3
Грохнуло! Взорвалось! Огненные сполохи пробежали по изумрудному океану. И всё вокруг – солнце, холмы – лишь бумажный лист, - пламя прожгло его насквозь, - и цветная картинка – темнея, обугливаясь, свёртываясь в обсыпающиеся пеплом трубочки, пропала, исчезла…
Владимир Пахомов стоял на сцене циклопического амфитеатра. Гигантские лестницы-ярусы вздыбились в небо! Сонмы людей клокочущими потоками двигались по ним, сталкиваясь, сбивая друг друга; то там, то сям бело-красными вспышками отворялись двери, возникали целые залы, стадионы, переплетённые лабиринты комнат… Люди сидели за компьютерами, за ресторанными столиками, играли в карты, слушали музыку; ели, пили, женились, выходили замуж, покупали, продавали… Вот вломился, загомонил, запел разноголосый восточный рынок – развалы ярко-оранжевых цитрусов, гранатов, персиков, дынь… Торговцы хриплыми гортанными возгласами зазывали покупателей, и внезапно смуглый бородач в белоснежном тюрбане пристально посмотрел из толпы глубоко посаженными тёмными глазами… Сознание не успевало фиксировать и следить за калейдоскопической сменой планов… Люди, люди, лица – белые, чёрные, искажённые гримасами боли и страха, смеющиеся, плачущие… Чертежи, схемы, тоннели, капища гигантских цехов – обрезки горячего металла, станки, конвейеры, провода; белые халаты, чёрные робы… Дым, рёв, гул, вой! Вспухли, лопнули пузыри взрывов, по песку покатилось окровавленное тело с оторванной до локтя рукой, с пронзительным свистом вспороли пространство серебристые гарпии самолётов; чадили, горели леса, небоскрёбы из сверкающего стекла и бетона стонали, рушились в чёрно-рыжих клубах пыли и дыма… Прочь, прочь видение!
И всё ухнулось вниз – люди, залы, машины, города, разлетевшаяся вдребезги янтарная дыня!.. вниз, вниз, превращаясь в чудовищную спираль, в сжимающуюся звёздную пружину - пружина распрямилась с оглушительным звоном! Ладони великаньи, крылья светящихся жёлто-багровых облаков нависли над миром…
Пахомов застонал, зажмурился…
Тишина!.. Владимир не сразу понял от неожиданности, что находится в большом высоком зале, залитым ярким светом. Свет был не просто ярким, свет был ослепительным. Тысячами ватт бил он из десятков ламп в огромной хрустальной люстре, из золотых светильников по всему четырёхугольнику стен, отражался от мраморного пола, от массивных мраморных колонн, от сводчатого куполообразного потолка…
- Владимир, ну наконец-то! - разнеслось по залу.
К нему стремительной лёгкой походкой шёл подтянутый, в великолепном сером костюме, человек, лет пятидесяти-пятидесяти пяти. Обнял Пахомова, овеяв запахом хорошего одеколона, крепко пожал руку. Цепкие серые глаза за стёклами дорогих очков, блестящая лысина, окаймлённая аккуратно подстриженными седыми волосами, резкие морщины вокруг рта, с опущенными кончиками тонких губ. Накрахмаленный ворот рубашки, алмазная булавка в галстуке, золотые запонки, золотой перстень на руке.
- Я очень рад вас видеть, Володя, - сказал незнакомец тихо, просто и очень доброжелательно. – Вижу, вы устали. – Отвесив лёгкий поклон. – Шахматный мастер Оберон. А про вас всё знаю. Пойдёмте.
Он взял Пахомова за локоть и повёл в дальнюю сторону зала.
- Вообще-то меня должен был вам представить мой помощник, ученик – Ниблодд, - всё таким же мягким, располагающим к себе тоном продолжал Оберон и, упреждая вопрос Владимира, - но он, видимо, решил сначала проводить ваших друзей в гостевой домик, вы к ним вернётесь, даже не беспокойтесь по этому поводу.
Витраж из мозаичного стекла – синие, красные, зелёные ромбики. Изящный резной стол и два стула, кажется, из слоновой кости, с золотой инкрустацией. На столе – шахматная доска с расставленными в исходном положении фигурами.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - сказал Оберон.
С минуту они молча сидели друг напротив друга.
- Знаю вашу историю с коингами, - вздохнул мастер. – Всё это, конечно, неприятно… Но я обещаю вам, Володя, что вас я коингам никогда не отдам. Сейчас мы с вами сыграем партию, вам обязательно надо сыграть: вы слишком переутомлены, перегружены впечатлениями, - сорвёте ещё психику. А шахматы помогут вернуть вас в обычное состояние. Если выиграете – я лично доставлю вас домой, в изначальный промежуток времени…
«А если проиграю?» - хотел спросить Пахомов, но не успел. Оберон резко развернулся по направлению к входу:
- Давно вас дожидаемся, - произнёс он холодно и громко.
К столику приближался атлетического телосложения детинушка, на вскид лет тридцати, черный фрак, бабочка, непроницаемые чёрные очки. В руках он держал поднос с графином и двумя стаканами.
- Ты хоть прилично устроил наших гостей?
- Очень довольны, - стёртым невыразительным голосом ответил вошедший, опуская поднос на край стола. Владимиру показалось, что он уже видел этого человека.
- Я повторяю в последний раз, - чеканя каждое слово, проговорил Оберон, лицо его сделалось желчным и неприятным, - когда я сажусь играть, графин с водой должен находиться уже на столе!
Детинушка улыбнулся, с застывшей улыбкой отвернул крышку запотевшего графина, наполнил до краёв пузатые ребристые стаканчики - они исчезали, потом появлялись, как у фокусника, в его широких ладонях с толстыми короткими пальцами. Поклонился. Неторопливо, чуть вразвалочку пошёл прочь.
- А очки свои, когда общаешься с гостями, надо снимать! – гневно бросил ему вслед мастер.
Залпом выпил стакан и уже прежним спокойным тоном:
- Ниблодд способный ученик. Кандидат наук. Он не совсем тот, за кого себя выдаёт. Пейте, Владимир. Очень вкусная родниковая вода.
Пахомов взял почти ледяной стакан, поднёс к губам и тут же поставил обратно.
- А что будет, если я проиграю?
- Ничего страшного, - ответил шахматный мастер, поправляя фигуры. В отличие от своего ученика, пальцы у него были длинными, подвижными, как у пианиста. На указательном правой руки сверкал перстень с большим необычным чёрным камнем. – Проиграете, сыграем ещё раз. Потом ещё. Время у нас есть.
«Ну а если проиграешь, останешься в этом мире надолго», - предупреждение Онетиса прозвучало как наяву. Владимир сразу вспомнил корабль коингов, знакомую шахматную позицию, человека в чёрных очках – Ниблодд!..
- Это ваши задачи я видел в журнале, там, вечером?..
- Мои, - Оберон просиял непривычной для своего немолодого возраста красивой белозубой улыбкой. – Я же путешественник, слоняюсь от скуки… По горам, по долам… Ходите, Володя. Ваши фигуры белые, вот и ходите. – И уже настойчивей, с железными нотками: - Это мир игры, нельзя не играть.
Сосредотачиваясь, Пахомов выждал с минуту. Привычно пробежался пальцами по тонким, вырезанным из дерева фигурам – он почти физически ощутил сокрытую в них колоссальную таинственную энергию, - как всё было знакомо ему! И двинул королевскую пешку на два поля вперёд. Оберон мгновенно ответил с7 – с5… Дебют сицилианки они разыграли очень быстро… И тут Владимир узнал позицию.
- Мы играем вариант дракона?
- Вас это удивляет?
Перед Пахомовым сидел другой человек, тот же самый, но другой – беспощадный, страшный. Кто прячется за этим элегантным безукоризненно пошитом костюмом, за этим интеллигентным, вполне привлекательным обликом убелённого сединами шахматного маэстро? Пахомов склонился над доской – глаза его соперника горели, как у волка.
- Мне рассказывал один известный шахматист, гроссмейстер, - проронил Оберон низко и хрипло, даже голос его изменился! – как во время одной из партий, он вдруг увидел, что перед ним сидит не молодой юноша, с которым он, собственно, и играл, а глубокий старик. После этого соперник его грубо зевнул и проиграл.
Оберон сделал паузу.
- Смотри не ошибись.
- Не ошибусь, - глухо ответил Пахомов.