Василий при жизни был очень приятным человеком: в меру оптимистичным, спокойным и уверенным; много знал, обладал превосходным чувством юмора – словом, всеми качествами, укладывающимися в понятие «харизма». К нему тянулись все: как люди слабохарактерные, дабы подпитаться его неиссякаемой энергией, так и сильные, предпочитавшие глубокие дискуссии на равных, даже те, которые его откровенно не любили, - всё пытаясь как-то его уязвить. Василий на манипуляции не поддавался и вёл свой семейный корабль дальше по жизни, не замечая козней и интриг.
С ним было интересно. Искрящийся ум в сочетании с умением понять другого, особая эстетика общения были так очевидны, что он становился душой любой компании в течение первых десяти минут после знакомства. Дети гордились им, внуки обожали.
На момент смерти ему было шестьдесят восемь лет, и до этой роковой ночи он считался совершенно здоровым.
Его жена, Мария, долго не могла сообразить, что он умер. Она всё подходила к постели, трогала его, пару раз позвала пить кофе и даже рассердилась, пока сознание начало принимать этот факт. Тогда она позвонила детям, по очереди всем троим, и удивлённым голосом рассказала о случившемся. Вскоре все собрались, и каждый, включая внуков, сходил в спальню проверить, так ли это на самом деле. От чего мог он умереть? Был крепким, здоровым, спортивным, а планов у него было на двести лет вперёд!
Как потом выяснилось, у Василия просто остановилось его здоровое сердце. Так случается даже у молодых спортсменов, объяснили семье. Если бы не это – мог бы жить да жить.
Нет, папа, мы тебя так не отпустим, сказали дети. Семейный совет пришёл к единогласному решению обратиться в лабораторию К.
Лаборатория размещалась в небольшом невзрачном здании на окраине города, окружённом тихим парком, никем не посещаемым. Этого места немного побаивались, хотя дурной славы за ним не числилось. Там успешно клонировали кошек и собак, но ещё никто не обращался с просьбой клонировать человека. Семья Василия была первой.
После успешной консультации вежливые и понятливые сотрудники лаборатории сами забрали тело для взятия нужного материала. На следующий день можно было хоронить.
Похороны были организованы наспех, и окружающим бросалось в глаза не совсем адекватное поведение семьи: не было слёз, а настроение было даже каким-то приподнятым. Только Мария казалась подавленной, не разделявшей настроения детей.
На следующей консультации в лаборатории семье было объяснено, что уже готовы зачатки трёх клонов, их которых будет выбран один, самый лучший. Результат был обещан стопроцентный, человек будет иметь абсолютно те же качества и предпочтения, какими обладал покойный. Это будет совершенная копия Василия, уверяли сотрудники, и они явно гордились своим мастерством. Все действия тщательно проверяются, и на всё нужно время. Ждать придётся несколько месяцев: с любимыми питомцами всё происходит быстрее, но это же человек!
Что станет с двумя другими клонами, рассказано не было.
Ожидая обещанного результата, члены семьи погрузились в раздумья и сомнения. Каждый жил со своими, ни с кем не обсуждая, было принято радоваться « папиному возвращению домой». Мария же не находила себе места: её как верующую женщину волновал вопрос: как же будет с душой Василия? Переселится ли она как-нибудь в его клон? В этом она, по правде, сильно сомневалась. И ещё ей казалось, что ну не будет уже Василий прежним, и что нельзя просто так взять и вычеркнуть из памяти то утро, когда она нашла его мёртвым.
Но надо будет заставить его проверить сердце, он же может опять умереть так же, раз уж будет совершенно таким же.
К назначенному дню семья была на взводе. Им велели принести любимую одежду Василия, и Мария провела всё утро, выбирая между коричневым полосатым и коричневым однотонным свитером.
Сотрудники лаборатории собрались, похоже, все. Две женщины держали цветы, торт и шампанское, но все они выглядели так, словно изо всех сил пытались скрыть какую-то нервозность. Семье был представлен солидный седовласый психолог, что казалось подозрительным. Наконец, все выстроились перед массивной дверью. Мария дрожала и была на грани потери рассудка. Пожалела, коротко и между прочим, что выбрала полосатый свитер.
Дверь медленно отъехала в сторону, открывая белый коридор. Им навстречу шагнул молодой человек лет тридцати.
Коричневый в полоску свитер был ему маловат, брюки коротковаты. Но это был он, вне всяких сомнений: Василий, глядящий на мир с фотографий тридцати – сорокалетней давности, с его волнистыми тёмно-русыми волосами и светлым проницательным взглядом. Вот только приветливой улыбки, обычно озарявшей его лицо, на сей раз не было. Его выражение было напряжённым и жёстким.
Мария заплакала навзрыд, сотрудницы лаборатории опустили цветы и шампанское. Заведующий густо покраснел и стал что-то нашёптывать психологу. Дети Василия окаменели. Психолог нервно кашлянул и пригласил всех в комнату совещаний. Сотрудницы засуетились, начали готовить кофе и шумно расставлять чашки.
Василий сел за стол отдельно от всех. Он горько усмехнулся, когда семилетний внук не выдержал и спросил: « Мам, а когда придёт дедушка?» Мария плакала, закрыв лицо руками. Седой психолог ещё раз откашлялся и начал:
- Уважаемый Василий, вас ознакомили с ситуацией, и вы понимаете, что были клонированы после вашей смерти по желанию ваших близких. Получили, так сказать, второй шанс.
Василий кивнул.
- Вы умерли слишком внезапно на фоне полного здоровья. Просто остановилось сердце, без всяких видимых причин, так бывает. Именно поэтому любящие вас люди не смогли с этим смириться.
Голос психолога звучал неуверенно, хотя он изо всех сил старался контролировать ситуацию. Василий смотрел ему прямо в глаза.
- Хорошая новость та, что вы являетесь… как бы это сказать… Василием, то есть… кх… клонирование дало стопроцентный результат, и… вы обладаете всеми теми же качествами, что и оригинал…э-э-э… мы ведь должны называть вещи своими именами…
- Значит, я умер,- вдруг сказал Василий. Его сильный, молодой голос казался спокойным.
- Да, это факт. В возрасте шестидесяти восьми лет.
- А теперь мне … где-то тридцать.
- Так получилось…
- Бракованный продукт? – в его глазах что-то сверкнуло.
- Понимаете, - сглотнув, вмешался заведующий, - мы не до конца знаем… не всё можем контролировать… в общем, как человек вы первый, до этого были кошки и собаки, и никого не волновал возраст… И мы не можем согласиться на, так сказать, возврат продукта, если можно так выразиться…
- Иначе говоря, вы не можете продукт утилизировать? – ни один из присутствующих не мог выдержать взгляда Василия. – Но ведь смогли же двух других клонов!
- Но они же не стали … вами… А вы уже человек!
- Да? И где мои документы? Когда я родился? Где зарегистрирован день моего рождения? Где я работаю?
Воцарилась неловкая пауза. Теперь уже плакали все взрослые члены его семьи.
- Мы будем хлопотать о выдаче вам документов и… об официальном признании вас как личности… Это займёт некоторое время, но… У нашей лаборатории есть лицензия, также одобрена деятельность, связанная с клонированием человека, поэтому проблем быть не должно…
Заведующий растерянно посмотрел на психолога, тогда тот мягким голосом произнёс:
- Я хочу уточнить, что перед вами сидят ваши близкие: жена, дети и внуки..
- Я понял, - мрачно отозвался Василий, - и теперь они могут забрать заказ домой.
- В общем, да.
Все молча поднялись и направились к выходу. Кофе, шампанское и торт остались нетронутыми, цветы были забыты на стуле.
По дороге Василий только раз нарушил молчание, попросив отвезти его на собственную могилу. Она казалась заброшенной: венки осыпались, цветы завяли, мрачный временный крест склонился набок. Мария бросилась суетливо собирать мусор, за ней последовали остальные. Потом все молча отправились домой.
Мария боялась даже взглянуть на него, не то что посмотреть в глаза. Плакать она перестала, но как-то вся сжалась и погрузилась в странное состояние: внезапно с удвоенной силой навалилась скорбь, которую она откладывала все эти месяцы. Всё её естество отказывалось принимать за Василия этого молодого человека, и от этого состояние делалось ещё более невыносимым. Дети быстро разъехались – ну да, ведь им же завтра на работу. Вся горькая правда заключалась в том, что им всем не о чем было говорить с новым Василием, и никто не знал, как найти ему место в их жизни.
Мария разогрела суп, хотя самой почему-то казалось, что этот человек в еде не нуждается. Потом долго стояла, уткнувшись пустым взглядом в тёмный квадрат окна, пытаясь найти слова, чтобы его позвать. Суп остыл, тогда подогрела его опять.
Нашла его Мария в кабинете, он сидел в кресле Василия и разглядывал фотографию, где они вдвоём, оба молодые – как раз такие, как он сейчас. Он поднял на неё глаза, полные горечи и муки, но она смотрела в сторону.
- Пойдём… есть… - сказала глухим, срывающимся голосом и быстро вышла.
Он помедлил, но всё же пришёл на кухню и сел за стол. Мария стояла к нему спиной и тёрла одно и то же место на плите. Он принялся есть. Когда закончил, она всё продолжала тереть.
- Мария… Маша…
Она вздрогнула. Этот родной, мягкий, бархатный голос, только молодой, только на грани плача… Она так истосковалась по нему, хоть и немного подзабыла. У неё закружилась голова.
- Сядь, пожалуйста, Маша…
Она села и закрыла лицо руками.
- Маша, это…это ошибка. Я умер. Я не повторю этой жизни. А если осмелюсь повторить - опять умру в возрасте шестидесяти восьми лет и пятидесяти четырёх дней от остановки сердца. Но как? Как мы будем жить? Не только ты – мои дети старше меня! А мои – наши – друзья, соседи… коллеги… Мои публикации – я их просмотрел…
Он умолк. Мария беззвучно рыдала, содрогаясь всем телом.
- Спасибо за суп, очень вкусно, - тихо сказал он.
Потом они сидели тихо, не глядя друг на друга. И он опять нарушил молчание:
- Жизнь – это большой подарок. Иногда – неуместно большой. И вы мне его преподнесли. Второй шанс… Честно говоря, я не знаю, что с ним делать. Маша, постели мне, пожалуйста, в кабинете. Ничего, если я там поживу? Хочу ближе познакомиться с моими достижениями.
Мария кивнула и пошла стелить. Посмотрела на свежую постель и аккуратно сложенную чистую пижаму Василия, тяжело вздохнула и перенесла всё в кабинет. Дошла до двери в кухню и, не входя, сказала:
- Постелила, - и сразу же пошла в спальню.
Она была настолько опустошена, что почти сразу уснула, успев лишь подумать, что хочет умереть, чтобы её клонировали тоже.
Он пил много кофе… как Василий. Но почти не разговаривал – не как Василий. Сказал лишь раз, что Мария держит и кормит его, как домашнее животное, и что он даже умереть не имеет права без документов. И всё сидел в кабинете, читая книги и написанные Василием статьи. Мария находилась в подвешенном состоянии и тоже почти ни с кем не разговаривала, на телефонные звонки не отвечала и перестала здороваться с соседями. Дети старались навещать их каждый день, но Василий из кабинета не выходил, а Мария разговора не поддерживала. Оставшись вдвоём, они почти не встречались: Мария готовила еду и сообщала об этом у двери в кабинет, тогда он ел один на кухне и мыл за собой посуду, потом удалялся в кабинет, и на кухню шла она.
И тогда он исчез. Мария не сразу это заметила. Как всегда, сообщила о том, что приготовила рагу и вроде слышала скрип двери. У самой аппетита не было, так что на кухню она не шла вплоть до самого вечера. Попив вечером чаю, взяла кастрюлю с рагу, чтобы поставить в холодильник, и поняла, что к пище никто не прикасался. Это её удивило и обеспокоило, но она никак не решалась пойти в кабинет. Всё же взяла себя в руки и подошла к двери, тихонько постучала.
- Я чай заварила…
Ни звука в ответ. Мария приоткрыла дверь, в кабинете было темно. Тогда она осторожно вошла и с замиранием сердца включила свет. В кабинете никого не было. На диване лежала аккуратно сложенная постель и пижама Василия. Сначала она ничего не поняла, потом почувствовала облегчение, потом – вину за облегчение.
На столе лежал лист бумаги, исписанный крупным ровным почерком Василия.
« Маша, дорогая, родная моя девочка! Извини, что так обращаюсь к тебе, но ведь именно так я тебе и писал когда-то, помнишь? Я нашёл эти письма. Тогда мне было .. Неважно. Я больше не могу так мучить тебя и себя. Мы оказались в тупике, Маша. Я умер, и это – единственная правда. Мне, теперешнему, надо исчезнуть, я придумал как, и я ухожу. Родная моя, я люблю тебя, хоть тебе и трудно в это поверить. Я всегда тебя любил, и до, и после. Прощай, я умер. Опять. Спасибо за твою любовь и заботу.
Твой Василёк.»
Когда бледная женщина в чёрном часами сидит возле могилы, что-то бормоча и раскачиваясь всем телом, нет никакой надобности к ней подходить. Она вас не услышит. Она никогда никому не отвечает. Под вечер приходят молодые люди и уводят её. Они называют её мамой, она их не узнаёт, считает клонами. Об этом говорит только с тем, кто всегда рядом с ней. Но вы его никогда не увидите.
N.