Через неделю прибыли остальные корабли с солдатами и всей амуницией, и мы, вместе с частями, называемыми теперь — «Морская пехота», углубились в тайгу (каждая воинская часть отстояла от другой такой же на несколько километров. — Всего их было, вместе с нашей, три. Наша была головной), раскинули палатки для офицеров и солдат, и приступили своими силами к строительству землянок. Вначале строились землянки для солдат, а потом уже для офицеров.
Стояла прекрасная погода. Было тепло, природа благоухала всеми красками в преддверии лета.
Не знаю, как маме, а мне нравилось жить в палатке. Бытовые неудобства: приготовление пиши на железной печке, с таким интересным названием: «буржуйка», доска, положенная на чурбаны, заменяющая нам стол, чурбачки от бревен, вместо табуреток, топчаны–кровати, сделанные на скорую руку, из двух досок с матрацами, дышащими ароматом сухой травы, все это меня восхищало, как и красоты Камчатской природы, и та вольготность, жизни, которая теперь меня окружала.
Полог палатки, заменявший нам дверь, был всегда, откинут, и давал свободный вход и выход мне и Пирату. Мы с ним носились целыми днями по лесу, прибегали только поесть, да, когда стемнеет, рухнуть разгоряченным телом на душистый соломенный матрац, протянуть, гудящие от усталости ноги, и мигом провалиться в крепкий сон без сновидений.
Но вскоре нашей вольной беззаботной жизни пришел конец. С первого сентября нас, восемь школьников по утрам стали возить на старой лошади, запряженной в повозку, в поселковую начальную школу. Обратно нас не забирали, и нам приходилось добираться на «своих двоих». Я не могу сейчас сказать, сколько километров нам предстояло отмерить от школы до нашего гарнизона, да, мы эти километры, и не замечали. Детство есть — детство. Идя лесом, с разговорами, играми и попутным собиранием в рот всевозможных лесных ягод, мы, только добравшись до дома, замечали некоторую усталость. Но пообедав, и сделав уроки, опять придавались беготне до тех пор, пока совсем не стемнеет.
Все, когда-то кончается. Кончилось и бабье лето. Задули холодные ветры, полили обильные дожди.
Я теперь спала с мамой, так было теплей, а папа занял мою постель. Сильный ветер часто срывал палатку, и папе приходилось вставать среди ночи и снова натягивать ее.
С наступлением холодов, нас перестали возить в поселковую школу. Среди офицерских жен, нашлась учительница, которая стала заниматься с нами
в выделенном для этого помещении. За тремя самодельными столами–партами сидели ученики второго, третьего и четвертого классов. Надежда Петровна занималась со всеми сразу. Двум ученикам, из четвертого класса, она давала письменное задание: решение примеров или выполнение грамматического упражнения и, пока они его выполняли, занималась с тремя учениками, второго класса, а три ученицы третьего класса должны были внимательно слушать (для них было полезно вспомнить пройденный материала второго класса). Мы полюбили и свою школу и свою учительницу. Так прошел целый учебный год. Каждый из нас был переведен в следующий класс. Но на следующий год нам пришлось вернуться в школу, которая находилась в поселке Бухта Ягодная. В зимнее время мы добирались до него на лыжах.
В палатке мы жили до ноября. В землянку перешли, когда выпал снег и началась ранняя зима. Наша землянка была самой последней в ряду других офицерских землянок. Я, как сейчас вижу, наше скромное жилище. Окна, почти вровень с землей. Вместо стекол пергаментная бумага. В небольшой комнате – две железные солдатские койки, одна, против другой. Около двух окон – стол-крестовина, сделанный руками папы. Вместо стульев чурбачки. Печка, обогревателем, выходящая в комнату, а плитой, в кухню, если это можно назвать, кухней.
В ней, на расстоянии в двух маминых шагов от плиты, располагался небольшой стол-крестовина с поперечной доской внизу, для кастрюль. Над столом, полка для тарелок и другой немногочисленной посуды. Кухонная мебель изготовлена папой, а плотник он был не ахти какой!
Как мама управлялась в этом закуточке, именуемом кухней, уму непостижимо?! Но она умудрялась даже печь вкусные пирожки и булочки, которые нравились и нам и папиным — сослуживцам, которые любили бывать у нас в гостях.