Картошка под снегом

Декоратор2
Недельная оттепель, расторопно слизнувшая сугробы, неожиданно капитулировала перед десантом запоздалых холодов. Многочисленные лужи, объединенные сетью веселых ручейков, за ночь промерзли до тротуара. На одну из них неловко ступила Татьяна, мгновенно утратив устойчивость. Выполнив каскад нелепых телодвижений, женщина рухнула наземь. Последнее, что она услышала, был отчетливый хруст сломанных костей и глухой удар отлетевшей сумки.

Очнулась Татьяна от прострельной боли, когда экипаж скорой помощи укладывал ее на каталку. Дальнейшие события напоминали покадровую прокрутку странного фильма с плохой озвучкой. Зыбкое сознание выхватывало белизну стен, шуршание каталки по бесконечному коридору, слепящий светильник под потолком и изрезанное морщинами мужское лицо. Чуть позже, калейдоскоп ощущений сформировался в пылающий шар, который норовил навалиться на Татьяну. Страх быть сожженной заживо, заставлял женщину бежать. От тщетной беготни перехватывало дыхание, и подгибались ноги. Не успев испепелить бегунью, шар неожиданно лопнул. Разлетевшиеся в разные стороны раскаленные лохмотья сферы, настигли Татьяну и обожгли  тело.

Пробудившись от страшного видения, Татьяна ощутила боль. Она отличалась от ранее испытанных родовых и радикулитных пыток. Эта боль была особой, штопорной породы. Она вгрызалась в кости, и рвала их в клочья. Сквозь слезы, Татьяна увидела морщинистого мужчину из липкого сна, показавшегося знакомым. Руки чужака аккуратно промокали салфеткой соленую влагу на щеках, а голос с хрипотцой рассказывал о сложном переломе левой руки и удачно проведенной операции.

Через пару дней, в палате объявился сорокалетний сын Татьяны, вернувшийся из командировки. Перепуганное великовозрастное дитя, с состраданием всматривалось в бледное материнское лицо, пытаясь утешить и подбодрить. Сыновья речь, сумбурная от пережитого страха, успокаивала материнское сердце и уменьшала грызущую боль.  Возможность переложить свою беду на ответственные мужские плечи, вселяла в Татьяне уверенность в добрый исход лечения и исключала одинокую борьбу с временной ущербностью.

Испытать изощренность своей убогости довелось Татьяне после отъезда сына в очередную командировку. Не представляла ранее женщина, как сложно отварить очищенную картошку однорукой поварихе. После неудачных попыток снять кожицу с корнеплода, пришлось пренебречь эстетикой и бросить в кастрюлю клубни в мундире. Зажечь конфорку газовой плиты также оказалось непросто. Спичка, зажатая в пальцах здоровой руки, успевала догореть, пока открывался вентиль. Приловчившись, вспотевшей от напряжения Татьяне, удалось совместить оба незамысловатых действа, освоить премудрость розжига и приготовить немудреный обед. 

- « -

Первый же кусочек выстраданного блюда выявил перебор неестественной сладости. Вкус подмороженной картошки разом притупил жгучую боль в руке и вернул в молодость. В ту звонкую пору, когда молодой практикант из местной больницы трепетно навеял Татьяне мечты о вечной любви и верности. Череду их пылких встреч нарушил телефонный звонок матери. Она сообщала о переломе руки и просила помощи в уборке овощей. Обещанию Татьяны не суждено было исполниться. Пылкое свидание влюбленных растянулось на все выходные, а утром в понедельник, молодая пара была поражена обильным снегом, укутавшим землю.

Только через неделю Татьяна приехала в родное село, но не застала мать дома. Спасая урожай, бедная женщина пыталась выкопать картошку, да здесь, в огороде и рухнула, потеряв сознание от перенапряга и боли. Участливая соседка вызвала скорую помощь и отправила мать в больницу.

Без попрека и обиды, успокаивала мать рыдающую Татьяну:

- Подмороженная синеглазка слаба для хранения… Ты не мучайся, дочка, не копай ее… Разве это картошка, когда с ней, заместо сахара, чай пить можно… Обо мне не кручинься. Хватит, нажилась на этом свете…-

Линчуя себя за бессердечие, Татьяна принялась за копку. Работала истово, не позволяя себе передышки в добровольной епитимье. Глумливый снег растаял, добавив клейкости раскисшей земле. Не обращая внимания на руки, одеревеневшие от холода, Татьяна отмывала клубни прудовой водой от налипшей глины, протирала их насухо и заносила в дом. Через пару дней картофельный урожай высился на кухонном полу фиолетовой горкой, окруженной ядреной морковью, удлиненными свекольными плодами и россыпью капусты, частично лопнувшей от наливной зрелости. 

Сварив на обед любимую мамину синеглазку, Татьяна поразилась картофельной звездочности. Ее рассыпчатое нутро аппетитно искрилось снежной россыпью, обнимая осиротевшую Татьяну теплым духом маминой опеки. Правда, сладковатый привкус картошки озадачил женское нутро, вызвав приступ непривычной тошноты. 

Через неделю матери не стало. Пропал и ухажер, суливший вечную любовь. От него, ухажера, остался светлый след. Не убила Татьяна зародившуюся жизнь, сберегла на радость себе. Сын, кудрявый и статный в отца, стал единственным счастьем одинокой стареющей женщины.

- « -

И вот сейчас, машинально пережевывая подмороженную картошку, Татьяна невольно осознала схожесть судеб, своей и материнской. Как под копирку  повторились и безмужняя жизнь обеих, и вечные подработки, и вынужденная экономия на себе, и перелом руки под старость. Запоздалая исповедь заполнила душу жгучим стыдом.

Получив образование, оплаченное матерью, улетела новоиспеченная экономистка в город, где начались азартные поиски своей счастливой доли. Редкие материнские просьбы о помощи, зачастую вызывали у Татьяны досаду, а минутное желание оказать поддержку, терялось на задворках дочерней памяти. В редкие посещения родительского дома, Татьяна тяготилась короткими встречами, не замечая материнской радости от свиданий с успешной горожанкой. Деревенская жизнь угнетала бесхитростной монотонностью будней, на фоне которых дряхлела мать. Неудержимо желалось праздника, где нет места скупости и старческому нытью. Городская жизнь притягивала ожиданием чуда и сулила благополучие, которого так и не было получено с рождением сына в безбрачии.

Бедной матери, недолюбленной, недоласканной, похороненной в гипсе, не довелось увидеть внука, приземлившего Татьяну в суровую обыденность. Нечаянная исповедь перед собой обнажила всю жестокость юношеского эгоизма и запоздалое раскаяние перед ушедшей матерью. Обращаясь к небесам, Татьяна творила свою собственную молитву:

- Господи! Прости мою душу грешную за причиненные страдания маме моей! Не дай, Господи, всем матерям, живущим на земле, испытать бессердечие и равнодушие от  детей своих!

Метнулась зрелая молитва ввысь, озарила темную бесконечность вспышкой покаяния и вернулась в женскую душу обезболиванием, смирением к выпавшему испытанию и очищением святой благодатью.

Татьяна глянула на портрет матери, где цветущие яблоневые ветви обнимали родное лицо белой кипенью. Всепрощающие, любящие глаза благословляли дочь на выздоровление и счастье.

- « -
 
Воспоминания еще язвили душу, когда раздался скрежет ключа, топот двух пар ног и веселый голос командировочного:

- Мам, а чего ты меня в больнице с отцом не познакомила? –

Рядом с улыбающимся сыном стоял знакомый хирург из травмы. При виде Татьяны, глубокие морщины бывшего практиканта увлажнились слезой, подсолившей досадную картофельную сладость.