Мария Ивановна сидела на самом краешке стула, как будто не она хозяйка дома.
Перед ней в очередной раз выстроились три кандидатки на должность домработницы.
Мария Ивановна вздохнула. Последняя экономка была заподозрена в шашнях с мужем Марии Ивановны. Николай Васильевич не утруждал себя соблюдением приличий или поиском симпатий вдали от дома; домработница его вполне устроила. Собственно, поэтому она и была изгнана.
Скандал кое-как улегся.
Мария Ивановна снова тяжело вздохнула.
Перед ней три кота в мешке, которых прислало агентство по подбору персонала.
«И как тут выбрать?…» — печалилась она.
Одна кандидатка была до боли похожа на предыдущую домработницу, ее Мария отмела сразу. Вторая была так молода, что Мария не ручалась ни за стойкость Николая Васильевича, ни за наличие опыта по части уборки.
Третья поначалу даже напугала Марию Ивановну: черные брови, рубленые черты лица, крупные ладони.
«Прям донская казачка. Еще и высоченная такая».
— Как вас зовут? – спросила Мария Ивановна.
— Я Галя, — низким голосом ответила третья кандидатка. Причем ее «г» больше звучало как «х». Халя стояла навытяжку, прямо смотрела в глаза.
— Халя… — повторила Мария Ивановна, склонив набок головку с аккуратно уложенными волосами.
Отчего-то ей вдруг захотелось взять на работу ни кого-нибудь правильно говорящего, ни кого-нибудь улыбчивого, ни кого-нибудь одетого в розовое, а вот эту Халю с черной косой на голове и косой саженью в плечах. Хотя она запросила самую высокую оплату.
Халю проводили в ее комнату.
. . .
Николай Васильевич не удивился, не разозлился и не обрадовался исчезновению предыдущей экономки, а проявил полное равнодушие к кадровой замене в доме. Это даже принесло облегчение его супруге.
Галя превзошла все ожидания Марии Ивановны. Гали нигде не было видно, но являлась она вовремя, дом сиял чистотой — пыль исчезала, посуда мылась, еда готовилась, продукты закупались, расходы не превышались.
Галя была молчаливая и добродушная. Даже обе дочки Марии Ивановны вдруг полюбили эту высокую сбитую женщину, то напрашивались готовить с ней на кухне, то завтракали с ней за компанию, то просили рассказать страшные деревенские истории.
«Вот и прекрасно», — выдохнула Мария Ивановна.
. . .
В конце месяца Мария Ивановна подсчитывала расходы, заметила, что садовнику было выплачено гораздо меньше, чем обычно. Она позвала Галю.
Галя явилась, встала в дверях, вытирая руки о передник, повязанный на тонкой талии.
— Марь Иванна, звали меня?
— Галя, ну не зови меня Марией Ивановной, я сразу себя чувствую седой и старой… Зови меня Марией?
— Не, я не могу, уж извините, — пробасила Халя. – Я могу только Марией Иванной. И не обижайтесь.
— Хорошо, — пожала плечами Мария. – Иди сюда. Смотри, почему садовнику в этом месяце дали денег меньше обычного? Он что, хуже за садом ухаживает?
Галя теребила передник.
— Марь Иванна, ваш садовник – скотина. Неужели я навоз за три гроша не отличу от немецких удобрений? Вот ему и выдано было три гроша. Хороший навоз за три гроша.
— Скотина… — заморгав глазами, повторила Мария Ивановна. – Ясно, Халя…
— Ну, я пойду. Садовник все понял. Столько денег впредь ему и будем давать. Или уволим, — тихо добавила Галя и исчезла за дверью.
«Вот дела…» — подумала Мария, подперев щеку рукой и разглядывая в окно сад, который прекрасно культивировался на трехгрошовом навозе.
. . .
После найма Хали щепетильный вопрос частой смены симпатий Николая Васильевича Марию почему-то больше не волновал. Крепкая прямолинейная Халя и эстествующий субтильный Николай казались Марии Ивановне несовместимыми.
Однажды Мария зашла в гостиную и ее взору предстала картина: Халя с ведром воды и пены в руках, а перед ней Николай Васильевич, с той же пеной на щеке и мокрой тряпкой на плече.
— Это что это здесь?… — пролепетала Мария Ивановна, в голове которой уже понеслись картины увольнения, разборок с мужем и собственных страданий.
— Николай Васильевич в уборке помочь хотел, — пробасила Халя, аккуратно снимая пальцами тряпку с домовладельца, — а я говорю, что не стоит, что не его это дело. Благодарю покорно.
Николай ничего не говорил, только очень округлил глаза.
Вечером муж пытался выдвинуть Марии ультиматум: либо он, либо уборщица Галя, но его доселе покладистая жена проявила такую прыть в закатывании невиданной истерики, что Николай Васильевич оставил этот вопрос.
Так мирно и зажили.
. . .
Как-то утром Халя вошла в спальню и раздвинула шторы.
Мария Ивановна недовольно пробурчала приветствие, закрывшись одеялом.
— Ой, Марь Иванна, а вы спите еще? — Халя обернулась на хозяйку, которую не сразу заметила, и задернула шторы.
— Халя, я уже встаю. Что-то нет настроения и нет сил… — пробормотала Мария.
— Вот и лежите, раз нет настроения. Я скажу девочкам и вашему мужу, чтобы вас не беспокоили.
Вдруг Мария всхлипнула, Галя вздрогнула.
— Знаешь, Халя, а я бы очень хотела, чтобы мой муж меня побеспокоил. А он меня не беспокоит!
Галя оторопела. Тискала в руках тряпку, не зная, что делать: то ли вежливо выслушать откровения хозяйки, то ли тихо ретироваться.
Мария Ивановна села на кровати. На ней было надето новое белье с цветочками и пышными кружевами, отчего она напоминала зефир. И она продолжала всхлипывать.
— Халя… вот как так… я же стараюсь, я это белье новое купила… — она подперла голову руками, волосы спутались и закрыли лицо. — Что же не так? Ведь это все ради него…
Галя видела, как вчера ее работодательница принесла пакеты с красивыми пеньюарами и бельем, которые Халя разложила по комодам.
«Надо же, старается ради этого ухаря», — подумала Халя, трогая тонкие кружева.
— Если хотите мое мнение, — неуверенно сказала Галя, — то все не так, Марь Иванна.
Мария даже перестала всхлипывать:
— Что не так?
— Да все не так, ни цвет, ни фасон.
Мария поняла, что Халя говорит про ее наряд, наклонила голову и оглядела себя.
— Почему же?…
— Ну, если вы это все приобрели для своего муженька, то все не то. Например, как если он хочет борща, а вы ему пирожное суете.
— А он… а он хочет борща? — с сомнением в голосе спросила Мария.
— Не сказать, что я хорошо знаю вашего мужа, но мне кажется, что он из тех, кто хочет борща.
— Борща… — тихо повторила Мария Ивановна. — И что же делать, Халя? Что такое борщ?
— Ежели хотите, чтоб я помогла, то давайте денег. Я за все отчитаюсь.
Мария Ивановна не стала спрашивать, каким борщом и насколько дорогим может помочь Галя. Она взяла с тумбочки сумку, вынула банковскую карту, протянула Гале:
— Код два-два-ноль-четыре.
Халя кивнула и вышла.
. . .
Назавтра на кровати Марии Ивановны лежал пакет из магазина белья, банковская карта и чек. Она со страхом распаковала сверток — такого красного рокового белья у нее никогда не было.
«Борщ, однозначно!» — подумала она, закрыла пакет. — «Халя сошла с ума, если думает, что я это надену…».
Мария загрустила и не могла понять, как эта пошлятина может содействовать моральному оздоровлению их семьи.
Потом она вспомнила, как ее муж как-то раз на приеме восхищался женой коллеги в красном платье. А еще с замиранием периодически вспоминал древний сериал про спасателей и Памелу в красном купальнике.
Чем дольше Мария размышляла о кумачовом наряде, тем более соглашалась, что ее мужу все это понравится.
«Как это Халя поняла , глядя на него?…».
Выпив вечером для храбрости рюмку наливки, Мария Ивановна извлекла сложную корсетно-шнуровую конструкцию и приладила на себя.
«Для полного сходства с Памелой, конечно, еще кое-чего не хватает справа и слева выше талии, но вполне себе ничего», — заключила она.
Распустила аккуратную прическу, судорожно соображая, как теперь объявиться к мужу.
. . .
Утром Николай Васильевич уехал на работу слегка озадаченным метаморфозами в его образцовой супруге.
Мария Ивановна с не менее озадаченным лицом и не менее красными, чем наряд падшей женщины, щеками до самого обеда лежала на кровати, уставившись в потолок. Ее не трогали даже капризные просьбы дочерей, то и дело заглядывающих в спальню.
Выписала Хале премию.
. . .
Пару месяцев в доме все было тихо и мирно.
Как-то летним августовским утром Галя с садовником Егором проводили ревизию в саду. Галя тыкала пальцем, какие растения стоит повыдирать, а какие зачахли от нерадивого ухода. Галя качала головой и повторяла, что садовник скоро получит по шее, а не три гроша на навоз.
Они зашли в оранжерею, где на кованой скамейке лежала Мария Ивановна, лицо ее выражало несчастие, а глаза покраснели.
— Так, Егор, думаю, ты все понял. Что умерло — оживить, что живо — не сгубить, ну, иди, — Халя вытолкала его за дверь, встала смирно перед Марией.
— Марь Иванна, принести вам что-нибудь, хоть чаю?
Та в ответ покачала головой и захлюпала носом.
Галя подумала, как жаль, что тряпками и хлоркой не помочь Марь Иванне в построении чистого абсолютного счастья. Повернулась, чтобы уйти.
— Галя, не уходи же, — сказала Мария, — Галечка, да, принеси мне чая.
Она кивнула и вернулась с чашкой. Марь Иванна села на скамейке, быстрыми глотками выпила весь чай. Потом протянула Гале листок бумаги, Халя нерешительно взяла его и рассмотрела — это был штраф за превышение скорости, на бумажке был и снимок с камеры, на котором хорошо был виден красный автомобиль Николая Васильевича, сам Николай Васильевич за рулем и хохочущая блондинка рядом.
— М-да уж… — пробасила Галя, — в семейный альбом не подклеишь.
Марь Иванна снова захлюпала.
— Халя, ну что ж такое? — причитала она, — ты прости меня, дружок, что я тебе все это вываливаю все время, мне так стыдно, — она закрыла глаза ладонями.
— Да мне жаль вас, — насупившись, пробормотала Галя.
— Кому ж о таком расскажешь? Дочек я расстраивать не хочу, перед друзьями неудобно за такую семейную жизнь. Маме не скажешь — еще ей плохо станет…
Галя не знала, что сказать.
— А что самое обидное, — Марь Иванна подняла голову, — этот автомобиль же я ему купила на годовщину свадьбы! А он! А он… вон кого в ней катает…
Галя вскинула бровь, вышла за дверь.
Мария подумала, что, пожалуй, перегнула палку, как будто волнуют Галю ее проблемы с полигамным мужем.
Но Галя вернулась, она держала в руках биту.
— А ну идем, Марь Иванна. Ты подарила, ты и забрала. Он сегодня на другой машине уехал.
. . .
Вопреки опасениям Марии Ивановны, Николай Васильевич не высказал претензий по поводу разбитых стекол машины и вообще не подал виду, что заметил этот факт. Сам съездил в автосервис, все починил и больше на этом автомобиле не передвигался.
. . .
В отношениях супругов опять воцарилось шаткое, но равновесие.
Совместно даже посетили выставку. Общались подчеркнуто любезно. Николай Васильевич превзошел сам себя и каждые три дня дарил супруге цветы, которые своим видом символизировали для нее заглаживание вины. Марь Иванна со вздохом их принимала и старалась, чтобы они побыстрее сдохли — то забывала налить в вазу воду, то выставляла их на самый солнцепек.
Утром уселись завтракать: Марь Иванна и ее муж в столовой за длинным столом, напротив друг друга. Мария уныло размышляла о своей семейной жизни, Николай Иванович уныло думал, что каша сварена на слишком жирном молоке.
Дверь в кухню была приоткрыта, дочки бегали туда-сюда из комнаты в комнату, то подлизываясь к родителям, то поболтать с Халей, которая кашеварила у плиты.
— Галя, Галечка, — наперебой твердили они, — расскажи нам что-нибудь еще про себя или лучше про свое детство? Какие у вас в деревне жили зверушки?
— Скотина что ли? — басила Галя.
— Ну да, зверушки, — щебетали девочки и кушали Галины рогалики.
Рассказы о Галином детстве и о деревенской жизни казались им диковинными. Хоть сейчас вся семья и жила за городом, но описываемая Халей жизнь мало напоминала их будни: никаких свиней, никаких покосов, коромысел и половиков, тканых на домашних станках.
— Да я вам уже про все рассказала. Вот разве что про соседского козла? — вещала Халя, и родители девочек — невольные свидетели диалога — прислушались к ней. — У нашей бабки Машки был козел. Козел как любой другой козел, но до чего вредный и своенравный… Он все время влезал в огород к соседке, которая жила налево от дома. Бабка Машка и так и этак забор строила, а он все одно пёр напрямки… грыз капусту… бабка Машка перед соседкой извинялась и забор чинила, пока не поняла, что дело не в заборе, а в козле…
Николай Васильевич закашлялся, встал со стула и закрыл дверь на кухню.
Мария крикнула Хале, чтобы та ей принесла бокал винца.
. . .
Мария Ивановна как-то собралась в город за покупками.
— Халя, а поехали со мной хоть раз? — спросила она домработницу. — И для хозяйства все купим и привезем. Ну, поехали, а?
Галя пожала плечами и сказала:
— Можно.
Прокатились с ветерком. Галя погладила кожу на панели автомобиля:
— Добрая кожа, телячья, хорошо выделана, — заключила она. — И древесина хороша, без сучков.
Марь Иванна рассмеялась, закивала, погладила ее по плечу.
Пока мчали до города, обе молчали. Галя щурилась от солнца, закрывала глаза и думала о чем-то своем. Сумку поставила на колени, держа двумя руками, будто ехала в трамвае. Иногда вцеплялась в ручку двери, когда выходили на обгон.
Заехали за платьем Марии, глядя на которое Халя изрекла:
— Дюже красивое, Марь Иванна, надо брать.
Заглянули еще в пару магазинов, Мария купила Хале красный шейный платок, который она тут же повязала, и улыбка не сходила с ее лица. Купили и Галиных бутыльков для хозяйства.
Марь Иванна уговорила Халю заехать в ресторан и перекусить.
Галя неловко уселась на обитом атласом стуле, оглядывая стены с лепниной. Она подумала, что легко бы приняла этот ресторан за музей, если б не столы с бокалами и вилками
— Что будешь кушать? — спросила Мария Ивановна.
— Буду котлету и пюре, — сказала Галя, — и стакан чая.
Официант с сожалением заметил, что пюре с котлетой нет в меню.
— Так приготовьте, — понизив голос, произнесла Мария, — я заплачу как за спецзаказ.
Тот поклонился и ушел.
Болтала за столом преимущественно Марь Иванна, Халя или басила ей в ответ, или криво улыбалась.
Мария думала, что Галя, вообще-то, довольно красивая женщина, красивая своей дикой красотой, душевной в том числе.
Галя сказала, что скучает по своим маме и сыну, которые живут в Гомеле, и ей жалко, что муж ее умер, а ведь они жили довольно дружно и не нужно было ездить на заработки.
— Ну, Халя, как видишь, даже если не нужно ездить на заработки, семейная жизнь все равно может быть не безоблачной, — вздохнула Мария.
— Марь Иванна, вы такая красивая и такая еще молодая, смотрю на вас и думаю, что могли бы вы сделать счастие какому-нибудь путному мужчине, уж извините, — Галя хлебнула чаю.
Мария вздохнула:
— Спасибо тебе, дорогая Галя.
— Жаль, что вам с дочками пойти некуда. Хотя бы понятно, зачем пока в браке оставаться.
Марь Иванна вскинула на нее взгляд:
— Так я же не бедствую, Халя, бизнес и деньги — от моего отца. В Николая я в молодости влюбилась, наша семья дала ему все карты в руки, вон он как оперился… Кто ж мог подумать, что так себя поведет… Отцу и матери я даже говорить ничего не хочу…
Галя сидела, вытаращив на нее глаза:
— Марь Иванна, хотите сказать, что он прибился к вашей состоятельной семье? И нынче так себя ведет?
— Да, так и есть…
— Прости, Марь Иванна, так ты просто дура.
Мария вспыхнула, но согласно кивнула.
. . .
Мария впала в депрессию, объявила всем об этом в доме, любезно общалась только с Галей.
Муж и дочки оторопели от такого заявления, но старались ничем не нервировать Марь Иванну и справляться со своими заботами без участия матери, которая вдруг решила, что ей надоело жить в угоду другим.
Она уже не утруждала себя уходом за букетами Николая, сваливала их кучкой на мансарду.
Громом среди ясного неба стало сообщение Хали, что скоро ей пора будет уехать в Гомель.
Марь Иванна всплеснула руками и запричитала:
— Халя, дружок, ты что? На кого ты хочешь оставить меня и наш дом? Нет-нет! Даже и речи быть не может!
— Марь Иванна, я на замену хорошую домработницу приведу, порядочную, за это даже не переживай, — пробасила Галя. — И она пожилая, так что будьте покойны.
— Дружок! Ну, ты что? Как так? Может, тебе зарплату поднять?!
— Марь Иванна, я сына уже год не видела. Оплата моя и так высока, спасибо на этом, денег я скопила, мать моя стара уже, поеду всем помогать. А то жизнь течет здесь, но мои любимые люди — там.
Мария все понимала, но зарыдала и закивала:
— Конечно-конечно, Халя…
. . .
Галя, как и обещала, привела себе на смену другую домработницу — женщину в годах, но шуструю и приятную. Марь Иванна была с ней приветлива, хоть до сих пор и не могла смириться с отъездом Хали.
В последний день работы Гали домочадцы были тише травы — мать была не в духе, глаза у нее были на мокром месте.
Мария сказала прощальные слова, вцепилась в Галю, долго ее обнимала.
— Если надумаешь вернуться — сразу сообщи мне, — плаксиво сказала она.
— Спасибо за все, Марь Иванна, будь счастлива — вот тогда и мне будет радость, — Галя попрощалась со всеми, включая Николая Васильевича, который с облегчением воспринял ее отъезд; села в такси, помахала рукой.
Мария долго смотрела ей вслед.
Поднялась на крыльцо, объявила домочадцам:
— Я буду лежать и смотреть фильмы. Кто хочет — идем со мной.
. . .
На следующий день на пуфе в гардеробной Марь Иванна увидела книжку — это был семейный кодекс Российской Федерации. Она улыбнулась.
В кодексе на главе «Развод» лежала визитка адвоката по бракоразводным процессам.
Мария улыбнулась еще шире и набрала этот телефонный номер.