Ночь была тёмной-тёмной, как загустевшая нефть. Издалека, из темени, где сливался лес с небосводом задвигалась небольшое пятнышко-
просветлина- вкрадчиво, робко, неспешно и безмолвно увеличиваясь постепенно в размерах и уже вблизи земли растекалась серыми сумерками.
Лунный свет не пробивался, вязнул, таял в густом, как тесто сумраке.
Наконец на востоке посветлело, и такая разлилась в небе алая заря, что казалось это пожар, который перекинулся к летящим гуськом облакам и объял их края малиновым пламенем.
Появился тут же слабый утренний ветерок, закачал верхушки берёз.
Раннее утро зыбко прохватывало холодком.
Из середины низины тянуло сыростью, оттаявшим мхом, сосновой корой, смолой, набухшими почками осин и ольх.
Берёзы, словно вели хоровод по краям низины, отставали, догоняли друг дружку. У высоких бородавчатых берёз – резче обозначились узелки почек и серёжки, как подвески раскачивал
еле-еле свежий ветерок утра. Пахло остро, тонко, с горчинкой молоденькой нежной травкой.
Стволы бронзовые сосен высились, как колонны, и светились там, где в разрывах между
кудрявыми кронами, образовались- прорехи, как
окна, куда уже бросало лучи-стрелы восходящее солнце.
На лесной опушке рослые бородавчатые берёзы. На эти матёрые берёзы и любят прилетать на заре из леса тетерева на ток. Лениво пасутся,
срывают берёзовые почки, перелетая с ветки на ветку, увенчанные красными огоньками на голове.
Было тихо, лишь шелестели под лёгким дыханьем ветерка пугливые осинки да время от времени в сосняке резко, тревожно вскрикивал дятел:» Влип…Влип…Влип», словно он в самом деле влип в какую-ту неприятную историю.
Звонко, неистово застрекотала в кустах бузины сорока- часовой на своём посту. Недалеко от опушки, снуют, словно челноки крошечные жёлтоголовые корольки.
Мне несказанно повезло, наткнулся, на такую
дивную картину, просто сказочную: тетерева . проталинам, щипали нежную травку. Самцы чёрные, как головешки, с алой изгибистой бровью, далеко виднелись. А самки жёлто-пёстрые, сливаются с чёрными веснушками берёз, и нужно долго-долго приглядываться, чтобы открыть заветную птицу.
Как чудесно поют тетерева на утренней заре, каждая голова, похожа на аленький цветок, склонившийся с восходом солнца к земле
Тетерева токовали. Я стал внимательно слушать и ждать… Прилетел косач-тетерев с правого берега речушки Липенки, сел на ветку осанистой берёзы, пригнув голову в красном платочке к самой ветке, недолго бормотал. Можно было понять, что тетерев звал подругу, с проталины. Почти задевая крыльями берёзы ветки крыльями, на него летели две тетёрки. Тетерев борматал:» Чур-бур-тур… чур-бур-тур»
Восходящее солнце, алая заря, речушка Липенка, лесная опушка, матёрые берёзы- все, все по- своему принимали участие в рассветной песне тетерева.
В брачной песне кавалера тонули все лесные звуки, просыпающего леса. От приподнятых перьев шея как бы набухала и отливала металлическим зеленоватым цветом.
Другие тетерева вразброс, бродили по опушке,
под берёзами, но каждый косач с места отозвался, ответил солисту, и от этого вдруг полилась особенная для всех прекрасная песня- заревая, звучная.
Кто хоть раз в своей жизни слышал рассветную песню тетерева, тот и спать будет, так будто спит, и всё слышит, как Терентий токует.
Наконец я увидел своего красавца, который сидел на толстом суку берёзы и играл с большим азартом . Песня следовала за песней. Захлопали крыльями, подпрыгивая тетёрки, по- своему, выговаривая:»Крэко-крэко-крэко»
Моя душа наполнилась ощущеньем, чувством нежданной радости.
Встреча двух самцов под берёзой с красными гребешками на головах, радужно отливающих в свете восходящего солнца, слились в большой аленький цветок. Трудно было оторвать взгляда от этого поистине прекрасного зрелища тетеревиного тока.
Взошло солнце, брачные игры прекратились,
вскоре царственные птицы разлетелись на днёвку.