1.
… Муж ушел от Лены в середине мая. Трагедия произошла как-то буднично и совсем тихо: муж допил чай, доел котлету, и глухо сказал, что хочет поговорить. А Лена мыла посуду и думала о том, какие сапожки купить крошке Оле: то ли синие с липучками, то ли розовые с красивой опушкой наверху. Она оглянулась только через минуту.
Витя смотрел на свою жену уставшими и какими-то безнадёжными глазами. На Лене был старый халатик, в волосах — некое подобие утренней субботней прически, но, главное, — лицо. Лена вдруг словно увидела себя со стороны: у нее было толстое и откровенно глупое лицо.
Витя сказал, что у него есть другая женщина. Он быстро собрал вещи и ушел. Лена осела на диван и вдруг поняла, что не может заплакать… Ощущение беды собралось внутри нее в какой-то сухой, безжалостный комок. А еще она никак не могла избавиться от странного взгляда на саму себя со стороны: она видела полную, молодую женщину с пустыми глазами и — отлично понимая все — совсем не жалела ее. Обида внутри Лены была сильнее горя.
2.
За оставшиеся майские дни и три летних месяца Лена похудела на шестнадцать килограмм.
— Ленка, это же а-а-аба-а-алдеть!.. — восхитилась вернувшаяся на работу в конце августа из декретного отпуска подружка Наташа. — Господи, да ты ведь теперь на Наташу Ростову похожа. Точь в точь и тютелька в тютельку.
— А сколько все это стоит? — не без ехидства шептала за спиной Лены бывшая «первая красавица» отдела маркетинга Надя Фукс.
Надя намекала на некую искусственность изменений в облике Лены, но в домыслы бывшей «первой леди» никто не верил. Этому была простая причина — глаза Лены, они стали огромными, прозрачными и удивительно живыми. Ни один «салон красоты», даже, как сказала бы сама Надя, совсем суперский, не смог бы создать… впрочем, не создать, а выстрадать подобную красоту в молодой женщине.
Лена мало улыбалась, мало говорила, она словно замерла внутри себя в каком-то странном, непонятном ожидании, но неясность этого ожидания совсем не беспокоила Лену. Она просто жила, просто любила свою дочь и просто старалась не думать о том, что с ней произошло в мае. Она не думала о Витьке… Она сжимала зубы, не думала, не думала и не думала о нем! И ее совсем не интересовали другие мужичины.
— Никогда не знала, что простая сдержанность может выглядеть так сексуально, — в конце концов, сдалась Надя Фукс. — Нужно попробовать. Вы как считаете, девочки?..
— А, по-моему, не стоит, — не согласилась Наташа. — Если мужики во время встречи со мной начнут падать в обморок от моего совершенства, я сбегу от своего мужа. А кто тогда будет воспитывать меня и моего ребенка?
Наступила осень.
Витька приходил в садик к маленькой Оле раз в неделю за пару часов до того, как туда приходила Лена. В сущности, они не виделись. Витька никогда не приближался к Лене, и маленькая Оля бежала к маме едва ли не три, а то и четыре десятка шагов.
Асфальт усыпали желтые листья, потом снег… Витька пропал где-то в феврале, и к Оле стала приходить ее бабушка — мама Витьки. Евгения Алексеевна и Оля сухо здоровались и никогда ни о чем не говорили…
Мир был строг и неизменен до жестокости. Никто не собирался прощать.
3.
… В начале марта Лена узнала, что бывший муж лежит в больнице. Ей было совсем не жаль Витьку, но она все-таки спросила у Евгении Алексеевны, что с ним. Спросила подчеркнуто безразлично и, давая понять, что, во-первых, спрашивает не о бывшем муже, а об отце своего ребенка, а, во-вторых, у нее не так много времени на беседу.
— Уже ничего страшного, — чуть улыбнувшись, ответила Евгения Алексеевна. — Вите операцию в двадцать первой больнице сам профессор Иванцов делал.
Лена кивнула и взяла дочку за руку. Нужно было уходить, но она почему-то стояла на месте. Ей стало ужасно стыдно за секундную слабость, но она продолжала стоять.
— Лена, а ведь все очень хорошо, — сказала Евгения Алексеевна.
Лена механически кивнула, думая, что свекровь снова говорит о сыне.
— Нет, я не о Вите, я о тебе, Лена, — улыбка Евгении Алексеевны стала смелее. — Ты посмотри, как ты похорошела, какой красавицей стала и вспомни, какой ты была. Не сердись на Витьку, пожалуйста. Не знаю, что он там тебе наговорил перед уходом, только врал он все.
Лена гордо вскинула голову, она уже была готова сказать злые слова, но свекровь перебила ее.
— Не бойся, Витя к тебе никогда не вернется. Никогда, понимаешь?.. Он самый последний мужчина, который подойдет к тебе.
— Врете, вы просто сына жалеете! — все-таки выкрикнула Лена.
— И его тоже жалею, почему нет?.. Но я все-таки о тебе сейчас говорю. Скоро весна, и ты влюбишься. Женщины вот так просто не превращаются в красавиц, понимаешь? И разве ты не счастлива даже сейчас?
— Я?!.. — удивилась Лена.
— Ты. А обида на Витьку — только толчок. Ты спала — он тебя разбудил. Иногда счастье бывает и таким — проснуться и ощутить холод и боль. Это лучше, чем спать и видеть во сне теплую, уютную перину. А если все это так, то, что отнял у тебя мой сын?
Беседа с Евгенией Алексеевной лишила Лену главного, чего она добилась за последнее время — королевской сдержанности. Лена снова крикнула что-то злое, но свекровь только улыбнулась в ответ. Она повторила фразу о «самом последнем мужчине» и закончила тем, что человека нельзя лишать его права на счастье.
— Полный дурдом! — усмехнулась Лена. — Впрочем, ладно… Я иду становиться счастливой.
Она резко отвернулась и, рванув дочь за руку, быстро пошла прочь.
4.
… Дома Лена долго рассматривала в зеркале свое лицо. Оно уже не казалось ей красивым, а скорее худым и измученным. Из огромных и прозрачных глаз Лены текли обидные, горькие слезы. Лена не понимала, о каком счастье говорила ей свекровь и соглашалась с ней только в том, что между прежней Леной и теперешней нет почти ничего общего. Когда Лена окончательно убедилась в этом — в самом главном! — она разбила зеркало.
— Ненавижу! — коротко заключила она.
… Ночью Лене приснился сон: она видела огромную, лишенную лиц толпу мужчин и понимала, что где-то там, за ней, стоит Витька. Нет, она не хотела идти к нему… Потому что не любила его. И никогда не любила. Лена вышла замуж по простому расчету: Витя — хороший мужик, не зануда, неплохо зарабатывает и не бабник. А еще с Витькой было совсем не скучно… Вот и весь расчет. Потом она привыкла, что Витька постоянно рядом, родила Олечку, и жизнь как-то обустроилась. Лена так и жила с этим простым и незамысловатым счастьем.
Правда, иногда, по ночам или (совсем уж смешно!) когда она долго мыла посуду, ее беспокоило что-то огромное и дерзкое… Счастье без Витьки, что ли? Это могло быть видением чудесного, прозрачного и синего моря, или… или вдруг к ней откуда-то сзади подкрадывались сильные мужские руки и обнимали ее за талию… Но такое воображаемое счастье было чужим для женщины занятой мойкой посуды и Лена, кокетливо улыбаясь, отталкивала руки.
Ее муж никогда не был слабым. Витька был напорист, всегда улыбчив и, как говорила Лена, «неизбежно ласков как наш кот-проходимец». Они дважды все-таки «вырывались» на море. И если в реальном, а не в выдуманном, мире к Лене вдруг сзади подкрадывались мужские руки, то когда они обнимали Лену за талию, ее тут же целовали в шею улыбающиеся Витькины губы. Только Виткины. Реальность не могла быть иной.
Лишь один раз, когда Лена совсем уж долго мыла посуду и совсем долго молчала, Витька вдруг спросил:
— Знаешь, что бы я делал, если бы выиграл в лотерею много-много денег?
— Что? — без особого интереса спросила Лена.
Она словно была где-то там — далеко-далеко.
— Отдал бы все тебе и ушел, — глухо сказал Витька. — Ушел навсегда.
Лена оглянулась. У Витьки были какие-то сумрачные глаза, а там, в их глубине, тлел ревнивый огонек.
— Ну, и уходи, — передернула плечами Лена и высокомерно усмехнулась. — Подумаешь, испугал.
Теперь, во сне, Лена смотрела на толпу мужчин, и в ней рождалось какое-то непонятное, огромное и очень горячее чувство.
Она застонала и повторила уже знакомое ей слово:
— Ненавижу!..
5.
…Лена приехала к главному входу двадцать первой больницы около десяти утра. В ее руках были две большие сумки: из одной выглядывала куриная ножка в полиэтилене, а из второй — целая горка розовощеких яблок.
Лена подошла к широченным порожкам и вдруг поняла, что не может идти дальше. Словно какая-то сила — тяжелая и чужая — остановила ее и проковала к месту. Тогда она заплакала… Она плакала довольно долго, а потом подняла голову к окнам и громко крикнула:
— Выходи, подлец!.. — и быстро добавила: — Выходи, мерзавец!
Уже через пару минут главврач больницы Иван Ильич Ухов заметался по своему кабинету, как нашкодивший и пойманный на этой шкоде кот. Дело в том, что окна кабинета Ивана Ильича были совсем рядом с главным входом, но он почему-то даже не пытался закрыть форточку или покинуть свой кабинет. Он то и дело подбегал к окну и с ужасом и с надеждой смотрел на стоящую рядом с порожками молодую, удивительно красивую женщину. Она плакала и звала кого-то, возможно мужа. Когда женщина называла этого «возможно мужа» подлецом, на правой щеке Ивана Ильича тут же вспыхивало красное пятно, а когда мерзавцем — пятно мгновенно проявлялось на левой. Главврач третий-пятый-восьмой раз жадно вглядывался в лицо женщины, словно искал в нем знакомые черты, и его могло отбросить от окна только вызывающе громкое «негодяй». Тогда пятно вспыхивало уже на лбу и глаза врача становились откровенно глупыми, как после легкой контузии.
Вызвали полицию… Два полицейских попытались заговорить с женщиной, но она просто не обращала на них внимания. Тогда самый рослый взял из сумки женщины яблоко и тут же, с явно показным безразличием, принялся грызть его. Полицейский смотрел на толпу мужчин в больничных пижамах, стоящую на порожках, а те рассматривали плачущую женщину. Очевидно, рослая фигура полицейского внушала уважение, и к Лене никто не пытался приблизиться.
— Выходи, подлец! — кричала Лена. — Выходи, …. ! (тут Лена употребила слово, которое, с точки зрения медицины, означает причину какой-либо эпидемии)
Иван Ильич, как только Лена произнесла последнее полумедицинское слово, споткнулся о стул и упал на корячки. Он чуть не разбил нос о ножку стула и обругал какую-то никому неизвестную дуру «совсем полной дурой».
Из больницы продолжали выходить мужчины в пижамах. Милиционер ел третье по счету яблоко.
В кабинет главврача просунулось веселое и свежее личико медсестры:
— Иван Ильич, мы его нашли, — радостно сообщила девушка. — Он в двадцать восьмой палате лежит… Отвернулся к стене и молчит. Кстати, а все остальные мужики уже на порожках стоят. Все, кроме него.
— Выходи, мерзавец! — донеслось с улицы и на левой щеке главврача ожило красное пятно.
— Выведите его из больницы на …! (далее последовало слово, обозначающее огородный овощ со специфическим вкусом) — взвыл Иван Ильич. — Немедленно!
Среди больных нашлось довольно много желающих помочь медсестре и, в какой-то мере, плачущей возле порожков больницы несчастной и удивительно красивой в этом несчастье женщине. Витьку аккуратно подняли с койки, надели тапочки и, мягко подталкивая в спину, вывели из больницы.
Дальше… А дальше было, как пишут в романах: «она покрывала горячими поцелуями его изможденное, бледное лицо и плакала от счастья».
— Что же ты, …. (от следующего слова Лены Иван Ильич снова споткнулся о стул) такой ревнивый, а?! — сквозь слезы спросила Лена. — Ты думаешь, ты моему счастью мешал, а я чуть от горя не умерла. Неужели ты ничего другого придумать не мог, Отелло ты чертов?!
Витька кусал белые, бескровные губы и молчал.
Лена вдруг, совсем не к месту, вспомнила, что она так и не смогла подняться вверх по больничным порожкам. Поэтому она мгновенно усомнилась в своем счастье. Лена подумала о том, что, наверное, по совести говоря, она все-таки никогда не любила и не любит Витьку.
Бедный Иван Ильич обхватил голову руками и зарыдал. Рослый полицейский, едва взглянув на Лену, побледнел, быстро поднял рацию и словно из воздуха, рядом с ним возникло такси.
Когда Лену и Витьку усаживали в машину, полицейский успел украсть из сумки несчастной женщины еще одно яблоко.
— Быстрее!.. — зачем-то шепнул он водителю. — Как можно быстрее!
Вслед удаляющемуся такси смотрели все: жующий яблоко полицейский, медсестра со счастливыми и насмешливыми глазами, переставший рыдать Иван Ильич и мужчины в пижамах на порожках больницы.
Все — молчали. Потому что никто не знает, что такое любовь.
Вы понимаете?.. Никто!