На живописном берегу пруда, в вытянутой вдоль ледяной кромки ложбине, спряталась в тени древнего соснового бора небольшая деревушка Печенкино.
В первых числах декабря, за столом добротной, на три окна деревенской избы, обставленной по кругу старомодной мебелишкой, уже как с полчаса, мирно сидели два дряхлых старика - хозяин домовладения Саня Пастухов и его давнишний товарищ, местный лесничий Тихон. Сидели и культурно выпивали.
Из-за того, что жили мужики в соседних деревнях, виделись они не часто и каждая такая встреча, напоминала настоящий праздник.
– Ну, со свиданьицем, что ли? – от всей души, радовался долгожданному гостю худощавый, с реденькой седой бородкой Саня и поднимал очередной стакан. – Почаще приезжай ко мне, родимый. Меня, давай не забывай.
– Как я тебя забуду?! Ты ить друг.
Тихон, сутулый, но еще крепкий духом и телом старик, следом за приятелем, в один глоток выпил спиртное, и ловко подцепив мельхиоровой вилкой соленый грибок, стал его с наслаждением кушать.
– Нонешние? – смачно похрустывая за щекой ароматным груздем, весело поинтересовался лесничий.
– А как не нонишние? Нонешние. По этой осени, с старухой самолично собирал. – тоже закинув черный, ядреный гриб в рот, пробормотал хозяин. – На мотоцикле по сентябрю ездили за Борисову пасеку. Посадил ее в коляску, клушу, и вперед.
– На драндулете? Кхе-кхе-кхе. – слегка покашляв, с удивлением переспросил гость и, не глядя на Саню, засунул в рот новый грибик.
– На нем, коняге! Как же. – звонко прохихикал Саня. – Народу было нонче, ужасть. Еще туман лежал во всю, а горожан уж понаехало навалом. Туча! Говорю им, что нам мало самим. А они меня будто не слышат. Деловые.
– Это у них развлеченье такое. Можно подумать, что раньше было не так. – разлив по очередному стакану, рассудительно завозмущался Тихон. – Попробуй, посиди в их городах.
– Я помню и в прошлом годе, людей в леса к нам понаехало, как в ранешнее время на маевку. - возбуждённо тараторил за столом хозяин. - Только и слышно было на всю округу брякание вёдер, да крики горе-грибников, ау. Тоже мне тихая охота, мать их. Одни проблемы с ними. Как оголодали. Как будто бы грибов в помине в этой жизни не едали все.
- Ты думаешь, что им, архаровцам, грибы нужны? Хм. Хрен-то там. – снова проворчал лесник и нервно постучал кулаком по столешнице. – Им, лешим горожанам, подавай природу, чистый воздух, пение птиц. Приедут, цуцики, на Жигулях, палаток, понимаешь, понаставят, нажарят шашлыков, налопаются до поросячьего визгу спирта и по норам. А мы потом их мусор всей деревней собирай. Грибники, мать их туда-то в печенку! Хе.
- Вот-вот. Я и говорю, что в прошлом годе, они багажниками, ваннами, или рубашечными ведрами, что из земли едва торчало, то пластали. Тьфу! А потом, когда заканчивали сборы, выкладывали прямо на полянку бутерброды, яйца, пиво, да водку до безумства жрали, как последние скоты. Это что? Как это назвать? Нужда?
- Если бы нужда. Жадность это все. Хм. Как назвать. Скряжничество. Это у нас такая дурная натура у славян - раз достаётся тебе, что-то задаром, а в данном случае дары природы, то значит обязательно их надо напихать везде побольше, в конце концов, не в магазине же грибы за деньги покупать. Нет, не понимаю. Убей, не понимаю нихрена. Ну, если сильно захотел грибов, ну, набери себе, ну, чтобы там с картошечкой пожарить, ну, или сколько надо, замариновать. Только зачем же их косой выкашивать в промышленных масштабах? Хм. Не жадничай, оставь поесть другим.
- Сам же, только что сказал, что это жадность.
- Да знаю. Жадность, милый мой. Ох и жадность. Русские, одним словом мы. У меня сестра-покойница из Тюльгаша, Альбина, на этом деле, психически помешана была. Её бывало от этих долбанных сморчков за уши сроду не оттащишь. Как только осенью сезон подходит, хрен дома ты её когда найдешь. Даже хозяйством в это время попускалась, так как в её мозгах были одни поганые грибы.
Старик Пастухов аккуратно, чтобы не зацепить животом холщовую скатерть, кое-как выбрался из-за стола, и также неторопливо, прошаркал к окошку.
– Ох, и зима ноне! Ух! – передернулся дедушка Саня и поскреб большим пальцем на стекле морозный узор. – Моя, на пруд ушла, старуха. Белье, ей вдруг приспичило прополоскать. Говорю, куда в такой холод? Вот будет, потеплей, иди. А ей, заразе толстокожей, хоть бы хны.
– Даа. С такой погоды, и впрямь не долго околеть. Даа. – моргая окосевшими глазами, от души забеспокоился лесник.
– С ней бесполезно толковать. Она у нас с характером, холера.
Тихон достал из брюк спичечный коробок и тряпичный мешочек с махоркой и бережно разложил их перед собой на столе.
– Горожан ты вспомнил, Саня. Ха-ха-ха! – от крепкого, убойного самогона, лесничему стало совсем хорошо.
От такого удачного дня, и доброй встречи со старым другом, Тихон собрался закурить, но, не увидев нигде в комнате пепельницы, потуже завязал кисет и вместе с коробком убрал все обратно.
– Я, года два-три назад, на могилки заходил к своим. Ха-ха-ха! – млея от нахлынувших воспоминаний, с явным азартом продолжал быстро опьяневший лесник. – Гляжу, а между холмиков Корнилыч, церковный сторож, в мыле весь шныряет. Смотрю, в одной руке его с маслятами корзинка, а во второй-то, перочинный нож. Вот, те раз, думаю. Нашел же, где грибы искать, шельмец. Я прям обезумел, обезумел. Кричу ему, с ума сошел? Оголодал? Ты, за каким сюда приперся?
Хозяин возмущенно замотал в разные стороны своей лохматой головой и зацокал.
– А он говорит, не себе. Ха-ха-ха! – на всю избу, раздался громкий лесниковский смех. – Дескать, сколь наберу, продам горожанам на трассе. Ха-ха-ха! Они, толкует мне, слышь, толкует, с ихним превеликим удовольствием съедят! Ха-ха-ха! А ты говоришь, горожане.
– Ну, тогда, что ли за грибы? – Саня взял в руки трех литровую банку с остатками живого первача, и медленно в два стакана разлил.
Только мужики доели из тарелки грибочки, как в сенях, что-то загремело, застучало, и в избу влетела старуха-жена.
Невысокого росточка Павлина, краснолицая, с испуганными, выпученными наружу глазами, она не могла надышаться и только показывала в сторону окошек руками.
– Здорово, Павушка, живем! – чувствуя перед хозяйкой вину за свой незваный визит, замялся за столом уставший от застолья Тихон. – Я так зашел, проведать. Давно у Сани не бывал.
Наконец отдышавшись, женщина живо подлетела прямо к столу и завизжала.
– Вы поглядите! Вона! – свирепо ткнула она закостеневшим, трясущимся пальцем на безлюдную улицу. – Только подхожу я, значит, к проруби, а из нее, как вынырнет, черт! Ааа! Батюшки свят! Свят, свят, свят! Господи-господи! Ой-ой-ой! Чертина!
Опьяневшие в умат мужики, слабо соображая происходящее, смотрели на вздорную бабу и медленно жевали остатки раскиданных по столу огурцов.
– Ты че городишь, городьба? – вдруг резко оживился Саня. – Ты вроде с нами не пила. Буровишь тут. Ха-ха! Чертина!
Женщина, как угорелая подскочила к бумажному образку на серванте и несколько раз, обдала себя крестным знамением.
– Не успела ведра я с бельем на лед поставить, а из воды, каак вынырнет башка. – перебивая саму себя, тараторила бабка. – А на ней рога. Да крупные какие. Ууу, рожины! Побарахтался чутка, и снова, нырк под воду, нырк!
– Ты погляди на старую! Башка! Хе-хе! – Саня сидел все с таким же невыразительным лицом, и про себя смеялся.
– Да че сидите-то? Ступайте! – забившись в истерике, вдруг закричала во все горло на мужа Павлина. – Оно белье-то там, у проруби валятся! Не приведи Господь, упрет! Это надо, рога! Это надо! А морда черная, как будто из голландки уголешки. Ой-ой-ой-ой!
Мужики, без лишних раздумий, с трудом напялили на себя телогрейки, ушанки, и с засунув ноги в валенки, поплелись нехотя в сторону пруда.
– Хе, рога! – чуть впереди, неуклюже семенил пимами Тихон. – Вот баба-дура! Хе, рога!
– И все же, кто из нас тут пил? – задыхался Саня, дыша лесничему точно в затылок. – Мы с тобой пили самогон, или моя старуха, дура, Павка?
– Чертина! Ха-ха-ха! – все не мог угомониться Тихон. – Из проруби башка! Ха-ха-ха! А мы, два глупых, лоб расшибли, побежали! Ой, не могу! Ха-ха-ха!
Пастухов уже ничего не мог говорить. Он, прижав левую рукавичку к сердцу, едва-едва передвигал ноги, запинаясь о каждую снежную кочку на земле.
Ковыляя мимо крайнего от водоема дома, Тихон вдруг резко перевалился через невысокую, оставшуюся от грейдера бровку. Кое-как проползши по целине к забору палисада, он оторвал одну доску и так же по-пластунски вернулся назад на тракт.
– Без оружия, не дело на чертей! Ха-ха! – показал крепкую, промерзшую штакетину лесничий. – А вдруг и вправду, Саня, черт! У вас в Печенках, всякое бывало. – и шатаясь в разные стороны, старики вдруг выбрели прямо к пруду.
На бесконечной, занесенной снегом равнине пруда, уходящей своей ослепляющей белизной в самую даль к горизонту, в нескольких метрах от берега, показалась прорубь. С высокого обрыва, она была похожа на наводящий ужас черно-зеленый квадрат. Возле ее обледенелой, гладкой кромки, на утрамбованном снежном насте валялось два огромных оцинкованных ведра и разбросанное повсюду, вставшее колом от мороза бельишко.
Только мужики подступили к краю проруби, чтобы заглянуть в ее ледяную пучину, как вдруг из ее темной, похожей на кисель воды, вынырнула окоченевшая в иголки, рогатая башка, с перепуганными от ужаса глазами.
– Ах, ты! – Тихон от неожиданности попятился назад. – Права была твоя старуха! Черт! – и едва не сорвавшись в бездонную пропасть, заголосил. – Ааа! Мать-перемать! Черт с рогами! Ааа!
Дедушка Саня, вытаращив от страха на чудище глаза, будто окаменелый стоял возле проруби и не мог сдвинуться с места.
– Господи! – вдруг ожил его жалкий, хриплый голосок. – Да за что ты так с нами?!
– А ну ка отойди! Щас вмажу! – закричал пьяным басом лесничий и, не мешкая, поднял обеими руками над своей шапкой штакетник.
Только Тихон собрался с духом, чтобы нанести удар, как со стороны дороги, до стариков донеслись чьи-то свирепые, громоподобные крики, за которыми последовал отборный, трехэтажный мат.
– Вы, что творите, сволочи такие?! Суки! Вы там с ума, что ли сошли?! – и к мужикам вприпрыжку, с берега ломанулся здоровенный, высоченного роста мужик.
Уморившиеся от выпитого самогона старики, в недоумении смотрели удивленными глазами то на прорубь, то на мигом приближающегося к ним разъяренного детину.
– Кто сволочи? Кто сволочи? – снова зашепелявил пьяным голоском в ответку Саня. – Щас утащит под лед, вот узнаешь.
Живо раскидав в разные стороны стариков, здоровяк упал плашмя возле проруби на колени и ловко схватился голыми руками за рога.
– Да как же так-то? Как же так? – жалобно вопил себе под нос мужик, не давая голове уйти под воду.
Старики, кое-как поднялись с земли, и придерживая друг друга, стали молча наблюдать за этой схваткой.
– Опять из хлева убежал? Опять, скотина ты такая? – жалостливо причитал мужик, крепко держась за рога. – Бык, Борман, гад такой, все время из закуты убегает! Пока навоз ему я числил, его, паскуды, след простыл! – громко выругался здоровяк, и подозвал к себе одной рукой стариков.
Вдруг из-под воды, будто морская мина, снова показалась та самая голова с испуганными от страха глазами.
– Мууу! – и на всю округу, раздалось сиплое, протяжное мычание.