— Вот, это крылья у тебя! Там за спиной! — запавшие, больные глаза Любки наполнились слезами. Пронизывающий насквозь шквальный ветер, показался ей вдруг теплым и ласковым. Любка крутила лысой головой, подставляя обгоревшее лицо рьяным потокам воздуха.
— Помалкивай там, сисястая, — остановившись, чтобы немного передохнуть, Виталик попытался осторожно положить девушку на землю, но понял, что свитер высоко задрался на животе и сукровица приклеила их к друг другу. Боясь нечаянно причинить боль Любке, Виталик опускался все ниже на траву, пока не накрыл девушку всем телом.
— Я знала, что рано или поздно ты придешь за мной. А почему ты раньше не появлялся, я же так ждала тебя? — зашептала в ухо Любка — У меня у бабки в избе Николай Чудотворец висел — старая такая икона, еще на доске написанная. Это же ты был? А ты поцелуешь меня? — не в своем уме Любка схватила парня за волосы и притянула к своим губам.
— Дура! — отпрянул от нее в Виталик. Кусок склеивающих их обгоревшей кожи оторвался от Любкиного живота.
— Больно! — заплакала девушка.
Виталик стащил с себя куртку и стал укутывать в нее Любку.
— Потерпи немного, скоро дойдем до интерната, — от жалости у него перехватило горло.
— Нет-нет, мне не холодно. Не надо, — сквозь силу улыбнулась Любка, — Я люблю тебя. Ты знаешь, что я люблю тебя?
— Не разговаривай лучше, побереги силы, — Виталик осторожно поднял на руки девушку.
Любка громко стонала, каждый шаг давался с огромным трудом. Виталик плакал, вспоминая обрывки когда-услышанных молитв, обращался к Богу, к покойному дедушке-фронтовику, к вечно пьяной матери умершей от цирроза печени, к маленькой сестренке отравившейся стиральным порошком. Любка все яснее видела хрупкие, неоновые крылья за его спиной. Ветер странно вибрировал в ушных раковинах, создавая красивый, высокий инопланетный звук.
— Ну, вот и пришли, — Виталик остановился и бережно положил девушку на широкую скамью возле детского дома, — Тяжелая же ты баба, сисястая!
Наконец-то он смог разглядеть полностью ее тело, даже обожженное огнем оно не утратило своей женской красоты. Округлые плечи, чуть выпуклый живот, крутые бедра переходящие в длинные и крепкие ноги. Нечаянно Любкина рука соскользнула вниз оголив тяжелую, совсем не девичью грудь. Виталику стало противно от собственного любопытства, но он пододвинулся еще ближе. Пробираясь все дальше сквозь стыд и отвращение он уставился на лысый, обгоревший лобок из под которого петушиным гребнем выпирали половые губы.
— Караул! — завопила техничка и покатилась прочь на толстых, коротеньких ножках, пока не уткнулась головой в живот вышедшего на ее крик завхоза. — Караул, — выдохнула из себя напоследок женщина.
— Скорую что ли теперь вызывать? — спросил ее опешивший мужчина.
Вокруг лежавшей без сознания Любки быстро собирался народ. Сначала люди без стеснения рассматривали ее, обсуждали случившееся, но скоро эта тема им наскучила, люди стали разделяться по интересам и каждая компания галдела уже о своем, совсем не замечая Любкиного присутствия.
— Накинули бы хоть чего-нибудь сверху на девку! Что она у вас голой ****ой светит? — прервал разговор мужчина в белом халате.
Только дождавшись приезда доктора, Виталик оставил Любку и отправился на вечернюю подготовку.
— Герой! — потрепал по плечу Виталика мускулистый сатрап. Любку водрузили на носилки, накрыв белой простыней вместе с головой, будто покойницу.
В уборной Виталик вымыл руки и долго не мог помочиться, хотя до этого казалось, что мочевой пузырь был переполнен. Парни то и дело щелкали ширинками дешевых китайских джинсов, а Виталик все никак не мог решиться сделать это прилюдно. Ему думалось, что его неловкое положение заметно всем и его мужественность закончится ровно в тот момент, когда кто-то из пацанов засмеется над ним. Он снова намылил руки и тщательно вымыл их в третий раз. Потом зашел в кабинку, закрыл на щеколду дверь и только сидя на унитазе, смог расслабиться и выдавить из себя струйку жидкости. Вместо героя Виталик вдруг ощутил себя последним слабаком. От пережитого стресса по щекам текли слезы.
Мария Антоновна сидела на краю стола перекинув ногу на ногу. Она так много произносила слов своим маленьким, влажным ртом с наскакивающими друг на друга кроличьими зубками, что Виталик быстро терял смысл сказанного. Он морщился, щурил глаза, изо всех сил пытаясь сосредоточиться.
Каждый раз Виталику приходилось завоевывать ее внимание снова, хотя его мальчишеские руки прекрасно помнили, как сжимали ее безвольную, мягкую грудь, ее пушистые и светлые волосы, вздернутый нос, тонкие, как у семиклассницы ноги, одной из которых она ударила его в пах. Вот, пожалуй, и все те сокровища, которые доставляли ему столько страданий.
Виталик демонстративно хамил, вставлял невпопад глупые реплики, шутил там, где шутить было не нужно, нагнетая тем самым на себя гнев других пацанов в классе, готовых служить добровольными пажами Марьантонны. Виталика раздражало ее постоянно приподнятое настроение, суетливые движения, желание всем нравиться. Часто ему казалось, что Марьантонна — вампир и никогда не постареет, потому что выпивает из мужиков все соки и именно по этой причине у нее никогда не сходит румянец со щек.
Схватив в отчаянии огрызок грифельного карандаша, Виталик пририсовал член главному герою Лермонтовского "Маскарада", потом передумал, аккуратно вырвал испорченную страницу из учебника и положил в карман брюк. Рука провалилась в большую дыру в прокладке штанов, через нее Виталик залез в трусы и обхватил пальцами пенис. Зажмурившись, он пытаясь снова воспроизвести в памяти сиськи Марьантонны, но вместо этого увидел черное, закопченное лицо Любки, — А ты поцелуешь меня?
"Консервные дети", отрывок из повести.