Мириады звёзд сиянием своих созвездий превосходят любой источник света. Среди всех этих небесных светил выделялась одна, особенно яркая, которая стремительно мчалась вниз, ближе к земле. Её путь был отмечен серебристой лентой, и чем дальше она тянулась по звёздному небу, тем яснее был различим свистящий звук, дополняющий ночную музыку ветра. Это был не просто светоч в темноте. Огонь, который всё больше разгорался внутри звезды, был пламенем души, и с каждой секундой, что оставалась до неизбежного столкновения, она вырывалась из мерцающей оболочки, чтобы обрести дом в зарождавшейся жизни. Душа нашла своё место в сердце девочки, которая впервые в этот момент увидела свет. Было седьмое июля.
***
Мягкие тени прошедших лет плотным туманом обволакивали третий стол у окна. Матовые от дневной пыли фрески бросали на стены столовой витиеватые узоры, переливающиеся всеми цветами радуги в лучах восходящего солнца. Пирог, который подавали здесь на цветастых, стеклянных тарелках, возродил, как я считала, давно угасшие воспоминания минувших лет. Мысленно переступив преграду между реальностью и аморфными призраками моего раннего детства, я вновь вернулась в родную деревню, где пряно пахнет свежей травой и спиленным деревом, а по улицам раздаются звуки колокола местной церкви и голоса людей.
Моё беззаботное детство неминуемо перетекало в русло под названием «солнечная юность», стремясь влиться в поток взрослой жизни. На одной из тенистых улиц, то звеня по всей окрестности, то затихая, разносились детские голоса. Они, словно воробьи, весело перекрикивали друг друга, и когда кто-то из ребят начинал отсчёт, все остальные заливались весёлыми возгласами и быстро разбегались в разные стороны. Всё стихло. Все, за исключением одной девочки, которая, путаясь в цифрах, продолжала считать секунды, сохраняли эту хрустальную тишину. Лёгкое дыхание ветра путалось в шатре изумрудных листьев старого дерева, а после проносилось по двору, целуя каждого ребёнка. Жаркие лучи полуденного солнца не могли просочиться сквозь густые кроны, но, несмотря на такую преграду, они оставляли след на детях, а особенно на маленькой девчушке, что с закрытыми глазами загибала пальцы.
Этот след не был золотистым загаром, который терялся с наступлением белых зим. На сосредоточенном лице маленькой девочки этот подарок природы напоминал своими точками звёздное небо. Что скрывать, такой дар был ею не до конца оценен, особенно после насмешек со стороны старших ребят.
Её мама всегда тонко чувствовала перемены в настроении девочки, даже если она тщательно пыталась это скрыть, как закрыла тогда своё лицо новогодней маской, выуженной с чердака с зимними вещами. Мама обладала удивительной способностью отвечать на все вопросы, которые рождаются в голове ребёнка. Как, к примеру, то, почему девочку назвали именно Линой.
– Ты родилась в день, когда на синем небе сияла круглая луна. Вся деревушка тогда была окутана белым свечением. Цветы в нашем саду приняли этот свет за дневной и всю ночь стояли, протянув к небу свои лепестки, раскрыв перед ним бутоны. Ни один листок не сомкнулся на их стебельках. Будто подсвеченные, голубые крылья бабочек порхали над клумбами, лавируя в своеобразном вальсе. А какой аромат тогда стоял! Ветер приносил с лугов запах полевых цветов и кружил над садом. Тогда я услышала еле различимый шёпот. Будто тихая мелодия, что-то лилось ручейком и напевало: Ли–на. В ту ночь ты и появилась.
А о чудной россыпи на носу и щеках девчушки мама сказала, что солнце так нарисовало своих братьев, которые восходят над нами после того, как оно скроется за горизонтом. Только так оно может видеть их каждый день, просто прикоснувшись лучами к её лицу. После все шутки деревенских мальчишек стали такими незначительными и пустыми, что девчонка, просушив слёзы, бежала рассказывать друзьям о рисунках, подаренных ей небом.
Всплывшими на поверхность сосуда моей памяти воспоминаниями я отдаляюсь от самого рассказа, так что продолжу. В тот день, стоя под высоким дубом, цифры в голове девочки близились к нулю.
– Кто не спрятался, я не виновата! – прокричала она, тем самым пошатнув воцарившуюся вокруг тишину.
Все дети до одного, как птенцы, высунулись из своей крепости и вновь ещё глубже зажались в свои укрытия.
Думаю, настал черёд снять маску перед читателями, как когда-то давно это сделала моя мама и признать, что девочка, о которой я повествую и есть я сама, только в возрасте семи лет, запечатлённая памятью в окружении зелени цветущих дней. Мне чаще всех, если не всегда, выпадало быть «водилой» в этой игре. Всем ребятам нравилось открывать для себя новые места и прятаться там, где никто и никогда не найдёт. Всем, за исключением меня. Мне, напротив, было интересно искать друзей в запутанных, а порой и до смешного банальных местах. Стремительно летящее время развило во мне чуткий слух и примечательный к мелочам острый взгляд. Мне было лет семь, когда первый летний месяц дошёл к своей календарной середине, но я уже могла отыскать любого мальчишку или девчонку, даже самых хитрых и изворотливых. Чем сложнее была игра, тем шире на лице становилась улыбка, а в глазах моих читался нескрываемый интерес.
Не хочу хвастать, но я могла с интересом шахматиста рассмотреть игровое поле глазами друзей, увидеть, куда падёт король, тщательно спрятанный «в рукаве». Проще говоря, представить, где будут прятаться игроки.
И вот, проистекающий из самых недр Земли источник вечной жизни заполнил собой неподвижную гальку на дне озерца, куда молчаливо стекали другие речки:
– Маша за деревом, Костя под горкой. Таня около забора за камнем, а вот Вова… Отыскать его оказалось сложнее, чем остальных. Все излюбленные Володей места для пряток пустовали. Должно быть, залез под крышу песочницы. Когда я стала подходить к ней, мой взгляд остановился на старой женщине, что сидела на скамье и всё это время наблюдала за нами. Она заметила меня и посмотрела вверх. Я проследовала за её взглядом и увидела среди густой листвы дуба, торчащий кончик синего сандаля.
– Вовка на дереве.
Хрустальная тишина разбилась и осколками разлетелась по двору. Друзья, понурив головы и вздыхая, выбирались из своих убежищ:
– Ты жульничаешь! Я видел, как ты подсматриваешь. В следующий раз водить буду я! – скрестив на груди руки, возмущался Володя.
За всё лето он ни разу не вытянул короткую соломинку и не проиграл в считалочках, большинство из которых придумывал сам. Многие из нашей компании уважали его и пытались подражать. Вовка первый научился кататься на велосипеде без рук и дольше всех держался без воздуха под водой. Это только малая часть того, где он преуспевал своих сверстников. Его небольшие серые глаза покосились в сторону, он тут же посмотрел на нас и шёпотом, еле различимо проговорил:
– Ведьма (так ребята называли старушку, которая помогла мне найти Колю) здесь.
Эти слова были для остальных призывом немедленно бежать. Чем скорее, тем лучше. Все они ринулись в стороны, громко улюлюкая и изображая из себя «краснокожих наездников», но я не могла сдвинуться с места. Я снова посмотрела на лавку, а затем подняла взгляд на женщину. Она, как всегда, была в чёрном платье и этим самым ещё больше отпугивала от себя детей. Мне было обидно за то, что её так называют, особенно после подсказки в прятках. Она никогда не делала нам ничего плохо, как, к примеру, баба Тамара, которая сняла качели из-за того, что они сильно скрипели. Но все будто забыли про их существование после того, как она разрешила нам брать яблоки с её огорода. И, похоже, никого не волновало, что они кислые.
Одновременно мне было жаль женщину, ведь никто из нас даже имени её не знал, все по-прежнему называли её этим прозвищем. Она тоже не сводила с меня глаз. Я прошептала «спасибо», но понимала, что слова эти не долетят до её ушей. Однако старушка кивнула мне, видимо, прочитав по губам, или поднявшийся в тот момент ветер подхватил мой шёпот и пронёс его отзвуки до скамьи. Вдруг всё, что держало меня, испарилось, и я стремглав побежала за верещащей ребятнёй, по-прежнему чувствуя на себе взгляд её блёклых глаз.
***
Календарь в маминой мастерской шелестел своими пожелтевшими листьями, отмеряя начало второго летнего месяца – июля. Для меня он остаётся самым любимым из всех двенадцати. Я любила наблюдать за полным цветением на огороде, где распускались различные цветы, похожие на благоухающих фей. Закрой глаза на секунду, и они тут же улетят далеко в поле, оставляя за собой цветущий шлейф. Мне нравилось созерцать кипящую жизнь вокруг, но больше всего радовало приближение моего дня рождения.
Солнце высоко поднялось над деревней и долго не заходило за цепи синих гор. Из-за этого я потеряла ориентир во времени и лишь сгущающиеся над нами тучи и ветер, порывисто дующий с севера, напоминали о завершении детских забав. Начал мелко накрапывать дождь, и чтобы сократить путь до своего дома, я пошла по тропе, ведущей через лес. Здесь было не так холодно. Сильные ветви удерживали порывы ветра и не давали пробраться ему в самую чащу. Стало заметно темнее. Флора вокруг меня разбрасывала причудливые тени, от которых моя детская фантазия не на шутку разыгралась. Перед глазами встали образы страшных существ, которые я втайне подсмотрела на глянцевой обложке папиной книги из его домашней библиотеки. Их силуэты мерещились мне в каждом выпирающем сучке. Хруст веток под ногами сливался с гулким биением сердца. Совсем недалеко от меня послышался вой. Точно не ветер. А что если волки? Живот свело в тугой узел, а по затылку ледяными щупальцами прошёлся неприятный холодок.
Когда из-за кошмаров мне не спалось по ночам или сердце цепенело перед первым выходом на сцену в школьном спектакле, мама говорила мне: «Не бойся. Твой ангел хранитель всегда рядом с тобой, его крылья встают стеной между тобой и страхом». Моё воображение и впрямь представляло передо мной невидимую стену, которая ширмой окружала меня, и я чувствовала себя в безопасности.
Из глубины леса вновь раздался приглушённый вой, но его тут же прервал смех. Значит, люди где-то рядом. От этих мыслей сразу стало спокойнее, я пошла дальше. По лесу эхом разносились невнятные голоса, среди которых один стал различим для моего слуха. Подправленная интересом и любопытством, я свернула с тропы, чтобы убедиться в точности моих предположений. Аккуратно переступая камни и пни, я шла на звуки голосов, которые с каждым пройденным шагом становились отчетливее. В тенях вырисовывались три силуэта. Один, голос которого мне показался знакомым, без сомнения принадлежал Вове. Их разговор мне скоро наскучил. Из всего потока слов, что они изливали друг другу, можно было разобрать лишь прерывистый смех. Только я развернулась, чтобы незаметно уйти по той же тропе, которой завернула сюда, как вновь грянул протяжный вой, а за ним возобновился их хохот. Не смеялся один Володя. Он напряжённо бегал вокруг глазами, его губы скривились в полуулыбке и … Странно признавать это, но он и вправду робел перед старшими и всем своим видом хотел показать, что чувствует себя, как рыба в воде, но от этого казался ещё нелепее.
Как обычно, моё неизмеримое любопытство взяло вверх над разумом, который советовал мне, развернутся обратно. Я подошла ближе и стала всматриваться, чем вызван их смех. Не с первого раза удалось разглядеть забившуюся у их ног «причину». Это была дворняжка. Её свалявшаяся шерсть сливалась своим коричневым окрасом с мокрой, от набиравшего темп дождя, землёй. Один из старших со всей силы ударил ногой в грязь рядом с собакой, и она, скаля свои зубы, сжалась ещё сильнее. Подросток схватил камень и с минуту подкидывал его на ладони.
– Будет знать в следующий раз, что значит меня кусать!
Он размахнулся над сжавшимся в клубок животным и хотел было кинуть камень, но Володя остановил его на полпути.
– Может, не надо?
– А ты что, струсил?
Вова тут же опустил глаза и сказал что-то невнятное.
– То-то же! – хмыкнул третий.
Я не могла поверить, что Вовка, на которого равнялись все дворовые мальчишки и девчонки, мог допустить это, но времени рассчитывать на чужую помощь не оставалось. Я, крича что есть силы, кинулась в сторону парней и оттолкнула от собаки мальчишку. Камень выпал из его руки, и он попятился назад, не удержал равновесия, упав прямо на него. Его лицо скривилось. Он посмотрел на своего друга, видимо, ища с его стороны поддержки, а друг смотрел на меня и решительно не понимал, откуда я здесь появилась.
Над нами повисла тишина. Сердце беспорядочно било в висках и дрожью отзывалось во всём теле. Было ли это связано с пробирающим до костей ветром или может я боялась резко наступившей тишины, давящей со всех сторон? Нет, думаю, это связано с нарастающим страхом неизвестности, ведь я привыкла к тому, что следует «после». Страх сковал моё тело, и я безвольно ждала хоть каких-то действий или звука с их стороны.
– Лина, – только и успел произнести Володя перед тем, как его друг толкнул меня в плечо.
Я упала на спину и закрыла глаза.
Кто-то взял меня за плечи и стал тянуть на себя. Я упорно продолжала сидеть.
– Да вставай же ты, чего в луже сидишь?
Этот голос явно не принадлежал ни одному из мальчишек. Это был женский голос, слегка с хрипотцой и растянутыми словами, что характерно для человека преклонных лет. Разомкнув, наконец, веки, я увидела три удаляющиеся фигуры позади спины женщины, которая тянула меня вверх, чтобы поставить на ноги. Крик застрял в моём горле: единственное, что я смогла сделать, это только выдохнуть. Передо мной стояла «ведьма».
– Мой дом недалеко. Позвонишь родителям с моего телефона.
***
Необыкновенно было увидеть вместо ожидаемой избушки на курьих ножках или пряничного домика самый обыкновенный дом, которых в нашей деревне встретишь на каждом углу.
В её гостиной пахло лавандой. Кружевной абажур бросал затейливые узоры на цветочные обои стен и полку с выцветшими фотографиями. Трудно узнать в пышной красивой женщине с рамки ту, что сейчас гремела посудой на кухне. Среди всех фотографий с изображениями маленького мальчика и его, видимо, матери выделялся большой портрет молодого человека в военной форме. Угол рамки был подвязан чёрной лентой. Тогда я не понимала, для чего на светлой деревянной рамке такое вызывающе чёрное дополнение. Оно ведь здесь абсолютно не подходило.
Я не заметила, как она вошла в комнату. Мне стало неловко за то, что без её разрешения рассматриваю фотографии. К лицу прилила краска, но я быстро спрятала его в вафельном полотенце, которое мне дали. Она заметила это.
– Мой сын.
Поднос в её руках опустился на небольшой потёртый столик. Она жестом пригласила меня сесть на кресло. В этом доме было удивительно тепло и уютно. Его примечательность заключалась не только в контрасте чёрных нарядах хозяйки и светлых тонах гостиной или цветастых вязаных подушек, которые были на каждом кресле, стуле, диване. Внимание приковывали те, кто сидел здесь помимо нас. Одноглазые, без хвоста или с рваными ушами жители этого дома пробудились ото сна и внимательно смотрели на нежданную гостью. На глаза мне попались около пяти кошек и дворняжка, лежавшая калачиком под стулом.
– Они все ваши?
Она кивнула и пододвинула ко мне расписную чашку.
– Мне родители не разрешают иметь столько. Говорят, нужно быть очень ответственным, а я, итак, уже взрослая.
– Правы твои родители. Ответственность не зависит от возраста человека. Все эти животные тоже когда-то были домашними, но их хозяева, как видишь, не могли или не хотели ухаживать за ними. Кто хочет – остаются здесь, как этот, – она погладила лежащего на её коленях рыжего кота, – а кто-то уходит. Порой кажется, животные человечнее людей. Наверное, поэтому я не прохожу мимо них.
– Мама всегда говорит мне, что добрые люди всегда найдутся, если и ты сам будешь нести добро внутри и окружающим. Иначе я не сидела бы сейчас здесь. С вами.
Я люблю ассоциировать, это подпитывает фантазию, и тот день воображался для меня бабушкиной шкатулкой, в тёмных недрах которой скрыто серебряное, потёртое от времени, зеркало с надписью «Не внешность раскрывает душу». Совсем иначе я увидела людей бок о бок, с которыми встречаю вот уже седьмое лето в своей жизни. Я сказала эти слова, потому что я была уверена – она должна их услышать. Мне показалось, что «ведьма» должна быть примером для нас, детей, а не Вовка.
– Извините, не знаю, как вас зовут, родители предупреждали меня не разговаривать с незнакомцами, – запоздало опомнилась я. – Думаю, они будут не очень рады, если узнают, где я.
– Надежда Васильевна. А твоему отцу (ты же ему позвонила?) объясню, что ты защитила мою собаку от мальчишек. Ты их знаешь?
Секунду помедлив, я покачала головой. Старалась смотреть в любую другую сторону, где бы я ни встретилась взглядом с Надеждой Васильевной. Врать, а тем более человеку, чьё имя только узнала, мне давалось тяжело. С другой стороны не хотелось говорить о Володе и о том, что я их подслушивала…
К тому времени, когда пришёл мой родитель, «ведьма», которую боялся каждый ребёнок во дворе, преобразилась в удивительную красотой своей души – Надежду. Оказалось, её память сохранила дни былых времён, и из уст такого рассказчика, как она, все эти воспоминания превращались в истории, и были они не такие, какие я обычно слышала от своего учителя Александра Степановича – скучные и сухие, дополненные «мёртвыми» цифрами, а живые и красочные. Безграничные листы книги её памяти раз за разом открывали передо мной свои пожелтевшие от времени страницы. Жаль, мои друзья их не слышат, им бы точно понравилось, особенно Косте, который до сих пор вдохновлён походом в музей.
Время мерно отбивало свой такт в настенных часах прихожей. Надо было прощаться. Мне не хотелось уходить из дома, где лампы отражают мягкие, охристые отсветы, где на каждой цветастой вязаной подушке мурлычет пушистый друг. Но самое главное, где ты не замечаешь, сколько показывают стрелки на часах, потому что слышишь голос и мысленно представляешь перед собой не пожилую женщину во всём чёрном, а совсем молодую и цветущую жизнью девушку, у которой много позади и ещё больше впереди. Перед тем, как выйти за порог дома, Надежда Васильевна поблагодарила меня за нового друга. Тогда я думала, что она говорит только о дворняжке…
На исходе знойного дня небо над небольшой деревушкой затянуло свинцовым куполом. Тучи, не выдержав неизбежного столкновения друг с другом, рассыпали мерцающие искры и разразились ливнем. Под его ледяные струи попали и мы, пройдя всего лишь четверть пути до дома. Даже отцовская ветровка, бережно накинутая на мои плечи, не могла выстоять такого напора. Было решено переждать под раскидистым деревом. Мимо нас, держась за руки, пробежали молодые парень и девушка. Судя по струям, ручьями стекающими с их одежды, дождь только усиливался. Он много времени проводил на заводе, мог даже дома часами сидеть над деталями. Я была рада дождю. Отец много работал на заводе, поэтому даже эти минуты рядом с ним были дороги для меня. Вот бы дождь лил подольше...
Первым заговорил и тем самым оборвал молчание папа:
– Давай рассказывай, что с тобой приключилось?
Мне не хотелось рассказывать ему о том, что я увидела в лесу. Вместо этого я начала рассказывать про женщину, имя которой никто не знал, предпочитая называть её просто «ведьма», а ведь оказалось вовсе не так и представление окружающих о ней ошибочное. Рассказала о доме, хозяева которого мурчат на коленях гостей, хоть и понимала, что это не совсем то, что он хотел услышать. Папа внимательно слушал меня и после недолгой паузы сказал:
– Я рад, что ты умеешь видеть человека не так, как его представляют окружающие. Надежда Васильевна – добрый человек с нелёгкой судьбой, но несмотря на это, она сохранила в себе те качества, что редко встретишь в людях, а если и встретишь, то не ценишь.
– А почему у неё «судьба нелёгкая»?
– Родители не должны хоронить своих детей.
Я долго не могла понять смысл этих слов. Перед глазами вновь всплыл портрет парня в военной форме. «Мой сын».
– Чёрная лента в углу его фотографии значит, что он… его нет?
– Погиб на войне, – отец замолчал и протянул вперёд руку. Об его ладонь ударилось пару капель. Он посмотрел на меня и еле заметно улыбнулся. – Прыгай мне на спину, может, успеем добежать до дома.
Папа присел и я обхватила его тёплую шею руками.
– Однако, эти ссадины ты точно получила не от котов, а одежда в грязи не из-за помощи в виде вскопанного огорода.
***
Мама сделала узел на небольшой игрушечной собачке, отрезала нить ножницами и положила её на кровать рядом со мной.
– Готово. А теперь спать!
– Спасибо, – голос дребезжал, как надтреснутый сервиз в старом трюмо.
– Говорила я, эти прогулки в дождь до добра не доведут. Давай я твой лоб потрогаю.
Она прислонила свою ладонь к моему лбу. Её рука показалась ужасно холодной. Я отпрянула.
– У тебя жар. Сейчас за градусником схожу.
Блестящая ртуть в градуснике преодолела красную отметку «38» и поднималась выше. Мама всю ночь не отходила от моей постели. Всю ночь перед глазами змеями летали чёрные ленты и добрые ведьмы на больших мурчащих котах. Я бредила.
Как только первые лучи солнца коснулись звёздного неба, мне стало лучше. Голова по-прежнему оставалась ватной и я ещё день пролежала дома, в кровати.
На кухонном столе, в красивой тарелке красовался золотистый пирог, украшенный по краям плетёными цветами из теста.
– От Надежды Васильевны, сегодня утром занесла. Ещё тёплый, – увидев немой вопрос, застывший на моём сонном лице, мама договорила, – благодарность за помощь с собакой.
***
К закату дня болезнь окончательно покинула мой организм и на смену унылому настроению проснулась тяга вновь бежать навстречу ветру с деревенской ребятнёй, плескаться в речке и есть домашнее мамино мороженое. Тем не менее, как бы я ни уговаривала, мама не пустила меня во двор к друзьям.
– Ты вот только болела. Посиди сегодня дома, а завтра увидишь своих друзей, никуда они не убегут. Тем более уже вечереет, – она посмотрела в распахнутое окно, – Лучше помоги мне на кухне. Испечём к твоему дню рождения печенья для твоих друзей.
Мама ловко и легко управлялось со всем, что было в её руках, будь то отрез ткани, из которого нужно сшить платье или простой «снежок» из теста, припудренный мукой. Вот и мои формочки для песочных фигурок пригодились. Не зря я наотрез отказывалась оставлять их в песочнице для малышей. В аккуратные ряды передо мной выстроились утята, собачки и морские ракушки самых причудливых форм и узоров. Горячее дыхание печи на секунду наполнило кухню своим жаром. Мама погрузила в его пышущую теплом пасть противень с печеньем и закрыла створку.
За окном шумно резвилась ребятня, среди которых был и Вова. Только он завидел меня в окне, лицо его сразу потеряло прежнюю живость и осунулось. По дрогнувшей руке было понятно, что он хотел помахать мне, но тут же одёрнул её. Весь его «статус», державшийся в детских кругах, мог быть раздавлен одним лишь моим упоминанием того дня. Володя осознавал это, но не знал, как теперь себя вести. За спиной послышался хруст. Я быстро повернула голову в сторону цветущих полей, будто и не смотрела вовсе на бурлящую жизнь, которая меня не касалась ввиду моей недавней болезни.
– Печенье уже готово, ты чего не ешь? – это был папа. Он посмотрел в окно и понимающе кивнул, мол, сам тоже был когда-то ребёнком.
– Аппетита нет.
– Это зря, – покачал головой, – силы восстанавливать нужно.
Возродилось молчание, изредка прерываемое детскими возгласами за окном. Вовка то и дело глядел на нас и тут же отводил взгляд.
– Этот парень, – отец направил отломленное печенье в сторону детворы, я знала, на кого он указывает, – заходил к нам все дни, пока ты болела. Спрашивал, как ты.
Наверное, он ожидал какой-то реакции, потому что всматривался в моё лицо, надеясь прочесть хотя бы на нём мои впечатления от такой новости. Я поджала губы и хмыкнула – единственное, что тогда я могла возразить на это.
– Это ты с ним подралась?
Я отрицательно повернула голову.
– Значит, драка всё же была?
Это и дракой–то сложно было назвать. Что я могла против двух старшеклассников? Может, я вообще об кусты поцарапалась, когда бежала столкнуть с ног противника… Лучше ничего не отвечать. Однако папа и без слов мог понять, что я думаю, хоть я и общаюсь с ним реже, чем с мамой.
– Ты же понимаешь, что дракой проблемы не решаются?
Кивнула.
– Возможно, это можно было бы объяснить, если бы ты была мальчишкой. Вон они, не поймёшь: то ли борются, то ли щекочут друг друга, – за окном действительно играли два мальчика, я снова поймала на себе виноватый взгляд Вовы и отвела глаза в сторону, – Знаешь, Надежда Васильевна рассказала мне то, что успела увидеть.
Моё лицо вспыхнуло. Папины глаза цвета переспелой вишни смотрели на детей, и в них чувствовалось то, что, даже будучи уже во взрослом возрасте, я не могу толком объяснить. Может быть, последние лучи солнца освещали его лицо под особым углом, а золото, которое нитями плавилось в его глазах, стёрло присущую ему серьёзность. Рядом со мной сидел уже такой же мальчишка, как там, за окном. Если бы он в тот момент резко соскочил с места и ринулся к детворе, гонять мяч, я бы даже не удивилась.
– Была бы рядом твоя мама, я бы не сказал тебе этого, но я горжусь, что ты встала на защиту беспомощного, пусть даже таким образом. Только, на будущее, не всё решается кулаками. А теперь, – он встал, и лицо вновь обрело прежний вид, – думаю, тот мальчик уже раскаялся в содеянном и ждёт, когда ты выйдешь к ним.
– Но мне нельзя…
Папа упёр руки в бока и улыбнулся.
– А кто в этом доме хозяин? Тем более, если ты выйдешь на пять минут, ничего страшного с твоими болячками не случится, – он посмотрел на часы и вновь перевёл взгляд на меня. – Если задержишься, буду вынужден сказать маме. Время пошло.
Я быстро сдёрнула одеяло с плеч и побежала, огибая грядки, к друзьям, чтобы у отца не осталось времени передумать.
Так как время близилось к ночи, мы успели сыграть только в «море волнуется раз…». Наш круг редел, и игра становилась скучной. Постепенно все разошлись по домам, остались только я и Вова.
Он усердно рыл землю своей синей сандалией, отчего та потемнела. Затем стал шарить по карманам, аккуратно пытаясь выудить из одного шуршащий и переливающийся на свету фантик, а из другого зелёное стёклышко от разбитой бутылки. Стало ясно, для чего он рыл землю. Он присел на корточки и углубил ямку пальцами.
– Оставил для тебя, – он протянул мне, как оказалось, не фантик, а конфету и стёклышко, чтобы я сделала свой «секрет».
Я развернула «Мишку на Севере» и поделила пополам. Одна ему, другая мне.
– Я должен попросить у тебя прощения, за тот… ну, ты поняла. Я честно не хотел. Просто думал показаться перед ними... – Володя запнулся, так и не договорив. – С ними я теперь не вожусь.
А я предполагала, что он начнёт оправдываться. Говорить, что его заставили там стоять или это был кто угодно, только не он. Вова закончил закапывать «секрет» и обтряхнул руку о свои шорты. Это не особо помогло, но он протянул её ко мне. Честно признаться, меня подкупила эта правда, и я вложила свою ладонь в его, он сжал её и легонько встряхнул.
– Значит, мир? – проговорил неуверенно.
– Мир, - подытожила я и увидела родителей, которые звали меня с крыльца нашего дома. За последние недели живот мамы стал неестественно округлым, из-за чего она всё чаще поддерживала его ладонью. Надо бы ей сказать, чтобы поменьше ела пирогов, а то как же она будет дальше в двери проходить? Хотя с ним она выглядит такой счастливой, да и папа стал себя вести как-то по-иному. В тот момент я поняла, что в моих поступках есть их тень, и благодарность от Надежды Васильевны, это их заслуга. Счастье переполняло мою грудь и отозвалось звонким смехом.
На посиневшем небе распускались первые звёзды. Падающей стрелой по нему пролетела звезда. Свой закат встречало шестое июля.