Рассказ "На реке" опубликован в книге Ильи Васильевича Маслова
"Друзья", изданной Хакасским книжным издательством "АБАКАН" в 1959 году.
*****
НА РЕКЕ
Сережа Кусков, ученик шестого класса, высокий, белокурый, с большими оттопыренными ушами, какие бывают только у шалунов, — взял в добротном оранжевом переплете томик Майн Рида и отправился на берег Иртыша.
«Какая красота, что наступили каникулы, размышлял он, — в школу теперь не ходить, уроки учить не надо. Сам себе хозяин».
Вот захочет он — искупается в реке, полежит, блаженствуя, на горячем песке, почитает «Всадника без головы» (какой уж раз!), пожелает — переплывет в лодке на левый берег реки, где темнел высокий густой лес. Ах, какая досада — лодки нет, еще вчера старший брат уехал на рыбную ловлю и обещался вернуться только завтра. Но не беда, может, знакомые ребята подвернутся, и он с ними переедет. В конце концов, он может взять на водной станции лодку и кататься целый час.
Правда, таким, как он, лодки еще не дают, а тем более одному, без взрослого, но у него там знакомый сторож, Никитыч, их сосед, он уважает Сережку и всегда уступит в просьбе. Никитыч знает - Сережка самостоятельный человек, сам может управлять лодкой. А также Никитыч знает, что Сережка прекрасный пловец, если какой случай, он никогда не утонет, выплывет.
Только вчера Сережка выспорил у Витьки Кузнецова перочинный нож с двумя лезвиями, как бритва, отверткой, вскрывателем консервов и штопором. Вот он, в кармане лежит. А спор был пустяковый для Сережки: на лодке выехали они на середину Иртыша, в самом широком месте, откуда до берега было метров двести, Сережка разделся, прыгнул в воду и поплыл, а Витька за ним в лодке, — вот и всё. Но ни мать, ни отец про это не знают. А то бы досталось ему на орехи.
Еще за квартал с реки в лицо пахнуло прохладой и свежестью. Вот и сам Иртыш, спокойный, тихий, с матово-зеркальной поверхностью. Сережа остановился на набережной. Река в этом месте походила на гигантский серп, выгнутый к востоку. Город стоял на правом берегу, высоком и крутом. Отдельные выступы походили на большие лбы с глубокими вертикальными трещинами-морщинами.
Заречная сторона была луговой поймой и раскинулась широко, мощно, создавая впечатление сказочно зеленого ковра. Через реку перекинулся ажурный синий мост, прорезая высокой железнодорожной насыпью зеленый ковер. Мост, казалось, висел в воздухе, и под ним на воде плавали белые тумбы. У далекого берега копошился паром, выпуская из тонкой трубы сизый дымок.
Вся набережная — прекрасный песчаный пляж. Тысячи людей купались в эти полдневные часы. Берег оглашался разноголосыми выкриками, всплесками воды. Радужные брызги высоко поднимались вверх.
Сережа посмотрел на набережную и спустился к воде. Выбрал поудобнее местечко, разделся, прикрывая рубахой и брюками оранжевый томик, посидел немного, охватив руками острые мальчишеские колени, бросил взгляд по сторонам.
Слева, под пестрым зонтиком, лежала на песке молодая рыжеволосая женщина, черный купальный костюм плотно охватывал ее полное тело, женщина читала толстую книгу, положив на одну ее половину смуглую руку с накрашенными ногтями; справа возились на песке толстый бритый мужчина в синих трусиках и мальчик лет трех, видимо, отец и сын, так как они бесцеремонно осыпали друг друга песком и папа позволял, чтобы его шлепали по бритой голове ладошками. Мальчик смеялся от удовольствия и говорил: «Какие у тебя на голове гвоздики кусачие».
Сережа встал и пошел на плот, чтобы нырнуть с него. Искупавшись, он долго лежал, греясь на горячем песке. Читать не хотелось. В белесом небе очень высоко медленно проплыл большой серебристый самолет, рокоча моторами и беря направление на юго-запад. Сережа проводил его взглядом и снова закрыл глаза.
Он не видел, как к берегу подплыла широкая с острым носом лодка. На кормовой, немного откинувшись назад и выставив вперед седую бороду, сидел старик в серой парусиновой рубахе, фетровой шляпе, старой, помятой, с узкими полями, и мужчина лет тридцати пяти, с непокрытой головой, загорелый, в полинявшей голубой майке, сильные руки его легко поднимали весла и подавали лодку вперед. Они смотрели на берег и вели разговор, где удобней остановиться.
— По-моему, вот здесь.
— А не лучше будет в этом месте?
Сережа поднял голову. О, да ведь это дядя Михайло и с ним дедушка Баранов — соседи. Сережа соскочил и — в воду, помог подтащить лодку. Сережа знал, они часто вдвоем ездят на рыбную ловлю сплавными сетями и перемётами. Стали выгружаться. После выгрузки Михайло пошел за ручной тележкой, а дедушка остался на берегу.
Скоро Михайло прикатил тележку. Пришел он не один, а с сыном Егоркой. Егорка был высокий, нескладный, лицо и шея усыпаны канапушками. Сережа отозвал Егорку в сторону и тихо сказал, чтобы он попросил у отца лодку. Но только Егорка заикнулся об этом, отец закричал на него и стал ругаться. Он заставил сына помогать ему укладывать снасти и одежду. Все забрать не могли, оставались весла, две доски, лежавшие на дне лодки, и якорь на длинной веревке.
— Сережа, ты посмотри тут, а мы поедем, — сказал Михайло, взяв тележку за ручки. — Егорка придет, остальное заберет.
Сережа долго смотрел им вслед, потом еще раз искупался и залез в лодку. А Егорка все не шел. Наконец, и он появился с замком и ключом, чтобы замкнуть лодку на цепь.
— Давай искупаемся с лодки, — предложил Сережа.
— Давай.
— А что у тебя отец такой злой?
Егорка промолчал. Они быстро сели в лодку, Сережа положил свою одежду и книгу, поехали. Почти на середине реки бросили якорь. Лодка остановилась, замерла на самом фарватере. Попререкались немного, кому вперед прыгать. Егорка подзадоривал товарища, а сам боялся спуститься в воду. Держась за борт, окунулись и опять залезли в лодку.
— А хорошо здесь, — сказал Сережа и лег спиной на доски. — Я бы так весь день пролежал, и книгу читал.
— Поедем к берегу, — сказал Егорка. — У меня что-то голова заболела.
— Ох, уже струсил.
Егорка поднял якорь, заработал веслами и направил лодку к берегу. Сережа стоял против товарища, помогал ему сильнее грести, потом сказал:
— Иди на кормовую, а я сяду на весла.
Егорка уступил ему свое место. Сережа поплевал на ладони, размахнулся веслами и сильным движением послал лодку вперед. Он легко и уверенно работал веслами, как настоящий гребец.
До берега оставалось недалеко.
Сережа повернул лодку против течения.
— Егорка, а тебе отсюда не доплыть до берега, — сказал он.
— Доплыву!
— Нет. Слабо.
Егорка бухнулся в воду так, что радужные брызги поднялись веером, и лодка закачалась от толчка. Поплыл к берегу, размахивая руками и мотая головой, чтобы стекавшая с волос вода не заливала глаза. Сережа смотрел ему вслед и улыбался. Чтобы лодку не сносило водой, он поддерживал ее легкими гребками. Егорка доплыл до мелкого места и, почувствовав под ногами твердое песчаное дно, встал. Над водой была видна только одна его белесая голова и загорелые руки, поднятые вверх. Он повернулся лицом к товарищу и звонко крикнул:
— Что, слабо?
Сережа ничего ему не ответил, развернул лодку и поплыл на середину Иртыша. Вода сносила его.
— Ты куда? Вернись! — крикнул ему Егорка.
Но Сережа все дальше и дальше удалялся. На самой быстрине он повернул лодку против течения, бросил якорь, и лодка остановилась. Сложил ладошки рупором и крикнул:
— Можешь не ждать меня, я тут буду загорать!
Плыть — далеко, можно утонуть, и Егорка погрозил ему кулаком.
А Сережа, в одних трусах, постоял немного, посматривая по сторонам, сделал несколько простых гимнастических упражнений, чтобы размять тело, взял томик Майн Рида и лег на дно лодки.
Егорка долго лежал на горячем песке, поджидая товарища, но тот все не ехал. Егорка кричал ему, что есть силы, бросал плоские, обточенные водой, гальки, но они не долетали до цели. Когда мальчишке надоело кричать и ждать, он последний раз погрозил лодке кулаком и злобно сказал:
— Погоди, паразит, папаня придет, он покажет тебе! — и пошел домой.
Поднимаясь на крутой берег, он вспомнил, что в одних коротких трусиках такому большому, как он, пожалуй, неприлично шагать по людным улицам города, вдруг еще встретятся знакомые, особенно девочки из одного класса, совсем нехорошо, — и он остановился. Отсюда как на ладошке был виден весь Иртыш и набережная, изгибающаяся огромной подковой. Лодка, в которой лежал Сергей, походила на маленького жука, державшегося на зеркальной поверхности воды. От реки веяло прохладой, хотя ветра не было. С высоты припекало солнце. Свету было так много, что он ослеплял, заставлял щуриться, отчего уставали глаза.
Егорка видел, как к Сереже подъехали на лодке какие-то парни (они переправлялись с того берега), лодки их слились, и жучок, плавающий на воде, почти вдвое увеличился, потом лодки разъединились, одна пошла к берегу, в сторону города, другая осталась на месте. Сережа сидел, потом снова лег на дно лодки. Видно было, как он держал в руках книгу. Мимо лодки промчался белоснежный катер, смяв шелковую гладь воды. Катер, чтобы не наскочить на лодку, дал красивую большую дугу и помчался к парому. Когда катер проходил недалеко от лодки, человек в белом кителе и фуражке, стоявший у маленькой рубки, поднял медный рупор и крикнул:
— Гражданин, здесь не место для стоянок! Прошу очистить фарватер!
Но Сережа и ухом не повел. Он только поднял голову, посмотрел на говорившего и снова лег на дно лодки.
Вот тут и произошел тот случай, который взволновал всех, кто в это время был на пляже и берегу.
Пристань, у которой всегда останавливались пароходы, находилась метров пятьсот выше, и ее с реки и с пляжа не было видно из-за крутого поворота русла. В районе пристани река была настолько узкая, что пароходы, приходившие сверху, из Семипалатинска, не могли развернуться против пристани и были вынуждены с хода, дав при подходе к городу гудки, спуститься ниже пристани, сделать у самого парома поворот (места для этого здесь было вполне достаточно) и потом уже подниматься вверх, к пристани.
Увлекшись чтением, Сережа не слышал, как пароход, подходя к пристани, давал гудки, и, когда мальчик поднял голову, — было уже поздно: пароход, выйдя из-за поворота, полным ходом шел на него. До лодки оставалось не больше двухсот метров. Выбрать якорь в лодку и очистить путь для парохода, даже если бы он пожелал этого и делал все второпях, — все равно бы не успел. Оставалось одно: набраться мужества, лечь в лодку и ждать своей участи. Так он и сделал. Посмотрел на пароход и обратно лег на дно лодки.
В пароходной рубке находились двое: пожилой капитан и молодой студент-практикант, два часа тому назад вступивший на вахту штурвального.
— Товарищ капитан, лодка! — крикнул молодой штурвальный. Растерянный взгляд штурвального остановился на спокойном, сосредоточенном лице капитана, который почти одновременно со штурвальным заметил лодку.
— Спокойно, — сказал капитан и одну руку положил на штурвал, другой потянулся к сигнальному шнуру. Послышался тревожный первый, второй гудок.
Лодка, однако, стояла на месте.
— Курс налево! — скомандовал капитан и помог практиканту круто повернуть штурвал. В машинное отделение полетела команда: «Тихий!».
Пароход сразу замедлил ход. У правого борта его, не более, как в двух или трех метрах, проплыла лодка. Только тут из рубки заметили, что в лодке кто-то есть.
На правом борту парохода сгрудились пассажиры. Кто-то из женщин тонко взвизгнул.
— Ничего, прошли, — послышались успокоенные мужские голоса.
— А он, черт, хоть бы что себе! Лежит на дне лодки!
— И даже, кажется, книгу читает!
— Ну, и дух!
Когда пароход прошел, лодка плавно закачалась на волнах.
Сережа Кусков поднялся, выбрал в лодку якорь, сел на весла и быстренько дал ход к берегу. Но путь ему преградил откуда-то появившийся катер. Он взял на буксир лодку и повел ее к водной спасательной станции. По берегу бегал растерявшийся Егорка.
— Я говорил ему,нельзя там стоять, а он не послушал! Вот теперь заберут нашу лодку! — Голос его дрожал и на глазах были слезы.
А один военный, только что выкупавшийся и надевая на ногу сапог, одобрительно говорил:
— Молодец! Узнаю свою беспокойную юность!
Солидная дама, стоявшая под цветным зонтиком,покосилась на него. С двумя дочками она пришла купаться.
— Пойдемте отсюда, — сказала она и, подняв нос, в пространство добавила: — Нашел чем хвалиться! Хулиганский поступок — и больше ничего!
Сережу повели в милицию.
Егорка сколько ни просил отдать ему лодку, доказывая, что Кусков обманул его, и он не должен страдать из-за такого обманщика, — получал неизменный ответ:
— Нельзя, мальчик. Пусть отец придет, и мы разберемся.
Егорка тоже пошел в милицию следом за товарищем.
Сережа Кусков первый раз имел дело с милицией и ему было страшно стыдно в сопровождении милиционера идти по улицам города. А тут еще толпа зевак окружала их и следовала по пятам.
— Ну, а вы чего собрались! — кричал сержант на публику, — али человека не видали? Разойдись!
Но его не слушались.
Сержант вспотел. По его лицу ручьями лился пот. Он держал Сережу за руку, боясь, чтобы тот не убежал. Однако юный «преступник» вел себя очень спокойно и не проявлял ни малейшего желания к побегу. Это вызвало чувство доверия к нему. И если бы даже Сережа захотел бежать, то не мог бы: плотным кольцом их окружала толпа. Это учел сержант и отпустил Сережкину руку.
Как только Сережка почувствовал свободу, у него сразу возникла мысль: бежать. Но сейчас нельзя, могут догнать. Он посмотрел на сержанта, тот был обут в тяжелые сапоги с железными подковками. Чтобы войти в доверие к сержанту, Сережа локтем коснулся руки конвоира и пошел с ним почти в ногу, и тоже крикнул на публику, больше обращаясь к ребятам:
— Ну, чего увязались! Марш по домам!
Сержанту это понравилось, и он стал разгонять назойливых зевак. Когда вступили на многолюдные улицы города, Сережа пошел впереди. Сержант, не торопясь, следовал за ним, вытирая платочком потное лицо.
На какое-то мгновение он закрыл глаза, а когда открыл, видит: «преступник» быстро удаляется от него, сочно шлепая босыми ногами по тротуару, удаляется так быстро, что позавидовал бы ему любой спортсмен-бегун.
— Ты куда! Остановись! — грозно крикнул сержант, и тяжелые сапоги с железными подковками забухали по каменным плитам. Но где там! «Преступник» и не думал останавливаться.
У сержанта рука машинально потянулась к кобуре, но он тут же опомнился, что этого делать нельзя, и все же для «страха» вытащил старенький револьвер и потряс им в воздухе.
— Остановись! Стрелять буду!
Сережа Кусков в это время заскочил в ближайшие ворота. Во дворе послышался лай собаки.
Не успевшие разойтись зеваки хохотали от души. Не смеялся один только сержант. Ему было не до шуток. Он знал своего строгого начальника, который потребует не только устного объяснения, но и заставит написать рапорт с подробным изложением факта. А эта процедура для сержанта была не из очень приятных, так как он был не силен «в свободном изложении своих мыслей».
*****