Тротуар даже не качался, а вздымался волной. Я повернула к дому и увидела у подъезда разноцветные комочки, - кошки дремали в лучах заходящего солнца.
Значит, это не землетрясение. Неустойчивость была во мне. Что-то там нарушилось. Попыталась понять, но не успела, неведомая сила подбросила меня, падая, я успела ухватиться за перила ступеней. Ноги отказывались подчиняться, но я упорно ползла вверх и даже тащила сумку с тетрадями. «Двадцать первый век, сколько леса переводят на бумагу. Лучше бы берегли легкие планеты, - другого источника кислорода нет. Но разве им, уродам, докажешь!» – выплыл голос Ксюхи. Дальше провал.
Пришла в себя от незнакомого баритона с хрипотцой.
- Рановато болеть вашей жене, молодой человек. Что же вы ее не жалеете? Скандалили, наверное, вот и подскочило давление.
- Не я, работа доконала. Она учительница в школе.
- А, - протянул врач.
Ничего больше не сказал, оставил справку и ушел. Мне стало жаль Павла, досталось ни за что.
Он потом вспоминал:
- За сумку держалась до конца, даже дверь открыла сама ключом. И что самое интересное, упала на ковер.
Павел настаивал, чтобы я немедленно взяла отпуск, всего неделя до конца учебного года, детей можно отпустить резвиться на травке до конца лета, пусть радуются, что им повезло. Нет, таких, как я, весь педколлектив во главе с директором, дотяну, куда деваться. Но заявление на отпуск с первого июня написала.
- Как? В день защиты детей вы собрались отдыхать? – возмутилась завуч Толибабина.
- Из меня защитница, увы, не получится, - я протянула ей справку.
Она долго изучала, поджав губы, и с обиженным лицом подписала заявление.
В последний день я вышла из школы с ощущением, будто вырвалась на свободу. Павел в восторге исполнил танец: нечто среднее между полькой и вальсом, - и полез целоваться. Я по привычке стала отбиваться, пока не вспомнила, что завтра идти в школу не надо.
Я себя не узнавала, прижималась к нему и с наслаждением вдыхала запах крема после бритья любимого мужчины. Но он отстранился, посмотрел на часы и вздохнул.
- Увы, спешу в вузик.
- Никак? Никак?
- О, мне это нравится, - обрадовался он.- Постараюсь прийти пораньше.
Не успела закрыть за ним дверь, зазвучал вальс Свиридова.
- Ленк, ты что? Почему не сказала, что ушла в отпуск? – услышала я Ксюхин голос. – Ты предательница, вот ты кто, - она заикалась от возмущения. – Как без тебя день детства будем проводить? Мои восьмиклашки потом спокойно разойдутся, а твою малышню собирать надо, разбегутся, кто куда. Как ты можешь бросить собственных детей?
- Ну, не собственных, у них есть родители. Ты тоже попросись в отпуск.
- Так просто?
- Не злись, а? Можно в этом году конкурс рисунков на асфальте как-нибудь без меня? Прыжки в мешках, перетягивание каната и бег задом наперед, тоже без меня, а?
- Как же я?
- Пиши заявление, Толибабина сегодня добрая. Подписала мне, подпишет и тебе.
Завуч Ксюху не отпустит, но разговор утомил, хотелось покоя, в конце концов, в отпуске я или как?
Вечером, когда Павел вернулся из вузика, я, как бы случайно, оказалась рядом с ним, и он вроде бы потянулся ко мне, но не повезло, опять позвонила Ксюха.
- Смотрю в зеркало и не узнаю себя: глаза больше твоих стали, нет, не от страха, от удивления: Толибабина подписала заявление. Ленк, это чудо какое-то! - радовалась она. - Что-то случилось с нашим завучем. Может, ее кто-то замуж берет?
Толибабина в мини юбке, другие она не носила, кто бы подсказал, что такие неаппетитные коленки надо скрывать, выглядит как девочка – подросток, страдающая ожирением. Тонкая талия, туго затянутая широким поясом, усиливает тяжеловесность бедер, грудь восьмого размера некоторых мужчин вводит в ступор. А как она умеет играть накачанными ягодичными мышцами, не хуже бразильских красавиц! «Секс – бомба» - уважительно называет завуча пожилой физрук.
Мои второклашки ее боятся. Я тоже.
- Ленк, что ты молчишь? Не рада? Представляешь, как мы станем классно отдыхать! На море ходить каждый день. И не спорь.
- Рада, конечно, - отозвалась я без энтузиазма. В понятие отпуск море не входило, только диван, детективы и свежие фрукты.
Павла рядом не было, сбежал к телевизору.
- Нет, ты не рада. Что опять не так? – возмутилась она. – Ты забыла? как мы в прошлом году каждый день тащили детей по жаре в парк, потом бегали с ними по лужайкам с мусором, вокруг поломанных скамеек, играли в идиотские игры и постоянно считали, как бы кто не потерялся. Потом тащились в школу на обед. А в школе ремонт, стучат, пилят, и запах краски. Ну, кому нужен летний лагерь в школе?
- Наверное, кому-то нужен. Родителям, например: дети накормлены и под присмотром.
- Помнишь, как пропали двое мальчишек? Ночь наступила, а мы их искали по разным адресам, пока они в море не накупались. Ой, Ленк, забудем до следующего лета.
Забыть бы Ксюху до осени, отключить память и проводить лето в свое удовольствие.
Размечталась, от нее не избавиться. Единственная и самая близкая подруга, вместе пошли в первый класс, вместе пять лет в университете, правда, на разных этажах, - она училась на биолога, я на филолога. Потом устроились учительницами в нашу двадцать вторую школу. Привыкли вместе. Мой класс второклашек и ее кабинет биологии рядом, отделяет нас стена с плохой звукоизоляцией. Почти каждый день она слышит меня, я слышу ее. Мы обе устали, к весне превратились в учителок с оловянными глазами, в которых отражался серый мир знаний.
Нужные бумаги играли со мной в прятки. Я теряла конспекты занятий, на уроке не могла сосредоточиться, дети кричали до посинения. Удивительно, почему у них ничего не рвалось внутри. Кричали по нарастающей, я присоединялась и начинала кричать тоже, они пугались и замолкали. Потом болело горло, и терялся голос, - профессиональная болезнь учительниц.
Приходила домой, проверяла тетради, готовилась к урокам. За полночь ложилась и проваливалась в сон без сновидений. Ночью вставала, проверяла портфель, все ли уложила для занятий. То ли спала, то ли нет, боялась проспать, вскакивала утром, бегала по квартире, будто кто преследовал меня, мчалась в школу, повторяя про себя, только бы день прошел спокойно, только бы ничего не случилось.
Случилось, в мае, попался Семен Трюхан из моего класса, в туалете, вдыхал запах какой-то дряни из полиэтиленового пакета. Застукала Толибабина. Он успел пакет выбросить в окно. Услужливый физрук бросился искать, не нашел, кто-то подобрал. Толибабина долго допрашивала Семена, он мотал головой и повторял: «Я ничего не делал».
Семья Трюханов считалась благополучной. Отец, шофер такси, много зарабатывал, у сына всегда были карманные деньги. Щедрый Семен приносил конфеты и угощал всех в классе. Я не поощряла, но как запретить делиться с другими? Видимо, семья у него такая, щедрая, дети повторяют своих родителей.
Отец, крупный мужчина с пивным животом, встречал сына после уроков, иногда на машине, иногда своим ходом. Я наблюдала, как Семен сбегал с крыльца школы, бросался к отцу и повисал на его руках.
Веселый, счастливый мальчик, не помню, чтобы пропускал занятия, вдруг заболел и долго не приходил в школу. Когда пришел, я его не узнала: тихий, молчаливый, неулыбчивый. Спросить его, что случилось, я не решилась. Нужно подождать, когда он сам все расскажет. Или расскажут его друзья. Дети неохотно пускают взрослых в свой мир. И дождалась, когда мы пошли всем классом на экскурсию в музей. На обратном пути я разрешила детям купить мороженое, Семен стоял в стороне. Кто-то сказал, у него нет денег, потому что их бросил отец.
Я купила эскимо. Семен согласился взять, только когда я сказала, даю в долг. Деньги он отдал на следующий день.
Так просто, отец встретил другую женщину и уехал с ней в неизвестном направлении. Мать запила, мальчик появлялся в школе к середине урока, а то и в конце, неухоженный, в рваных кроссовках, выглядывал голый, посиневший от холода палец.
- Где твои носки? – спрашивала я.
Он удивленно смотрел на ноги, будто только увидел, и тихо отвечал:
- Не знаю.
После того, как Толибабина застукала Семена в туалете с полиэтиленовым пакетом, вызвали его мать. Полноватая женщина, неряшливо одетая, плохо причесанная, с красными заплаканными глазами впала истерику: неправда, ничего такого он никогда не нюхал, он никогда ей не врет. Ее сына оклеветали.
А меня потом склоняли на педсовете. Склоняла Толибабина. Я отстраненно слушала о вопиющем случае, позорном в стенах прославленной в веках школы. Педагоги молча сочувствовали и радовались, что буря прошла мимо. Ксюха тревожно поглядывала на меня, боялась, что выступлю с ответным словом. Но я не собиралась раздувать скандал, Семен уже достаточно настрадался.
Зато дома оторвалась на Павле. Преподаватель университета! - как звучит! Доцент! Кандидат наук! Студент – наркоман? Вся группа, весь курс наркоманов? Это их выбор. Препод вузика ни за что не отвечает, даже за то, что получает зарплату за учебу дебила, ведь знает, что клинический случай, все знают, но помалкивают, ведь студент платит за учебу. Тупой студент, тупая школа, тупая страна, весь мир уродов, я одна в белом.
- Что опять случилось? – устало спросил Павел. – Не нравится? Меняй работу. Если хочешь, поступай в аспирантуру,
- Муж ты или не муж? Посочувствуй, больше мне ничего от тебя не надо.
Он хлопнул дверью, немного погодя вернулся, в одной руке полусухое шампанское, в другой коробка шоколадных конфет.
- Так шел по улице? – ужаснулась я. - Преподаватель высшей школы, с бутылкой!
- В нашем вузике Толибабины не числятся.
Могла напомнить, что она когда-то училась с ним на биологическом факультете, на одном курсе и в одной группе, но предпочла выпить, а не вдаваться в дискуссию о стервозном характере завуча.
Шампанское подействовало так, как и ожидалось. Я успокоилась и согласилась с Павлом, да, увольняюсь, никаких больше школ в нашей жизни. Сижу дома, пока не найду себе что-нибудь интересное.
На следующее утро вспомнила, что ухожу из школы, и испугалась. Как, бросить детей? Бросить Семена? Это невозможно! Больше не жаловалась.
О, господи, сколько можно о школе думать. Надо запретить Ксюхе мне звонить, мешать семейному благополучию. Все так хрупко, изменчиво и далеко от идеала. Где, кстати, мой не идеальный муж?
Из гостиной доносились крики и выстрелы.
- Иди ко мне, кино интересное, - позвал Павел.
Я прилегла на диван, рядом с ним, уснула и оказалась непонятно, где. Широкая мраморная лестница уходила в небо. Треснувшие от старости ступени с отбитыми краями засыпаны осенними листьями. Рядом Ксюха с огромным красным яблоком, и я знаю, что оно внутри гнилое. Такое красивое и гнилое. Никто не знает, а я знаю.
По ступеням, засыпанным жухлыми листьями, спустился незнакомый молодой человек. Улыбнулся и протянул мне визитку:
- Возьмите, пригодится.
Ксюха ухватила меня за руку и заговорила быстро и взволнованно:
- Иди, не пожалеешь. Я там уже побывала и как заново родилась. Я летаю, камень с души, такая радость на сердце. Иди же и ты поймешь, наконец, что такое свобода.
- Нет никого свободнее птички, - возразила я.
Нет, не я. Не мой голос. Кто-то другой, незримый, возможно, из телевизора.
Лестницы не стало, яблоко оказалось в руке молодого человека. Где Ксюха? Куда она делась? Я одна, на пыльной улице. Какие-то задворки с мусором, переполнившим контейнеры вдоль дороги. Тот же молодой человек, но уже без яблока.
- Значит так, идете прямо, потом налево, увидите железную дверь. Стучи, откроют, – он взмахнул рукой, и я пошла.
Оглянулась, рядом с ним стояла Ксюха и с ужасом смотрела мне вслед. Мафия, - испугалась я, - кругом мафия. Мы с Ксюхой попались. Но продолжала идти и наткнулась на гладкую стену и железную дверь, без крыльца и без ступеней. Прорубили вход жаждущим. Какими выходят, скоро узнаю.
Неизвестно откуда явилась пышная дама. Ухоженная блондинка. Лицо незнакомое: круглое, щекастое, губы надутые, рот слюнявый, - переборщила с ботаксом. Загородила вход, плотно так встала, не обойти. Что-то шептала, не слышно, но понятно: цена во много раз больше, чем обещала мне Ксюха. Опять подружка приврала, с ней случается, не из-за выгоды, а по несдержанности, как понесет, потом удивляется, неужели так сказала?
Дама глубоко вдохнула и со свистом выдохнула, вытянув губы в трубочку. Я сунула в её пухлую ладонь красную десятку. О полусотне пусть помечтает.
Она исчезла, я оказалась в тесной комнате. Длинный ряд кроватей с узкими проходами. Тюрьма? Нет решеток на окнах. Больница? Или склад мебели?
На стуле мужчина, за сорок, кого-то напоминает. Ах, да, постаревший молодой человек, тот самый, который спустился по мраморной лестнице. Я села на стул, напротив, и пожалела, подол короткой юбки задрался чуть ли ни до трусов. Мужчина не отрывал взгляда от моих ног.
- Вы верите экстрасенсам? – спросил он.
- Про сглаз и про вампиров не надо, очень прошу. Ни в какую нечисть я не верю.
- Чего вам хочется?
- Чего может хотеть женщина?
- Любви, – он помолчал, - в вашем понимании. Для вас это понятие растяжимое. Например, вы любите зеленый цвет.
- С чего это вы взяли? – я увидела, как по моей ноге ползла зеленая гусеница.
- Много думаете, это вам мешает.
Гусеница доползла до ногтя большого пальца и исчезла.
- Нет-нет, я не такая.
- А какая?
- Мне важны настоящие чувства.
- Естественно, как иначе, вы, как все девицы, ждете принца.
Он не спросил, а сказал утвердительно. Мне это не понравилось.
- Моя жизнь не настолько безнадежна. Принц уже есть, самостоятельный, умеет зарабатывать.
- Вы любите деньги? Они вам нужны?
- Кому они не нужны? Вам?
- То, что нужно, у меня есть, – туманно ответил мужчина.
Я не стала уточнять, подумала, сейчас спросит, о чем мечтаю, и поспешила ответить:
- Больше всего на свете люблю путешествовать.
После такого ответа нормальные люди вопросов не задают. Но он спросил:
- Для чего?
- Для собственного удовольствия, - ответила я и проснулась от раздражения.
Я лежала в своей постели, и на мне была голубая пижама с ромашками. Значит, Павел переодел меня и перетащил сюда с дивана. Мог разбудить, но не захотел, заботливый. Я проспала до самого утра.
Он, уже одетый, в строгом костюме, рылся в своем портфеле. Вытащил сначала красную папку, в ней конспекты лекций, потом синюю, с рефератами студентов. Сколько помню, цвета не менялись. Склонился над мобильным телефоном, ага, проверяет сообщения, - сборы в институт на последней стадии. Что-то его заинтересовало. Почесал затылок, на любовное послание не похоже.
Как не ревновать, если на его лекциях сидят пылкие студентки. Я ведь тоже когда-то была такой же влюбчивой. «Ленчик, не придумывай. Изменить тебе? Со студенткой? Ты видела, как они одеваются? Бельем наружу».
Сомнительный аргумент успокоить жену. Вдруг явится юная студентка, одетая как английская леди, в строгом костюме, на холеном пальце тонкое золотое колечко с бриллиантом. И никакой косметики.
В мою сторону он не смотрел. Сделать вид, что только проснулась? Откинуть одеяло и потянуться, выгнуться всем телом. Жаль, на мне не соблазнительная ночнушка в кружевах и с разрезами. Еще лучше голышом пройтись, ему бы понравилось. Но он зачем-то натянул на меня не эротическую пижаму. Я для него сексуально не привлекательна?
- Проснулась? - спросил он, не поднимая головы. – Спала бы еще, отдыхала.
- У тебя лекции сегодня?
- Нет, последний экзамен.
- Что потом? Отпуск?
- Нет, практика. Через неделю.
- Куда на этот раз?
- Восточное побережье Крыма. Как обычно, морская фауна.
- Почему не западное?
- Не злись, а? Ты же знаешь, в городе останутся преподаватели, у кого маленькие дети.
- Когда увидимся? Осенью?
Наконец посмотрел на меня. Да, не нравится, что уезжает, снова, как и раньше, проводить буду свой отпуск одна. И Черное море с Крымским солнцем не в радость. Да, ревную. Да, не нравится. Никогда не нравилось, забыть не могу, как он сразу после свадьбы уехал со студентами на весь август. А я на даче вместе с его матерью занималась заготовками. Терпеть не могу солений! Только варенье, клубничное, и то чуть-чуть, с чаем.
Когда он вернулся, загорелый, как мне показалось, очень довольный, я объявила, что мы разводимся. Сумел, отговорил. И продолжает каждое лето ездить на практику со студентами, правда, больше не предлагает мне проводить время на даче с его родителями.
Он что, так и уйдет? Одна нога в мою сторону, другая – на выход. Иди уж. Отпускаю. Я взмахнула рукой, он шагнул в мою сторону.
- Не злись, а?
- Что, мне радоваться? Да?
Он склонился надо мной, пахнул кремом с запахом степных трав, прижал к груди и прошептал на ухо: « Вечером зажги свечи».
Что-то там внутри екнуло: дождалась, сам предложил. До вечера еще далеко, и я решила еще поспать.
Окно было открыто, и сквозь приятную дрему донесся голос соседки: «Привет, Паша,- мягкое «ша». - Что за корм? А? Скажи, я тоже буду покупать. Кошкам нравится. Вон тому, Кузьке, больше насыпь, он куда-то пропадал, голодный.
Павел что-то ответил, я не поняла. Заботливый, помнит о подвальных кошках и собачках, обитающих у мусорки. Рыжий кот Кузя, то худой, то толстый, то грязный, то с блестящей шерстью, его любимец, драчливый, приходится лечить его рваные раны.
Сколько я обещала помнить о кошках, даже складывала объедки в полиэтиленовые пакеты и совала в холодильник. Потом, когда все покрывалось плесенью, выбрасывала.