Мы сидели в первых рядах. Сегодня я каскадер в конном спорте, представляющим дисциплину конкур. На разминке, перед стартом, лошадь проносится на столько близко, что можно вытянуть свои ручки и дотянуться до атласной шерсти четвероногого участника. С очередным штурмом, обрушившегося галопа на воздух в манеже, меня уносит с трибун прямиком в кожаную седалищную амуницию, сдерживаемую подпругой.
«Первое приветствие, дружище! Да мы команда!» - это можно прочитать у меня на лбу, в тот момент, когда тонкие пальцы, едва не сведенные судорогой от волнения, облеченные в белые короткие перчатки настоящего спортсмена, тянутся к великолепию бархата новенького шлема, который озаряет всеми вкрапленными «бриллиантами» лица зрителей, едва не уснувших от скуки смертной. Вскоре их разбудит, если и не свет от моего шлема, то язык, запавший к устью колокола, дающий команду «старт». Странным представляется для меня то, что жест, описанный выше, полагается считать приветствием, в то время как для меня это ничто иное как «Adios Amigos», после чего мир перестает существовать, где в фокусе концентрации остается лишь мой четвероногий крылатый друг. Секундный захват пространства над препятствиями есть магия, волшебство, сила совершенства, обуявшая сердце страстью к полетам по сей день. На нашем маршруте неприметный чухонец, на сегодня последний. Судья, вознесший флаг над головой свидетельствует о том, что мы на финишной прямой. Галоп, родной, галоп! «Прр»… И вместе с этим «прр» меня тут же выбрасывает из седла обратно на пластмассовое кресло трибуны, и я уже глазами зрителя продолжаю соревнование. «Слишком быстро. Нарушена траектория». Разгоряченное дыхание едва касается жерди. Не успевши опомниться, я тяну поводья к себе, подергиваясь на трибуне в приступе эпилепсии от увиденных последствий, которые еще не стали частью неизбежного. Слышу биение сердце лошади. Слышу, как песок разлетается в разные стороны, от копыт, с силой вонзившихся, передних ног, в слой грунта в точке отрыва. Прокаженное тело всадника (прокаженное манией величия) отрывается от седла, вместе с копытами лошади. И вся мощь грудной клетки обрушивается прямо на жерди. Раздается непрерывный писк.
До сих пор не могу понять, то ли сердце мое остановилось, то ли контузило от непрерывной обсценной лексики…
Эх… Доброе у меня сердце, да только лицензии на оружие нет, наверное, это к счастью…. Потому что, едва нахлынувшее слезами удушья, чувство оскорбленной наивности, немедленно спустило бы курок в объект негодования, продемонстрировавшего измену, ставящую под угрозу культуру конного спорта, где в приоритете медальки, ценою (как и душонка, проклятая изуверством) – в грош!
Ай-ай-ай! Господин, Невзоров! Твоими ль глазами я смотрела на происходящее? Или грызущее внутри меня чувство, оправдывает твое неистовство к абсурдному существованию доверия между плотью человеческой к другу твоему ближнему (лошади)?
Да не будет осквернена честь конного спорта сладострастным возвышением себя самого, перед окружением падшим, покуда живы наставники мудрые, ведОмые истиной гласящей морали: «Не истязать животное, а отнестись с пониманием и уважением должным. В глазах пред тобою не подспорье к достижению, а друг верный! Аминь!»