лоб с залысинами, длинные лёгкие волосы скрывали уши, а от висков вниз спускались небольшие бакенбарды, уходившие под узкий подбородок. При всей неказистости, у гостя был удивительно красивый римский нос и умные, внимательные глаза под тонкими изгибами почти бесцветных бровей.
- Да, вот он, мой учитель, как есть живой, -  произнёс Ковальский и добавил по-французски, обращаясь к этой персоне.  – Je dis quell grand homme tu es! Я говорю какой ты великий человек!
Зубов слегка опешил, вспомнив, как ему совсем недавно коллекционер рассказывал, что назвал андроид в честь этого самого Робэра, часового мастера, который родился в 1805-м году.  Конечно, Ковальский был прилично пьян, но всё же…
Тем временем хозяина, как обычно, несло:
- Представьте себе театр в галерее Валуа парижского Пале-Рояля на 200 мест, исключительно для изысканной публики, - возбуждённо рассказывал он Зубову. – Сначала перед зрителями выступал механический автомат «Мальчик-акробат». Он кланялся, потом подпрыгивал, хватался руками за трапецию и проделывал всякие акробатические упражнения. В это время, публике раздавали бокалы, а наш друг (тут Ковальский отвесил поклон Робэру) из одной и той же бутылки, разливал вино по заказу зрителей: то красное, то белое. Потом, маэстро, на глазах публики и под чарующие звуки музыки, в большой кадке выращивал апельсиновое дерево. Оно сначала покрывалось цветами, которые опадали, а на их месте появлялись настоящие апельсины. Под аплодисменты зрителей Робэр раздавал их всем желающим. Ну не чудо ли это для непосвящённых! А дальше автомат «Кондитер», весёлый улыбчивый толстяк, обходил зрителей и предлагал на подносе сахарные булочки, внутри которых дамы и господа с изумлением находили свои браслеты, запонки, брелоки и даже часы! Дело всё в том, что, вначале, публику заставляют внимательно разглядывать «Мальчика-акробата» и метаморфозы с апельсиновым деревом. И, пока зрители разевали рот, пили вино и заедали апельсинами, ловкие ассистенты обчищали их карманы. Потом они запихивали вытащенные вещи в выпечку и возвращали их владельцам.
«Жулик твой Робэр, - подумал Зубов. – Ну да, он мастер по производству механических кукол. А ради чего он этих кукол делал? Чтобы деньги зарабатывать на обмане».
Француз опять заговорил. Зубов заметил у него одну особенность. Тот говорил внятно, но почти не разжимая губ. Сергею никто не перевёл на русский этой длинной тирады, поэтому, он так и не узнал о чём была речь. А вот когда Ковальский увидел, что Сергей обратил внимание, как странно разговаривает Робэр, то сразу объяснил:
- Привычка. Он в совершенстве владеет вентрологией – чревовещанием. Это мастерство необходимо при работе с куклами. На представлении часто бывают нестандартные ситуации.
Зубов молчал и сидел столбом, но про себя решил, что выводов делать не будет, чтобы не рехнуться. Может, само рассосётся.
Между тем, хозяин повернулся к другому гостю и представил его куда скромнее:
- Познакомьтесь. Это Витёк. Он тут живёт неподалёку и заходит ко мне по-соседски.
Витёк сильно отличался не только от француза и Ковальского, но и от всей обстановки в целом. Это был энергичный мужичок Серёгиного возраста, с довольно невзрачной мордой подзаборника и донельзя наглыми глазами. За дорогим кувертом и изысканным угощеньем, он выглядел, как допущенный до стола примат. На нём была непонятного цвета замызганная майка с надписью: «Перестройка и гласность». Витёк через стол кивнул Зубову, неожиданно цепко на него взглянул, а потом опять уткнулся в свою тарелку. Ковальский разлил вино по бокалам и предложил выпить за знакомство, что все и сделали. Вошла Олимпия. Она принесла большое блюдо с жаренными цыплятами и села за стол. Мужчины оживились и принялись бодро закусывать. Говорили об иллюзионном искусстве. В общее веселье вплеталась речь француза, которого, по видимости, никто, кроме Ковальского не понимал, но это беседе не мешало. Сергей объявил, что его руководство хотело бы взять на свой проект андроид коллекционера. Хозяин кивнул, но, в силу хмельного состояния, на предложение не отреагировал, а продолжал рассказывать истории теперь уже про «магические сеансы» Джузеппе Бальзамо, больше известного как граф Калиостро. Самыми большими почитателями знаменитости были, конечно же, женщины. Исключительно для восхищённых дам, он во много раз увеличивал вес бриллиантов, подменяя их на шлифованные стекляшки. Буря восторга вызывала превращение грубой дерюги в дорогой лионский щёлк. Но, всё это только ловкость рук! Ковальский что-то сказал французу и тот, в ответ, разразился целой речью.
- Господин Робэр вспомнил занятный номер Калиостро, - Анастасий Теодорович вдруг решил объяснить слова гостя. - Граф опускал в сосуд с «магической жидкостью» железный гвоздь, произносил заклинание, и половина железки становилась золотой. Публика была в восторге. На самом деле, перед представлением, на гвоздь очень осторожно надевался тонкий золотой колпачок, который сверху закрашивался банальной сажевой краской под цвет гвоздя. В сосуде жидкость смывала краску и, опущенная часть железки становилась золотой.
Тем временем Витёк, видимо, устал от таких рассказов и прямо через стол заговорил с Зубовым на более интересную для него тему. Он поведал Сергею о том, что на соседней улице, в местном баре, пиво разбавляют.
- Знаешь, старик, - заплетающимся языком, доверительно объяснял Витёк, - я думаю, что они доливают в него обыкновенную воду и добавляют соду для пены. Водянистое, прям, как было в советское время, - чему-то радовался забулдыга. – Но, пахнет настоящим солодом. Во всей Москве такого больше не найти. Настоящее. И киснет быстро.
Зубов кивнул и оглянулся на других. Ковальский сделал себе передышку и ел цыплёнка. Француз дремал от обилия выпитого, но держался молодцом: сидел прямо, только прикрыл глаза. Сергея вдруг озарило, что это актёр, загримированный под известного иллюзиониста. Он вспомнил как вначале застолья коллекционер сказал: «У нас тут своё кино». Это всё объясняло. Фу ты, чёрт, как всё просто. А что Олимпия? Она не пила, не ела, а просто сидела рядом с Ковальским, молчала и слушала мужчин. На ней было уже другое платье, очень пёстрое. В нём она казалась полнее и это к ней шло.
- Чем вы занимаетесь в жизни? – тихо спросил её Зубов, боясь прервать опять заговорившего Ковальского.
Теперь он рассказывал о том, что в России, после революции, в 1919-м году, Ленин подписал декрет о национализации зрелищ. Непременным условием демонстрации фокусов и иллюзий на государственных сценах стала антирелигиозная пропаганда.
- Живу с ним, - девушка кивнула на Анастасия.
- Вы ему близкая подруга?
Девушка бросила быстрый взгляд на Ковальского и ничего не сказала, а вот коллекционер вопрос услышал.
- Могли бы у меня спросить, молодой человек, - хмельным голосом и с вызовом ответил он. – Олимпия моя помощница и секретарь в одном лице.
- Я, собственно… - смешался Зубов. – Вы не представили мне свою помощницу. Я решил уточнить насколько я могу полагаться на неё в случае, если нам предстоит сотрудничество, а вы будете заняты.
Ковальский пристально посмотрел на Сергея и ничего не сказал в ответ.
- Стасик! – очень вовремя отвлёк внимание на себя пьяненький Витёк. – Давай поможем господину французу выйти из-за стола. Уже пора.
Хозяин тут же встал и, с помощью Вити, быстро увёл гостя из столовой. Олимпия всё так же сидела за столом и молчала. Зубов не мог оторвать от неё глаз. Они были одни, и она была так близко.
- Вы его любите? – Сергей кивнул в сторону ушедшего хозяина.
- Я отзываюсь на сильный зов, - ответила девушка, водя пальчиком по стоящей перед ней пустой тарелке.
- Кто он для вас?
Олимпия подняла голову.
- Стасик много для меня делает. Без него меня бы не было.
Вдруг Зубов почувствовал, как дом вздрогнул и затрясся. Раздался гул и запахло раскалённым железом.
- Что это? – удивился он.
- Ничего особенного, - откликнулась девушка и махнула рукой в пол. – Это заработала машина.
Откуда-то из глубины дома её окликнул Ковальский. Она вышла, а когда вернулась, сказала, что Анастасий Теодорович сейчас занят и выйти к нему не может. Он обязательно позвонит Сергею, и они увидятся. Олимпия пошла его проводить и на пороге вдруг быстро прижалась к нему всем телом, как будто хотела слиться воедино. Сергея затрясло.
- Олимпия, ты где?  - звал её голос Ковальского из дома.
Девушка не шевелилась.
- Когда мы увидимся? – прошептал Зубов.
- Не знаю, - она покачала головой. – Это от меня не зависит.
- Скажи мне номер твоего телефона.
Она продиктовала.
- Давай встретимся и сходим куда-нибудь.
Она кивнула.
- Только не в ресторан, - она поморщилась. - Я не люблю рестораны.
- Куда захочешь.
Они торопливо попрощались, и Олимпия буквально вытолкала Сергея на улицу. 

                ***

   Сергей выскочил на улицу, как ошпаренный. Сердце колотилось. Прям бухало. Он решил пройтись до Новодевичьего монастыря. Надо было прийти в себя. Сначала эмоции зашкаливали. Олимпия! Неужели это возможно?! Чёрт! Потом стали включаться мозги. Странная девка. На что она откликается? На сильный зов. Проститутка. Нет, Ковальский такую бы в дом не взял. Да и не похожа она на таких. Чего-чего, а этого товара Зубов на своём веку повидал!
«Если я уведу её у Циркача, он в отместку может не дать андроид, - размышлял он. - Ну и наплевать! Нарисуют компьютерный! Делов-то! Кого сейчас удивишь старой железкой. Я её хочу и получу – вот главное».
Зубов сел на скамейку у Новодевичьего пруда. Холодный осенний ветер обдувал его разгорячённую голову. Мозги окончательно включились, отчего он сильно призадумался. Фигня какая-то. Сергей начал подробно вспоминать застолье у Ковальского, на котором только что был. Ну все странные, в том числе сам хозяин! Надо поскорей выманить Олимпию на свидание и расспросить обо всём, что твориться в доме этого коллекционера. Чтобы её соблазнить у него мало времени. Скоро прикатит режиссёр проекта, и они с Марксом сами будут вести переговоры с этим коллекционером. 
«Она первая начала со мной заигрывать. Моя совесть чиста – я её не отбивал, - оправдывал он себя. – В конце концов, женщина решает с кем ей быть».
Он вспомнил как Ковальский в восхищении рассказывал об иллюзионных представлениях. Чокнутый! Вот пусть и сидит со своими куклами и андроидами. Как в том фильме - «Лучшее предложение».
«Как она ко мне прижалась!» – опять вспомнил он.
Он поднял воротник от ветра, но ещё долго сидел один, в потёмках, где никто не видел его радостного лица.

                ***

   На следующий день, утром, ещё до работы, ему позвонил Ковальский.
- Здравствуйте, Сергей! Давайте увидимся. Вы уж меня извините за вчерашнее. У меня бывают неожиданные гости. Приходите сегодня, когда вам будет удобно. Я вас буду ждать.
Зубов тут же позвонил Олимпии. Никакого ответа. Перезванивал несколько раз. Опять ничего.
«Неужели она ему рассказала о нашем разговоре? – думал он. – В любом случае надо идти и, будь что будет».
Рабочий день тянулся вяло. Зубов не пошёл обедать. Чем дальше к вечеру катилось время, тем напряжённее становились его нервы.
В седьмом часу вечера он опять толкнул незапертую калитку сада и прошёл к дому. На звонок к нему вышла не Олимпия, а совсем другая девушка. Это была очень светлая стройная блондинка с карими глазами и пухлыми губами.
«Ничего себе! И откуда он таких взял? Тем лучше, что Олимпия у него не одна".
«Милочка», как своему, кивнула Зубову и, ни слова не говоря, махнула рукой наверх: дескать, сами дорогу найдёте. На пороге кабинета его встретил Ковальский. Он крепко пожал руку Зубову и пригласил войти. Вид у Циркача был слегка помятый. Можно сказать, вальяжно-помятый. Он уселся на диван и хлопнул рядом с собой ладонью.
- Присаживайтесь!
Они помолчали. Сергей с повышенным интересом оглядывал кабинет, чтобы не говорить первому. Только сейчас он заметил, что Анастасий Теодорович чем-то расстроен.
- Так-то вот, молодой человек, - вздохнул он и опять замолчал.
- Ну, какой же я для вас молодой человек? – опять возразил гость, чтобы хоть что-то сказать. – Разница между нами небольшая!
Ковальский ещё больше помрачнел.
- У нас с вами разница 56 лет.
В кабинете мух не было и, поэтому, воцарилась абсолютная тишина.
- И ещё. Вы – мой сын.
Зубов оторопел.
Ковальский посмотрел на него с жалостью.
- Я понимаю, что это звучит полным бредом, но от этого факта никуда не деться. Для меня такой поворот событий – тоже полная неожиданность, как и для вас.
Пересохшим горлом Зубов прохрипел:
- Такие слова надо доказывать.
Ковальский махнул рукой.
- Да, Боже мой! Если бы у меня не было доказательств, то и разговора бы не было. Не знаю, к счастью или нет, но это доказано. Хуже другое. Смогу ли я объяснить, что, сам того не ведая, стал подлецом перед вашей матерью. Сначала взгляните сюда.
Анастасий Теодорович взял со стола какие-то бумаги и передал их Сергею.
- Это результат ДНК-теста на наше родство, - объяснил Ковальский. – Ваш образец я взял с чашки, из которой вы пили чай. На 99,9 % вы -  мой сын. Этот анализ сделан там, где не ошибаются. Но, если захотите, мы можем сдать наши образцы повторно, где вы скажете.
Сергей молчал. Он был так ошарашен, что не только говорить, но и думать не мог. Ковальский это увидел и решил дать сыну возможность прийти в себя, а пока начал свой рассказ:
- Хорошо помню, что с Лёлей, то есть с вашей мамой, Аполлинарией Васильевной, я познакомился летом 1970-го года и влюбился в неё без памяти. Ходил за ней, как приклеенный. Ей было 20 лет, а мне уже полтинник. Сейчас у нас смотрят на такие союзы с иронией, но без осуждения, а тогда… Время было другое. В начале 80-х прошлого века, этот предпенсионный возраст отводился исключительно на внуков и дачный участок с овощными грядками.
Ковальский помолчал.
- Лёля хотела за меня замуж, хотела ребёнка, а я представлял себе, что буду с ним гулять и все станут меня принимать за его дедушку. Он бы вырос и меня стыдился. Она – молодая, интересная, живая, как ртуть, весёлая. У неё было много поклонников. И я – старый муж. Со временем она и меня стала бы стыдиться. Наши отношения тянулись около 4-х лет. Я ведь часто уезжал на гастроли с цирком. Порой заграницу и надолго. Дело в том, что любая поломка иллюзионной аппаратуры или сложного реквизита влекла за собой отмену программы, а это значит, что государство теряло валюту со сборов. На территории Советского Союза ещё куда ни шло. Тут и номер можно заменить, и подождать, пока я примчусь и устраню неполадку. Заграницей всё сложнее. Там утверждённую программу менять было нельзя, да и я, просто так, в один момент, в какой-нибудь Буэнос-Айрес не мог прилететь. Вот руководство и посчитало, что проще Циркача включить в гастрольное турне, чем каждый раз платить неустойку.
Ковальский опять помолчал.
- С Лёлей мы встречались тайно. Ко мне на работу, в мастерские, она никогда не приходила. В цирке бывала редко. Считала, что, если бы не мои разъезды, которые нас часто разлучали, она уговорила бы меня жениться. Кроме неё у меня никого не было. Я очень её любил, но боялся испортить ей жизнь. Накручивал этим себя постоянно. А ей говорил: «Представь, что мне будет 70, а тебе только 40!». Встречались мы у меня. В то время я жил на окраине Москвы в деревянном сарае, бывшей конюшне, которую перестроил по своему вкусу. Перебрался я туда по необходимости. Незадолго до встречи с Лёлей, у меня умерла мать – единственный близкий мне человек. Мы с ней жили в маленькой комнатёнке, на Каланчёвке, недалеко от площади Трех вокзалов. Я даже туда умудрялся притаскивать механические куклы, чем неимоверно пугал обитателей нашей большой коммунальной квартиры. У меня это с детства – страсть к иллюзионным механизмам и куклам. Я до сих пор не перестаю восхищаться изобретениями великих мастеров прошлого. А вот современные машины не люблю. Вообще не люблю всё конвейерное, штампованное. Первые экземпляры кукол я покупал у старых, ещё дореволюционных, иллюзионистов. Брал всяких: без рук, без ног, с разбитыми головами. Брал и ремонтировал. Починенные аппараты предлагал нашим цирковым. Но, время механических кукол безвозвратно ушло. Образованная публика уже не восхищалось механикой. В их жизнь вошло электричество, двигатели внутреннего сгорания, телефоны-телевизоры. Одним словом – технический прогресс. Мне же, для моих экспонатов, нужно было большое помещение, а где его взять в благоустроенных и малогабаритных квартирах? Москва жила тесно. После смерти мамы я обменял свою комнату на большой сарай на самой окраине Москвы и был там счастлив. Лёля приезжала ко мне часто. Куклы ей нравились. Она даже шила им наряды. Платье для «Дамы с веером» сшито Аполлинарией. У неё был любимец – большой, уже плешивый, «Заяц с барабаном». Он умел только крутить головой, бить в барабан и притоптывать в такт лапой. Раньше он умел петь, но со временем внутри него механизм так проржавел, что исправить его не было возможности. Она с ним разговаривала, как с живым и, по-моему, даже жаловалась на меня, когда мы ссорились.
Ковальский умолк. Было видно, что он весь в прошлом.
- В самом начале 1975-го года, со мной приключилась история, которая перевернула всю мою жизнь. Рассказывать её вам или нет, я ещё не решил. Новый год мы отмечали вместе. Я даже уговорил её пойти на наше новогоднее представление. А потом … потом я пропал. И никогда больше в её жизни не появился. Долгое время у меня сжималось сердце, когда я представлял себе, как Лёля много раз приезжала ко мне, а дом стоял заколоченный, крест на крест, и двери, и окна. Может она расспрашивала обо мне кого-нибудь из соседних домов или даже ходила в ЖЭК или на мою работу. Думаю, что все разводили руками: выбыл и всё. Должно быть, она посчитала, что я от неё сбежал.
- Мама думала, что вас арестовали органы госбезопасности потому, что вы часто ездили заграницу, - хриплым голосом произнёс Сергей, – а потом умерли, раз не объявились. А я родился в августе 75-го, между прочим, в законном браке.
- Да, я помню, что за ней тогда ухаживал какой-то Зубов. Он ей нравился. Она говорила, что, если бы не было меня, она вышла за него замуж. Позже я думал, что так и случилось, но и представить себе не мог, что Аполлинария в то время была беременна от меня. Мы с ней прожили почти 4 года и ни о каком предохранении речи не было. Я был уверен, что детей у меня уже не будет. Собственно, это была ещё одна причина, по которой я не хотел связывать Лёлю. Зачем ей ещё и бездетный старик?
Ковальский опять замолчал. Плечи его опустились, он смотрел в сторону и думал о своём. А Зубов немного пришёл в себя, встряхнулся и вдруг спросил:
- А где Олимпия?
Ковальский машинально ответил:
- Где-то здесь. А что, разве вы её не видели?
- Нет.
Ковальский вдруг спохватился и внимательно посмотрел на сына.
- Она вам очень нравиться?
Теперь уже Зубов молчал и смотрел в сторону.
- Печально, – вздохнул Анастасий Теодорович.
- И что? – с вызовом спросил Сергей.
- В том то и дело, что ничего, - обречённо ответил Ковальский. – Дело не в ней. Сейчас мне надо знать, как вы собираетесь поступить со мной. От этого, поверьте, зависит очень многое.
- Охотно верю, - откликнулся Сергей.
- Давайте решим так. Вы всё обдумаете и мне сообщите.
- А, собственно, что я должен обдумать?
- Есть ли какой-нибудь шанс, что вы, хотя бы со временем, признаете меня отцом. И, разумеется, на ваше усмотрение я оставляю вопрос, который касается Аполлинарии Васильевны. Вы – сын, вам решать надо ли её тревожить известием обо мне. В свою очередь, могу сказать, что был бы счастлив обнять вас как сына и повиниться перед вашей матерью, но понимаю, как это непросто.
- Хорошо, - кивнул Зубов. – Но, прежде чем я уйду, я бы хотел поговорить с Олимпией.
Ковальский скривился.
- Эх, если бы я мог сразу вам всё объяснить! Не надо вам её видеть. Забудьте!
- Это мне решать, я полагаю.
- Ну да, ну да, - смирился Ковальский. – Хорошо. Только придётся подождать. Пойдёмте в столовую, что ли.
Там опять были гости. За тем же сервированным столом ели и пили крепкие ребята в военных комбинезонах. С ними сидела та самая блондинка и заливисто смеялась над шутками парней.
- Мой друг Сергей Зубов, - Ковальский коротко представил всем сына и указал ему на мужчин. – А это - участники разведывательной экспедиции. Они в Москве транзитом.
Гости на минуту замолчали, поднялись с мест, пожали Зубову руку и снова сели за стол. Между тем, хозяин поманил к себе блондинку, что-то зашептал ей на ухо. Девушка понимающе кивнула, мельком взглянула на Сергея и быстро вышла под неодобрительный гул мужчин.
- Скоро дома будете, там такого добра полно, что вы в самом деле! – Ковальский с улыбкой погрозил мужчинам пальцем, а Зубову сказал:
- Олимпия скоро придёт. Давайте с вами выпьем, что ли. У нас был трудный разговор, и он ещё не окончен.
Через полчаса, не меньше, появилась Олимпия. Она была какая-то отстранённая. Лицо осунулось, глаза не её.
«Чем она там занималась, интересно знать?!» - ревниво подумал Зубов.
Девушка подошла к Анастасию Теодоровичу и вопросительно на него посмотрела.
- Ну, что стоишь? – толкнул он её в сторону Зубова. – Садись с нами.
Под восхищённые взгляды и присвисты мужчин, она обошла стол и села рядом с Сергеем, тесно прижавшись к нему бедром. Он уловил её мятный запах, и волна радости захлестнула его с головой. Зубов опять увидел прежнюю, прекрасную Олимпию. Совсем близко были её огромные светлые глаза. Она ему улыбнулась, потом взяла за руку и потянула за собой. Сергей оглянулся на Ковальского, но тот демонстративно отвернулся и разговаривал с одним из мужчин о каком-то рычаге, который давно пора поменять на титановый. Олимпия повлекла его из столовой. Они прошли гостиную, свернули в коридорчик, и девушка распахнула дверь в тёмную комнату. Щёлкнул выключатель. Всё осветилось в розоватый полусвет от высокого торшера на витой ножке.
- Это моя комната, - тихо сказала Олимпия и стала раздеваться.
Сергей не мог отвести от неё глаз, так красиво она это делала, как будто под музыку, которая звучала в его сердце. Вот оно – его счастье! В близости Олимпия была совершенна. Она с лёгкостью угадывала его желания, но не подстраивалась под них, а предвосхищала самое сокровенное. В искусстве любви эта женщина была избранницей. Когда его страсть немного насытилась, он тут же спросил:
 - Ты уйдёшь со мной?
- Зачем? – удивилась она. – Анастасий разрешил быть нам вместе. Приходи хоть каждый день.
- Ты не поняла. Я хочу, чтобы мы никогда не расставались, - торопливо говорил Сергей, уткнувшись ей в волосы, которые так замечательно пахли.
- Ты всё усложняешь. Поговори со Стасиком.
- Какого чёрта… Причём здесь Ковальский?
Она закрыла его рот поцелуем, и он забыл, что хотел сказать. Когда пришло время расставаться, Олимпия проводила его до калитки и на прощанье ещё раз сказала:
- Поговори с Анастасием. Так будет лучше.
Счастливый и уставший, он только кивнул.
«Она права. Надо объясниться. Так будет честнее».
От усталости и всех переживаний Зубова ноги не держали. Он вызвал такси по телефону и, пока оно не приехало, просто сидел на знакомой скамейке в сквере Новодевичьего монастыря.
«Что делать с матерью? – думал он. – Говорить про Ковальского или нет?».
Про себя он почему-то не думал. Он любил своего отца – Григория Зубова и не представлял в этой роли другого человека. Ковальский, допустим, был его биологическим отцом, не больше. Но, как отнесётся к появлению Циркача его мать, вот вопрос! Уже в такси он подумал, что, если признает отцовство Ковальского, то станет наследником больших ценностей. И, всё же, он не хотел быть Ковальским-Гессом. Он - Зубов. На этом новоиспечённый наследник отключился и заснул таким глубоким сном, что испуганный таксист еле его разбудил. Очухавшись на свежем воздухе, Сергей поднялся к себе в квартиру, сказал Аполлинарии Васильевне спокойной ночи и рухнул в постель.

                ***

   Наступил четверг. День, когда у всех научных сотрудников Серёгиного института был, так называемый, «библиотечный день» - законный выходной для учёной братии, когда они могли заняться собственными изысканиями. Зубов прямо с утра позвонил Олимпии. Она звала его к себе.
- Давай сначала погуляем, - Сергею хотелось её расспросить о ней самой и о Ковальском. - Встретимся в центре.
- Только там, где можно припарковать машину. Я не люблю ездить в общественном транспорте.
Решили встретиться у входа в Парк культуры Горького.
- Какая у тебя машина?
- «Лексус» вишнёвого цвета.
- Ковальский купил? – ревниво спросил Сергей.
- Да.
- Он всем своим девушкам дарит машины?
- Я ничего не знаю о его девушках, - искренним голосом ответила Олимпия. – Я выполняю много его поручений, веду хозяйство. Мне нужна машина, и я люблю на ней ездить. В городском транспорте я быстро теряю силы.
Они поговорили, и Сергей уже собрался в душ, как позвонила Лена. Это был тяжёлый разговор для обоих. Ленка, в общем-то, стала для него близким человеком – встречались давно, но теперь, когда появилась Олимпия, это уже не имело значения. Он сказал ей правду. Она не плакала, не скандалила, не умоляла дать ей шанс, как это бывает при расставании, но, похоже, что он её убил. Ему было жаль, но не больше. В конце концов, в чём он виноват? И, разве можно связывать свою жизнь с тем, кого больше не любишь, да и любил ли?

                ***

   В Парке культуры они нашли чудесное кафе. Сергей заказал лёгкое красное вино под чудно приготовленное мясо. Олимпия отказалась от всего и пила только сок.
«Ох уж эти женщины! – добродушно думал Зубов. – Вечно у них какие-нибудь диеты».
Он никак не решался начать разговор о Ковальском и зашёл издалека.
- Откуда ты, прелестное дитя? – нежно погладив щёку девушки, спросил он. – Кто твои родители?
- У меня никого нет, - беспечно ответила Олимпия. – Я одна.
- Ты – сирота?
- Сирота? – девушка удивлённо подняла брови и рассмеялась. – Нет, я не сирота.
- А где ты жила до встречи с Ковальским?
- Я много ездила по миру. Около меня всегда были любящие люди и мне с ними было хорошо. Дольше всего я жила в Монголии, в таком же большом городе, как Москва, даже ещё больше. Там было столько людей и все такие разные. Я жила в квартале, где было много космонавтов.
- Ничего не понимаю, - покачал головой Зубов. – Откуда в Монголии город больше Москвы? Так ты - иностранка?
- Да, - согласилась Олимпия. Я – иностранка.
- Тогда откуда ты так чисто говоришь по-русски?
- Я знаю много языков. Я хорошо умею запоминать. Стасик говорит, что я всё быстро схватываю.
- Здорово! – улыбнулся Сергей. – А паспорт у тебя какой?
- Сейчас российский.
- А раньше какой был?
- Международный, - неуверенно сказала Олимпия. - Спроси Стасика, он лучше знает.
- А как ты с ним познакомилась?
- Нас познакомили.
- Когда это было?
- Давно. Если хочешь знать точнее - спроси Стасика.
«Она странная, - подумал Зубов. – Явно что-то не договаривает. Боится сказать мне о своём прошлом. Глупышка! Мне наплевать, кто у неё был до меня. Вот только Ковальский…».
Сергею вдруг стало не по себе. Во что это он вляпался? Но тут же отмахнулся - всё будет хорошо.
- Пойдём ко мне, - предложил он. – Я хочу познакомить тебя с мамой.
Олимпия ничего не ответила, послушно встала и пошла за Сергеем к выходу. На ней было яркое синее платье и тонкая курточка в обтяжку, которая не скрывала, а подчёркивала её женские прелести. Мужчины смотрели ей вслед. Они сели в машину и поехали к Зубову. «Лексус» она вела классно: сосредоточенно, с моментальной реакцией на движение, быстро, но не лихо. Видно было, что езда доставляет ей удовольствие. На стоянке у дома парковал свой джип Маркс. Сергей с досады засопел. Делать нечего, пришлось остановиться и поздороваться. Мотя видел, как подъехал «Лексус», где сидел Зубов. За рулём – не Ленка. Да и машина больно дорогая. У Ленки «Хонда».
«Силён! – подумал Маркс. – Сам водить не любит, а девки все при тачках, да ещё каких!».
Он стоял и ждал пока приятель выйдет из машины. Взяло любопытство – с кем? Парочка подошла, и Зубов представил спутницу.
«Мать честная! – обомлел Матвей. – Где он такую нашёл? Меня, положим, удивить трудно, но это что-то особенное».
Он сразу вспомнил, как Сергей рассказывал ему про эту Олимпию, когда они недавно пьянствовали у него дома.
«Постой-постой, он с ней познакомился у коллекционера кукол. Вот это да! – оценил Маркс. – В жизни такую не видывал. Как после фотошопа».
- Слушайте, - тут же сообразил он. – Пойдёмте ко мне. У меня никого нет. Посидим, поговорим, выпьем.
Сергей перехватил похотливый взгляд, который бросил его друг на Олимпию, но грубо реагировать не стал. Сказал, что им надо подняться к нему, а там видно будет. Мотя сначала сник, а потом подумал, что Зубов «занят» Ленкой, а та метит в жёны. Значит, шанс на этот «супер» у него есть. Тем более, что она, как он помнил из рассказа Сергея, живёт у коллекционера или с коллекционером. Если Серёге можно, то почему ему, Матвею, нельзя? Маркс кивнул в знак согласия и двинулся вслед за парочкой к подъезду. Он шёл за девушкой и жадными глазами сканировал её фигуру. Зубов почувствовал пристальное внимание друга к его любимой и пропустил её вперёд себя.

                ***

- Мам, познакомься, это Олимпия.
Аполлинария Васильевна внимательно разглядывала новую знакомую сына. Хороша, ничего не скажешь. Леночка против неё – серая мышка, хоть и миловидна, интеллигентна, умна и любит её Серёжу. Но, куда ей против этой! И родятся же такие! Как нарисованная. И эта, как её, сексапильность, зашкаливает. Как она, бедная, по улицам-то ходит?
Аполлинария Васильевна гостеприимно предложила гостье чай. Девушка улыбнулась так солнечно, так по-детски искренне, что материнское сердце дрогнуло: какая миленькая!
- Откуда вы, такая красавица? Где познакомились с сыном? Чем занимаетесь? – любопытствовала она у гостьи.
На все вопросы отвечал Сергей, а девушка только скромно улыбалась.
- Мам, она иностранка. У неё никого нет. Работает секретарём у частного лица. Познакомились мы случайно.
И быстренько увёл Олимпию к себе, закрыл на ключ дверь и включил погромче музыку.
«Чёрт, как малолеток какой-нибудь! – подумалось ему.
Пока Олимпия раздевалась, у него от нетерпения вспотели руки.

                ***

   Сергей оттягивал разговор с Ковальским. Он никак не мог решить, как ему поступить с матерью. Неделя пробежала, как в угаре. С Олимпией они виделись каждый день, но не на Погодинской. Встречались у него дома, в гостинице, ездили загород и проводили ночь в придорожном мотеле. Она не стесняла и не подавляла его, была легка и весела, иногда рассказывала какие-то эпизоды из своей прошлой жизни, описывала города и страны, где побывала. Суждения её были всегда лаконичны и доброжелательны. Олимпия жила в гармонии со всем белым светом и ничего её не тяготило. О Ковальском они не говорили. Девушка его не упоминала, а Сергей умышленно обходил разговоры о нынешнем житье-бытье любимой. Он привязывался к ней всё больше и боялся услышать то, что может разрушить его счастье. Зубов тянул время.

                ***

   Передышка кончилась. Позвонил Ковальский и пригласил в гости.
- Пауза затянулась, - заметил он. – Нам надо увидеться и окончательно определить наши отношения. Вы извините за навязчивость, но у меня есть причина торопиться. Надеюсь, что вы всё обдумали и приняли решение.
«Если бы! – тоскливо думал Зубов, но ответил твёрдо:
- Да, конечно, давайте увидимся. Вечером я буду у вас.
Ехал на Погодинскую с тяжёлым сердцем. Калитка была заперта. Встретила его Олимпия, повисла на шее. На душе у Сергея потеплело. Он пошёл к Ковальскому в кабинет. Анастасий Теодорович сидел за столом с лупой в глазу, как заправской часовщик, и разглядывал искусственный человеческий глаз. Рядом, на стуле, лежала одноглазая голова. Чуть поодаль стояла безголовая кукла в камзоле петровских времён. Циркач работал. Очень делово, без улыбки, он поздоровался с сыном и предложил располагаться на диване.
- Ну-с, что вы решили? – сразу спросил он. – Не нравлюсь я вам?
- Дело не во мне, - поморщился Сергей. – Я не знаю, как быть с матерью. Вы представляете, какой это для неё будет удар? А потом, всё, что вы мне рассказали о ваших с ней отношениях, не объясняет, уж извините, ваше бегство. Могу себе представить, какая это была беда для мамы тогда, беременной, быть брошенной вот так, в одночасье и без всякого объяснения. А сейчас? Что изменилось? Ничего. У вас нет оправдания своего предательства. Ну, скажу я ей, что вы объявились, цветущий и благополучный. Так это ей ещё один плевок в душу. Между прочим, она всю жизнь прожила в Москве. Если бы вы её любили, то нашли бы рано или поздно. Видимо, позже, она вам была не нужна. И, если бы не наша случайная встреча, вы никогда не узнали о моём существовании.
Ковальский сидел, низко наклонив голову.
- Я понимаю, что выгляжу в ваших глазах недостойно, - тихо произнёс он и снял с головы лупу.
- Мало сказать.
- Я очень хочу приобрести ваше расположение. Скажу честно, что только сейчас, с вашим появлением, я осознал, как я одинок. Я хочу, чтобы вы меня приняли. Поверьте, мне от вас ничего не надо. Наоборот, я готов вам дать всё, что имею сам, а возможностей у меня много.
Зубов не отвечал.
Ковальский ещё помолчал, а потом махнул рукой.
- Что я в самом деле! Я расскажу вам всё как было. Не знаю, чем кончится для меня это откровение, но возможность хоть как-то оправдаться в ваших глазах, мне дороже последствий. Слушайте и не удивляйтесь.
Зубов недоверчиво, исподлобья смотрел на новоиспечённого родителя. Он приготовился услышать душераздирающий рассказ о метаниях души и вынужденном отъезде на Крайний Север или в длительную командировку заграницу. Он в детстве наслушался от приятелей о таких приёмах непорядочных отцов и безмерно презирал их малодушие и трусость.
Ковальский молчал, собираясь с мыслями. Зубов видел, как он враз осунулся и на лице резко обозначились старческие морщины.
«Что я его мучаю?» - пронеслось в голове у Сергея.
- Так вот, - начал Ковальский. - Как вы уже знаете, я всю жизнь увлекаюсь старинной механикой. В основном, это куклы. Сейчас их у меня около 60-ти единиц, не считая разобранных. Большая часть хранится в подвале этого дома. К моменту знакомства с Лёлей у меня уже было больше 20-ти экземпляров. В 1969-ом, ещё до встречи с Аполлинарией, мне удалось приобрести «Робэра». Это был мой первый классический андроид. Механизм был в очень плохом состоянии, и я с ним долго возился. Лёля его не любила и боялась. Тогда, чтобы её не пугать, я пристроил к дому ещё одно помещение. Благо, что на окраине Москвы это было ещё возможно. На работе написали бумагу, что мне нужна мастерская для нужд Госцирка. Туда я и поставил «Робэра».  Этот механизм мне продал старик-капельмейстер из летнего цирка «Шапито» в Одессе. Он был на все руки мастер и тоже увлекался механическими куклами. Жил бобылём. Когда цирк гастролировал в Одессе, я всегда жил у него. И вот, получаю от него телеграмму: «Срочно приезжай, помираю, некому отдать кукол». Я моментально собрался и рванул в Одессу. Алексей Митрофаныч умер на моих руках. Похоронил я его и увёз в Москву шесть больших кукол и в разобранном виде всякого механического добра больше чем на полтонны. Вёз в товарном вагоне, как цирковой реквизит. Если бы не моё удостоверение, ни в жизнь бы мне не дали провезти в Москву такой большой частный груз. Среди этого богатства был «Рыцарь». У Митрофаныча он лежал отдельно, частями, в больших ящиках. Я помнил, что старик, когда показывал свои сокровища, упомянул «Рыцаря». Дескать, достался он ему от какого-то иностранного иллюзиониста, застрявшего у нас в Гражданскую и скоропостижно скончавшегося от холеры. Схема сборки лежала в ящиках. Я его собрал и поставил вместе с «Робэром».
Ковальский замолчал, прикрыл ладонью глаза и замер. Зубов ждал.
- Я уже говорил, что часто уезжал на гастроли, - принял прежнюю позу Ковальский и продолжил рассказ. – И вот, стал я замечать, что во время моего отсутствия, кто-то залезает в мастерскую. Проверял не раз – ничего не пропало. «Робэр» стоит как стоял, а вот «Рыцаря», этакую махину, кто-то двигал! Изначально, я думал, что этот механизм предназначался для номера, в котором иллюзионист сажал в кресло зрителя, «Рыцарь» клал ему свои железные руки на плечи и отвечал гулким голосом на вопросы сидящего. Внутри туловища довольно свободного места для человека, который бы говорил за «Рыцаря». Но, сомнения были. Слишком громоздкая фигура для такого простенького иллюзиона. И, перевозить из одного места в другое неудобно. Позже оказалось, что главное в этой конструкции – кресло. Оно очень тяжёлое и неразборное. Сам «Рыцарь» выполнял функцию оболочки. В то время я мог только гадать о предназначении этой махины. «Рыцарь» был сделан из больших пластин очень прочного сплава. Какого? Я понятия не имел. Изнутри все пластины были зеркальные. Металл был отполирован просто сказочно. Брало удивление, что такая красота обращена внутрь и её никто не видит. Однажды, дело было зимой, незадолго до нового, 1975-го года, я был дома один, без Лёли, и вдруг услышал какой-то странный скрежет и гул, шедший из мастерской. Вход в неё был через улицу. Выглянул в окно и обомлел. На моих глазах из мастерской вышел неизвестный мне человек, захлопнул за собой дверь и не спеша пошёл куда-то, как ни в чём не бывало. Я выскочил из дома в чём был, обежал его и очутился перед входом в мастерскую. Никого. Этого типа уже след простыл. Ну, думаю! Вернулся в мастерскую. Там – никого. Только запах в помещении был странный. Пахло сильно нагретым металлом. Я подошёл к «Рыцарю», дотронулся до него рукой и чуть не обжёгся. Вы же его видели? Ну вот, стоит, значит, этакий исполин и раскалён, как самовар. Я его осмотрел, но ничего подозрительного или необычного не нашёл. До Нового года больше происшествий не было, а вот после… У меня был перерыв между гастролями. Дел особо никаких. Дай, думаю, покараулю своего «Рыцаря», может что увижу. В мастерской, как войдёшь, слева стояли, мною лично сколоченные, большие шкафы и полки для всякого инструмента и запасных частей циркового реквизита. Чего там только не было, но свободного места хватало. Там я и стал прятаться. Не поверите, часами сидел – так хотелось понять, что у меня за чертовщина происходит. И дождался.
На этих словах Ковальский умолк и потянулся к большому графину, стоявшему на столе.
- Хотите? – предложил он сыну. – Это клюквенный морс.
- Хочу, - кивнул Зубов и залпом осушил стакан.
- Так вот, - продолжил рассказ Анастасий Теодорович. – Однажды, только я спрятался в шкафу, послышался гул и скрежет. Я приоткрыл дверцу шкафа и посмотрел в щель. Гудел мой «Рыцарь». Я видел, как он стал постепенно нагреваться, а потом произошло немыслимое. Сначала мне почудилось, что «Рыцарь» ожил. Он зашевелил всеми своими доспехами, задвигал руками, а потом стал шириться и расползаться на составные части, но не падать. Растопырился весь, а пластины прямо висели в воздухе и гудели.  Руки «Рыцаря» сильно вытянулись и соединились в замок. Я помнил, что его руки, как складной зонтик, могли выдвигаться. Вскоре вся конструкция подалась вперёд, нависла над креслом и начала кружиться вокруг него. Пластины туловища вращались с такой быстротой, что вскоре кресла уже не было видно. Только яркие всполохи света мелькали между неплотно сомкнутыми зеркальными пластинами. Но и блики вскоре стали не видны. При всё усиливающемся гуле, огромная масса «Рыцаря» превратилась в крутящийся чёрный кокон. Тут-то и запахло горячим металлом. Так продолжалось не меньше получаса, а потом начался обратный процесс возвращения «Рыцаря» в прежнее состояние. Как только обозначилось кресло, я увидел, что в нём сидит человек с закрытыми глазами. Первая мысль была не о том, откуда он взялся, а как он мог находиться в этом коконе при такой высокой температуре! Даже в моей засаде чувствовался жар, идущий от «Рыцаря». Потом уже я узнал, что кресло не нагревается вообще и высокая температура не проникает во внутреннюю оболочку капсулы. Надо было только подождать пока немного остынет её внешний слой. Не буду вас утомлять подробностями моего разговора с незнакомцем, но суть заключалась в том, что передо мной была Машина Времени, а «Рыцарь» - портал, который был утрачен хозяевами ещё в Гражданскую войну.
Зубов хоть и был поражён рассказом, но всё же скептически скривился.
- Конечно, поначалу, я, как и вы, не поверил такому чуду, хоть и видел своими глазами фантастическую метаморфозу моего «Рыцаря», но мой новый знакомый предложил это тут же проверить и самому отправиться в будущее. Со смехом он предупредил, что единственное неудобство перемещения – одно пассажирское место в этой допотопной конструкции. Так что, если я решусь на путешествие, придётся мне посидеть некоторое время у него на коленях. Позже я часто жалел, что поддался уговору. Ведь именно из-за моего согласия я потерял Лёлю. Но тогда я думал, что это только небольшое приключение или вовсе чей-то розыгрыш. Оказалось, всё серьёзно, и я выпал из нашего времени надолго. Сейчас я точно знаю, что выбора у меня не было. Меня не могли оставить в покое после того, что я увидел. Подтверждение тому я получил совсем недавно, когда через «Рыцаря», транзитом, был пропущен человек, который что-то узнал о портале и не захотел общаться с подозрительными лицами. По количеству затраченной энергии, он, видимо, был из 19-го века. Его возвращали назад. Это обязательно. Но, память ему подчистили основательно, я это сразу заметил. Вот я и подумал, что меня ждала та же участь, если бы я вдруг заартачился. Я знаю случай и пострашнее, когда человеку нашли замену. Нет, я не оправдываюсь, но считаю свои обстоятельства роковыми.
- И что же вы там увидели?
- Поначалу немного. Я там не гулял по городу будущего и не участвовал в спасении человечества, как в «Пятом элементе». Сначала был карантин, а потом небольшой научный городок. Не я смотрел – меня смотрели. А когда определились наши будущие отношения, за меня взялись всерьёз. Первым делом поправили моё здоровье. Нет, не лечили, а сразу заменили всё некудышнее. Там, знаете-ли, с этим уже нет проблем. Любые неисправные органы просто заменяют, как я в моих куклах шестерёнки. Да и операции делают практически бескровно, с помощью вакуумной аппаратуры. Несколько дней и ты - огурчик. За короткое время меня сильно омолодили. Я, грубо говоря, на 45% уже не я. Зато у меня отличное здоровье, а ведь мне 100 лет. Тогда я думал, что провёл в будущем от силы полгода – исчисление-то другое, а оказалось, больше 20-ти лет! Я, когда об этом узнал, впал в жуткую депрессию. Понял, что прошлая моя жизнь ушла навсегда. Жить не хотелось даже при посулах возврата. Я знал, что, в любом случае, меня вернут, но когда! Если бы за мной не следили, а там за всеми следят, наложил бы на себя руки. Как не странно, спасла от такого состояния тюрьма. Ну, да, я там попал в тюрьму. Всякое было! Время шло, а они всё никак не могли найти подходящего человека на место Смотрителя, на портал моего «Рыцаря». Я подходил идеально: одинокий, с машиной знаком, время для меня родное. Они и рады были меня отправить поскорей, но в стране была Советская власть, которая бдительно следила за своими гражданами. Внедрить меня в это время было практически невозможно.  И так у начальства Центра эксплуатации из-за меня были неприятности. Ведь я оказался, как рваная дыра в сети времени. А «заштопать» ситуацию всё не было возможности. Приходилось ждать «перестройку» и «гласность», короче говоря, конца эпохи, чтобы встроить меня в новую Россию. Лихие 90-е – самое оно. Никому ни до кого не было дела. Так появился коллекционер на покое Ковальский-Гесс. Даже фамилию менять не пришлось. Когда меня переправили в Москву, дом был уже готов и полностью оборудован. Снаружи он прежний, а внутри оснащён по самой передовой научной мысли не нашего с вами времени. Сейчас это межвременная станция и, своего рода, перевалочный пункт. «Рыцарь» допотопен, но работает безотказно и лучшего, чем он, ещё не придумали. Есть экспериментальные модели, но им далеко до чёткой работы «Рыцаря», а это важно. В этом деле нельзя ошибаться. Сейчас мир, а завтра уже война, утром - один государственный строй, а днём - уже революция.
- Что им здесь надо?
- Под контролем проводников провозят историков для уточнения каких-нибудь событий прошлого или подтверждения существования известных исторических личностей и дат, связанных с ними. В прошлое перемещают учёных физики Земли, чтобы определить характер изменений, которые происходят с планетой. Да мало ли кого! Проводят научные эксперименты с пространством и временем, но только те, которые не могут деформировать временные процессы, которые уже случились в истории. Это запрещено Законом сохранения, так он называется. В нём сказано, что вмешательство в прошлое чревато непредсказуемыми последствиями для будущего и даже его искажением с гибельными последствиями.
- А вещи? – уточнил Сергей, вспомнив, сколько антикварного добра в доме у Ковальского.
- Официально брать из другого времени ничего нельзя. Но, берут. Берут, как правило, то, что на 100% вот-вот должно погибнуть. Например, то, что с часу на час должно сгореть, или утонуть, или заброшено и точно никем не будет востребовано пока не истлеет или сгниёт. Я говорю только о предметах. Людей трогать нельзя, входить с ними в контакт запрещено, предупреждать их о чём-либо, даже трагическом, нельзя. Вся система депортации находится под строгим контролем военных с железной дисциплиной. Если о нарушении узнает Совет по контролю –  выгонят с работы или посадят в тюрьму. Во всех случаях ведётся очень тщательное расследование. Приоритет всегда за обстоятельствами – насколько содеянное вредит течению исторического времени. Обязательно определяется взаимосвязь затронутого лица с окружающей средой обитания. Если связи крепкие, человек активно социален и имеет семью, то это серьёзное нарушение Закона, которое потребует больших усилий на залатывание дыры истории, чтобы в будущем не случилось роковых изменений. Ведь этот человек в будущем уже имеет последствия. А это значит, что, вмешиваясь в его судьбу, вы разрываете его связь с будущим. Его может просто разорвать на атомы, и он перестанет существовать. К сожалению, такие единичные случаи были. Человек исчезает, потеряв связь с будущим.
- Вы сказали, что нельзя предупреждать человека прошлого о возможных трагедиях, так?
Ковальский кивнул.
- А можно в прошлом спасти человека? И он, допустим, не влияет на ход истории, никому не известен и, вообще, одинок?
- Вы его спасёте, а, вскорости, он опять погибнет, потому что в будущем его уже нет. Вот вам роковая неотвратимость судьбы. Это касается, как вы выразились, одинокого человека. Могу привести пример более известный. Был неудачный контакт ребят из группы Транзита. «Зацепили» они некоего американца Моргана Робертсона и перетащили его в будущее. Дело в том, что он случайно оказался свидетелем выхода из портала конца 19-го века одного из учёных. С американцем работали, что-то ему рассказывали, показывали из будущего. Словом, пытались заинтересовать для контакта. Особенно, он был потрясён гибелью «Титаника» и Первой мировой войной. Его пытались соблазнить интересным сотрудничеством, но неудачно. Он рвался назад, в прошлое, как я понимаю, спасать человечество. Поскольку Робертсон был достаточно известен, как писатель, было принято решение вернуть его назад. Это было в 1896-ом году. А в 1898 в Америке вышла книга под названием «Тщетность или крушение «Титана», где Робертсон описывал столкновение большого океанского лайнера с айсбергом. Это произведение известно и его можно найти в Интернете, как и биографию самого автора. Вот тут-то начинается самое интересное. Строительство «Титаника» продолжалось не один год и всё это время спаситель человечества, через прессу и сам лично, пытался убедить конструкторов кораблестроения придать большую прочность каркасу корабля, а также отправить его в первое плаванье по другому маршруту. Тщетно. Его никто не слушал. Аргументы Робертсона, в глазах профессионалов, были неубедительны. Над ним откровенно потешались. А в 1912 году «Титаник» затонул. Кстати сказать, в книге американца само путешествие описано не очень точно, а вот основные характеристики «Титана», время крушения и его причины, идеально совпадали с настоящей трагедией «Титаника». А всё почему? Потому что, когда писатель был в будущем и ему показали гибель лайнера, он заметил то, что было ему привычнее. Морган Робертсон - сын морского капитана и в ранней юности был юнгой на кораблях, где служил отец. Он смотрел на кораблекрушение, как профессиональный моряк. После гибели «Титаника» американец прослыл фантастом-предсказателем, но, по всей вероятности, не задумался о причинах своей неудачи в спасении обречённых людей. Слава его вдохновила, и он стал готовить человечество к Первой мировой войне. Следующий его роман «Подводный разрушитель» был о подводной лодке будущего. Описал он её довольно точно и даже с перископом, которого тогда и в помине не было. Ребята, которые за ним наблюдали, рассказывали, что он даже хотел запатентовать перископ, но у него ничего не вышло, так как он не смог предоставить подробное техническое описание. Это изобретение принадлежало уже другому человеку.
- А как он реагировал на свои неудачи? – поинтересовался Зубов. - Что с ним было дальше?
Ковальский пожал плечами.
- За год до начала войны, в 1915-ом, Робертсон был найден мёртвым в гостиничном номере отеля Атланик-Сити, в Нью-Джерси. Он был одинок, и никто толком не дознался о причинах его смерти. В газетах писали, что это было отравление паральдегидом. Было тогда такое успокаивающее средство.
Зубову стало не по себе, и он вдруг вспомнил, как видел у Ковальского лже-Робэра. Сейчас он был уверен, что это был настоящий француз! Куда его дели?
- Значит ваш гость, Робэр, был настоящим?
Анастасий Теодорович не смог скрыть улыбку.
- Ребята из группы Транзита, зная моё восхищение маэстро, сделали мне такой подарок на 6 часов. Для этого использовали специальный усыпляющий газ, а тут мы ещё выпили хорошо. Сами видели. Я даже успел его кое-чему научить, по мелочи. Это, конечно же, ерунда, которая не может изменить ход истории, но Робэру поможет усовершенствовать свои иллюзионные аппараты. Это чистая физика и всё очень примитивно, но зрителям, я думаю, понравится. Его опять усыпили и отправили назад. Думаю, что он своё путешествие примет за сон, в котором его озарили гениальные идеи.
- Бедный француз!
Ковальский стёр с лица улыбку и скосил глаза на сына.
- Наверное, вы правы, осуждая эту выходку. Человеку нельзя давать в руки такой соблазн. Вы не представляете, как это увлекательно видеть прошлое, как настоящее и знать, что ты уже впереди. Хотя, все эти рогатки против вмешательства в прошлое не так уж важны. И Закон сохранения – чистая подстраховка. Ход истории изменить нельзя. Любое вмешательство ничего не изменит в глобальном процессе развития человечества. Ведь уже существуют последствия нашего настоящего. Исправить или глобально повлиять уже нельзя. Будущее выросло из прошлого. Всё уже произошло. И, если попробовать изменить частность, а только это мы и можем, то это не повлияет на общий ход истории, а только слегка удлинит путь к событию, которому должно произойти. Потребуется больше времени, чтобы прийти к тому же результату. Да и что, в сущности, время? Это абсолютная условность, придуманная человеком для удобства жизни и вычисления скорости и расстояния. Для людей это произвольная количественная оценка и всё. Временные интервалы задаёт сам человек, исходя из природных явлений и собственного образа жизни.
- А какой принцип действия «Рыцаря»?
- Даже, когда я стал Смотрителем станции, мне ничего не рассказали о том, как происходит депортация. Сказали, что для меня это очень сложно и для работы не к чему. Наверное, перестраховались. Такие знания дорогого стоят. Я ведь не с ними, а здесь. Стоит мне, к примеру, взорвать станцию и портала не будет, а я стану для них недоступен. А потом, по примеру Робертсона, начну писать романы.
Анастасий Теодорович нервно расхохотался, потом посерьёзнел.
 - Что я в сущности знаю, помимо технического обслуживания машины? Знаю, что пространство и время связаны единым полотном. Они искривлены подобно эллиптическим орбитам планет и закручены в спирали. Всё это находится в непрерывном движении. Существуют подвижные точки, в которых прошлое и будущее почти соприкасаются. Они находятся в непосредственной близости друг с другом. Понимаешь?
Ковальский незаметно для себя перешёл на «ты».
- Расстояние между ними можно преодолеть, понимая природу этого явления. Этим знанием обладали люди древних цивилизаций Земли. Как об этом узнали мы – мне неведомо, но я точно знаю, что порталы времени существуют давно.
- Давно?!
- Ну да! Прошлое и будущее существуют одновременно. Параллельно, но каждое на своей орбите. Это начинаешь понимать, когда попадаешь в будущее и сразу возвращаешься назад, сюда: и там, и там жизнь. Что можно сказать про «Рыцаря»? Знаю, что его отполированные до зеркального блеска внутренние поверхности необходимы для перемещения. И сделали его по подобию ещё более древнего портала времён египетского могущества, который был в виде крылатого сфинкса.
Сергей потёр вспотевший лоб.
- Я начинаю вам верить. Значит, есть возможность своими глазами увидеть будущее? Это чёрт знает, что такое!
- Знаешь, что самое интересное? – Ковальский окончательно перешёл на «ты». – Возможность перемещения во времени у человечества была во все времена без всяких порталов. Да-да. Возьми пророков, святых, провидцев. Пусть они сами не перемещались во времени, но ясно видели картины будущего. А известный случай с генералом Ермоловым, человеком, скажем так, далёким от мистики? Я, когда узнал эту историю, много литературы перечитал об этом человеке и нашёл источники, в которых описывается этот случай. Всё правда.
- Я про Ермолова ничего не знаю, кроме того, что он воевал на Кавказе.
- Военную службу он начал рано. Первый боевой опыт получил в войне с Польшей. В 1794-ом году был награждён самим Суворовым орденом святого Георгия 4-ой степени. Я это говорю к тому, что Алексей Петрович Ермолов с молодости слыл человеком трезвомыслящим, физически и психически здоровым. Его только так и характеризовали современники. В 1798-ом году у него случился сбой в карьере. За участие в смоленском политическом кружке «Вольнодумец» Ермолов был арестован, заключён в Петропавловскую крепость, а потом сослан в Кострому, где и пробыл до начала войны 1812 года. Это уж потом были награды за французов и Кавказ, а до ссылки в Кострому, ему было дозволено проведать мать, жившую в Москве. Не каждому давалась такая привилегия, но, мало кто знает, что Ермолов состоял в родстве со многими знатными фамилиями того времени: тут тебе и Орловы, и Потёмкины, и Раевские. Короче говоря, молодой проштрафившийся офицер, под честное слово, отправился в Москву. Запись об этой поездке есть в дневнике самого генерала. Дело было зимой. В дороге он был застигнут сильной метелью и вынужден ночевать в доме зажиточного пожилого хозяина, с которым всю ночь проговорил за самоваром. Тот его уверял, что прошлое и будущее сосуществуют рядом и закручены волчком так, что могут касаться друг друга. А уж в текущем времени, от одного места до другого, вообще рукой подать. А Ермолов, видите-ли, из-за непогоды, не смог быстро доехать до родной матери! Молодой офицер возмутился, что такого быть не может, а новый знакомый тут же предложил это проверить. Для этого старик поставил на стол котелок с водой и объяснил, что поверхность будет использована как зеркало. Вокруг котелка он поставил зажжённые свечи. Потом стал медленно водить руками над водой, а Ермолову предложил смотреть на её тёмную поверхность. И вот, Алексей Петрович с изумлением увидел там отражение своей матери, которая смотрела на него, как в зеркало, и снимала с себя драгоценности, видимо, перед сном. Заручившись согласием Ермолова, старик вдруг выхватил прямо из воды кольцо, которое сняла с руки мать и передал в руки сыну. После приезда в Москву Ермолов отдал «потерю» матери, и она подтвердила, что в тот вечер, действительно, снимала это кольцо. Вот тебе наглядный пример работы зеркал. Механизм «Рыцаря» тоже использует зеркальные поверхности, только на очень мощном уровне.
- Скажите, а жизнь там, в будущем, сильно отличается от нашей?
- Как тебе сказать, и да, и нет.
Ковальский задумался.
- Ну что там… Медицина, конечно, сильно продвинулась. На всех людей заведены медицинские базы данных. Каждый может прочитать свой геном. Генетические профили размещены с соцсетях. Общаясь с противоположным полом, можно узнать о человеке всё, вплоть до его ДНК. Появились генно-модифицированная сперма, без вредных примесей, чистая. Получай и рожай здоровое потомство. Правда, у этого потомства есть проблема – они достаточно жестоки, очень прагматичны и в зрелом возрасте не имеют родственных привязанностей.
- А помимо медицины?
- В быту? У них забавные биохолодильники. Вся внутренность в них заполнена зелёным гелем без запаха и липкости. Просто вминаешь продукт, и он там идеально сохраняется. Ну, что там ещё… Повсеместно используется биотопливо. Электромобили заряжаются от выделенных полос прямо на дороге, во время езды. Есть летающие автомобили. По виду это внедорожник, у которого на крыше маленькие крылья с небольшими турбинами. Вдоль дорог растут биолюминисцентные деревья для освещения. Голография применяется везде. Контактные линзы могут проецировать изображение на сетчатку глаза. Много роботов. В законах прописаны правила обращения с такой техникой. За нарушение можно получить срок.
Ковальский усмехнулся.
- Там человеком управляет технический прогресс. Полно искусственных людей.
- А какие там государства? Как у нас сейчас?   
Ковальский посерьёзнел.
- Нет, перемен и там много. – Анастасий Теодорович вдруг заторопился. – Если тебе интересно, мы поговорим об этом в другой раз. Сейчас уже поздно, а у меня ещё есть неотложные дела на сегодня. Приходи завтра. Давай познакомимся поближе, пообщаемся. Ты не против?
- Я только «за», - улыбнулся Сергей.
- Только у меня уговор, - устало произнёс Ковальский. – Пока мы с тобой окончательно не договоримся до чего-нибудь, никому не рассказывай о том, что здесь слышал и видел. Идёт?
Сергей кивнул.
Ковальский проводил сына до калитки, а тот был так ошарашен услышанным, что не вспомнил об Олимпии. А когда спохватился, решил уже не возвращаться. Он опять дошёл до сквера у Новодевичьего монастыря и долго сидел на полюбившейся скамейке, перебирая в памяти рассказ уже не Циркача, а отца. Сергей ещё безотчётно, но уже изменил своё мнение об этом человеке.

                ***
 Дома Зубов спросил мать:
- Ты любила отца?
- Я не была от него без ума, но он был мне очень дорогим человеком. Я его уважала и ценила. А чувства… Мне они принесли одни несчастья. А почему ты спрашиваешь?
Сергей понял, что вступил на слишком зыбкую почву и поспешил сказать, как можно беспечнее:
- Ты была для него идеальной женой. Как бы мне заиметь такую?
- Давно пора. Леночка будет тебе хорошей спутницей жизни: надёжная, преданная и здравомыслящая, в отличие от тебя. Ты, я смотрю и в 45 лет всё в облаках витаешь.
- Мам, ну сколько можно напоминать мне про возраст?! Я не хочу жениться только потому, что «давно пора». Я хочу по любви. Как тебе Олимпия?
Аполлинария Васильевна нахмурилась.
- Надеюсь, ты это не серьёзно?
- А что?
- Серёжа, эта женщина – не жена, а любовница.
- Что в этом плохого?
- Так отвечают безусые юнцы, а ведь тебе…
- 45 лет, я знаю.
- … пора взрослеть. Неужели ты не видишь, что Леночкина мечта – это ты и ваши будущие дети. Она жизнь положит на ваше семейное счастье. А Олимпия…
Сергей напрягся. Он не хотел, чтобы мать говорила неподобающе о его любимой. Она заметила его гримасу и промолчала.

                ***

   Утром его разбудил Маркс.
- Привет! Спишь? Слушай, с проектом дела продвигаются. Я уже снял павильон. На следующей неделе приезжает Михалёв. Давай, пока его нет, сходим к коллекционеру: уточним, что он нам позволит делать с андроидом.
Сергей понял почему Моте приспичило идти к Ковальскому. Олимпия. Он помнил, как тот смотрел на неё! Вот откуда такая суета обуяла его дружка. Тут уж ничего не поделаешь. Надо форсировать события. Он заверил Матвея, что договориться о встрече, а сам решил, не откладывая, в тот же вечер, после работы, поехать на Погодинскую.

                ***
   Весь рабочий день Зубов звонил Олимпии, а она не отвечала. Такое случалось, но именно сегодня Сергею это не понравилось. На Погодинской калитку ему открыл сам Ковальский. Было впечатление, что он прилично выпил. При этом, в отличие от прошлых раз, был изрядно встрёпан и выглядел несчастным. С каждой последующей встречей с Анастасия Теодоровича как бы слезала позолота вальяжного и благополучного господина. Из столовой доносились голоса, но Ковальский опять увёл его к себе. Молча, отец и сын, уселись на диван и оба выжидающе посмотрели друг на друга.
- Сергей, - прервал молчание Ковальский, – нам надо что-то решать.
Зубов молчал.
- Пойми, раз я тороплю с ответом, значит это важно. И не только для меня. Прости, что досаждаю тебе, но так уж вышло. Если хочешь, давай сделаем ещё одну экспертизу ДНК.
- Не надо, я верю этой, - кивнул Сергей. – Я готов признать вас своим родным отцом и, наверное, надо обо всём рассказать маме.
Ковальский вздрогнул.
- Обо всём? Но ты же понимаешь, что я не могу рассказать ей всё. Этого нельзя делать. Я нарушил обязательство, когда рассказал тебе правду. Но, я не мог соврать тебе.
- Ей вы тоже врать не будете. Она никому ничего не расскажет.
- Всё это очень серьёзно, - Ковальский покачал головой. – Я подал рапорт в отношении тебя и жду ответа. Я уже старый, а ты можешь стать Смотрителем этой станции после меня. Это решит нашу проблему. Но пока, Аполлинарии Васильевне, говорить ничего нельзя.
- Я не представляю себе наших отношений, если вы опять обидите мать, – с вызовом произнёс Сергей.
- Повторяю, я жду ответа на мой рапорт. Посмотрим, что решит руководство. Тогда будем думать, что делать дальше.
- Вы не знаете, почему Олимпия не отвечает на звонки? – вдруг спросил Сергей. – Где она?
Ковальский отвёл глаза.
- Её какое-то время не будет.
- Где она?
- В отъезде.
- Там что, нет мобильной связи?
- Послушай, сынок, забудь её. Не нужна она тебе.
- Я сам как-нибудь решу кто мне нужен. Я вижу, что вы быстро вошли в роль отца и стали указывать мне с кем жить.
- Она не та, за которую ты её принимаешь, - опять покачал головой Ковальский.
- Мне всё равно, кто она. Может, она не из нашего времени? Я вижу, что она не такая, как мы. И что? Мне всё равно. Я люблю её и хочу на ней жениться, - упрямо проговорил Сергей.
Ковальский смотрел на него с состраданием. Это вывело Зубова из себя.
- Или я залез в «чужой огород»? – раздражённо выпалил он.
Анастасий Теодорович открыл рот, чтобы что-то произнести, но говорить не стал, а только горестно посмотрел на сына. Сергей это увидел и испугался. Неужели он больше не увидит Олимпию?
- Вы её куда-то услали? Отсюда подальше?
Ковальский отрицательно покачал головой.
- С ней что-то случилось?
Ковальский опять покачал головой.
- Так что же, чёрт возьми, произошло? – выкрикнул Сергей.
Ковальский молчал.
- Отвечайте или я за себя не ручаюсь!
- Ты не можешь на ней жениться потому, что она - не человек, - очень тихо сказал Ковальский. – Она – кукла.
Сердце Сергея забухало. Казалось, оно подпрыгивало прямо до горла и мешало ему дышать. На минуту он подумал, что его новоиспечённый папаша рехнулся.
- Куклы у вас там, - Зубов махнул рукой вниз. – А Олимпия - живая, тёплая женщина. Я спал с ней.
- Я тоже спал с ней, – чеканя каждое слово, проговорил Анастасий Теодорович. – И ещё много других мужчин. Она подобие живого организма. Сделана из особого материала, близкого к органике. Внутри очень сложное устройство. Нынешний компьютер – мастодонт, по сравнению с ней. Мало того, она способна изменять свою внешность по желанию мужчины, причём, того, кто в данный момент ближе к ней. Понял? Она для него за час или два станет такой, о какой он мечтает.
- Я спал с ней. Она живая, - тупо повторял Сергей. – Она живая.
- Помимо внешних данных, в ней полно феромонов, - безжалостно продолжал Ковальский. – При виде её мужчины теряют голову и находятся в состоянии эйфории, как под наркотиком. Она – отражение сексуальных желаний, которые считывает с мужчины компьютерный сенсор. Олимпия не человек. Это искусственный биоробот, многофункциональная кукла. Кстати сказать, довольно дорогая.
- Кукла… - тупо повторил Зубов. – Не верю. Где она? Я хочу её видеть.
- Сейчас она в боксе на профилактике и подзарядке. Можешь на неё посмотреть, чтобы убедиться.
- Да, я хочу её видеть, - всё ещё сомневаясь в правдивости слов Циркача, сказал Зубов.
Они спустились на первый этаж и пошли в помещение, где стояли андроиды. «Робэр» был укутан большой целлофановой плёнкой. Ковальский кивнул в его сторону.
- Я кое-что придумал для него новенькое.
Зубов не слушал и не смотрел на гордость Анастасия Теодоровича, а только мельком взглянул на «Рыцаря». Фигура стояла неподвижно, как и прежде, блестя всеми своими полированными поверхностями. Цепким глазом Сергей заметил у стены длинную скамейку, на которой стопками лежала одежда, а под ней стояло несколько пар обуви.
- Иди за мной, - сказал ему отец и потянул в угол комнаты, где оказалась неприметная дверь. Подойдя совсем близко, Сергей увидел тонкую скобку ручки, такую же, как и на двери с куклами. Они спустились вниз по очень крутым ступенькам. Ковальский щёлкнул выключателем, и, под неярким светом одной лампочки, Сергей увидел просторную комнату с белым кафельным полом. Помещение было холодным. По его периметру горели синие лампы, которые придавали всему увиденному зловещие очертания. Чуть слышно гудела вентиляция. Прямо перед Зубовым стоял большой белый ящик со стеклянным верхом, похожий на магазинный холодильник.
- Это что-то наподобие холодильной установки, - подтвердил Анастасий Теодорович.
К ней были подведены многочисленные трубки и провода. В дальней части этого большого подземелья виднелась хирургическая операционная. По крайней мере, именно так представлял её Зубов: стол, над которым висела большая операционная бестеневая лампа, аппаратура со сжатыми в гармошку трубками и стеклянный столик, на котором поблескивали хирургические инструменты. Ковальский подвёл сына к холодильному ящику и предложил заглянуть внутрь. За стеклом, в чуть белесоватой дымке, лежала Олимпия. От увиденного, Сергей чуть не потерял сознание.
- С точки зрения сегодняшней науки, это фантастический результат человеческой изобретательности. Перед тобой искусственный человек, который во многом идентичен настоящему. В будущем - это дело привычное.  Там даже маленькие дети умеют отличать бездушных существ от настоящих людей.  Ну, например, они реже моргают и взгляд у них более напряжённый. В наше время люди этого не замечают. У искусственных людей не растут волосы и ногти. Опять же, откуда это знать прохожему? В чистом виде они имеют специфический запах геля, который покрывает их тела тончайшим слоем. Это необходимо для поддержания влажности искусственной кожи. Чтобы отбить этот запах, они в большом количестве используют парфюм. Причём, предпочитают натуральные запахи. Им не нужна пища, но они охотно пьют жидкость, чтобы не перегреваться. Правда, они могут делать вид, что едят. У них нет пищеварительного тракта, но есть ёмкость, куда попадает еда. Они умеют сами, без посторонней помощи, освобождать этот резервуар. Посмотри на её волосы. Это интересно.
Сергей судорожно проглотил ком в горле и усилием воли опустил глаза в ящик.
Голова Олимпии утопала в её роскошных волосах. Сколько раз он целовал их и вдыхал, дорогой для него, запах мяты! К горлу подступила тошнота.
- Обрати внимание на структуру волос, - продолжал Ковальский. – Каждый волосок напоминает бесцветную коктейльную соломинку, наполненную разноцветной краской от белесоватого цвета до угольно-чёрного. Компьютерный мозг искусственной женщины сканирует эмоции мужчины и запускает механизм нужного окрашивания волос для привлечения его внимания.
Сергей еле держался на ногах. Он не мог думать об Олимпии, как о кукле, а только как о безвременно погибшей любимой женщине. А Ковальский всё говорил и говорил.
- Я смог посмотреть «начинку» этих искусственных людей только после того, как меня утвердили Смотрителем и началась моя подготовка к возвращению назад. Пойдём, я покажу тебе, что у неё внутри. Тут у меня есть похожий экземпляр, но он сейчас, к сожалению, в нерабочем состоянии. Скоро его заберут отсюда.
- Я не хочу это видеть, - еле шевеля губами, проговорил Сергей.
- Зря. В наше время такого не увидишь, да и в будущем это зрелище доступно немногим.
Зубов мрачно посмотрел на Ковальского.
- А ты, оказывается, циник, папочка.
- Я всю жизнь занимаюсь куклами. Я не виноват, что их стали делать из биоматериала.
- Ты сказал, что спал с ней.
- Как и ты, пока не узнал кто она. У меня была депрессия, там, в будущем. Я очень тосковал по Лёле. Они привели ко мне эту женщину, и она утешила меня. Я спал с ней, а представлял себе, что это твоя мать, и очень скоро она стала почти её копией. Когда всё открылось, я, от отчаяния, порезал её ножом. Это был акт безумия. Фактически, я совершил убийство. Там, в будущем, все искусственные люди находятся под защитой закона. За умышленную поломку – тюремный срок. Мне дали восемь лет. Но у них, по-прежнему, не было кандидатуры на место Смотрителя, в наше время. Меня вернули. За годы, проведённые там, я успокоился, научился обращаться с новой техникой и новым поколением кукол. Кстати сказать, Олимпия, и есть та самая искусственная женщина, которую я покалечил. Она была сильно повреждена и хранилась в архиве судебной экспертизы. Я смог её восстановить. Для меня это было очень сложным делом. Это тебе не механика! Куклы будущего имеют высокотехнологичную начинку и обладают высоким искусственным интеллектом.
Анастасий Теодорович помолчал, а потом усмехнулся своим мыслям.
- Да, они любят притворяться людьми. У них это хорошо получается, но, знаешь, все эти куклы не могут сильно задирать голову вверх. Им приходится наклонять её в сторону и скашивать глаза, чтобы посмотреть наверх. Знаешь почему? Им мешает датчик равновесия, который расположен в затылочной части. Это важный орган, без которого они не могут быстро менять положение тела.
Сергей слушал отца и озирался по сторонам, чтобы не видеть, лежащую перед ним Олимпию. В неярком синеватом свете он рассмотрел жуткое содержание, навешенных по стенам, ящиков со стеклянными дверцами. Они были наполнены частями человеческого тела в блестящих вакуумных упаковках, как нарезка колбасы в магазине.
- А это зачем здесь?
- На всякий случай. Никогда не знаешь, что может понадобиться транзитному пассажиру, как живому, так и искусственному. Вон, видишь операционную? Там любому можно оказать медицинскую помощь или провести операцию. Я тут насмотрелся как покалеченные транзитники возвращаются из Средних веков! Мне не раз приходилось вызывать для них врачей.
- Пойдём отсюда, - попросил Сергей. – Я больше не могу здесь находиться.
- Да-да, конечно, - засуетился Ковальский и первым пошёл к выходу.
- Надо выпить, - сказал он уже наверху.
- Надо, -подтвердил Сергей.
Он, хоть и с трудом, но взял себя в руки. В кабинете Анастасий Теодорович вынул из шкафа коньяк и рюмки.
- Как же ты там выжил?
- Вот и цени, что даёт тебе наше время. Возьмём Олимпию…
Сергей протестующе поднял руку.
- Нет, ты послушай. Ведь это я дал ей такое имя. До меня её звали то-ли Томми, то-ли Эмми.
Анастасий Теодорович чокнулся с рюмкой сына и моментально осушил свою.
- В юности я зачитывался Гофманом и очень любил его «Песочного человека». Ты читал?
- Читал когда-то, - кивнул Сергей. – Парень влюбился в девушку, а она оказалась куклой.
- Да, и звали её Олимпия. Я так любил «Песочного человека», что знал его почти наизусть. Сколько времени прошло, а всё помню: «Она почти не говорила, а движения её были как у механической куклы», - процитировал Ковальский. – Я, как узнал этих кукол, там, в будущем, так и подумал: Гофман – гений! Казалось бы, как такое возможно – влюбиться в неживое существо? А вот как. Главный герой – самовлюблённый эгоист, ему дело только до себя и своих удовольствий. Чем его привлекла Олимпия? Подожди, дай вспомнить… Ага! «Никогда ещё не было у него такой благодарной слушательницы. Она сидела не шелохнувшись, устремив неподвижный взор в глаза возлюбленного и взор этот становился всё пламеней и живее». Гофман правильно подметил, что у таких самовлюблённых дураков глаза как бы засыпаны песком. Они ловятся на мишуру и не могут отличить живого человека от бездушной поддакивающей куклы. Запесоченные люди.
- Олимпия, ну, твоя Олимпия, действительно уступчива и мягка, но я ценил её и за душевные качества. Я не такой эгоист, как ты себе представляешь. Я бы хотел знать о ней больше, но у нас было слишком мало времени на это.
- Не лги себе, дружок. Я-то знаю её потенциал и разговорный запас. Все её слова – пустая болтовня. Цель существования такой куклы – соответствовать биологическим запросам мужчины. Что для тебя было главным?  Чтобы у неё была безупречная внешность, податливость и горячность при близости. На всё остальное было наплевать. Подумать только, ты даже задумал на ней жениться! Только мальчикам простительны такие заблуждения. Твои глаза тоже засыпаны песочком.
- А что там, в будущем, запесоченных людей уже нет? Все всё видят и делают выводы?
- Знаешь, в моей молодости ходила поговорка: «Поздно пить «Боржоми» (это такая целебная минеральная вода), когда почки отвалились». Так вот, там, в будущем, не только не полегчало, но и «почки уже отвалились». Там, где был я, вообще, караул. Здесь, пока ещё, всё измеряется человеческими понятиями, а там уже нет. Там мир гибридный. Он стал нечеловекомерен. Понимаешь? Мир оцифрован и выхолощен. Там человек – не отправная точка всех мер. Он уступил своё место высоким технологиям. И сейчас уже в мире рождается всё больше и больше ненужных людей -  балласт, который претендует на место под солнцем. А чего ради? Человечество оглянуться не успеет, как его рабочие места займёт высокая технология, а потом и интеллектуальная робототехника.
- Роботы никогда не заменят людей!
- Правильно, роботы не заменят умных, талантливых, неординарных людей с нужными и редкими профессиями. Но, это капля в море по сравнению с миллиардами серых, запесоченных эгоистов, которые, как стадо баранов идут за новыми технологиями, которые призваны их заменить. Эта новая компьютерная техника, такая манкая, - их смерть. Этой силе, в сущности, от человечества нужно несколько сот миллионов людей с хорошим интеллектом, чтобы они исполняли работу, которую не в состоянии сделать Искусственный Разум. И вот что интересно: эта самая искусственная жизнь почти не зависит от благополучия нашей планеты. Ей без разницы: отравлены ли воды океанов и рек, вымерли животные или нет, есть растительность или вся погибла. Ей, этой силе, даже кислород не нужен. Всё это нужно людям. А их можно посадить в резервацию, под колпак, где ими будут управлять горстка проходимцев за похлёбку и возможность общаться вот с такой Олимпией.
- Что, в будущем так?!
-  Не всё, но многое уже существует. Прогресс, конечно, впечатляет, но, к сожалению, мир развивается по худшему сценарию для человека. Я хочу, чтобы ты понял, как важно, сейчас, в наше время, ценить человеческое общение, сродниться с близкими, принимать их мир наравне со своим, не зацикливаться на себе, не менять живой разговор на бездушный Интернет. Недаром Христос сказал: «Заповедь даю вам, да любите друг друга…». Только наш эгоизм и разобщённость могут разрушить будущее человечества.
Они ещё выпили.
- Сейчас надо думать о Земле, - внушал Анастасий Теодорович. -  Впереди чудовищные, по своим последствиям, природные катаклизмы. Подумать только, мы живём так, как будто Земля нам не мать родная, а враг. А ведь она и поит, и кормит, и жить даёт.  Земля – неисчерпаемый источник благ. А у нынешних запесоченных обывателей не хватает ума понять, что, вторгаясь в природу, они меняют климат планеты, беспечно эксплуатируют её ресурсы, презирают законы своего собственного сохранения. Короче говоря, после нас хоть потоп. И он придёт, уверяю тебя! И потоп, и землетрясение, и глад, и холод. Построили огромный андронный коллайдер, чтобы изучать структуру материи. Учёные-затейники во всеуслышание объявили, что сами не знают, какие последствия могут быть от этого эксперимента. Не безумие ли это? Громкого результата не будет, но они-то об этом не знают! Тот же Интернет. Человечество даже не подозревает какой монстр вызревает в его недрах! И всё это на фоне массового презрения к окружающей среде. Жить с Землёй надо в унисон, единым дыханием, а не с варварским размахом. Человечество должно стремиться найти миролюбивую форму сосуществования с ней, а не отмахиваться от законов природы, как от назойливой мухи, которую можно содержать на мировой свалке своих отходов. Современная экономика уничтожает богатства Земли, нарушает её биоритм и гармонию существования. Наконец, надо понять, что Земля не объект, а субъект Вселенной и дана человеку для симбиоза, взаимной радости и самоотдачи для общего благоденствия, а не убийства той, от которой зависит жизнь. А мы даже не пытаемся утереть глаза от песка! Мы здесь в метре от таких трагедий, что и представить трудно, если не знать наперёд, что это будет. И пенять не на кого – сами виноваты. В то время, куда я попал, человечество уже справилось с самыми страшными последствиями экологического беспредела, но цена этому – миллионы жизней.
Ковальский замолчал, разлил по рюмкам остатки коньяка и спросил:
- А твоя наука?
- Чем тебе современная наука не угодила? - удивился Сергей.
Ковальский достал из шкафа ещё одну бутылку.
- Фундаментальные науки, как знания, необходимые для жизни человека на Земле, доживают последние дни. Парадокс! Расходы на научные изыскания растут, а значимых открытий становится всё меньше.
- Все значимые открытия уже сделаны, - наставительно объяснил Зубов. - В ближайшем будущем фундаментальная наука посторониться и на её место придут прикладные технологии, то есть, практическое применение уже открытых законов.
- Ну что ты такое говоришь! – всплеснул руками Ковальский. – Сейчас единое научное мышление, со строгой системой критериев и доказательств, превратилось в мешанину псевдонаучных теорий, которые отличаются друг от друга абсурдными аксиомами. А что такое аксиома? Утверждение, принимаемое без доказательств, как очевидное!  А их сейчас море, и все противоречат друг другу. Они запутывают понимание мира, а зачастую даже дискредитируют фундаментальную науку. Запесоченные учёные ни на йоту не продвинулись в понимании самых важных вопросов: в чём предназначение человека на Земле, к чему он должен стремиться и какая цель его существования. Мы открыли физические законы мира и поставили их на службу себе любимым, но, к примеру, до сих пор не понимаем природы электромагнитного поля, которое есть у всего живого на нашей планете.
-  Ну, хорошо, - пьяно мотнул головой Сергей, – я согласен. Человечество ополоумело. Экология ни к чёрту. Человек – скот. Он, понимаешь ли, весь в песке, в безумии, уничтожает леса, отравляет воду и почву, взрывает Землю, без конца качает из неё нефть и зарывает в неё радиоактивные отходы. Плюс неуправляемый технический прогресс. К чему он приведёт – известно только тебе. Ты пугаешь страшным?
- Да, - кивнул Анастасий Теодорович. –  Знаешь, что написал Маркс об этом? «Человек живёт природой. Это значит, что природа есть его тело, с которым он должен оставаться в постоянном дружелюбном общении, чтобы не умереть». В дружелюбном общении! Понял?
- Ну, это ты хватил через край! – заплетающимся языком возразил Зубов. – Маркс никогда такого не говорил. Мотя – жуткая скотина и ему экология «по барабану»!
- Мотя? – Ковальский нахмурился. – Да ты, сынок, совсем пьян. Маркса звали Карлом.
 – А я говорю про его сына – Мотю. Матвея Карловича. Это мой друг.
- Ладно, - не понял Ковальский, – давай закончим этот разговор. Я тебе попозже много чего расскажу. Ведь ты даже не знаешь толком в каком времени я был. А сейчас пойдём поедим, а то мы с тобой на пустой желудок чуть не две бутылки коньяка уговорили.
Отец и сын, спотыкаясь, пошли в столовую. Там шумело застолье. Знакомый Витёк рассказывал, сидящим за столом мужчинам, про свой улов.
- В Москве-реке, недалеко от Лужников поймал щуку, килограммов на 5.
- Заливаешь, - мотнул головой мужчина в чёрном комбинезоне. – В московском регионе это уже невозможно.
Другие тоже не поверили.
- Ха, - заржал Витёк. – Так это не сейчас было!
- А когда? – не отставал тот, что в чёрном комбинезоне.
- Аккурат после войны с французами. Портал 7201- ST/1814.
- Выдумываешь! Как ты туда попал без подготовки?
- Там авария была. Стёрлись диски. Я тут, совсем рядом, и меня отправили поменять. Одна нога здесь – другая там. Без выхода. Я всё сделал, а пока они проверяли исправность, сгонял на речку. Благо, что она там в двух шагах от портала. Никто не узнал. Смотритель, свой мужик и тоже заядлый рыбак. Жаль только, что он не дал мне щуку забрать сюда – себе оставил.
Все засмеялись и разом заговорили о рыбалке. На Ковальского с сыном никто не обращал внимания. Видимо, так было принято – лишних вопросов не задавать. Сергей хоть и был пьяный-распьяный, но отметил, что его не стесняются и говорят открыто. Значит, знают кто он для Ковальского.
- Стою на отмели, а внизу, на солнышке, мальки резвятся, - делился впечатлениями здоровенный парень в форме СС времён Второй мировой. – Не искусственные, дикие!
- Это что! – вмешался в разговор седовласый мужчина в шёлковом фиолетовом кафтане с жёлтыми атласными валиками на плечах. – Я только что из Флоренции начала 16-го века. Вот я вам скажу там природа, цвета, запахи!
- Да уж, задали вы нам задачку! – подхватил разговор мужчина в черном комбинезоне. – Кто не знает, господа, представляю вам учёного, искусствоведа, Александра Робертовича, специалиста по итальянскому искусству, в частности по творчеству Леонарда да Винчи.
- Я извиняюсь, конечно, но кому это надо, отправлять экспедицию по такому заезженному поводу? – спросил Витёк.
- Не скажите! – возразил учёный искусствовед. – Я ждал этой экспедиции 10 лет и готовился к ней целый год. Флорентиец был удивительной личностью и гениальным изобретателем, но много веков никто не мог сказать точно, сам ли он додумывался до своих открытий и изобретений или только пользовался знаниями прошлого, полученными из древних манускриптов, которые собирал всю жизнь. А лично для меня, как искусствоведа, самым интересным была возможность разобраться в том, кто же, в действительности, изображён на портрете «Госпожи Лизы дель Джокондо», знаменитой «Моны Лизы», якобы супруги торговца шёлком.
- Я в такой сложной экспедиции ещё не был! – покачал головой мужчина в чёрном комбинезоне. – Сначала зафиксировались в конце 1514-го года, когда художник писал картину. Потом переместились в 1516-ый, когда он собирался уезжать во Францию. А уж потом передвинулись в 1519-ый, во Францию, где надо было найти захолустный Кло-Люсе, недалеко от замка Амбуаз, где этот Винчи доживал свою беспокойную жизнь. В том времени существует целый каскад старинных порталов, но все они без Смотрителей и, фактически, законсервированы. Сколько сил ушло, чтобы выйти из каждого портала, я вам передать не могу! А наш подопечный ещё и останавливался на каждом шагу: «Ох, смотрите, что за прелесть! Ах, давайте сфотографируем!» И всё это посреди рыночной площади! Несколько раз чуть не засыпались.  Верите, когда сюда добрались, перекрестился, что все мы целы. Кто здесь есть из проводников, меня поймёт.
За столом дружно закивали.
- И что, нашли эту уродину? – поинтересовался Витёк. - И чего ею так восхищаются, не понимаю!
- А это не женщина! – улыбнулся учёный. – Наконец, я увидел всё своими глазами. Версия о том, что это мужчина, была, и она подтвердилась. На картине натурщик, ученик и многолетний любовник Леонарда да Винчи – Джан Ждакомо Капротти да Орено или попросту Салаи. С 10-ти лет он жил у да Винчи. Мальчишка был порядочный лгун, воришка и развратник. И, тем не менее, Леонардо его любил. На знаменитой картине «Иоанн Креститель» позировал тоже он. Уже будучи немощным (у художника начала отниматься правая рука), он, перед отъездом во Францию, написал своего любимца, а потом записал его женским образом. Я сам видел, как он любовно доделывал этот портрет, а потом ещё дал Салаи денег на постройку дома и обзаведение семьёй. Старый и больной да Винчи уехал во Францию, и они больше не виделись. Салаи женился, но вскоре был убит в уличной драке. Как картина попала в коллекцию французского короля Франциска I, я так и не узнал. Всё из-за этих!
Искусствовед злобно кивнул в сторону проводников. Те шумно запротестовали.
- Совесть надо иметь! – кричали они в один голос. – Из-за какого-то педика столько расходов! Да пусть он трижды гений. Загонялись по годам! Это сколько энергии ушло на ерунду.
- Вот с кем приходится иметь дело, -  со вздохом сказал учёный. – Мне стыдно за ваши слова!
- Я как чувствовал, что это мужик! – цокнул языком Витёк. – Никогда у меня душа не лежала к этому шедевру. А сейчас сколько дураков охают перед этой картиной в Лувре!
- Ну, во-первых, это, всё-таки, работа гениального Леонарда да Винчи, а во-вторых, смею вас уверить, что сейчас в Лувре висит не та самая картина.
- Ничего себе! Как же так? А где та?
- Оригиналом любуется одна из самых могущественных монархинь мира. Картина находится у неё в домашней коллекции, это я точно знаю.
Разговор об искусстве мало интересовал собравшихся, и он плавно перешёл на более прозаические вещи: все стали нахваливать приготовленную еду, которой потчевал хозяин.
- Я её заказываю в грузинском ресторане, - объяснил Ковальский. – Отличное мясо, приготовленное на углях, экологически чистая зелень и овощи.
- И курица вкусная, - похвалил Витёк. – А вот рыбка уже не та. Вкуса нет.
- Что ты хочешь, ХХI век! – ответил кто-то.
Витёк был, по обыкновению, пьян. Во всяком случае, Зубов трезвым его не видел. А тут он вдруг трезво посмотрел на Сергея и вопросительно на Ковальского.
- Ну как?
- Порядок, – кивнул Анастасий Теодорович.  – Мой сын держится молодцом. Правда, мы с ним прилично выпили – стресс сняли. Сам понимаешь, такое услышать, не рукой махнуть.
Витёк встал и, покачиваясь, подошёл к Зубову.
- Ну, парень, давай знакомиться, - он протянул Сергею руку. – Я – Координатор.
Он сказал это так, будто эта должность объясняла всё.
- Сергей Зубов, - плохо владея языком ответил Ковальский-младший.
- Ты, давай, как следует закусывай, а то совсем развезёт, - похлопал его по спине отец.
Сергей кивнул, а Витёк продолжал внимательно на него смотреть.
- Ну что, Серёжа, как ты себя чувствуешь? - спросил он.
Сергей неопределённо мотнул головой.
- Вот что я тебе скажу, парень, не цените вы здешней жизни. Ну да, она у вас уже на убыль пошла, но, всё-таки, ещё настоящая, жизнь эта. И еду можно найти натуральную, и женщин.
Сергей мутно смотрел на Координатора и думал, что, если бы он мог, то встал и ушёл отсюда навсегда, не оглядываясь.
- Не цените, - гудел над ухом Витёк. – Эх, вы, гомо сапиенсы!
Он окинул взглядом сидящих.
- Здесь все знают, и я не скрываю, что у меня тут есть женщина. Настоящая. Родинка у неё на щеке и зубы немного неровные. Знаешь, я ненавижу ровные зубы. Просто ненавижу. И руки у неё без дурацкого когтистого маникюра и сенсорных подушечек на пальцах, будь они неладны! Она работает недалеко отсюда, в овощном магазине. Наташка, как и я, любит пиво и болеет за «Спартак». На стадионе свистит и улюлюкает, как мужик. И пахнет она настоящей женщиной, а не силиконовой куклой. А когда гладит меня по голове –  хочется плакать, мне, инкубаторскому котёнку, которого научили быть безжалостным тигром, и который всю прожитую жизнь не знал, что такое быть самим собой.
- Вить, кончай трепаться! – сказал кто-то с раздражением.
- Если меня отзовут отсюда, я сдохну, - чуть слышно проговорил пьяный Координатор.
- Не слушайте его, - обратился к Сергею мужчина в чёрном комбинезоне. –  Виктор, когда напивается, всегда говорит о здешних женщинах. Это похоже на ностальгию по яблочку с червоточинкой. Вы когда-нибудь сами побываете у нас и своими глазами увидите потрясающие перемены к лучшему. Мы живём по 150 лет, а то и больше, в полном комфорте, о котором в ваше время даже помыслить нельзя.
- А это, - мужчина показал на Витю, -  издержки нашей тяжёлой работы. Парень устал, весь на нервах, давно не был дома, в родной среде. Вот и несёт несуразное. Ему пора в отпуск. Его полечат, и он опять станет прежним.
- А когда решится моё дело? – спросил Ковальский.
Мужчина нахмурился.
- Ждите. Насколько я понимаю, ваш сын встроен в социум, он работает, у него есть мать. Не мне вам объяснять, что это проблемы, и большие. Могу только с полной ответственностью заявить, что, в любом случае, и ваши интересы, и интересы вашей семьи будут учтены. Вы же знаете, что, по нашим законам, ситуацию надо максимально приблизить к уже существующим обстоятельствам.
Ковальский улыбнулся и кивнул головой, хотя не очень-то верил сказанному. На душе было тяжело. Он, тёртый калач, и хорошо понимал расстановку сил. Надеяться можно только на то, что Сергею после него позволят занять место Смотрителя. Но как быть с Лёлей? Он, по-тихому, разузнал адрес Сергея и съездил на неё посмотреть. В тот день Анастасий Теодорович просидел на лавочке у подъезда часа три. Когда Лёля, наконец, вышла из дома, он сразу её узнал. Располневшая, но такая же живая, как и прежде, Аполлинария Васильевна стремительно пошла в ближайший магазин. И там, у кассы, когда Лёля перекладывала продукты в сумку, он нарочно толкнул её, чтобы она обратила на него внимание. Женщина подняла глаза и, сначала мельком, а потом внимательно посмотрела на мужчину. Ковальский не знал, что она подумала в тот миг, но был уверен, что, вопреки всякому здравому смыслу, она поняла кто перед ней, с любопытством оглядела его, и отвернулась. Потом выпрямилась, высоко подняла голову и с непроницаемым видом вышла из магазина. Она не простила его и не простит. Ковальский знал её характер. А теперь, он сидел за столом с сыном, подкладывал ему на тарелку то одно, то другое, и видел, что Сергей ничего не ест. А тот навязчиво думал, что, чем дольше он находится среди этих людей, тем больше хочет уйти. Но ноги не слушались, голова отяжелела, и он не заметил, как уснул.

                ***

   Сергей никак не мог продраться сквозь плотную завесу сна. Он слышал, как звонит телефон, но где-то там, далеко, как будто в другом мире. Очнулся он только тогда, когда его стала тормошить мать.
- Сергей, да проснись же ты, звонят! – трясла она сына. – Ну как можно так напиваться! Ох, видел бы тебя отец.
Сергей с трудом открыл глаза и тут же сощурился от бьющего в глаза света. Аполлинария Васильевна включила верхний свет. Телефон продолжал надрываться.
- Алло, - чуть слышно проговорил Зубов.
- Ты сначала телефон в руки возьми! – с укором воскликнула родительница.
- Да, слушаю.
Это был Анастасий Теодорович, который назначал ему встречу вместе с продюсером у себя дома.
- Договорились, хорошо, да, сегодня в семь, - с усилием проговорил Зубов и отключился вместе с телефоном.
Аполлинария Васильевна покачала головой и ушла к себе.

                ***

   В следующий раз Сергей проснулся как от толчка. Сна как не бывало, но отчаянно болела голова. Она гудела, как большой треснувший колокол.
- Мам, дай мне какую-нибудь таблетку от головной боли, - попросил он, стоя в проёме двери и раскачиваясь из стороны в сторону.
Аполлинария Васильевна пошла рыться в своих лекарствах.
- Позор, - упрекала она сына. – Ты сутки не можешь прийти в себя. Это ж надо так напиться, чтобы тебя под руки привели домой чужие люди! Они подобрали тебя на улице.
Сергей ничего не помнил. После таблетки головная боль утихла, и он отправился в душ. Где он так надрался? И с кем? Он вспомнил, что сегодня вечером обещал быть с Марксом у коллекционера. Блаженствуя под тёплыми струями воды, он вдруг заметил на запястьях синяки. Как будто его кто-то сильно схватил за кисти рук. Блин! Волокли меня, что ли? Кто его привёл домой? Он ничего не помнил. Он стал себя осматривать и увидел такие же синяки на щиколотках, а когда стал бриться – и на шее были красные пятна.               
Зубов позвонил на работу и сказался больным. Потом позвонил Марксу.
- Нас сегодня ждут у Ковальского в 7 часов.
- Отлично. Ты где? Дома? Я подъеду и заберу тебя около 6-ти.
- Подожди, не отключайся. Я тут… Короче, мы с тобой виделись позавчера?
- Нет, а что?
- Захлестнуло, понимаешь ли, не помню ни фига.
- Ну ты даёшь, старик! – хохотнул Мотя. – Ты, это, давай, завязывай с гульбой. Не мальчик!
Зубов пошёл в кухню и, сам себе удивляясь, плотно позавтракал, как будто долго не ел. Стало совсем хорошо. На укоризненный взгляд матери он изобразил идиота, что всегда её смешило до слёз и снимало напряжение во всех их конфликтах.
- Серёжа, возьмись за ум! – в очередной раз наставляла Аполлинария Васильевна.
- Ну хватит, мам, одно и то же, - он поцеловал её в макушку. – Кстати, за то время, пока я спал, Ленка не звонила?
- Не звонила. Тебе за это время вообще никто не звонил.
- Странно.
- А что тут странного? – возмутилась мать. – Ты последнее время шляешься незнамо где, напиваешься до бесчувствия и, вообще, ведёшь разгульный образ жизни. Так всех достойных друзей растеряешь.
- Маркса что ли? – хмыкнул Сергей.
- Он, конечно, с недостатками, но крутится как белка в колесе, деньги зарабатывает хорошие, у него семья: Соня, дети. А ты один, как перст. Вон, Леночка, чем тебе не жена? Всё ищешь каких-то …  не для жизни.
- Так за чем дело стало? – скорчил смешную рожу Зубов. – Слово матери для меня закон! Ленка так Ленка. Я не против.
- Посмотри на себя! Ну почему ты такой несерьёзный? – сокрушалась Аполлинария Васильевна. - Леночка – женщина положительная. Ей заботливый муж нужен, а не пьяница, которого по утрам реанимировать надо.
Сергей набрал номер Лены.
- Ленчик, ты что, обиделась на меня? – с показным удивлением спросил он. – Почему не звонишь? Я соскучился.
- Соскучился? – с удивлением проговорила она.
- Ну прости-прости! Закрутился, а потом приболел. Вот только сейчас в себя пришёл.
- Приболел? – повторила Лена. – Не понимаю. У нас что, всё по-старому? Мы вместе?
- Не начинай, Лен, - замурлыкал Зубов. -  Ты же всегда была понятливой. С нами, мужиками, такое бывает. Проконтролировать, нас, холостяков, некому. Вот выйдешь за меня замуж и будешь за мной следить, чтобы из гнезда не выпадал. Ну, прости! Считай, что у меня пару дней был мальчишник перед свадьбой.
- Пару дней?
- Ну не начинай, Лен! Забудь, как не было. Ты же у меня добрая!
Ленка заплакала.
- Алё, ну ты чего? Я же с тобой. Давай завтра увидимся после работы, ко мне поедем. Мама про тебя всё время спрашивает, куда ты делась.
Лена заревела ещё пуще. Сергей заверил её в своих чувствах и поскорей положил трубку. Женских слёз он не выносил.

                ***

   Не было 6-ти часов как появился Маркс.
- Тётя Лёля, я прямо с работы, целый день не ржавши, - прямо с порога объявил он матери друга. – Накормите хоть хлебцем. Мои ещё не вернулись из Сочи, и дома мышь повесилась с голодухи.
Мотя съел подчистую всё, что было в холодильнике: полкастрюли супа, голубцы, сковороду котлет и молочную рисовую кашу.
- Хоть кашу не ешь, лопнешь! – качала головой Аполлинария Васильевна.
- Вам жалко?
- Господь с тобой! Я её выбросить хотела.
- А вы, что выбросить захотите, складывайте в пакет и вешайте мне на дверную ручку. Я с радостью буду забирать.
- Ты что, с ума сошёл?! Тебя что, Соня не кормит?
- Она меня вечно ограничивает, а у меня вечером самый жор. Мне днём даже пописать сходить некогда, - бил на жалость Маркс.
- Если тебя не ограничивать, - встрял в разговор Зубов, - ты скоро в дверь проходить не будешь! Хватит сидеть, поехали!

                ***

   Уже в машине, по дороге на Погодинскую, Маркс не удержался и спросил:
-  Как у тебя с той красоткой, с которой я тебя встретил у нашего дома?
Зубов недоумённо посмотрел на Матвея. Потом поморщился и тихо произнёс:
- Слушай, я в последнее время действительно загулял. Да так, что в памяти провалы. Вот сидел сейчас с тобой на нашей кухне и вспомнил, что зачем-то был в морге.
Маркс резко тормознул.
- Правду говорю, - кивнул ему Сергей. – Помню мёртвое тело какой-то женщины. Кто такая, не знаю. Дома оказался вдребезги пьяный. Привели какие-то люди. Мать сказала, что подобрали на улице. Вчера целый день лежал пластом. Ничего не помню!
- Неделю назад я тебя видел с девкой, классной такой. Она была за рулём «Лексуса» вишнёвого цвета. Может, вы с ней в аварию попали и у тебя память отшибло?
- А чего я на улице делал один и в дым пьяный?
- Может, ты был не пьян, а в шоковом состоянии после аварии.
- У меня сильно голова болела.
- Вот видишь! Может у тебя сотрясение мозга было, - Маркс мотнул головой. – Да, в 45 такие игрушки! Если та девка погибла, жалко. Классная девчонка, как на картинке. Постой, ты вроде бы мне говорил, что она работает на коллекционера, к которому мы едем. Ты меня тогда, при встрече, с ней познакомил. Её зовут Олимпия.
- Олимпия? Не помню.

                ***

   Ковальский, вальяжный, с благожелательной улыбкой, открыл дверь гостям и провёл их в кабинет. После общих разговоров об условиях аренды андроида, Анастасий Теодорович повёл их вниз, смотреть его коллекцию. Механические куклы Маркса не вдохновили, а вот андроиды впечатлили. Он сразу подтвердил, что «Робэр» им очень нужен для съёмок.
- А эта громада и есть «Рыцарь»? – спросил Маркс.
- Да, этот старинный механизм использовался для предсказания будущего и тому подобной галиматьи, - кивнул Ковальский. - Внутри фигуры достаточно места, чтобы там мог спрятаться человек. Он-то и отвечал на вопросы публики. Там даже сохранился рожок - такая извилистая трубка с перегородками, которая искажает человеческий голос и делает его механическим по звучанию. В стародавние времена это, должно быть, действовало на публику. Человека сажали лицом к зрительному залу. «Рыцарь» клал ему на плечи свои железные руки и отвечал на вопросы.
Гости подошли поближе и стали осматривать конструкцию. Матвей заинтересовался массивным креслом. Он внимательно разглядывал сидение, отполированное до зеркального блеска.
- Много же народу здесь посидело!
- Хотите и вы присесть? – предложил коллекционер.
Маркс на минуту задумался, а потом отказался.
- Нет, спасибо.
Ковальский очень внимательно на него посмотрел и произнёс:
- Ну, как изволите.
Сергею стало скучно. Он вышел из комнаты первым. Матвей и Ковальский обсуждали технические возможности «Робэра». Хозяин вышел последним и выключил свет. В кабинете разговор продолжился. Маркс договаривался об аренде. Анастасий Теодорович требовал особую платформу для перевозки механизма на студию. Зубов в разговоре не участвовал, а безразлично сидел и болтал ногой. Его миссия была выполнена, а больше его ничего не интересовало. В конце концов Ковальский с Марксом сговорились и, довольные, пожали друг другу руки.
- А теперь, пойдёмте обмоем наше соглашение, предложил коллекционер и повёл гостей в столовую.
Там, за накрытым столом, сидели трое мужчин. Один из них, Витёк, кажется, местный алкаш, был знаком Зубову. Двое других – подтянутые молодые ребята с военной выправкой и в защитной форме охранников. Они были похожи друг на друга, как «двое из ларца, одинаковых с лица». Сергей подумал, что эти молодцы из ЧОПа. Наверняка их нанял Ковальский. У него в доме столько ценностей!
- Прошу садиться, - пригласил гостей радушный хозяин. – Знакомьтесь, это все мои друзья!
Мужчины пожали друг другу руки. Матвей облизнулся, увидев богато накрытый стол. Рюмки поднимали «за искусство», «за науку», «за хороших людей».
Зубов почти не пил. Нет, отвращения к спиртному не было, но что-то внутри сопротивлялось выпивке. Может дело было в его беспамятстве? Он не переставал думать о своей амнезии. Пить надо бросать! 
Маркс опять наелся и много выпил.
«Интересно, кто поведёт машину? – беспокойно думал Сергей. – Ещё немного и мне придётся его тащить на себе, как меня недавно тащили».
Неугомонный Мотя решил разузнать про Олимпию. Уж очень хороша девка!
- Классная такая… Вы ничего про неё не знаете? – выспрашивал он мужчин.
Те пожимали плечами.
- Серёга ничего не помнит. Говорит, что, вроде бы, видел её в морге.
Витёк повернулся к Зубову.
- Да ладно, не помнит! Небось, говорить не хочет, - не поверил он Сергею. – Тут все мужики понятливые. Что с тобой случилось-то?
Зубов зло посмотрел на проговорившегося приятеля.
- Говорю, не помню! Самому тошно.
Ковальский поднял рюмку.
- Ну что пристал к человеку? – осадил он Витька. – С кем не бывает? Давайте лучше выпьем за то, чтобы всё хорошо кончалось.
Мужчины подняли рюмки.

                ***
   Друзья вышли из гостеприимного голубого домика в 12-ом часу ночи. Шёл холодный осенний дождь. Они сели в машину, и Мотя вызвал по телефону «пьяного водителя».
«Хороший сервис!» - успокоился Зубов, что не надо заморачиваться, как добраться до дома с отяжелевшим другом. 
- Да, никогда бы не подумал, что в таком хилом домишке скрываются такие ценности. Ты видел какие у этого коллекционера по стенам картины висят? - плохо ворочая языком говорил Маркс. – Этот Анастасий – непростой мужик. Понятно, с кем связан. Мне Сергей Юрич строго-настрого велел держать язык за зубами по поводу этого Ковальского, а то, говорит, неприятностей не оберёшься, хоть ты и Маркс. Шутник! Да Бога ради! Мне спокойствие дороже.
- Бабло, - уточнил Сергей.
- А что ты язвишь? – возмутился Маркс. – Да, бабло. Я, между прочим, и тебе плачу.
- Спасибо, друг!
- То-то же!
Приятели открыли окна машины и закурили. Постепенно, дождь стал перемежаться ледяными каплями, и вдруг залепил снег.
- Что-то рано в этом году. Ещё только октябрь. Погода совсем сбесилась, - покачал головой Мотя.
Они помолчали.
Слушай, - вдруг вспомнил Маркс. – А сколько этому Ковальскому лет, как ты думаешь?
Зубов пожал плечами.
- Небось шестой десяток разменял, - задумчиво произнёс Матвей. - Мне бы так выглядеть в его годы. Ни морщин, ни живота. Хотя, и у него есть проблемы. Когда мы смотрели андроид, я указал ему на потолок и спросил какой он высоты. Мне стало интересно насколько в глубину уходит подвал дома.
- И что?
- Ковальский не поднял голову, а как-то странно изогнулся и посмотрел, куда я показываю, склонив голову на бок. У него, видимо, проблемы с шеей. Может, остеохондроз. А на вид мужик крепкий, холёный, прямо барин.
- Ну, мало-ли, в таком возрасте всё может быть, - ответил Сергей. – Ты вот, моложе его, а не можешь наклониться и сам завязать себе ботинки – покупаешь их только на резинках. Никто же не говорит, что ты странный.
- Может я и странный, но с головой дружу и память мне ещё не отказывает!
- А кто недавно спал на подоконнике в подъезде? – парировал Зубов.
- Ладно, ничья, - примирительно вздохнул Маркс, выбросил на дорогу окурок и закрыл окно.
Приятели дождались заказанного водителя и поехали в сторону дома. Снег лепил и лепил. Мотя понажимал кнопки на передней панели и зазвучала тихая музыка.

- Помнишь, как мы любили читать Пастернака? – обернулся он к другу:
«Снег идёт, и всё в сияньи,
Всё пускается в полёт, -
Тёмной лестницы ступени,
Перекрёстка поворот…»

- Помню, - кивнул Сергей:
«Снег идёт, густой, густой
В ногу с ним, стопами теми,
В том же темпе, с ленью той,
Или той же быстротой,
Может быть проходит время!»

-Слушай, старик, давай куда-нибудь поедем вдвоём, вырвемся, отдохнём, - предложил Мотя. - А то скоро станем старыми, такими как Ковальский, который даже нормально на небо посмотреть не может.
- С тобой соберёшься, как же! – ответил Зубов. – Сейчас запустишься со своей «Завесой времени» – только тебя и видели.
Маркс задумался.
- Ну, хоть через год.
- А ты знаешь, что будет через год? – спросил его Сергей.
Маркс отрицательно помотал головой.
- То-то же.

                ***



                К О Н Е Ц