Безысходность моего положения, любезная Антонина Матвеева, принуждает меня обратиться к древнему, ныне совсем забытому искусству письма.
Пишу я вам прям из ада. Вокруг грохочут механизмы, трутся горячими боками готовые изделия, издавая стон и звон, и тускло блестит в печах расплавленный металл. Здесь в превосходной степени шумно и жарко и слабый ветерок, изредка проникающий из открытых источников, ни в малейшей мере не приносит облегчение. Как я оказался в этом гиблом месте, спросили бы вы меня, зная мои прежние увлечения, и я вам отвечу более чем в двух словах.
Всякий нормальный бродячий философ, или как стало ныне повсеместно модно называть: художник судного дня (замечу в скобках: некоторые остряки из числа сами знаете кого трагедию судного дня подменили на водевильный скудный ум. Хочется задать по сусалам подобным шутникам со всей силой гегелевской диалектики, но я не стану этого делать. Слишком мелко).
Начну сначала, дабы во множестве слов не заблудилась мысль. Всякий нормальный философ за свою философскую жизнь должен (должен не так безнадежно как темные века от слова долг, а скорее: может стремиться, если хочет и позволяют обстоятельства) свершить три поступка (естественно поступка с большой философской буквы): создать непротиворечивый концепт, замутить великую революцию и казнить предателя.
С первыми двумя компонентами, как должно быть вам, дрожайшая Антонина Матвеевна, известно, до недавнего времени у меня было всё хорошо. Я увеличил ёмкость моего кластера втрое от положенного мне по закону, потратив на нити почти всё родительское благословение, но это стоило того. Мне удалось создать непротиворечивый (не скажу, что без блох и мелких багов) концепт бытия.
Большой взрыв как начало начал (всякий раз меня подташнивает от этого большого бреда) не канает. А проканало у меня (мой друг я доверяю вам свою главную тайну, за обладанием которой иной бродячий философ отдаст половину нитей своего кластера и будет считать при этом, что ему крупно повезло в этой жизни) удвоение возникшей из ниоткуда и никогда пространственно-временной элементарной области по довольно сложной зависимости. Если мои создания, мыслящие себя вполне разумными и даже цивилизованными, когда-нибудь дороются до начала начал своего кластера, они назовут его (а я подскажу) Великое Парево от слова пара (или Порево от слова пора, ибо перед началом начал была Воля Моя – акт творения).
Первичное пространство-время парилось с невероятной быстротой, будто кролики, а потом бац – в точно выбранный момент прекратилось и началась космическая история кластера Лениакея. Долго ли, коротко ли (по ихнему – много миллиардов единиц местного времени, а по нашему – пять лет) да только появились у меня существа, осознавшие себя. Я не стал выпендриваться, подобно некоторым не только бродячим но и заблудшим философам, забавляющимися разумными змеями или мыслящими газовыми облаками, и создал их по образу и подобию своему.
Уж не знаю почему (звезда чуть больше, планета чуть меньше и ближе к звезде, климат мягче) да только вышли они уж больно рациональными. Эдакие конкретные бородачи, пасущие свой скот на плоскогорьях и жнущие злаки в долинах. Никак не прививалась к ним идея бога, создателя всего сущего, то есть меня. А смерть они считали окончательным итогом, поэтому к жизни своей и чужой относились бережно. Религия была уделом отщепенцев, практикой одиночек, прячущихся от рационального мира в глубоких пещерах и дремучих лесах. Их мистический опыт (мои, замечу, наставления) никак не влиял на всеобщее безверие и безбожие. И тогда с болью в сердце натравил я на своих созданий богов, ангелов, демонов и прочих уродов – всех не перечесть. Я открыл кластер для всех желающих. Ну не для всех, если честно, а только для тех, кто мне казался подходящим для выполнения миссии, но и таких оказалось десятки, если не сотни.
Вы должно быть помните Антонина Матвеевна этот для меня знаменательный год. Вы и сами поучаствовали в этом. Если мне не изменяет память, для одного островного народа вы были богиней плодородия, а в другой раз для населения северных долин вы стали богиней хаоса, если не сказать – демоном смерти. Последнее вам не шло к лицу, но бог (то есть я) вам не судия.
За пять тысячилетий или примерно через сто поколений к созданиям (закрепившиеся название – шиши) пришел страх. Страх привел письменность, поэзию и веру в сверхестественное и недоброе. Века религиозного мракобесия увенчались с божьей помощью рассветом наук и искусств. Пока всё шло по плану. Лучшие умы заговорили о социальной справедливости, о равенстве и братстве.
Здесь я хочу поведать о социальном устройстве шишей, чего вы могли не заметить, будучи в личине богини. К тому же за века, когда кластер оказался закрыт для подавляющего числа посетителей, шиши довольно продвинулись в своем устройстве.
Вы должны были заметить, что создал я их изначально неравными.