М.М.КИРИЛЛОВ
МУТАНТЫ
Очерк
Почти всё, что я написал, было о хороших людях. Мне повезло - просто они всегда были рядом со мной. По жизни они и стали моими друзьями (у меня даже книжка вышла с таким названием). Сейчас мне 86 лет, это много, но я не разуверился почти ни в ком из них. Это большое счастье не разувериться ни в себе, ни в других и не стать ни у кого причиной этому.
Уже лет двадцать тому назад я написал в предисловии к своей книге «Перерождение (история болезни)»: «Прежде я был счастливым человеком. Любил свою врачебную профессию и свою семью. И хотя пережил мальчишкой войну, а позже — непростую жизнь военного человека, я был счастлив, как мог быть счастлив обыкновенный человек, у которого было главное — советская РОДИНА. Я годы не считал. Жил, как пел, и дарил эту свою радость любимым, родным, учителям, друзьям и больным, которых лечил. Быть коммунистом было для меня призванием. Таких, как я, было много, хотя, может быть, кто-то, как я теперь понимаю, таким только казался.
Я объездил тогда почти всю страну, видел её трудности и противоречия, о многом задумывался, и, конечно, многое, не устраивало меня, но в целом биение сердца Родины совпадало с ритмом моего собственного сердца, требуя только преданности. Сейчас мы знаем и тех, кому этого не хватило.
Аритмия в жизни страны началась, наверное, уже давно, но я в своей счастливой занятости почувствовал её системность лишь с начала 80-х годов. В обществе и партии появилась какая-то духота, приостановилось движение, словно в родниковой воде появилась примесь отравы. С этого времени и началась эта моя хроника, хроника прозрения. Прозрение происходило постепенно и трудно. Сказывалась инерция советского воспитания.
А ведь из разрозненных наблюдений последних лет, рождавших нарастающую тревогу, складывалась доказательная диагностика перерождения, злокачественного процесса, поразившего страну. Я — врач. И хроника эта — в сущности- дневник истории болезни. Только пациент особый — Родина. Быть коммунистом, когда народ в массе своей живёт хорошо, — несложно, оставаться коммунистом, когда народ бедствует и корчится в рыночных муках, гораздо труднее. Многие за эти годы оставили свое советское прошлое без сожаления, погрязнув в заботе о своеём кармане, о своём ином, кажущемся им, более высоком и выгодном, предназначении, многие отошли, ослабли, потеряли ориентиры. Нас, коммунистов, немного осталось».
Сейчас, в начале 21 века, нас ещё меньше. Поэтому каждый нужнее.
В детстве и юности мне, конечно, встречались недруги, необязательные и нечестные люди, даже подлецы и предатели, но по-настоящему врагами оставались только немецкие фашисты. Двухлетняя эвакуация за Урал во время войны многому научила.
Фашистов победили, и позже я, как раньше, жил, учился и работал среди советских людей и был счастлив. Но пришло время, когда в жизнь моей страны и в мою собственную жизнь вновь пришли враги. Они пришли относительно внезапно, как-то изнутри, против нашей воли, пользуясь политической доверчивостью народа и моей собственной доверчивостью, и вновь потребовалась своеобразная эвакуация, но уже иного порядка – внутрь себя, в практически полуподпольную, рабочую, коммунистическую оппозицию установившейся в стране буржуазной власти. Это были классовые враги, расплодившиеся буржуазные недобитки прошлого.
Пришлось столкнуться с политическим перерождением и предательством людей, утративших связь с народом, вскормившим их. С предателями советской власти.
В 1991–м году. к власти пришёл олигархический капитал, возникший и окрепший за счёт грабежа народного добра. Уже в августе этого года, советские люди пережили контрреволюционный шабаш: «защиту» Белого дома, аресты членов ГКЧП, запрещение компартии и воцарение на троне Ельцина - «мясника России». Жизнь пошатнулась. Пришли враги.
Общая тенденция развала государства и его финиш хорошо просматривались уже тогда. Казалось, что происходит замедленная катастрофа на гонках: беспорядочное движение, неуправляемость, отлетают крылья, колёса, обшивка, вылезают кишки... .
Помню, встретил тогда соседа по дому, бывшего военного лётчика. Спросил его о его настроении. Он остановился и мрачно произнёс: «Где бы достать автомат?». И молча пошёл дальше. Что ещё мог сказать советский лётчик?!
Перерождение коснулось не только конкретных людей, а стало системным и повсеместным. На уровне власти оно достигло степени откровенной мерзости.
Режим Ельцина тут же показал свои волчьи зубы. Власть создала объективные условия неотвратимости побоища. Имению она, предложившая людям встать на колени, — преступник. Советские люди в очередях настоялись, но не на коленях же. Расчёт был точным. Он был нужен тем, кому давно уже снилась частная собственность. Стало ясно: теперь будут строить тюрьмы, чтобы упрятать подальше протест «уголовников» и позволить, наконец, свободно грабить страну.
Лавочники, казаки, жандармы и... интеллигенция, ударившаяся в бизнес, — стали опорой режима. Режимной становилась и армия, подкармливаемая за счёт народа.
Процесс перерождения бывших якобы коммунистов, позже якобы демократов в палачей народа исторически неизбежен. Этот, казавшийся тогда новым в нашей стране, процесс, был обычной эволюцией представителей мелкобуржуазной среды. Почитайте Ленина. Но и протест народа оказался неизбежен. Глумление над людьми труда восстановило в них память о средствах борьбы пролетариата за своё освобождение. Уже в ноябре 1991 года возникла российская коммунистическая рабочая партия (РКРП).
Уже тогда стало ясно, что только подавлением людей режиму не решить своих проблем. Сознание собственной слабости станет во всё большей степени будить в нём инстинкт самосохранения и укреплять жандармскую оболочку.
Единичная мерзость власти вскоре сменилась уже целой серией мерзостей. Это случилось в сентябре 1993 г. и закончилось расстрелом безоружных людей у стен Останкино и расстрелом парламента из танковых орудий. Стреляли враги-«мутанты» (термин драматурга Виктора Розова). Это видел весь мир. Советская власть не сумела тогда себя защитить, хотя угроза была не меньшей, чем в 1941 году. Это были враги. История повторилась: не мы напали, а на нас подло напали, как и тогда, пятьдесят лет назад, в 1941-м!
Для некоторых людей, в том числе и моих знакомых, происходившие тогда изменения казались даже исторически прогрессивными, якобы обязательно ведущими нашу страну к экономическому совершенству, тем более, что в последние годы по разным причинам эффективность социалистической экономики действительно снизилась. Эти люди просто дышали западными капиталистическими ценностями, восторгаясь своим «вождём» на танке и буквально боготворили доморощенных либеральных интеллигентов.
В эти годы многие, прежде всего, интеллигенция, внутренне очень изменились. Им вдруг остро надоело нищенствовать, или каждый из них обнаруживал в себе таланты, неопознанные при советской власти, особенно в области бизнеса, необыкновенные способности наконец-то ставшего «свободным» человека, ещё вчера бывшего обыкновенным «совком» (продуктом советского примитивизма, по их мнению). Они и ходить-то стали как-то иначе, как будто стали парижанами.
Писатель-драматург Виктор Розов в 1994 году, сразу после расстрела Дома Советов, назвал перерожденцев, прежде всего из отечественной интеллигенции, «мутантами». Это понятие оказалось даже точнее, чем современное понятие гибриды. Представляете, государство зверей-мутантов. Это неизбежно, когда страна из социалистической (с общенародной собственностью и властью трудящихся) перерождается в буржуазное государство. Не нужно думать, что при этом прежняя правда просто сменяется другой по законам гибридности. Правда (или истина) конкретна и потому всегда одна.
В газете «Правда» Розов писал: «Кровь, пролитая при расстреле Дома Советов, навеки запятнала пиджаки, фраки и мундиры Ельцина и его подельников. Слёзы матерей, отцов, жён и детей по убитым и покалеченным выступают белой солью на их упитанных лицах».
Как бы это ни было для кого-то обидно, но формирование мутантов имеет и конкретный, личностный, характер. Гибридизация взглядов – это, в конечном счёте, гибридизация души. Люди-мутанты, крупные размером или помельче, размножившись, превратились в планктон, окружающий всё. Это тот же враг, только неспособный убить сразу. Часто это сосед-недруг или сослуживец, лавочник по натуре. У него просто «челюсти» маленькие, не успели вырасти, поэтому он не убивает сразу, а предаёт, засасывает незаметно, создаёт себе подобное, подчиняет и жрёт потихоньку. Понятия «перерождение», «мутация», «гибридность», прежде не встречавшиеся, сейчас стали распространёнными и используются как синонимы.
Немцев-фашистов и собственных фашистов-ельциноидов я видел неоднократно и не только в кино или на трибунах. Вот о них и об их родне - более мелких грызунах-мутантах из «планктона» - я и расскажу в этой повести. У них только размеры разные, а сущность одна.
В начале сентября 1991-го года у нас в Саратове, на Военно-медицинском факультете прошло последнее партийное собрание. В зале сидело человек сорок. Было объявлено о запрещении КПСС и о сдаче партийных документов. Все молчали. Я попросил слова, встал и сказал, что считаю запрещение партии произволом и преступлением, и что отныне я сам себе ЦК партии. Хирург-профессор тихо ответил мне в полной тишине: «Подпольщик!» Думали-то все одинаково, как я ожидал. Но все промолчали. Посидели ещё. Партийные деньги решили передать подшефному детскому дому. И разошлись в непартийное никуда. Мне показалось тогда, что, возможно, я состоял последние годы не в коммунистической, а всего лишь в государственной партии.
В середине сентября в Челябинске прошёл 2-й Конгресс пульмонологов СССР, но назван он был уже не Всесоюзным, а всего лишь национальным, хотя тогда ещё Советский Союз существовал. Мутация, вчера ещё советских, руководителей науки уже началась, и тысяча пульмонологов, приехавших из всех советских республик, была этими руководителями раболепно унижена. Неизвестно, что тяжелее было тогда — кричать от неожиданного унижения или молчать...
Заговор врагов предателей в Беловежской Пуще в конце 1991 года официально завершил ликвидацию Союза Советских Социалистических Республик.
В это время многие люди внутренне очень изменились, особенно так называемые интеллигенты. Рабочий человек, он разве что стал больше пить водку или чаще торчать за домино во дворе, да и то, если работы не было. А интеллигенту вдруг стало тесно от отсутствия выгодной ему инициативы.
И у нас на Саратовском военно-медицинском факультете появились такие «деятели», освобожденные от «совка».
Один из них (старший преподаватель) публично принял православие: проповедовал заповеди Нового Завета, сидя в офицерской столовой, и проклинал марксизм.
Другой, ранее член парткома, неожиданно для всех нас поддержал стражей порядка, разогнавших митинг москвичей на Гагаринской площади. Уволившись из армии, он стал заведывать кафедрой общественных наук здешнего Университета (бывшей кафедрой научного коммунизма) и прославился тем, что из галереи портретов философов тут же убрал портреты Маркса и Ленина. Позже, превратившись то ли в юриста, то ли в экономиста, стал писать книги об экономике в эпоху дефицита. Съездил в США, приобрёл нужный имидж, возглавил одно из московских изданий. Появлялся в передачах по центральному телевидению: давал интервью, консультировал. Презентабельный такой, умничающий очкарик, утративший ненавистные ему признаки совка, уже вполне свободный человек мира. А ведь ещё вчера - продукт советской высшей военно-медицинской школы, сын офицера-фронтовика. Типичный мутант, хотя и не убил никого.
Так получилось, что однажды я случайно встретил его в коридоре вагона поезда «Саратов-Москва», и зашёл к нему в купе. Там был ещё один наш, саратовец. Бывший прапорщик. Разговорились. Зашла речь о трудностях жизни и службы наших выпускников на Дальнем Востоке, о том, сколько пота и крови стоило нашим людям отвоевать его когда-то от японцев, в том числе в Гражданскую войну. Прапорщик служил там раньше, и ему всё это было знакомо. Профессор-философ, отхлёбывая чай, молча поддакивал. Я вспомнил о подвиге Сергея Лазо, дальневосточного комсомольца, сожжённого японцами в паровозной топке живьём за то, что считал Приморье – советским. Философ возбудился вдруг и уверенно сказал, что Дальний Восток и острова – давняя японская территория и что поэтому гибель Лазо вполне закономерна. То, что он был сожжен живьём, его не интересовало. «Это – детали», сказал он.
Мы оторопели. Прапорщик потерял дар речи. Знаток истории продолжал отхлёбывать чай, а я, заявив, что в отличие от него «не полуяпонец!», вышел из купе. Когда вернулся к себе, меня долго трясло. Больше я его не видел. Этот «полуяпонец», в прошлом член парткома, и сейчас, вероятно, крутится в московских издательских кругах. Элита либерального российского общества! По мне так уж лучше пить водку, если есть на что, но оставаться русским человеком.
Закрытие музея В.И.Ленина завершило разгром советской власти. Стрельба по Дому Советов чуть позже завершилась «расстрелом» памяти о вожде мирового пролетариата. Эти события одного порядка. Декоммунизация стала основным требованием буржуазной контрреволюции. Современная бандеровская Украина только повторяет всё это теперь, обнаруживая полное классовое сходство. Те же враги-мутанты.
При моём посещении музея Ленина в последний раз перед его закрытием сотрудник-коммунист рассказала мне о жизни музея, о трудностях, которые он испытывает. Его сотрудники работают бесплатно, живя на пенсию (гардеробщики, уборщицы, экскурсоводы и т.д.), только чтобы музей не был закрыт. Посетителей там всегда было много. Приходили и провокаторы, затевая диспуты, клевеща на большевиков и даже на Ленина.
На одном из этажей сделали выставку последних фотографий Владимира Ильича, где он изображён больным, после нескольких инсультов. Разместили их аккуратно и бережно, но всё равно не следовало бы этого делать. Эти снимки поместил позже в своей книге о Ленине Дмитрий Волкогонов, бывший член ЦК КПСС и начальник главного политического управления Советской армии, выдающийся мутант ещё советского времени, гнусная личность. Сделать это в отношении инсультного больного не решился бы и обыкновенный человек, а этот антиленинец решился. Таким образом, по его мнению, он доказывал нежизнеспособность ленинизма.
Вскоре мэр буржуазной Москвы Лужков закрыл музей. Мутанты-пигмеи (враги) расправились с великим вождём пролетариата, как могли.
То, что произошло в течение тех лет, при всей трагичности случившегося, — была только верхняя часть айсберга, поверхностный слой процессов. Глубже, у дна социальной жизни, — копились колоссальные резервы протеста.
Когда говорят о живой крови, крови, пролитой в схватке рабочих с жандармами, забывают о вымирании населения страны, прежде всего, трудящихся, — процессе более зловещем, чем естественный экстремизм отчаяния и протеста. Об этой медленной смерти народа за счёт неродившихся и преждевременно умерших — власти молчат.
Конец девяностых. Поезд «Москва-Саратов». В купе я вошёл первым. Вскоре в него с огромными тюками втиснулись ещё трое. Тюки, баулы, сумки заполнили всё, даже часть прохода и полки.Мне пришлось вжаться в угол у окна. Первый из вошедших пассажиров, подумал я, видимо, босс, второй – кассир, третий – на подхвате, прихлебатель. Я оказался как бы в первом ряду партера – прямо перед сценой, где началась какая-то пьеса.
Босс распечатал большую бутыль «Пепси» и поставил на стол ещё 5 бутылок пива. Он налил два стакана - себе и кассиру и жадно выпил. Налил ещё. Прихлебатель тоскливо ждал, когда же нальют и ему. Кассир пил мелкими глотками, продолжая считать. Периодически переспрашивал: «Кофточек было 10 или 11 блоков?» «Колготки тот, толстый, отдал за 100 или за 110?» И, выяснив, замолкал. Наконец, дали попить и прихлебателю. Открыли пару бутылок пива. Развернули в замасленной бумаге курицу и, разорвав её на куски, стали жевать их, заедая хлебом и запивая пивом. Чавкали, утирая руками жирные губы и щёки. Осмелел и прихлебатель, взбодрённый пивом, пристроился к курице, совсем уж подвинув меня на полке. Кассир успокоился, ел курицу медленно, выкидывая косточки на стол. Босс смеялся, громко вспоминая какие-то удачные моменты их предприятия.
Кассир насытился, громко отрыгнул, вытянул ноги в грязных потных носках, упёрся в мою полку и склонился на баул. Прихлебатель, уже без помех, доедал куски курицы, обгладывал кости, допивал оставшееся пиво, икал, хихикал. Он осмелел, стал говорить громко, подравниваясь к блаженствующему боссу. Но тот вскоре цыкнул на него, приказав вынести мусор и прибрать стол. Босс полез на верхнюю полку и улёгся там среди тюков. Кассир разместился внизу, посреди баулов. Залез наверх и втиснулся посреди вещей и прихлебатель. К 10 вечера все они уже дрыхли.
А утром шустренько встали, и вновь переругиваясь, взялись на свежую голову пересчитывать товар и свою долю прибыли, договариваясь, как доложить обо всём неведомому Главному боссу. Вытащив в Саратове всё своё барахло, они заполонили им половину перрона.
Картина маслом. Всё – точно по А.Н.Островскому. Те же типы, то же неравенство и зависимость. Это наш «мелкий класс» в распоряжении «среднего класса». Класс выживающих, копящих помаленьку деньгу – опора и надежда Гайдара и таких как он, современных лавочников. Опора идеологов и практиков рыночного счастья. Портрет мутантов-обывателей постсоветского времени.
В 1994-м году политик и штангист Юрий Власов писал: «Свобода домашнего животного всегда ограничивается миской, которую выставляет хозяин. Есть свобода, очень много свободы, но экономическое бесправие превращает её в ничто».
Те же девяностые годы. По «Маяку» было передано: в программу вступительных экзаменов в университетах уже не будут включены произведения Белинского (все), Герцена (все), Писарева (все), Чернышевского (все), Горького («Песнь о Буревестнике», «Слово о Ленине» и др.), Фадеева, Шолохова (в частности, «Поднятая целина»), Маяковского (все), Николая Островскоо (все). Даже Л.Н.Толстого («После бала»). Конечно, не будет известных статей Ленина.
Почем-то не были упомянуты Фонвизин (Митрофанушка – пра-прадедушка новых русских) и Лермонтов (а ведь этот бунтарь очень опасен для нового строя России). Зато включен весь «серебряный век». Чем не цензура? Чем не чёрная сотня с университетскими значками на лацканах? Деятели культуры государства лавочников крадут у народа не только пищу, но и душу. Мутанты. В идеологии нет вакуума (по Ленину), поэтому они спешат.
Какое жалкое время. Рабское. Ни один академик от литературы не защитил Чернышевского. Растлители народа. Думаю, что люди ещё вспомнят сны Веры Павловны из романа «Что делать?», сны передовой российской интеллигенции 19-го века о справедливом и светлом будущем России.
Профессура нашего медицинского университета менялась политически и нравственно прямо на глазах.
Как-то на заседании общества терапевтов профессора всерьёз и безо всякой душевной боли обсуждали перечни лекарств отдельно для бедных и для обеспеченных граждан. Пришлось протестовать. Бедность мы сами, конечно, уничтожить не могли, но нельзя же было воспринимать её как норму.
Один из наших профессоров отказывался прочесть лекцию на семинаре врачам собственной больницы, заявляя, что читать лекции бесплатно - безнравственно. Он не понимал, что ни он сам, ни его лекция не стоят внимания врачей, собравшихся, чтобы его послушать. Количество таких уродов, окончивших советские вузы, заметно возросло.
Ещё один такой урод-профессор на клиническом обходе, сидя у постели, осматривая и ощупывая больного, периодически с кем-то беседовал по мобильнику, обращаясь к собеседнику примерно так: «Нинк! Юльк! Вальк!» Больному, заводскому рабочему, привыкшему за годы советской власти к уважительному отношению врачей, казалось, что профессор советуется с кем-то по его поводу, ему и в голову не приходило, что телефонные звонки профессора не имели к нему никакого отношения.
Таких примеров стало много.
Некоторых из нынешних главных врачей поразило стяжательство. Их не останавливало ничего. Распихивали конкурентов. Про таких продвинутых деятелей говорили словами генерала Лебедя: «Ухватившись за ляжку, дотянутся и до горла!»
1996 год. Комиссия Минздрава России (с моим участием) проверяла Ленинградскую педиатрическую академию. Именно тогда возникла концепция уничтожения педиатрии как самостоятельной клинической и педагогической ветви медицины. Все это вытеснялось концепцией семейного врача, пришедшей с Запада. Ставилась задача закрытия единственного в мире педиатрического учебного заведения с громадной клиникой, созданного более шестидесяти лет тому назад по решению Советской власти, не закрывавшегося даже в годы блокады и выжившего в эвакуации. Была очевидна несостоятельность и беспощадностьэтих этих намерений. К тому же Россия была слишком бедна, чтобы воспринять такую западную модель. От уничтожения Педиатрической Академии проигрывали прежде всегодети рабочего Ленинграда. Этот план комиссией был отвергнут.
Отмирание, как известно, начинается с «пальцев», с тонких технологий, с прекращения мечты». Это происходило и в Саратове. Мне, как проректору медицинского Университета по лечебной работе, приходилось это анализировать. Недофинансирование, сокращение коек и штатов, в том числе в детских клиниках, дороговизна лекарств, их недоступность для десятков тысяч пациентов. Расслоение больных детей происходило не по тяжести течения болезней, а по возможностям родителей в их лечении. Это и была элитаризация медицины. Бесплатная помощь при ряде заболеваний становилась не обеспеченной. Всё это было откровенным обвинением режиму.
Пришёл черед следующему преступлению буржуазной власти — чеченскому побоищу, стоившему тысяч жизней. Но Чечня — это не Белый дом, который за 3 часа можно сжечь вместе с людьми, Чечня — это и не совсем Россия, а если Россия, то какая? Имперская, царская? cоветская, социалистическая? Или ельцинская, мафиозная? Не зря в газетах промелькнуло тогда: «Бей Чечню, чтобы Россия боялась!»
Безработица сотен тысяч чеченцев, особенно среди молодёжи, давление клановости и ваххабизма, финансовая поддержка исламистов из-за рубежа – всё это составляло объективную основу тлеющего сопротивления значительной части населения Северного Кавказа.
Помощь России в восстановлении мира в Чечне будет долгой, последовательной и дружественной: северный Кавказ – часть России.
В 90-е годы и ранее российско-еврейский народ как песок ветром сдуло в Израиль. Беженцы становились иноземцами. Причин этому было много, в том числе, бытовой антисемитизм, приобретавший иногда характер индивидуального холокоста. Это необязательно было проявлением предательства, чаще люди искали для себя лучшей доли, чем та, что их ожидала в стране мутантов.
Конец девяностых. Оскал власти. Зомбирование бесполезности сопротивленния людей. Чем хуже живут и вымирают люди, тем лучше: стимулируется биологический закон — формирование нового человека-волка.
Хороших людей из простых и теперь не убавилось, друзей, правда, поменьше стало. Повзыскательней стал, наверное, да и умерли многие из них. Я и прежде некоторых недолюбливал, некоторых избегал, очень редко ненавидел. Чувство это было утомительным. Теперь же, когда романтизма поубавилось, я полон неприязни ко многим: к молодым бездельникам и студентам, разъезжающим на собственных незаработанных автомашинах, к торговцам, к «комкам», к валютчикам, бездарям, к хамам, к неожиданным реваншистам, к перевёртышам, «к мещанам во дворянстве», а особенно — к тем, кто в упор не видит страданий простого человека.
Зрение ухудшилось, а стал зорче. Неприязненность стала настолько широка, что лишала ежедневной радости, обкрадывала, убивала. На смену вымиранию и вырождению людей приходило их одичание.
31-го декабря 1999 г. Ельцин «неожиданно» ушёл,
оставив свой пост мало кому известному Путину, выходцу из ФСБ. Новый общенациональный лидер? Из советских? «Общенациональный» лидер в стране очень богатых и очень бедных?!
Коррупция – мелкая, средняя, крупная – пожирает и современную Россию. Для бедных людей экономические перемены не кажутся заметными просто потому, что им уже не может быть хуже. Страсти бушуют и в крупном бизнесе. Саратов и не хуже, и не лучше. Частных клиник с дорогущими услугами и частных аптек стало больше, чем улиц в городе. Даже на муниципальных больницах наживаются.
В 2009-м году произошла неожиданная смена администрации в нашей больнице, где под руководством нашей кафедры 40 лет работала крупная терапевтическая клиника города Саратова. Попросту произошел рейдерский захват, типичный для деятелей из государственной буржуазной партии Единая Россия. Был назначен новый главный врач. Тут же были уволены или ушли сами 80% сотрудников.
В 2010-м году был расформирован и Саратовский Военно-медицинский институт (а значит, и наша кафедра терапии и пульмонологическая школа, известная в СССР (в России). Мы, ещё живые, профессионально умерли. Современная власть оказалась беспощадной к научным и клиническим школам. Больница наша и сейчас существует, но это уже другая больница, задавленная нормами и выгодами обязательного медицинского страхования.
Пенсионеры ушли на пенсию, молодёжь выживает кто где. Многие мои сослуживцы по институту живут за счёт прежних достижений и завоёванной ими ранее пенсии, попросту доживают. Таких – большинство. Они – вне активной борьбы не только за страну, но и за себя. К сожалению, такова судьба большинства бывших советских людей.
Для меня же важно и после 80-ти лет чувствовать себя бойцом, а не обыкновенным потребителем ранее заработанного хлеба.
Пролетарии всего мира по-прежнему тянутся к Мавзолею Вождя, как к доказательству именно этой реальной правды человечества. И здесь никаким сравнением с мумиями в Новом Афоне не обойдёшься. Когда говорят «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить», имеют в виду именно ленинизм, как идеологию миллионов людей всего мира. Ленинизм как учение о борьбе пролетариата за своё освобождение никогда не станет мумией, даже если это и придёт в голову некоторым современным, особо продвинутым прихожанам. Это их личное дело. Даже если некоторые из них позволяют себе безнаказанно и бессовестно играть в хоккей у порога Мавзолея Ленина, святого места для миллионов коммунистов мира. Интересно, а возле святых мощей в Новом Афоне тоже принято играть в хоккей? Не кажется ли вам, что околомавзолейные хоккеисты - мутанты?
Некоторые из давних моих сверстников, вышедших в своё время из КПСС, сейчас рассуждают по поводу необязательности постоянства в своих убеждениях, считая нормальным последовательные перемены в своих взглядах. У многих из них и недавние слёзы по Сталину высохли. Таких членов партии было много в начале 90-х. Перспективы не стало, организация распалась, выгода исчезла, кумиры потускнели, а купюры поднялись в цене. Иногда это даже не вина их, а беда.
«Бог – с бескорыстными людьми, с теми, кто не изменяет своим убеждениям, не изменяет своей Родине и самому себе», писал я в одном из своих ранних очерков. Но, по мнению перевёртышей, прежние представления о консерватизме преданности безнадёжно устарело. Тем более в наше гибридное время – время мимикрии мутантов и лживой идеи «общенационального единства» современной, якобы бесклассовой, буржуазной России.
Изменилась ситуация, изменились и убеждения. Ситуацию изменить сложно всегда, а убеждения – проще, конечно. И ничего особенного не происходит. Можно ведь прожить вообще без всяких убеждений. Видимо, думая так, этим людям легче оправдываться перед самими собой. Некоторым из них даже крупно повезло. Правда, нет-нет, да и у них мелькнёт мысль об их недавней мутации, и тогда стройная конструкция их личного успешного и выгодного благополучия на фоне всенародного бедствия рушится. В такие минуты им, возможно, даже хочется закричать, как в том фильме: «Не виноватая я, он сам пришёл!». Но уже поздно. История (по Марксу) обратного хода не имеет.
Классические мутанты – родом из племени «купи-продай» - банкиры, чиновники и лавочники. Если не сегодня, то завтра обязательно продадут Их сущность – жажда наживы и власти. Чтобы их уничтожить, нужно изъять их богатства и средства обогащения и вернуть награбленное народу. А что бы предложили Вы?
Некоторые персонажи этого очерка уже ранее упоминались в моих рассказах. Это не беда, тем более, что проблема остаётся. Представленная здесь хронология отечественного мутанства просто уточняет последовательность и размеры этого социально-классового явления.
А среди рабочего класса мутантов не было и не может быть. К примеру, можно ли представить себе мутанта-тракториста, станочника или железнодорожного машиниста? Это же, по Н.Г.Чернышевскому, «сапоги в смятку»! Ведь выше чести, чем быть верным делу рабочего класса, для них ничего нет. Конечно, идеализировать любого рабочего человека не нужно. Стибрить по случаю бесхозное бревно и разжиться на бутылку - нехорошо, конечно, даже в безработицу, но это ведь ещё не мутация души и не способ к существованию! Я имею в виду, как это раньше называлось, сознательных рабочих. А их и в нынешней замороженной России миллионы. А Вы встречали рабочего человека-мутанта?
Г.Саратов, февраль 2019 г.