" ХОДЯЧИЙ МЕРТВЕЦ "
или Летняя история в духе Артура Конан Дойля
"Собака Баскервилей" – детективная повесть английского писателя Артура Конан Дойля о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне, в которой дьявольская собака черного окраса со светящимися глазами и пастью преследует семью Баскервилей в родовом поместье, стоящем на болоте.
Ненастные настали для нас дни в деревне летом.... Вдруг среди лета враз умерла прабабушка, которой было под сто лет и которая до самого своего смертного часа передвигалась самостоятельно. И сразу же после её похорон, захватив и поминальный 9-ый день, зарядили проливные дожди. А для нас, ребятишек, ненастная погода – это сквернее, чем похороны прабабушки, т. к. " ни на огороде поработать, ни сена не посогребать" (шутка), конечно же, ни искупаться, ни порыбачить, ни в карты на берегу с деревенскими не поиграть, ни мяч не погонять. И вот мы от безделья занялись читкой книг и не каких-нибудь, а самого Конан Дойля, и начали прямо с "Собаки Баскервилей", купленной дедом в райцентре после партбюро коммунистов, членом которого он был тогда. Днем глазели в "телик" (мутно – тень одна), вечером вслух в горнице под стук дождя по железной крашеной крыше читали эту самую "Собаку Баскервилей". Страшно, жутко было, но дюже интересно. Дед чинил деревянный ткацкий станок, на котором в зимние длинные вечера ткали дорожки для пола, бабушка готовила ужин и прислушивалась, Юрка (мой сродный брат, одногодок) щелкал семечки, я обычно читал вслух. Если дед начинал ёрзать и доставал кисет с табаком, то объявлялся перерыв, но не надолго – минут на 10 и снова: мрачные замки, болото, темные ночи, черная собака, страшные звуки и... по крыше нашей долбает дождь.
– Завтра, отец, по приметам вёдра намечаются,– позёвывая, говорила бабушка.– Съездил бы ты с ребятишками на рыбалку, да с ночевой бы, а то так лето и пролетит.
–Тебе чё, мать, рыбы мало? В погребе соленой полно, – отмахивался дед.– Не слушайте её. Давай, читай дальше.
–Что значит "не слушайте её"!? –возмущалась бабушка.– Не в рыбе дело: ребятишки(это наши родители) в выходные приедут, и внуки жаловаться будут, что дед ни разу с ночевой с ними нынче так и не съездил.
–Ладно, посмотрим по погоде завтра, а щас не мешай. Давай (это уже мне), читай про собаку эту болотную.
Дождь все еще барабанил по крыше, когда, уже совсем поздно, под впечатлением от только что прочитанного мы готовились лечь спать. Когда мы выходили во двор, чтобы справить малую нужду перед сном, то я заметил ( благодаря светящейся лампочки на крыльце), как пес Мальчик грустно высунул лишь нос из своей конуры, – боялся, видно, замочить свою мордашку дождевыми каплями. Не верилось уже как-то, что дождь когда-нибудь закончится...
А утро выдалось на удивление погожим. Собрались на рыбалку быстро: удочки, закидушки, котелок для приготовления ухи, хлеб, соль, яйца вареные, огурцы, сапоги резиновые, фуфайки – в телегу, сами – на передок, дед – на задок телеги. И вот Чулкан (наш конь вороного окраса с белыми чулочками от копыт) уже семенит по грязной, но не разбитой еще после дождей тракторами деревенской дороге...
Интересно, как предки наши выбирали место под кладбище? Погосты в деревнях обычно стоят на возвышенной местности, чтобы не затоплялись в паводки, поэтому и дороги здесь более сухие, чем в низинах, а после непогоды солнышком прогреваются быстрее и проветриваются лучше. В общем, по кладбищенским дорогам ехать ловчее – дороги здесь лучше по любому. Вот и сейчас на не выветренные ночью впечатления от"Собаки Баскервилей" наложились мрачные мысли о настоящем реальном кладбище, мимо которого мы проезжали. В общем, мы с Юркой были настроены очень насторожено к окружающей действительности – во всем нам виделся мрак, мерещились приведения и мертвецы, да еще впереди нас ожидало ночное полнолуние и тени, тени кругом. Короче, по порядку.
Расположились прямо на берегу реки. Отобедали тем, что взяли из дома, а к вечеру наловили столько рыбы, что в сваренной потом ухе и оставшейся в котелке от ужина ложка от избытка рыбьего жира стояла, как в каше. Уже в сумерках, по темноте, поставили "закидушки" на живца, и еще раз нахлебавшись ухи до сыта, откинулись на расстеленные прямо на земле фуфайки ногами к еле тлеющим углям костра.
Дед начал рассказ про довоенные лагеря заключенных, про уголовный мир, с которым ему пришлось столкнуться там ( хотя сам отбывал срок по политической 58-й статье ) и от которого нахватался "всякого", что потом во время войны с фашистами и спасло ему жизнь. Уже за полночь, под рыбьи всплески, доносившиеся с реки, заснули. Заснули в убаюкивающей тишине , а проснулись темной ночью от словно взбесившейся природы – урагана с ливнем... Всё затянуто черными тучами, вокруг ни зги, тьма кромешная. Вещи разлетелись в разные стороны, котелок с рыбой опрокинулся. Мы успели схватить свои фуфайки и залезли под телегу. Чулкан же , привязанный к телеге, с развевающейся на ветру чёлкой, стойко перенося невзгоды, покорно мокнул под дождем. Когда шквал ветра и дождя немного утих, мы, насквозь вымокшие под дождем, все же запрягли лошадь, собрали, что могли, из вещей и отправились под дождем обратно домой. Мы с Юркой, сидя на передке, управляли лошадью, дед устроился в самом заду телеги на деревянной лавочке. На полпути к деревне, когда дождь прекратился и совсем было утих порывистый ветер, но вокруг все ещё было затянуто чёрными тучами, дед достал свой кисет и решил свернуть цигарку. Когда он стал прикуривать её от еле тлеющей спички, Чулкан , шедший "ходко", вдруг оступился и резко дернул телегу. Мы с Юркой хорошо услышали, как что-то грохнулась сзади. Повернувшись назад враз, мы не увидели дедовской фигуры. Мы натянули вожжи и телега встала. Соскочив с телеги и пробежав назад от неё несколько метров, мы увидели деда, лежащего по средине дороги. Дед, оказывается, от толчка кувырнулся через голову назад и упал на спину, вверх лицом – навзничь. Так и лежал он на мокрой земле, – вытянувшись всем телом, как по струнке. Когда, из-за несущихся по небу туч, выглянула луна, то хорошо была заметна рядом с дедом его шляпа, которую даже буря не могла смести с его головы; не укатилась от деда она и сейчас, когда он так не удачно свалился с телеги, – не хотела она терять своего хозяина. В мерцающем свете луны лицо деда с закрытыми глазами выглядело еще мрачнее и трагичнее, а его седой чуб на голове, также, как и у Чулкана, мотался от ветра из стороны в сторону. Мы стали тормошить деда и звать его, – старались как могли, чтобы он пришел в себя, но он не отвечал на наши уговоры. Юрка зажимал своими пальцами деду носовые ходы, чтобы он стал хватать ртом воздух и, таким образом, может быть и раздышался бы, я же раздвигал пальцами его веки, – пытался открыть его глаза, но они закрывались снова. Дед не хотел ни говорить с нами, ни открывать глаза, он не хотел дышать. Нам же сильно хотелось, чтобы он поднялся; мы даже посадили его на земле, продолжая придерживать его тело, но оно было тяжелым и всё клонилось в сторону. От страха и безысходности на наши глаза накатывались слезы, и закрадывалась мысль: а не мертв ли наш дед. Так вплотную с мертвецами нам еще не приходилось сталкиваться. Прабабушку недавно хоронили, но она была в гробу – не страшно. А сейчас, находясь так близко с покойником, было как-то не по себе. Пульс на запястье мы, одиннадцатилетние пацаны, прощупывать не умели. Мы сидели рядом с дедом и плакали, а лунный свет всё мерцал и мерцал на дедовом мертвом лице. Просидев рядом с дедом кое-то время, и так и не дождавшись его оживления, мы с Юркой, перекинувшись фразами, убедили друг друга в том, что дед убился насмерть, что он мертв, и тогда, пересилив свой страх, мы попытались подтащить его тело к телеге, чтобы погрузить в телегу – нет, не получилось, тяжело было нам. Затем мы попытались Чулкана, чуб которого продолжал мотаться на ветру, как и у деда, вместе с телегой сдать назад – нет, опять не получилось. Чулкан же, повернув свою голову в нашу сторону, светящимся от лунного света глазом, пугал нас сейчас, как та, собака Баскервилей. Затащить отяжелевшее тело деда в телегу мы так и не смогли. Хныкая, мы только и смогли, что оттащить тело на обочину дороги да надеть на голову деда шляпу,– чтобы её, все-таки, не унесло в поле. С этой шляпой дед не расставался никогда. Она была такая тяжелая и такой сплющенной плоской формы, что ветер не смог её поднять и унести в темноту даже в тот момент, когда он упал с телеги. А когда мы волоком тащили деда, то я нащупал во внутреннем кармане его пиджака четок, стеклянное горлышко которого было заткнуто бумажной пробкой, промокшей самогоном,– поэтому-то и на пахнуло на меня " микстурой", как говорил дед. По всему было видно, что содержимое бутылки было целым, не разлилось (дед, когда "возился" с нами, старался не пить спиртного). Я подложил деду под голову свёрнутую в комок мокрую фуфайку. В последний раз взглянув на него, недвижимого, и окончательно убедившись в том, что он мертв, мы залезли в телегу и в свете, то и дело выглядывающей из-за туч луны, двинулись домой, стараясь в темноте не выбиться из более темных очертаний колеи. Лошадь домой бежала рысцой, непонятно как ориентируясь в темноте. И вот дорога нас привела к тому месту, которое никак, конечно, нельзя объехать – ни в праздники, ни в скорбные дни– проезжали кладбище. "Ухнула" какая-то птица и черная тень пронеслась перед нами, то и дело фыркал Чулкан, тоже кося на кладбище своим" фарфоровым" глазом. Он опять споткнулся. Мы полуживые от страха жались на лавочке друг к другу и старались не смотреть по сторонам. "Дед мертв, вокруг страшная темнота, рядом могилки – вот попались, так попались,"– думал я. Когда все же миновали кладбище, пролетела мысль: как же сказать о смерти деда бабушке, ведь она так сильно "голосила" тогда еще, когда умерла уже пожилая ее мама, наша прабабушка, а тут дед убился, опять похороны – это большой удар для неё, выдюжит ли. И я, как в книге, где доктор Ватсон и Холмс спасают сера Генри Баскервилей от возможной гибели, тоже искал для бабушки" успокаивающие" фразы. Но когда мы подъехали к дому, и пес Мальчик, не признавший нас и рвавший на цепи на нас, как на чертей из преисподней и не реагирующий на наши грозные оклики в его сторону до тех пор, пока бабушка не отперла нам дверь, все мое красноречие уже исчезло. Бабушка, спросонья мало что понявшая из нашего сбивчивого рассказа, лишь спросила:
– Где дед-то?
– Там,– сказали мы с Юркой враз и махнули руками в разные стороны.
– И чё, он лежит и не встает?
– Да,– еле слышно отвечал я,– не встает совсем, он, это, мертвый.
– Как мертвый? Совсем чё-ли мертвый?– Я криво улыбнулся её трагически-смешным вопросам; как дед может быть не совсем мертвым?
– Ну , мы его не смогли поднять с дороги, он с телеги упал, не дышит.
– Он чё – пьяный?
– Нет, – опять мы с Юркой сказали в один голос. – Мы не смогли затащить его в телегу.
– Господи, боже мой, – запричитала бабушка, не переставая креститься, – убился отец- то наш.
Мы быстро помогли собраться бабушке и двинулись на телеге в обратный путь.
Ураган стих, сквозь тучи еле-еле пробивался намечавшийся рассвет. Опять дорога лежала через кладбище, но с бабушкой нам было уже не так страшно. Страшно было то , что мы везем её к мертвому деду, и не понятно пока было, как она отреагирует на эту новость на месте. Также я не представлял себе, как мы будем его затаскивать в телегу и как повезем потом его в телеге домой. Похоже, что сомнений в смерти деда ни у кого из нас не было, как в этот самый момент мы вдруг все разом увидели впереди нас, на фоне светлеющего неба, темный силуэт, шатающийся, как приведение, на обочине дороги. Кажется, мы даже перестали все дышать. Чулкан и тот перестал то и дело фыркать и пошел медленнее, а потом и вовсе встал. У меня же сердце билось где-то в пятках. Выглянула полная луна. Призрак с головой и длинными, болтающимися на ветру в разные стороны руками, мельтешил по дороге и двигался прямо на нас.
Тут я приметил на голове его контур наподобие дедовской шляпы и представил перед собой, что это мертвый дед поднялся на ноги и идет к нам. Жутко, как во сне, но это все было наяву. Бабушка рядом со мной замерла. Юрка спрыгнул и бросился бежать назад по дороге, я же спрятался за заднюю часть телеги и пролепетал довольно громко :
– Ходячий мертвец...
Удлиненная тень от призрака, как на ходулях, приближалась к нам.
– Господи, прости и сохрани меня, – без перерыва крестилась бабушка. И не знаю ,что уж было у нее в мыслях до того, как я в своем детском уме связал этот ходячий призрак с мёртвым дедом, и где шляпа деда сыграла большую роль и я высказал свои выдумки вслух, но бабушка монотонно проговорила:
– Ходячий покойник ... Ребятишки, тикайте... – а сама не двинулась с места – не могла совладать с собой.
Я было развернулся бежать , как обостренный мой слух услышал бабушкин голос и заставил притормозить свой бег на пару секунд:
– Отец. Ваня, это ты? – полувопросительно выдавила из себя бабушка.
– А кто же еще, – проскрипел похожий на дедовский голос. – Хорошо хоть вернулись, мокрый я весь, замерз как черт.
– Мертвец ходячий ты, а не черт, – как робот продолжала бабушка нести всякую чепуху. – Ты не трогай ребятишек – они маленькие еще. Я виновата в твоей смерти – ведь я послала тебя на смерть, – проговорила, наверное, еле живая от страха бабушка, когда дед подошел к ней почти в плотную, всё ещё продолжающей сидеть в телеге. Юрка, видя, что я задержался с бегом, тоже стал, с опаской, подходить к нам.
– Дура ты, Марья. Какой я мертвец, да еще ходячий? Не до шуток мне- башка трещит от удара о землю.
– Ты чё, и вправду живой? – недоверчиво спрашивала бабушка, благодаря нам с Юркой так сильно поверившая в смерть супруга.
– Кончай придуриваться, давай разворачивайте телегу. – И дед сам взял под уздцы Чулкана.
"Если уж Чулкан не шарахается от покойника, то, похоже, дед и вправду живой"– сделал свое умозаключение я, продолжая держаться за телегу, пока её разворачивал дед.
– Тпру-у, садитесь, ребятишки, – раздался какой-то совсем еле живой голос деда. Дед залез на передник рядом с бабушкой, которая продолжала сидеть, как загипнотизированная. Мы с Юркой насмелились и забились в самый зад телеги.
Светало. Уже различались предметы и фигуры, но лиц видно еще не было, а мне так хотелось заглянуть деду в глаза, которые я ему все открывал и которые у мертвецов ходячих, говорят горят как-то особо, почти как у собаки Баскервилей, пугающий людей "фарфоровым" светом глаз и злобной открытой пастью.
– Черти отец тебя к нам привели; ты че в ад там попал? – проговорила, еще не отошедшая от стресса, бабушка.
– Да вы что с ума посходили, что ли? Они то ладно, маленькие ишо, – дед махнул своей рукой из под фуфайки, накинутой на его плечи и с болтающимися в разные стороны пустыми рукавами, – ты же старая баба, а всякую ерунду несешь.
Тут бабушка зашмыгала носом, как бы принюхиваясь к чему - то, и уже совсем смело заговорила:
– Живой, значит. Куда ж ты денешься, черт окаянный. Иш, самогоном несет от него, микстурой иошней. Чувствую – наш дух-то, родной. – Бабушка не сильно шлепнула рукой деда по плечу.
– Правильно, пробка вылетела с горлышка от удара, пиджак замок, а что осталось на дне – допил. Ведь зуб на зуб не попадал.
Чулкан знал дорогу и шел без понуканий, он стриг ушами – прислушивался к разговору, который вел его хозяин, живой хозяин. Уверенность в смерти деда еще не покинула нас, но внутри чувствовалось, что пружина ослабевает. И совсем уже без страха миновали кладбище.
– Я лежу и слышу ваши голоса, ребятишки, чувствую, как глаза наизнанку мне выворачивают, нос затыкают, а сделать ничего не могу, не то что рукой пошевелить, глаза открыть не могу,– рассказывал нам дед, когда мы уже подъезжали к дому.
"Засевшие в детской голове ощущения от прочитанной "Собаки Баскервилей", прерванный ураганом ночной сон, "гибельный" удар головы деда о землю, вынужденное ночное посещение кладбища, страшная тень от дедовской шляпы и рукавов фуфайки в лунном свете , – а все вместе получился "ходячий мертвец"– промелькнуло у меня в голове.
– Антихрист, – говорила бабушка, – был бы бич отхлестала бы тебя, отец, – удумал умирать – дел полно еще в огороде.
Дома Мальчик даже не гавкнул на нас, а лишь вилял хвостом. Попробуй тут полай – хозяин приехал, да еще живой.
Когда за ранним завтраком мы уплетали за обе щеки жареную картошку на сале, бабушка налила деду рюмочку его любимой "микстуры". Тот поднял рюмку и, подмигивая нам, торжественно провозгласил:
– За "ходячего мертвеца".
Мы все засмеялись, а у деда как- то сильно вдруг заблестели глаза, – и это мне опять напомнило собаку Баскервилей. " Да нет, это слезинки у деда выступили из глаз , – думал я, – потому что такие добрые оказались у него внуки и его старуха, которые, не дожидаясь до утра, в непогоду поехали забирать с проселочной дороги мертвого деда".
Дивная штука эта жизнь: не умер и остался живым близкий человек – и радость по душе расползается, словно кровь горячая обжигает сердце.
Когда мы проснулись, почти к обеду, опять как ни в чем не бывало в полный накал светило солнце, – ни одной тучки на небе. Дед точил тяпки, бабушка кормила из корыта совсем маленьких поросят. Пёс Мальчик спросонья лениво потягивался – ведь он честно всю ночь охранял покой сельского дома и его жителей. Как будто и вовсе не было "ходячего мертвеца", а была вокруг жизнь полная приключений и интересных людей.
"Ладно, почитаем сегодня на сон грядущий что-нибудь попроще, – размышлял я про себя. – Попробуем-ка Льва Толстого "Войну и мир", – я видел в чулане замызганных 4 тома ещё до- военного года издания, но про войну читать не будем – пропустим, а то война будет всюду мерещиться; почитаем лучше про мир – так спокойнее будет."