---
Полиция как-то слабо вела расследование, считая, что женщина хотела покончить жизнь самоубийством и, скорее всего, ее никто не ищет, раз нет заявлений о пропаже, и место ее действительно в приюте.
Аамир заезжал в больницу почти каждый день, привозил фрукты, ненадолго подсаживался к своей утопленнице и пытался с ней разговаривать, но она смотрела на него испуганными глазами, глазами загнанного охотником зверька, и молчала, забиваясь в угол своей кровати, здоровой рукой прижимая к себе подушку и прикрывая голову забинтованной рукой.
Аамир передавал врачу лекарства, какие-то свертки, врач благодарил его за помощь и участие, они перекидывались парой фраз, и Аамир уезжал.
Через неделю от полиции так и не поступило никаких сведений о личности женщины. Угрозы для жизни не было, да и кто будет держать бродягу в больнице? Хотя речь и, возможно, память так и не вернулись. Ходить самостоятельно ей было сложно, кружилась голова, слишком она ослабела от своего водного путешествия, но между тем ее надо было выписывать...
Аамир привез краску, кисти и некоторые другие строительные материалы, подрядившись за свой счет сделать небольшой косметический ремонт в больнице. Он зашел к главврачу в кабинет договориться, когда лучше начать, чтобы не мешать лечебному процессу. Узнав, что его подопечную сегодня выписывают, вызвался отвезти ее в близлежащий приют для женщин, тем более он располагался недалеко от больницы по пути к его дому. Легко подхватив свою испуганную, не понимающую в чем дело и немного сопротивляющуюся Русалку на руки, усадил ее в машину и, получив сопроводительные документы из полиции и от врача, повез ее в многострадальный приют. Тот был не лучше больницы, такой же видавший виды…
Аамир вспомнил опустошенные взгляды женщин, которые сидели или лежали рядами на многоярусных кроватях. Жизни, лишенные всякого смысла, - брошенные жены, самоубийцы, инвалиды, никому не нужные, выброшенные на обочину дороги века высоких технологий. Аамир видел столько безнадежности и боли в их глазах, что ему в очередной раз только от воспоминаний стало не по себе. Он иногда заезжал в приют, в который вез сейчас свою Русалку. Тут работала его знакомая Зита, и он оказывал этому заведению посильную помощь.
Аамир взглянул на Русалку: она смотрела на себя в боковое зеркало машины и плакала. Любопытство не давало ему покоя. Что же все-таки с ней случилось? Откуда ее занесло? Ему было жалко свою речную находку, он понимал, что из приюта ей не выбраться, надежды на полицию мало, а сама она вряд ли что-то вспомнит в таких условиях. Аамир, недолго думая, решил, что, пока она не окрепнет и не придет в себя, поживет у него. Подъехав к воротам заведения, он заглушил мотор машины, немного подумал, вынул ключи зажигания, взяв их с собой. «Береженого бог бережет! Мало ли что ей в голову взбредет!» - подумал он и пошел к начальнице приюта урегулировать все формальности.
Мили осталась в машине. Она, разглядывая себя в зеркало, сама себя не узнавала, и что-то в ее голове рисовало картинки. Словно гром и молния разрывали тучу ее сознания, вызывая видения. Она увидела себя в больничной палате, но не в той, из которой они только что уехали. Это была другая палата, но в ней такие же облезлые стены, старый рукомойник напротив ее кровати, из крана капает вода, на окне сломанные жалюзи, и от солнца окно прикрыто приклеенной скотчем к стеклу газетой. Шесть постелей, женщины лежат, сидят, кто-то в косыночках или шапочках, девушка вся в капельницах кого-то странного желто-коричневого цвета. Лысая женщина в коротенькой рубашке, у нее на шее висят два пакета с желтым содержимым и к этим пакетам со стороны спины из области почек тянутся полупрозрачные трубки. В этом видении кто-то как будто куда-то зовет Мили, но она не слышит голоса, встает и идет в соседнюю комнату. Это душевая… там на кушетке сидит высокая, худая, с бледно-черного цвета кожей то ли девушка, то ли женщина с большими пустыми ввалившимися глазами, смотрящими в никуда, и обреченно легко рукой снимает с головы пучки волосы и кладет их рядом на кушетку...
---
Аамир вернулся и сел в машину, Мили не увидела его, у нее перед глазами была женщина, снимающая с себя волосы…
- Поехали, будешь пока моей гостьей! Если ты, конечно, не против, – пристально посмотрев на нее, сказал Аамир. - Чего ревешь? Жива – радуйся!– Он дал ей салфетку. Она, опустив голову, тоскливо и безутешно всхлипывала и вытирала слезы.
По дороге он пытался с ней разговаривать на хинди:
- У меня, конечно, не хоромы, но чем богаты…, - мужчина улыбнулся. - Это лучше, чем приют. Поживешь, окрепнешь, а там и кто ты и откуда - разберемся. Только не реви! Врач прописал положительные эмоции, хороший уход, свежий воздух. Воздуха у меня много, мне не жалко…пользуйся. Река рядом… Хотя река, скорее всего, тебе сейчас не будет в радость…
Но она никак не реагировала на его слова.
- Да ты меня совсем не слушаешь или... не понимаешь? - он задумался и попытался продолжить разговор на английском языке.- Как ты попала в воду? Сама прыгнула или кто-то помог? - и снова никакой реакции. - Может, ты не слышишь? Но врач сказал: проблема только с речью и, возможно, с памятью.– Аамир, поглядывая на дорогу, снова внимательно оглядел свою пассажирку. Ты не местная - это факт! И мне кажется, не сама решила лишить себя жизни! За жизнь-то ты, по всей видимости, пыталась бороться…
Он включил магнитолу. Зазвучала музыка из какого-то индийского фильма, Аамир попытался переключить на следующий канал, но Мили остановила его, неуверенно коснувшись его руки, и вновь перед ней всплыла картинка: та же больница, из предыдущего видения, телевизор в коридоре, кто-то невидимый переключает программы: депутаты, дерущиеся в Думе; криминальные разборки; демонстрация и полиция, разгоняющая демонстрантов; самолеты, сбрасывающие бомбы на террористов; вдруг переключавший остановился на индийском фильме - красивая девушка на фоне альпийского пейзажа поет и танцует...
- Вроде не глухая - это уже радует! Я - Аамир! - он подал ей руку, она робко пожала ее.- А тебя буду называть Русалкой... Или лучше Мили, да?
Мили, взглянув на него, вздохнула, прислушиваясь к музыке, продолжила рассматривать проезжающих по дороге и проходящих мимо людей, внимательно разглядывая селения, попадающиеся им по пути.
Аамир, осторожно наблюдая за ней, подметил для себя, что его спутницу удивляет и одновременно пугает происходящее вокруг. На ее лице застыло недоумение и ужас, было очевидно, что она не совсем понимает, где находится и что происходит. Люди, разноцветно одетые, толпящиеся и что-то обсуждающие на пыльной обочине дороги; небольшие ветхие домишки и играющие около них полураздетые чумазые дети, подбегающие к любому рядом с ними остановившемуся транспорту и стучащие пассажирам в окна; женщины в ярких одеждах, спешащие по своим делам или жарящие и тут же у дороги продающие лепешки с самодельных прилавков, разливающие какие-то неведомые напитки ожидающим покупателям; буйволы с длинными узкими рогами, запряженные в повозки; тощие коровы, бродящие сами по себе вдоль дорог и жующие все, что попадается им на пути; машины и мотоколяски, сигналящие дело не по делу, велосипедисты и пешеходы, снующие между автотранспортом по своим каким-то неведомым правилам… Было душно, очень шумно и пыльно...
Аамир, проехав одну из дорожных развилок, притормозил и, немного сдав назад, развернул машину в почти противоположную сторону относительно того направления, куда он ехал сначала. Он решил поехать другой дорогой к дому, объезжая густо заселенные места. Этот путь был значительно длиннее, но Аамир почти всегда ездил домой именно этой, длинной, дорогой, когда не спешил по делам. Наслаждался местными красотами, отдыхал душой, восхищался картинами, которые рисует природа. Длинный путь был удивительно спокойным местом. После того как построили новый мост через реку и проложили новую дорогу, которая в разы сократила путь следования между некоторыми населёнными пунктами, по старой дороге уже мало кто ездил, и местная природа, облегченно вздохнув, дарила спокойствие редко проезжающим путникам, позволяя немного расслабиться, особенно на закате, когда полуденный зной становился не таким обжигающим, а заходящее за горизонт солнце готовилось ко сну, сладко потягиваясь и зевая, рассыпая вокруг позолоту своих лучей. Безмятежность и чистота царили на всем пути следования, в их объятия Аамир с радостью погружался после суеты городских будней.
Дорога шла вдоль живописного ущелья, сначала поднималась на небольшую гору, потом спускалась к дому Аамира. После духоты небольшого придорожного городка и больничной округи они словно попали в другую Индию: река, петляющая среди невысоких зеленых холмов, изрезанных оврагами, по которым в сезон дождей стекали бушующие потоки воды; заросли акации, кассии и мелких кустарников. Вдоль дороги возвышались надо всем двухметровые темные молочаи, как стражи на ответственном посту. Распаханные поля в долине, между которыми расположились деревья манго, папайи и пальмы…
На всем пути следования к дому Аамира Мили почти ни разу на него не взглянула, она смотрела в окно на все проезжающее и происходящее по дороге. Изумление и страх видел Аамир на ее лице, она словно бродила где-то в закоулках своей памяти, пытаясь сопоставить происходящее за окном машины и болезненные обрывки-вспышки воспоминаний из какой-то непонятной, чужой жизни. Из спутанного сознания всплывали ниточки видений… Она вела себя словно человек, проснувшийся после страшного сна в замкнутом незнакомом месте, человек, которой не понимает, что ему делать и куда бежать… И бежать-то некуда... всё и все чужие... Мили ловила себя на мысли, что лишь мужчина за рулем машины смутно кого-то ей напоминает, как будто когда-то где-то она его уже встречала... Или не встречала... Его лицо казалось единственно знакомым из всего окружавшего ее за последнюю неделю... Но думать о чем-либо было невыносимо, голова раскалывалась, хотелось лечь и еще хотелось пить и абсолютной тишины... Ни суета поселений, ни безмятежность природных красот не приводили ее в чувство…
Аамир, словно угадав ее мысли, достал откуда-то с заднего сидения и протянул Мили бутылку с водой, но, встретив ее взгляд, посмотрев на ее забинтованную руку, свернул на обочину дороги и остановил машину. Аамир открыл бутылку и поднес ее к губам Мили, она, помогая себе совсем еще слабой дрожащей левой рукой, пила с такой жадностью, слегка обливаясь водой, виновато поглядывая на Аамира, что он подумал, как иногда важно уделять внимание простым, но таким жизненно необходимым потребностям беспомощного человека. И то, что здоровому кажется элементарно возможным, для не вполне здорового может быть мучительно сложно выполнимым, а обычный стакан простой воды, постоянно наполненный и стоящий у изголовья, даст понять, что человек не одинок, не брошен, о нем заботятся и волнуются, желая его скорейшего выздоровления.