1
«Его любил я и качал
Я утешал его в печали,
Он был весь белый и урчал,
Когда его на спинку клали…
Читался в бусинках испуг
И лёгкое недоуменье,
Как если б он очнулся вдруг
В чужом, неведом селеньи…»
Прескверно начался день для Владимира Пахомова. Когда утром он приехал на работу - шестую подстанцию «Скорой помощи», где он числился врачом-реаниматологом, оказалось, что в маршрутке у него порезали пакет. И хоть вытащить ничего не успели, а чего тащить – женины бутерброды с колбасой? - всё равно на душе заскребли кошки. Тем более Пахомов считал себя дядькой бывалым, эдаким тёртым калачом – нас на мякине не проведёшь, и вот…
«Сволочи, - подумал он, - зенки не успели продрать, а уже сумки режут».
Вторым милым пустячком стало известие, что оба фельдшера в его бригаде вчерашние выпускники медучилища, а значит делать, ровным счётом, ничегошеньки не умеют. Ну, а в-третьих, премию по розданным корешкам ему начислили всего двести рублей. Даже пьянице Редькину – триста. Зато, по слухам, у главврача, дурака и хама, который за всю свою жизнь, наверное, ещё никому и ничего полезного не сделал, сия поощрительная сумма каторжного его начальственного труда была оценена в кругленькие сто тысяч.
«Сволочи», - обругался про себя Пахомов и выбросил порезанный пакет.
Вызовы с утра пошли муторные. Всё бабки да дедки, требующие вылечить их от всех болезней. А ближе к обеду по рации дали общественное место… Мужик давно умер. Но вокруг столпился сочувствующий народ и, чтобы исключить частые в подобных случаях эксцессы, Пахомов сунул под нос умершему баллон с кислородом. Одного фельдшера заставил колоть в вену какую-то хренотень, а со вторым принялся делать покойнику искусственное дыхание. Сейчас следовало бы шарахнуть мужика током – неотразимое впечатление на зевак, но дифибриллятор, как назло, сломался. Пришлось вызывать на себя вторую бригаду. Приехавшая молоденькая врачиха перво-наперво изумлённо спросила:
- Владимир Андреич, а зачем вы кислородный баллон ему на голову положили?
- Тише! – зашипел на неё Пахомов, - Они нам Суд Линча устроят. Им же не объяснишь, что ему давно на кладбище пора.
К скончавшемуся подсоединили проводки и дважды врубили импульс в 360 джоулей. Мертвец дважды эффектно подпрыгнул под оханье окружающих…
- Бесполезно, - произнёс печально Пахомов, - он – умер.
- Уби-ийцы-ы! – вдруг истошно закричала пёстро одетая, с ярко-алыми губами на бледном перекошенном лице, женщина, вероятно, супруга умершего, стоявшая оцепенело в первом ряду, и бросилась на Владимира с кулаками.
Но её тут же оттащили:
- Ну-ка помолчи! Ты видела, как они старались? Значит, и вправду нельзя ничего сделать!..
Вот эта вся идиотская история вовсе испортила Пахомову настроение, хотя за долгие годы работы на «Скорой» он чего только не повидал.
«А чем мы, собственно, занимались? Глумились над трупом».
Однако последним, что его доконало, явилось происшествие вообщем-то достаточно рядовое. Возле третьего отделения милиции, оно рядом с подстанцией – вон, за углом, где газетный киоск; кто-то из особо внимательных и усердных граждан обнаружил подозрительную авоську: как пить дать взрывное устройство!.. Когда их видавший виды уазик подкатил к месту несостоявшегося теракта, тут дежурила уже и милиция, и медицина катастроф, и бригада «Скорой» - Надька Стрижёва, с их же филиала. Пахомов обрадовался, увидев её. Надька была баба хорошая, и врач первоклассный, и товарищ, что редкость особенно среди женщин, ну настоящий, надёжный товарищ, - и совет у него можно спросить, и в жилетку о своих горестях поплакаться… Правда на сей раз у Надьки самой был вид чуть не плачь.
- Как ты думаешь, они его потом выбросят? – спросила она, даже не ответив на приветствие.
- Кого? – не понял Пахомов.
- Его.
Пахомов проследил за её жестом. В цветастой авоське, прислоненной к стене, торчала белая пушистая голова – плюшевый мишка с сияющими глазками, розовым носом в форме сердечка, с клетчатым пурпурным бантом на шее, протягивал к ним ручонки, словно просил о помощи… Видимо, по мнению поднявших переполох бдительных граждан это и была адская машина, подброшенная к отделению милиции неизвестными пока террористами.
- Конечно выбросят.
Стрижёва неожиданно рванулась к милиционерам:
- Отдайте, пожалуйста, мишку, ведь он вам не нужен.
Мужчины засмеялись, а девушка, лейтенант, строгая и красивая, записывающая что-то в папку, возмутилась:
- Как это отдайте? Нам нужно составить акт. Это вещдок.
- Ну вы всё равно его потом выкинете.
- Не выкинем, он будет лежать у нас на складе, - упрямо заявила девушка, - не мешайте, пожалуйста.
Стрижёва, поникнув, отошла от милиционеров:
- Не отдали.
В голосе её прозвучало такое горе, что у Пахомова стиснуло сердце. Он сразу вспомнил сплетни: эта ещё не старая, привлекательная 45-летняя женщина, живёт очень скромно и одиноко. Муж её давно бросил, нашёл молоденькую – это нынче модно. Сын – внешне вполне приличный человек, кандидат наук, доцент в каком-то институте, на самом деле редкая сволочь, занятая исключительно развлечениями… А ещё она коллекционировала плюшевых мишек, коих насобирала, по рассказам, целую комнату. Первым стремлением Владимира было тоже подойти к блюстителям порядка и тоже попросить отдать игрушку. Но он почему-то сдержался. И не подошёл.
Вот это, как уже говорилось, в принципе, ничем не примечательное событие окончательно выбило его из колеи. Он ездил, а из головы не выходили полные отчаяния глаза женщины и плюшевый мишка, тянущий ручонки из авоськи.
«Дура! – разозлился наконец Пахомов на Надьку и на себя. – Всю квартиру уже куклами завалила, каждое день рождения ей на плюшистиков этих скидываемся… Ну не дай один раз денег своему бездельнику, пусть на свои дамочку в ресторан ведёт. Сходи в магазин, купи себе такого же, а не попрошайничай у ментов!...»
Вечером у их старого драндулета опять забарахлил двигатель. Шофёр, Серёжка Дундыкин, нормальный вообще-то парень, матерясь, мол, если машин новых не дадут, бригады пешком на вызовы будут ходить, вылез из кабины. Сзади балагурили фельдшера. Сегодняшняя обеденная клоунада веселила их до сих пор.
- А мужик-то у нас, - гоготал один по сотовому, - офигел и умер…»
«Дегенераты», – вынес окончательный вердикт Пахомов, жуя бутерброд с колбасой. Потянул глянцевый журнал, выглядывающий лакированным краешком из-под сиденья водителя… Издание оказалось, как говорится, для мужчин. Поморщившись, он всё же досмотрел до конца фотосессии полуголых и голых девиц и на последнем развороте наткнулся неожиданно на статью про НЛО и раздельчик с шахматными задачами под редакций некоего мастера Оберона. «Каких фамилий только нет», – усмехнулся врач. Надо сказать, что Пахомов в молодости серьёзно занимался шахматами, дошёл до кандидата в мастера, а поэтому тут же принялся отгадывать обероновские ребусы. Задачки были несложными, но Владимир никак не мог сосредоточиться. Плюнув, раздражённо начал читать статью. Какой-то уфолог, даже имя запоминать не желаю, писал, что на Земле участились случаи похищения людей инопланетянами… Снова перескочил на шахматные шарады, опять на статью и, наконец, с досадой швырнул журнал на сиденье.
«А что, взять вот так и улететь! – мелькнуло у него в голове. – Жена и не заметит в своём чёртовом «В контакте», что муж пропал. Дочка в Америке давно, уже и не звонит».
Он в очередной раз вспомнил Надьку Стрижёву и плюшевого мишку.
«Улететь к чертям собачьим! Из этого города, из этой страны, из этого проклятого мира!... Только б предложили. Взять и улететь!»
Пахомов в сердцах толкнул дверцу… Тёмное небо, пыльная листва тополя в тусклом свете фонарей, пустырь – битое стекло, пластик…
Господи, какая тоска!..
И тут впереди на дороге Пахомов увидел худощавого молодого человека, лет 25-30, светловолосого, в джинсовом костюме. Заложив руки за спину, незнакомец внимательно наблюдал за бригадой. Врач застонал- зарычал про себя. Щёлкнул пальцем по капоту, под которым возился Дундыкин.
- Ты долго ещё? А то вон выпучился… Сейчас позвонит, стуканёт - «Скорая» вон простаивает, вместо того, чтоб больных обслуживать.
- Успеете, - буркнул шофёр.
Пахомов полез обратно в кабину, но что-то буквально заставило его посмотреть вверх… Над тополями! Гляди, гляди! Над тополями, над дорогой, над грязным пустырём - плыл сверкающий серебристый эллипс!.. Где-то дико залаяла собака.
«За мной, за мной!» - горячечно пронеслось, обожгло, оглушило!
- Они за мной! – заорал Пахомов и неожиданно для себя сорвался, побежал за улетающим небесным кораблём, под ногой треснула пластиковая бутылка, подошва скользнула… В этот момент всё вспыхнуло ослепительно! Владимир запомнил: искажённое от страха лицо Дундыкина, выглядывающего из-под капота, крики фельдшеров: «Владимир Андреич, наркотики сдайте!» Боль в колене, на которое он упал. Залепленные серебристым светом листья тополя. И небо, небо, тёмное небо, тёмное… Без звёзд.