«Утро доброе. А у меня за ночь новая сказка зародилась, свежая… Готова слушать?» – звонит чуть свет Лонгина.
– Куда от тебя денешься… Выслушаю, – соглашаюсь, подозревая её в очередной
экстренной надобности сказать слово на «злобу дня». Наотрез отказывается
лечиться от сей заразы.
– До прогулки. Шлифую героев, чтоб тебя окунуть в мир пресноводных. Настрой
душу, хоть ты и не рыболов вовсе, – интригует Лонгина.
«В шапке с песцом, в полушубке овчинном, в валенках новых, как тот
мужичок, что дрова отвозил…» – под хруст снега под ногами рождается строка с подачи любимого поэта.
– Приветствую мудрую слушательницу моих сказок. Начинать? – поравнявшись со
мной, бойко скороговорит Лампадовна.
– Зачинай, да только не подвирай, а правду выказывай. Для неё сказки
сказываются, для правды во имя справедливости.
– Тут мне советы – ни-ни… ПРАВДА и только ПРАВДА, а она, вестимо, грешникам
глаза колет.
– « В некоем рыбьем царстве-государстве под управлением редкого ума-разума ГЛАВНОГО, коего ещё недавно искренне приветствовала плавниками каждая рыбка, случилось нечто…
Может, и вовсе не случилось, а так и кем-то задумывалось…
У рыбьей мелочи то ли мозги подросли, то ли плавники от недоедания ослабели – иссякли приветствия.
Зато сытый рыбий крупняк осмелел, зачал шустро жиреть. А в богатейшем государстве, где рек, озёр не счесть, значит, и рыб не учесть, в особенности – хищных, урождённых в пресняке: щук, сомов, карасей, толстолобиков, окуней и прочих, ещё не всех на ум легших.
И каждый хищник столь загубил-проглотил винно-невинно своих соплеменников – ни в этой сказке сказать, ни в ревизском списке прочитать.
Времена имеют странноватое свойство – круто меняться: то мелкая рыбёшка вилами вдруг вооружится, то объявится ГЛАВНЫЙ не из царства рыбьего, то … да мало ли ещё чего.
Тогда – хана всем жирующим, ни дна им, ни покрышки. Вот этого-то больше всего и боятся хищники-губители. Выход?
Прознали-прослышали хищники, как замести следы своих преступных деяний, – стать неприкосновенными. Где? Поселиться в центре царства могучего за какой-то мильён У.Е..
С Байкала да Ладоги, с Амура-батюшки, с Зеи да Буреи, с Оби да Кубани, с Волги да Камы, с Дона да Оки, с Вятки-матушки – со всего царства пресноводного ринулась наижаднейшая рыбь в реку, не самую чистую, но самую сытную – Москва-реку. И чего ей ещё не хватало в своих-то водах?! А вот и не хватало…доходных кресел, каждое из которых с прибылью уже в мильярды У. Е.
Расставлены кресла-мильярдники в мутной охранной вОди так, что чем там занимаются и что решают купцы кресел, простому глазу сверху недоступно.
В кресле, чуть повыше прочих, председатель… Вьюн вьюном, то что-то напрочь запрещает, то что-то спешно позволяет. Рыбь иногда прислушивается к происходящему и согласно приподнимет плавники «за», когда присмотрит в том себе выгоду. Нет выгоды – продремлет в кислородной-то недостаточности.
Но каждая из рыб себе на уме: не за тем она сюда пожаловала, чтоб кого-то не сожрать.
Вестимо, особенность хищных рыб – необузданная жадность, чрезмерный жор. Ихтиологи отмечают особый интеллект этих созданий природы – изобретательность.
Вот и сухопарый пока Карась приглядывается к Толстолобику: «А не проглотить ли мне Толстолобика, не в меру разъевшегося в ширь да в длину… Поднатужусь – справлюсь: его мильярдики-то и шмыгнут в мой карман».
У Окуня мысль одна - во что бы то ни стало лишить жизни Судака, уж больно жаден: "Лопну, но проглочу – оттяпаю его сибирские владения…"
Но самый что ни на есть азарт обуял ненасытную Щуку: « Я – не я, если не слопаю Сома. Хватит гулять ему на Вятке – уж больно разжирел средь брёвен-утопленников, коими удобрено дно Вятки, чуть покрытое то ли водой дождевой, то ли рыбьими слезами… А ведь была река чистой, полноводной – пароходы гуляли. Теперь – владения Сомов-бандитов, а им, знамо дело, без утопленников – не к выгоде…»
Сказано Щукой – почти что сделано. Только она чуть припозднилась…
Когда сам Сом приготовился схватить за хвост вороватого Вьюна-председателя, чтоб его многомильярдное место занять, как в окружённую стражей мутную заводь пожаловали законные хозяева сих мест и под чёрные плавнички взяли того самого Сома, арестовали.
За что? За убийства, за мошенничества во всех пресных водах… А может, с кем-то не поделился, проглотив вкуснятину в одиночестве. Так или иначе – хищника-изобретателя кормушки лишили.
Затем не преминул заглянуть сюда и блюститель законов, как только прознал, что в одном из кресел прочно восседает совсем молодой Форель из горных кавказских рек (хищник ещё тот!)
Глянул на горца блюститель – дара речи лишился: на нём чешуя в виде купюрок, и немалого достоинства. Попытался «чешую» сосчитать – да где там… И в наручниках увёл хищника тихо так, чтоб не утерять ни «чешуинки»...
Куда хищников доставили? Кто содрал"чешую"? Додуматься несложно: слушай сказки умно – усечёшь разумно».
– Лонгина, теперь запоют Горького:
Солнце всходит и заходит,
А в моей тюрьме темно.
Дни и ночи часовые
Стерегут моё окно.
Как хотите стерегите,
Я и так не убегу.
Мне и хочется на волю –
Цепь порвать я не могу.
– Не спеши с выводом: что-то не слышно из камер горьковских «напевов». Грабители
народа не по камерам – всё по роскошным собственным дворцам «сидят»…
За решёткой петь Горького – судьба тех, кто булку украл по голодной доле…
Акулу бы запустить в пресноводье… за ночь вычистит, как уже бывало, – заключила Лонгина.
Сердобольный был Горький… Правда-то какая… На сказку мало похожая.
10.02.2019 г.