«Ты маму съел?» – строго спрашивает судья маленького дракончика. – «Съел», – подтверждает дракончик и смахивает слезу с правой щеки. «И папу съел?» – «И папу», – на этот раз дракончик смахивает слезу с левой щеки. Судья (сурово): «Ну и кто ты после этого?». Дракончик (жалобно): «Сиротинушка…».
Это веселый анекдот, а вот самая что на есть невеселая быль. Для чего я хочу рассказать ее? Да чтобы люди знали, что такое Русь-матушка и особенно не расслаблялись!
В нашем селе, по соседству, в бревенчатой избе с соломенной крышей, жила бабушка Марья. Я был маленьким, и эту худую, высокую старуху с мрачным черным ликом помню смутно… Повзрослев, я узнал, что в годы военного лихолетья ее чуть было не съел… родной сын.
Сын ее, Василий, дезертировал с фронта, и вместе с еще несколькими такими же негодяями и трусами, затаился в дремучих Жигулевских лесах.
Однажды ночью, тайком Василий явился домой к матери и рассказал ей, что живут они в землянке, в лесной глуши, и пригласил свою матушку посетить их, как он со смехом выразился, «волчье логово».
И вот в августе тетка Марья нарядилась во все чистое и новое, «собралась как на праздник, как-никак к любимому сыночку в гости иду», взяла котомочку с яблоками, картошечкой и солью, да и потопала в новеньких лапоточках…
Был уж поздний вечер, когда Марья явилась в землянку, затерянную в лесной глуши. «Есть тут кто живой!» – бодро крикнула она, но на зов ее никто не откликнулся – в землянке было пусто. Женщина затеплила свечку, принялась хозяйничать. Вынула из печки огромный горшок, не столько поесть, сколько полюбопытствовать, а чем тут кормится ее сыночек со товарищи, пошуровала деревянной ложкой: есть ли мясо? И тут Марья чуть было не грохнулась оземь от ужаса – со дна чугунка всплыли человеческие пальцы, «сморщенные такие, с грязными ноготочками». Женщина разом все поняла и хотела было бежать из той страшной землянки куда глаза глядят, но вдруг услышала за стенкой приближающиеся мужские голоса. «Изверги рода человеческого возвращались в свое логово!».
Марья в ужасе заметалась по землянке, дунула, затушила свечку, и в самый последний момент нырнула под деревянные нары, зарылась, затаилась в ворохе тряпья.
Скоро землянка наполнилась народом. «Извергов» было шесть человек и среди них – «родная кровинушка, мой Василек»… Вот кто-то сел на нары и, разувшись, бросил свои сапоги наземь, под самым ее носом… Марья чувствовала себя под нарами, заваленная ворохом одежды, с темными пятнами запекшейся крови («вся-то одежа была снята с убиенных»), как в могиле. Заживо погребенной! С людьми она уже давно мысленно простилась…
«Убивцы» не почуяли в землянке запах дыма от свечки, может быть, потому, что некоторые вошли в землянку с самокрутками в зубах. Слава Богу, присутствия чужого человека они не заметили, все обошлось. «Сели они за стол, поставили чугун с супом посередке да и давай взахлеб нахваливать: «Ах, как вкусно! Ай, как жирно да наваристо!». А тут сыночек мой родненький, Василек и говорит: «Это еще что! Вот скоро придет в гости моя матушка. Вот будет супец так супец! Она у меня женщина оч-ч-чень аппетитная! И все тут как загогочут по-звериному: ха-ха-ха! ха-ха-ха!».
Утром все «убивцы» снова разошлись по «своим делам безбожным» и Марье чудом удалось вырваться из той жуткой землянки. Бедная женщина выбежала на железную дорогу, через несколько километров наткнулась на домик путевого обходчика и, захлебываясь в истерике, заливаясь слезами, все без утайки рассказала железнодорожному рабочему. Тот тут же позвонил куда надо. Скоро нагрянули «энкэвэдэшники» и мигом разорили жуткое волчье логово. Всех арестовали и через несколько дней расстреляли, в том числе и сына Марьи – Василия.
«Туда ему и дорога!» – в сердцах говаривала Марья и смачно плевала в дорожную пыль. Да, она истово молилась, но не за сына своего расстрелянного, Василия, а за свое чудесное спасение…