В бессменном дозоре

П Р Е Д И С Л О В И Е

   Общая протяжённость границы СССР, а ныне и Российской Федерации составляет более 60 тысяч километров, две трети из которой занимает морская её часть.  России всегда требовался сильный флот для её охраны. И он у неё есть! На страже границы Родины всегда стояли, стоят и будут стоять её сыновья. Об этом и поведётся рассказ в моем повествовании о морских пограничниках.
   Эту повесть о событиях середины 70-х годов прошлого века я задумал и начал писать ровно 27 лет назад, но тогда что-то не задалось, и её черновики долго хранились в моём архиве без движения. Да, ведь и многие сочинители в то время писали, по знаменитой русской традиции, “в стол”. Врать не хотелось, а правды всё равно никто не напечатает. Но теперь, когда существует  интернет, каждый может донести свои мысли до читателя самостоятельно.  Для современного автора   появилась реальная возможность описать те или иные события так, как он считает правильным со своей точки зрения. А уж потом - судить  читателю.
   Название повести взято по ассоциации из песни, автором которой является бывший матрос нашего Учебного отряда по имени Виктор Фалалеев, к сожалению, это всё, что я о нём знаю, и даже интернет про него  ничего не смог подсказать.
   В наше время в военном флоте служили три года. Была тогда такая матросская байка о том, что военный моряк должен пройти, как и былинный богатырь: Огонь, Воду и Медные Трубы.
   Огонь символизирует первый год службы: это постижение азов военно-морской науки, приобретение навыков службы и преодоление морской «болезни», а главное – это приобщение к службе в коллективе, когда экипаж действительно становится для тебя, как одна семья.
   Вода символизирует второй год службы: за этот год моряк становится классным специалистом, профессионалом своего дела, завоёвывает авторитет у товарищей и командиров, а строгие порядки службы для него становятся непреложным правилом.
   И третий год службы символизируют Медные Трубы: опытный моряк сам становится наставником у молодых матросов, а то и командиром среднего звена. Очень важно было в этот период не уронить своего достоинства, не скатиться до «годковщины» [морской вариант солдатской «дедовщины»], теряя при этом уважение своих товарищей. Ну, а там уже и дембель вырисовывался на горизонте.  А моряки, как известно, уходят в запас под медные трубы старинного марша «Прощание славянки». [Кстати, есть мнение, что истоки этого марша идут из хасидских мелодий, аранжированных в марш в 1904 году капельмейстером 51-го Литовского полка Яковом Богорадом. Его полк стоял в Симферополе, как раз, на берегу речки Славянка, и в его марше это слово писалось с заглавной буквы! Но широко  известен, стал марш, изданный в 1912 году, в обработке Василия Агапкина,  ему и приписывают авторство.  А писатель Александр Куприн вообще считал, что этот марш происходит из застольной песни балаклавских рыбаков!]
   Конечно, на фоне последующих военных событий в Афгане, Чечне и Сирии, тускнеют те приключения, о которых  рассказывается в повести. Безусловно, обесценилась, умалилась, низводилась и, частично обнулилась, их значимость и после катастрофического развала Советского Союза.
   Однако выдающийся российский учёный Михаил Васильевич Ломоносов говорил:
«Народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего!» Поэтому я, всё же, думаю, что и современной молодёжи будет интересно узнать, как несли трудную воинскую службу их отцы и,  может быть, даже уже и деды. А, у моих ровесников, эти рассказы, возможно, вызовут ностальгические воспоминания о своей воинской службе в нашей бывшей общей большой социалистической Родине - СССР! Желаю вам, уважаемые читатели, приятного прочтения!
                Автор.

                Ч А С Т Ь   П Е Р В А Я
                О Г О Н Ь

По долгу чести, и по воле власти,
Кому-то в радость, а иным тоска,
От дел земных мы призывались в части,
В морские пограничные войска.

Отряд учебный. Всё по распорядку.
Регламент по Уставу очень строг:
С утра подъём, пробежка на зарядку,
И за уроком следует урок!..

На строевой, чеканя дружным маршем,
Под жарким солнцем трамбовали плац.
Мы становились опытнее, старше.
В радиоклассах повышали класс!

Гребя веслом, как узник на галере,
Всё ждёшь команды: «На валёк!», «Шабаш!».
И, как пират на столь желанный берег,
Ты рвёшься с ходу, как на абордаж!

На камбузных нарядах, в карауле
Мы пребывали сутки напролёт.
В мишени метко посылали пули,
И марш-броском – без устали, вперёд!

Писали в письмах нашим мамам милым,
Что беспокойству, грусти нет причин!
Хотя в тоске по девушкам красивым,
В невольной грусти жили, как один!

Но всё имеет и своё начало,
И, разумеется, имеет свой конец.
Для службы новая пора настала –
Достичь на Рубежах её венец!


                П Р О Л О Г               
   Колёса равномерно отстукивали километры железнодорожного полотна, брошенного в необозримых степных кубанских просторах. В этих стуках слышались последние отзвуки той, гражданской, жизни, которая теперь была по ту сторону бытия. А оно, как известно, определяет сознание. Но сознание никак не хотело смириться с тем, что всё, что было так привычно в жизни, кардинально изменилось. И ты уже не принадлежишь себе. Теперь ты, Алексей Кринолин, обычная боевая единица – будущий курсант  учебного отряда, а в дальнейшем и матрос  Морских частей пограничных войск КГБ при СМ СССР [МЧПВ Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР]. Об этих самых частях Алексей раньше никогда и  не слыхивал, он не только  не помышлял о такой службе, но даже и  моря-то настоящего никогда и не видел…

 

                П Р И З Ы В

   Когда в военкомате строгий майор спросил, хочет ли стоящий перед ним призывник служить в пограничных войсках, то Алексей ответил, что ему всё равно где служить, но лучше бы дали окончить хотя бы первый курс института.
«Хм… прелестно!» - недовольно хмыкнул майор и красным карандашом на личном деле Кринолина А.А. он поставил диагональный росчерк «В резерв». Однако, через две недели Лёшке (как звали его родные и друзья) благополучно вручили повестку о мобилизации. Её неожиданное, так некстати, появление в руках у Лёшки было воспринято им тем самым пресловутым громом среди ясного неба. Настолько это было не вовремя. Рушились все его планы и надежды на будущее. Сама сущность Алексея была не в состоянии воспринять эту нелепость.  Всё ещё не верилось в предстоящую катастрофу, казалось, что произошла какая-то ошибка. В институте, где он учился, не было военной кафедры, и, призывая его на военную службу, военкомат был формально прав, но Лёшке от этого было не легче. Почти год он проучился, но экзамены за первый курс сдать не успел, а это означает, что к двум армейским годам приплюсовывался и этот потерянный учебный год.
«Тебя вместо какого-то “блатного” подставили.  Небось,  дали “на лапу” кому следует!» - знающе заключил Игорёк  (дружок и бывший одноклассник Лёшки).
   Но Лёшке не верилось в рассказы о взятках, он скорее был склонен посчитать, что, возможно, кто-то заболел, вот и взяли из резерва первое, попавшееся под руку, дело. Но это слабо утешало. Нет, Лёша не собирался увиливать от военной службы и даже наоборот, он считал, что это гражданский долг каждого мужчины, но, просто, он пока не был готов к этому. До последнего дня он пытался уверить и себя и мать в том, что это случайная ошибка, и всё ещё изменится, и его оставят в покое. Мать грустно выслушивала неубедительные уверения сына и, молча, покачивала головой. Но материнское сердце уже предчувствовало долгую разлуку, а разуверять сына, надеявшегося на какое-то чудо, мать не хотела.
   Но чуда не произошло, и в назначенный день Алексей собрал в рюкзак свои нехитрые пожитки и они вдвоём с матерью направились на вокзал (где формировалась группа из призывников) к электричке, следовавшей в аэропорт.
   Самолёты в это время года были единственным видом транспорта, который мог доставить северян на материк. Вообще-то странное понятие было это слово – материк. А что здесь – не материк? Но жители полярного полуострова так называли, в первую очередь, многонаселённую европейскую часть страны, откуда многие были родом и куда мечтали поскорее вернуться. Но это “поскорее” порой растягивалось на долгие года, вплоть до самой пенсии. Для Алексея этот самый материк всегда казался чем-то экзотическим, навроде чужеземных дальних стран. Дело в том, что Алексей хоть и родился далеко от здешних мест, но около 17 лет прожил здесь почти безвыездно (если не считать двух поездок в пионерлагерь и одной, к тётке в деревню). Жили они вчетвером с матерью и старшими сёстрами небогато, и Лёшка ни разу не бывал на морских курортах и в санаториях, куда регулярно ездили его товарищи с родителями.
   Сёстры были на работе. С приятелями Лёшка простился ещё за день до отбытия, ему не хотелось, чтобы они видели его «счастливую» физиономию при отъезде. Да и день был будничный: зачем отвлекать людей от работы? Однако закадычный друг Игорь всё же пришёл к электричке - ещё раз проститься. Мальчишки обнялись и трижды расцеловались по обычаю, чего, наверное, раньше бы постеснялись.
«Скоро мы навсегда уезжаем на материк – родители построили кооператив в Тернополе, да и северный стаж уже отработали. Да, ведь и моя очередь “забриться” наступит к осени!» - грустно сказал Игорь другу: «Увидимся ли ещё когда-нибудь?»
«Захотим – увидимся, а пока - только письма!» - заверил друга Алексей.
   В аэропорту мать и сын старательно обходили тему отъезда. Мать очень крепилась, чтобы не заплакать, сыну тоже с трудом это удавалось. Алексей только  сейчас вдруг заметил, как постарела его мама, раньше этого он не замечал. Команда “построиться” прозвучала как удар набатного колокола. Лёшка с трудом стал подыскивать слова утешения для матери, сморозил какую-то чушь насчёт империалистических кругов, стремящихся развязать войну, а так же не к месту напомнил о долге по защите Родины.
«Служи спокойно и честно, сынок. Обо мне не беспокойся, я ещё крепкая. Да и дочки рядом. Счастливого тебе пути!» - напутствовав сына в дальнюю дорогу, мать поцеловала его и отошла от строя призывников. Много раз оглядывался Лёшка на одинокую фигуру матери, пока, наконец, нахлынувшие слёзы не заволокли глаза.
   Летели  спецрейсом. В одном салоне разместили уголовно осуждённых лиц, в другом – призывников. Одни летели во искупление своей вины, другие по выполнению почётной обязанности каждого советского гражданина. И было в этом что-то символичное и неуловимо схожее. Да Алексей и не думал об этом, его больше удивляло то, что многие ребята были веселы (а может навеселе) и ничуть не переживали о случившемся.
   К утру прибыли в Красноярск на краевой призывной пункт. Старинный двухэтажный особняк отнюдь не блистал богатым внутренним интерьером.  На трёхэтажных деревянных нарах, окрашенных в синий цвет, вповалку лежали сотни призывников. Очень пёстрая публика была большей частью в телогрейках и видавших виды одежонках. Вновь прибывших призывников сержанты выстраивали цепочкой в шеренгу, и прапорщик с круглым красным лицом проверял вещи каждого призывника на предмет не дозволения, найденные горячительные напитки тут же принародно безжалостно уничтожались ударом об забор. Вся эта процедура явно приносила удовольствие исполнителю главной роли ликвидатора.
«Вот так!» - каждый раз приговаривал он.
   Затем приехавшим новобранцам великодушно разрешили переночевать у родственников, если кто их имеет в городе. Спутник Лёшки рыжеволосый Витёк, с которым он познакомился в самолёте, предложил устроиться в гостинице. Ребята сообщили дежурному выдуманные адреса несуществующих родных и поехали в поисках более уютного места для ночлега, чем призывной пункт. У администратора гостиницы артистов цирка у самой сын служил в армии, её материнские чувства, по-видимому, и послужили пропуском для будущих воинов, которые здесь наконец-то устроились с комфортом. Уставшие от впечатлений минувшего дня, они быстро уснули в постелях под чистыми простынями.
   На другой день призывной не работал, так как страна праздновала очередной День Победы в Великой Отечественной войне. Мальчишки весь день прогуляли по городу: покатались в парке на карусели, сделали по моментальному фото – последнего своего гражданского вида, напоследок сходили в кино на вечерний сеанс.
   На следующее утро ребятам была назначена медкомиссия. Витька, новый приятель Лёшки, давно мечтал об армии и даже пытался поступить в военное училище, но та медкомиссия забраковала его по состоянию здоровья. Каково же было его удивление, когда эта комиссия признала его совершенно здоровым и пригодным к службе без ограничений. Витьку даже показалось, что врачи просто не хотят или им запрещено замечать ущербы в здоровьишках вновь призываемых рекрутов.  И он язвительно высказал это своё предположение главному врачу медицинской комиссии.
«Мне, парень, много приходится видеть вас, симулянтов, пытающихся откосить от армии. А тебя так и вообще можно в космос отправлять» - непредвзято (?) сказал, как отрезал, принципиальный  доктор.
Но Витёк даже остался довольным словами главврача, надеясь в будущем, всё же, стать кадровым военным.
   Лёшка проходил комиссию безразлично. Лишь маленький непредвиденный эксцесс возмутил его. А суть вот в чём. Ряды врачей призывники проходили, как говорится, в чём мать родила. Когда же Лёшка с карточкой, полной записей  “годен” вернулся к скамейке, где оставил трусы, вместо своих новых цветных, он обнаружил там старые рваные грязно-чёрного цвета семейники. Преодолевая брезгливость, пришлось облачиться в них, чтобы через дворик добежать до своей одежды, где и был выброшен этот чей-то столь “щедрый” обменный подарок!






                К О М А Н Д А   3 3     «А»

   Алексея и Виктора приписали к команде 33, то есть в пограничные войска, и они стали ждать отправки по месту службы. Каждый день приезжали всё новые “покупатели”: группы сержантов, под руководством офицеров, которые принимали сформированные команды и увозили призывников во все стороны света – по городам и весям нашей необъятной страны.
   В тот (знаковый для Алексея) день на призывном пункте скопилось весьма людное сборище новобранцев. Стояла очень теплая весенняя погода. Ласковое солнышко, словно умытое утренней росой, сияло в безоблачном голубом небе. Лёшке уже изрядно надоело ожидать своей участи. Однако он, всё равно, как от неожиданности вздрогнул, когда услышал свою фамилию, прозвучавшую из динамика мегафона. Пробравшись сквозь толпу призывников, стоящих в стихийном каре, он увидел, выкликнувшего его, офицера. Лёшку удивила его форма. Это был морской офицер. Алексей недоумённо попытался возразить этому офицеру, мол, что его призывают в погранвойска. Но этот, молодцеватого вида, офицер ему не ответил, а лишь недовольно посмотрел и кивком головы указал Лёше место построения, где уже скопилось несколько призывников. Когда набралось человек шестьдесят, офицер захлопнул папку с надписью “Дело” и обратился к вызванным новобранцам. Оказалось, что к номеру их команды 33 добавили букву “А” и, таким образом, они поедут служить к южному морю. Однако, он насмешливо заметил, вглядываясь в лица призывников:
«Если кто не желает такой службы, по слабости духа или своего здоровья, пусть выйдет из строя!»
Как ни странно, но никто не вышел. Желающих не нашлось, видно, всем уже осточертел этот призывной пункт и неизвестность будущей перспективы. Куда ещё там направят? И всё же четверых вывели из команды – тех, у кого имелись водительские права (как будто, это сразу не было известно!?). Готовилась большая группа призывников на советско-китайскую границу, где положение нынче было очень неспокойным. Вероятно, эти ребята туда и попали, так что им никто и не завидовал (у всех ещё были свежи в памяти события на острове Даманском). Туда же направили и Виктора, который недавно окончил курсы шоферов. Ребята простились, понимая, что никогда больше не встретятся. Да, ведь и в жизни у любого человека бывает много таких ситуационных приятельских знакомств, когда встретились и разошлись,… как в море корабли.



                С Т А Н Ц И Я   С Т Р Е Л К А   -   К   С Л У Ж Б Е   П Р И С Т Р Е Л К А
   Уже утром следующего дня Алексей в большой колонне призывников бодро шагал на железнодорожный вокзал, где формировался эшелон, готовившийся к отправке в юго-западном направлении. Памятуя злополучный призывной пункт, Лёшка ожидал увидеть паровоз и теплушки с нарами, какие он видел только в военных кинофильмах. Однако, обычные плацкартные вагоны были прицеплены к тепловозу, а кухня располагалась в вагоне-ресторане. Народу по вагонам набилось, как сельди в бочки. Мест на всех не хватало, так что для ночлега были предназначены как багажные полки, так и проходы, а на нижних полках вообще ложились по  двое. Лёшке удалось устроиться на второй полке. Он удобно расположился на лежаке и достал из рюкзака захваченную в дорогу  книгу с пророческим названием “Бушлат на вырост”, которую приобрёл незадолго до призыва. Его дорожные шахматы весёлая компания моментально рассеяла фигурками по всему вагону. Да и до шахмат ли им было? Несмотря на капитальные чистки на призывном пункте, спиртного оказалось вдоволь.
   Подвыпившие новобранцы горланили частушки:
«Забирали в армию. Вешали и мерили. Говорил, что милку жалко, но мне не поверили!»
С другого конца вагона пропели более актуальную частушку:
«Забривали в армию, выдали повестку: для кого-то - сапоги, а для кого-то – беска!»
Пели и курортные песни:
«О море в Гаграх! Кто побывал, тот не забудет никогда…»
И ещё:
«Поеду я в город Анапу. Куплю себе чудную шляпу и выйду на берег морской со своей непутёвой тоской…»
   Правда, уже через двое суток пути призывники стали пополнять на промежуточных станциях запасы водки у местных аборигенов путём обмена на неё свои более-менее приличные вещи. Какой-то бравый молодец ловко сдёрнул Лёшкину меховую шапку (мол, зачем она тебе теперь?) и в один момент обменял её на бутылку водки. Потом этот весельчак предложил Алёшке выпить за помин его шапки, но тот отказался.
   Водку он терпеть не мог ещё с тех пор, когда к ним домой изредка захаживал пьяный отец, который давно оставил семью. По-видимому, ему стыдно было заходить на трезвую голову. Отец каждый раз обещал принести отрез на костюм, который он якобы приготовил для сына (Эту мифическую штуку материи Лёшка так и не увидел!)  Раньше его тянуло к отцу. Он завидовал сверстникам, жившим с отцами. За Алёшку некому было заступиться, ему всегда приходилось полагаться только на самого себя. Лёшка был из той волны безотцовщины, которую наплодили любвеобильные герои-фронтовички [Видимо, из-за (послевоенного) чрезмерного количества одиноких женщин.] Не выдержал этого соблазна и у Лёшки папаша. Он бросил семью и пошёл “по наклонной” (так было написано в газетной статье, где Лёшка впервые увидел свою фамилию печатными буквами). И катился он почти без остановки по одиноким бабёнкам.  При этом, он то ли пропил, то ли подрастерял все, заслуженные им, боевые награды, а за одно свои честное имя и совесть. Стал уклоняться от алиментов…
   Ещё в  группе сопровождения призывников был один молодой мичман. Высокий розовощёкий блондин с голубыми глазами, он часто прохаживался вдоль вагона. Весь его вид, как бы говорил:
«Повеселитесь, ребятки, напоследок. Недолго уж осталось… (до Великого поста)!»
Иногда он подсаживался к ребятам и заводил с ними разговоры. Вокруг него моментально собиралась компания. Вопросам не было конца…
«А куда нас везут?» - спросил мичмана один паренёк.
«На курорт!» - то ли всерьёз, то ли в шутку весело ответил мичман.
«А на каких судах мы будем плавать?»
«Плавает дерьмо в проруби, а моряки ходят, и не на судах, а на кораблях!»
«А по какой специальности вы служите?»
Мичман кивнул на нарукавный знак [штат], где внутри жёлтого круга были вышиты винт с шестерёнкой:
«Электромеханическая служба БЧ-5. Сердце корабля, как говорят моряки. Очень полезная специальность для молодого человека и на гражданке потом может пригодиться. А вот служить вам придётся на всех морях и океанах, которые омывают нашу необъятную страну, и даже на пограничных реках. Ну, а кому посчастливится, тот попадёт в ГОН (группа особого назначения)!»
«А что это такое, и как туда попасть?»
«Ну, отбирают туда особо! По внешним данным и по знаниям, конечно. Вот, например, этот молодой человек (мичман кивнул в сторону симпатичного статного парня). Если он будет отличником учёбы, вполне может попасть в эту особую правительственную группу»
Мичман не успел поподробнее рассказать об этой группе, так как заметил непорядок в конце вагона: что-то не поделили призывники и затеяли пьяную драку. Он быстро направился туда и решительно развёл противоборствующие стороны.
«Будете бузить, отправлю гальюн чистить!» - вскоре послышался его голос.
«Что такое гальюн?» - вдруг задумался Лёшка: «Наверное, это тамбур в вагоне!?»
   На большой станции в Новосибирске эшелон переформировали и отправили дальше по пути следования. Кстати, на границе Европы и Азии проехали мимо большого каменного земного шара с лентой, символически делившей континент на две части света. Здесь же, неподалёку, произошла удивительная встреча с таким же эшелоном, но следовавшем в обратном направлении, то есть на Дальний восток. Эшелоны стояли рядышком, и ребята закидывали друг друга вопросами. Оказалось, это ехали будущие моряки-тихоокеанцы.
«Может, ещё встретимся!» - весело перекрикивались ребята.
   Полстраны отмахал эшелон. Через пять дней пути, ранним туманным утром  новобранцы наконец-то прибыли на конечную станцию под странным названием - Стрелка.
«Станция Стрелка – к службе пристрелка. Всё! Шабаш, мальчики, отгуляли вы своё. Дисциплина начинается. Выходи из вагона с вещами строиться!» - громко скомандовал мичман.
   Опухшие от спиртного и долгого пути призывники поёживаясь от утреннего холодка, выходили из вагонов. Эшелон стоял не у перрона, а где-то в тупике. Ребята спрыгивали на гравийную насыпь и шли на построение в сторону ожидавших их автобусов.



                О У О М С
 
    За окном автобуса проносились, прежде невиданные Лёшкой, пейзажи незнакомой Кубанской местности: аккуратно обработанные поля, сады, виноградники и южные посёлки с нарядными хатками… 
   И вот, наконец, колонна автобусов въехала на территорию воинской части через огромные железные ворота с большими якорями на створках. Ворота закрылись, и гражданская жизнь осталась за ними на долгие три года воинской службы. А здесь был расположен ОУОМС – Отдельный учебный отряд морских специалистов, а в матросском простонародье – учебка.
   Ребят привели к парикмахерской. Пока очередной новобранец терял свои кудри, остальные сгрудились в районе курилок [специально отведённые места для курения] и пытались заводить разговоры с редкими матросами, проходящими мимо. Лёшка не курил, но, всё же, держался вместе со всеми возле курилки. Поблизости от него два матроса осколками оконного стекла счищали старый лак с принесённого ими письменного стола. Огромные площади части были тщательно подметены. Все деревья и кустарники – хорошо ухожены. Но весь этот аккуратный вид и, лишённые волос,  угловатые и шишковатые головы товарищей на его фоне навеяли такую невероятную тоску на Алексея, что хоть волком вой. Скоро и Лёшку обработали “под ноль”, и он с недоумением ощупывал свой лысый череп. Вскоре эту не кудрявую, разношёрстную толпу построили и повели в баню. Нахального вида банный матрос сообщил, что часы и кошельки надо сложить на подоконнике, а остальные вещи необходимо развесить на вешалках конвейера для санитарной термообработки. Перед входом в банное помещение каждому выдавали маленький кусочек хозяйственного мыла и оцинкованный тазик под названием “обрез”. Каждого входящего санитар проверял на наличие насекомых, и уже затем новобранец допускался к помывке. Лёшке никогда не приходилось мыться в общественных банях, и он был удивлён (ну как это можно искупаться в столь маленьком тазике?)… После процедуры купания новобранцы стали облачаться в повседневное рабочее обмундирование [или, по-простому, в робу]. Тут Алёшка познакомился ещё с одним военным изобретением: оказывается, существует всего пять размеров одежды, ему определили – третий. Размер обуви определялся деревянным прибором, похожим на штангенциркуль. Это были неудобные, тяжелые кирзовые ботинки типа ГД [именуемые в простонародье –  говнодавы или, сокращённо, гады]. Новенькая брезентовая роба была желтоватого цвета, которая после нескольких стирок приобретала белый цвет. Тонкие чёрные ХБ [хлопчатобумажные] носки, как потом, оказалось, дырявились в ходе первого же занятия по строевой подготовке, хотя и выдавались они на целых полгода! Спереди глухие брюки (функции гульфа выполнял большой откидной клапан) поддерживались узким лакированным ремнём, то ли из дерматина, то ли, вообще, из толстого картона. Синие “военно-морские пограничные” трусы, необъятного размера, доходили до коленей. Морская фуражка – бескозырка [или, беска] выдавалась без ленточки, но с большой красивой красной звездой на белоснежном чехле, вздёрнутом на большую тулью (аэродром, да и только, шутили курсанты!).  Ещё каждому новобранцу выдавался тёмно-синий байковый берет с маленькой звёздочкой. И наконец, морская фуфайка – тельняшка [или, тельник по-простому] в представлении Лёшки должна была выглядеть несколько иначе.  Ну, во-первых, она была  почему-то без рукавов (как обычная майка) и полосы на ней были чёрными, а не голубые, как рисуют их на картинках. После переодевания, каждому новоиспечённому курсанту вернули его пропаренные вещи, которые приобрели весьма жалкий вид. Все эти вещи тут же упаковывались и зашивались в посылочные мешки для отправки на родину.  [Можно себе только представить, в каком виде они доходили до адресатов, тут же выкидывающих всё это гнильё на помойку!] На подоконнике грудой лежали пустые кошельки, зачищенные  бан(ной коман)дой.
«Хорошо хоть часы остались на месте» - только подумал Алексей, как к нему тут же подошёл старослужащий матрос (из этой же банно-крысиной породы) и настойчиво предложил обменять его новые часы на свои старые с растрескавшимся стеклом. Но тут уж Лёшка не выдержал и послал заворуя подальше.
«Ещё встретимся на узкой дорожке» - пригрозил ему банщик.
   Далее последовала очередная медкомиссия, где в медицинской карте Кринолина Алексея Александровича было поставлено заключение: «Годен в плавсостав».


 
 
                Р А Д И О Т Е Л Е Г Р А Ф И С Т Ы

   После медицинской комиссии, молодых курсантов, перед распределением по специальности,  стали группами отводить на проверку в кабинет СЭС [Средства эксплуатации связи, а по-простому – радиокласс]. Один “знающий” курсант сообщил:
«В радисты отбирают, но я туда нарочно не пойду, говорят, от ихней морзянки голова сильно пухнет!»
   Стать радистом – давняя мечта Алексея. Ещё в школьные времена он как-то встретился с братом
 одного своего одноклассника. Тот только что демобилизовался из войск связи. Этот человек, понимающий морзянку, показался Лёшке, чуть ли не пришельцем с другой планеты. И вот теперь у него у самого появился крохотный шанс – стать радистом!
   В просторном светлом радиоклассе стояло десятка два столов. На каждом столе было прикручено по два телеграфных ключа и лежало по двое наушников. На столе у преподавателя тоже был прикреплён ключ, а так же установлен аппарат с клавиатурой из букв, цифр и знаков препинания. А рядом стоял какой-то прибор с множеством рычажков, о назначении которых Алексей получил объяснение позднее. [Аппаратура ДКМ – автоматический датчик кодов Морзе и прибор ПУРК – пульт управления радиоклассом]. А так же он узнал и то, что у профессионалов слово “наушники” не применяется, правильнее говорить – “головные телефоны”!
   Всех рассадили по местам. И перво-наперво старшины, отбирающие кандидатов, задали вопросы:
«Есть ли среди курсантов профессиональные радисты или радиолюбители? Занимался ли кто музыкой?»
Только двое подняли руки. Первый курсант окончил речное училище по специальности радиооператор. И Лёшка, который в детстве в кружке Дома пионеров учился игре на баяне. Речнику предложили передать на ключе цифры от нуля до девяти и его сразу же отобрали в роту радиотелеграфистов. Остальным раздали по листку бумаги и ручки. На доске написали буквы АБЖУД, а рядом с каждой буквой её обозначение точками и тире. И сразу же дали контрольный текст в одну строчку. Лёшка очень старался и не допустил ни одной ошибки. Его старание не осталось незамеченным, так как старшины уже к нему присматривались. Затем заставили ключами всех по очереди отбивать разные напевы. Лёша старательно повторял за старшиной, аккуратно выстукивая предложенные ритмы. Так как Алексей с детства обладал хорошим музыкальным слухом, все эти упражнения для него не составляли особого труда. Старшина, довольный способностями Лёшки, сказал: «Этот подойдёт!» Из всех шестидесяти Лёшкиных земляков отбор в радиотелеграфисты прошли только двое: радиооператор-речник и Алексей Кринолин.
   Алёшку определили в радиотехническую школу, в (восьмую) роту радиотелеграфистов.


 




                В   П О Л И Т О Т Д Е Л Е

   Алексей с большим интересом погрузился в радиоучёбу. Однако, через несколько дней его вызвали в политотдел ОУОМС. Подчиняясь дисциплине, он незамедлительно явился к начПО [начальник политического отдела].
«…курсант Кринолин прибыл по Вашему приказанию» - доложил Алексей, предварительно спросив разрешения на вход. За столом сидел молодцеватый, плотного телосложения капитан второго ранга Иванов Б.М..
«Вы ведь учились в институте?»
«Так точно, учился»
«И, судя по характеристике, были комсоргом группы?»
«Был и комсоргом!»
«Так вот, у нас к Вам есть серьёзное предложение. Да Вы присядьте на стул»
«Спасибо. Я слушаю Вас, товарищ капитан второго ранга» - сказал Лёша, аккуратно присев на стул.
«Мы набираем взвод помполитов. То есть помощников командиров кораблей по политической части. Ведение партийно-политической работы на кораблях имеет особое значение для флота. Это очень серьёзная должность уровня младшего офицерского состава. У помполитов большие преимущества по службе, свободный выход в город и другие привилегии, но и спрос особый. Только не подумайте, что у нас недостаточно кандидатур, и я пытаюсь привлечь Вас будущими льготами. Нет. Мы тщательно отбираем людей в это подразделение, и Вы нам подходите. Что Вы на это скажете?» - начальник политотдела внимательно посмотрел Алексею в глаза.
«Да, но я бы очень хотел освоить специальность радиотелеграфиста!»
«Это от Вас не уйдёт, так как взвод формируется при соседней роте радиотелеграфистов, так что помимо ППР [партийно-политическая работа], вы будете так же осваивать и специальность радиотелеграфиста, более того, еще и специальность радиомеханика. Так что полную занятость по учёбе я Вам гарантирую. Если других возражений у Вас не имеется, доложите своему непосредственному начальнику и сегодня же с вещами явитесь в первый взвод девятой роты. Всё. Можете идти, курсант Кринолин» - отпустил Алексея капитан второго ранга тоном, не терпящим возражения.


 

                П О М П О Л И Т Ы

   Во взвод помполитов подобралась удивительно пестрая публика. И хоть с виду все казались одинаковыми: казённо одеты и коротко пострижены, большинство из ребят блистали удивительными способностями и обладали разнообразными талантами и специальностями. Здесь собрались музыканты, певцы, декламаторы. Были студенты вузов (так же, как и Лёшка, волею судьбы, оказавшиеся здесь) и выпускники техникумов и училищ. Имелись руководители колхозных клубов и даже один начальник отдела кадров небольшого сельского предприятия, имевший царскую фамилию Нарышкин.
«Вот, я с тобой сейчас разговариваю, как с ровней» - говорил он Лёшке: «А ведь было время, когда таких, как ты я приглашал в свой кабинет “на ковёр” и они стояли у меня навытяжку!»
   Вероятно, это же самое он говаривал и другим, так как уже вскоре несколько шаек холодной воды в бане остудили начальственный пыл этой “царственной” особы!
   Были во взводе и бывшие учителя. Но самые невероятные затейники – это выпускники КПУ [культпросвет училище]. Эти были просто живчики какие-то, они всегда придумывали что-нибудь невероятно интересное. Так, что у Алексея потихоньку стала проходить его тоска по привольной гражданской жизни.
   Все курсанты, менее, чем через год, должны были стать политработниками флота: комсоргами воинских частей, заведующими флотских клубов или просто корабельными преПЗ [преподаватель политических занятий].
   Иные, молча, другие вслух мечтали о “небесных кренделях” предстоящей службы на политическом поприще. Ведь это надо же: свободный выход в город, большое денежное довольствие, звания и награды, отпуск на родину. Все эти разговоры очень согревали некоторых курсантов, будущих помполитов, так как сильно контрастировали с их теперешним положением. А пока им предстоял этот первый многотрудный год упорной учёбы, сопровождаемый большими физическими нагрузками, сложными теоретическими и практическими занятиями, нарядами, хозработами и прочими тяготами и лишениями воинской службы, которые, как требуется присягой и уставами, надо переносить стойко!


                К О М В З В О Д А   И   З А М К О М В З В О Д А

   Командиром взвода помполитов был назначен старший лейтенант с педагогической фамилией – Макаренко. Молодой розовощёкий офицер, он действительно оказался не  только отличным педагогом. Александр Иванович был добрым, заботливым, культурным и просто хорошим человеком. Он же был и преподавателем ОВП [общевойсковая подготовка]. Комвзвода разъяснял курсантам первооснову воинской службы - это различные уставы, регламентирующие повседневную деятельность и взаимоотношения военнослужащих. В первую очередь – (это главный для моряков) Корабельный устав ВМФ (военно-морского флота) СССР, а так же общевоинские уставы [Устав внутренней службы ВС (вооруженных сил) СССР, Дисциплинарный устав ВС СССР, Устав гарнизонной и караульной служб ВС СССР и Строевой устав ВС СССР]. Преподавая, казалось бы, скучный предмет, Макаренко всегда старался сухие строчки уставов сдабривать живыми примерами, пословицами и поговорками, чтобы подогреть интерес слушателей, широко применяя морской лексикон.  Его слова на первом же занятии крепко запомнились Алексею:
«Среди матросов есть поверье, что настоящий моряк за годы срочной службы должен пройти сквозь огонь, воду и медные трубы. А растолковывается это так. Первый год постижения воинской службы, как огонь – самый горячий и самый трудный, когда моряк “подковывается” морально и физически по принципу: не можешь – научим, не хочешь – заставим. Второй год, как большая вода, подхватывает моряка и несёт его к вершинам мастерства. Молодой матрос вливается в боевой коллектив, где происходит отделка салажонка в настоящего моряка. В третий год службы происходит полное самоутверждение личности матроса или уже старшины. Очень сложно в этот период, когда ты у всех на виду, быть одновременно и строгим и справедливым, исполнительным и при этом не уронить своего достоинства, уметь сочетать чувство товарищества со строгими правилами воинской дисциплины. И закончить службу нужно с развёрнутой грудью, увешанной классными и отличными знаками под торжественные звуки медноголосых труб прощального марша!..»
   Заместителем командира взвода помполитов был назначен старшина второй статьи Бисов Виталий Иванович, который и сам недавно окончил обучение в этом же учебном отряде, но, как прошедший морскую практику на боевом корабле, он показался курсантам бывалым и “просоленным” моряком. Он же стал и начальником второй смены, куда и был определён Алексей. До флотской службы Бисов окончил педагогическое училище и успел поработать учителем физкультуры в школе. Вероятно, преподавательский опыт и солидная атлетическая фигура придавали уверенность этому, в сущности, ещё молодому человеку. Как и всякий другой старослужащий моряк, старшина носил застиранную до белизны брезентовую робу, бескозырку с уменьшенной тульёй и, всегда безукоризненно начищенные, хромовые ботинки со срезанными рантами.  Кровать старшины стояла в одной казарме (а точнее в кубрике, как говорили по-морскому) со своими подчинёнными курсантами. Ложился спать он позже всех, а вставал раньше. Лёшкина койка оказалась, в аккурат, на втором ярусе, над кроватью старшины. С одной стороны это было вроде бы, как почётно для курсанта, а с другой – накладывало на него особые требования в содержании своего спального места. Ох, и намучился же Лёшка, пока научился правильно заправлять свою кровать по утрам, а вечером аккуратно складывать робу “кирпичиком” на баночке (так почему-то назывался табурет). Да и всем это трудно давалось!
   Бисов во всём любил порядок, даже во сне курсантов. Отучая их от болтовни,  после объявления отбоя, он не то, что шепота, но и ворочанья в постели в этот момент не допускал. Прохаживаясь между кроватями, он, требуя полной тишины, строго предупреждал: «Три скрипа – подъём!»
   По утрам старшина каждодневно приучал курсантов в быстрой побудке, и если, кто замешкался, объявлялся общий “Отбой” и снова “Подъём”! Особое внимание он уделял к наведению образцового порядка в помещении взвода.
«Баночки равняйте по пиллерсам!» - требовал Бисов.
«Что это за пиллерсы такие? Может быть – ровно отпиленные края табуреток?!» - думал Лёша. А ими оказались обыкновенные столбы в казарме-кубрике. И вообще, многие обыденные вещи здесь называли по особому морскому порядку: пол – палуба, потолок – подволок, окна – иллюминаторы, лестницы назывались трапами. Когда требовалось собрать растянувшийся по ходу взвод [две объединённые смены], подавалась команда: «На шкентеле, подтянуться!» Что означало последним шеренгам, где шагал и Лёшка, надо было увеличить ширину шага.
   В Отряде строго следили за тем, чтобы курсанты курили только в специально отведённых для этого местах, и, уж тем более, не на ходу! И то, что к пустой голове [то есть, без бескозырки или берета для отдания чести] руку не прикладывают. А уж держать руки в карманах… считалось чуть ли не преступлением против человечества, особо строптивым курсантам, чтобы пресечь этот “карманный бильярд”, приказывали полностью зашивать свои карманы на брюках.
   Всему надо было учиться в этой, новой для ребят, воинской жизни. Вскоре курсантам выдали погоны, широкие кожаные ремни с выдавленными звёздными якорями на медных бляхах и чёрные ленты в якорях с надписью “Морчасти погранвойск” для бесок [бескозырка].
   Внешнему виду курсантов - в части тоже уделялось большое внимание. Как правильно снимать для стирки и снова одевать чехол на беску? Как начистить бляху асидолом [средство для снятия окиси меди]? Как подшить подворотничок или пришить погоны? Всем этим премудростям научил своих курсантов  старшина второй статьи Бисов Виталий Иванович.


 
                Р О Т Н Ы Й   С Т А Р Ш И Н А

   Но самый главный старшина 9 роты был пожилой мичман Соломатин Анатолий Фёдорович. Участник Великой Отечественной войны, он много лет прослужил в этом звании, менялись только погоны.
   До 1972 года много раз менялись мичманские нашивки и погоны. Сначала, с 1940 до 1943 года, это была нарукавная нашивка с четырьмя галунами.  После введения погон в 1943 году, и до 1953 года, носился, так называемый, старшинский молоток – узкий продольный и широкий поперечный галуны на трапециевидном погоне.  С 1954 по 1957 годы ширина галунов сравнялась. С 1957 по 1971 год – один широкий продольный галун на погоне.  А, с 1972 года, когда был введён институт прапорщиков и мичманов – офицерский погон без просвета и две  звезды, расположенные продольно.
   С введением воинских званий прапорщиков и мичманов, престиж сверхсрочной службы значительно поднялся. А что? Зарплата приличная, жильё предоставляют, служба по контракту на одном месте и при определённом сроке (по договорённости).
   На первый взгляд Соломатин, невысокий лысый мужчина с круглым добрым лицом, был похож на мудрого волшебника Изумрудного города – Гудвина. Одновременно, он производил впечатление - беззлобного простака. Но не зря Гудвина называли  Великим и Ужасным. За долгие годы службы, по-видимому, курсанты извели все нервы этого заботливого старого заслуженного моряка. Заводился он с полуоборота, и, казалось бы, по пустячному поводу. Орал он на курсантов так, что стёкла дрожали:
«Сволочи, поганцы, скоты, мерзавцы, обормоты, балбесы, чурбаны, болваны, недоделанные вы у меня ещё попляшете!..»
 Мичман мог бесконечно повторять подходящие эпитеты для нерадивых курсантов. Недаром ведь шутят, что слово КУРСАНТ расшифровывается, как колоссальная, универсальная рабочая сила, абсолютно не желающая трудиться!
Когда он проводил, таким образом, воспитательную работу, его питомцы в строю, на вечерней поверке, внимали сладким речам и стояли загипнотизировано так, что в паузах, когда мичман переводил дыхание, в наступившей вдруг тишине, было слышно, как мошкара бьётся в окна!  И это притом, что в строю стояло более двухсот человек!
   Однажды Лёшка замешкался в бане после помывки и последним вышел из раздевалки. Недовольный мичман тут же послал Кринолина обратно в баню - собирать обмылки в обрез [тазик]. У Соломатина ничего не пропадало, как рачительный хозяин, он пускал эти обмылки для мытья  некрашеных полов в роте.  Эти самые полы или палубу, как их здесь называли, драили с мылом и с машкой.
   Отдельное пояснение о машке. Машка – это большой чурбак, с набитыми на него старыми сапожными щётками и с длинной толстой ручкой.  “Тягать” машку могли только три – четыре человека одновременно, такая она была тяжёлая!
  Казалось, что старшина роты вообще никогда не спит. Каждый день он присутствовал в роте до конца приборки, которая заканчивалась около полуночи, и даже тогда он не сразу уходил. Жил он в домике, сразу же за воротами части, вставал ни свет, ни заря, так что появлялся в роте задолго до подъёма. И всё же, надо быть справедливым, благодаря стараниям старшины роты, курсанты никогда и нигде не нуждались ни в чём. А сюсюкаться с подчинёнными, чтобы они потом тебе сели на голову, он не считал возможным. Наверное, он был прав!
 


                В О Т   О Н О   -   М О Р Е

Крепко спят курсанты, но даже сквозь сон слышат они приближающиеся шаги дневального, идущего возвестить о начале нового многотрудного дня. Команда “Рота, подъём!” мгновенно срывает всех с коек. На подъем, одевание и построение отводятся положенные (“на карантин”) 45 секунд! Сегодня тепло, и отдается команда: “Форма одежды на физзарядку – трусы, ботинки”. Фигура старшины, похожего на античного героя, вызывает у  курсантов восхищение, ведь среди будущих помполитов редко встречались спортсмены. Привычные, ежедневные для замкомвзвода занятия спортом, его многокилометровые пробежки под силу были пока не всем курсантам. Темп пробежки, заданный старшиной, немногие выдерживают, и взвод, бегущий за ним, сильно растягивается. Бисов с явным сожалением сбавляет скорость. Взвод добежал до стадиона, где обычно проводится зарядка, но старшина и не думает останавливаться. “Ну, и куда бежим?!” – молча негодуя, удивлённо думают запыхавшиеся физкультурники. И вот впереди показалась большая прибрежная поляна, ограниченная высоким обрывом, за которым начинается… МОРЕ!
Да! Впереди, прямо, как в той песне, раскинулось море широко!
   Первый раз в жизни Лёшке, да и многим другим ребятам, довелось увидеть настоящее море. Как поётся уже в другой песне: «Самое синее в мире – Чёрное море моё!»  Высокое огромное небо в бесконечной голубой дали невидимо сливается с морем, так что в это солнечное утро вовсе и не видно никакого горизонта, скрытого маревой дымкой.
   Вдали проходят какие-то корабли или катера, сразу и не поймёшь. Людей у моря не видно, так как морское побережье их воинской части ограждено и охраняется боевыми постами. Зато для птиц здесь полное раздолье: летают крупные черноморские чайки, на прибрежных камнях морские чёрные вороны  (прожорливые бакланы) сидят и сушат, растопырив, свои намокшие крылья, мелькают юркие нырки. Неподалёку от берега проплыла стайка дельфинов.
   Впечатления от этой утренней зарядки все получили незабываемые. Так вот оно море-то, какое!
   



 



                Д Е Л А Й   -   Р А З
   
   Задумывались ли вы когда-нибудь, а что такое строй?!..  Вот и Лёшка никогда об этом не думал. А строй это (установленное Уставом) размещение военнослужащих, подразделений и частей для их совместных действий! А строевая подготовка это метод обучения и воспитания военнослужащих. Вот только уж больно тяжек этот метод  для курсантов! Особенно, когда температура на плацу под южным солнцем такая, что плавится асфальт. Натёртые подошвы ступней горят. Всё тело под голландкой мокрое от пота, соль от которого выступает даже на погонах. А старшина без устали командует, требуя чёткости при выполнении строевых приёмов:
«Делай - раз! Делай – два! Делай – три!»
И при каждой команде нужно автоматически сгибать, разгибать и приставлять, натруженные бесконечной тренировкой, измученные конечности своего тела.
«Взвод (с левой ноги) шагом ма-арш!  Раз, раз, раз – два – три!  Левой, левой!  Раз – два – три!   Взво-од, стой! Раз-два! Направо! Курсант Кринолин, выйти из строя!»
Лёшка слегка ударяет правой рукой по погону впереди стоящего курсанта. Тот делает шаг вперёд и направо, освобождая проход для выхода из второй шеренги строя. Лёшке кажется, что он делает всё правильно, но старшина недоволен и звучит команда: «Отставить!» Лёшка возвращается на своё место, но его снова вызывают из строя и так несколько раз подряд, пока старшина не добивается безукоризненности в строевых приёмах движения курсантом…
   Ну, наконец-то, сегодня, подошло к концу это драконовское занятие. Чтобы приободрить взвод, старшина командует самому голосистому курсанту: «Запевай!»  Делать нечего, и раздаётся  песня:
                «Мы куём себя упрямо, потому, что ждёт нас флот!
                В трудный час радиограмма положение спасёт!»
И тут же весь взвод подхватывает припев:
                «Для радистов море, как земля!
                Ведь недаром говорится, что мы уши корабля!..»
И тут все вдруг осеклись, как будто впереди увидели привидение. Вот уже больше месяца прошло с тех пор, как курсанты живут за высоким забором, отделяющим их от гражданской жизни… Дело в том, что по дороге навстречу им шла прелестная молодая девушка, очевидно, дочка кого-то из командования. Скинув мгновенно с плеч усталость, все приободрились и, без команды, лихо затопали парадным строевым шагом навстречу прекрасной незнакомке. Раздавался яростно цокающий звук каблуков, совсем недавно подбитых новыми металлическими подковками. Но, к сожалению, не дойдя до объекта вожделения, на, ближайшей же, отворотке, старшина скомандовал: «Правое плечо, вперёд!» Взвод свернул налево, а замечтавшийся долговязый правофланговый курсант Волков, то ли не услышал команды из-за грохота топавших ботинок товарищей, то ли задумавшись, но он не свернул вместе со всеми, а продолжил в одиночестве парадное шествие навстречу юной красавице. Он уже почти поравнялся с ней, когда опомнился от дружного хохота за своей спиной. Неуклюже согнувшись и позорно заметавшись, он стремительно ретировался к весело ожидавшему его взводу!




                Т У Т   М У Х А

Для тех, кто не знаком с азбукой Морзе – маленький ликбез. Длительность тире равняется трём точкам, а расстояние между группами (или словами) – не менее одного тире.  Однако, при передаче или при приёме знаков (букв, цифр или знаков препинания) никто не считает количество этих самых точек и тире. Их запоминают по напевам различных фраз. Например, для цифры один (.----) поётся фраза: «Куда ты пошла?», а цифра два(..---) напевается: «Я на горку шла!». А когда радист добивается наивысшего мастерства, то, им как бы переходится психологический барьер и, к примеру, смысловая морзянка в голове сама собой сразу же превращается в слова и фразы. Это немного подобно тому, как человек просто разговаривает, или читает, ведь вы же не вычитываете каждую буковку! А при приёме не смыслового (например, закодированного или цифрового) текста, особенно на большой скорости, при записи на буквопечатающей машинке, осмысление принимаемого вообще отключается. И приём ведётся автоматически, так как игнорируется собственное внутреннее Я оператора, а пальцы, как бы, сами по себе знают, на какую клавишу и когда нужно нажимать! А ещё оказывается, что некоторые, широко известные в быту,  перестуки расшифровываются, как вполне обычные слова.
   Итак, идёт занятие по радиотелеграфии. За пультом управления радиоклассом (ПУРК) сидит сам  старшина Бисов. Поскольку, курсанты пока ещё могут принимать тексты только на небольшой скорости, преподаватель работает вручную на простом телеграфном ключе. Бисов отстукивает учебную радиограмму в 50 групп [10 строк, в строке 5 групп, в группе по 5 знаков]. Для бывалого радиотелеграфиста - это  вполне рядовая задача, а курсантам пока тяжеловато. Чтобы слушатели немного отдохнули, старшина решает немного позабавить их.
«Товарищи, вы слышали когда-нибудь о тюремном телеграфе, которым перестукивались политкаторжане в царских тюрьмах?»
«Это что, они пользовались каким-то особым кодом?» - поинтересовались курсанты.
«Как раз нет! Они использовали обычную морзянку. А вот кодовыми были слова или некоторые выражения, которые использовались и на воле, например, слово ТУТ. Вы, наверняка, раньше слышали в кинофильмах этот ритмичный перестук, когда гость, стуча в дверь явочной квартиры, выстукивал пароль, например, слово ТУТ.   А как оно звучит, нам продемонстрирует курсант Васильев. Прошу к ключу!»
   Васильев, коренной уроженец  Алтая с типично монгольской внешностью, но с чисто русскими именем, фамилией и отчеством, что характерно для обрусевших алтайцев, принявших когда-то православие. Он берётся за ключ, и аккуратно отстукивает слово (- ..- - или та, ти-ти-та, та).
«Хорошо. А вот, пожалуй, самый известный (среди спортивных болельщиков) в народе, перестук из которого состоит слово МУХА. Это нам отстучит курсант Кринолин»
  Алексей взялся за ключ и, немного волнуясь, выстучал (-- ..- …. .- или та-та, ти-ти-та, ти-ти-ти-ти, ти-та). И действительно, многие слышали этот перестук, но раньше и не догадывались, что это означает в переводе с азбуки Морзе!




                Т Р И   В Е Л И К И Е   П О Б Е Д Ы

   Темой сегодняшнего занятия, которое проводил старший лейтенант Макаренко, была история военной формы советского моряка. Комвзвода выслушал доклад дежурного и начал свой урок:
«Товарищи! История, происхождения большинства предметов современной формы матроса, имеет свое давнее практическое назначение.
   Начнём с бескозырки. Это форменный головной убор (фуражка без козырька с чёрной или гвардейской лентой из шёлкового репса с тиснением наименования корабля или флота). Почти современного вида, бескозырка была введёна в российском флоте в середине 19 века. До этого были разные головные уборы, в том числе и широкополые с лентами-завязками, чтобы матрос при случае не потерял свою шляпу на ветру. Кстати, поначалу пружины в бескозырке не было, её (а точнее - пружину от будильника) придумали вставлять в тулью сами матросы для придания ей правильной формы, а в 30-е годы советское командование утвердило её наличие - официально.
   Покрой рабочей одежды – робы позаимствован ещё в петровские времена в Голландии, поэтому среди моряков форменную рубашку прозвали голландкой. Чем удобна эта форма, раз дошла до нашего времени в почти не изменённом виде? А вот чем – если моряк случайно выпадет за борт, то чтобы одежда не отягощала его в воде, он легко скинет просторную куртку и брюки с клапаном на боковых пуговицах. По этой же причине и шнурки в ботинках – кожаные, чтобы не намокали и легко развязывались в воде.
  Матросская фуфайка или тельняшка тоже заимствована из европейского парусного флота. Дело в том, что в полосатой рубахе было легче различить на фоне парусов, стоящего на рее матроса.
  И, наконец, форменный воротник, который на матросском жаргоне зовётся гюйсом, как и флаг на гюйс-штоке, поднимаемый в носовой части кораблей 1 и 2 рангов. Появление этого воротника было связано с необходимостью защитить форменную рубашку от загрязнения мукой и пудрой, которыми подновляли парики, входившие в старинную форму одежды моряков ряда стран. В России накладной воротник синего цвета был введён в 1881 году. Вначале он был одноцветным, затем с целью более заметного его отличия на одежде, ввели две, а затем и три полосы. Самое интересное в нём эти самые три белые полосы, идущие вдоль кромки. На флоте возникла устойчивая легенда о том, что они символизируют собой три великие победы русского флота.  Во-первых, это победа русского галерного флота под командованием генерал-адмирала Апраксина Ф.М. над шведским флотом 26-27 июля (6-7 августа) 1714 года у полуострова Гангут (Ханко) на Балтике. Во-вторых, это Чесменское сражение в Эгейском море 24 июня (5 июля) 1770 года, в котором русская эскадра под командованием адмирала Спиридонова Г.А. нанесла поражение турецкой эскадре в Хиосском проливе. И, наконец, третья победа в Синопском заливе над турецкой эскадрой во время Крымской войны 18 (30) ноября 1853 года. Русской эскадрой командовал знаменитый адмирал Нахимов Павел Степанович» - Макаренко обвёл взглядом курсантов и задал вопрос:
«Скажите, как вы думаете, из каких соображений рабочая форма пошита из лёгкого брезента? Ну, скажем, вы, курсант Олонцев, что думаете на этот счёт?» - обратился командир взвода к блондинистому курсанту из Архангельска. Тот помялся и предположил:
«Ну, наверное, из соображений экономии!»
«Да нет! Не в этом дело. Во-первых, эта материя практична - дольше не изнашивается. А, во-вторых, медленно намокает в воде, так что матросу легче её в воде скинуть при необходимости. Да, хочу вас порадовать, в аккурат, к принятию вами присяги, введена новая эмблема на головной убор: теперь к звёздочке добавилось обрамление в виде венка из лавровых листьев. На днях старшина Бисов получит их на весь взвод!»




                С Т Р Е Л Я Й ,   М О Й   А В Т О М А Т

   Как ни странно, он это повествование хочется начать с рассказа о питании курсантов. Надо сразу же отметить, что продукты в морские воинские части доставлялись хорошие и в объёме  большем, чем в сухопутные армейские подразделения, так как паёк моряка превышает паёк солдата. И тут всё зависит, не только от мастерства коков в приготовлении пищи, но и от объёма пищевых котлов. А зависимость такая – чем меньше котёл, тем вкуснее еда, в нём приготовленная. И не только от этого. Вот, к примеру, Лёшке как-то, пришлось отведать на вкус кусочек нашей землицы – кто-то из нерадивых курсантов не вырезал её из картофелины, а однажды в котелок даже попал большой кусок тряпки – видимо, какой-то растяпа уронил. Так что Лёшка взял за правило – внимательно рассматривать в тарелке: а что ты кушаешь (?). Частенько кормили гороховым пюре, по цвету и консистенции очень напоминающее некую детскую неожиданность. Музыкальная пища, как шутили курсанты, и последствия от этой еды  не всегда бывали деликатными. Случалось, что готовили просто отвратно, ведь как от раскладки, так и от умения кока тоже многое зависит! Щи – хоть хрен полощи, на второе - изрядно испорченная, приготовленная на воде, каша из пшённой или перловой крупы, политая жиром, и сверху – прозрачные куски варёного сала (которое ел из всего взвода только один курсант – кандидат в члены КПСС). В чае - многократно прокипячённая, может быть даже частью – старая, заварка. Ну, а в компоте из сухофруктов больше половины содержались эти самые бывшие фрукты. Лёшка удивлялся: «Ну, что им воды, что ли жалко?» Так что, когда старшина Бисов заметил, что Кринолин употребляет один только хлеб, он определил Лёшке место в столовой напротив себя за одним столом и как-то заставил Лёшку съесть подряд аж три тарелки перловки, с тех пор Алексей её возненавидел, можно сказать, на всю жизнь. Забегая вперёд, можно догадаться, что, возможно, только из-за заботы старшины о питании своего подчинённого, Лёшка к концу обучения поправился почти на десять килограммов, и перестал быть эталоном худобы, а то, когда хотели сказать про чей-то астенический вид,  говорили: «Тощий, ну, это уж точно, как Кринолин!» По-видимому, жалкий Лёшкин вид вызывал у Виталия Ивановича какие-то отеческие чувства к нему. И он часто проявлял какую-то, не по заслугам, повышенную заботу о Кринолине.  Вот, например, однажды Лёшка не выдержал темпа утренней пробежки и отстал от взвода, прямо в городе, за воротами части и потом в одиночку, в одних трусах и ботинках приплёлся в роту, когда все уже вышли на построение. Старшина объявил Лёшке, вместо полагающегося ему наряда вне очереди, всего лишь “Замечание”, но после этого случая, Лёшка несколько раз бегал, держась за руку старшины, когда начинал отставать, пока не научился выдерживать общий темп бега!
  Зато с оружием Лёшка быстро освоился, когда записывали на его имя автомат АКМС, то оказалось, что он собран из двух – с разными номерами, запомнившимися Лёшке на всю жизнь: АС 0476 и ФП 2828. С оружием все обращались аккуратно. Но два курсанты всё же, получили от старшины по наряду за то, что начали баловаться с оружием.  Наставляя автоматы, друг на друга, они передёргивали затворы и щёлкали, нажимая на спусковые крючки [то есть – курки]. Старшина ведь до этого строго предупреждал курсантов:
«Никогда не наставляйте, без необходимости, оружие на человека. Ведь, как говорят в народе: раз в году стреляет и незаряженное ружьё!»
А если всё же кто-то  (например, при разборке для чистки автомата)  случайно, ронял деталь или собранное оружие, старшина огорчённо кивал головой и неизменно повторял:
«Стреляй, мой автомат, стреляй!»



                П Р И С Я Г А ,   Ч Е С Т Ь   И   С О В Е С Т Ь

   Принятие присяги совпало со строевым смотром. На этот раз завтрак (как и последующий обед) был праздничным: любимые Лёшкой, макароны по-флотски, какао и сдобная булочка-конвертик с большим куском сливочного масла!
  На днях всем выдали парадную форму номер два: белоснежную хлопчатобумажную голландку (с пришитым синим матросским воротником) и чёрные брюки из шерстяного сукна, а так же и хромовые ботинки. Выдали и новые звёздочки на бескозырки. Вернее, теперь это были кокарды – звезда, обрамлённая лавровым венком (“капустой”, как шутливо прозвали её курсанты).
   Выглаженные формы и, начищенные до блеска, новые ботинки придавали курсантам, как им казалось, бравый вид, и все кинулись в местное фотоателье их части - сфотографироваться, чтобы потом отослать  свои фото родным, друзьям и любимым! Не избежал этого соблазна и Лёшка, он давно хотел послать свою фотографию матери.
   Построение состоялось на большом плацу части. Присягу принимали одновременно все роты в своих школах, так как многотысячный учебный отряд, и за полмесяца непрерывного процесса этой  процедуры, не успел бы провести данное мероприятие, если бы оформляли каждого курсанта в отдельности по общей очереди!
   Радиотехническая (третья) школа, в которую и входила Лёшкина девятая рота, принимала торжественную Присягу – клятву на верность Родине! Когда очередь дошла и до Алексея, сам не понимая почему, он как в тумане выплыл, а, точнее, по вызову вышел из строя и на одном дыхании (с автоматизмом) начал зачитывать текст присяги:
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик Кринолин Алексей Александрович, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым,  дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну… Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик…  Если же я нарушу  мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа»
Расписавшись в документе и пожав, протянутую ему, не помня кем, руку, Алексей встал в строй на своё место. Да и все ребята, наверное, волновались при приёме Присяги.
  Далее состоялся парад по случаю принятия торжественной Присяги. Парад принимал сам начальник Учебного отряда морских специалистов капитан первого ранга Карцев С. Г.
   Командовал парадом заместитель начальника ОУОМС капитан первого ранга Смыков В.В.. Вдвоём они обошли парадный строй курсантов, стоящих в каре, по пути Карцев приветствует их:
«Здравствуйте, товарищи моряки-пограничники!.. Поздравляю вас с принятием Присяги!»
 Дошли они и до Лёшкиной школы, Лёшка с товарищами дружным хором чётко ответили на приветствие:
«Здравия желаем, товарищ капитан первого ранга!» и на поздравление с принятием Присяги – троекратным: «Ура!»
   Начальник и, вслед за  ним, его заместители и командиры школ заняли трибуну. В это время курсанты – линейные участники торжественного шествия, уже заняли свои места по парадному ордеру [расписанию].
   Командующий парадом громко произнёс в микрофон усилителя:
«Отряд, смирно! К торжественному маршу, поротно, на одного линейного дистанция, первая рота – прямо, остальные – на право! Равнение направо, шагом ма-арш!!!»
Оркестр заиграл церемониальный марш, и курсанты парадным строем, отдавая честь, прошли мимо  трибуны с руководством Учебного отряда.
   Карцев остался доволен строевой выучкой своих курсантов. Тут хочется добавить несколько слов к личности Сергея Георгиевича, капитана первого ранга, этого статного, красивого человека. Начальником он был хоть и строгим, но старался не прибегать к жёстким наказаниям (например, в отношении одного “бегунка”, о нём будет рассказано позже), так как был он по сути добрым и справедливым человеком. Он, например, не был сторонником слишком короткой стрижки (не считая первой, после гражданки) курсантов. «Не хочу», говорил он, «чтобы мои курсанты походили на уголовников!» Он никогда не пресмыкался перед вышестоящим начальством, поэтому, даже после многих лет безупречной службы в этой должности, он так и не удостоился адмиральского звания, как его преемник!..
   Следует добавить, что для курсантов этот день, как праздничный, был свободен от учёбы и хозработ, а накануне им выдали первое воинское денежное содержание – три рубля и восемьдесят копеек. Лёшка получил разрешение от старшины и направился в матросскую чайную “Парус”. Так захотелось чего-нибудь вкусненького! И Лёшка купил 200 граммов конфет “Трюфелей”, лимонад и коржиков, так что истратил почти все выданные ему деньги.
   И ещё один интересный момент! Возле этого чепка (так матросы прозвали чайную лавку) Лёшка встретил нескольких странных военных в полевой офицерской форме без знаков различия, брюнетов, говоривших (как ему показалось) на испанском языке. [В ОУОМС обучались кубинские пограничники].
Но это ещё не всё! Там же, в чепке Лёшка оказался и случайным свидетелем раскрытия преступления, то есть, мелкого хищения. В чайную зашёл старшина третьегодок из соседнего взвода. Краем глаза, то есть боковым зрением, он заметил, как при его появлении, один из курсантов попытался незаметно выскользнуть на улицу, предварительно выбросив под стол банку из-под сгущённого молока. А за день до этого, у одного курсанта, уроженца  Херсона, из тумбочки пропала посылка со сладостями, которыми он собирался поделиться с товарищами за ужином. Так вот, зашедший старшина привлёк Лёшку в свидетели, так как он при нём достал из-под стола эту самую консервную банку, которая оказалась херсонской, а здесь торговали только краснодарской сгущёнкой. Вот так запросто было раскрыто это похищение.
   А за несколько дней до этого, был взят с поличным ещё один крысятник, похитивший у товарища сберкнижку. Он пытался снять все наличные деньги (что-то около 70 рублей), но вызвал подозрение у кассирши.  [ Деньги, суммой больше трёшки, курсантам полагалось держать на личных книжках в местной сберкассе, с которых мелкие суммы выдавались и без военных билетов]. Та послала курсанта к старшине роты за своим военным билетом. Когда “владелец” сберкнижки не вернулся, женщина поняла, в чём тут дело, она пришла к командиру роты и на общем построении легко опознала похитителя… 
   Алексей, не сталкивавшийся раньше с бытовым воровством,  недоумевал:
«Ну, как же это можно, честно глядеть товарищам в глаза, а после, их же и обворовывать?! Неужели, посылка и эти деньги были дороже собственной чести? И куда подевалась их совесть?»

 


                С Т Р Е Л Я Т Ь ,   К А К   К О В Б О Й   И   Б Е Г А Т Ь ,   К А К   Е Г О   Л О Ш А Д Ь

   Уж, неизвестно, кто и когда придумал эту поговорку:
«Курсант должен уметь стрелять, как ковбой и бегать, как его лошадь!»
Но в правдивости этой шутки Лёшка убедился на, первых же, стрельбах.
   А начать повествование лучше всего с рассказа о Лысой горе. Вообще-то на Руси полно мест, где расположены горы с таким названием - там, где, по поверью, всякая нечисть устраивает свои шабаши!  [Ведь даже в опусах у великого русского композитора Модеста Мусоргского есть симфоническая фантазия: «Ночь на Лысой горе».]
   Поначалу, старшина Бисов выполнял трёхкилометровые пробежки  с курсантами – то вокруг части, то на стадионе. Но когда его питомцы настолько окрепли и  научились правильно дышать во время бега, так, что  после остановки, ни у кого уже не было даже одышки, он начал устраивать пробежки в сторону Лысой горы, находящейся  примерно в шести километрах от их части. Расположенная в живописнейшем месте, Лысая гора имеет высоту 317 метров над уровнем моря. Загадочность горе придают огромные белые шары РЛС [радиолокационная станция], установленные на ней.
   Так вот, немного не добегая до горы, и был расположен отрядный огневой полигон – стрельбище, куда курсантов привели на практические занятия по огневой подготовке. Южное солнце давно уже выжгло всю траву на степных просторах по всей округе возле стрельбища и на нём. Однако, высохшие травы и цветы, там, где их ещё не вытоптали курсантские башмаки, стоически держались воинственными колючками, возвышаясь над растрескавшейся землей, как икебана в букетах из сухоцветов. Среди архитектурных “шедевров” стрельбища выделялся высокий щит, стоящий вдоль всей огневой полосы [на линии огня] со стороны моря и, одиноко маячивший, туалет – с другой стороны. Весь огневой рубеж заасфальтирован узкой дорожкой.
   Стояла летняя жара, и очень хотелось пить, но, никакой воды поблизости там не наблюдалось. Последняя речка здесь пересохла лет 70 назад, а это – существенная деталь. Полигон хоть и был большой, но и курсантов на стрельбище прибыла целая орава. Пока ждали своей очереди, курсант Конкин Володя (из Москвы) отпросился у старшины в этот самый одинокий гальюн-туалет. В те годы это удивительное совпадение фамилии и имени не вызывало никаких ассоциаций, так как известный фильм, про место встречи, тогда ещё не сняли. [Но, вот с Павкой Корчагиным, это имя в умах некоторых людей, всё же, было тогда тесно связано!]  Народу, как уже говорилось, было много, и в этой деревянной кабинке над глубокой ямой, до Володи ранее побывало несколько человек по всяким своим нуждам. Как и у каждого курсанта, на ремне брюк у Конкина висели подсумок с магазинами для автомата и штык-нож. И только он расстегнул ремень, чтобы откинуть клапан брюк (гульфика на морских брюках не делают!), как все это казённое имущество соскользнуло с ремня и нырнуло в очко клозета. Но, по счастью, очевидно, не он один оказался таким “везунчиком”, поскольку у гальюна стоял длинный железный прут с крючком на конце. Немного покорпев, Володя выудил упавшие вещи, но вот отмыть их было нечем, разве что – немного протереть икебаной! А тут ещё – невезуха! Очередь до 9 роты так и не дошла, а время уже было обеденное, и курсантов бегом с полной выкладкой и с автоматами за спиной отправили назад в часть на обед. Таким образом, нагуляв аппетит, стрельцы прибыли к Пищеблоку в столовую. И это ещё не всё. После обеда назад побежали на Лысую гору. Вот она, этакая  тягота – одна из трудностей воинской службы. И только один Володя Конкин обрадовался возможности умыться и отмыть свои вещи!..
   Сначала поражали мишени одиночными выстрелами со ста метров. И хотя Лёшка никак не мог одновременно сосредоточить внимание на прорези (в прицельной планке), мушке и цели, он сразу же уверился в своей меткости – у мишени не было ни одного шанса остаться “в живых”, и она после каждого выстрела падала.  Затем стреляли очередями. Автомат “по-зверски” дёргался и ударял в плечо, которое тут же украсилось синяками, а Лёшку оттащило на целый метр назад от огневого рубежа. И тут все мишени были поражены. Кстати, в следующий раз стреляли уже в прорезиненном костюме химзащиты и в противогазе, в котором, несмотря на спецзащиту стекол, они всё равно запотевали, и ни черта не было видно. Лёшка, опять-таки, просто, по-снайперски точно, срезал все мишени, стреляя очередями и, почти не глядя, как ковбой!
   Секрет своего “мастерства” Алексей понял позднее, когда и сам был назначен сидеть в окопе под пулями и с мишенью, на длинном шесте, в руках. А приказ был таков:
«Услышишь выстрелы – опускай мишень!»
Ослушаться Лёша не посмел.
   Кстати, звуки выстрелов очень разочаровали Лёшку, так как это пуканье было совершенно не похожее на киновыстрелы, разве что, только, пули, отлетавшие рикошетом от рельсов щитов, визжали очень схоже!



                З А М П О Л И Т   М Я К Ш И Н

   Преподавателем ППР [партийно-политическая работа, а в простонародье – посидели, попи… поболтали, разошлись] во взводе помполитов был заместитель командира роты по политической части капитан третьего ранга Мякшин Михаил Александрович. Средних лет, черноволосый брюнет с пышной шевелюрой в лёгкой проседи. Был он отличным воспитателем и большим знатоком крепкого русского простонародного, военно-морского лексикона, который он умело, употреблял для большей наглядной убедительности при высказывании своих мудрых мыслей! И, причём, это было настолько уместно и остроумно, что никого не обижало, а даже наоборот,  частенько забавляло народ.
   У Мякшина была феноменальная память на лица и фамилии. Он знал каждого, из более, чем  двух сотен курсантов своей роты, и по анкете и по личному наблюдению. Ему бы родиться лет на тридцать пораньше, так  из него получился бы идеальный особист Бериевских органов НКВД…  в хорошем смысле этого слова. У него и повадки иногда были похожие. Знакомясь с курсантами, он  вызывал их в свой кабинет для личной  беседы. А если кто при входе спрашивал: «Можно войти?»
Замполит неизменно отвечал: «Можно Машку за ляжку под забором, а настоящий курсант спрашивает РАЗРЕШЕНИЕ на вход!»  Задавая, вошедшему курсанту, многочисленные, казалось бы, бессмысленные, сбивающие с толку,  вопросы, он выяснял морально-политический облик каждого индивидуума. Взгляд его был настолько пронзительным, а ум – проницательным, что, когда он разговаривал с Алексеем Кринолиным, тому показалось вдруг то, что замполит читает его мысли! Он пытал Лёшку какими-то глупыми вопросами:
«На какой улице в вашем городе расположен Горком партии? Кто у вас там первый секретарь? Знаете ли вы анекдоты про Ленина, Чапаева или про Брежнева? На чьей стороне воевал батька Махно? Конспектировали ли вы когда-нибудь работы В.И.Ленина? Не были ли ваши родственники во время войны в плену или на временно оккупированной территории? Сколько ты выпивал  на гражданке? Нет ли родственников за границей?»  И так далее и тому подобное!
 Особой страстью у Мякшина была “возможность” заглянуть в сокровенные мысли подчинённых, а именно - он очень любил читать личные дневники и записные книжки курсантов, и с их помощью составлять своё собственное мнение о личности того или иного служивого (из нижних чинов его роты). Однажды, он нашёл в тумбочке одного из курсантов наброски романтического детектива. Вечером замполит вызвал к себе в кабинет этого “писателя”, и, удобно усевшись в кресле, дымя папироской, глубокомысленно начал слушать прочтение написанного. Курсант по фамилии Джулай стоял перед ним навытяжку и читал своё сочинение:
«Кроваво-красная  заря занималась над  уютным городком, стоящим на  берегу прекрасного голубого залива… Пляжный песок омывала гребёнка волн, исходящих из самых недр  великого безбрежного океана.   Их плеск убаюкивал засыпающий город... Ни что не предвещало надвигающейся трагедии!.. По тихой улице шла незнакомка, она как будто бы и не замечала в потёмках, крадущегося следом за ней, мужчины…    Он резко обхватил девицу и попытался прикоснуться к соблазнительным полушариям её грудей, хорошо  различимых в лунном сиянии!..   О, да! Это объявился тот самый, неуловимый маньяк...  Но в этот момент  в руках у девушки, оказавшейся офицером полиции, невесть откуда взялся дамский пистолет…  Раздался выстрел, и насильник рухнул на песок, орошая его своей чёрной кровью… Всё было кончено!»
   Уже через пять минут прочтения, замполит с треском и трёхэтажными выражениями прогнал парня из своего кабинета, настойчиво посоветовав тому: «Больше не сочиняй всякой хе… фигни!»
  Как-то замполит пришёл на занятие  к  будущим помполитам  рассерженно-расстроенным. Он хмурым взглядом обвёл класс и язвительно изрёк:
«Так! Значит,  девок портить можем, а  жениться, кто будет?!»
   Все курсанты напряглись и замерли в ожидании продолжения речи замполитом:
«Батрак…  какую-то девицу осчастливил и удрал на военку. Родители, этой беременной подруги нашего воина-соблазнителя, прислали письмо на имя командира части. Мне поручили с этим разобраться. А этот совратитель и говорит мне, мол, я её не люблю!  Ну, тут уж я и не выдержал!.. Я тебе такую ЛЮБОВЬ покажу, сукин ты сын! Ты у меня всё равно женишься! Иначе я тебя в бараний рог согну, обормот несчастный!.. Пришлось мне этого “беглого жениха” отправить назад домой, в краткосрочный отпуск!»
   И, действительно, через несколько дней курсант из соседнего взвода,  по фамилии Батрак, этот рыжий веснушчатый парень, вернулся из отпуска с обручальным кольцом на пальце. Вот только были ли потом счастливы эти молодожёны? История об этом умалчивает!


 

                С О Л Ё Н Ы Е   Б Р Ы З Г И   М О Р Я

   Началась шлюпочная практика. А практика, как известно, далеко расходится с теорией. Однако, каждый курсант обязан освоить греблю и управление десятивёсельным шлюпочным ялом. Ял – это широкая шлюпка с полными обводами и транцевым [Транец – концевой плоский срез кормы] кормовым срезом. Начинается шлюпка форштевнем [деревянная изогнутая балка в баковой {носовой} оконечности корпуса, которая в нижней части переходит в киль].  А заканчивается – румпелем [рычаг поворота руля]. Ял называется по числу имеющихся вёсел. Скамейки для гребцов зовутся банками, а бочонок с питьевой водой – анкерок. Каждое вальковое весло весит (по Лёшкиному разумению) не меньше десяти килограммов, а если учесть его в состоянии рычага, то и того больше! Наиболее сильный, выносливый и опытный гребец назначается загребным. Он занимает место на первой от кормы банке с правого борта. Загребной задаёт темп гребли, по которому равняются все остальные гребцы. Сидят гребцы спиной по ходу шлюпки.
   Старшина Бисов прикрепляет к флагштоку принесённый с собой шлюпочный зелёный военно-морской пограничный флаг. Все шлюпочные команды хорошо изучены курсантами в теории, и вот настало время практики. Все курсанты (в пробковых спасательных поясах) заняли свои места. Старшина (он тоже в поясе) сидит на румпеле. Лёшке досталось место в самой середине шлюпки. Раздаётся команда: «Отваливай!» Загребной и баковый гребцы отталкивают ял от причала, остальные держат вёсла вертикально. После команд: «Уключины вставить! Вёсла!» Курсанты ловко вставляют уключины в гнёзда, а вёсла вставляют в уключины лопастями, повёрнутыми к корме. «Вёсла на воду!» - командует старшина и начинает отсчётами задавать темп гребли: «Два - раз! Два – раз!»
   Лёшка сразу же понял, почему старинные галеры, куда гребцами направляли осуждённых, назывались – каторги! Другого, лучшего названия, и не придумаешь. Уже на первых минутах гребли Лёшка почти выбился из сил. Огромное весло. Им не то что грести, а и просто держать его тяжело. Но и это слабо удавалось, Лёшка быстро сбился с темпа, и его руки, пытающиеся удержать весло, стали сильно ударяться о спину, сидящего впереди, гребца. Кожа на костяшках Лешкиных пальцев была напрочь сбита. Солёные морские брызги от гребущих вёсел, попадая на Лёшкины руки, вызывали нестерпимую рвущую боль! Окончательно выбившись из сил, Лёшка чуть не выронил весло. Да и сам тут же, пытаясь удержать и крепко ухватившись за него, едва не вылетел вместе с веслом за борт. Заметив непорядок, старшина подаёт команду: «Суши вёсла!» и занимает Лёшкино место, отправив его на румпель, подавать команды. Лёшке стыдно перед товарищами, но сил никаких у него уже не осталось. Он пытается подать команду, но в горле всё так пересохло, что не вымолвить и слова. Лёшка откручивает крышку анкерка и за цепочку, прикреплённую к ней, вытягивает медный стаканчик с пресной водой. Но после первого же, глотка, он отплёвывается и выливает протухшую воду за борт. Однако, голос, всё же, восстановился. И Лёшка, слегка сконфуженно, подаёт команду «Вёсла на воду!»  И, сразу же, неспешно отсчитывая, он задаёт темп гребли: «Два – раз, два – раз!» По счастью, шлюпка уже возвращалась назад к причалу, перед которым, Алексей снова поменялся с Бисовым и занял своё штатное место. Команды «Суши вёсла» и «Шабаш» радостно воспринимаются всеми гребцами, настолько тяжела была эта работа.
   По странному, для Лёшки, обстоятельству, несмотря на сильный ветер и хорошую волну, никого в шлюпке нисколько не укачало. Но для старшины Бисова это не было никаким секретом, так как будучи ещё на корабельной практике, он во время качки шёл на камбуз и брался помогать в рубке мяса, так как тяжёлая работа – это самое лучшее лекарство от “морской болезни”!
   Старшина не высказал никакого упрёка Лёшке, но ему было не легче от этого, и он решил капитально заняться накачкой своих мышц, благо для этого имелись все условия на ротной спортплощадке!

               
 



                Н А Р Я Д Ы

   На гражданке наряды это одно, а на военке [воинской службе] – это совершенно другое! Если там это, скорее всего, что-то праздничное, приятное для глаза, ума и сердца, то здесь – это не украшение и не красивая одежда, и даже не возможность получить что-то материальное, а  тяжёлый воинский ТРУД!
   Если же подходить строго по Уставу: «Наряд на дежурство – подразделения, группы военнослужащих в воинских частях, на кораблях и в гарнизонах, назначенные для несения внутренней, караульной и гарнизонной службы, а также для выполнения других задач и хозяйственных работ!»
   Не так-то легко было для Лёшки, например, впервые в жизни отстоять у тумбочки при входе роты дневальным четыре часа подряд без перерыва и в напряжении, каждую минуту ожидая прихода какого-нибудь военачальника, чтобы не прозевать и громко, во всё горло, подать команду: «Рота, сми-ирно!» Или, когда все ночью спят после тяжёлого дня, напряжённой учёбы, а ты, дневальный Кринолин, наоборот, бодрствуешь. Мытьё палубы в наряде казалось беспрерывным, когда последние квадратные метры ещё только сохли, начиналось повторное мытьё первых! Но и, когда заканчивается этот, казалось, бесконечный наряд, никто не освобождает тебя от полученных твоими товарищами знаний по всем предметам, и Лёшке приходилось в своё свободное время переписывать конспекты у товарищей. А конспекты иногда были, мягко говоря, плохо читаемы, Лёшкины получались - не лучше. Когда сидишь, например, на ППР, особенно, после обеда или наряда и пишешь под нудную диктовку замполита прописные истины – на ходу засыпаешь и спишь, пока голова не упадёт, ударившись о крышку стола, а вот рука в это время и выписывает выкрутасами немыслимые вензеля.
   Случалось, засыпали прямо в строю, и, даже, на ходу, а это уже несло опасность быть потоптанным. Когда старшина роты был занят, тогда вечернюю поверку проводил кто-то из старшин третьего года службы. В строю то тут, то там подали уснувшие курсанты, так как им явно не хватало крепкого, бодрящего, как чёрный кофе, жёсткого, как скальный гранит, душевного слова любимого доброго мичмана Соломатина!
   Были и другие наряды, например, чистка картофеля. Вообще-то на камбузе Пищеблока имелась картофелечистка – машина, которая с одной стороны могла счистить полкартофелины, а с другой оставить кожуру вместе с землей, и надо было, как это называлось – вырезать оставшиеся глазки. Но, когда дежурил Лёшкин взвод, сломалось и это чудо камбузной техники, и все три тонны картошки надо было почистить вручную. Некоторые ребята на гражданке вообще никогда этим не занимались и при чистке, срезали по полкартошины. Однако, ведь Алексей жил на Крайнем Севере, а там свежий картофель был дефицитом, и он имелся только во время навигации, в остальное же время питались сушёным картофелем (ещё та гадость!). Поэтому Лёшка привык к очень бережному обращению с этим продуктом и счищал тонкую кожуру. Дежурный по камбузу, заметив расточительство некоторых картофелечистильщиков, торопящихся быстрее закончить это мокрое дело, ставил Лёшку в пример:
«Обратите внимание, все! Картофель надо аккуратно чистить и  срезать кожуру, как вот этот курсант!»
   Иногда это занятие затягивалось почти до самого утра, но от основных, учебных занятий… курсантов никто не освобождал! Вот тут и начиналось повальное засыпание на уроках. И тогда преподаватель подавал команду: «Встать! Принять – положение “упор лёжа” [между столами]! Начинаем отжимание от пола. Раз – два, раз – два!» Взбодрив, таким образом, взвод, преподаватель продолжал свой урок.
   Как-то, на уроке по изучению спецоборудования, курсант Волков нечаянно уснул в дальнем уголке, повалившись головой на секретные схемы этого самого оборудования. Такого кощунственного обращения с секретной документацией военный педагог никак не ожидал и, тут уж, не смог простить проштрафившегося слушателя. После этого случая курсант Волков до самого окончания учебки внимал этой дисциплине стоя!
   Но особенно тяжёлым считался круглосуточный наряд  в Пищеблоке на камбузе. Самая ответственная работа там была у хлеборезов, их чистоплотность, санитарное состояние и здоровье особенно тщательно проверяли врачи, постоянно подвергая  обследованиям, включая регулярный бакпосев [бактериологический посев]!
   О бакпосеве надо сделать маленькую ремарку.  Лёшка никогда не задумывался о санитарии, мать с детства приучила его мыть руки и следить за чистотой своего тела. Но в большом коллективе всегда может найтись  этакая неопрятная… инфекция, ну,  просто, неряха, вроде паршивой овцы в стаде или ложки дёгтя в бочке мёда, и тогда может начаться эпидемия, скажем, дизентерии! Так вот, задача бакпосева, как раз и выявить этого бациллоносителя, путём получения материала (смыва или мазка для последующего посева в благоприятную среду, чтобы получить бактериальную, патогенную микрофлору). Причём, забор материала осуществлялся ото всех, без исключения. Курсантов выстраивали в общую очередь перед медицинской палаткой. И, как шутили курсанты, заходили в палатку целомудренной девушкой, а возвращались, “лишённые девственности”! Дошла очередь и до Лёшки, ничего не подозревая, он, по приказанию санинструктора, зашёл в палатку. Там стояла очередь с приспущенными штанами. Каждый очередник, спуская брюки, нагибался, и санитар тычком вставлял ему в анальное отверстие пробник, в виде скрученной проволочки.
«Ой!» - шутейно вскрикивал очередной пациент.
«Заткнись!» - обрывал его санитар.
Так вот, возвращаемся к описанию камбузных работ.
   Самая лёгкая в наряде, просто лафовая, камбузная служба была в кабине для приёма пищевых отходов или, как шутили курсанты, “на параше”! Но там имелся и существенный  минус: после наряда, несколько дней невозможно было избавиться от смрадного запаха, которым пропитывался курсант, и даже стирка робы не всегда помогала. Все остальные курсанты старались немедленно отстраниться от вонючки. Ну, просто, моментально! Вот на эту должность, памятуя о его не брезгливости, и поставили москвича Володю Конкина. Вполне придышавшись, он, с очень довольным видом, сидел над (занимавшим почти всё свободное пространство помещения) большим помойным баком с мешалкой в руках. Принимая пищевые отходы у, задерживающих дыхание товарищей, всего лишь на мгновения забегавших к нему, он усмехался над ними.  Из своей маленькой кабинки Володя весело глядел на “шуршащую” братву. Ведь не зря же говорят, что можно бесконечно смотреть на звездное небо, на огонь и на то, как тяжко пашут, вкалывая на совесть,  другие люди! Не спеша, исполненный важности от порученного ему задания, он деловито помешивал свои помои. Остальные труженики камбуза, как это им и было положено, бегали, таскали, отмывали, в общем,  сновали повсюду, как заводные машинки.
   Наряд начинался вечером с приёмки дежурной вахты от предыдущей смены. Важно было проследить, чтобы тебе не втюхали побитые до тебя стаканы и тарелки, пропавшие ложки. Тут необходимо отметить, что вилки курсантам, по счастью, не полагались. Почему? Может из соображений  безопасности, а, скорее всего, в целях гигиены, так как идеально отмыть такое количество вилок с застрявшими в них остатками еды, просто, не реальное дело! Да.  Были посудомоечные машины, но посуду в их закладку всё равно надо было готовить вручную. Утром вставали очень рано. Надо было доставить все продукты на камбуз, помочь выполнить кокам всю подготовительную работу (например, отделить варёное  мясо от костей). Но, был и один большой плюс – дополнительный паёк из порционных продуктов: белый хлеб, сливочное масло, сахар!
   Взвод готовил столы для завтрака. Дежурные курсанты разносили по столовой Пищеблока посуду, хлеб, масло, сахар. И тут, как и обещалось Алексею ранее, на ”узкой дорожке” - прямо у него на пути, объявился тот самый старослужащий матрос – крысятник из банно-прачечной команды. Он прохаживался вдоль ряда длинных обеденных столов с алюминиевой миской и большой ложкой. Из каждой посудины с сахаром, положенной курсантам пайки, заворуй откладывал себе по одной – две столовые ложки. Днищем, своей тары с ворованным сахаром, он приминал следы преступления. Лёшка в этот момент был один на один с банщиком, но он, не задумываясь, встал на пути вороватого сладкоежки:
«А ну-ка, немедленно верни сахар обратно в тарелки!» - настойчиво потребовал Алексей.
«Чего – чего?! А этого не хочешь, салага?! Давай-ка быстро растворись в кухонном тумане, а то костей не соберёшь!» - ответил годок и сунул Лёшке под нос фигуру из трёх пальцев.
Лёшка резко отвёл его руку и, не рассчитав силы, нечаянно выбил из рук соперника миску на пол. Парни сцепились в схватке и упали возле столов на бетонный пол. Годок был сильнее Лёшки и уже почти одержал победу, как вдруг появились Лёшкины товарищи и бросились к нему на помощь. Воришке пришлось срочно отступить. Посылая проклятья, он обещал крепко проучить салажню. Но тут появился старшина Бисов, выяснив, в чём дело, он взялся лично охранять столы от “не санкционированных посягательств”…
   В этот вечер, с окончанием наряда, вместо вечерней прогулки, во время, приказом введённого, обязательного просмотра, недавно появившейся, программы “Время”, весь взвод сладко кемарил, сидя на баночках, перед телевизором. Старшина отнёсся к этому весьма лояльно. А, после отбоя, у Лёшки ещё долго перед глазами всё вертелись стаканы, тарелки, ложки, чумички [поварёшка], бачки с едой…


                К А Р А У Л

   В детстве это понятие воспринималось Алексеем только в словосочетании: «Караул, грабят!»   Но на военной службе он получил несколько иное представление об этом.    Старший лейтенант Макаренко, на занятиях по ОВП, дал такое разъяснение:
«Караул – вооружённое подразделение, назначенное для охраны и обороны военных и других важных объектов или для отдания воинских почестей. Караульная служба есть один из видов наряда на дежурство!»
   Взвод помполитов заступил в наряд на караул. Командир взвода Макаренко ещё раз проэкзаменовал курсантов на знание Устава караульной службы. Перед заступлением в этот суточный наряд, курсантам выделили два часа на подготовку, отдых и сон.
   Начальником караула заступал старший лейтенант Макаренко А.И., а его помощником – старшина второй статьи Бисов В.И. Перед самым началом наряда, курсантам был зачитан бюллетень о происшествиях по всему Округу. В частности, произошло особо исключительное  ЧП: в соседней, танковой части во время несения караула был убит часовой и похищено оружие – автомат Калашникова с магазином патронов к нему.
   При несении караульного наряда, патроны выдавались только тем, кто охранял Знамя части и склады с оружием и боеприпасами. Лёшке довелось охранять овощной склад. Из средств обороны объекта у него, кроме, незаряженного АКМСа, имелся штык-нож, собственные кулаки и  кнопка для подачи сигнала – “ТРЕВОГА”.
   Жутко ходить глубокой ночью вдоль одиноких складов под фонарями, где тебя, как на ладони, видно издалека, а тебе ни шиша не усмотреть в этой темени вокруг. Примерно, так размышлял Лёшка, делая очередной обход объекта охраны. Лёшка вспоминал фильмы про разведчиков и диверсантов, теперь он и сам понимал, как легко можно, в один нож, снять часового! Особенно, если беспечному охраннику кажется, что на твой  захудалый пост, за ненадобностью, никто не сунется! За каждым углом, за каждой кочкой… Лёшке мерещились злоумышленники. И, даже когда пришла смена, Лёшка передёрнул затвор автомата и громко крикнул в темноту:
«Стой, кто идёт!»
«Разводящий со сменой караула!» - получил ответ Алексей.
«Разводящий, ко мне, остальные, на месте» - ответил часовой Кринолин по Уставу.
   Разводящим был старшина Бисов. Завершив ритуал смены караула («Пост сдал, пост принял»), сдавший свой пост, наряд  двинулся в сторону караульного помещения.
   Кроватей для отдыха караульным не полагалось – были лишь жёсткие деревянные нары, где отдыхали прямо в одежде, подложив кулачок под голову и, всего лишь, слегка расслабив ремни. Но даже и такого, малоприятного,  сна полагалось всего два часа, остальные два часа, до выхода на  пост, полагалось проводить в “бодрствующей” смене. А что это такое?..  Курсанты обязаны были сидеть в готовности номер один на стульях за столами, с разложенными на них Уставами караульной службы, в небольшом классе при “караулке”. Чтение устава в данной ситуации – развлечение сомнительное. И, даже, наоборот, это занятие ещё больше клонит ко сну, изо всех сил сопротивляющихся ему, бодрецов! Уже менее, чем через полчаса такого бдения, почти все уткнулись лицами в “увлекательные” книжки и безмятежно закемарили.
«Бодрствуете?!.. вашу мать!» - негодуя, воскликнул проверяющий, зашедший проконтролировать караул. На пороге стоял капитан третьего ранга Мякшин, заступивший в общий караульный наряд по части. Все, этак бодренько, вскочили и приняли положение по стойке “смирно”. Один только курсант Васильев не услышал общего переполоха и сладко медитировал в позе спящего кучера.
«А тебе что, сукин сын, особое приглашение требуется?!» - гаркнул замполит в самое ухо Васильеву. Тот даже не дёрнулся, а плавно открыл глаза и, ответствуя проверяющему,  спокойным голосом спросил:
«А в чём дело, товарищ капитан третьего ранга? Что-нибудь случилось?»
От такой наглости,  даже, видавший виды, замполит чуть не потерял дар своей художественной речи: «Начальника караула или его заместителя - немедленно ко мне!» - решительно потребовал проверяющий.
   Но начальник караула Макаренко, в это самое время, задержался на территории, тщательно проверяя,  охраняемые своим взводом, объекты. А, не дождавшийся его, старшина Бисов вышел с очередной сменой постов, оставив вместо себя курсанта Васильева за старшего. Васильев встал по стойке смирно и невозмутимо доложил:
«Я за них обоих буду»
«Ну, ладно, как вернётся Макаренко, пусть прибудет ко мне в кабинет» - удивительно покорно, ответил обескураженный Мякшин. Он развернулся и покинул караульное помещение.
  Уж, как он наставлял на путь истинный Макаренко – неизвестно. А сам Макаренко, славившийся своей тактичностью, только слегка попенял, не страдавшим бессонницей, караульщикам. С наряда Мякшин этот караул не снял, но и не засчитал взводу дежурство, и, через несколько дней, помполиты вновь заступили на караульное дежурство!
   С утра Лёшке приказали вывести и сопровождать на штрафные работы арестованного “бегунка”. Местная гауптвахта располагалась при их караульном помещении. Слегка волнуясь, Лёшка отодвинул задвижку и открыл камеру заключённого преступника. В спёртом воздухе, казалось, не осталось ни одной молекулы кислорода. Непрозрачное глухое узенькое окошко (вверху у потолка) состояло из нескольких стеклоблоков. Камера, размером - чуть больше собачьей конуры, из предметов интерьера имела: стол, стул и жёсткий откидной топчан, спать на котором днём не полагалось. На столе – всё те же увлекательные книжки, то есть - Уставы. Освещалась камера потолочным плафоном. Вентиляция в камере отсутствовала. Но не всё это поразило Лёшку, а то, что арестованным оказался… его земляк из Красноярска, с которым они ехали в эшелоне на соседних полках. На днях, на общем построении зачитали приказ начальника ОУОМС, что за самовольное оставление воинской части, курсанту такому-то объявлен арест, сроком на семь суток. Выглядел “преступник” скорее смущённо, чем подавленно, видимо, он ожидал большего наказания и теперь смиренно отбывал положенное.
«Ты, как здесь оказался? Что случилось?» - спросил Лёшка парня, имя которого уже позабыл. Да и тот вспомнил Лёшку не сразу, так как оба сильно изменились.
«Да, вот! Обиделся на несправедливость нашего старшины ко мне. Крепко он меня обидел ни за что! Перелез я через забор и три дня промотался в городке, на четвёртый – меня прихватил патруль на автовокзале. Я пытался бежать, оказал сопротивление, но всё равно был схвачен. Мне грозил штрафбат, но, к счастью, всё так легко обошлось. Пожалел меня командир части!..»
   Как оказалось, узника звали Николай, он учился на водителя малого катера. Штрафными работами для него оказалось обыкновенное мытье полов в караулке.  Они с Колей договорились не терять контакта друг с другом. Вскоре Лёшке подошло время заступить на охрану объекта.
   На этот раз Лёшке достался чудесный пост: в аккурат - на шлюпочном пирсе, то есть возле морского курортного пляжа! На пляже не то, что яблоку – вишенке не куда было упасть, а подле пирса – благодатный простор, и группа пляжных волейболистов, преодолев проволочное заграждение, направилась на площадку, возле пирса. Но тут перед ними возникла фигура часового с автоматом, наперевес:
«Стой, кто идёт!» - воскликнул Алексей.
«Конь в пальто!» - ответил за всех, очевидно, капитан команды.
«Стой, стрелять буду!» - предупредил нарушителей часовой Кринолин.
«А…» - протянул волейболист: «Даже если и есть у тебя патроны, всё равно стрелять не посмеешь!»
Лёшка навёл автомат на команду и передёрнул затвор. Сначала один спортсмен не выдержал и попятился назад, а затем, повинуясь стадному инстинкту, без оглядки рванула вспять и вся оставшаяся компания. Капитан не отставал от своей команды. Обдирая кожу о колючую проволоку, волейболисты, позабыв про свой мячик, скоренько ретировались. Лёшка ловко выпнул мяч обратно за проволочное заграждение и вернулся на пирс.
   Стояла страшная жара, и только с близкого моря несло ветерком живительную прохладу. Лёшка спрятался за шлюпку в спасительный тенёк. Сняв с плеча автомат и, отложив его в сторону, он улёгся на расстеленный брезент и, любуясь видами моря, стал размышлять. Вот он сам перед дулом автомата, или перед, какой другой, опасностью спасовал бы или нет?
   Вспомнился случай из детства. Они с ребятами, из неразумного мальчишеского любопытства, пробрались в заброшенную шахту, уходящую горизонтально в глубину горы. Что за интерес? Теперь не понять! Только, с каждым шагом ребята чувствовали приближение какой-то неведомой опасности. Внутри, каждого из них, крепчал  животный инстинкт самосохранения, нагоняемый собственным страхом. И тут, один  парнишка, тот,  что двигался (из опаски) последним, поднял с земли какую-то палку и из озорства бросил её вперед. Она с гулким грохотом упала перед ногами его товарищей, идущих впереди. Очевидно, это было последней каплей, переполнившей кувшин самообладания, нагнетаемый страхом. Сначала, идущий первым, смельчак кинулся обратно, наутёк. За ним, подвергнутая общей панике, бросилась назад и вся остальная ватага. И, даже тот, кто напугал всех, от испуга, прибежал к  финишу, то есть к выходу (точнее ко входу!) – первым! Однако, перед самим выходом из шахты, он зацепился за какую-то проволоку и, в ужасе, истошно заорал. Видимо, он решил, что его кто-то схватил сзади…
   Вдруг Лёшкины размышления и воспоминания  были неожиданно прерваны. Так как, прямо перед пирсом, из воды вынырнула голова аквалангиста и стала внимательно оглядывать окрестности перед собой. Бежать с автоматом к краю пирса, понятно, было бесполезно. Так нарушителя  не задержишь, он запросто ускользнёт в море.  Тогда Лёшка, прячась за шлюпками, почти по-пластунски, добрался до тревожной кнопки и лихорадочно нажал на неё, а после, сам, в одиночку, вернулся на пост. Как ни странно, но подводный “диверсант” и не думал скрываться. Он преспокойненько выбрался на пирс, снял маску и ласты, и уже собрался было покинуть место своей “высадки”… Патронов, как известно, в автомате у Лёшки не было, а вдруг у диверсанта есть оружие? Алексей примкнул штык к автомату и, крадучись, подобрался к нарушителю. Тот, услышав шорох за спиной, обернулся и увидел прямо перед своим лицом штык-нож:
«Руки вверх!» - не своим голосом, подпустив петушка, провизжал Лёха в крайнем возбуждении. Тот, вынужденно повинуясь перед чокнутым психом, действительно, медленно поднял руки “в гору”. В это время на пост подоспел начальник караула с подмогой. Он сразу же сообразил, в чём тут дело и принялся… извиняться перед аквалангистом:
«Извините, товарищ капитан третьего ранга, ошибочка вышла!»
«Бывает», - опуская руки, просто ответил начальник пирса (и всей шлюпочной практики учебного Отряда) и, уже обращаясь к Лёшке, произнёс, с лёгкой укоризной:
«Что же это вы… не по Уставу действуете, не спросив – кто, да что(?), сразу же тычете штыком в лицо?»
Но, увидев, раскрасневшееся от стыда, лицо онемевшего часового, смягчился:
«Ну, ладно, будет переживать-то,… а действовали вы лихо!» - и, уже обращаясь к начальнику караула, сказал:
«Надо бы поощрить парня. Ух, и смелый же, чертёнок!»
 Вечером того же дня, после сдачи наряда, перед всем ротным строем Лешке объявили  “Благодарность за задержание неизвестного на посту”!

 
                В О С П И Т А Н И Е   М У Ж Е С Т В А

   Политзанятие нынче должен был проводить замполит роты капитан 3 ранга Мякшин, но его вызвали в политотдел Округа по каким-то срочным делам, и он поручил провести этот урок с курсантами - их комвзвода, старшему лейтенанту Макаренко.
«Товарищи! Вы обратили внимание на табличку, установленную при входе на нашем корпусе?»
«Наверное, Вы имеете в виду то, что здесь учился какой-то матрос со смешной продуктовой фамилией?» - догадался кто-то из курсантов.
«Здесь, перед самой войной в 1938 году, учился на рулевого Герой Советского Союза Иван Карпович Голубец, и не с продуктовой, а с типично украинской фамилией!
   Обыкновенный паренёк из рабочей семьи, родом из Таганрога, он после окончания семилетки и ФЗУ, пришёл на завод работать электромонтёром. Вскоре имя трудолюбивого юноши появилось на доске Почёта, о нём писала заводская многотиражка. И когда пришло время, он попросил в военкомате, чтобы его направили служить на флот. Вот, тогда-то, он и прибыл на учёбу в наш Отряд. Не сразу молодой матрос, со свободолюбивым и прямым характером, привык к воинской дисциплине, были и срывы, и взыскания. Но, главное это то, что он постепенно полюбил морскую службу, стал собранным, грамотным матросом, готовым выполнить любой боевой приказ командира. Начало войны застало Голубца уже в Севастополе, где он служил на катере Морпогранохраны НКВД СССР. Всякое бывало до войны, однажды его даже списали с катера на берег за служебный проступок. Но он, своей последующей добросовестной службой, добился возвращения на катер. Война многое изменяет в характере человека, и теперь Ивану уже не требовалось особого приказа, при выполнении своих обязанностей. Воля, решимость  и самоотверженность стали неотъемлемой чертой моряка – рулевого, старшего матроса Ивана Голубца. И, когда возникла необходимость решительных действий, он, не задумываясь, бросился сбрасывать в море голыми руками, объятые пламенем, глубинные бомбы с горящего, во время обстрела, катера, находившегося в Стрелецкой бухте Севастополя 25 марта 1942 года. Несмотря на приказ командира - покинуть горящий катер, Иван хотел закончить это опасное дело, чтобы, при взрыве бомб от пылающего огня, не пострадали бы соседние катера и причал. К сожалению, последняя малая глубинная бомба взорвалась прямо в руках отважного воина-моряка.
   Он погиб, но пограничный танкер, названный его именем, и сейчас несёт свою морскую службу на Тихом океане!» - Макаренко закончил свой  рассказ и обвёл взглядом серьёзные лица курсантов, внимавших ему. Он, конечно, мог бы подойти к делу формально и прочитать лекцию о формировании высоких морально-политических, нравственных и боевых качеств у личного состава корабля, об одной из основных задач помполита. Но, Макаренко был твёрдо убеждён, что воспитывать-то курсантов надо живым примером, а не сухими казёнными фразами:
 «Товарищи, подвиг Ивана Голубца это яркий пример самопожертвования. И, подумаем теперь, а  может ли эгоист совершить героический поступок? А человек, лишённый чувства товарищества, готовности подставить плечо или подать руку помощи? Да, бывает, что и порядочный, но неподготовленный человек, столкнувшийся с первой же, грозящей ему, опасностью, может растеряться, не выдержать и отступить, а, то и вовсе побежать с поля боя. Особенно, если он один. Не зря говорят в народе: “На миру и смерть красна!” Поэтому самую высокую цену имеет безвестный подвиг, когда на самоотверженный поступок человека толкают только его совесть и самосознание!»
   Лёшке, несмотря на объявленную благодарность, всё равно было стыдно, за тот  случай с “диверсантом”, ведь, по правде говоря, он сильно струхнул так, что еле преодолел свой страх, но не волнение, и только чувство ответственности толкало его тогда на, скажем мягко, не совсем профессиональные действия. Надо закалять волю! Но как это делается? Лёшка этого ещё не знал! Не понимал он и того, что преодолев свой страх, тогда, он встал на первую ступень формирования своей личности, как военного моряка!



                Н О В О Р О С С И Й С К   -   Г О Р О Д – Г Е Р О Й

   Автобус с курсантами (будущими политработниками) ранним утром 6 сентября выехал из ворот части в сторону Новороссийска. Лёшкино место в автобусе оказалось рядом с командиром взвода. Ещё несколько дней назад старший лейтенант Макаренко, назначенный начальником патруля, взял с собой в сопровождение нескольких курсантов, в качестве поощрения, в том числе и Алексея Кринолина. Это патрулирование скорее было похоже на нечто среднее между увольнением и культпоходом, чем на наряд. Курсанты во главе со своим командиром посетили многие достопримечательности курортного города и даже, как это ни странно, городское кладбище с его удивительными скульптурными монументами. Потом, старший лейтенант привёл патруль на пляж и отлучился по каким-то своим делам, а курсантам разрешил вволю накупаться в море. А вечером курсанты побывали даже на танцплощадке и потанцевали с местными девчонками. Все ребята были очень благодарны своему командиру. Лёшка чувствовал  теплое расположение Макаренко к своим курсантам. И вот сейчас, сидя рядом с командиром (оба в парадной форме), Алексей неожиданно обратился к нему по имени отчеству:
«Александр Иванович, а куда мы едем?»
«Скоро узнаешь, Алёша. Думаю, что ты запомнишь этот день на всю свою жизнь!» - загадочно ответил Макаренко.
   Про оборону Новороссийска в 1942-1943 году курсанты уже знали многое: и про десант майора Цезаря Куникова, и про “долину смерти” (Мысхако), и, конечно же, про Малую землю в 30 квадратных километров [знаменитой книги воспоминаний Л.И.Брежнева тогда ещё не было] и 225 дней её обороны. Но они никак не ожидали, что им сегодня и завтра предстоит приобщиться к историческим событиям, связанным с героическим военным прошлым славного города.
   Старший лейтенант Макаренко поднялся со своего места, встал на передней площадке автобуса и обратился к курсантам:
«Товарищи курсанты! Как вам известно, почти год назад Новороссийску было присвоено звание – “Город-герой”, так были оценены военные заслуги его защитников. Сегодня в Новороссийск прилетает Генеральный секретарь Центрального комитета коммунистической партии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев. Завтра на стадионе им будут вручены городу, через его руководство, орден Ленина и медаль “Золотая Звезда”, которые  прикрепят к знамени  города.
   Нам предстоит ответственная почётная миссия: встретить, держать оцепление на улицах и площадях города, на городском стадионе, в общем, везде, где предстоит побывать товарищу Брежневу, ну,  и, наконец, проводить его в аэропорту. Я очень прошу вас быть аккуратными, при выполнении этого задания, и максимально терпимыми и деликатными при общении с жителями города, при этом, вам  необходимо будет неукоснительно поддерживать порядок и соблюдать спокойствие в городе. Кроме нас там будут пограничники с местных застав, моряки Черноморского флота, ну, и, конечно же, наши коллеги – сотрудники органов Комитета государственной безопасности.
   Главная ваша задача – не допускать прорыва оцепления, что при массовом скоплении людей может иметь место. Вот здесь-то вам очень и понадобится помощь товарища: стойко держитесь - локоть к локтю, сожмитесь - плечом к плечу, но не пропускайте, пытающуюся хлынуть через вас волну народа! Многое здесь зависит от каждого из вас, ибо, стоит только одному дрогнуть, и толпа моментально сомнёт всё оцепление!»
   Взвод старшего лейтенанта Макаренко был направлен в оцепление возле памятника Неизвестному матросу, стоящего на набережной города. По одним сведениям, позировал скульптору Коломойцеву О.А. мичман Ковыльников Г.В.. Но все, кто стоял там, в это время, были совершенно уверены, что прообразом к памятнику послужил матрос Кайда Владимир Никитович. Этот, можно сказать, былинный герой-богатырь, который фашиста убивал одним ударом кулака, был здесь [а ещё про него рассказывали, наверное, всё же - небылицу, будто бы он, в пылу сражения, схватил фрица за ноги и отбивался им от его арийских соплеменников]. Он сам, в форме простого матроса (в орденах и с медалями на груди)  и с двумя своими товарищами, стоял внутри оцепления в двух шагах от Алексея, который, как и все, находил удивительное сходство скульптуры и солидной внешности прототипа. Внутри оцепления были и пионеры с цветами, готовые вручить их генсеку.
   Оцепление было в виде квадрата вокруг памятника. Кругом собралось огромное количество народа. Лёшка с товарищами с трудом сдерживали, неожиданно напиравшую толпу, как только проносился слух: «Едет!».  Здесь же свободно сновали какие-то крепкие мужчины в одинаковых белых рубашках. Под, случайно загнувшимся, воротником одного из них, Лёшка разглядел значок в виде белого голубя с (оливковой?) веточкой в лапках [видимо, этот  “Голубь мира” с рисунка Пабло Пикассо, был сегодня, как своеобразный пароль или опознавательный знак для спецагентов КГБ!?]. Прошли уже более четырёх часов в напряжённом ожидании, но никто не расходился. Под, высоко стоящим, жарким солнцем завяли цветы, умаялись в ожидании дети, сникли от явного неуважения к людям герои-фронтовики, а он всё не ехал, и эта непорядочно проявившаяся  необязательность потихоньку начала разочаровывать людей, в том числе и Алексея! Как оказалось, Брежнев в это время был на Мысхако и сюда вовсе не собирался. То ли произошла накладка, то ли генсек просто передумал, но к памятнику он приехал только на следующий день.
   На этот счёт родилась известная байка. Будто бы один гражданин хотел прорваться к памятнику, но его не пускали. Он возмутился: «Почему? Ведь это же мой товарищ по партии!»  Но кто-то из толпы сказал ему: «Гусь свинье не товарищ!»
   Ужинали и ночевали, после оцепления, на одной гостеприимной погранзаставе. На следующий день взвод помполитов был в оцеплении городского стадиона, где и происходило главное мероприятие – вручение городу наград. Лёшка стоял довольно близко, когда подкатил огромный чёрный кабриолет с генсеком и автомобили с охраной.  Брежнев, в сопровождении свиты, направился  на центральную трибуну. Но самого-то главного события Алексей, к сожалению, и не видел! Зато он видел, радостно приветствующие генерального секретаря, толпы народа, несмотря ни на какие анекдоты. Ведь при Брежневе народ стабильно и мирно жил долгие годы [не считая последних лет его правления, когда он, по своему престарелому возрасту и неважному здоровью, властью уже и не обладал!].
   Когда, по окончании мероприятия, взвод направился к, ожидавшему их автобусу, произошло пренеприятное, даже, скорее, недостойное, для настоящих моряков Краснознамённого Черноморского флота, происшествие, порочащее репутацию  гвардейского корабля “Красный Крым”. Навстречу курсантам ОУОМС,  нестройным гуртом, напоминающим толпу военнопленных немцев, бредущих по улицам Москвы, двигался экипаж этого прославленного БПК [Большой противолодочный корабль]. Следуя Строевому уставу, как примерный командир, старший лейтенант Макаренко  подал курсантам команду: «Смирно! Равнение налево!», и Лёшка с ребятами строевым шагом пошёл, чеканя шаг,  отдавая честь встречным морякам.  Однако, возгордившиеся мореманы (ведь их корабль сегодня утром посетил сам генсек!) и не подумали об отдании чести, их командиры проигнорировали, а невежливые морячки ещё и поиздевались, отпуская колкие и непристойные шутки в адрес приветствовавших их курсантов!..
   Далее началась интересная экскурсия по городу и его окрестностям. Все с удивлением рассматривали остов железнодорожного вагона (с десятью тысячами пробоин от выстрелов и осколков снарядов), который когда-то стоял здесь, как раз на линии огня фронта, осмотрели и другие достопримечательные места. Посетили место высадки десанта Цезаря Куникова. Место, малопригодное для этого, все курсанты и Лёшка удивлялись: «И как это наши моряки смогли здесь прорваться?!» Все события этих двух дней, действительно, крепко запомнились Алексею!



                Р А С С К А З   О   К У Л Ь Т У Р Н О Й   Ж И З Н И

   Как уже говорилось выше, многие ребята во взвод помполитов подобрались удивительно способные: кто во что горазд!
   Не считая бывшего начальника отдела кадров, всё время пытавшегося отстоять для себя особые привилегии за счёт товарищей. В дальнейшем, он намеревался перекантоваться где-нибудь в тёплом местечке. Однако, этот сибарит оказался ещё и алкоголиком, употребляющим, за неимением “марочного”, одеколон “Русский пёс”, как он остроумничал [то есть “Русский лес”]. Вскоре у ребят  начал пропадать одеколон и других марок, этот деятель принялся тырить его у товарищей, на этом он и попался. И до него-то в роте было двое воришек, но очевидно не зря в народе говорят: «Бог троицу любит!» Ух,  как же и выражался живописно замполит Мякшин! Можно сказать, он,  по-чапаевски виртуозно, от всего сердца матевировал кадровика, когда, с большевистской убедительностью, мотивировал принудительно-вынужденный перевод этого дегустатора одеколонов (по всей видимости, как и тех двоих) “на Кудыкину гору - свиней пасти”… Хотя первоначально капитан третьего ранга Мякшин, вроде как, сомневался в том, куда его можно заслать. Он культурно выражался, что этот тип: «Ни в пи…, то есть ни в узду, ни в Красную армию не годится!»
   Так вот, вернёмся к началу рассказа. Самым изобретательным на всякие нескучные занятия оказался, несостоявшийся писатель, курсант Джулай Виктор, подпольная кличка (данная ему сослуживцами) - Чжоу Эньлай [китайский дипломат, премьер и соратник Мао Цзе Дуна]. В каких делах он только не был закопёрщиком, так у него тут же появлялись последователи. То он пишет романы, то занимается гравировкой, то чеканкой, то скульптурой из пластилина, то плетёт из проволоки какие-то красивые ремни, плётки и кольца…   Не было предела его фантазии! Кстати, на практических занятиях по морской подготовке он быстрее и лучше всех  научился плести морские узлы, маты и кранцы.  [Морские узлы – соединения тросов между собой или привязка их к чему-либо, а также различные хитроумные петли; мат – сплетённый из пенькового троса ковёр; кранец – сплетенный из пенкового троса мешок, набитый пробкой, применяющийся при швартовке, для смягчения удара о борт другого корабля или о причал].
   А самым масштабным, можно сказать, самым грандиозным организатором был курсант Лагутин Николай. Он окончил культпросветучилище по классу баяна и организатора зрелищных мероприятий. Лагутин проявил себя создателем ротного хора, участники которого заняли первое место в конкурсе среди всех хоров учебного Отряда и даже съездили на Окружной конкурс, откуда вернулись с почётной грамотой. Лёшка хоть и запевал в детстве в школьном хоре, но потом у него сломался голос. Что поделаешь? Ведь даже советский Робертино [Лоретти] - Серёжа Парамонов, впоследствии, тоже потерял свой чудесный голос. А, главное, всё своё свободное время Алёша проводил на ротной спортплощадке.
   Напрашивается вопрос: а кто же тогда был самым голосистым в роте? Главным запевалой во взводе, да и во всей роте, пожалуй, самый лучший был курсант Штоткало Володя. Он знал целую массу задорных украинских песен и обучил их пению всех ребят. Например, когда курсанты ездили в совхоз помогать в уборке винограда, по дороге в автобусе все с удовольствием горланили: “Роспрягайтэ, хлопци конэй”, “Ти ж мене пiдманула”, “Ой, чорна я си чорна (или Иванка)”, “Несе Галя воду” и другие прекрасные украинские песни. И настолько это было зажигательно, что подключались к пению, буквально, все без исключения! Тут, конечно, пел и Лёшка, тем более, что он прекрасно понимал этот певучий язык ещё с гражданки, но об этом попозже!
   Был во взводе, конечно, и свой бард с очень редкой фамилией… Иванов Юра. Он душевно пел и прекрасно подыгрывал себе на гитаре песни из совершенно разных жанров и репертуаров. И блатные, и военные, и лирические романсы и современную эстраду, были у него и свои сочинения, которые он выдавал за песни известных композиторов. Это он обучил Лёшку игре на гитаре пресловутым блатным треугольником и песне неволи - “Мама, милая, мама”.
   Ну, и как тут обойтись без эстрадного чтеца? Имелся и он! Курсант Николай Каретников, у него была прекрасная память, как на прозаические произведения, так и на стихи, некоторые из них, он сочинял сам! Особенно хорошо у него получался рассказ Леонида Соболева “И миномёт бил…” – это был почти, что моноспектакль с одним актёром. Он так часто выступал с этим номером на различных мероприятиях, что вскоре даже себе, набил  оскомину на этом! Другой курсант сочинил целую юмористическую лекцию о “вреде” огурцов, с выкладками и статистикой.
   Имелись во взводе и другие таланты, как говорится, художники, певцы, танцоры, музыканты…
   И на уровне учебного Отряда, тоже велась большая культурно-массовая работа. Был и свой ВИА [вокально-инструментальный ансамбль "Рифы"]. Особенно, Лёшке нравилась в их исполнении самодеятельная песня о морских пограничниках, её строгие точные слова:
                Как враг ни коварен, как враг не хитёр –
                И как не стремится в советские воды,
                Дадут непременно достойный отпор
                Ему моряки пограничного флота!

И припев:
                Зелёные флаги, подняв над водой,
                Находятся в зорком священном дозоре
                Отважные части морских погранвойск,
                И дышит спокойно советское море!
   Если продолжить рассказ о культурном отдыхе курсантов, то есть смысл рассказать о кинозале на открытой площадке. Когда позволяли погодные условия, по воскресеньям там показывали хорошие кинофильмы, причём брали их из городского кинопроката. Но зал был невелик, а курсантов много! Когда не хватало кому-нибудь места, старшина Бисов поднимал, свободно усевшийся на лавочке ряд, втискивал ещё одного - двух кинозрителей и снова давал команду “присесть”. Лёшка, хоть и был невысокого росточка, но и он еле умещался на лавочке, уперевшись ногами в спину, впереди сидящего, курсанта, и, чувствуя, как в него упёрлись коленями сзади. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. В кинофильмах показывали красивую жизнь, свободных людей. Лёшке очень не хотелось возвращаться после фильма к своим реалиям! Не зря там висел лозунг - плакат со словами В.И.Ленина: «Важнейшим из искусств для нас является – кино!»
   Фильмы, это вечером. А в светлое время, по выходным дням, иногда бывали очень интересные встречи и концерты. Пел старшина первой статьи, как его представляли, Юрий Богатиков, он изменял слова известной песни новыми: «Матрос вернётся, три года жди!» Как-то выступала популярная группа “Цветы”, особенно Лёшке запала в душу, их песня об И.С.Бахе – “Ты только слушай”. Но самая интересная встреча, пожалуй, была, с композитором Владимиром Шаинским. Он так обаял весь зал, что его долго не хотели отпускать. Он играл на рояле и сам пел: и “Травы”, и “Голубой вагон”, и другие свои новые песни. После концерта его попросили сфотографироваться на память вместе с курсантами. Желающих было так много, что получилась, какая-то, массовая фотография, на которой не различить лиц, но Лёшка-то точно знал, что и он присутствует в этой массовке!
   Когда наступили холода, все подобные мероприятия проходили в клубе, где имелся свой кинозал. Там висел транспарант: «Привет участникам художественной самодеятельности. А под большим портретом “железного Феликса” было написано его знаменитое изречение:
«Чекистом может быть только человек с горячим сердцем, чистыми руками и холодной головой!» Видимо, этот плакат постоянно напоминал забывашкам эти эпитеты, но Лёшка всё равно иногда путался, что там должно быть  холодным, что горячим, а что чистым?!



 
                О   Ф И З К У Л Ь Т У Р Е   И   С П О Р Т Е

   Физкультура и  спорт! Как гласит народная мудрость: «Физкультура лечит, а спорт калечит!»
   Как и положено, в армии и на флоте, все военнослужащие автоматически приписываются к какому-нибудь ведомственному спортивному обществу. Традиционно войска Комитета госбезопасности (как и МВД) относятся к Всесоюзному физкультурно-спортивному ордена Ленина обществу “Динамо”. Так что все курсанты в добровольно-принудительном порядке заплатили вступительные и годовые взносы.  Алексей, как и его товарищи, получил синий членский билет с прописной буквой “Д”, как вступивший в общество бело - голубых динамовцев.
   Конечно, были во взводе помполитов и физически развитые ребята, имеющие ещё с гражданки спортивные разряды. Они с самого начала умели правильно распределять свои силы во время занятий спортом, правильно дышать, а, если доведётся, правильно и падать.
   Например, курсант Шевцов Владимир, лучший спринтер роты. Спортсмен - разрядник, он, однако, никогда не торопился выкладываться, как говорится, “по полной” [силе]. Был он очень аккуратен в одежде, гигиене и в питании. Во всяком случае, он не поедал, как другие курсанты,  недозрелые грецкие орехи, деревья которых в изобилии росли в районе спортплощадки. Орехи просто не успевали созревать из-за поспешности нетерпеливых гурманов. Их потом легко было вычислить по рукам, испачканным йодистой кожурой, следы от которой не смывались по нескольку дней! В их числе был и Лёшка, никогда до этого не видевший, как растут эти орехи.
   Старшина Бисов всячески старался приобщать своих курсантов к спорту. На занятиях по ФИЗО [физкультурное обучение] он своим личным примером показывал, какие акробатические фокусы можно “вытворять”, например, на простой перекладине. Все восхищались, глядя, как он крутит “солнышко” на турнике. Лёшке до него было так же далеко, как до этого самого солнышка. Да. Но ведь старшина был профессиональным физкультурником. Правда, был у них во взводе один долговязый курсант Борисов, тоже бывший учитель физкультуры, который, в отличие от Лёшки, подтягивающегося пять раз, мог подтянуться только три раза. На Лёшкин вопрос: «Почему?», он просто ответил, что физкультуру вёл в младших классах, а там этого не требовалось.
   Уже через полгода интенсивных занятий, под руководством старшины, Алексей свободно подтягивался двадцать раз, делал все упражнения на турнике и брусьях. И даже семь раз мог в толчке поднять гирю в 32 килограмма, а в 16 и 24 кг он выжимал многим более  десяти раз. Во время кросса он приучился правильно дышать: на четыре беговых шага вдох и на четыре – выдох. Усвоил непреложное правило: после изнурительной нагрузки (например, очень длительных пробежек) нельзя падать (на землю) и так отдыхать, а надо спокойно похаживать. И ни в коем случае тут же не пить без меры холодной воды из-под крана, что сразу же приводит к простуде! Но труднее всего Алексею было научиться “держать уголок” на брусьях и быстро бегать. Самый его лучший показатель по бегу был: в стометровке 14 секунд, а в кроссе на три километра 14 минут. Но это всего лишь средние показатели. Например, курсант Шевцов свободно пробегал, как настоящий спринтер, за 10 секунд! А были и такие, которые и за 18 не успевали. Но Лёшка так старался, что, в конечном счёте, всё же, умудрился выполнить нормативы третьего разряда по марш-броску (6 км) с полной выкладкой и получить удостоверение после очередной проверки! Однако, были и успехи кое в чём, например, на полосе препятствий Лёшка был одним из лучших. Это очень интересный комплекс заданий. Надо было (на время) по канату (в пять метров) забраться на бимс [брус]. Пройти по нему несколько метров, спуститься вниз по стальной трубе. Пройти 5-6 метров по качающемуся нижнему бимсу, привязанному, как качели, на длинных тросах.  Преодолеть ещё несколько хитроумных лазов и препятствий.  И, в конечном счёте, прицельно  метнуть выброску [резиновый брусок с, привязанным к нему, длинным линём – вспомогательное устройство, необходимое для подачи швартовых]. Высоты Лёшка не боялся, ещё на гражданке он запросто мог влезть на многоэтажный дом по пожарной лестнице. А игра (в детстве) в “пекаря” научила меткости в броске. Так что и гранату Алексей кидал весьма умело. Забегая вперёд, можно поведать, что впоследствии, старший лейтенант Макаренко, лично вручая Алексею знак “ВСК” [военно-спортивный комплекс], особенно отметил его необыкновенное упорство в достижении отличных спортивных показателей. И ещё он добавил:
«Кринолин доказал, что если перенести ударение в его фамилии на последний слог, то получится не бабья юбка, а корабельная конструкция, находящаяся за линией наружной обшивки его корпуса, предназначенная для предохранения от повреждения винтов, рулей, подводных крыльев и других выступающих частей корабля!»







            С О В Е Т С К И Е   В О Е Н Н Ы Е   М О Р Я К И   С И Г Н А Л   S O S   Н Е   П О Д А Ю Т

   После того, как курсанты вполне сносно научились приёму – передаче (цифровых и буквенных текстов кода Морзе), старшина Бисов начал обучать их служебным радиокодам. Но для начала он с курсантами прошёлся по пройденному материалу:
«Товарищи курсанты! Как вы уже знаете, кроме азбуки Морзе в радиосвязи применяется и телефонная (амплитудная и частотная) модуляция. Голосовая радиосвязь применяется, в основном, только на ультракоротких волнах (УКВ) и довольно редко на коротких (КВ). Почему? Нам пояснит курсант Кринолин»
Алексей встал и по-военному кратко и чётко ответил:
«Телефония, как и телевидение, занимает очень широкую полосу, это снижает её помехоустойчивость и повышает энергопотребление, поэтому и то, и другое удобнее использовать на более высокочастотном – УКВ диапазоне. Сейчас на КВ работают в режиме фототелеграфа, буквопечатающей и незатухающей радиотелеграфии, правда, последняя в будущем потеснится новым видом телефонии – однополосной, за нею - и ближайшее будущее!»
«Превосходно! Но пока не отменили морзянку, по мрачному прогнозу Кринолина, продолжим изучение её применения в радиосвязи. Тем более, что на нынешний день это самый помехоустойчивый и дальнобойный вид радиосвязи.
   Каждая радиостанция имеет свой позывной открытый или кодированный, вы, по роду своей службы, чаще будете иметь дело с последними. Первые радиотелеграфисты разговаривали на морзянке теми же словами, что и в жизни. Но это очень неудобно, так как требует - много лишней писанины. Вот для этого, как раз, и придумали служебные радиокоды, то есть сокращения, понятные каждому профессионалу. Конечно, речь идёт только о служебных переговорах. А вот искажать (таким образом) тексты радиограмм запрещается. Самым распространённым является международный Q-код, а по-русски – Щ-код. Он применяется всеми профессиональными и радиолюбительскими радиостанциями в мире. Его используют, как в утвердительной форме, так и в вопросительной, если добавить к коду знак вопроса [?]. Наш флот дополнительно использует Z-код [или З-код]. А так же существует целая масса различных буквенных сокращений от английских слов, применяемых как профессионалами, так и радиолюбителями. Например, код ОК [o’key] означает: «Мы согласны (или правильно)». И, наконец, существует несколько цифровых кодов, их происхождения весьма разночтимы. Если раньше и существовал полный список цифровых кодов, то, непонятно почему, их осталось только штук 7-8. Например, код 73 означает -  наилучшие пожелания. Думаю, его популярность в приятном для уха сочетании, ведь тройка – это семёрка наоборот [--… …--, та-та-ти-ти-ти ти-ти-ти-та-та]. И, самый последний, цифровой радиокод 111, считаю, что это изобретение наших морпогранрадистов, означает: «Разберёмся при встрече»! Есть ещё один радиокод, который знать необходимо, но который никогда не передаётся  Советскими военморами. Это сигнал бедствия - SOS, спасите наши души.
   А теперь вернёмся к предыдущей теме. Задаю вопрос: «Как в телефонии передаются трудно произносимые или плохо слышимые слова? На этот вопрос нам ответит курсант Калуев Пётр»
   Педагог Петя Калуев был с внешностью Кощея, но с очень ранимой и доброй натурой. Шуток он не понимал, и, когда курсанты подтрунивали над ним, он с чистым сердцем простодушно спрашивал: «Ну, чего вы, ребята, меня цепляете?»  На вопрос старшины Бисова, Пётр встал и, не задумываясь,  просто ответил:
«Трудно произносимые слова на военном флоте дублируются буквами старорусского алфавита, однако, при работе с сухопутными коллегами, применяется дублирование русскими именами, за небольшим исключением»
«Правильно, присядьте. Стоит только добавить, что при необходимой радиосвязи с иностранными радиостанциями существует фонетический алфавит, рекомендуемый для международных радиосвязей. А то, как же вы сможете общаться на международной волне с судном нарушителем границы? Завтра мы приступим к практике УКВ радиосвязи, и я вас заранее предупреждаю, в соседней роте два умника перестроили рации на волну гражданской авиации и начали нести в радиоэфир всякую белиберду. И что теперь будет с этими горе - радистами, я не знаю!»

 

                П Р А К Т И К А   -   Д О Ч К А   Т Е О Р И И

   Как водится, сколько ни говори: «Халва…  халва…», а во рту слаще не будет (если, конечно не самовнушить себе, аналогично, как по принципу плацебо [мнимое лечение “пустышкой”]!). Капитально поднаторев в теории, курсанты теперь всё большее испытывали себя на практике.
  По Партийно-политической работе, помполиты убедительно доказывали себе,  товарищам и преподавателю в скорой победе коммунизма на нашей, отдельно взятой, социалистической Родине (окружённой дружественными нам соцстранами), и гибели загнивающего капитализма на всей земле!
   В радиосвязи совершенствовали практику. Держали радиотелеграфную связь между собой или со старшиной. Вели радиотелефонные УКВ переговоры. На занятиях по РМП [ремонтно-монтажная практика] изучали компоненты и элементы, радиодетали. Учились находить неисправности в радиосхемах. Пользование паяльником и припоями с различными флюсами вошло в обыденность.
   Но однажды, вместо преподавателя по РМП мичмана Арбузова пришёл замполит Мякшин. На удивление тихий и без своих заковыристых словечек, Михаил Александрович по-простому всё  объяснил своим курсантам:
«Вчера вечером ваш преподаватель с женой прогуливались в парке. К ним подошёл разнузданный пьяный шоферюга и спросил закурить. Ничего не подозревающий наш мичман Арбузов ответил, что он некурящий. Видимо, только этого “повода” и ждал бандит. Со словами: «Ах, тебе жалко для меня сигаретки!», он неожиданно ударил мичмана в лицо. И тот, со всей высоты своего большого роста, падая, ударился головой о бордюрный камень тротуара. Ночью в реанимации он скончался. Убийцу задержали, но мёртвого уже не воскресишь. Из-за какой-то ерунды убили хорошего человека. Я очень прошу вас всех извлечь для себя крепкий жизненный урок из этого трагического случая…»
   Шлюпочная практика хорошо закаляла курсантов. Наконец-то и Лёшка научился управляться с веслом. Но дело шло к осени и эти морские занятия скоро закончились.
   На практических занятиях по ЗОМП [Защита от оружия массового поражения] тренировались на время надевать костюмы химической защиты. Легкий синий комбинезон одевался за одну минуту, а прорезиненный за три. Особо надо рассказать о противогазах. Надевать его за считанные секунды, Лёшка быстро научился, а вот дышать в нём ему было как-то не очень комфортно, да и стёкла запотевали.  Некоторые хитрецы подсовывали спичечный коробок ниже уха (с краю маски). И вот, как-то курсантов повели к каким-то палаткам. По команде: «Газы!» все быстро облачились в синие комбезы [комбинезоны] и противогазы. Ничего не подозревающих, курсантов стали заводить в эту самую палатку, откуда некоторые с кашлем и слезами буквально вылетали наружу. Дело в том, что  палатку заполняли горчичным газом [таким в капстранах разгоняли протестующих демонстрантов]. Вот, некоторые умники и надышались им. Ведь, как не зря говорят в народе:
«И на хитрую задницу всегда найдётся болт с левой резьбой!»
   Но особо интересная практика была на занятиях по ОБЖ [Основы борьбы за живучесть]. В Отряде имелся стенд: кессонная камера с массой пробоин разного типа и размера – от пулевых пробоин до рваных артиллерийских и минно-торпедных. Сначала все эти дыры заделывались в сухом кессоне. Курсанты на практике тренировались пробками заделывать пулевые отверстия и заводить пластыри и матрацы на более обширные повреждения. Убедившись в полученных навыках, инструктор по БЖ дал новую вводную: «Неожиданное затопление!». Хорошо, что ребятам разрешили предварительно раздеться до трусов. Так что, после тренировки, Лёшке пришлось отжимать только свои большие военно-морские пограничные трусы. Но и эти занятия, с приходом поздней осени, прекратились.
 






                О С Е Н Н И Е   П Р О Б Л Е М Ы   И     Ц Г   

    Южная осень наступала медленно, но она  прочно занимала свои позиции (с дождями и похолоданием).
   И без того, стоптанные на строевых занятиях ботинки, не прошли новое испытание -  испытание сыростью. К вечеру, они просто хлюпали от набранной влаги. В роте имелась сушилка. Отрядные кочегары, видимо, угля не жалели, и в ней всегда стояла нестерпимая жара. Как-то курсант, по фамилии Климовец, поступил весьма опрометчиво: для более надёжной просушки, он поставил свои рабочие ботинки не на сетку, а прямо на трубу отопления под ней. К утру его ГД башмаки так усохли, что уменьшились в размерах ровно в два раза.  Естественно, что прорезиненные подмётки оторвались, и, его испорченные говнодавы, с зубасто-гвоздичным, хищным оскалом, укоризненно смотрели на своего хозяина. Ох, и основательно же костерил этого олуха (царя небесного)  старшина роты мичман Соломатин, но делать было нечего. Вместе с тремя нарядами (вне очереди), одессит Климовец получил новые (то есть БэУшные) кирзовые гады.
   Курсантам наконец-то выдали бушлаты. К ним полагались галстуки – чёрные манишки, в виде детских слюнявчиков, с белыми подворотничками.
   На днях было введено некоторое осеннее новшество – тельники с длинными рукавами и ещё,  после очередной помывки в бане, вместо просторных синих сатиновых трусов, курсантам выдали белые кальсоны. Сразу же возникла проблема с размерами, но тут уж ребята и сами разобрались: друг с другом они поменялись этим нательным бельём. Кальсоны были навроде бриджей – до колен, а на гульфике не имелось ни одной пуговицы. Так что на утреннем построении (после резкого подъема перед зарядкой), старшина Бисов, заметив, выглянувшие спозаранку у некоторых понурившихся  курсантов срамные прелести, мрачно заметил:
«Видимо, вам брома мало подмешивают в компот!»
И тут же громко скомандовал:
«А, ну-ка, быстро…  головы поднять, головки – опустить!»
   Очевидно, подобная ситуация была и в других ротах, потому что начальство распорядилось, и, уже  через месяц, курсантам вновь выдали их любимые безразмерные военно-морские пограничные трусы!
   Неожиданно проявилось и ещё одно, очередное неудобство для курсантов. Теперь обязательным атрибутом повседневной формы одежды внедрилась вездесущая шинель и зимние меховые шапки. Даже в столовой за столами курсанты сидели одетыми по-уличному (положив шапку на колено). Но к этому, всё же, как-то привыкли, а вот приноровиться посещать уборную, в таком виде, было куда сложнее. Об этом, пожалуй, стоит рассказать подробнее.
   Дело в том, что в ротном гальюне имелись только одни писсуары, а вот все унитазы были демонтированы. Почему? Трудно сказать, можно только предположить, что предыдущее поколение курсантов очень не аккуратно пользовалось этим благом цивилизации. Так что, по нужде приходилось ходить за несколько сотен метров, где на, достойной кисти художника, пейзажной территории и располагался, знаменитый на весь отряд, ЦГ, то есть – Центральный гальюн. Как таковых, кабинок с перегородками в нём не было. Стояли тогдашние вокзально-туалетные приспособления с двумя пузырчатыми бугорками - подставками для ног и сливной трубы позади них. Дежурные ассенизаторы, облачённые в прорезиненные фартуки, на время профилактики, иногда закрывали ЦГ и водой из шлангов промывали эти чудеса сантехники. Хоть Центральный гальюн и был большим, но, для тысяч курсантов, места в нём было, всё же, маловато, поэтому там постоянно простаивали в очередях, трепещущие от нетерпения, посетители. Представьте себе, вот присел на унитаз, закинув полы шинели на колени, счастливый долгожданен, а ему в упор в глаза глядит, стоящий перед ним,  страждущий очередник. Поначалу, Лёшка сильно смущался и почти не мог  выдавить из себя хоть что-то, но люди ко всему привыкают, стерпелся и Лёшка. Если раньше (на гражданке) его “коронкой” было - посидеть в туалете, да ещё с книгой, этак минут пятнадцать, то теперь хватало и одной минуты. Правда, однажды с Лёшкой случилось пренеприятное непредвиденное происшествие. То ли уборщики замешкались, то ли с водой случился перебой, но перед сливной трубой наросла целая “пирамидка Хеопса” бывшей еды, едва не достававшая до пятой (крайней) Лёшкиной точки. Сделав своё важное большое дело, он достал газетку и, только хотел подтереться, как попал рукой в дерьмо. Рукомойников в ЦГ не было. Кое-как оттерев руку газеткой, с остатками того самого… нелицеприятного на руке, Лёшка поплёлся отмываться в роту. И, как назло, на пути у него возник  замполит Мякшин. Лёшке пришлось такой рукой отдавать честь встречному военачальнику. Хорошо ещё, что каптри был занят какими-то своими мыслями и машинально козырнул ему в ответ, а то, если бы он заметил этот непорядок, то точно, опять потерял бы дар своей командирской речи!
   Один взводный поэт-юморист из помполитов даже сочинил целую поэму, посвящённую Центральному гальюну, в частности там говорилось:
«До ветра  мчимся вдоль аллей! А мысль летит ещё быстрей: Скорей в ЦГ, скорей!»

 
 
                З И М А

   В отличие от остальных курсантов, водители малого катера обучались всего полгода, и уже прошло больше месяца, как они разъехались по морским и речным пограничным частям. А нынче, Лёшка получил письмо от своего земляка Николая, бывшего “узника губы”. Его отправили служить на советско-китайскую границу, проходящую по реке Уссури.  Лёшка вряд ли поверил бы в эти реалии, если бы не описание самого непосредственного очевидца:
«Река Уссури очень узкая, не более трёхсот метров. С той стороны стоят китайские вышки с пулемётами, направленными на нас. Им ничего не стоит устроить провокацию и выпустить пулемётную очередь по нашей заставе. Живём мы тут на таком отшибе и с такой кормёжкой, что служба в учебке отсюда кажется раем. Едим одну кашу на воде. Новые киноленты – недопустимая роскошь. Но и это ерунда, по сравнению с той опасностью, которой мы постоянно подвергаемся. Недавно на соседней заставе случилось ЧП. Китайские лазутчики-диверсанты вырезали весь пограничный наряд вместе с экипажем катера (из нашего призыва)! Так что, не дай Бог  здесь кому-то служить!»
  Письмо поразило Лёшку. Ведь ещё, кажется, совсем недавно, на его памяти, у нас с Китаем была дружба. В кинотеатрах крутили китайское патриотическое кино. Продавали китайские промтовары и консервы с маркой “Великая китайская стена”. Как-то мать подарила Лёшке шикарный китайский джемпер (которому сносу не было) фабрики с хорошим, написанным по-русски, названием [трикотажная фабрика “Дружба”]. Все гонялись за модными китайскими термосами с драконами. Тогда считалось: китайское – это означает, что - высококачественное [По-прошествии каких-то двадцати лет, этого уже было не сказать!]. Лёшке ещё с детства врезался в память лозунг: «Русский и китаец – братья навеки!»
   Как же легко оказалось в одночасье одурманить, в первую очередь, молодёжь и рассорить некогда братские народы. Их “культурная революция”, их хунвейбины, их обвинения нас в советском “ревизионизме” перечеркнули на долгие годы наши хорошие отношения!
   А события на Даманском,  так вообще не укладывались ни в какие рамки добрососедства! Новое, одураченное цитатниками Мао, молодое поколение китайцев вообще не испытывало ни благодарности, ни уважения к нашему народу, положившему жизни 12 тысяч своих сынов и дочерей в боях за освобождения их страны от японской оккупации!
   Эти оболваненные Ли и Ваны, не помнящие добра, идиоты, натравленные на нас своим “кормчим”, большой митингующей пьяной толпой ворвались на нашу территорию. За ними прятались подлые вояки-провокаторы. Неожиданно открыв огонь, они превосходящими силами напали на наших пограничников. Раненых советских солдат они изуверски добивали: выворачивали им руки, ломая кости, выкалывали глаза и добивали штыками, многочисленными ударами которых, изуродовали до неузнаваемости их мёртвые тела!  [И это нам сейчас предлагают забыть?!]
   Обидно! Хотя в народе и говорят: «Сделал добро – забудь, но добро, сделанное тебе, не забывай никогда!» Да, ведь и зла, сотворённого ополоумевшими извергами, тоже нельзя забывать!..
   Курсантам, наконец-то, выдали форму номер три и номер четыре. Парадные голландки, тёмно-синего сукна, к ним погоны с зелёными окантовками и радиотехнические штаты [нарукавный знак по специальности связь, в виде красной окружности, внутри которой две скрещенные молнии с антеннами, излучающими радиоволны (череп и кости, как шутили курсанты)]. Чёрные бушлаты  были с теми же атрибутами, только погоны были размером  на всё плечо. Ещё выдали тёплые байковые тельняшки с длинными рукавами, чёрные длиннополые, почти что кавалерийские, шинели, черные бескозырки и чёрные зимние цигейковые шапки, про них уже толковалось ранее.
      В следующее воскресенье (в новой зимней форме) взвод помполитов отправился в культпоход, в городской кинотеатр на просмотр египетской кинокартины “Самая честная грешница”. В этом фильме жена, спасая мужа, пожертвовала своей честью, а он потом, из-за этого, отказался от неё. Смотря на эти египетские душещипательные страсти, Лёшке было немного стыдно перед самим собой за то, что вот его товарищ на Уссури лишен возможности смотреть такое интересное кино.
  В последнее время участились учебные боевые тревоги с экстренным выходом за территорию части и с марш-бросками в полной экипировке. У каждого  боевым расписанием по тревоге были свои функции.  Лёшка, в частности, был назначен Агитатором по своей роте.
   На занятиях по Пограничной подготовке начали изучать русско-китайские разговорники. Надо было научиться, разборчиво, произносить разные ситуационные фразы, например:
«Вас обманули. Возвращайтесь на территорию КНР!» Выговорить это выражение было не только трудно, но и неловко. Так как выглядело оно нецензурной бранью по-русски.
   Говаривали, что будто бы китайский язык очень близок в произношении с языком Золотой Орды. До монгольского нашествия на Руси матерных слов не было. Слова “собака”, “собачий сын” и “вор” были, пожалуй, самыми бранными. И вот, не понимая истинного значения слов завоевателей, для русичей они стали выглядеть самыми ругательными. Со временем эти обрусевшие выражения трансформировались в русский мат! О его международном значении будет сделано пояснение попозже.
   Теперь, небольшое отступление. Как известно, на военном флоте форма подразделяется: на парадную, парадно-выходную, повседневную, рабочую и полевую (для морского десанта). Каждая из них бывает летней или зимней. Кроме того, она имеет нумерацию от №1 и до №6, в зависимости от погоды и времени года. Номер одежды объявляется начальником гарнизона. Самая интересная - это форма раз, то есть №1, которая объявляется всего лишь раз в году на День Военно-морского флота.  К белой голландке по форме  полагаются и белые же атласные брюки. Особым шиком у старослужащих коков является носить на камбузе эту форму (второго срока) – повседневно. Среди курсантов даже ходила шутливая присказка об этом номере: «Форма раз – трусы, противогаз!» Так вот, вернёмся опять к важнейшему элементу формы  одежды – к трусам…
   Было это незадолго до наступления праздника Нового года. Зима уже взяла своё право на холод, и даже в робе на улице было уже не комфортно, а тут старшина Бисов после подъёма объявляет:
«Форма одежды на физзарядку – трусы, ботинки!»
Лёшка, как и все ребята, посчитали это за шутку. Или он перепутал и сейчас объявит форму, хотя бы: брюки, тельник?! Но старшина и не думал шутить.
«Может, он решил нас закаливать?» - подумал Лёшка.
А когда курсанты выбежали на улицу, всё стала понятно. Видимо, в этот день к ним в городок случайно забрёл заплутавшийся тропический циклон, и температура воздуха резко поднялась. Но ненадолго. Уже на Новый год, мерзкую слякоть, покрыл, неожиданно выпавший, первый снег!
  Его праздничное наступление Лёшка встретил в караульном наряде. На этот раз ему доверили охранять склады с оружием и боеприпасами, так что в магазине его АКМСа имелись самые настоящие боевые патроны. Лёшка, не задумываясь, пустил бы в ход оружие, если  потребуется защитить его пост от нападения. И такая возможность у него, за два часа до новогодних ударов Кремлёвских курантов, появилась.
   Вскоре, после принятия поста, делая очередной обход своего объекта, Лёшка разглядел в темноте, бодро приближающуюся, фигуру, как ему показалось, прямиком к складу с оружием. Лёшка взял автомат “наизготовку” и пошёл навстречу потенциальному нарушителю.
«Стой! Кто идёт?!» - громко окликнул он прохожего (а тот, скорее всего, и не думал заходить на охраняемый объект).
«Я слесарь. Иду с водокачки, хочу здесь дорогу плохую срезать!» - ответил неизвестный. Но дул сильный ветер с моря и шумел близкий прибой, так что Лёшке послышалось:
«Я с леса иду. Вот, как с мелкашки  хочу спесь дурному лоху срезать!»
«Где он тут лес то увидел? Угрожает, да ещё и обзывается, нахалюга!» - подумал Лёшка и скомандовал: «Лечь на землю или стрелять буду!»
   Слесарь с испугу плюхнулся прямо в снег с грязью вперемешку и пролежал так, пока Лёшка не вызвал начкара.
Когда, весь извозюканный в грязи, рабочий встал, и предъявил Начальнику караула старшему лейтенанту Макаренко своё удостоверение, то, забирая, возвращённый ему, документ, он со вздохом произнёс:
«Четвёртый раз уже на этом месте меня вот так заарестовывают, уж я и закаялся напрямик здесь  проходить, а сегодня, после срочного вызова на работу, поспешил к новогоднему столу – ведь,  вот совсем уж в стороне то…  иду мимо и стараюсь не приближаться.  Нет, всё равно меня хватают на мушку. Просто, невезуха какая-то!»


 
 

                Н Е Ж Д А Н Н О Е    У П Р А З Д Н Е Н И Е

   Новый год принёс неожиданное, неприятное известие. В этот день на утреннее построение курсантов в кубрик взвода помполитов спозаранку пришёл сам старший лейтенант Макаренко. Он был чем-то крайне озабочен и, казалось, с трудом, подбирая нужные слова, обратился к своим подчинённым:
«На днях пришёл Приказ Министра обороны СССР, в котором указывается, что в целях повышения воспитательной работы на кораблях пограничного флота вводится должность замполита – заместителя командира корабля по политической части. И теперь эту должность будет занимать офицер из военно-политического училища. Должность помполита упраздняется. Так что, ППР вам больше преподавать не будут. Это означает, что теперь ваше обучение будет полностью сосредоточено на, бывшей вспомогательной, специальности – Механик аппаратуры связи. Я вас прошу, ребята, не посчитать, что ваша дальнейшая служба накрылась важнейшим женским органом. Нет! Если вы сосредоточите все свои усилия на получаемых знаниях по специальности, ваша успешная карьера вполне ещё может состояться!»
   Говорят, что коней на переправе не меняют. Ещё как меняют! На погранфлот направили множество политработников из сухопутных пограничных училищ, совершенно не знакомых с морской спецификой, в этом Алексей убедился позже, уже по прибытии на будущее место службы. А пока несостоявшиеся  помполиты плотнее приступили к своим бывшим дополнительным занятиям. Однако теперь постигать эту науку радио стало значительно сложнее.  После трагической гибели мичмана Арбузова, преподавать его дисциплину назначили мичмана Мартынова. Лёшка не помнил случая, чтобы этот преподаватель приходил на занятия трезвым. Запах алкоголя от его дыхания быстро заполнял весь кабинет, хоть он и пытался прикрывать рот ладонью. Видимо, тот спирт, что выдавался преподавателю РМП для протирки от окислов посеребрённых контуров радиоаппаратуры, шёл на прочистку ЖКТ [желудочно-кишечный тракт] мичмана. Было совершенно не понятно, понимает ли сам Мартынов что-то в тех радиосхемах, принцип работы которых он пытался объяснить курсантам. Мичман сумбурно тыкал указкой по схеме, показывая якобы реальное прохождение сигнала. Но он совершенно не объяснял физический смысл процесса и назначение тех или иных узлов и деталей радиосхемы, обеспечивающих функционирование изучаемой аппаратуры. И когда сам, окончательно запутавшись, он спрашивал курсантов:
«Вам всё понятно?»
То на ответ: «Нет!», он вздыхал, выпуская в воздух спиртовые пары, и горестно (по Райкину) констатировал: «Ну, и дураки же вы все!»
   Значительно увеличилось и количество учебных часов, отведённых на совершенствование практики приёма – передачи. Теперь старшина Бисов, для увеличения скорости передаваемых сигналов,  работал уже не на простом ключе, а на аппарате ДКМ [автоматический датчик кодов Морзе]. В перерывах между приёмами и передачей учебных радиограмм, он проверял знания подчинёнными Правил радиосвязи. Под его неусыпным контролем, курсанты на зубок заучивали значение тех или иных радиокодов и отстукивали их телеграфными ключами. Вот это обучение было уже действительно - на совесть!
   Вскоре, наконец-то, бывшие помполиты запоздало приступили и к обучению работы на буквопечатающей аппаратуре. А это – основной хлеб будущего радиотелеграфиста.
   Комвзвода Макаренко на своих занятиях по общевойсковой подготовке, как мог, старался поддерживать боевой настрой своих подчинённых, их моральное состояние. Он взял на себя и некоторые темы морской подготовки курсантов. Сегодня он рассказывал курсантам о рангах кораблей:
«Ранг корабля – это категория, к которой относится корабль в соответствии, с установленной в ВМФ, классификации корабельного состава. Он зависит от предназначения корабля, боевой мощи, водоизмещения, численности экипажа и прочее. В соответствии с рангом устанавливается старшинство их командиров, правовое положение экипажей и нормы их материального обеспечения. В Морских частях погранвойск, в связи с важнейшим предназначением нашего  флота, его корабли имеют статус на ранг выше, чем однотипные - в остальном флоте.
   Так что, товарищи, не огорчайтесь, а проникнитесь гордостью за войска, которые вы представляете!»
   Вообще-то Лёшка не очень то и огорчился печальному факту этого внезапного изменения формы и содержания  их обучения. Он твёрдо решил, что после окончания учебки, продолжит службу радиотелеграфистом!

 
 
 

                Э П И Д Е М И Я

   Не стоит удивляться, что даже при весьма добросовестном старании медиков, на личный состав учебного Отряда постоянно накатывали инфекционные болезни.
   После бани – грибковые заболевания ног повально охватывали всех, даже тех, кто пытался соблюдать гигиену.
   Летом – дизентерия – болезнь грязных рук. Как-то в части случилась авария с водопроводом. Так ходили толпами за водой к запасным резервуарам, там вода для курсантов имелась всегда!
   Наступила зима, и простуда стала обычным явлением. А в феврале на часть напала эпидемия гриппа. В стационаре для всех не хватало мест, и на территории части развернули армейские палатки для соблюдения карантина. В рацион питания ввели большее количество растительной пищи, содержащей фитонциды: лук, чеснок, хрен. Но при таком великом скоплении народа, уберечься от заболевания было сложно. Тут многое решает личный иммунитет, а он не у всех был крепкий.
   В Радиотехнической школе уже вовсю шли выпускные экзамены. Лёшка шёл по всем предметам с отличными оценками. Но, как в простонародье говорят: «Песец подкрался незаметно!» Неожиданно и Лёшку подкосила гриппозная инфекция. С очень высокой температурой его положили в санчасть, могли бы  бросить и в палатку, но старшина Бисов и комвзвода Макаренко добились у Начальника санчасти майора Горячевой места для своего курсанта в стационаре.
   Первые сутки Лёшка почти беспробудно отсыпался. Его будили только чтобы поесть, измерить температуру, принять таблетки, "уколоться" и снова "забыться" в оздоровительном сне. Через несколько дней, когда ему стало немного лучше, Лёшка уже простаивал в общей очереди для приёма однотипных таблеток: номер раз – Сульфадимезин, номер два – Тетрациклин и номер три – Димедрол. Высокая температура спала, но рентген показал, что болезнь дала осложнение – воспаление лёгких, и лечение сильно затянулось.
   В Лёшкиной палате собрались курсанты из разных рот. Скучать не приходилось! Ребята постоянно заводили разные дискуссии: то о том, какая музыка является самой настоящей – классическая или эстрадная, спорили о том, чьё ракетное оружие стратегического назначения  лучше – наше или  американское (?). Спорили до крику, хотя ни в том, ни в другом никто специалистом не был. Но, почему-то все споры и беседы почти всегда заканчивались одним и тем же. Все они сводились, в конечном счёте, к разговору о женских прелестях (или об интимной жизни). Анекдоты и загадки тоже были ниже пояса, например: «Какой мичман имеет майора?» Лёшка этого не знал, оказалось, что это мичман Горячев, муж Начальника санчасти. Или, если заводишь с девушкой разговор о погоде – это прямой намёк на желание тесной близости!
   Но в семье, как говорится не без урода,  в их палате поселился странный тип. Многие ребята хвастались реальными и фантастическими победами на любовном фронте. Этот парень всегда молчал, а когда его стали донимать вопросами, он “раскололся”:
«Не получается у меня с девчонками!»
«Почему?» - интересовались ребята: «Ты что же, женоненавистник?!»
«Да, нет, к женщинам, в целом, я отношусь хорошо. Но вот начинаю я встречаться с девушкой и тут же, приходят мысли, что она, как и я, тужится и испражняется на унитазе. Да и так  ясно я себе это представляю, что у меня пропадает всякое желание продолжать знакомство» - просто объяснил…  мизогин.
   Этим ответом он так молниеносно поразил всех ребят, что в палате тут же воцарилось скорбное молчание. Первым его прервал, вдруг опомнившийся Лёшка:
   «Все, наверняка, помнят кинофильм “Старик Хоттабыч”, так вот там этот древний мудрец сотворил телефонный автомат из  цельного куска ценного мрамора, без единой щёлочки. А для тебя, видимо, надо приобрести куклу - манекен, чтобы она удовлетворяла твоей лицемерной морали, раз живой человек тебя не устраивает! Не зря говорят: “Ханжество – это обратная сторона (медали) цинизма!”» - все ребята посмотрели на Лёшку, и тут в нём проснулся помполит, и он продолжил:
   «Было когда-то хорошее (религиозное) христианское понятие – “Таинство”, к сожалению, утраченное сейчас. Таинство рождения, Таинство любви, Таинство смерти… Так вот если продолжить это понятие, то, наверняка, есть Таинство личной гигиены. И совершенно не обязательно представлять, как близкий тебе человек ходит в туалет. А если ты, как живой человек - реалист, а не как философ – утопист, по-настоящему полюбишь женщину, то тебя совершенно не будут раздражать её жизненно важные  функциональные потребности!»
   Лёшка закончил. И что тут началось, все ребята так напустились на излишне разоткровенничавшегося женофоба, что он тут же пожалел о сказанном!
   Среди пациентов санчасти в Лёшкиной палате выделялся горьковчанин с сильно окающим волжским говором.  Давыдов Геннадий, так его звали, окончил Горьковское речное училище по специальности “Механик”. Перед призывом на военную службу он успел сделать несколько рейсов за границу. Раньше Лёшка думал, что есть речные суда и морские. Гена просветил его, оказывается, есть ещё суда смешанного плавания типа река-море. Это очень удобно, ведь не требуется дополнительная перевалка при перевозках грузов. Он, в частности, рассказывал:
«Я с самого детства любил смотреть французские фильмы. Особенно мне нравились там очень красивые, элегантные и интеллигентные женщины. Пока учился, всё мечтал посмотреть на француженок. И вот мечта моя сбылась. Пришли это мы в порт Бордо. Со старшим механиком вместе  вышли в город за покупками. И что?.. Сколько мы ни ходили по городу, встречались нам одни страшилки, просто бабки-ёжки костяные ножки, что молодые, что старые. На мой вопрос, пожилой механик, усмехнувшись, ответил: “Ты что, историю в школе не изучал? Извели они на кострах инквизиции всех своих красоток, считавшимися ведьмами. А от уродок, ты думаешь, родятся красавицы?!” Я потом и в Марселе побывал, а там - то же самое. В Германии: немки какие-то мужиковатые бабы. Ну, разве что, польки ничуть не хуже наших девушек!»
   Ещё Гена поведал о мировом значении русского мата. По всей Европе матерятся по-русски. Особенно, он основательно прижился в гамбургском грузовом порту. Там докеры между своими немецкими словечками вставляют такие маты, что уши вянут. По всей видимости, пленные немцы в России набрались опыта в неформальном общении и перенесли его на немецкую почву, где русский мат благодатно расцвёл!

   
   
 
                П Р О Щ А Й ,   У Ч Е Б К А

   Только через месяц бледный исхудавший Алёша выписался из санчасти. Он вернулся в свой взвод, который, как и вся рота, сильно поредел. Курсанты отбывали к местам будущей службы. Да теперь они были уже и не курсанты, а матросы Морских частей пограничных войск КГБ при СМ СССР. Алексей в ротной канцелярии доложил старшему лейтенанту Макаренко о прибытии из санчасти. Тот поздоровался с ним за руку и предложил присесть для разговора:
«Думаю, мы последний раз с тобой видимся, Алёша. Те экзамены, которые ты не успел сдать, тебе зачли автоматически, так что получи своё отличное свидетельство (он вручил Лёшке документ). Всю вашу смену, кроме тебя, отправили служить на советско-китайскую границу. Хотели и тебя туда направить, но старшина Бисов горой встал за тебя,  он дошёл даже, до самого начальника Отряда. И добился своего, ссылаясь на твоё слабое здоровье – тебя оставили служить на Чёрном море. Завтра поедешь в Балаклаву, это в Крыму под Севастополем, с тобой ещё двое ребят из первой смены. Ваш сопровождающий уже два дня, как прибыл за вами. Ждали только тебя. Не забывай о нашем Отряде. Всегда помни, что ты был, есть и останешься помполитом. Это не должность, это твоё призвание. Я верю в тебя. Ну, счастливой тебе дальнейшей службы, Алексей! Прощай!»
Алексей встал и горячо поблагодарил Макаренко за всё, что тот для него сделал, а после добавил:
«Александр Иванович! Я никогда не позабуду ваших уроков и всегда в душе, во всех своих поступках, останусь помполитом! Прощайте!»
Макаренко крепко пожал руку Алексею.
   “Осиротевший” старшина (уже) первой статьи Бисов встретил Алексея удивительно по-свойски. Они сидели рядом на кровати (что раньше считалось бы из ряда вон выходящим случаем) и душевно разговаривали, как два товарища. Лёша до того осмелел, что стал называть старшину “на ты” и по имени.
«Завидую я тебе, Алёша!» - начал разговор Виталий: «Ты знаешь, как мне понравилось тогда в Новороссийске, на практике. Когда мне пришлось уходить с корабля, я, реально, плакал, стоя у трапа! И сейчас, я больше не могу здесь оставаться. Александр Иванович меня понял и обещал помочь в продвижении моего рапорта о переводе в действующую морскую погранчасть. Так что, может ещё и пересекутся наши дорожки в деле службы Родине!»
«Виталий! А ты не торопишься?! Ведь ты же прирождённый педагог!»
«Ты знаешь, у нас в техникуме шутили, что лучше быть сестрой макаки, чем учиться на педфаке!»
«Но, ты же, не сестра. Ты был для нас, пусть, не  братом, но старшим товарищем и наставником!»
«Педагогика от меня никуда не уйдёт, я после службы собираюсь продолжить заочно повышать образование в пединституте: или у нас в Херсоне, или в Симферополе»
Они ещё долго разговаривали до самой поздней ночи. Алексей ещё днем подписал “бегунок” убытия, получил свой военный билет, вещмешок и продпаёк в дорогу от мичмана Соломатина, который по-доброму простился с бывшим курсантом Кринолиным.
   А рано утром Алексею крепко пожал руку и обнял его на прощание старшина первой статьи Бисов Виталий Иванович. И Алексей ещё с двумя бывшими курсантами взвода помполитов направились навстречу к, поджидавшему их сопровождающему из Балаклавы, мичману.




 








                Ч А С Т Ь   2

                В О Д А

По всей стране мы разъезжались вскоре.
Граница ждёт обученных ребят.
Везде, где океан, река и море
Морские пограничники стоят!

И вот, она – граница в синем море,
За горизонтом, только – горизонт!
Идём в дозор. Далёко на просторе
Раскинулся большой Эвксинский понт.

На берегу мечтается о море,
Где вольный ветер, где штормит порой…
Но, только выйдешь в море, тут же, вскоре
На берег тянет, как к себе домой!

И что же делать? Ведь кому-то надо
В морях границу стойко охранять!
Хранить на совесть. И не за награды,
Но за Отчизну нашу постоять!

Наш враг не дремлет, ищет брешь, проходы –
И браконьер, и, даже, диверсант!
Мы провокаторов не пустим в наши воды.
А если надо?! Применим таран!..

Нас из огня, да в полымя бросала
Морская служба в бой, не на показ!
И, как бы нас штормами не качало
Мы безупречно выполним Приказ!

А из похода ждут нас те, кто верит,
Что мы их тоже любим, встречи ждём!
Походкой шаткой мы сойдём на берег
И к нашим милым девушкам придём!

 
 

                Б А Л А К Л А В А

   К специальному причалу в Тамани, с помощью буксиров, кормой пришвартовался железнодорожный паром.  Пока маневровый тепловоз по трём накаткам загонял состав (разделённый на три сцепки из опломбированных вагонов), высаженных пассажиров разместили в салоне, предназначенном для них на время переправы. Кроме матроса Кринолина, мичман сопровождал ещё человек тридцать радиотехнического состава, следующих к месту будущей службы. Алексею не хотелось сидеть внутри пассажирского помещения судна, и он за товарищами, по демократичному разрешению мичмана, вышел на спардек [верхняя палуба трёхдечной (то есть трёхпалубной) надстройки судна], расположенный позади ходовой рубки. Всё здесь было интересно ребятам: трапы, спасательные круги и шлюпки, тали, леера [перила] и прочее. Было пасмурно, но сухо.  На горизонте с запада чётко просматривался противоположный берег. Закончилась погрузка. Огромный железнодорожный паром отшвартовался и медленно вышел в спокойное море, так что качки почти не ощущалось. Как романтично маринисты описывают такое событие – дрогнули ванты [раскрепляющие тросы, поддерживающие, например, мачты]. Но, первое в жизни Лёшки, морское путешествие (до Керчи) продлилось всего-то… недолго. Так что вскоре пассажиры заняли свои места в вагонах, а поезд продолжил дальнейшее следование теперь уже по крымской земле. Только к вечеру тепловоз подкатил свои вагоны к вокзалу города-героя Севастополя. Ещё подъезжая к месту, Лёшка в сумерках, через вагонное окошко, разглядывал силуэты военных кораблей, стоящих у причалов. Возле вокзала группу, вновь прибывшего пополнения, ожидал бортовой фургон. Было уже совсем к полуночи, когда грузовик подкатил к КПП [контрольно-пропускной пункт] по улице Новикова (номер один) и въехал через металлические ворота с традиционными якорями на территорию военно-морской пограничной базы, а именно, пятой ОБСКР [Отдельная бригада сторожевых кораблей] в Балаклаве.
   Балаклава – это небольшой приморский городок, расположенный по прямой в 12 километрах от Севастополя на ЮБК [южный берег Крыма], но ехать по горным серпантинам и долине было все 25 км. Город расположен на берегу удобной, закрытой горами, бухты, так что самого моря из городка (с населением около 20 тысяч жителей) и не видно. Гора слева, гора справа, в середине - Балаклава. Балаклава с крымско-татарского языка переводится, как рыбное место - Балык Лава. Кстати, Лёшка тогда ничего не знал о депортации крымских татар, а поэтому впоследствии удивлялся многим, странным для него, крымским географическим названиям.
   Ну, а к описанию этого чудного городка мы ещё не раз вернёмся.



                Н О В О Е   М Е С Т О   С Л У Ж Б Ы

Всех прибывших (вместе с вещами) отвели на камбуз, прямо в матросскую столовую. Еда показалась Лёшке очень вкусной, по сравнению с курсантской кормёжкой. Впервые, за почти весь последний год, он отведал самую настоящую котлету! Но чай был такой же, казённый, как и в учебке. После ночного обеда ‘большую часть прибывших матросов сразу же определили по своим кораблям, а Лёшку и ещё человек шесть разместили в ротной казарме (которую тут кубриком почему-то никто и не называл). Остальным предстояло ещё добираться морем до Одесской маневренной базы [филиал пятой бригады] на ожидавшем их корабле.
   Алексею предстояло служить в Узле связи при штабе бригады. Начальником Узла оказался мичман Рождественский Анатолий Ефимович, старый заслуженный моряк, заставший на службе  окончание Великой Отечественной войны. Как раз он и сопровождал бывших курсантов в их новую военно-морскую пограничную часть. К его личности мы будем возвращаться ещё не один раз, ибо он этого весьма достоин, как строгий командир и мягкий, заботливый, как отец – человек.
   Вместе с Алексеем к новому месту службы прибыли ещё два бывших помполита: типичный горбоносый одессит, балагур и  краснобай Олег Тесляр и хитрован Яворский Александр, жгучий кудрявый брюнет с типично ближневосточной натурой!..  Да  нет, пожалуй, он был, скорее с кавказской внешностью, так что Сашка  иногда (в шутку) представлялся девушкам грузином, хотя другим девушкам он сообщал, что родом из-под города, носящего в своём гордом названии два, любимых для женщин, слова.  Остальные ребята были из соседней восьмой, бывшей вначале службы, Лёшкиной роты. Их определили служить радиотелеграфистами на береговой радиостанции  Узла связи при штабе бригады. А вот что делать с (“недоделанными”) механиками аппаратуры связи не знали и их пока (временно) определили служить телеграфистами (а, скорее всего, телефонистами) на “телефонку”, то есть на телефонно-телеграфную станцию. Вообще-то радиомастерская в части была, которой заведовал мичман Мисник, но ему такие малограмотные специалисты не требовались, и он заранее категорически от них отказался.
   А ещё накануне (до Лёшкиного приезда) на службу в БИП [боевой информационный пост при штабе] Узла связи прибыл ещё один бывший курсант (очевидно, из рулевых-сигнальщиков, можно сказать, из навигаторов!), его звали Василий Симашко, родом из станицы Брюховецкая, Краснодарского края.
   Закуток Узла связи располагался в правом заднем углу казармы, прямо возле окон, смотрящих  на улицу, проходящую между частью и сквером городка. Связисты несли службу по своему собственному  внутреннему расписанию, и ротные команды их не касались. Но утром, когда в роте обслуживания и охраны объявили подъём, здоровенный брюнет Хазов (из радио пополнения) по курсантской привычке бодро соскочил со второго  яруса кровати прямо на, зазевавшегося внизу, субтильного годка с БИПа  Мисоедова и чуть не зашиб его. И ведь не зря говорят:  “Мал клоп, да вонюч!”  Мисоедов разразился такой тирадой выразительных эпитетов, когда объяснял Хазову новые правила поведения при подъёме, что любо-дорого было его послушать!
   Командиром отделения ТТС [телефонно-телеграфная станция] был старшина первой статьи Тришин Вячеслав (по негласному прозвищу – Тришка). Он был полной противоположностью старшины Бисова, маленький и не очень опрятно одетый по форме. Когда-то он служил радиотелеграфистом на корабле, но, кажется, по состоянию здоровья был списан на берег. Был он неумеренно говорлив и несдержан в выражениях, переделанных из киношного фольклора. Например, при несогласии с чем-либо, он говорил: «А мне всё это до пи… пи… пи…, то есть “до звезды, что сорвалась и падает”!». Но, в общем-то, в душе он был добрый, справедливый, и немножко наивный человек! Когда Лёшка хотел в баталерке [кладовая] надёжнее упаковать свои вещи, Тришин, показывая ему выделенную ячейку, презрительно гордо заявил: «У нас не воруют!»  И вытащив из вещевого мешка, на самом виду разложил все Лёшкины вещи, из которых  больше половины он не досчитался уже на следующий день! Так что Лёшке пришлось срочно прятать остатки пожитков в тайнике под лестницей в телефонке. Тем более, что вскоре матросам выдали всю новую форму для второго года службы. Только роба теперь была из более тонкого брезента и синего цвета [по качеству чем-то очень схожею с нынешними, не очень дорогими, джинсами!].
   В роте охраны и обслуги служили простые (уж до того “простые”…) ребята, большей частью белорусы, просто прекрасные добрые парни, но бытовое воровство среди них, почему-то, было в порядке вещей. Стоит только зазеваться, и тут же бесследно может пропасть, например, новый бушлат. Некоторые ротники и еду в столовой, где столики накрывались на четверых, делили весьма неравномерно.  Как-то Лёшка, очень опрометчиво, присел за столик с одним таким. Тот первым ухватился за чумичку и, со словами: «Эт сабе!», отвалил в свою тарелку львиную долю пропитания!
   Это заметил мичман Рождественский, заступивший начальником караула по базе и зашедший на ужин в столовую. На эту “справедливую” делёжку он укоризненно высказался:
«Мы (в молодости), к примеру, всегда любили последними подходить к котлу, чтобы досталось – со дна погуще. А у вас здесь, как в древнем Риме: опоздавшему – кости!»


 

                Т Е Л Е Ф О Н К А

  Телефонно-телеграфная станция располагалась на первом этаже в старинном особняке (с мраморными лестницами и лепниной), весьма напоминающем маленький готический собор, невесть откуда взявшийся здесь.
   Острослов (с багажом целой массы матерных анекдотов, частушек и прибауток!) Олег Тесляр тут же придумал этому учреждению гордое название: «Телефонка – есть  ходовая рубка крейсера “Иванчин”!», имея в виду комроты охраны и обслуги майора Иванчина, который будучи глубоко сухопутным человеком, недолюбливал всякие там мореманские словечки, потому-то в роте их и не применяли. 
   Нет ничего удивительного в звании ротного командира, так как в подразделения обеспечения часто назначались офицеры из сухопутных частей погранвойск. Их форма отличалась только отсутствием нарукавного знака на кителе и “капусты” на козырьке (морской) фуражки у старших офицеров.  Да ведь и всё главное руководство  морских пограничных частей было… сухопутным. А первая заповедь моряка-пограничника шутливо гласит: «Сапог выше ботинка!»
Правда, встречались некоторые сухопутные офицеры (в первую очередь, из новоявленных замполитов), которые старались пройти переаттестацию, чтобы перейти на морские звания. Было забавно посмотреть на такого перекрашенного моряка с сухопутным “шурупом” [значок “поплавок” об окончании ВВУЗа] на груди.
   В самой ТТС имелось всего три помещения: коммутатор, аппаратная (с местной АТС [автоматическая телефонная станция] и телеграфным аппаратом) и аккумуляторная [для гарантированного электропитания ТТС, при неожиданном пропадании электроэнергии].
   Над входным крыльцом телефонки располагалась, едва заметная из-под извёстки, чеканка на металлическом круглом щите: символ медицины – чаша, обвитая ядовитой змеёй, так как на втором этаже располагалась миниатюрная медсанчасть. Сам местный эскулап  (майор Витютнев Н.С.) появлялся здесь редко, очевидно, он был в вечных разъездах в поисках наиболее эффективных лекарств(?). Но даже если и удавалось его застать, то видя, что пациент, всё же, приплёлся к нему на своих ногах и до сих пор ещё не падает, он, неизменно угрожая, настойчиво советовал болезному матросу:
«Вали отсюда, симулянт, пока я добрый! А то живо у меня клизму заработаешь на свою задницу!»
Трудно сказать, понимал ли он чего в медицине, так как всех тяжелобольных  отсюда отправляли в военный госпиталь  Севастополя, а лёгкие случаи пользовал фельдшер – матрос Зайцев Володя, с которым Лёшка впоследствии сошёлся на короткой ноге, то есть подружился.
   Горячей воды в кранах части не полагалось. Так что умывались матросы бодрящей ледяной жидкостью. А мыться ходили по субботам в городскую флотскую баню с парной, но Володя иногда разрешал Лёшке помыться в санчасти. Там имелась ванна и водоподогреватель на дровах. Просто – блаженство!
  В другом крыле второго этажа имелось несколько гостиничных номеров, в которых постоянно останавливались различные проверяющие.   Хотя и проверять то тут было нечего, но очередь из Окружных и московских старших офицеров, желающих посетить образцово-показательную часть, иссякнуть не могла. Южный берег Крыма, море, тихий городок, прекрасные рестораны, чудное вино, волшебные ночи… Нет! Лучшего служебного отдыха и придумать-то невозможно!
   И, наконец, в помещении первого этажа, рядом с ТТС, располагался кабинет Начальника (над самим собой и над всеми одновременно) Особого отдела, где трудился в поте лица своего капитан-лейтенант Лошак. Единственный человек в бригаде, который не был в подчинении её командира - капитана первого ранга Антонова Геннадия Дмитриевича.



                Б У Р Е В Е С Т Н И К

   Известно, что буревестник это морская птица – представитель ряда трубконосых. Ещё со школы Лёшка помнил Максима Горького – “Буревестника революции” и его белые стихи (в прозе), известные каждому школьнику. Но то, что  сам себя он будет именовать БУРЕВЕСТНИКОМ, Алексей вряд ли мог и предположить, даже в самом странном сне. Но так уж случилось! И вот он сидит за коммутатором, как заядлая телефонистка, и, соединяя клиентов с нужными абонентами, называет себя этим позывным прозвищем:
«Буревестник слушает! Минуту ждать! Соединяю!»
 Звонки идут и внутри части, и по всему Киевскому округу, и даже в Москву! Только, что не просят: «Барышня, дайте Смольный!»
   Поначалу Лёшка работал медленно, боясь запутаться в этих телефонных шнурах и ячейках. Все на память он ещё не изучил, а прочитать было затруднительно, так как названия (на шильдиках [планка – информационная табличка] над гнёздами ячеек) плохо просматривались. Матрос Яворский, бывший коллега Кринолина по учебке, а нынче  -  по телефонке, имел невероятные художественные способности и каллиграфический почерк. Он цветной тушью красиво и отчётливо переписал и покрыл лаком все адреса на планках, над ячейками. Так, что стало намного разборчивее расписано. И, стало быть, легче читать, а, значит, и проще работать. Тем более, что уже через неделю Лёшка “набил руку” на этом коммутаторном деле и стал вполне сносным телефонистом. Оказалось, главным приёмом мнемотехники в этой работе, была мускульная память, так что, когда Алексей добился автоматизма, голова даже стала отставать за руками. Эта его способность очень пригодится Лёшке потом, в другом деле, но об этом – позже.
   Служба на телефонке оказалась неимоверной вольницей, по сравнению с учебкой. Просто синекура какая-то! Почти во всё, незанятое службой, время свободные телеграфисты были вольны бездельничать и (или) распоряжаться собой, как им это заблагорассудится (в пределах разумного, конечно!). С Тесляром это обстоятельство впоследствии сыграло роковую шутку, да и с Ламейкой тоже, о чём и будет рассказано ниже.
   Старшина первой статьи Вячеслав Тришин должен был вскоре уйти в запас, и все обязанности по обучению и воспитанию, вновь прибывшего пополнения, его тяготили. Он передал все эти заботы в руки своему заместителю и преемнику  старшему матросу Ламейке Владимиру, ровеснику по службе остальным ребятам.  Кроме них, на телефонке ещё служил, прикомандированный к их бригаде линейный связист - рядовой Никитин Александр (по прозвищу – Никотин!).
   Всех троих новеньких телеграфистов обучили не только коммутатору, а ещё и самому телеграфному делу. А телеграммы шли постоянно. В основном, по открытому каналу шла несекретная информация: несущественные распоряжения, бухгалтерские отчёты, поздравления к праздникам, различные ориентировки по беглым заключённым и другим несознательным лицам, имеющим преступные намерения -  убежать за границу из нашего самого справедливого социалистического государства!  После принятия депеши, надо было смочить клеевую сторону ленты специальным катком (на ванночке с водой) и расклеить это на официальном бланке, чтобы после доставить нужному адресату. Пустые бланки Лёшка (из понтов) иногда использовал для написания писем домой матери или друзьям.
   На ТТС служили ещё три вольнонаёмные телефонистки (роль же четвёртой - по очереди исполняли ребята): Нина Андреевна (Гудвина) – жена флагманского связиста (о нём позже), Раиса Игнатьевна – жена мичмана, заведующего складом, и Лариса – пока ничья жена.
   По вечерам старшина Тришин любил побаловаться с коммутаторным телефоном. Дело в том, что если с простого аппарата позвонить на занятый номер, то пойдут короткие гудки, оповещающие о его занятости. Другое дело с этим аппаратом – он подключался к занятой линии третьим, и можно было прослушивать и, даже, вклиниваться в чужие переговоры. Вот, как-то  Тришка  “от балды” набрал номер и попал на разговор двух подруг:
«Ну, и зачем ты познакомила меня с этим интеллигентиком?»
«Но ведь… ты же, сама просила!»
«Да, просила, но не такого! Я ему весь вечер намекала-намекала, а он сделал вид, что ничего не понял и сбежал! Вот теперь одной ночевать придётся!»
«А ты меня пригласи!» - не выдержал несправедливости Тришка.
«Ой! Тут кто-то ещё подсоединился!» - девчонки испугались и побросали трубки.
В другой раз, если номер был не занят, Тришка дожидался, пока не снимут трубку, и если голос ему нравился, он с, окающим вологодским выговором, неизменно спрашивал:
«Куда это я попал?»
И однажды ему, как-то невежливо, ответили:
«Пальцем в жопу!»
Лицо у Тришки вытянулось, но, чего бы сострить, он ничего так и не придумал, и бросил трубку…
  Телефонисты, зная позывные различных станций, могли дозвониться до самых удалённых уголков пограничной службы и не только.  Однажды Лёшке удалось дозвониться до Мукачево (в Закарпатье) -  в часть своего друга и одноклассника Игорька (того по осени призвали в автобат), но он был в столовой и, к большому Лёшкиному сожалению, разговор не состоялся. Другой возможности у него так больше и не случилось.
   Да, вот ещё: стоял на телеграфе и один секретный - “левый” аппарат, у которого имелась возможность переключить на себя телефонную линию особиста (когда того не было на месте). Ребята иногда звонили своим девушкам в город по этому телефону, и всё было шито-крыто. Но Яворский решил, что Лошак не заметит, и наговорил по междугородке домой в Херсонскую область на приличную сумму. Однако не тут-то было! Лошак поднял шум. И хоть Яворский и отпирался, его легко вычислили и заставили уплатить! Вообще, ему поначалу что-то не везло. Как-то ребята с телефонки отправились на рыбалку вечерком. Командир разъездного катера старший матрос  Толя Лопаткин благородно разрешил связистам порыбачить с борта своего “крейсера”, так как и они, в свою очередь, иногда разрешали ему позвонить в город своей девушке. Так вот.  Александр Яворский, неаккуратно проходя вдоль борта, нечаянно сшиб в море никелированный леер, плохо закреплённый на своём штатном месте. Апрель, даже здесь, не самый лучший месяц для купания, но Сашке пришлось нырять за потерей в море и, с третьего или четвертого раза, он всё-таки достал его с глубины более двух метров. Но даже жареная (на камбузе) кефаль не компенсировала страдания купальца (или купания страдальца), так как от неё неимоверно несло солярой, и её пришлось выкинуть. В другой раз, на спортплощадке, что была расположена возле телефонки, Сашка попытался изобразить акробатический трюк. Раскачиваясь на канате, он хотел ногами зацепиться за соседнюю верёвочную лестницу и перескочить на неё, как Тарзан на лианах.  Но что-то у него не вышло: он и ногами не зацепился и канат отпустил. В результате, с двух метров он рухнул, пикируя прямо на пятую точку (хорошо ещё, что внизу были опилки!). А надо сказать, что был он достаточно высокого роста, однако, всегда умещался на одной трети кровати. Он и тут свернулся калачиком и, постанывая, лежал на опилках. Лёшка не знал, как экстренно оказать неотложную помощь при падении на копчик. И они с  ребятами  решили для начала разогнуть Яворского, но тот заорал благим матом и начал брыкаться. Потом Сашка полежал ещё немного и, как ни в чём не бывало, поднялся и ушёл!.. Его чудным художественным даром и увлечением фотографией всецело пользовались, уходящие в запас, годки. Он умело оформлял им дембельские альбомы и неуставные воинские атрибуты!
   Лёшке нравилось дежурить на коммутаторе по ночам. Звонили мало. Можно было написать письмо или послушать музыку. Лёшка, через водителя хлебовозки, приобрёл небольшой радиоприёмник, который на средних волнах хорошо брал румынскую радиостанцию “Holyday” [Праздник], где передавалось много хорошей эстрадной музыки. Иногда передачи шли и на русском языке, тогда диктор сообщал, что работает радио “Отдых” [может это и более правильный перевод?!].
   Несколько раз Алексей ходил “на линию”, когда его выделяли в помощь Никитину устранять обрывы. Как-то они дошли до окраин самого Севастополя. Кто-то прокопал длинную траншею вдоль дороги (видимо, для прокладки трубопровода), а переходов сделать не удосужились. Идя вдоль этой траншеи, они неожиданно наткнулись на старика, беспомощно оглядывающегося по сторонам, в поисках несуществующего трапа. Ребята, недолго думая, подхватили дедушку под локти и, перепрыгнув через траншею, перенесли его на другую сторону. Старик душевно поблагодарил ребят в военной форме и добавил:
«А ведь я бывший авроровец – комендор! Это же я сделал, тот самый, знаменитый выстрел по Зимнему дворцу и подал сигнал к революционному восстанию! А сейчас вот дожил до такой немощи!»
Ребята, с большим почтением, проводили ветерана до его дома. Он пригласил их к себе на чай, но связисты торопились и вежливо отказались от приглашения. О чём потом долго сожалели, ведь не каждый же день случаются такие удивительные встречи. Устранив обрыв, они двинулись обратно  на базу по шоссе. По пути наших пешеходов догнало такси и остановилось рядом с ними. Пожилой таксист, вышедший из машины,  спросил их:
«А почему вы, ребята, не голосуете?»
«Так ведь у нас нет денег на такси» - ответил ему Лёшка.
«Не все же такие сволочи, чтобы брать с вас деньги! Садитесь-ка в машину, я вас  по пути и так подвезу!»
   Они сели к доброму таксисту и помчались с ветерком домой на свою службу. Тут Лёшке, как-то  вдруг, некстати, припомнилась матерная прибаутка Яворского Сашки:
«Дядько, дядько, пiдвезiть!
Пи… пи… пи…, пiшки йдiть!
Дядько, дядько, пи… дать?
Тпруть, конячка, треба взяти!»
   Всё-таки техника, это не уставшие ноги. Буквально, через полчаса ребята уже обедали в столовой своей части.
   Вообще-то, иногда они пользовались грузовым попутным транспортом. Вот, недавно их подвезли на огромном  трёхосном автомобиле ЗИЛ-131, гружённом бетонными плитами. Но в данном, конкретном случае, они опасались, что могло получиться - по первой части Сашкиной присказки!
   Алексею уже думалось, что вот так привольно и пройдёт вся его служба. Но, неожиданно, произошёл полный переворот в его карьере.


    

                Н А    Б Р С

   Закончилась демобилизация отслужившего рядового и старшинского состава бригады. Начальником ТТС был назначен Володя Ламейка (с присвоением ему звания старшина второй статьи). Из всех годков остался служить (уехал на мичманские курсы) только один, Алёшкин тезка, недоброжелатель и позёр, Кисилёв, бывший до этого специалистом аппаратуры связи. Себя он считал большим знатоком в области радиотехники. Перед вновь прибывшими радиотелеграфистами  старшина Киселёв самодовольно красовался и кривлялся:
«Главное, если вас всё-таки в учебке обучили тому, чтобы вы смогли отличить передатчик от швабры (уже это неплохо), а остальному мы вас научим, и как Родине служить - тоже!»
 Он как-то сразу невзлюбил Лёшку и презрительно к нему относился, говоря, что тот  “расколется на первом же скачке”. Ну, а себя он, очевидно, считал надёжей и украшением человечества или, как минимум, хотя бы, пятой бригады.
   Как-то Алексей Кринолин оказался за одним обеденным столиком с новым (заместителем мичмана Рождественского) командиром отделения связи старшиной второй статьи Гаврилюком Николаем. Тот, когда узнал, что Лёшка понимает азбуку Морзе, предложил ему перейти служить на штабную  БРС [береговая радиостанция], то есть стать радиотелеграфистом. Лёшка, не раздумывая, сразу же согласился.
   Дело в том, что матрос Хазов (один из пришедших новичков на радиостанцию) совершенно не прижился в коллективе. С самого первого дня он требовал перевести служить его на корабль. Этот здоровяк, с буйной, непрерывно прорастающей на щеках и подбородке, чёрной щетиной дерзил старшим, к тому же он не проявлял завидных способностей в радиоделе. Так что, от него поспешили избавиться, и, по его же просьбе, перевели в плавсостав.
   Старшина привёл Лёшку на радиостанцию и, проверив его навыки в радиосвязи, остался доволен. Здесь же присутствовал и мичман Рождественский. Он дал Лёшке бумагу и ручку, и тот при нём написал рапорт (с просьбой) о переводе его на новое место службы.
   Ламейка отнёсся к этому весьма равнодушно, так как людей у него вполне хватало. Ведь служить  на телефонке, было сродни пословице: «Помогать, кому делать нечего!» Он нисколько не удивился Лёшкиному решению:
«Вольному – воля”, - как говорится (относительно, конечно!).
   Лёшка встал на подвахту к своему новому отделённому (командиру), чтобы, освоившись на радиовахте, освободить его от этого круглосуточного дежурства. А пока, из-за нехватки личного состава, старшине Гаврилюку приходилось заменять недостающего радиотелеграфиста. Относился он к Лёшке вполне лояльно. Кстати, здесь (в бригаде) было принято называть друг друга по именам (независимо от звания и года срочной службы), и, лишь в исключительных случаях - по званию и фамилии, например, в присутствии начальства или при объявлении поощрений (или наказаний). Но по традиции (лёгкой годковщины) имелся маленький, неприятный для Лёшки, момент: своего подвахтенного здесь было принято называть БЧ [то ли боевая часть, то ли – бычок]. Забегая вперёд, можно уверенно сказать, что впоследствии Алексей никогда не называл молодых матросов этим обидным прозвищем. Да, ещё! Мичмана Рождественского старослужащие (годки) за глаза почему-то называли сундуком (и, в первую очередь, Кисилёв, хотя он и сам позже подался в мичманы!). За что?! И это Лёшке было непонятно и неприятно (кстати, в будущем он всё сделает для того, чтобы раз и навсегда пресечь эту дурацкую традицию).
   Гаврилюк был классным специалистом, и поучиться у него было чему.  Ещё до службы он занимался в секции радиоспорта при радиоклубе города Днепропетровска и даже умудрился  получить наблюдательский позывной. Он успел провести множество радиосвязей с радиолюбителями, как Советского Союза, так и зарубежных стран с коллективной радиостанции UK5EAA. Николай  Алёшке, можно сказать, открыл Америку, рассказывая об отношении к нам представителей разных стран. Так вот, оказалось, что лучше всех к нам относятся наши враги (немцы и американцы), а хуже всех, почему-то наши союзники (и поляки, в первую очередь!). Раньше, ещё дома на Таймыре, Лёшка слушал на средних волнах радиоприёмника “работу” различных “радиолюбителей”. Их “пиратские” радиостанции вещали музыку и нелитературные беседы. Да и сами названия этих радиостанций были далеки от поэзии [что-то типа – “Хлюпающие децибелы” или “Тухлые яйца”]. Тогда Лёшка был ещё уверен, что это и есть самые настоящие радиолюбители. Первые правдивые сведения о настоящих радиолюбителях Лёшка узнал ещё на занятиях  старшины Бисова, но тот сам не занимался радиоспортом. А Гаврилюк ввёл Лёшку в полные курс этого дела и заинтересовал его. Кроме того Николай знал позывные некоторых  специальных радиостанций и разгадку различных, непонятных пока Лёшке, эфирных звуков, а их было множество: космический шум, атмосферные разряды  и промышленные помехи (так мешающие радиоприёму), телетайпы (буквопечатающие и фототелеграфные), радиомаяки, сигналы точного времени и частоты, метеостанции, различные глушилки и сигналы специальной аппаратуры…
   А, самое главное, он научил Лёшку внимательно слушать эфир. Приём радиограмм из КВ [коротковолнового] радиоприёмника, то есть сигнал прямо из эфира отличался от сигналов трансмиттера радиокласса, но Лёшка быстро адаптировался к этому различию: к замираниям, помехам и к плавающему сигналу. Так что, уже через две недели Алексей Кринолин приступил к самостоятельному несению боевой пограничной радиовахты.
   Кстати, при приёмке радиовахты, кроме росписи в вахтенном журнале, дежурные передавали ещё и трёхцветную (красно-бело-красную, что соответствует букве “АЗ”) нарукавную повязку вахтенного. А у Дежурного по связи была сине-бело-синяя (соответственно - буква “РЦЫ”} повязка.
   На вахте дежурили сразу два радиотелеграфиста, но в отдельных смежных помещениях, и каждый со своими обязанностями. В первом помещении велась сухопутная радиосвязь, а во втором – морская. Лёшка попал на морскую радиостанцию. Работы здесь было значительно больше, чем на первой, но и держать связь с пограничными кораблями для Лёшки было значительно интереснее. Особое чувство сопричастности к охране госграницы трудно передать словами. Не зря погранцы говорят: «Граница на замке, а ключ – в кармане!» Здесь Алексей реально  ощущал свою огромную ответственность перед Родиной, как бы это пафосом не прозвучало.



              П Р О   К О З Л О В   О Т П У Щ Е Н И Я   И   В О С П И Т А Т Е Л Ь Н У Ю   Р А Б О Т У

   Кроме Алёшки на морском канале дежурили по очереди: старший матрос Холодов Игорь (третьего года службы) и одногодка - матрос Трощенко Николай. А  связь с Киевским пограничным округом держали: старший матрос Остов Владимир (одногодок Холодова), матрос Онуфриев Володя и матрос Меньшиков Герман (оба из бывшей Лёшкиной  роты). Кроме командира отделения, на радиостанции служил старшина 2 статьи Александр Серёгин, занявший эту должность после перехода Кисилёва в мичманы. Серёгин по традиции неофициально считался флагманским радиотелеграфистом, как один из лучших специалистов. По боевой тревоге именно он занимал место на главной радиостанции. В зависимости от обстановки и поставленной задачи, он мог занимать это место и на флагмане [флагманский корабль, куда мог быть перенесён штаб поисковой операции по задержанию нарушителя]. А Гаврилюк всегда должен был быть при БРС.
   Теперь ещё немного слов о новых Лёшкиных сослуживцах.
   Холодов был скромный интеллигентный человек без нервов. Главным его увлечением являлось  прочтение книг. Он спокойно нёс свою службу и никогда не вмешивался в, так называемый, воспитательный процесс.
   Остов изредка вносил свою коррекцию в этот процесс, но он был слишком занят своими сердечными делами (на практическое решение которых отводился ещё целый год службы  до дембеля), чтобы отвлекаться на всякую ерунду.
   Трощенко не являлся земляком Гаврилюку, так как был родом из Херсона, но, на матросском  сленге, они друг дуга называли – зема. Он был очень эрудированным малым, мог вести дискуссии на любые темы, и переспорить его было просто невозможно, настолько он был “подкованным” и убедительным в споре по разнообразным вопросам. Не распространялся он только на личные дела и семейные обстоятельства. Говорили, что его отец, будто бы работал в высоких партийных органах области, но сам он об этом никогда и  ничего не говорил.
   Онуфриев был родом из Москвы, чем он чересчур гордился. Он безапелляционно заявлял, что в Москве живут самые умные ребята, ведь, мол, даже хорошее питание тут играет большую роль! Чем  тут же выводил из себя выходцев из провинции. Но переубедить его было невозможно. Лёшка считал, что Володька в чём-то, может быть, и был прав, конечно, но дело тут не в питании, а в доступности к информации. Ведь книги, которые могли свободно читать в столице, в провинции - на них месяцами стояли в очереди, чтобы взять  их из библиотеки для быстрого прочтения. Отец у Вовки был каким-то малоизвестным писателем.
   Меньшиков тоже был москвичом. Но жил там не в очень лёгких условиях. От своей мачехи он видел не так уж и много добра. Жизнь научила его, как и Лёшку, рассчитывать только на себя. А вечная экономия сделала его несколько прижимистым. Но он никогда не брал взаймы, но и не одалживал. Никогда не брал чужого угощения, но и своего не растранжиривал. Хотя, нет! Был один случай неслыханной щедрости! Как-то Гера принес на радиостанцию пакетик карамелек   “Гвоздика” и высыпал на стол со словами: «Угощайтесь!» Увидев удивлённые лица товарищей, он, вздохнув,  добавил: «Да вот! Купил себе конфет к чаю, но они оказались невкусными!» В еде Гера был очень разборчив, но ребята не погнушались и моментально уничтожили поеданием это невкусное угощение! Герман был очень спортивным парнем. А футбол вообще был его стихией!
   А теперь об обязательной воспитательной работе. Эта функция была, в первую очередь, возложена на начальника Узла связи мичмана Рождественского. Он имел колоссальный опыт работы с личным составом и был твёрдо убеждён, что если всё это дело взять только в свои руки, то ничего не выйдет! Ведь вся служба (что естественно!) держится, прежде всего, на старослужащих - старшинах и старших матросах.  Ну, и надо, конечно, следить за ними, чтобы у них не было ни перекоса, ни перебора в отношениях с молодёжью. Но и полностью отстраняться от этого процесса нельзя, надо просто выбрать лишь один, какой-нибудь самый незначительный, объект для воспитания (вроде “козла отпущения” или “мальчика для битья”) и, на его примере, воспитывать других. До этого таким  “мальчиком” был Хазов, но он перевёлся. И тогда (возможно ещё и с подачи Кисилёва) этим объектом для воспитания стал Лёшка. К примеру. Все стоят в строю в хромовых ботинках при робе, но только Лёшке делается замечание, что он не в гадах. Большинство не подвязали спортивные тапочки к сетке нижней койки, но указывается это только Лёшке. У всех неопрятные подворотнички, но виноват в том, что не успел перешить – только Лёшка. Все не вышли поутру на физзарядку – опять только Лёшка поленился. Плохо заправлены кровати – снова  Лёшкина оплошность. И тогда, чтобы выйти из порочного замкнутого круга, Лёшка не стал брать пример со своих старших товарищей, а начал делать всё, как положено. Правда, он не учёл одного обстоятельства: если начальство не может сделать даже пустякового замечания, оно и вовсе “свирепеет”! И Лёшка теперь старался и вовсе не попадаться на глаза Рождественскому. Так постепенно…  мичман и отвязался от Лёшки. Неожиданно для него нашёлся другой субъект для воспитания. А дело было так…


 



               Р А Д И О К Л А С С   С   Р Е З И Д Е Н Ц И Е Й   Ф Л А Г М А Н А   И   С А М О Х О Д Ы

    Алексею передали в заведование радиокласс, расположенный на втором этаже  двухэтажного здания, стоящего недалеко от пирса. Это был объект и для приборки и для параллельных обязанностей молодого матроса. Кабинет этот был предназначен для дополнительных занятий и тренировок корабельных радиотелеграфистов, а так же для сдачи экзаменов на присвоение классности.  Кстати, в конце мая Лёшка наравне со своими одногодками стал классным специалистом, он сдал экзамен, и ему присвоили третий класс с выдачей знака – маленький сине-фиолетовый щит с цифрой три в центре. Но, вернёмся к описанию радиокласса. Каждый день Алексей открывал это заведение, пока не понял, что к нему на занятия всё равно никто приходить не будет. В радиоклассе, кроме обязательных ПУРКа и столов с ключами было множество разнообразной радиоаппаратуры: УКВ радиостанции, коротковолновые и средневолновые радиоприёмники, различные радиопередатчики. На самом видном месте над классной доской висел портрет основателя радиосвязи Александра Степановича Попова, который довольно поглядывал на всё это многочисленное радиооборудование. Хотя,  большинство, из этих допотопных предметов, давно уже могли быть с успехом отправлены в исторический музей Радио. Как экспонаты, они годились быть установленными рядом с макетом первой радиостанции самого изобретателя Радио!
   Частенько из окон радиокласса был хорошо виден аэростат над горами, на котором подводники из соседней части высоко поднимали антенну для связи с ПЛ на СДВ [с подводными лодками на сверхдлинных волнах]. Этот воздухоплавательный аппарат так эффектно висел и на такой вышине у всех на виду, что его назначение ни для кого не было секретом, наверное, и для врагов – тоже. Во время войны такие аппараты поднимали для воздушного заграждения городов от неприятеля!
   В радиоклассе имелось много разных закоулков, и Лёшка зашхерил свои личные вещи теперь там, так как опять же бывший закуток на телефонке оказался не совсем надёжным.
   Это да! Радисты с кораблей игнорировали Лёшкин класс, но один человек, всё же, повадился туда наведываться, и, причём, в самое неурочное время. А всё (это после выяснилось) из-за того, что в смежной комнате рядом с радиоклассом располагался личный кабинет шефа. Так связисты прозвали между собой флагманского связиста (капитана третьего ранга Гудвина Александра Иосифовича). Дверь, закрытая всего лишь на один шпингалет со стороны класса, была расположена за лёгким шкафом, стоящим к ней задней стенкой  (навроде холста с кипящим на очаге котлом в каморке папы Карло). Этим неожиданным обстоятельством сильно заинтересовался Яворский Сашка. Он, по старой дружбе, выпрашивал у Лёшки ключ, чтобы по вечерам позаниматься в классе, вспомнить морзянку, восстановить навыки работы на телеграфном ключе.
   Однако. «Стоп, селяне!», как любил говаривать Яворский. На самом деле, он пробирался в кабинет к флагману, уж чего он там делал - неизвестно, только он переодевался в парадный костюм каптри и бегал в самоход [то есть в самоволку] на танцы. Будучи женатым человеком, он морочил головы местным дурёхам. Одна из них даже собралась выйти за него замуж. Но, совершенно неожиданно, она оказалась дочкой лучшей подруги телефонистки (и, по совместительству, жены флагмана) Зои Андреевны. Та ахнула, когда поняла, по рассказам подруги, о ком идёт речь. Вот тут-то всё и раскрылось. Но, “расколоть” Яворского не было, ни в чьих интересах. Тут требовалось всё спокойно  продумать, чтобы принять правильное решение. «Спокiй, Клавдiя!», как любил выражаться пройдоха Яворский (очевидно, вспоминая, при этом,  имя своей жены!). А сам Сашка, хоть ты в глаза ему наплюй, всё равно, ни за что ни признался бы в содеянном проступке, такой у него был характер. И хоть Гудвина ребята за глаза и прозвали “Великим и ужасным”, но он таковым не был, несмотря на свою волшебную фамилию. Он не стал поднимать шума, а просто распорядился капитально заделать смежную дверь. Яворскому сильно повезло (да и Лёшке, за свою халатность, тоже), в таких случаях в их образцово-показательной части с матросами не церемонились, но и флагману, конечно бы, влетело по первое число! Опять же, они с мичманом Рождественским были  “дружбаны - не разлей вода”. Он не захотел, ещё, и подводить друга, ведь, тогда и начальнику УС мало не показалось бы от этого дела. Лёшка ожидал новых нападок со стороны мичмана и приготовился к репрессии. Но, как, ни странно, Рождественский сделал вид, что ничего не произошло.
   Правда, пример Яворского ничему не научил телефонистов. Следующей жертвой вольницы от телефонки оказался Олег Тесляр. Он надевал (вместо голландки) гражданскую рубаху поверх тельника [тельняшка] и, легко перепрыгнув каменный забор в районе того же здания с радиоклассом, по улице Жукова уходил на свидание к очередной девице. И, вот как-то страстно целовал он девушку, уже возле забора части, как тут сзади к нему подкрался военный патруль. Начальник патруля похлопал сзади по спине Тесляра с, обращёнными к нему, словами: «Товарищ матрос!» От неожиданности Олег произнёс: «А? Что?» Ему бы сразу сигануть через забор, но не успел он, и опомниться, как был схвачен и отправлен в комендатуру. Разбирательство было недолгим – вместо лафы на Узле связи, его перевели во взвод охраны. А там служба по принципу: «Через день – “на ремень”, через два – на камбуз!»
   Что было далее – Коперфильд отдыхает. То ли с горя, то ли от хитрости, но всем показалось, что Тесляр спятил. Он начал писаться в кровать, нагим выходить по ночам из казармы на улицу и, в таком неприличном виде, громко распевать песни, например, “В лесу родилась ёлочка” на патриотический мотив – “Вставай, страна огромная”.  Дальше – больше, он стал невпопад отвечать на вопросы и своеобразно выполнять команды и наряды. Ему, из-за всего этого, перестали доверять оружие и посуду на камбузе (которая постоянно вываливалась из его рук на пол). В конечном счёте, уже через месяц неадекватного поведения, его отправили на освидетельствование в госпиталь (в Севастополь), где Олега и комиссовали по нервно-психическому заболеванию. Так и закончилась бесславно его воинская служба по защите рубежей Родины. А через пару месяцев Яворский от Тесляра получил письмо, в котором тот сообщил, что он благополучно поступил в политех [политехнический институт]. Вот такой пердюмонокль получился!




                Ф Л А Г М А Н С К И Й   К А Т Е Р

   У Зои Андреевны и Александра Иосифовича была чудесная дочурка, очаровательная блондинка по имени Ирина.  Но речь сейчас пойдёт не о ней, а об её неодушевлённой тезке.
   Как-то, в далёком синем море, с одного неизвестного иностранного транспорта, очевидно, во время разбушевавшегося  шторма, смыло за борт спасательный катер с крепким корпусом и деревянной палубой. Такой катер можно было, пожалуй, принять даже за мини-яхту. И этот, слегка притопленный, катерок не утонул в тот раз. Его занесло течением в советские территориальные воды, где он и был благополучно подобран моряками нашего пограничного корабля. Командир ПСКРа был хорошим знакомым, а может и приятелем флагманского связиста. Уж неизвестно, на каких условиях или просто в дар, но этот катер достался Александру Иосифовичу. Он с кем-то договорился и поместил своё приобретение на “стапеле” по соседству - в корабельных мастерских вспомогательного флота. А поскольку сам флагман  был шибко занят важными делами, то обновляющий ремонт этого малого плавсредства он поручил своим подчинённым.
   Итак, на этом катере стала проходить “морская практика” личного состава Узла связи. То какие-то прокладки под крышку двигателя (из-за этого армированного асбеста он исколол себе все руки!) зубилом вырубал Лешка для “Ирины”  - так назвал новый хозяин свой флагманский катер. То возился с непослушным насосом для откачки воды. А всей связной компанией они конопатили палубу “Ирины”. Лакировали и красили, чистили и холили несколько месяцев эту мини-яхту. Насколько был торжественным спуск на воду “Ирины” (с разбитым или, скорее всего, распитым шампанским  или коньячком?), Лёшка не видел. Но вскоре все вздохнули с облегчением над, относительно удачным, даже можно сказать благополучным для хозяина катера, исходом одного опасного морского приключения. Сильно забегая вперёд можно поведать следующее.
   Гудвин со своим лучшим другом Рождественским вышли в море на рыбалку. А, думается, это вряд  ли была рыбалка, скорее этакий пикничок на морском просторе. Видимо, изрядно накачавшись, мореплаватели не справились с управлением катера. К тому же, неожиданно набежал сильный свежий ветерок – шквал, с начинающимся штормом.  Хоть катер и был приспособлен для хорошей морской волны, но и “Титаник” когда-то тоже был непотопляемым…
   Наши мореходы уже подходили к родному заливу, как вдруг катер с размаху бросило волной и сильно ударило о подводную скалу. О! Какое количество погибших кораблей лежит на дне перед входом в Балаклавскую бухту. К этой знаменитой когорте добавился и катер по имени “Ирина”. Получивший значительную пробоину, в роковой для него час, катерок быстро затонул. Хорошо, что у рыбаков имелись спасательные жилеты, и они, несмотря на ледяную воду, всё-таки выплыли на берег.
   Гудвин и Рождественский сильно простудились, и Узел связи почти на два месяца остался без своих начальников, без их заботы и чуткого руководства. Весь личный состав переживал об их здоровье, морально болел за своих командиров и глубоко сочувствовал флагману об его утрате, хотя в тайниках души подчинённых всё же плутала нечаянная радость избавления от “Ирины”!





                Н Е Л Ю Б О В Ь   К   О Т Е Ч Е С К И М   Г Р О Б А М

   Были у матросов берегового состава и другие, можно так сказать, скорбные обязанности. Дело самое обыкновенное и, как говаривал Карлсон, житейское. Приходилось помогать родственникам пенсионеров от флота, умиравших из-за старческих болезней, то есть исполнять похоронные обязанности. Хорошо ещё, что Лёшке не приходилось могилы копать (а только зарывать их), так как, если кто когда-нибудь рыл крымскую землю, тот знает, что это за труд. Грунт здесь идёт вперемешку с гранитом.
   Как-то, на территории своей воинской части, они всем Узлом выкапывали длинную неглубокую траншею для кабеля связи. Намаялись “от забора и до обеда”, как говорится. С большим напрягом связисты  одолели этот непосильный, с непривычки, труд. А вот как же здесь в прошедшую войну то рыли окопы? Вот намаялись ребята. Но тогда речь шла о жизни и смерти. А сейчас ведётся повествование только о смерти, причём о чужой, конечно!
   Поначалу, с непривычки, Лёшка сильно переживал о покойниках. До этого времени он никогда не сталкивался так близко со смертью. По первой, у него было даже какое-то чувство лёгкой брезгливости. Он, какое-то время, ажно не переносил запаха новых простыней. И ему повсюду чудился дух формалина или цветов каллы [как их в народе называют – цветы смерти]. Но вскоре это прошло. Лёшка притерпелся, и уже вместе со всеми ребятами, тут же, сразу после похорон, с удовольствием жевал конфеты, которыми их угощали родственники усопшего.
   И вот, как-то умер престарелый заслуженный ветеран бригады. Людей в похоронную команду не хватало, и мичман Рождественский захватил с собой, кроме молодых радистов (и Лёшки, в том числе) ещё и старшину второй статьи Ламейку Володю начальника ТТС. Мичман сел в кабину ГАЗ-66, бортового грузовика, уже груженого похоронными принадлежностями, а ребята в кузов, и тут же поехали в морг. Уже в самом начале пути, а особенно, при въезде грузовика на территорию морга, Володя как-то странно и неприязненно морщился, стараясь не глядеть на стоящий между ног матросов, пустой ещё, гроб, обитый красной материей.  Очевидно, он не то что не разделял, а ему, наоборот, явно претило, дивно близкое Пушкину А.С. чувство любви к отеческим гробам.
   Когда все ребята сошли на землю и с гробом на руках направились внутрь морга, Ламейка остался в кузове. Володя, брезгливо поглядывая на раскрытые двери, неприятного ему, заведения, тут же  принялся лихорадочно курить.
   Тем временем, ребята забрали с подвезённой тележки труп старого мужчины (с перевязанными для прочности бинтами руками и ногами), одетого в морскую офицерскую форму, и уложили его в принесённую домовину [то есть в гроб]. Работница морга тут же срезала, ненужные теперь уже, бинты. Ребята накрыли крышкой гроб и, вперёд ногами, понесли покойника к выходу в его последний путь. Когда процессия вышла на крыльцо, Ламейка как-то странно засуетился, он уже хотел было спрыгнуть на землю и сбежать, но не успел. Когда ребята этак скоренько подошли к, уже открытому  ими заранее, заднему  борту грузовика,  Рождественский строго скомандовал Володьке:
«А ну-ка, Ламейка, помогай! Быстро подходи! Принимай!»
   Не успел Вовка, и опомниться, как ребята подали ему в руки узкий конец гроба и разошлись в разные стороны. На лице у Ламейки нарисовалась гримаса ужаса, казалось, вот сейчас он бросит гроб или упадёт с ним в обморок. Но, всё же, аккуратно поставив гроб на свободное место в середине кузова, Володя, пошатываясь, отошёл на самую дальнюю лавку и рухнул на неё в упадке нервных сил! Что было дальше, он плохо помнил, как в тумане.
   А всё было как обычно. Приехали на кладбище, где уже собрались родственники и бывшие сослуживцы покойного.  Поднесли гроб к могиле и установили на временный постамент. Были произнесены скорбные панегирики о заслугах ушедшего [в лучший мир], и слёзы его близких.  После ритуала прощания, когда одни ребята опускали на верёвках гроб в могилу и зарывали её потом,  другие, по зычной команде мичмана, давали прощальный салют ветерану бригады: три одиночных залпа холостыми патронами из пяти автоматов.
    Перед тем, как забраться в кузов, Ламейка самым тщательным образом обтёр о траву свои ботинки от кладбищенской земли. Когда ехали назад, все, кроме него, хрумкали поминальное угощение. А Володя всю дорогу нервно курил сигареты “Смерть подводника” [так моряки шутливо называли самое дешевое курево – сигареты  “Черноморские”].


                П Р А З Д Н И К  ,   Э К С К У Р С И И   И   П Л Я Ж

   Мичман Рождественский, человек с поэтической фамилией, брал своих питомцев не только на печальные мероприятия. Отнюдь. Поводов для приятного времяпрепровождения было куда больше. Ведь у моряков-пограничников бывают не только суровые будни, но и чудесные праздники. Например, День Военно-морского флота СССР, который по традиции отмечают в последнее воскресенье июля месяца. И начальник Узла связи в этот день договорился о транспорте, он повёз своих подчинённых на экскурсию в Севастополь, где традиционно состоялся военный парад кораблей Черноморского флота. Лёшка ещё никогда не видел такого впечатляющего зрелища. После парада была прогулка по городу, и экскурсия по его достопримечательным местам. Сфотографировались все вместе у памятника Павлу Степановичу Нахимову на площади его имени. Запечатлелись и на Графской пристани.  Ну, и, конечно же, не забыли про памятник Затопленным кораблям, что  вблизи Примбуля [Приморский бульвар]. Побывали на бастионном холме в знаменитом музее – панораме “Оборона Севастополя 1854-1855 гг.” На обратном пути заехали на Сапун-Гору, посетили диораму её штурма [7 мая 1944 года]. Внимательно рассмотрели и прощупали военную технику тех времён, выставленную там для всеобщего обозрения. Само собой, сфотографировались  и возле неё.
   В столовом камбузе в этот день приготовили праздничный обед. В дополнение выдали, как и положено в выходные и праздничные дни, по два куриных яйца. Как ранее объяснил представитель политотдела, это нововведение с нынешнего дня Пограничника (28 мая), есть большая забота партии и правительства о личном составе Пограничных войск СССР. Пацаны, как на Пасху, сражались на этих загадках мироздания, пока не надоело, точнее, пока все яйца не перебили.
  В канун праздника Алексей стоял в почётном карауле при открытии обелиска памяти погибшим воинам, защищавшим Балаклаву в годы Великой Отечественной войны. На открытии выступала мать одного из защитников. Она завещала нынешним ребятам:
«Будьте такими же честными, добросовестными, умелыми и храбрыми воинами, каким был мой сын!»
Все поклялись! И Алексей сдержал эту клятву, данную матери погибшего героя Балаклавы!
    Анатолий Ефимович не забывал и об отдыхе своих подчинённых, бывало даже, как-то водил их  на местный пляж. А пока добирались туда по горным тропам, насмотрелись и других достопримечательностей в окрестностях Балаклавы. Лёшка знал, что Балаклава во все времена была военным городом-крепостью, но масштабы обороны он понял только сейчас, когда воочию убедился в её грандиозности. Оборонительные сооружения разных эпох и времён  буквально-таки окружают город. Главное это, конечно, развалины шестисотлетней Генуэзской крепости Чембало. Буквально поблизости от неё все горы испещрены дотами, дзотами и другими капитальными сооружениями недавней обороны. Бетонные блоки выглядят совершенно идеально, и с жутью чувствуется их заброшенность! Ходы и траншеи смотрятся так, как будто они только что вырыты и построены. Посетили связисты и самую жуткую здесь достопримечательность – Бочку смерти на горе Аскети.  Она стоит на длинных забетонированных балках, нависающих  за  краем пропасти [340 метров]. Её построили в 1925 году, как смотровой элемент фортификации. Но фашисты её переделали для чудовищных целей. Дно Бочки и боковины, кажется, были когда-то с открывающимися створками (теперь крепко-накрепко заваренными). Это было местом массовой казни, захваченных немцами в плен участников последней обороны Крыма. В Бочку загоняли множество пленных, чтобы не тратить зря патроны, а затем дно и боковины раскрывались, и люди падали с гигантской высоты прямо на прибрежные скалы. Лёшка, глядя из бочки вниз, понимал, какой, должно быть, ужас испытывали здесь казнённые защитники Родины! И какой цинизм тут же проявляли  “цивилизованные” захватчики! Конечно, сейчас следов этого преступления не найти, так как все останки, наверное,  были захоронены или давно истлели. Или это, всё-таки, всего лишь легенда? На эту тему даже есть знаменитая картина “Бочка смерти” художника Коваленко Виктора Павловича!..
   Когда спускались вниз, к дикому пляжу “Шайтан”, Лёшка вспомнил, как в детстве они с ребятами катались на картонках с такой же вот кручи по заснеженному ущелью, этакий слалом-гигант. Тогда он набрал такую большую скорость, что еле отвернул от края пропасти, окаймлённого, зубасто торчащим из снега гранитным монолитом.
   На пляже ребята сразу же перезнакомились с местными девчонками, и те предложили поплавать, хотя бы до буйков. Лёшка тоже не хотел отставать от товарищей. Но догнать аборигенок для Алексея было немыслимым делом, эти “русалки” скользили по воде почти со скоростью дельфина. Проплыв немногим более половины, Лёшка понял, что сил у него хватит только в одну сторону - до буйков.  Как он будет возвращаться на берег (?), он не знал. Да, но и сидеть на буйке, пока не отдохнёт, он считал позорным делом. Поэтому Алёшка и повернул, обратно, к далёкому уже берегу. Однако, и тут пришлось сделать остановку и полежать на спине для отдыха. Жил Лёшка на Крайнем Севере, и купаться там можно было только в бассейне, поэтому он и не мог похвастаться хорошими способностями пловца (хоть когда-то в детстве и учился плавать).
   Балаклавский пляж кардинально отличается от пляжей Кубанского Причерноморья с их жёлтым мелким песком. Местный берег был весьма каменист. Осклизлые камни таились и в зелёной морской воде у самого берега, и надо было осторожно и очень внимательно выходить из воды (особенно в хорошую волну), чтобы не травмироваться об них. Лёшка с трудом выбрался на берег и потом долго лежал, отдыхая на этом каменистом пляже, но с этого дня он зарёкся, так далеко заплывать.





                К А Ц А П ,   Х О Х О Л ,   И   Р А С С К А З   П Р О   Ф У Т Б О Л

   Для начала проведём небольшой экскурс в историю возникновения слов “ХОХОЛ”, “КАЦАП”, ну, тогда уже заодно разберёмся и со словом “МОСКАЛЬ”. Первые два, если разбираться в сути и смысле этих слов, должны вызывать скорее гордость, чем обиду. Название малоросса (или украинца, если хотите) происходит от весьма колоритного вида запорожских козаков, которые выбривали почти все волосы, оставляя, лишь чуб, в виде хохолка. Слово кацап происходит от сочетания двух слов: КАК ЦАП, то есть, традиционно русский мужик – бородат. А у сильно бородатых людей всегда проявляется инстинкт - поглаживать бороду, совсем так, как цапать. И что в этих двух жаргонных словах обидного?  Да, частенько бывает, когда человек не понимает до конца сути слова, которое к нему применили, и тогда может возникнуть большая обида. Когда-нибудь Алексей на этом сильно пострадает, но об этом рассказ впереди. А пока вернёмся к слову “МОСКАЛЬ”. В безобидном варианте оно означает выходца из Московии, то есть великоросса [просто русского], или русского солдата, военного. Однако, москалить, уже означает – мошенничать!
   Но друг Алексея, Игорь, родители которого были родом с западной Украины, не любил слова хохол, считая его оскорблением. А, вот три приятеля из восточной Украины Гаврилюк, Трощенко и Яворский, в пылу игры в футбол кричали друг другу:
«Хохол, дай пас!», «Держи пас, хохол!»
И никаких обид! Теперь плавно переходим к футболу. Это была просто-таки культовая игра среди матросов бригады. Лёшка играть совершенно не умел. Даже, стоя в защите, он чаще пинал по чужим ногам, чем попадал по мячу, и его выводили из игры или ставили на ворота. Никто не хотел быть вратарём, и, когда желающих защищать ворота не находилось, ребята ему кричали:
«Лёша! Приходи к нам в футбол играть!»
Поймать мяч Лёшке не всегда удавалось, а вот отбить его разными частями тела иногда получалось. И вот, как-то стоит он  голкиперским стражем, а к воротам прорывается сам Гера Меньшиков [кстати, уже после демобилизации, он некоторое время играл в Севастопольской “Чайке”] и легонько этак пинает мячик. Лёшка, естественно пытается схватить этот спортивный снаряд. Но снаряд, потому и называется снарядом, что очень опасен. Ухватить мяч не удаётся, зато он ударяется об Лёшкин лоб и отлетает от ворот. Ворота спасены, и все хвалят Лёшку за ловкость, но ему не до этого. От удара у него из глаз полетели искры, а сознание помутилось. Это был последний футбольный матч, в котором он сам принимал участие. Больше его никто и никогда не смог уговорить поиграть в эту трахомудию.
   И, ладно бы, играли себе на спортплощадке, так ведь и телевизор был вечно занят футболом, смотреть который для Лёшки было просто мучением. Любимой командой большинства болельщиков была “Динамо” (Киев). А уж, такие имена, как Олег Блохин или Буряк, были у всех на слуху!
    Так вот, однажды, Алексей спаял и настроил маленький генератор на маломощном транзисторе. Тот излучал сигнал на частоте видео и звука единственного телеканала, который показывал в роте. Генератор  действовал всего лишь на несколько метров. Для испытания своего устройства Лёшка заявился в Красный уголок роты, где перед телевизором собрались болельщики очередного матча. Вдруг, вместо изображения, на экране появился шипящий “снег”. Но, как только, кто-либо подходил к телевизору и закрывал собой обзор болельщикам, изображение восстанавливалось. Настройщик пытается отойти – изображение и звук пропадают. Настройщик протянет руку или поднимет ногу, пытаясь  переступить – передача восстанавливается, и настройщик в такой позе замирает. Через некоторое время  Лёшке, наверно, уже надоело включать и выключать глушилку. А, может быть, он  всё же усовестился и покинул Красный уголок.



                К У Л Ь Т  П Р О С В Е Т Р А Б О Т А

   Кроме Красного уголка с его Доской почёта, стендами цитат из Уставов и агитационными плакатами, ну, и, конечно же, с  традиционными портретами руководителей партии и государства, в части имелись музей и клуб.
   Музей истории пятой ОБСКР находился на первом этаже штаба. Занимал он всего пару маленьких комнаток. А его экспонатами были, в большинстве своём, стенды с фотографиями. На одной из них, снятой ещё в предвоенном 1939 году, была фотография матроса Морпогранохраны НКВД на фоне нынешней телефонки, которая дошла до наших времён в неизменном виде. И Алексей это с удивлением отметил.
   В клубе части каждые выходные крутили те же фильмы, что показывали и в городе, которые завклуба брал в городском кинопрокате. Так что ходить в увольнении в кино Лёшка считал бессмысленным делом. Кроме кинофильмов, в клубе часто устраивались лектории. В роли лекторов там выступали даже, например, доктора из области. Искушённому нынешнему телезрителю не понять, ну, что интересного было в тех лекциях (?), но было, это точно. Где, в то время можно было услышать рассказы о культуре секса (?), когда и слово-то это считалось, чуть ли не ругательным. Тем более, когда выступал талантливый, сведущий оратор.
«У нас, в народной среде, совершенно неизвестна нормальная терминология интимной половой жизни», - начал свой рассказ сексолог:
«Один пытается какими-то намёками объяснить свои проблемы, мол, женщина развела ноги, а я развёл руки, другой объясняет различными жестами и мимикой с подмигиваниями,  щёлкая при этом  пальцами, а третий откровенно срывается на обыкновенный мат!»
   Как-то выступал и диетолог, он жёстко подметил:
«В наши дни болезнью современности так же становится и ожирение. Нельзя похудеть, не соблюдая диету. Кто-нибудь, когда-нибудь видел толстых в концлагере?.. Просто, жрать надо меньше!»
   Проводились и политвоспитательные лекции. Как-то приехал из Москвы представитель Главного политуправления в чине капитан первого ранга. Он тоже взялся прочитать лекцию об анекдотах (в виде политбеседы):
«Западные спецслужбы многие годы пытаются опорочить перед нашими гражданами советскую  действительность и народных героев. Вы думаете, анекдоты сами собой появляются? Ещё в тридцатые годы родственники Василия Ивановича Чапаева обратились в Политбюро ЦК ВКП (б) с просьбой, оградить имя героя Гражданской войны от очернения, при помощи анекдотов. Ещё убиенный президент Кеннеди сказал, что надо лишишь народы Советского Союза их главной политической опоры - гордости за своих героев. И тут же были сочинены анекдоты про Александра Матросова и Зою Космодемьянскую. А вот ещё: к 70-летию Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева и к 100-летию со дня рождения В.И.Ленина в спецотделе ЦРУ были заготовлены пачки анекдотов и потом заброшены на нашу территорию!.. Поднимите руку, кто знает анекдоты про Ленина?» - лектор сделал паузу, пытливо обвёл глазами зал, и удовлетворённо отметил:
«Вот видите, нет таких! Да, ведь, и язык не повернётся, рассказывать анекдоты про Владимира Ильича!»
   Конечно, такие анекдоты ходили, но кто признается в этом? Дураков нет!
   Как-то приехали заводские шефы с концертом художественной самодеятельности. Народу в зале было полно, кроме береговых служб, пришли и моряки с кораблей. Сначала концерт проходил,  как это обычно бывает, с вежливым прослушиванием и нестройными хлопками. Но вот, на сцену вышла фигуристая девица с солидным бюстом, в блузке (с большим вырезом на спине и соблазнительным декольте) и  в короткой юбочке.  Ну, просто, гарна украiнська дiвчина! Пела она фальшиво и, довольно-таки, невыразительным голосом. Но моряки не хотели отпускать её со сцены. Ей устроили такие бурные аплодисменты, переходящие в мощные овации со скандированием криков “браво!”, “брависсимо!” и “бис!”, что, наверное, сама Алла Пугачёва могла бы позавидовать!

   
 
                Э Т А   С Л У Ж Б А   Н Е    О П А С Н А ,   Н О   Т Р У Д Н А

    И снова, вернёмся теперь к описанию основной Лёшкиной службы. Через некоторое время, после перехода на БРС, Алексей полностью освоился со своей специальностью. Со спецификой службы и её замысловатыми нюансами. Он уже, как и все опытные радиотелеграфисты, мог одновременно (почти, как Юлий Цезарь) принимать радиограмму, дополнительно прослушивая эфир, отвечать на вопросы товарищей, подходивших к нему во время приёма, слушать музыку на их аппаратном, профессиональном магнитофоне “Звук-64” и чего-нибудь жевать, если, что было под рукой! Наконец-то он основательно проникся значением и смыслом своей службы, он полностью понял её.
   Например, он понял то, что качество радиосвязи не всегда улучшается сложностью аппаратуры.  Радиопередатчик “Окунь” [Р-654] хоть и устроен сложнее, чем его предшественник “Черешня” [Р-644Д], но он был более капризным в настройке и чаще выходил из строя, особенно, при смене частоты его электромеханика частенько застревала или “зависала”  [если выражаться по-современному].  И, даже стоящий в соседней радиорубке старый (сухопутный) Р-102, по сравнению с ним, был более надёжным аппаратом. Старый радиоприёмник “Кит” [Р-670] на металлических октальных лампах имел более мягкий тембр сигнала (морзянка из которого легче воспринимается ухом), чем новый Р-250м2 [Русалка], и, уж тем более, лучше сухих щелчков транзисторной “Брусники” [Р-658]. Но случались и вообще чудеса, когда, ни на одном, ни на другом аппарате  приём не шёл, а выручал простой всеволновый радиоприёмник “Волна-К”.
   Кроме морзянки, радиоприём круглосуточно вёлся и на УКВ [ультракороткие волны]. Конечно, радиостанция “Графит” [Р-619] была мощнее, ещё имевшейся в строю старой станции “Акация” [Р-609].  Но, в случае поломки, в корабельных условиях, если первая рация была почти что неремонтопригодная, то “Акацию” можно было самим  легко отремонтировать и настроить, как говорится, “прямо на коленках”!
   Чаще всего оперативная информация шла в виде радиограмм, которые принимались на буквопечатающем аппарате, а после переписывались в специальный журнал (и передавались адресату в руки). Но иногда случались и долгие переговоры, тогда ОД [Оперативный дежурный – офицер, в руках которого было вся текущая обстановка на границе], НШ [начальник штаба – капдва Иванов Б.М., заместитель комбрига] или сам комбриг [командир бригады] приходили на БРС, чтобы лично по УКВ или  через радиотелеграфиста (на КВ) переговорить с командиром корабля.
   Как-то Оперативным дежурным заступил комроты майор Иванчин. В это время на рейд Балаклавы подошёл ПСКР [пограничный сторожевой корабль], замена которого ещё не планировалась. Лёшка записал длинный список неисправностей и недостатка израсходованного снабжения: один дизель нуждается в профилактике, гирокомпас в настройке, нужно устранение девиации, необходим ремонт резервной УКВ радиостанции, топливо на исходе, заканчивается запас пресной воды и прочее и прочее. В конце прилагалась просьба завершить Приказ [Приказ по охране госграницы] и вернуться на базу. Лёшка аккуратно переписал все проблемы корабля в журнал и передал его через специальное окошко в стене (в руки БИПистов) для ОД. Через некоторое время майор Иванчин лично позвонил Алексею и продиктовал радио:
«Срочно запросить: Не отвалился ли у командира х..?»
Лёшка растерялся, такой приказ невозможно выполнить, и не исполнить нельзя!  Конечно, нецензурная брань во всех подразделениях бригады была вполне привычным делом. Чаще всего русский мат применялся всего лишь для связки слов или для выражения крайних эмоций. Но, как поступить в данной, создавшейся ситуации? И Лёшка на свой страх и риск несколько перефразировал запрос, вызвал и передал РДО [радио, то есть  радиограмму] на корабль:
«Гайка я Труба! Имеются ли ещё, какие-то претензии на нехватку или отсутствие чего-либо на своём месте, и как  здоровье экипажа?»
   Позывные в этот день были весьма прозаическими.
Полученный ответ прозвучал так:
«Труба я Гайка! Других претензий не имею, всё остальное на местах в порядке, в экипаже все  здоровы!»
Лёшка перезвонил Иванчину и доложил, что всё остальное на месте и со здоровьем командира - в порядке.
   И, всё-таки, после долгих препирательств, с разрешения комбрига, ДОБРО на вход в базу для корабля было получено…
   После трудной вахты ребята шли по территории ночной базы отдыхать в роту.  Дневальный встретил их лёгким приветствием:
«О! Узелок идёт на отдых, подышать свежим воздухом казарменной свободы!»
Но,  в отличие от уличного, действительно, свежего воздуха, особенно тяжелым казался спёртый, пропущенный через себя сотней лёгких, воздух.   Трощенко, когда они с Кринолиным среди глухой ночной темноты добрались до своих коек, остроумно пошутил, прямо по А. Райкину:
«Дух… специфический!»
   И тут, командир БИПа старшина Миша Баланда (о нём, ещё будет рассказано ниже), видимо в каком-то кошмарном сне, проговорил:
«А трусы я тебе завтра отдам!»
Лёшка не растерялся и жалобно спросил у него:
«А как же я сегодня без трусов-то буду?»
«А где же я тебе их сегодня достану?!» - ответил сонный Мишка и повернулся на другой бок.
   Лунный свет предательски скользил по лицу Геры Меньшикова, глаза его были открыты. Коля Трощенко это заметил и, почему-то, не по делу спросил его:
«Спишь?»
«Какой там сон, когда сердце рвётся из кальсон!» - ответил товарищ.
«А ноги не мёрзнут при этом?» - заботливо спросил Коля.
«И это есть, одеяло шлагбаумом срывает!»
«Значит, слишком много мясного ешь!» - уверенно резюмировал Трощенко.
На этом разговор окончился, и скабрёзные шутки тоже. Все угомонились и погрузились в крепкий матросский сон. Да, ведь без шутки матросу и служится тяжело и спится скучно. Например, если кто-нибудь попросил чего-то лишнего, ему неизменно отвечали:
«Может быть, тебе ещё предоставить и бабу рыжую, наглую, потную и голую?!..»
   На БРС была ещё такая шутка, если кто-то шалберничал, то есть недобросовестно относился к порученному делу, и при этом делал вид, что “моя твоя не понимает” или ”я - не я, и лошадь не моя”, матросы начинали водить носами, и при этом говоря:
«Что-то резиной запахло! Видимо, кто-то шлангом прикинулся!»
   Однажды эта шутка реально воплотилась в действительность.
   В этот день Лёшка дежурил в параллель с Володей Остовым. Они о чём-то мирно переговаривались, как вдруг оба почувствовали резкий запах горелой резины. Шланговать тут было некому, да и в таких делах - не до шуток. Лёшка первым заметил, как над дверью вспыхнула проводка. Он выхватил из держателя углекислотный огнетушитель, влез на приготовленную Остовым Владимиром стремянку и потушил огонь. Хорошо ещё, что это была проводка освещения, а дело было днём. Но после этого пришлось заменить часть закоротивших и расплавившихся проводов.
   А то как-то случилась авария на электрической подстанции, и штаб остался без света и без радиосвязи. На этот случай имелся бензиновый электрогенератор УД-2. Алёшке пришлось вспоминать навыки, полученные, ещё до службы, в учебном пункте НВП [начальной военной подготовки], где он обучался на электрика - генераторщика. Ребята оперативно переключили вводной электрощит штаба на генератор и запустили установку. Так что связь была оперативно восстановлена.
   А ещё был случай, вот какой. Как-то была Лёшкина очередь взять дополнительный паёк (чайник с заваркой, белый хлеб, сахар и масло) на ночную смену, а он забыл. Делать нечего, Лёшка пошёл в роту к, уже спавшему, старшему коку и растолкал его:
«Извини, друг, но я забыл взять продукты для БРС к ночному чаю!»
Тот, ничуть спросонья не обидевшись и не удивившись, отдал ему связку ключей от камбуза со словами:
«В хлеборезке ваш доппаёк. Ключи потом принесёшь в мою тумбочку», после этих слов он  повернулся на другой бок и тут же крепко заснул.
Когда Алексей открыл хлеборезку и включил свет, его глазам представилась нелицеприятная картина: все буханки хлеба на полках были облеплены огромными чёрными тараканами, какие водятся здесь на юге! Федоре Егоровне (из сказки Корнея Чуковского), у которой случилось горе, и в страшном сне не могли привидеться такие полчища насекомых. Разогнать такую армию вредителей не представлялось возможным. Лёшка взял две буханки, стряхнув с них нахлебников, чайник, пакет сахара и кусок сливочного масла из холодильника…
   Целый месяц после этого случая Лёшка брезговал, есть корочку, но потом, когда впечатления поблёкли, он махнул рукой и снова стал целиком съедать хлеб.

 
                Ч У Д И К

   На ПЗ [политзанятия] в роте, из подразделений Узла связи, ходили, в основном, только молодые воины. Хотя какие молодые? Ведь они уже служили по второму году! Для Лёшки, после серьёзных занятий по изучению партийно-политической работы, эти номинальные [то есть, не  выполняющие своего прямого предназначения] ПЗ являлись просто смехотворными. Нечто среднее между политинформацией и ликбезом [ликвидация безграмотности]. Занятия были настолько элементарными, настолько упрощёнными, чтобы быть, хотя бы немного, доходчивыми для неискушённых знаниями ребят из роты обслуживания, многие из которых не имели даже неполного среднего образования. В основном, это были парни из дальних белорусских деревень, в большинстве своём,  высокие ростом и крепко сложенные физически. Не зря существует безобидная пословица: «Что ни трактор, то - “Белорусь”! Что ни белорус, то “трактор”!».  Но, в общем-то, эти ребята не были лишены обаяния и своеобразного национального юмора. Лёшке нравились их милые прибаутки, вроде: «Бог не цяля, бачыць круцяляя! (Бог видит, кто кого обидит!) или Бульба ёсць, вада радам, дроу насячом i парадок! (Картофель есть, вода рядом, дров нарубим и порядок!)».  В бытовом плане они были сообразительны и очень практичны, но вот с кругозором у них было туговато. Например, город Салехард ищут в пустыне Сахара. А после, ещё раз всю Африку на карте исползают, но так и не найдут там Бразилию.
   Помнится, в эту Бразилию, “вообразилию”, на своей яхте «Беда» хаживал сам Некрасовский мореход  Врунгель [про него ещё будет повод вспомнить потом]. И была у этого капитана  песенка: «Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт!» 
   Так вот. Служил в роте обслуги матрос по фамилии Дубина Володя.
 [Только не надо путать его со знаменитым героем партизаном Володей Дубининым!]
   Поначалу его поставили на почётную должность - баталером. Но у него все вещи и казённые и личные у матросов (в том числе и Лёшкины) разворовали. Тогда его направили в охрану, но он, почти сразу же, чуть не ухлопал разводящего. Когда определили этого чудика свинарём – начался массовый падёж поголовья хрюшек. Майор Иванчин уже и не знал, куда его приткнуть, а, ещё лучше, как-нибудь от него избавиться.  И тут (по разнарядке) открылась вакансия на обучение в школе поваров в Пинске – парня направили туда. Через три месяца новоиспечённый кок вернулся и начал методично травить личный состав части своей неумелой кулинарной готовкой. А на камбузе он развёл антисанитарию, такую грязищу с полчищами тараканов (хотя, скорее всего, они расползались из хлеборезки).  В роте шутили, что  Дубина заключил тайный сговор с бабой Любой, продавщицей военторга и буфетчицей из матросской чайной. После Володькиной готовки все сразу же бежали покушать в чайную бабы Любы, чем значительно поднимали товарооборот её заведения.
  Иванчин, в надежде, поручил воспитание этого парня мичману Жукову (старшине роты). Но, увы, это был не мичман Соломатин из учебки. Человек мягкий и добродушный, Жуков не смог перевоспитать Дубину.  Как-то, Лёшка случайно застал в коридоре роты окончание разговора майора с мичманом. Иванчин, в отчаянии, указательным и большим пальцами правой ладони скользнул по своему, тщательно выбритому, подбородку, и, сомкнув их, наружной стороной правой ладони артистично нанёс скользящий удар по ладони левой руки. Тут же, со словами разочарования, он огорчённо пенял Жукову:
«Что ж ты, мичман, оп тыть, не наставил Дубину на путь истинный?!»
  Ну, кому же тут будешь сетовать и кого распекать? Если многоопытный комроты сам ничего не смог тут поделать с (ни к чему не пригодным) ледащим хлопцем! Но, вскоре и над головой  майора Иванчина пробился сквозь плотные тучи и блеснул долгожданный луч солнышка.
   В этот день Лёшка снова держал вахту в одну смену с майором Иванчиным, заступившим Оперативным дежурным.  И вот, вызывает ОД на переговоры командир ПСКР-635 капитан третьего ранга Сычёв В.Ф.. Ничего не подозревающий о том, какая его ждёт удача, Иванчин обыденно сообщил, что он на связи. Командир корабля сразу же прямолинейно начал серьёзный разговор с ним:
«У меня с корабля кока списали по болезни. Вот мне и посоветовали взять у вас матроса Дубину. Как он? Хороший матрос? Приличный кок? Не обидитесь, если я заберу его к себе?»
Иванчин тут же засуетился и произнёс восторженную, фальшивую речёвку с крокодиловыми слезами:
«Очень, очень хороший матрос! Мне жаль с ним расставаться! Я бы ни за что его не отпустил, но лично для Вас, Валентин Фёдорович, я его всё-таки уступлю! Не пожалеете! Будете  добрым словом меня вспоминать!»
Майор Иванчин, уходя с радиостанции, довольно потирал руки: «Как удачно всё складывалось. Только бы не сорвалось это дело, мать твою налево!»
   Забегая вперёд, можно рассказать, что новые сослуживцы Дубины, чуть ли не котёл с кашей надевали на голове Володе, за его некачественную готовку. А Лёшкин знакомый радист, с этого корабля, успел заработать себе язву желудка перед дембелем.



                П Р И К А З   НА   П Е Р В Ы Й   П Р И К А З

   Лёшка сменился и прямо с вахты  пошёл до, известной уже читателю, бабы Любы. Вообще-то, Любовь Анатольевна была вполне ещё молодая и интересная женщина. И это её прозвище между матросами было не обзывательством, а, скорее, славой, всеобщим уважением и признанием необходимости её заведения и заслуг хозяйки чайной, под названием “Парус”. Она торговала всегда исключительно качественными товарами и свежими продуктами, разрешёнными к продаже матросам. Это к тому, что, если пройти до конца пирса бригады, можно было перебраться через выступающую над морем перегородку к морякам-подводникам в соседнюю воинскую часть. Так вот, там у ЧеФэшников [ЧФ на их погонах означает – Черноморский флот] был чепок, что на матросском жаргоне означает – чайная, где матросам свободно можно было попить пивка. Бутылки продавались открыто (даже не из-под полы), но, с предварительно содранными наклейками-этикетками. То есть, без  знаменитого названия “Жигулёвского” продукта (по-видимому, это делалось для конспирации).
   До службы Лёшка не мог осилить за один присест бутылку молока или лимонада. Но теперь это стало для него самым обыкновенным делом. Он купил у бабы Любы бутылку газировки и большой коржик. В чайной уже сидел за столиком старшина БИП Баланда Михаил. Он махнул Лёшке рукой, и тот подсел к нему за стол. Хоть Михаил и был годом раньше по службе, но с Алексеем у них установились вполне дружеские отношения. Недавно Миша, в качестве поощрения за безупречную службу, съездил в отпуск на родину в Полтаву, где у него, кроме матери,  жили жена и маленькая дочурка. Ещё перед его поездкой, Мишка собрал разные сувениры и традиционный шоколад, подаренный приятелями из плавсостава. Ещё он записал на магнитофонную плёнку голоса друзей. Лёшка напел ему под собственную игру на гитаре, уже упоминавшуюся ранее, песню неволи - “Мама, милая мама”.  Вообще-то, там речь велась об узниках сталинских лагерей [слово  ГУЛАГ тогда ещё не было  в ходу], но Мишкина мама, всё равно, услышав жалостную песню, всплакнула и, слегка причитая, произнесла:
 «Это ж, как же вас там мучают, детки дорогие!»
Михаил с увлечением начал рассказывать Лёшке о своей поездке домой, но тут в чайную зашёл старшина Гаврилюк, бывший в тот день ДС [дежурный по связи]. Он передал Алексею приказ флагмана связи Гудвина: немедленно явиться к нему в кабинет. Лёшка впопыхах доел и допил купленное продуктовое удовольствие и направился в сторону пирса к кабинету  флагмана. Там же был и мичман Рождественский. После Лёшкиного доклада о прибытии, каптри Гудвин сообщил ему приказ:
«Вы временно направляетесь на подмену заболевшего радиотелеграфиста на ПСКР-623. Корабль на Приказ [по охране государственной границы СССР] выходит завтра рано утром, так что собирайтесь, а  после ужина вам необходимо будет прибыть к месту командирования».
   За четыре месяца службы на БРС Алексей приобрёл уже достаточные навыки в радиосвязи, и вот ему представилась возможность постичь ещё одну грань своей профессии. А самое главное – стать настоящим моряком, в прямом и полном смысле этого слова…
   Командир отделения связи старшина второй статьи Сергей Хорошилов встретил Алексея Кринолина очень приветливо. Перво-наперво,  он объяснил Лёшке все особенности правил поведения на корабле: не загораживать проходы, не стоять под грузом (при погрузке, например, боезапаса или продуктов), и, вообще, нельзя выходить на верхнюю палубу во время хода, при штормовой погоде  и при работе мощной РЛС [радиолокационная станция]. На корабле  для внутренних переходов имелись удобные штормкоридоры. Сергей научил Алёшку, как правильно передвигаться по трапам (наклонным и вертикальным). Во-первых, надо всегда двигаться лицом вперёд. Во-вторых, передвижение по трапам осуществляется только бегом, при обязательной постановке ноги на каждую ступеньку  трапа. Далее, при переходе из отсека в отсек всегда наклонять голову и поднимать выше ноги, чтобы не ударяться головой и не запинаться за комингсы [стальная широкая полоса, приваренная вдоль всего проёма дверного косяка]. Всегда необходимо плотно закрывать за собой все двери. Спрашивать разрешения при входе на чужой боевой пост или в рубку. Не дёргать, не нажимать, не откручивать и, вообще, не трогать чужого оборудования. Лёшке всё здесь было интересно. Сергей прошёлся с Алексеем по всем боевым постам корабля и познакомил его с экипажем.
   Побывали они и в машинном отделении. Кроме дизелей, там имелась такая масса различных вспомогательных устройств и трубопроводов, что, несмотря на то, что все они были помечены отличительной раскраской, разобраться с ними, наверное, было очень сложно!
   Даже на палубе было множество всевозможных механизмов. А у сигнальщиков хранилось много различных флажков свода ВМФ. Их назначение Алексей немного изучал в учебке на занятиях по ВМП [военно-морская подготовка].
   В кают-компании его заинтересовало устройство столов и лавок, все они были закреплены талрепами за палубу [устройство для натяжки тросов]. А на столах имелись выдвижные бордюры. Лёшку это немножко развеселило: ведь, если, во время качки, тарелки и не соскользнут со стола, то суп из них, наверняка, выплеснется. Ну, разве что, второе останется на месте. А вот графины с питьевой водой (в жилых отсеках), которые  были закреплены на переборках в специальных держателях (как в мультике “Ну, погоди!”), те уж точно - не сорвутся!
   Все часы на корабле шли с исключительной точностью. Штурманский электрик каждое утро сверял свой хронометр с сигналами точного времени и проверял ход всех корабельных часов (и, если требовалось - подводил!).
    С командиром [капитан-лейтенант Семёнов Василий Алексеевич] и старпомом [старший помощник] Алексей познакомился ещё  при своём докладе  по прибытии на борт ПСКР-623. Шестьсот двадцать третий был первым кораблём серии 205-го проекта [“Тарантул”], прибывшим в бригаду.
   Раньше основу пограничного флота составляли, так называемые “МОшки” [морские охотники за подводными лодками] 201-го проекта. Сейчас в бригаде оставалось только два корабля, прибывшие ранее с Балтики (устаревшей серии) этого проекта: ПСКР-216 и ПСКР-250. Причём, ПСКР-250 (находящийся в Одесской манбазе [маневренная база – филиал пятой ОБСКР]) находился,  сейчас, в аварийном состоянии.
   Здесь сделаем маленькое отступление. Незадолго до прибытия Алексея Кринолина в Балаклаву, произошло аварийное столкновение ПСКР-250 с греческим транспортом, перевозившим кукурузу. У штурвала стоял молодой рулевой, который без команды вахтенного начальника не посмел   самостоятельно изменить курс. А корабль шёл приличным ходом. Вахтенный офицер (то ли отвлёкся, то ли по рассеянности) поздно заметил опасное сближение. Ну, в общем, как это всегда случается, при трагическом стечении разных обстоятельств, произошла вот эта самая катастрофа. Мошка с ходу протаранила кукурузовоз, и  початки кукурузы (через проломленный борт) начали высыпаться из трюма транспорта прямо на палубу “МОшки”.  Оба плавсредства (и военный корабль, и грузовое судно) остались на плаву. Борт грека был значительно выше, чем у “Мошки”, и иностранные моряки, нагнувшись через леера, с любопытством наблюдали сверху вниз на “букашку”, которая врезалась в них. Кто тут прав(?), кто виноват(?), в этом уж разбирались Международная судоходная инспекция и специальная комиссия. Лёшка видел фотографию ПСКР-250 (с изуродованным носом), стоящим у причала в Одессе.




   

                М О Р С К А Я   Б О Л Е З Н Ь

   Пограничные корабли имеют существенное отличие от других кораблей ВМФ. Дело в том, что им надлежит нести службу в любых погодных условиях. Они должны запросто заходить на мелководье: в лиманы, низовья и русла рек, на отмели. То есть, эти корабли имеют небольшую осадку [менее двух метров].  И, вместе с тем, они должны быть готовы к плаванию в любую непогоду и на большой скорости. Этот парадокс разрешили в середине шестидесятых годов советские учёные и конструкторы ЦМКБ “Алмаз”, разработав пограничный сторожевой корабль проекта 205П на основе ракетного катера. Всем хорош этот корабль, но с приличным оснащением, утяжеляющем его вес [до двухсот тонн] при малой осадке, он получился плоскодонным. А это ухудшило его мореходные качества в плане способности противостоять морским волнам [попросту говоря, “Тарантул” сильно подвержен качке]. Волнение моря в  3 – 4 балла  уже хорошо ощущается, а в 6 – 7 баллов это, просто, цирковой аттракцион – попробуй устоять на вахте или хотя бы на ногах. Но на Дальнем востоке эти корабли бороздят даже Тихий океан.
   В пять часов утра объявили боевую тревогу. Прозвучала команда: «Корабль экстренно к бою и походу приготовить!».  Лёшка соскочил со своего рундука, быстро оделся и побежал в радиорубку. Сергей передал в ходовую рубку “Добро” на выход от ОД и с Рейдового поста [охрана входа в Балаклавскую бухту]. И тут же по трансляции раздалась команда: "Баковым – на бак, ютовым – на ют! По местам стоять, с якоря и швартовых сниматься." Заработала лебёдка и стала выбирать якорную цепь, которая была вся в донном иле, палубные матросы тут же смывали эту грязь забортной водой из брандспойта. Кстати, раньше Лёшка думал, что якорь удерживает корабль за счёт того, что цепляется лапами за грунт. Это, конечно имеет значение, но главная удерживающая сила заключена - в весе якоря и якорной цепи!
   Когда вышли из бухты в открытое море, сыграли отбой боевой тревоги: «От мест отойти. Первой смене принять боевую вахту!». Волнение моря было обычным в 3 – 4 балла, корабль стало плавно покачивать. Сергей немного подождал, и, видя, что качка на Лёшку ещё никак не действует, сказал:
«Подежурь пока, сколько сможешь стоять на вахте, потом сменю»
   Старшина Хорошилов был уже опытным моряком, он хорошо знал, как приучают к морю, поэтому-то он и доверил первоначальную вахту матросу Кринолину.
   Поначалу Лёшке казалось забавным, что радиорубка ходит ходуном, а, идущий средним ходом, корабль скачет по волнам, точно, как телега по дороге – каменке. Часа через два вахты Лёшка почувствовал лёгкий дискомфорт. Ещё через два часа к горлу начала подступать тошнота, Лёшка знал, что если поддаться и травануть, потом не остановишься и он терпел. Ещё через час качки Лёшка бросил на палубу канадку [крытая куртка с капюшоном] и улёгся на неё, вроде бы стало легче, но совершенно сковало силу воли, хотелось лежать и вовсе не двигаться.
   Алёше вспомнилось, как, ещё на гражданке, они с приятелем пошли на охоту в горы. Зайцы бегали так стремительно, что стрелять в них было бесполезно – всё равно не попадёшь, тем более, что у них было одно ружьё на двоих. Погода на Севере меняется совершенно неожиданно. Вот, только что, сияло солнце, как вдруг небо заволокло тучами, и началась пурга. Куда идти – не видно. Шли только вперёд. Недаром такие сюжеты показывают в кино. Ребята так выбились из сил, что хотелось просто полежать, но этого делать было нельзя – можно замёрзнуть. Собрав последние остатки физических сил, почти покинувшей их, силой воли, “охотники” всё же доползли до буровой вышки. Буровики отогрели их горячим чаем, накормили, как следует откостерили (в воспитательных целях, конечно) и отправили на вездеходе с очередной сменой на железнодорожную станцию.
    Лёшкины мысли перебили звуки морзянки из радиоприёмника. Он услышал циркулярный [общий] вызов главной радиостанции. Тогда Лёшка подполз к аппаратуре и включил “высокое” [напряжение, то есть нажатием кнопки подготовил радиопередатчик к работе]. Началась проверка связи. Когда вызвали его станцию, он из-под рабочего стола (не вставая с палубы) протянул руку к телеграфному ключу: на вопрос ЩСА? (как меня слышите?) - ответил ЩСА 5 (слышу отлично). Лёшка облегчённо вздохнул, когда получил сигнал ЩРУ РК (ничего для вас не имею, работе конец). Он ответил РК, снял “высокое” и снова рухнул под стол. Но не тут-то было. Командир вызвал по “Каштану” [переговорное устройство для внутренней связи] радиорубку и продиктовал радиограмму. Писать было почти не возможно. Тогда Лёшка упёрся спиной в радиопередатчик, а коленями в стол, сидя в рабочем кресле. Одной рукой он писал, второй её поддерживал, записывая, диктуемый по трансляции,  текст. Каракули получились ужасные, еле читаемые. Передача радио тоже была проблемной из-за непрекращающейся качки. Но Лёшка благополучно исполнил свои служебные обязанности. Через шесть часов на вахту пришёл Хорошилов. Он посмотрел на Лёшку и похвалил его:
«Молодцом! Отлично выглядишь! Уверен, что ты быстро привыкнешь к качке. Ну, иди, обедай и отсыпайся!»
   Обедать Лёшка не пошёл, а сразу направился в старшинскую каюту, где ему было определено место, и рухнул на свой рундук. Проспал он не меньше двадцати часов (которые пролетели, как одна минута), и, только тогда, Хорошилов, через вахтенного, вызвал его в радиорубку. Вахтенный матрос, услышав, что Алексей отозвался, тут же вышел и закрыл за собой дверь в каюту. Лёшка был один, в кромешной тьме, плавно раскачивающегося спального пространства, он еле отыскал выключатель. Одеться тоже было не так-то просто! Но он наконец-то собрался, сходил в гальюн, оправился и освежил лицо под умывальником, затем направился в радиорубку. Увидев Лёшку, Сергей обрадовался и сказал:
«Ты, извини, но я уже с ног падаю – спать хочется!»
Объяснив Алексею обстановку, местонахождение и номер береговых погранзастав (коллег и партнёров по охране границы), он ушёл отдыхать. И только тогда, когда остался один, Алёшка понял, что больше не чувствует дискомфорта. Корабль стоял “на бочке” [огромный пустотелый металлический бак-поплавок, поддерживающий свободный конец цепи, закреплённый за грунт на “мёртвом” якоре] в Керченском проливе. Он уже не дёргался рывками, как это было на ходу, а равномерно покачивался на волнах. И это, как ни странно, не тяготило внутреннее состояние, даже наоборот, волнение начало становиться приятным для Лёшки. Это означало, что его вестибулярный аппарат, да и весь организм адаптировался к качке. Так и закончилась, толком и не начавшись, Лёшкина морская болезнь!
   Тут Алексей уже пожалел, что не сходил позавтракать перед вахтой. И, как же он удивился, когда кок ему лично принёс завтрак в радиорубку.  Видимо, об этом его попросил Сергей, он так же потребовал выдать Лёшке вчерашний доппаёк, ведь он проспал всё на свете из-за качки. Завтрак оказался царским.
   Тут сделаем необходимую ремарку. Дело в том, что экипажи кораблей, ещё и из-за постоянной вибрации, в морском походе снабжались продуктами по особой категории. Усиленное питание осуществлялось пять раз в день. В 6 утра – утренний кофе (белый хлеб, сахар, сливочное масло, кофе, и всё без ограничения, то есть ешь, сколько душа и желудок пожелают). В 8 часов – завтрак (какая-нибудь каша, причём на сухом молоке, чай с сахаром, хлеб и масло, всего вдоволь, но, при желании, можно было попросить и добавки). В 13 часов – обед (первое, второе и на третье компот или кисель, без ограничения, всё с добавками). В 18 часов – ужин (по всем параметрам напоминающий, скорее, второй обед, только что меню другое, например, вместо котлет, подавалась рыба или наоборот!). В 20 часов – вечерний чай с выдачей дополнительного пайка: маленькие баночки сгущённого молока и сосисочного фарша (размером ; от стандартных, или одна большая банка на четверых, тогда брали по очереди), стограммовая плитка настоящего горького шоколада и галеты (но их было так много, что они не выдавались, а стояли в свободном доступе и каждый брал столько, сколько хотел). Еще к чаю выставлялись различные солёности и копчёности (в том числе, даже, колбаса “Сервелат”, которую Лёшка раньше и не видывал, из расчёта по сто граммов на человека). И это ещё не всё, для ночной вахты имелся постоянный набор продуктов и горячего кофе или чая, чтобы можно было дополнительно подкрепиться. Учитывая гиподинамию, связанную с самими условиями службы, норма питания полностью не могла израсходоваться. Тот же шоколад накапливался килограммами, и моряки делились им со своими береговыми коллегами или меняли на что-то, или благодарили за какие-то услуги, или умасливали на будущее…



                О Б Ы К Н О В Е Н Н Ы Е   П О Г Р А Н И Ч Н Ы Е   БУ Д Н И

   Отделение радиосвязи состояло всего из двух человек: командира отделения и его подчинённого радиотелеграфиста. То есть в сутки на каждого вахтенного приходилось по двенадцать часов. После того, как оба отоспались, временн’ые периоды радиовахты у обоих пришли в норму. Сутки делились на пять смен (это чтобы не попадать всегда в одно и то же время на дежурство), и они приурочивались к приёму пищи. Самая трудная смена была с часу до шести утра, так называемая в простонародье – “собака”! С вечера толком не уснёшь, да и телевизор (если сигнал берётся с берега) посмотреть хочется. Но только разоспишься, как пора вставать. Правда, скучать на вахте не приходится, особенно во время путины. На Азове имеется 47 рыболовецких колхозов, в которых трудится около 6 тысяч рыбаков. Самоходный флот колхозов составляет около 100 единиц СЧС [средний черноморский сейнер] и ещё около ста единиц “Тюлькиного” флота [различные мотоботы и мотофелюги]. И за всем этим промыслом надо внимательно следить. Шли постоянные передачи сведений между кораблём и заставами о дислокации рыбаков. С берега не везде можно было вести наблюдение, и тогда морские пограничники крепко выручали своих сухопутных коллег! Здесь, на корабле, Лёшка понял, что связь с главной радиостанцией, тут-то как раз - не главное, иногда бывает, что не до неё. А самое важное, это не упустить, даже крохи,  из этой многочисленной мелочи рыболовных судов, разбросанных по всей округе!
   К тому же, ещё, через каждые три или четыре часа, нужно было принимать прогнозы погоды, для чего на частоту 130 килогерц был постоянно настроен радиоприёмник “Волна-К”. Но отвлекаться на приём прогноза не всегда была возможность, а вахтенный начальник требовал предоставить его. Особенно требовал командир корабля, славившийся на всю бригаду своей пунктуальностью и приверженностью к уставному порядку. Про него даже ходили шуточные анекдоты, будто бы он сам себе подает различные команды, перед тем, как начинает действовать! Но прогноз погоды – это почти святое для моряка. А если его не принял? И тогда радисты шли на хитрость. Лёшка тоже научился этому. Он на пару-тройку минут покидал радиорубку и выбегал на палубу. При помощи намусленного пальца определял направление и силу ветра, по барашкам на море, догадывался о волнении. Лёшка быстро научился этому. Таким образом, самостоятельно составленный кратковременный прогноз, практически не отличался от реального!
   Когда корабль стоял без движения, разрешалось выходить на верхнюю палубу, если не работала мощная РЛС (“Рысь”). Алексей заметил, что он может свободно читать тексты сигнальщиков, передаваемые  Ратьерами [сигнальный прожектор с ручкой, для открывания шторок], так как и здесь применялась азбука Морзе.
   Иногда меняли место  стоянки “на бочке” или лежали в дрейфе [сохранение почти полной неподвижности корабля с застопоренными двигателями], но чаще всего стояли в секрете у знаменитого семьдесят пятого буя [плавучий навигационный знак в виде вертикального поплавка, закреплённого одним концом через трос за грунт]. Этот буй, даже, когда-то спас жизнь одному из моряков. Как-то, несколько лет тому назад, во время шторма, смыло за борт зазевавшегося матроса. Тот не растерялся, доплыл до увиденного, по счастью, буя и забрался на него. На корабле не сразу спохватились, но, всё же, рано или поздно, недосчитались одного человека. Начали поиск и обнаружили своего пропавшего моряка, несколько часов просидевшего на буе.
   Вот так с вахты на вахту, и ничего необычного вроде бы не происходит. И вдруг с берега передали, что не вернулся частный катер к назначенному сроку. Лёшка передал в ходовую рубку это радио, но он не представлял, как в таком хаосе маломерных судов, отыскать искомое? Сыграли тревогу и снялись в дозорный поиск. Однако довольно-таки быстро отыскался бесхозный катерок. Куда подевался хозяин, можно было только догадываться. На дне катера лежали выловленные живописные ракушки, рапаны [рапан – хищный моллюск, носящий на себе красивую завитую раковину]. Их скупают местные умельцы, очищают, покрывают лаком и продают туристам. В этой раковине будто бы слышен шум моря! Вызвали водолазный катер. И, как ни странно, но на дне такого большого моря водолазы нашли погибшего аквалангиста. То ли у него неожиданно воздух закончился, то ли ещё какая неполадка с аквалангом, да ещё он там запутался в чём-то. С этим, естественно, после разбиралась милиция.
   Алексей уже давно усвоил одно правило: чем допотопнее оборудование, тем выше требуется квалификация в работе с ним. Это в радиосвязи, но не в ремонте. А эти навыки вскоре потребовались. Вдруг, между вахтами, Лёшку срочно вызвали в радиорубку. Когда он пришёл, Сергей уже начал разбирать (устаревшей конструкции) коротковолновый передатчик Р-615. Сгорали сетевые предохранители, при их замене. К тому же, пахло горелой изоляцией из блока питания. Радисты извлекли блок и достали книгу ТО [Техническое описание], откуда вычитали  “дельный совет”: «Найти и устранить неисправность!». Явно сгоревшего элемента схемы они так и не обнаружили.  Единственное, что они поняли – что-то неладно с сетевым фильтром, из него и шёл неприятный запах. Видимо, произошло короткое замыкание. Заменить его было нечем - резерва не было. Сергей доложил командиру. По УКВ через керченскую погранзаставу передали ОД бригады радио  о выходе из строя коротковолнового радиопередатчика. И, через некоторое время, получили ответ: им разрешили зайти в Керчь для ремонта. 
   У нефтеналивного причала стоял (без балласта), готовый к загрузке, огромный, как многоэтажный дом, танкер [в детстве Лёшка думал, что “танкер” - это название военного корабля с танками на борту]. Командир обратился к капитану за помощью в ремонте. Через некоторое время к ним на корабль пришёл пожилой радист с танкера. Он сразу же понял, в чем дело – устранить короткое замыкание в этом самом фильтре - невозможно. Недолго думая, он отпаял эту коробку, и подал электропитание напрямую, без фильтра. И, о чудо! Передатчик ожил. Сами ребята как-то не догадались, что можно безболезненно изменить схему и  на время отсоединить эту деталь. Боцман расщедрился, и, по согласованию с командиром, выделил целый литр “шила” [спирт – матросский жаргон] с дефицитной закуской находчивому радиомастеру. Как справедливо в поговорке говорится: «Народ и армия - едины!». Так что, радио - чиф [шеф – морской жаргон (англ.)] с танкера, не погнушался, предложенным ему, угощением.
   А пока заправлялись питьевой водой, командир отпустил группу матросов (в том числе и Лёшку) в поход до магазина, располагавшегося здесь, неподалёку. Там, когда ребята покупали, кому что нужно, к ним подошёл чей-то мальчик лет трёх-четырёх, и, плохо выговаривая некоторые слова, сообщил им:
«Мой папа тозэ был моляк, а потом, демобизовался!»
И так это прозвучало неоднозначно, что ребята его превратно поняли и засмеялись. Может и действительно его отец служил на флоте. Но вот, где он сейчас (?), малец не уточнил.
   Стоять долго не пришлось, вскоре корабль снова вышел охранять морскую границу. Правда, теперь жидкая пища приобрела горьковатый вкус. Вода в Керчи подавалась из опреснителя. Как поётся в песне “Раскинулось море широко”: «… он напился воды, воды опреснённой, не чистой!». Единственное, что прибрело более “целебный” вкус, так это вода из сатуратора. Она получалась, нечто, вроде минералки!
   Был ещё один, запомнившийся Лёшке, случай. Как-то он шёл после смены с вахты. Когда Алёша  открыл дверь шторм коридора, то увидел, что навстречу ему несётся большая чёрная крыса, а за ней шумная толпа матросов с различными подручными предметами в руках. От неожиданности, Лёшка отскочил в сторону и вжался в переборку, а крыса промчалась мимо, не обращая на него внимания.
«Чего же ты её не пнул?» - стали укорять его ребята.
Вообще-то на береговой базе Лёшка видел крыс и крупнее этой. Как-то ночью после вахты в вестибюле штаба ему под ноги бросилась большая крыса, так он ажно подпрыгнул, испугавшись её. А уж, каких огромных грызунов он видел как-то летом на улице, возле камбуза! Они были размером с приличную кошку, не меньше! Но, вернёмся к морской службе, тем более, что Приказ заканчивался.
   В такой вот круговерти целый месяц пролетел очень быстро. После того, как ошвартовались в родной бригаде, Лёшка доложил командиру об убытии, со всеми попрощался, собрал свои вещи и шаткой походкой, широко расставляя ноги, пошёл в сторону своего закутка в  ротной казарме. Земля ходила ходуном у него под ногами. Всё перевернулось с ног на голову. В море он совершенно перестал ощущать качку, а на берегу, она его достала. Но, всего лишь через день, Лёшкин вестибулярный аппарат перешёл в береговое состояние, и несуществующая качка прекратилась.






                О С Е Н Н И Е   С О Б Ы Т И Я
   
   Ещё в 1957 году Балаклава потеряла официальный статус города [название “Балаклава” исчезло даже с географических карт из-за строительства там секретной базы подводных лодок], но долгое время номинально считалась таковым. И даже в адресе можно было указывать город Балаклава. Но с недавних пор и эта вольность была упразднена. И теперь в адресе полагалось писать – город Севастополь. Хотя с местной пропиской сюда пропускали, а с Севастопольской – нет. Так как Балаклава, как была, так и осталась закрытой пограничной зоной. Но жители упразднённого города всё равно называли свой район – Балаклава.
   Недавно пятая бригада стала орденоносной. Президиум Верховного Совета СССР наградил её  орденом Красного знамени, а бригаде присвоено наименование: 5 ОКБСКР [Пятая отдельная Краснознамённая бригада сторожевых кораблей]. И все старались не уронить в грязь это гордое наименование. Некоторых ребят второго года службы (в том числе и Алексея Кринолина) наградили знаком “Отличник ВМФ”. А после сдачи осенней проверки, присвоили второй класс по специальности, что увеличило денежное содержание до шести рублей тридцати копеек! В основном, это была заслуга начальника Узла связи мичмана Рождественского А.Е..
     Ну, а в службе у флагманского связиста каптри Гудвина А.И. чередовались периоды полной апатии с периодами бурной деятельности. И, если с апатией всё проходило гладко, то бурная деятельность флагмана  бывало, что приносила не те, не ожидаемые результаты. Матросы шутливо за глаза дали этим периодам шутливые названия. Первый период: «Пусть лучше меня два раза в год  отдрючат, чем я работать буду!». И второй период: «Усложняй, а то выгонют!».
   Он как-то загорелся идеей внедрить разнесённые приёмные радиоцентры. Но в реальной действительности такие центры должны быть значительно удалены друг от друга, то есть не входить в одну зону замирания сигнала.  И ещё одно условие: должен быть обеспечен идеальный канал проводной или релейной связи с радиоцентрами. К тому же, там постоянно должны были находиться люди, для оперативной отстройки радио от возникающих помех. Гудвин приказал устроить такой пункт в Лёшкином радиоклассе, удалённом от основного радиоцентра всего на несколько сотен метров. А канал местной телефонной связи был слишком шумным, что совершенно не подходило для задуманного дела. Так что, идея флагмана с треском провалилась.
   В другой раз, он задумал поставить новую радиомачту для антенн. На большую, по-видимому, средств не хватило. Тогда он приобрёл две маленькие, с идеей поставить их одна на одну. На земле всё это сооружение собрали. А вот, при неправильном подъёме, новая мачта переломилась. И долго ещё пугала своими обломками, торчащими немым укором в несостоятельности про(ж)екта (пока их не срезали). Но, даже если бы и удалось её поставить, вряд ли она, без достаточного количества оттяжек, выдержала бы ту большую нагрузку, которую создавали имеющиеся антенны. Так что, и эта флагманская идея фикс потерпела фиаско! Из той же серии и история с “Ириной”.  И потом были  ещё другие затеи, которые всё равно, как говорится, накрылись медным тазом! Просто, невезуха какая-то!



 
                В С Я К А Я  К Р И В А Я   С Т А Н О В И Т С Я   К О Р О Ч Е   П Р Я М О Й

   Была в городе Севастополе в 70-е годы ещё одна  достопримечательность – “Дача Анискина”. Этакая, фигурально выражаясь, “чёрная дыра”, в которую затягивало проштрафившихся моряков. Жуткое место, которое и в страшном сне-то не приснится. Это место - Гарнизонная гауптвахта, начальником которой был капитан-лейтенант Анискин. Говорят, очень свирепый человек был.
   В Балаклаве же имелся филиал этого заведения, местная гауптвахта, руководил которой (фанат своего дела, как бы сейчас сказали) мичман Кузьмич. Персонаж из рубрики “Отечества достойные сыны”, если его можно так назвать. Когда Кузьмич сам брался за дело и выходил в патрулирование по маленькой Балаклаве, спастись от него было невозможно. На этот городок приходилось сразу же пять патрулей. Не зря же в матросской среде ходила поговорка:
«Всякая кривая становится короче прямой, проходящей мимо патруля!» Получается вот такая военно-морская геометрия. И это верно.
   Как-то Лёшка шёл из увольнения по улице Новикова. До КПП бригады оставалось всего каких-то сто метров. А на той, противоположной стороне улицы у сквера стоял патруль, во главе со знаменитым мичманом. Поскольку патруль находился далеко, по мнению Алексея, он проигнорировал его существование. Мичман громко окликнул Лёшку, вообще, голосок у Кузьмича был ещё тот. Лёшке бы рвануть на КПП, и всего и делов-то (хоть мичман уже и послал вдогонку за ним патрульного). Но он посчитал, что ничего не нарушил и вернулся. Подходя к начпатруля, он за три метра перешёл на строевой шаг, резко остановился и, приложив ладонь к бескозырке в приветствии, как и положено, чётко доложил:
«Товарищ мичман, матрос Кринолин по вашему приказанью прибыл!»
«Ваши документы!» - потребовал мичман. Лёшка передал ему свой военный билет и увольнительную записку.
«Что же это вы игнорируете военный патруль и не отдаёте честь, проходя мимо?»
«Но, ведь вы же, стояли на достаточно удалённом расстоянии!»
«А в Уставе не сказано, на каком расстоянии необходимо приветствовать старших по званию»
Мичман придирчиво осмотрел Алексея и, найдя незначительные нарушения, удовлетворённо резюмировал:
«И форма одежды у вас в беспорядке. Придётся вам пройти за нами. В нашем заведении найдётся для вас лишний Устав строевой службы и время для его прочтения!»
Он забрал документы Алексея и выделил ему в сопровождение одного патрульного. Они вместе двинулись в сторону гарнизонной гауптвахты. Проходя мимо КПП, Лёшка уговорил патрульного матроса разрешить ему сделать один звонок. Тот, вероятно и сам, не был рьяным последователем Кузьмича, и благородно разрешил. На КПП Алексей попросил у знакомых ребят сделать один звонок домой к Рождественскому. Лёшка поздоровался и взволнованно объяснил создавшуюся ситуацию. Анатолий Ефимович пообещал, что он скоро подойдёт, и пусть Алексей подождёт его на КПП. Патрульный тоже согласился немного подождать. Через несколько минут степенно подошёл мичман Рождественский с Лёшкиными документами в руках. Оказалось, что Кузьмич -  сосед по подъезду и хороший знакомый Анатолия Ефимовича. Ещё выйдя из дома, он сразу же встретил патруль, задержавший Алексея. Рождественский по-приятельски решил с Кузьмичом неприятный вопрос и выручил Лёшкины документы.  На этот раз всё обошлось благополучно.
   А вот другому матросу не повезло. Задержал как-то патруль без документов моряка из Лёшкиной Бригады. Тот отправился в самоход к своей девушке, но был схвачен патрулём. Кузьмич сразу же (по погонам с зелёной окантовкой) определил, из какой части матрос, но тот соврал свои имя и фамилию. На время, пока уточняли сведения о задержанном нарушителе, того посадили в камеру. И надо же было случиться, что срочно понадобилось подмести двор перед приездом какого-то начальства. Но из задержанных арестантов имелся только тот матрос, а сами патрульные поленились и выпустили узника на штрафную работу. Тот повертелся, повертелся с метлой и, когда охранники ослабили внимание, перемахнул через, довольно-таки высокий, забор и был таков. На следующее утро в 5-ю ОКБСКР нагрянул усиленный комендантский патруль во главе со своим знаменитым начальником. Командование части уступило настойчивым требованиям Кузьмича и допустило его на свою территорию для досмотра. Пройдясь по роте, хозяйственным  и другим помещениям (они так же побывали в гараже, на камбузе и даже в штабе), патрульная команда направилась на пирс. И надо же было в это время, сбежавшему с гауптвахты, матросу выйти на палубу своего корабля, пришвартованного к причалу. Кузьмич  сразу же признал беглеца своим цепким глазом. Парня тут же скрутили и, несмотря на протесты корабельного комсостава, арестовали и препроводили его обратно в камеру  гауптвахты.
  Этот случай ещё больше укрепил мнение мичмана Кузьмича в своей всесильности. Возросшее самомнение и сгубило, впоследствии, его карьеру, когда он замахнулся даже на офицера (морской пограничной части), но об этом рассказ ещё впереди…


   

                С М П Л
 
   Как-то, в конце ноября, когда Алексей, сдал предутреннюю вахту Трощенко, и он уже собрался было, идти на завтрак, но тут на БРС пришёл, как обычно к восьми часам утра, начальник Узла связи мичман Рождественский. Видимо, голова его была занята какими-то мыслями. И, когда матрос Трощенко, как полагалось по заведённому ритуалу, доложил мичману о состоянии радиосвязи, тот, по рассеянности мыслей, затянул момент рукопожатия. Тогда дисциплинированный Трощенко, машинально, первым протянул руку командиру, что, в общем-то, не полагалось по воинскому этикету. Но Рождественский не обратил на это внимания и пожал протянутую ему руку. Лёшка спросил разрешения выйти, однако, Анатолий Ефимович задержал его:
«Ты ведь недавно у нас оморячился! Ну, и как ты переносил качку?»
«Да нормально, вполне сносно и ещё бы не отказался сходить на Приказ»
«Ну, вот и хорошо, а то я решаю, кого же теперь можно послать в поход на ПСКР-637, там командир отделения [радиотелеграфистов] уехал в отпуск»
«Я готов. Когда прикажете отбыть?»
«Корабль уходит сегодня в ночь, так что после ужина отправляйся в командировку! А сейчас можешь идти завтракать»
«Есть!» - ответил Алексей и вышел из помещения.
   ПСКР-637 готовился к выходу в море. Алексей прибыл на борт и доложил о себе командиру капитану второго ранга Хамину Г.С..  Геннадий Сергеевич был “просоленным”, в многочисленных походах, моряком, можно сказать, даже, морским “волком”. Ранее он служил  старпомом “МОшки” ПСКР-216, на которой они вместе с Лёшкой, волею судьбы и командования, пойдут в последний боевой поход корабля через несколько месяцев, но об этом приключении повествование будет ещё впереди. А пока, они только что, познакомились.
«Вы не очень устали?» - неожиданно спросил командир Лёшку.
«Нет. Готов немедленно приступить к служебным обязанностям»
«Ну, тут не совсем по вашему профилю. Я хотел бы попросить вас помочь на швартовке, а то у боцмана людей не хватает»
«Есть! Разрешите идти?»
«Подойдите к боцману и договоритесь о месте по швартовому расписанию, а сейчас идите»
   После того, как сыграли тревогу, Лёшка вместе со швартовой командой в спасательном жилете стоял у борта с багром. Он приготовился по команде боцмана, вместе с другими матросами оттолкнуть  корабль от причала и поднять кранец, болтавшийся сейчас между бортом и причалом пирса. Поначалу дизель корабля прогревался на холостых оборотах и слабо чадил. Но, когда отдали швартовые и стали отходить от причала, из выхлопной трубы повалил чёрный дым.  А она была расположена (в том самом месте, где стоял Лёшка) сзади в борту над самой водой, а не над верхней надстройкой, как на пароходе. Лёшка усилием воли преодолел желание тут же сбежать отсюда. Вместе со всеми он оттолкнул свой корабль багром и поднял кранец. Изрядно надышавшись СО [в смысле, угарным газом], Алексей направился на свой боевой пост…
   Третий день они стояли на рейде Феодосии. Волнение моря было слабым. Ни что не предвещало скорого снятия с дрейфа.  Один матрос привязал свою робу за фалинь [длинный растительный трос] и, предварительно привязав второй конец линя за прочный металлический леер, бросил за борт для “автоматической” стирки своё бельё. Когда сыграли боевую тревогу, парень забыл про свои вещи за бортом. Может быть, его бельё ещё и лучше отстиралось бы на ходу, но верёвка оборвалась, и одежда незадачливого аккуратиста досталась в подарок Нептуну или его русалкам.
   А произошло следующее. Акустик услышал в шлемофонах отчётливое бульканье винтов подводной лодки, причём, сверхмалой [СМПЛ]. Определив пеленг и дистанцию, он тут же доложил в ходовую рубку вахтенному офицеру, тот вызвал командира. По гидроакустической связи лодка не отзывалась. Сыграли боевую тревогу и дали срочное радио ОД (как раз была Лёшкина вахта). ОД немедленно оповестил комбрига и передал приказ командиру ПСКР о немедленном сопровождении цели и о готовности атаковать противника. И вот, началась охота. Лодка всячески пыталась уклониться от преследования. Меняла курс, глубину и скорость, но всё было тщетно. Далее к  морским пограничникам присоединились и корабли ДИКОВРа [дивизия кораблей охраны водного района]. СМПЛ вышла из Феодосийского залива, обогнула мыс Чауда, и пошла вдоль Крымского побережья в сторону Керчи. Уйти мористее ей не давали. У самого Керчь - пролива она наткнулась на корабли ДИКОВРа, и была блокирована. На ПСКР-637-ом приготовили к атаке глубинные бомбы. И вдруг Лёшка принимает срочное радио:
«Получена  телеграмма-молния из Москва от командующего ВМФ: немедленно снять блокаду ПЛ [подводная лодка] и отпустить её в свободное плавание!»
  По всей видимости, это оказалась наша сверхмалая подводная лодка, выполняющая секретное задание, о чём заранее не оповестили пограничников, или же хотели проверить их бдительность, что, чуть было, не привело к трагедии!
   Больше в этом походе для корабля и его экипажа не произошло ничего значительного. Вся последующая служба по Приказу прошла обычной чередой. Но лично для Алексея, один приятный случай, всё-таки произошёл. А, точнее, случилась знаменательная встреча в эфире, которая надолго  запомнилась. Как-то, на стыке пятой с шестой бригадой (корабли которой охраняли Черноморское побережье Кавказа), к нему на связь вышел их коллега – радист с тамошнего ПСКРа, тоже подошедшего сюда (в связи с  происшествием с ПЛ).  Каково же было Лёшкино удивление, когда их радист знакомым голосом спросил:
«Вы, случайно, не знаете Кринолина Алексея?» - это был голос старшины Бисова.
«Виталий, здравствуй, это я! Я здесь, на связи! Ты всё-таки перевёлся на  действующий погранфлот?!»
«Здравствуй, дорогой Алёша! Да, я здесь командиром отделения радиотелеграфистов хожу! А ты, как из радиомехаников оказался на корабле?»
«А я служу радиотелеграфистом на береговой радиостанции.  Ну, а здесь в командировке на подмене!»
«Ну, и как служба?»
«Хорошо, я уже не в одном походе  побывал, а ты как?»
«Нормально! Полгода осталось до дембеля. Вот начал самоподготовку для поступления в институт. Думаю, удастся заочно поучиться в Симферопольском педе [в педагогическом институте – студенческий сленг]. Это от нашего Херсона не так далеко! Ты извини, Алёша, но у нас боевую сыграли! Думаю, ещё встретимся в эфире. Ну, давай, пока до связи, рад был тебя услышать!»
«И я очень рад нашей встрече! Пока, Виталий, до связи!»
Но больше им связаться так и не удалось. Однако, привет от своего бывшего командира, Алексей, всё же получил через некоторое время, но об этом позднее…
   В ночь на Новый год Лёшка был на радиовахте, он уже вернулся с Приказа на свою БРС. А на следующий день вместе со всеми впервые посмотрел по цветному телевизору чудесный фильм “Ирония судьбы, или С лёгким паром!”


 

                Д Р А Г О Ц Е Н Н А Я   П Л Е Я Д А

   Традиция – давать пограничным кораблям названия драгоценных камней зародилась ещё в 30-е годы. Тогда специально для пограничного флота были построены четыре сторожевых корабля: “Бриллиант”, “Рубин”, “Жемчуг” и “Сапфир”. В годы войны эта традиция прервалась, тогда кораблям давали имена в честь организаций, собиравших средства на их постройку. Но в 1970-е годы эта традиция возобновилась. Эти названия стали получать малые противолодочные корабли проекта 1124П (“Альбатрос”). В конечном счёте, с 1972 по 1977 год шесть кораблей МЧПВ КГБ получили имена: “Бриллиант” (1972 г.), “Жемчуг” (1972 г.), “Изумруд” (1973 г.), “Рубин” (1973 г.), “Аметист” (1974 г.) и “Сапфир”(1977 г.). Все они строились в Татарстане, и буксировались потом в Севастополь. Там они дооборудовались, проходили “обкатку”. И своим ходом  через Босфор и Дарданеллы, через Гибралтар и, далее, вокруг Европы шли в Североморск, а точнее, в  Кувшинскую Салму [1 ОБСКР Северо-Западный пограничный округ].
   Первые два уже побывали на рейде Балаклавы ещё до приезда Алексея в часть. С третьим он имел очень неприятный контакт по радио. А события разворачивались так.
   И в этот раз Оперативным дежурным заступил майор Иванчин. До вечера события развивались вполне спокойно. На морской границе тишина. Алексей после ужина заступил на вечернюю радиовахту. В эфире слегка потрескивали разряды. Равномерно шумели вентиляторы охлаждения ультракоротковолновой  радиостанции. Вдруг из динамика УКВ на БРС врывается взволнованный голос радиста ПСКР “Изумруд”:
«Кама я Ока прошу срочно ответить!»
 Алексей ответил на вызов:
«Ока я Кама на приёме, вас слышу, что имеете сообщить?»
«Прошу срочно выслать катер на рейд и вызвать скорую помощь!»
Алексей передал просьбу Иванчину, тот приказал узнать, что случилось, а сам дал распоряжение срочно готовить к выходу разъездной катер.
На заданный вопрос, радист выдержал длинную паузу, видимо советовался с командиром, что передать. Немного погодя, слегка запинаясь, сообщил:
«Попытка суицида!»
Лёшка передал это Иванчину. Но это слово тогда использовалось редко, и, ни он, ни Иванчин не поняли сказанного. Майор солёно выругался и сказал:
«Чего они там тень на плетень наводят. Пусть ясно объяснят, что случилось (?)!»
На новый запрос, радист ответил:
«Молодой матрос пытался повеситься!»
Когда Иванчин услышал ЭТО, он так возмущённо заорал, что Лёшка подумал, вот ещё немного и голосовые связки майора порвутся, а Лёшкины ушные перепонки  лопнут!  На катер был срочно вызван ещё и фельдшер старший матрос Зайцев (начмеда майора Витютнева тоже принялись безуспешно разыскивать). И скорую помощь, конечно, вызвали. Но случилась непредвиденная задержка.
   Дело в том, что в бухту и из бухты просто так не пройдёшь. Выход для безопасности закрывается боновыми заграждениями, которые представляют собой металлическую сеть (от поверхности и до самого дна), держащуюся на поплавках из бочек. В центре, в районе фарватера имеется створка, в виде подводных ворот, которая открывается (и закрывается), круглосуточно дежурящим здесь, катером. Даёт команду на открытие Рейдовый пост, расположенный на скале при входе в бухту. Но, по какой-то технической причине, пришлось ждать не менее двух часов возможности выйти на внешний рейд. Когда Зайцев поднялся на борт корабля, ему осталось только констатировать смерть…
   Что случилось на боевом корабле, почему совсем молодой парень свёл счёты с жизнью (или ему помогли?), Алексей так и не узнал всей правды. Этим делом занималась милиция и особая комиссия, выводы которой были строго засекречены. В матросской среде говорили, что невеста матроса вышла замуж за другого, и ещё моральное состояние молодого воина было усугублено отвратительной годковщиной, царившей на корабле. Через пару дней, Лёшка, проходя по территории  части мимо КПП, увидел знакомый грузовик ГАЗ-66 с грузом 200 [цинковый гроб, запакованный в большом деревянном ящике] в кузове.
    Резкое усиление дедовщины в армии и, соответственно, годковщины на флоте произошло после сокращения сроков службы. Последнее случилось десятилетием ранее. Старослужащим было крайне обидно, за свои потерянные годы, и они вымещали своё негодование на (ни в чём не повинном) молодняке, оказавшемся в счастливчиках. А далее это вошло в мерзкую традицию. Такое положение продлилось вплоть до участия армии в военных конфликтах (когда боевое оружие могло быть в любой момент обращено против обидчика!) и после резкого сокращения сроков службы до одного года (старослужащих срочников не стало!), в связи с переходом к формированию профессиональной армии.
   В образцово-показательной части, где служил Кринолин, таких неуставных отношений не наблюдалось. А вот, что творилось в маленьких северных гарнизонах, Лёшка узнал позже, когда воочию столкнулся с их экипажами.
   Если на “Рубине”, в качестве консультанта, он пробыл считанные дни, то на “Аметисте” Алексей выходил в длительный поход.
   “Аметист”, как и его предшественники, был малым противолодочным кораблём [МПК] проекта 1124П. Буква “П” означает – пограничный корабль. То есть он был специально оборудован и вооружён согласно требованиям по выполнению задач пограничной службы и кое в чём модернизирован. На одном из первых таких кораблей во время шторма, волной сорвало с места переднюю автоматическую, сдвоенную пушку, позднее волнорез, перед ней, увеличили. Этот красавец “Альбатрос” был намного комфортнее, в бытовом плане, чем “Тарантул”. Но и доппаёк на нём был значительно скуднее, чем на ПСКР 205-го проекта. Экипаж здесь был количеством вдвое больше. Но зато каюты и кубрики были просторнее. И, хоть водоизмещением он был почти в пять раз больше двести пятого, он был таким же плоскодонным, и мотало “Альбатрос” на волнах почти так же, как и “Тарантул”.
   “Альбатросы” не заходили в Балаклаву. Причал для таких, относительно больших, кораблей ещё не был построен. Да и места было маловато для маневрирования МПК. Желательно было так же, для уверенного подхода корабля к пирсу, и дно немного углубить. Все эти работы велись ещё только в самом начале. А пока, все продукты и прочее довольствие, в том числе и люди, доставлялись разъездным катером, командиром которого был Лёшкин приятель - стармос Толик Лопаткин.  Заправка топливом и водой производилась в Севастополе, а точнее в районе Инкермана, при впадении речки Чёрной в Севастопольскую бухту. Вообще-то, топливом там заправлялись и “Тарантулы”.
   Тут хочется сделать маленькую заметку. ЧеФэшники, то есть моряки флота Черноморского несколько пренебрежительно относились к, водоплавающим прибрежного флота, морским  пограничникам. Сами они уходили в поход далеко и надолго,…  но редко, в отличие от погранцов, постоянно бороздящих моря. Вот и яркий пример: в Севастопольской бухте, при заходах на заправки,  Лёшка, до конца своей службы, неизменно встречал пришвартованный к причалу противолодочный корабль “Неуловимый”. Его название сквозило шуткой из анекдота про неуловимого Джона, который на хрен никому не был нужен. Применяя этот пример к данной ситуации, получалось, что этот “пароход” так зовётся, потому что он всегда стоит “на приколе”, а посему, за ним невозможно было угнаться.  [Большой ракетный корабль “Неуловимый” стоял на консервации с 1974 по 1982 год, после расконсервирования был в составе ЧФ до 1990 г., а в 1991 году продан в Италию, как металлолом.] Лёшка видел и другой стоящий, но уже у вечного причала, красавец крейсер “Киров” (с гигантскими артиллерийскими орудиями на борту). Так, к нему и вовсе были выстроены капитальные мостки, так как теперь этот корабль служил военно-морским Учебным центром!




                Н А   П С К Р   “ А М Е Т И С Т “

   Алексей появился на борту  “Аметиста” вместе с пополнением, прибывшим из учебки молодых матросов, в том числе, двоих радиотелеграфистов. Один был худощавый высокий, приятно окающий,  горьковчанин Базарный Володя. Другой, кажется, Заяц Виталик – невысокий (с орлиным носом и взором) и уж очень немногословный парнишка, но весьма аккуратно относящийся к службе, откуда он был родом, Лёшка так и не узнал. Хоть ребята и были неопытными, служить с ними было легко. Никогда не требовалось о чём-либо напоминать, их действия всегда опережали Лёшкины мысли. И, если остальные годки обращались со своими БЧ строго, на радиостанции царило полное равноправие и взаимное уважение. Алексей старался быстрее приучить ребят к эфиру. Даже на УКВ он, в первую очередь, поручал переговоры молодёжи. Особенно ему нравилось слышать нижегородский говорок Базарного:
«Горняк на приёме!», его “О” звучало, как песня.
   Здесь, на “Аметисте”, Алексей впервые столкнулся воочию с фототелетайпом. На корабле имелся факсимильный аппарат для приёма карт со сводками прогноза погоды. В аппарат заправлялась специальная электрохимическая бумага в рулоне, которая прогонялась между двумя электродами. Когда в коротковолновом эфире раздавался определённый импульсный сигнал, он подавался на ФЭУ [фотоэлектрическое устройство], которое преобразовывало его в электрический разряд, подаваемый на электроды. И в это время на бумаге (влажной от специального раствора) точками вырисовывался причудливый орнамент необходимой карты.
   Командиром корабля был капитан-лейтенант Чуйков Михаил Семёнович. И хотя он был ещё достаточно молод, опыт в морской службе он имел немалый. Старшим помощником служил Дудка Фёдор Иванович, тоже каплей. Замполит – старший лейтенант Васильев, старлей был полным тезкой Пушкину. А непосредственным начальником радиотехнической службы БЧ-4 – молодой, стройный, мужественного вида, скуластый лейтенант Алферьев Игорь Викторович. Кстати, Алферьев хоть, по всей видимости, и был грамотным командиром, но вот морзянку он понимал  слабовато (или, только, делал вид, что понимал). Это Лёшка сразу понял из одного незначительного случая. Когда лейтенант приходил в радиорубку, он всегда внимательно осматривал порядок во временно вручённом Лёшке заведении. А когда слышал звуки морзянки, всегда, с деловым видом, прислушивался к ним. Было среди радистов пятой бригады одно, только им понятное местное кодовое сокращение – ЩКА? Что означает на местном жаргоне: кто у аппарата? Без знака вопроса этот код означает: я спас людей и следую на базу. Кто и когда придумал новое назначение этому коду, теперь не известно. Отвечая, последнюю буковку в коде заменяли начальной буквой фамилии оператора. А так как все радисты бригады хорошо знали друг друга, то сразу же узнавали своего визави. Так вот, как назло, при лейтенанте главная радиостанция принялась делать перекличку. Вместо Кринолина там, на месте, его подменял сам старшина Гаврилюк. При вызове радиостанции “Аметиста”, Николай что-то хотел спросить у Алексея не по службе, но, для начала, на большой скорости запросил ЩКА? Лёшка, естественно, ответил ЩКК  (что вообще ни чего не означает на служебном жаргоне). А на вопрос - ЩРЛ? (Заняты ли Вы?) Лёша понял, что его хотят спросить о чём-то неофициально, но твёрдо ответил ЩРУ ЩСО АА (я занят, прошу связаться позже). На ОК РК (понял, работе конец!), он тут же поспешил ответить Ц РК (да, конец работе!). Внимательно слушавший их диалог лейтенант, но ничего не понявший, спросил Алексея: «Вот,  разобрал только то, что он вас спросил о слышимости (то есть ЩСА? Как ему померещилось). Но вот, о чём вы после переговаривались, - не совсем понял. Что это было?»
Алексею пришлось безобидно соврать лейтенанту:
«Он меня спросил, имею ли я к нему чего-нибудь для сообщения. Я ответил – ничего не имею. Вот и всё. Попрощались, и больше ничего»
   Корабль приступил к временному несению погранслужбы у побережья Крыма. Но, в отличие от кораблей бригады, МПК, очевидно, для испытания мореходных качеств, уходил в такую даль, что и берега-то не было видно. И Лёшку (Это впервые в походах на Приказы!) начала брать какая-то неимоверная тоска. Может и от некоторого безделья, так как напарники Алексея работали старательно и безупречно, а может быть это от невозможности, хоть изредка ступить на берег. Опять же здесь была полная изоляция от цивилизации, даже телевизионный сигнал с нашего берега сюда не пробивался. Правда, иногда можно было уловить турецкое телевидение со “снегом”:  чёрно-белое изображение [система цветности в СССР была другая – советско-французская (СЕКАМ)] и на незнакомом языке!
   Однажды, по обыкновению кораблей бригады, на большой приборке, Алексей включил по трансляции на верхнюю палубу весёлую музыку. Вахтенным начальником в это время был старпом Дудка. Он вызвал Алексея на мостик и сделал ему выговор:
«Это что ещё за веселуха такая?  Осталось только врубить полную иллюминацию и ракеты запускать! Мы что, военный корабль или .лядский парахед? Немедленно выключить трансляцию!»
   Как-то стояли в дрейфе в полном тумане. И вдруг, вечером на корабль обрушилась огромная стая стрижей, возвращавшихся на родину после зимнего кочевья на юге. Удивлённые моряки начали было ловить обессилевших птиц, чтобы просто подержать их в руках. Но, тут же, из трансляции раздался строгий приказ командира:
«Птиц не трогать, всем немедленно покинуть палубу!»
А коку и вестовым он приказал, чего-нибудь придумать, чтобы подкормить птиц. Те смешали остатки пищи от ужина с какой-то крупой и в нескольких обрезах выставили эту подкормку на видных местах палубы и надстроек. А поутру, отдохнувшие птицы полетели к берегу. И тут же на корабле была объявлена большая приборка. Долго же матросы оттирали следы своего гостеприимства в виде многочисленного помёта.
   Оперативный дежурный бригады как-то чересчур злоупотребил помощью командира МПК, и начал гонять большой корабль на проверку плавающих предметов. А попадались: то камера, то бревно, то сорванный буёк. Наконец, терпение у командира лопнуло, и он поругался с ОД за то, что тот использует его корабль “на посылках по пустякам”!
   Перед окончанием этого похода Алексей сделал, пожалуй, самую большую ошибку в своей службе. А дело было так. Командир, посоветовавшись с начальником радиотехнической службы, как-то под  конец Приказа, вызвал Алексея к себе в каюту и начал разговор:
«Скоро мы уходим на Север в свою бригаду. И я предлагаю вам остаться служить у нас. Поставим вас на старшинскую должность - командиром отделения связи. С ответом я вас не тороплю, подумайте хорошенько. А вы нас устраиваете!»
   Предложение было более чем неожиданным. Вроде бы всё здесь было прекрасно. Хорошее начальство, отличные ребята. У замполита Васильева тоже были некоторые планы насчёт Кринолина. Когда Александр Сергеевич узнал, что Алексей учился на помполита, он надеялся в будущем сделать его ещё и своим помощником.
   Но тоска по берегу уже сделала своё чёрное дело. Ведь у него тогда и на БРС хорошо складывались дела. Уже вскоре Лёшка должен был поехать в отпуск. Да ещё наконец-то он познакомился с хорошей девушкой. Так – одно, другое, третье…  как мёртвый якорь эти обстоятельства накрепко задержали  Алексея на берегу. И, к тому же, он уже нажился на Крайнем Севере. Он отказался остаться на “Аметисте”. Вскоре, по вызову, из Кувшинской Салмы прибыл опытный радист, уже ранее участвовавший в перегоне, и Алексей отбыл на катере по своему прежнему месту службы.
   О, как пожалеет об этом отказе Алексей Кринолин в будущем. Не зря же в народе говорят:
«Знал бы, где упасть – соломку постелил!» А тут ещё произошло дурное предзнаменование. В  день его возвращения наблюдалось полное солнечное затмение. Когда Луна стала закрывать солнечный диск, испуганно закричали хором все птицы вокруг, как будто злобный “крокодил Солнце в небе проглотил” [К. Чуковский]. А когда стемнело и появились днём звёзды на небе, они затихли. Через минуту, когда Солнце начало появляться, птицы вновь защебетали, но уже радостно!






                В Е С Е Н Н И Е   М Е Т А М О Р Ф О З Ы

   На Узел связи, да и во всю бригаду прибыло новое пополнение. Привезли его на этот раз старшины из учебки. Удивительное дело, если в учебке эти младшие командиры Лёшке казались опытными моряками, то сейчас они, на его взгляд, не очень-то и отличались от своих бывших подчинённых.
   Алексею определили в подопечные матроса Ефимова Александра. По возрасту, они были почти ровесники, и только учёба в радиотехникуме разделила их по разным годам службы. Пока Алексей был в командировке на “Аметисте”, Александр дежурил вместе с Гаврилюком. Теперь же он стал подвахтенным Алексея. Сашка оказался чудесным парнем с покладистым характером. Они быстро сдружились с Лёшкой. И радиотелеграфистом Ефимов оказался способным, а уж в радиотехнике и ремонтах Лёшка  с ним не смог бы, да и не собирался, соревноваться. Алексей хорошо усвоил правило: каждый хорош на своём месте, а общее дело осуществляется общими усилиями. У Александра  оказался и ещё одна способность, он ловко научился подделывать Лёшкин почерк и роспись, и теперь сам вёл все записи в вахтенном журнале и в журнале для радиограмм. Но в секретных документах Алексей расписывался сам, так как это очень серьёзное дело не допускает подделки! Вскоре Александр Ефимов  встал на самостоятельную вахту. Свой радиокласс Алексей “по наследству” передал ему в полноправное заведование.
   Ушли в запас Серёгин, Холодов, Остов и Мисоедов. Причём, последний поступил по принципу: «Всем, кому должен, я прощаю!», он так и не отдал Лёшке, взятые взаймы, пять рублей. Когда Лёшка вернулся с морей и узнал, что тот так и не удосужился оставить хотя бы через кого-то деньги в счёт погашения долга, он  стал публично негодовать. Тогда один из новых радиотелеграфистов - смехостуй и острослов Рыбников Александр резонно пошутил:
«Ну, всё! Теперь будем иметь в виду на будущее, так что годкам взаймы денег больше не даём!»
И так это было к месту и вовремя сказано, что Лёшка рассмеялся, он сразу же успокоился и махнул рукой на безвозвратную утрату.
   После ухода Серёгина, теперь Алексей Кринолин (единственный на БРС настоящий опытный моряк)  числился флагманским радиотелеграфистом. Он сдал весеннюю проверку “на отлично”, с получением первого класса, а так же ему и Трощенко присвоили звание – старший матрос. Соответственно и денежное довольствие у них выросло до 10 рублей 80 копеек. Гаврилюк был осеннего призыва (был такой дополнительный набор, да и будет ещё!), так что, он так и оставался комотдом (теперь в звании старшина первой статьи). Командир отделения БИП Михаил Баланда старшина первой статьи, тоже был одного призыва с Гаврилюком.
   Некоторые Лёшкины одногодки, чтобы принизить это его скромное повышение, начали при нём завистливо говаривать:
«Я бы и сам не стал вешать эти сопли на плечи [называя так лычки или галуны на погонах]. Чистые погоны – чистая совесть!»
   Но, когда через полгода им самим присвоили это звание, риторика изменилась:
«Старший матрос на флоте, что генерал в пехоте!»
 
   





                С У Р О В Ы Е   П О Г Р А Н И Ч Н Ы Е   Б У Д Н И

   Лёшка заступил дежурным по связи, когда поступило срочное сообщение о невозвращении в Ялту, вышедшего с утра, катера. Оказалось, что сын одного довольно-таки высокопоставленного начальника из Окружных органов  КГБ взял катер то ли порыбачить, то ли покататься и вовремя не вернулся к берегу. Подняли по тревоге весь пограничный флот. Проутюжили всё Чёрное море, ажно до турецких вод. Трое суток гоняли корабли. И даже летал на разведку пограничный самолёт, так что Лёшке впервые в жизни довелось провести сеанс радиосвязи с воздушным судном. Но, к сожалению, ни парня, ни катера никак и не обнаружили. Куда он пропал? Так это и осталось загадкой Чёрного моря.
   Если быть честным, то вообще-то не всегда удавалось удержать под контролем на границе идеальный порядок, бывали и неудачи. Вот, буквально, за несколько лет до появления здесь на службе Алексея, какой-то пилот угнал из Крыма в Турцию самолёт АН-2. Сбить его не составляло труда. Но, вдруг в этом кукурузнике находятся заложники, кто возьмёт на себя ответственность - дать приказ об уничтожении. Пока судили да рядили, выясняли и ждали приказа, самолёт свободно улетел, и дело с концами.
   Этот день с утра начался необыкновенной телефонограммой. Позвонили с ТТС и пригласили к аппарату Дежурного по связи. Алексей взял трубку и отрапортовал:
«Дежурный по связи старший матрос Кринолин! Слушаю»
«Здравейте, другарю дежурен!» - послышался далекий голос из телефонной трубки:
«Приемете, моля телефонограмму от вашите колеги – морски охраната България!»
Болгарские братушки поздравляли своих советских коллег с наступающим днём Пограничника.
Алексей записал текст, как он его понял. Поблагодарил далёкого болгарского друга и попрощался. Переписав телефонограмму в журнал, он передал его и повязку пришедшему ему на смену Гаврилюку, предупредив, попозже нужно отнести поздравление в  политотдел, так как  там  ещё пока  никого  нет.
   Когда Алексей сменился с  дежурства по связи, а Александр с радиовахты, и они уже направились было в сторону камбуза, объявили боевую тревогу. Друзья, даже не успев позавтракать, вернулись на БРС. А что оказалось? С болгарского транспорта сообщили, что, на большом удалении от берега, на траверзе [под углом 90 градусов к береговой линии] Феодосии, плавает надувная лодка, а есть ли в ней люди, они не знают. А тут ещё пришла запоздалая ориентировка о возможном нарушении границы.
   Штаб поиска, на этот раз, перенесли на флагманский ПСКР. Начальник штаба лично вышел в море, взяв с собой ещё нескольких человек, в том числе (чего при Лёшке не бывало) и флагманского связиста, а тот, в свою очередь, и Кринолину приказал следовать за ним. Таким образом, Алексей и оказался в центре важных событий. Теперь функции главной радиостанции (на время поиска и задержания нарушителя) были возложены на флагманский ПСКР, где на радиосвязи неотрывно находился Алексей. Несмотря на указанные примерные координаты, поиск вёлся около суток. И в эти сутки Лёшка почти не уходил из радиорубки.
   В ходе поиска удалось обнаружить эту самую надувную лодку с одним человеком, назвавшим себя, кажется, Бентом Ларсеном из Швеции [был тогда датский шахматист, с таким именем]. Мол, он экстремальщик и испытывает возможности человеческого организма. Насколько чисто он говорил  по-английски -  не известно, поскольку моряки и сами понимали его только со словарём. На нём были футболка с иностранными надписями, джинсы, жёлтые махровые носки. И всё бы ничего, но на руке оказались часы московской фирмы "Полёт” и надувная лодка имела название “Ветерок-1”. А обувь он утопил, вероятно,  пытался избавиться от каких-то шпионских материалов, спрятанных в них. И документов, удостоверяющих его личность, при нём никаких не было. Все уже догадались, что он и есть тот самый беглец. Совершенно обезвоженный, он выпил в одночасье почти три литра воды. Моряки начали чёрно шутить у него за спиной:
«Ну, что нам с ним делать? А давайте наденем ему гирю на шею и выбросим его за борт!»
«Нет! Жалко…»
«Его?»
«Гирю жалко!»
“Швед” делал вид, что ничего не понимает и по-английски требовал отпустить его снова в нейтральные воды для продолжения экстремального плавания!
Но ему сказали, что не могут допустить гибели человека. И, под видом оказания ему помощи, повезли к берегу. А там его уже ожидали коллеги пограничников – люди из органов КГБ.
   Потом до Алексея дошли неофициальные слухи, что это был посольский работник из Минска. Уж какие там белорусские секреты этот дипломат собирался передать нашим врагам за кордон, и, почему, всё же, он не смог воспользоваться легальными посольскими возможностями, осталось неизвестным! Он, втихаря, выбросился ночью с нашего круизного лайнера и, если бы его вовремя не задержали, то к этому месту вскоре должен был подойти западногерманский сухогруз, который и мог бы подобрать его. В этот раз погранцы оказались на высоте!
   За участие в задержании нарушителя границы Алексея Кринолина наградили знаком “Отличник погранвойск” второй степени. А вскоре ему был объявлен и долгожданный отпуск на родину.

 

 


                П Е Р В О Е   С О Ж А Л Е Н И Е

   Перед тем, как поехать в отпуск, Лёшке ещё раз удалось пообщаться со своими ребятишками с ПСКР “Аметист”, но уже только в эфире. Дело в том, что начался переход группы кораблей на Север в свою бригаду. Для осуществления большей секретности, на кораблях перехода спустили флаги (и вымпелы) пограничные и подняли стяги Военно-морского флота СССР. Штаб перехода был устроен на “Аметисте”, и, соответственно вся радиосвязь велась через него. На БРС для этого специально выделили радиоприёмник и передатчик, настроенные на 36-метровый диапазон. Связь на этом диапазоне осуществлялась дальняя, но и сигналы там проходили с большими замираниями. Да, но Алексей был уже первоклассным радистом и мог принимать радиограммы при, совершенно тяжёлых, условиях радиоэфира. Принятые радиограммы относились в секретную часть, откуда они немедленно передавались ОД Москвы. У кораблей, конечно же, были и прямые сеансы радиосвязи со столицей, но не всегда условия эфира позволяли воспользоваться этим каналом. И тогда передавали обходным каналом - через Балаклаву. А вести радиосвязь со своей бригадой, почти до конца похода им не удавалось. Всё-таки, радиосвязь на Севере была куда затруднительнее, чем на Черноморском юге, но это уже детали.
   Помимо радиограмм, Лёшке удавалось немного просто поболтать с ребятами, узнать последние новости похода, спросить об их самочувствии во время, непрекращающейся, сильной качки.
   В Средиземном море группа перегона, по задумке командования ВМФ, подключилась к операции “Прибой-76”, проводимой нашим военным флотом. Этому учению, как это было, есть и будет, пытались помешать корабли НАТО, во главе с американцами, особенно их подводные лодки везде совали свой тупорылый нос. Так вот погранцам отводилась роль противолодочной защиты. Ох, и погоняли же наши ребята этих вездесущих янки. После окончания учения, пограничные корабли перегона продолжили свой нелёгкий путь. Особенно их помотало в Бискайском заливе. Самый настоящий девятый вал обрушился на корабли прибрежного плавания. Володя Базарный сообщил Алексею, что с трудом удерживается в кресле, чтобы передавать радиограммы, ребята с обеих сторон пытаются удержать его. Из 25 суток перехода, 17 проходили в штормовых условиях. Ребята воочию узнали, что такое “ревущие сороковые” [широты].
   Тогда Алексей в первый раз немного сожалел, что отказался остаться на “Аметисте”.
Последний сеанс радиосвязи состоялся тогда, когда корабли шли уже у берегов Норвегии. Ребята навсегда попрощались в радиоэфире. Такова жизнь: всегда с кем-нибудь приходится прощаться…


   




                Ч А С Т Ь   3

                И   М Е Д Н Ы Е   Т Р У Б Ы

                Утренней росою
Утолю печаль.
Где-то за горою –
Путь в морскую даль!

Где земные виды
Снятся лишь во сне.
Где мои обиды –
Во вчерашнем дне.

Где несправедливость
Множится в стократ!
Ну, скажи на милость:
В чём я виноват?

В том, что не хотелось
По теченью плыть.
Что имею смелость –
Честь не позабыть!

В том, что приключилось
Не кому пенять.
Не хочу на милость
Совесть променять!

Лжи поток не смоет
Гордость моряка!
К правде путь откроет
Времени река!

Отбивает склянки
Колокол морской,
Словно марш Славянки.
Вот и дембель мой!

 
                Н А   П О Б Ы В К У   Е Д Е Т

   Алексей сходил по трапу с самолёта в Таймырском аэропорту Алыкель. Крайний север встречал его отличной солнечной погодой, которую, видимо, он сам и привёз с Южного берега Крыма. На душе было светло и радостно. В голове звучала песня голосом Людмилы Зыкиной:
                «На побывку едет
                Молодой моряк,
                Грудь его в медалях,
                Ленты в якорях».
  И, хоть он и не был Черноморским героем, а вместо медалей, на груди у него сияли (на солнышке) отличные знаки и комсомольский значок “Ударник”, он и сам сиял не хуже своих значков.
   Тут немножко отступим, чтобы сделать маленькое пояснение, упущенное ранее.
    Лёшкина политическая карьера всегда извивалась по какой-то странной равномерной траектории.  После неожиданного взлёта, всегда случались падения или, как минимум, забвения. Началось это ещё со школы: то он числился в слабых учениках, то в сильных, при обстоятельствах от него, казалось бы, мало зависящих. Однажды, ещё в пятом классе, он получил пять колов подряд, и тогда старшая сестра Валентина, она в семье взяла на себя роль воспитателя, усадила Лёшку за стол и заставила написать расписку:
«Клянусь, что я исправлю плохие отметки и, в дальнейшем, буду учиться хорошо. Иначе, я не буду считаться пионером Советского Союза!»
Когда Алёша начал писать, у него самопроизвольно потекли слёзы, так как уверенности в исполнении данной клятвы у него не было, а членство в пионерской организации он всё же ценил. [Современной молодёжи этого не понять, но время тогда было другое, другими были нравы и идеалы!]
   И случилось чудо! По всем предметам он исправил оценки на положительные. К тому же, в то время их классной руководительницей стала “Заслуженная учительница РСФСР” Василовская Мария Фёдоровна. Ей как-то сразу приглянулся тихий, невзрачный, маленький белобрысый паренёк. Она сразу же усмотрела в нём скрытые возможности и стала его незаслуженно нахваливать:
«Мал золотник, да дорог!»
    Снова вспомните песенку капитана Врунгеля? Как вы яхту назовёте…
В общем, Алексей не мог не оправдать такого доверия и стал тянуться до установленной для него планки. Из троечников он, как ни странно, вышел хоть и не в первые ученики, зато стал твёрдым хорошистом! Но прошло время, пришли другие учителя. В седьмом классе его не приняли в комсомол, нашлись более достойные, и он затаил глупую обиду. Потом он несколько раз уже отказывался от  этого почётного членства. Новая классная, в выпускной характеристике за восьмой класс, отметила, что он отказался вступить в комсомол. Только в самом конце десятого класса, “под давлением общественности”, он всё же вступил в члены ВЛКСМ. В Учебном пункте начальной военной подготовки, его сразу же избрали секретарём комсомольской организации. А в учебке, и без него хватало претендентов на эту должность. А, когда в 5 ОБСКР он перешёл на БРС, его тут же избрали комсомольским лидером. И не за какие-то там заслуги, а, просто, никто больше не хотел браться за хлопотное, неприбыльное дело. А Лёшка, с его опытом политической подготовки, взялся за это дело рьяно, и его сразу же заметили в Политотделе части. Недавно он, в числе лучших комсомольцев, подписал рапорт ВЛКСМ 25-ому съезду Коммунистической партии. Его наградили именной книгой с трудами В.И.Ленина и этим самым значком “Ударник”, а фотографию подписанта поместили на Доску почёта части.
   Но вернёмся к отпускнику, едущему электричкой из аэропорта в город. Когда подошла кондуктор-контролёр, и Лёшка протянул деньги за проезд, та их не взяла со словами:
«Вот снимешь форму, пойдёшь работать, тогда и будешь платить за проезд!»
[Проезд военнослужащих срочной службы в общественном транспорте тогда был бесплатным]
  За окном проплывали бескрайние просторы чахлой лесотундры. Алексей вдруг вспомнил, что, когда к их городу протянули  газопровод, то, несмотря на сделанные проходы, всё же нарушили многовековую миграцию северных оленей. Животные волей-неволей стали близко подходить к городу. И в тундру стало невозможно выйти на прогулку, так как она вся пестрила падалью. Можно только удивляться человеческой жестокости. Начался массовый браконьерский убой животных. Убивали только ради красивых рогов и, вырезанного, небольшого куска мяса, которое могли унести с собой. Остальное бросали тут же. Браконьеров Алексей ненавидел. Он и на море с ними сталкивался часто, но об этом ещё впереди. А пока, старший матрос Кринолин ходко шёл по улицам города его детства. Встречные прохожие оглядывались ему вслед – моряки здесь встречались редко.
   Мать была дома одна, старшие сёстры давно вышли замуж и отдельно жили своими семьями.
   В литературе много раз описывались такие встречи. Их встреча ни чем не отличалась от классики!

 
   

                О Т Ц О В С К О Е   Н А П У Т С Т В И Е

   Напомним, что с детства Алексей жил в городе, большинство жителей которого считали себя временными переселенцами. И, хотя, это временное затягивалось на десятилетия, рано и поздно,  но люди покидали этот непостоянный приют, куда приехали ради заработка и северного стажа. Вот и тут. В городе не осталось Лёшкиных приятелей – все разъехались. Кто на учёбу, кто в армию, кто, просто, на материк. Те, кто призывался одновременно с Алексеем, уже демобилизовались и тоже уехали. А ему оставался ещё, почти, целый год службы, как говорится, “греметь, как медному котелку!” Одноклассников тоже почти не осталось, только некоторые девчонки, работавшие: кто лаборантками на комбинате, кто продавщицами в магазинах, а кто и официантками. На всем же дано постигнуть вершины карьеры! У каждого свои способности и своя судьба!
   Как-то Алексей шёл по улице, и возле него остановилась легковушка (Иж - “Комби”). За рулём личного автомобиля сидел его отец. Он, приоткрыв дверцу, махнул рукой родному сыну. Очевидно, он думал, что Алёшка, “радостно виляя хвостом”, бросится к нему на шею. Но тот неспешно подошёл к бывшему родителю, и слабо пожал протянутую к нему руку отца. Да, было время, когда он не понимал, что произошло, и всеми силами тянулся к отцу. У всех были отцы, а он что, хуже других? Сёстры были постарше его, и с отцом не старались контактировать. А когда Лёшка приходил домой, и от него пахло соляркой или бензином, они сразу же догадывались, что он опять бегал к отцу-шофёру  на работу, и обзывали его предателем. Со временем, Алексей и сам перестал встречаться со своим заблудшим папашей! А тут вот, такая неожиданная встреча…
Алексей всё же присел в машину. Отец слабо поинтересовался делами сына, а больше сам, прихвастывая, рассказывал о своих достижениях и планах. Он уже “построил” кооператив в Междуреченске, и со своей очередной женой и её сыновьями,  скоро уедет на материк. Он, даже, не поинтересовался службой и будущими планами сына, его адресом, а дал сыну последний отцовский совет:
«Ты, сынок, не покупай “Москвича”. Бери, лучше, “Жигули” или “Волгу”!»
Правда, отец не уточнил, на какие шиши покупать? И зачем он это посоветовал сыну? Наверное, ему просто было  нечего сказать сыну напоследок.
   Больше своего отца Алексей никогда не встречал.
   Алексей не скрывал перед матерью и сёстрами своей случайной встречи с отцом. А тот никогда не интересовался делами и проблемами дочек и, уже народившихся, внуков. О, как он горько пожалеет об этом через долгие годы, когда станет старым, немощным и ненужным, в сущности, чужим ему людям! Но Бог ему в этом судья! Закон Кармы неумолим!

               


                В   М О С К В Е

   Ещё в самом начале, по приезду, Алексей пошёл покупать обратные билеты. Но все билеты на юг, в это время года, были уже распроданы. Удалось купить только билет до Москвы.
   Алексей вдоволь нагулялся по милому городу. Порадовал мать своими успехами. Наговорился с сёстрами. Навозился с племянниками: у старшей Валентины дочке  было уже почти шесть лет, у средней сестры Тамары был полугодовалый сынок. Мужья у сестёр были хорошие и работящие. И мать была в порядке. Так что за свою семью Алексей был спокоен. Кстати, он привёз им в подарок три килограмма, сэкономленного в походах, самого настоящего шоколада, который на гражданке уже становился дефицитом!
   Но наступила пора возвращаться на службу. Попрощавшись с родными, Алексей вступил на борт лайнера, вылетавшего в столицу. Ему показалось, что отпуск пролетел мгновенно!
   В Москве он (на Курском вокзале) через военного коменданта с трудом приобрёл билет в дополнительный прицепной вагон поезда, следующего в Севастополь. Тут ему припомнился анекдот, который рассказывал Яворский:
«В поезде на нижней полке ехала старушка. Проголодавшись, она достала яйца, хлеб и сало, которое взялась нарезать. Манящий дух сала долетел до верхней полки, где лежал матрос. Учуяв его запах, тот присел на полке, спустив ноги прямо перед носом старушки. Военно-морской запах носков сразу же перебил аппетит у старушки, которая тут же поинтересовалась:
“Сынок, ты хоть носки-то меняешь?”
Тот мгновенно слетел с полки и подсел к старушке со словами:
“Меняю, мамаша, на сало!”
“Нет, я спрашиваю, после бани меняешь?”
“А!...” -  разочарованно вздохнул матрос: “Меняю – с левой ноги на правую, а с правой на левую».
“И, как только, таких земля носит!” – негодующе произнесла старушка.
“А мне тут недалеко осталось ехать, только до Севастополя, а там – морем!”
   Поезд отправлялся поздно вечером, и Алексей, сдав вещи в камеру хранения, поехал в сторону Красной площади. Конечно, можно было воспользоваться метро, но парню  очень захотелось посмотреть на город, и он воспользовался услугами троллейбуса. В салоне все сидели, и только на последней площадке стоял небритый мужчина в болоньевом плащике и беретке с хвостиком. Лёшка решил, что ещё настоится за день и занял свободное место в самом  конце салона. Мужчина, стоящий неподалёку от Алёшки, заметно вздохнул и, глядя в одну точку, казалось, через  пространство и время, во всеуслышание изрёк, как бы говоря сам с собой:
«А потом будут говорить, что сыну академика Королёва жилось легко!»
Не понятно было, годился ли он в сыновья академику, но то, что подходил во внуки лейтенанту Шмидту, уж этот неоспоримый факт, точно был ясным! На следующей остановке в троллейбус ввалилась толпа негров, очевидно, студенты из “Патриса Лумумбы”. За ними вошла молодая беременная женщина. Алексей сразу же вскочил, предлагая ей место, но, не успела она, и воспользоваться любезным предложением матроса, как место занял, тут же, шустро подскочивший, негр. Он демонстративно отвернулся к окошку, как бы, обозревая проезжаемые пейзажные виды. Раздувать международный скандал Алексей не решился.
   Пьянчужка в плащике, решил по душам поговорить с неграми, галдящими рядом с ним:
«Ребята, у вас восстание?» - сочувственно поинтересовался забулдыга, перебивая беседу, орущих на весь троллейбус, бесцеремонных студентов.
«Вазтание?» - не поняли вопроса негры.
  Что было дальше, Алексей не видел, так как троллейбус подошёл к его остановке.
    Красная площадь немного разочаровала Лёшку. По телевизору она казалась огромной, а воочию – резко уменьшилась. Но всё же, он с удовольствием рассматривал все её достопримечательности.  И, как раз, в это время на Спасской башне пробили куранты, а возле Мавзолея происходила смена караула.
    Возле ГУМа его неприятно поразила группа разнузданных подростков, ведущих себя неподобающе в святом, для каждого русского человека, месте.  Они громко гоготали, толкались и запрыгивали на деревца, стоящие вдоль магазина. Каково же было у Лёшки удивление, когда он услышал, что они общаются… на английском языке. Все мальчишки были рослыми. Вероятно, откормленными бройлерными американскими окорочками, напичканными стимуляторами роста!
    Посмотрев на храм Василия Блаженного и Лобное место, Алексей повернул назад. На обратном пути он зашёл в Исторический музей. Сначала Леша внимательно рассматривал выставленные экспонаты, походил вокруг ботика Петра Первого – прародителя русского флота. Потом он сообразил, что тут и за целый день всего не рассмотришь. В музее он “убил”  добрых четыре часа. Последние залы Алексей, просто, прошёл быстрым шагом.
    Далее, он поехал на метро, и, наугад, вышел на станции “Комсомольская”, так ему понравилось это название. А это оказалась знаменитая Комсомольская площадь - площадь “Трёх вокзалов”. Там,  где на одной стороне был расположен Казанский, а на другой рядышком стояли Ленинградский и Ярославский вокзалы. Лёшка решил, что неплохо было бы и перекусить. Сначала он направился на Ленинградский вокзал. Народу там было видимо-невидимо! К буфету стояла большая очередь. И тут Лёшка услышал за спиной жалобный голос:
«Товарищи! Мы ехали в Мурманск, но нас ограбили, украли все наши вещи! Пожалуйста, помогите, кто может, какими-нибудь небольшими деньгами, чтобы нам до дому добраться!»
Алексей обернулся. За спиной у него стояла, плохо одетая, женщина с маленькой девочкой, на руках у неё было, наверно, ещё одно дитя, завёрнутое в одеяльце. Сердобольные пассажиры помогли несчастным собрать денег на билеты. В том числе и Лёшка внёс посильную лепту в помощь пострадавшим.
   Решив, что тут он долго простоит, Лёшка перешёл подземным переходом на Казанский вокзал. В буфете, он встал в такую же длинную очередь. Каково же было его удивление, когда, через некоторое время, он услышал тот же голос:
«Товарищи! Мы ехали в Волгоград, но нас ограбили…»
Возле буфета стояла та же женщина, но она куда-то подевала грудничка, потому что кусочек его одеяльца торчал из грязной сумки, которую попрошайка держала в свободной руке…
   К вечеру, ноги уже еле носили Алексея, и остаток времени он провёл в зале ожидания на Курском вокзале. В поезде он забрался на свою верхнюю полку и сразу же крепко уснул.


                О Й ,   В Ы   Н О Ч И   М А Т Р О С С К И Е   Н О Ч И

   Поезд плавно покачивался и вздрагивал на стыках и стрелках, а Алексею снился приятный сон: будто бы они вместе с его девушкой служат радиотелеграфистами на “Альбатросе”, корабль раскачивает на волнах, а им вдвоём необыкновенно хорошо…
   С Алиной познакомил его Остов, вернее так. С Владимиром они одновременно несли радиовахту, но в разных сетях. Когда в окружной сети наступало затишье, Остов занимался рукоделием. Он клеил различные наборные браслеты и ручки для самодельных кортиков. Вова ловко вытачивал вручную накладные якоря из латуни на дембельские бляхи для ремня. Лёшка восхищался его талантами. Они часто вели дружеские беседы. Володя Остов сагитировал Лёшу в следующем увольнении вместе с ним сходить на танцы в Дом офицеров флота. Там Володе назначила встречу его девушка, которая попросила его захватить с собой какого-нибудь хорошего парня. Выбор был невелик, и он пал на Алексея. Они подошли к необыкновенно красивому дворцу, до войны принадлежавшему, кажется, местному ЭПРОНу [Экспедиция подводных работ особого назначения, занимавшаяся подъёмом затонувших судов]. Девчонки уже ждали их у входа. Володя представил своего товарища. Наталка, подруга Остова, типичная украинская роскошная блондинка, в свою очередь, представила Лёшке свою подругу Алинку. Алина, стройная симпатичная девушка, сразу же понравилась, неискушённому женским вниманием,  Алексею. Ребята приобрели билеты, и вся компания прошла на танцплощадку.
   Начинал вечер ВИА “Орион” традиционно вальсом Андрея Петрова из кинофильма “Берегись автомобиля”, который танцевали всего две-три пары, хотя народу собралось достаточно много. Потом пошли современные танцы. Алёша тут же пригласил Алю на медленный танец. Танцор из него был никудышный, но он старательно и аккуратно вёл в танце свою партнёршу. А ещё он стеснялся говорить, обдумывая каждую фразу, потому что боялся произнести чего-нибудь уж совсем не из литературного жаргона. На службе это было нормой. Нецензурные слова, как уже говорилось, служили всего лишь для связки слов. А когда эта связь терялась, то и речь получалась бессвязной! Алинка, чтобы заполнить возникшую паузу, спросила Алёшку:
«А ты знаешь, откуда произошло слово “салага”?»
«Нет, не знаю! А откуда?» - признался он, вопрошая.
«Во флоте у Петра Первого был учебный корабль “Алаг”. Вот и получается, что молодой, неопытный матрос был с “Алага”. Поэтому так и стали традиционно называть неопытную флотскую молодёжь – салага!»
«А!...  Ну, это теперь ко мне не относится!»
   С этого дня они и стали встречаться каждое Лёшкино увольнение. Как было необыкновенно приятно гулять с хорошенькой девушкой, когда кругом такая живописная природа. Морской бриз, небо в ярких звёздных алмазах, целебный воздух, пронизанный ароматом роз, неспешный разговор, который Алина могла поддержать буквально на любую тему.  И Алёшке уже стало казаться, что вот эта, та самая девушка, с которой он сможет пойти дальше по жизни! Правда, оказалось, что до Алексея, Алина встречалась с Холодовым, но у них что-то там не сложилось. Игорь всё же подбросил ложку дёгтя, когда изрёк риторический вопрос:
«Да, интересная, конечно, девушка. Скажем так – своеобразная! Она тебе уже говорила, откуда произошло слово “салага”?»
   Через два месяца Холодов и Остов демобилизовались. Игорь уехал на родину, а вот Володька остался в Балаклаве. Он женился на Наталье и вошёл в их семью примаком. Владимир устроился работать матросом на рейдовый буксир в Севастополе…
   А сон продолжался: в радиорубку вдруг зашёл мичман Рождественский и запел голосом Марии Пархоменко:
                «Ой, вы ночи матросские ночи,
                Только небо да море вокруг».
   И тут Алёшка проснулся. Было уже позднее утро. Поезд мчался по степным Донецким просторам. А из динамика, над Лешкиной головой, доносилась знакомая песня. На другой, противоположной полке лежал молодой флотский офицер, судя по форме, сложенной на верхней багажной полке. Внизу под Лёшкой ехала старушка, она разложила нехитрую снедь и приготовилась позавтракать.
«Ну, прям, как в анекдоте!» - подумалось Лёшке, и он не стал отпускать ноги перед лицом бабушки, пока она не позавтракала.
Напротив неё ехала молодая женщина с маленькой девочкой, они тоже вкушали завтрак. Поскольку Алексей был немногим моложе лейтенанта (как оказалось, следующим к первому  месту своей службы), и не был его подчинённым, тот демократично протянул ему руку и представился: «Сергей».
«Алексей» - ответил ему Лёшка, пожимая протянутую руку.
   Новый знакомый предложил ему сходить в вагон-ресторан, трапезничать. Алексей согласился.
За столом они разговорились, как это часто бывает со случайными попутчиками, которые понимают, что никогда больше не встретятся. Лейтенант только что окончил Ленинградское ВМУ и ехал в Севастополь по распределению. Он мечтал попасть на самый большой корабль, о дальних заморских  плаваниях, об опасностях и трудностях будущей службы. Лёшка слушал его со снисхождением, он об опасностях не мечтал (они, как потом оказалось, и так уже его подстерегали на пути к дембелю!).
   В вагоне было очень жарко и душно, несмотря на открытые створки окон, туалеты не работали, воды не было. Но, лучше плохо ехать, чем хорошо сидеть на вокзале, утешал себя Алексей. Сначала сошла старушка. Потом поезд подъехал к станции, на которой сходила женщина с малышкой. Вещей у неё было много, и Сергей с Алексеем, как истинные галантные джентльмены, помогли вынести их на перрон. А когда вернулись к своим местам, лейтенант обнаружил, что лежавшая на столике его механическая заводная бритва “Спутник” исчезла. Вагон – последний, то есть не проходной, как её могли стырить (?) - непонятно.
   Поздно вечером поезд прибыл в Севастополь. Они душевно распрощались с лейтенантом, и Алексей направился на автовокзал. К счастью он успел на последний автобус до Балаклавы. Когда он шел по ночной Балаклаве от остановки до КПП, в голову ему опять пришла утренняя песня о матросских ночах.  Из отпуска он успел вернуться за двадцать минут до его окончания, о чём благополучно доложил ОД.




                О ,   Ж Е Н Щ И Н Ы ,     В А М   И М Я   -   В Е Р О Л О М С Т В О

   Вообще-то мамки балаклавских девчонок недолюбливали моряков. Скольких доверчивых дурочек обманули озабоченные, любвеобильные, коварные ловеласы из этой братии. Как говорится: «Поматросил и бросил!». Большинство морячков встречались с девушками, но женились – единицы. Кроме Остова, в этот раз здесь остались: только один водитель из роты обслуги (он здесь женился и устроился работать шофёром в винсовхоз “Золотая балка”), и ещё один дембель из плавсостава.  И всё!
   У береговых матросов была такая местная “народная забава”. Окна казармы выходили как раз на сквер. И матросы дежурили возле раскрытых окошек. А когда по той стороне улицы проходила группа девушек, кто-нибудь из них жалобно кричал:
«Эй, красавица, подойди, пожалуйста, поближе. Чё спросить хочу!»
И, если вдруг находилась такая простушка и подходила, то ей кричали:
«Да, не ты, уродина, я другую звал!»
   И вот однажды у входа на КПП стояла группа матросов, а мимо проходила, вся такая аккуратненькая, старшеклассница. Видимо, шла из школы домой. Тогда один бойкий матрос решил пошутить и крикнул ей:
«Эй, двоечница, смотри тетрадки из портфельчика не растеряй!»
Девушка не смутилась и не обиделась, как ни странно. Она смело подошла к тому парню и убедительно сказала:
«А я не двоечница! И учусь я хорошо, вот посмотрите!»
Она раскрыла портфель, достала дневник и передала его растерявшемуся шутнику. Тот полистал её дневник, и был ещё более обескуражен – там были одни пятёрки! Тогда он  восхищённо воскликнул:
«Ребята! Да она круглая отличница!»
   Потом, после  этого случая, парня не раз видели гуляющим под руку с этой подругой, под пристальным вниманием её родителей, идущих следом позади них, с целью присмотра за нравственным поведением их  молодёжи.
   На следующий день, после приезда, Алексей отправился в увольнение. Он хотел сделать сюрприз своей девушке. Как и положено, купил букет цветов и двинулся по извилистым закоулкам к дому своей возлюбленной. Вдруг, откуда ни возьмись, рядом оказался матрос ЧеФэшник, и тоже с букетиком цветов. И куда бы ни сворачивал Алексей, матрос следовал неотступно за ним. Какое-то нехорошее предчувствие уже начало закрадываться в Лёшкину голову. И только, когда они оба остановились у одной и той же калитки, Лёшка поинтересовался:
«А ты, приятель, к кому идёшь?»
«К своей девушке, к Алине, а ты?»
«И я к ней…» - растерянно пробормотал Алексей.
   Парни вместе подошли к дому и постучались. Дверь открыла сама Алина. Когда она увидела обоих ухажёров одновременно, то испуганно вскрикнула и захлопнула перед своими женихами дверь. Те, как говорят на флоте, включили реверс и подались на попятную. То ли девушка, на всякий случай, имела про запас двоих ухажёров, но случайно сбился график встреч, то ли встречалась с одним, а когда он надолго ушёл в моря, встретила и заинтересовалась другим, но объяснить она не захотела. Лёшка выбросил в канаву букет и один пошёл на танцплощадку (на открытом воздухе), где уже были его товарищи с радиостанции.
    Лёшка шёл торопливо, пытаясь быстрее и, как можно, дальше уйти от этого дома. Это надо же, так пролететь! Такое чувство было, как будто бы его дерьмом облили. Он негодовал! На ум приходили шекспировские строки из “Гамлета”:
«О, женщины, вам имя – вероломство!»
   Танцы уже были в самом разгаре. “Орион” исполнял свою любимую композицию “Дым над водой” [группы Deep Purple]. Потом начался белый “медляк” – медленный танец, на который  дамы приглашают кавалеров. Рядом с Лёшкой стоял Меньшиков, к нему подошла жгучая кудрявая брюнетка. Эта неслабая разбитная девица была вся в красном и с алым цветком в руке.
«Пойдём, что ли!» - кивнула она Герману и крепко ухватилась за него. Вертя его в танце, она увлекла Геру в центр танцплощадки, где, при виде такой эффектной пары, танцующие сразу же расступились. Цветок  за стебель эта пиковая дама  зубами держала во рту, как цыганка Кармен, изящно повернув, при этом, головку на бок. Всё. Гера был обречён провожать её! Правда, когда вернулся из увольнения, он позднее признался, что еле вырвался от неё! На что местный юморист и острослов Сашка Рыбников пропел ему народную частушку:
                «Вот и верь после этого людям!
                Отдалась я тебе при луне.
                Ах, зачем мои девичьи груди
                Ты узлом завязал на спине?»
   Лёшка весь этот вечер протанцевал с разными девушками, но провожать никого не захотел.
Через несколько дней, когда немного успокоился, он написал Алине сумбурное письмо, требуя от неё объяснений, но ответа так и не дождался.



                П Е Р Е Г О Н

   Настал момент рассказать о судьбе “МОшки” ПСКР-216 [бортовой № 576], пришедшей когда-то в Балаклаву из Высоцка, что на Балтике. Это был последний корабль  201-го проекта, оставшийся в пятой бригаде  [предпоследний списали после, упоминавшейся ранее, аварии]. Многие годы этот корабль бороздил Черноморские просторы, охраняя границу. Но со временем морально устарел, порядком, изрядно поизносился, и тоже был списан. Ему предстояла незавидная участь – быть переплавленным “на иголки”, как это говорится. Но… кораблю повезло. По партийно-комсомольской линии был заключён договор о передаче корабля в Бердянскую пионерскую флотилию юных моряков [впоследствии получившей название “Азовец”].
   Кто будет командиром во время перегона, было решено сразу. Конечно же, им будет командир ПСКР-637 капитан второго ранга Хамин Г.С., ведь он когда-то ходил старшим помощником на этом корабле. Экипаж подбирался минимальный: в каждую БЧ [боевая часть] всего по одному – два специалиста. Из офицеров, кроме командира, ещё старший лейтенант – механик и, обязательно, финансист [специалист по передаче материальных ценностей] – капитан-лейтенант Козырицкий. Один мичман – боцман. Остальные матросы и старшины. Обязательно, присутствовал освобождённый комсомольский работник. Вот, он то и рекомендовал Алексея пойти радистом на перегон. Хамин знал Кринолина, ведь тот был у него на корабле по замене, и он сразу же согласился взять его.
   Для Лёшки новый поход, хоть и небольшой, как панацея, должен был стать хорошей встряской, после случившегося. Ведь сердечные раны можно лечить только ответственной работой. И он рьяно взялся готовить радиорубку. Если УКВ радиостанцию Р-609 (“Акация”) удалось кое-как восстановить, то коротковолновый радиопередатчик реанимировать было уже невозможно. Аппарат был так раскурочен, что многих деталей недоставало. Когда он доложил об этом командиру, тот спросил:
«Ты можешь предложить какой-нибудь конкретный выход из создавшегося положения?»
«Вдоль побережья много пограничных застав. Я предлагаю взять ТДР [таблица дежурного радиста], с её помощью составлять короткие сообщения и передавать через заставы в бригаду. Месторасположения погранзастав я знаю по памяти. Вот только в Азовском море несколько часов не будет связи, где лучше будет УКВ перестроить на международную волну. Судов там много, можно будет, в случае чего, связаться с нашим гражданским флотом».
«Добро! Так и действуй», - одобрил Лёшкину сообразительность Геннадий Сергеевич.
   Был знойный августовский день, когда облегчённая “МОшка” вышла в море на перегон. С неё сняли всё вооружение, много лишнего и не лишнего оборудования. Отправили с минимальным запасом воды и топлива. На всю команду выдали сухпай [сухой паёк] из расчёта на двое – на трое  суток. До Керченского пролива дошли быстро и благополучно, хоть было, конечно, и очень душно в плохо вентилируемых отсеках.  Лёшка исправно посылал через пограничные заставы радио о местах прохождения корабля Оперативному дежурному бригады.
На ночь бросили якоря в районе любимого 75-го буя. Причём, один - в самом прямом смысле этого слова, так как конец цепи или не был закреплён в жвака-галсе [быстроразъёмное соединение для экстренного освобождения от якоря в аварийном случае], или обломился обух (за который тот крепится).  А второй - поутру еле подняли, так как постоянно заедал шпиль [механический ворот для подъёма якоря] (но, с горем пополам, этот якорь, всё же, вытащили). Места для сна было много, а вот чистого белья и одеял не было. Но ничего, Лёшка по-походному прекрасно отдохнул, наверное, и другие тоже. Утром всем выдали сухой паёк на день и накипятили чаю. Но кое-кто напрасно шибко наелся – предстоял ещё долгий переход через неспокойное Азовское море. Лёшка передал в ходовую рубку прогноз погоды на усиление ветра, хотя, как такового, штормового предупреждения не было.  Стоять здесь и вертеться вокруг одного оставшегося якоря никому не хотелось. И командование перегона приняло решение – продолжить переход.
   Расстояние от Керченского пролива до Бердянска напрямую составляет примерно 100 морских миль [около 180 километров]. Крейсерская скорость корабля 201-го проекта при штиле составляет 24-27 узлов [45-50 км/ч]. Но это нового корабля, а на одном дизеле, что был в строю, и половины не осилишь. Да ещё в  штормовую погоду скорость может заметно уменьшиться. То есть, для перехода, возможно, потребуется часов 10, а то и 12. Но вот, чего, ни кто не ожидал, так это того, что шторм непредвиденно, и этак не на шутку, разыграется.
   Азовское море – самое мелкое море в мире. Наибольшая глубина составляет 14 метров, средняя – 7. В штормовую погоду море сильно мутится от муления донных отложений, и, поэтому, имеет не зелёный, а коричневый, как река, цвет. Волна при шторме на море короткая, но высокая и злая.
   Однако командир был уверен в корабле, и, как поётся в песне: «Вышел в море, не дождавшись дня». Экипаж не подготовился к штормовым условиям перехода. А шторм начался неожиданно. Когда ветер усилился, команда кинулась задраивать все открытые проёмы. Но крепёж крышки люка форпика [носовой трюм] имел дефект, не позволяющий плотно затянуть эту лючину [крышка люка]. Да и в других местах не было полной герметичности. Лёшка плохо знал устройство этого корабля, и, когда через вентиляционную трубу, расположенную на подволоке [на потолке], начало заливать радиорубку, он кинулся на верхнюю палубу, чтобы задраить крышку дефлектора [специальное устройство, служащее для вдувной и выдувной вентиляции]. Такого моря он ещё не видел. Грязно-коричневые огромные волны периодично накатывали на палубу корабля-ветерана. Что делать? Лёшка выждал паузу между валами,  выскочил на палубу и принялся закручивать барашек крышки заборного раструба дефлектора, расположенного над радиорубкой. Резьба была испорченная, вся в краске. Алексею всё же кое-как удалось закрепить крышку. Но, как только он собрался уходить с палубы, его, тут же, накрыло очередной,  подоспевшей волной. Страха Лёшка не испытывал. У него было такое чувство, как будто бы он нырнул в воду. Он тут же потерял ориентировку, и его потащило за борт. В последний момент  ему как-то удалось зацепиться руками за леер, и, задержав дыхание, невольный пловец дождался, пока схлынет волна.  Потом Алексей перелез через леер  и быстро добежал до спасительной двери. Он был весь мокрый до нитки.  Скинув свою одежду, Лёшка принялся её выжимать. Кто-то из ребят взялся ему помочь, и вдвоём они хорошенько и быстро отжали бельё.
«Как это тебя угораздило?» - спросил его товарищ.
«Случайно!» - коротко ответил Алексей. О своем смертельно опасном приключении он не решился рассказать никому. Ведь никто не смог бы, не то что помочь, а просто, и не заметил бы его падения за борт. Тем более, что никакого спасательного жилета или пояса у него не было.
   А шторм всё крепчал, и сила его достигла уже шести баллов. Пустой корабль мотало, как ореховую скорлупку. Несчастный каплей Козырицкий, непривычный к качке, то и дело бегал в гальюн с пакетиками результатов травли от морской болезни. Через несколько часов такой свистопляски, и Лёшкин, натренированный в походах, организм начал сдавать, но он крепился изо всех сил. Нельзя было расслабляться. Он просто не имел на это права! И другие тоже кое-как держались.
   Один только командир, казалось, совершенно не страдает от качки. Он стоял за штурвалом в одних трусах в ромашках, ну, совсем, как Волк из мультфильма “Ну, погоди”. Держать выбранный курс было почти невозможно. Подставлять облегчённый корабль бортом к волне нельзя. Командиру постоянно приходилось резко вертеть штурвал, чтобы поворачивать против ветра и волны нос корабля (который периодически нырял под воду). Всё зависело сейчас от воли и действий командира.  Сосредоточенный взгляд его был устремлён вперёд. На лице не было, не то что выражения страха, а и тени беспомощного беспокойства или волнения.
   Вышел из строя гирокомпас, РЛС “Рея” не запускалась. Штурмана не было, а капитан, имея из навигационных приборов только компас, вёл корабль, неизвестно где, в бушующем море.
   Внутренняя связь на корабле была механическая – по трубам. На конце каждой трубы стоял свисток. И, чтобы вызвать нужный отсек, с другой стороны в неё просто дули ртом. И вот, когда засвистел свисток в радиорубке, Лёшка отозвался и приложил ухо к трубе. Командир приказал, любой ценой, с кем-нибудь связаться. Алексей ответил: «Есть!».  Он уже и без приказа перестроил рацию на международную общесудовую волну, так как погранзаставы (на своём канале)  теперь его не слышали.  Наконец-то, на его вызов отозвался сухогруз, следующий в порт Жданова. Алексей запросил у его капитана помощи в ориентировке. Тот по локатору быстро определил место “МОшки”, которая оказалась у него прямо по корме, и  немного сбавил ход своего судна. Лёшка доложил командиру, что впереди них идёт сухогруз. Через некоторое время тот и сам увидел, впереди идущее, грузовое судно. Капитан сухогруза благородно согласился помочь им дойти до Бердянской косы, и слегка изменил свой курс. А “МОшка” пошла следом за своим добровольным поводырём! Через несколько часов наконец-то открылся берег.  Впереди по курсу была вожделенная коса. Лёшка от имени командира и  всего экипажа, поблагодарил капитана сухогруза и его команду за оказанную помощь и пожелал им счастливого плавания.
   Как только зашли за Бердянскую косу, качка сразу же прекратилась. Командир застопорил двигатель, и корабль лёг в дрейф. Тут же был объявлен срочный аврал [работа на корабле, в которой принимает участие почти весь экипаж, в данном случае – большая приборка]. Когда глянули в форпик – ахнули, он почти на четверть был залит водой. Помпы не работали, и моряки вручную принялись вычерпывать воду всеми подручными средствами, вплоть до противогазных сумок. Кое-как “почистив пёрышки”, “МОшка”, после такого тяжёлого испытания для старого корабля, вошла в Бердянский морской порт. Алексей на общесудовой волне связался по радио с диспетчером порта и от имени (и по приказу) командира договорился о месте швартовки.
   Когда корабль подходил к причалу, с берега донеслись звуки духового оркестра, исполняющего старинный “Егерский марш”. Медные трубы громко и празднично пели под чёткие ритмы барабана. Вряд ли команда перегона могла ожидать такую горячую встречу.
   Никогда ещё Лёшку не встречали так торжественно и под оркестр. Невдалеке стояла масса, приветствующего их, народа. Неизвестно, сколько они простояли в ожидании, но никто, из встречающих, не проявлял и тени недовольства. Наоборот, все кричали: «Ура!». Состоялся митинг. После митинга, пионеры (так шустро, что можно было только подивиться) завели дизель, и угнали корабль к своему причалу, где у них уже стояли две таких  “МОшки”.
   А перегонщиков повезли обедать (или уже ужинать) в ресторан. Потом организовали  автобусную экскурсию по городу-курорту всесоюзного значения. Каждому участнику перегона вручили ключи-сувениры “Память о Бердянске”. Ночевали перегонщики в кемпинге санатория   “Бердянск”.
   Такого замечательного приёма, по отношению к себе, Алексей давно не испытывал.
   На другой день, в обратный путь, от санатория был выделен автобус. По пути заехали к двум парням домой. Конечно, хорошо, хоть на часок попасть в родной дом. Но вот тут же, расставаться(!)… наверное (?), им было тяжко. На дорожку отъезжающим дали много фруктов.
   По  дороге проезжали несколько небольших городков и множество сёл. Какие это были нарядные, богатые поселения, в которых всем хватало места. Украинцы и русские испокон веков жили здесь бок о бок. И даже язык сформировался особенный – “Суржик” [смесь из обоих языков].
   В дороге, как это водится, ребята дружно пели хором украинские и русские народные песни. И никого это не смущало, потому что культура братских народов в те годы была общая. А эта самая  “самостийность”, в нынешнем понимании этого слова, была  синонимом замшелого национализма и петлюровско-бандеровского мракобесия!
   До своей части добрались уже к вечеру и вполне благополучно.
  Этот перегон (с его приключениями) запомнился Алексею Кринолину на всю его жизнь.



 

                С Т А Р А Е Ш Ь С Я   -   П О О Щ Р Ё Н

   С недавних пор на просторах пятой бригады объявился пожилой мичман Шарапов, полный тезка литературному герою братьев Вайнеров [из их детектива “Эра милосердия”, а знаменитый телесериал появится только через 4 года]. Правда, именем и фамилией это сходство и заканчивалось. Был Шарапов невысоким, седовато-рыжим, веснушчатым мужчиной. Приехал он с ДВК, то есть с Дальнего Востока, где, по всей вероятности, долго радовались, когда избавились от этого мичмана. Для него никак не могли придумать должность в бригаде и временно прикрепили к Узлу связи. А там, как на грех, к нему приставили Алёшку в помощники. Первым делом новый мичман затребовал себе кабинет, ремонт которого хотел осуществить Лёшкиными руками. Он где-то раздобыл зубило и молоток. Штробление стены под скрытую проводку Шарапов  поручил тому же Лёшке. И чтобы подбодрить его, произнёс свою любимую стандартную фразу:
«Работай. У Шарапова всё, бл… брат так: стараешься – поощрён, стараешься – поощрён!»
Не столько, ожидая поощрения, а чтобы поскорее отвязаться от, ненужной ему, нудной работы, Лёшка рьяно взялся за дело – штробить по, нарисованной Шараповым на стене, линии. Однако, после первого же удара по стене, из неё полетели электрические искры, и в штабе погас свет. [Видимо, там проходила электропроводка под напряжением!] Из-за короткого замыкания, выбило автомат в щитке освещения. Хорошо ещё, что сам штробильщик не попал под напряжение! Алёшка отыскал автомат и включил его, но штробить дальше не стал. К счастью, через день этот кабинет у Шарапова отобрали под другие нужды.
   Как-то им поручили отвезти взятый в ремонт усилитель из местного радиоузла, принадлежащего шефам из винсовхоза. Шарапову и Кринолину выделили автомашину УАЗ-469. Они заехали в радиомастерскую и взяли у мичмана Мисника этот, отремонтированный им, усилитель.
   Ехать было недалеко – винсовхоз располагался сразу же за перевалом. Обрадованные виноделы захотели хоть как-то отблагодарить подшефных. Им в машину принесли несколько ящиков винограда для передачи в столовую бригады. Мичман Шарапов, искренне благодарствуя шефов, разразился притворной тирадой и, округлив свои маленькие поросячьи глазки, восхищённо добавил следующие лживые, как оказалось, слова:
«Вот, хорошо! А как ребята обрадуются-то. Столько витаминов – на всех хватит!»
   А на обратном пути Шарапов велел заехать к нему домой. Лёшку и водителя он использовал, как грузчиков, для переноски винограда к себе в квартиру. Потом он выбрал две небольшие помятые грозди винограда и вручил их ребятам:
«Это вам за работу!»
   Когда Алексею вскоре снова предложили выйти в море на подмену, он с удовольствием согласился, лишь бы отвязаться от прилипчивого, вороватого “сундука”! К счастью, его больше не прикрепляли к “щедрому” мичману Шарапову.




                Д Е Л Ь Ф И Н Ы

   В этот раз Алексей пошёл вместо отпускника - старшим радистом на ПСКР-642. Поначалу, они дежурили между Евпаторией и районом мыса Тарханкут, где “паслось” целое стадо турецких рыбарей, их шхуны то и дело норовили зайти в наши воды, поближе к берегу. Как уже говорилось ранее: турецкое побережье слишком глубоководное, что не очень подходит для промысловой рыбы, да и конкурентов там тысячи. Уж, лучше половить рыбку у, достаточно мелководного, побережья гяуров, этих неверных собак, захвативших когда-то “исконные” ханские земли! [Тем более, что они до сих пор претендуют на Крым, считая его своим, так как тысячи крымских татар переселились в Турцию, после завоевания Россией Крыма.]
   Кстати, Алексей не мог понять, откуда, в Крыму, взялось столько татарских названий? И где эти самые татары проживают? О насильственной депортации крымских татар, после освобождения Крыма от фашистских захватчиков, в те годы не распространялись. Дело в том, что большинство, призванных в армию крымчаков, пачками перебегали на сторону фашистов и становились у них полицаями и охранниками лагерей военнопленных, где проявляли неслыханную жестокость. Они удивляли даже самих фашистов своими издевательствами над пленными и мирными гражданами. Узнав об этом, Иосиф Сталин огульно объявил крымских татар народом-предателем, подверженным депортации из Крыма. Тому прошло уже много лет!
   Через некоторое время, ПСКР-642 перенаправили на патрулирование участка Феодосия – Керчь. И теперь опять, вместо чистой днепровской водицы, заправились в Керчи – опреснённой.
   Вот, наконец-то, и пришла очередь снова вспомнить о дельфинах. В Чёрном море водится три вида дельфинов: шельфовые [прибрежные] дельфины (азовки и афалины) и обыкновенные дельфины (белобочки), которые любят открытое море и редко подходят к берегу.
   Лёшка не разбирался в этих породах. Ему, просто, очень  нравилось любоваться этими морскими животными, можно даже сказать, братьями по разуму. Он, будучи ещё на “Аметисте”, с удовольствием следил с бака, идущего в море корабля, как эти шалуны, под лучами яркого крымского солнца, играются перед форштевнем. Они запросто перегоняли, быстро идущий, сторожевик, как бы играя с ним в догонялки.  Соревнуясь наперегонки, в изумрудных черноморских водах, они показывали невиданные рекорды скорости в свободном плавании.
   Ещё перед самым походом, Алексей получил подробный инструктаж, сдал зачёт по действию осмотровых групп и пользованию личным оружием. Дело в том, что его временно включили в состав этой самой группы. В его задачу входило: блокировать радиорубку судна-нарушителя и произвести её осмотр. В состав группы входил переводчик - матрос Исмагилов Рафаил, родом из Астрахани. Лёшка как-то спросил парня:
«Рафик, а откуда ты знаешь турецкий язык?»
На что тот ответил:
«А я вовсе и не знаю турецкого. Но мой родной татарский язык похож на него, как, например, русский и болгарский языки!»
   Боевая тревога прозвучала, как обычно, неожиданно. В наши воды зашла турецкая шхуна. Сторожевик на форсированной скорости бросился догонять нарушителя границы. Заметив погранцов, турки кинулись наутёк, но где им было скрыться от быстроходного корабля. Помощник командира выпустил ракету, означающую - приказ: лечь в дрейф! Осмотровой группе приказали приготовиться к высадке на судно - нарушитель границы, и с борта спустили моторный катер.
   Лёшка надел на ремень кобуру с пистолетом ПМ, спасательный жилет, взял небольшую походную радиостанцию и встал в строй осмотровой группы на инструктаж. Руководил группой старпом. Потом, все по очереди, спустились в катер, и пошли к шхуне. “ISHAK REIS”, было написано на борту маленькой белой деревянной посудины.
   Слово ИШАК в русском языке имеет синоним - глупости и упрямства. Лёшка вспомнил дипломатический анекдот, который ещё в учебке, на одном из политзанятий, рассказал замполит Мякшин:
«Как-то на официальном приёме в турецком посольстве у одного нашего дипломата остроумные, начитанные турки спросили: “А что, это, правда, что Россия славится плохими дорогами и дураками?” [Имеется в виду - слова из романа «Мёртвые души» Н.В.Гоголя. Это выражение, высказанное ранее ещё Карамзиным Николаем Михайловичем, было подхвачено и  другими нашими классиками.]
   На что советский дипломат, весьма дипломатично, ответил: “Да, это наша исконная беда. Россия страна большая и с дорогами всегда были проблемы. И дураков у нас тоже много, но всех придурков у нас турками называют!”»
   Когда поднялись на борт шхуны, турки, как заведённые начали повторять слова: «Америка бэд, Раша гуд!» На слове бэд, они показывали большим пальцем вниз, как в древнем Риме, и подрыгивали ногой, имитируя пинок. А на слове гуд, показывали пальцем вверх. Но эта уловка не помогла, и начался досмотр судна. Ещё не дойдя до крошечной турецкой рации, Лёшка был шокирован увиденным: в трюме этого утлого судёнышка лежали, браконьерски убитые, дельфины! Что  с ними турки собирались сделать – мясо пустить на консервы, а их кожу - на сумочки (как фашисты в концлагерях с людьми), или ещё, что там было возможным, уже не так важно. На шхуне обнаружили огнестрельное оружие, а вот это уже был реальный повод к задержанию. Алексей передал результаты осмотра на корабль.
   Шхуну арестовали и, взяв на буксир, повели в Керчь. Хмурые браконьеры больше не хвалили СССР. И ещё не раз приходилось Алексею видеть браконьерские уловы не прошеных гостей – наших соседей по границе. Итог был всегда один: арест и большой штраф. Но, как, ни странно, через некоторое время, эти же, нарушители снова лезли в наши территориальные воды. Лёшка думал:
«Уж, лучше бы было, их топить, тогда бы и другие не сунулись!»
   Как это ни жестоко, но штрафы совершенно не действовали на хозяев турецких шхун!

 

   
                П Л Е М Я   М Л А Д О Е ,   Н Е З Н А К О М О Е

   Слова А.С.Пушкина, как нельзя, подходят к этому рассказу. И вновь мы посетим наш славный уголок, точнее - Узелок, то есть вернёмся на Узел связи, где Алексей уже начал становиться чуть ли не гостем. Молодое племя связистов уже вошло в свои полные права. Кроме, уже знакомых читателю, Ефимова и Рыбникова, на БРС служил ещё один, относительно молодой, боец – матрос Бертанавичус Альгимантас. Почему относительно? Да, потому что он был, как минимум, на год старше по возрасту любого годка, служившего на Узле связи бригады. А это весьма усложняло его взаимоотношения со старшими товарищами по службе.
   Для дальнейшего понимания ситуации, здесь необходимо ещё немного рассказать про БИП [Боевой информационный пост]. Как известно, старшиной отделения здесь служил весёлый добряк Баланда Михаил. Его помощником и будущим преемником был старший матрос Симашко Василий, о нём кратко уже сообщалось выше. Были и два молодых матроса: два Вити – Воронов из Тюмени и Шевченко из Севастополя. Мы ещё расскажем про этих ребят, а пока про их службу.
   Боевой информационный пост располагался в смежной комнате с кабинетом Оперативного дежурного и через стенку от БРС, в которой имелось маленькое узкое окошко для экстренной передачи документов, например, журнала радиограмм для ОД. Со стороны Оперативного была высокая (из прозрачного пластика) стенка с контурами Крыма, да и всего Чёрного моря. На этой импровизированной карте планшетисты БИПа наносили оперативную обстановку цветными карандашами в зеркальном изображении, чтобы с той стороны ОД мог читать её нормально. Вся текущая информация поступала на БИП от всевозможных источников, в том числе и с БРС. Задача планшетистов была ещё и  в том, чтобы быть незаметными, но безмерно нужными, как воздух.
   В кабинете ОД всегда собиралось множество офицеров бригады, часто бывало штабное и политическое начальство. Свои командирские разговоры они вели, не замечая присутствия нижних чинов, ну, вроде, как господа, которые не считают своих слуг за людей, способных передавать что-то на сторону. А напрасно! Если радисты - уши корабля, как поётся в песне, то планшетисты – уши штаба. Они подчас являлись источником удивительно полезной информации для личного состава БРС, так как с другими службами они мало контактировали, и эти секреты дальше не распространялись. И посему, Алексей прекрасно знал обстановку и информацию из штабных кулуаров. А внутренний климат штаба определял Политотдел.
  Так вот начальником Политического отдела бригады в то время был капитан первого ранга Воронежский Леонид Андреевич, сыгравший большую роль, сначала в возвышении, а после…
   Ну, об этом потом, а сейчас вот о чём. Дело в том, что в Морских частях погранвойск служили, в основном, лица славянской национальности (ну, изредка, грузины или татары). А вот прибалтов почти не было, во всяком случае, в штабах. Как Бертанавичус попал на БРС - не ясно. Кстати, в бригаде служил ещё один земляк Альгиса, корабельный радист. Когда они общались в эфире по УКВ рации на родном языке, их, и без голосового шифрования, никто не понимал.
   Работа с кадрами, как известно, является одной из прерогатив власти политработников. Когда начПО узнал про Бертанавичуса, пришёл в полное негодование. Он вызвал каптри Гудвина “на ковёр”, и принялся распекать его:
«Как вы догадались взять литовца служить в штаб? Да ведь он же все наши секреты разболтает! Где его личное дело? Немедленно принесите  мне!»
Флагман не погнушался и сходил в Строевую часть за нужными документами. Когда Воронежский глянул на социальное происхождение этого прибалта, он, как хамелеон по Чехову, изменился в лице и похвалил флагмана связи:
«Молодец, Александр Иосифович!  Умело работаете с кадрами, но дальнейшие назначения, всё же,   должны быть согласованы со мной, а пока,  верните папку в кадры. Можете идти».
   Что он там вычитал (?), читатель узнает позже.
  С Василием Симашко у Алексея сложились ровные, самые обычные товарищеские отношения. В ходе их бесед, выяснилось, что и он тоже когда-то, будучи курсантом, стоя на посту склада с оружием и боеприпасами  учебки, как-то арестовал этого несчастного водопроводчика. И поделом, значит,  не дошло с первого раза, поскольку  тот опять, не предостерегая себя от последствий,  потащился дорогой вблизи от опасного караульного поста.
   Виктор Воронов был очень интеллигентным, стеснительным парнем. Как-то, помывшись в бане, он вышел в раздевалку, где полы мыла старушка уборщица. Так этот Витя тут же кинулся прятаться от неё за лавки с вешалками для белья, на что та немедленно начала успокаивать его со словами:
«Сынок, я уже старая, да и не смотрю на тебя. Не бойся, иди – одевайся спокойно!»
  Про Шевченко в двух словах не скажешь, тут нужен целый рассказ об этом чудике номер два.
А вот про одного неизвестного ротного шутника - можно сейчас рассказать.
   Был в роте обслуживания водолаз по фамилии Малышевич, а по прозвищу – Малыш. Одногодка Алексея, этот парень из Белоруссии был истинным Голиафом. Два метра ростом при атлетической фигуре. Он постоянно совершенствовал своё спортивное мастерство. Гиревик был, что надо. И если, Лёшка мог всего лишь толчком поднять несколько раз гирю в 32 кг, то Малыш её спокойно поднимал на ладони. А ладонь у него была, как лопата. Как то в клубе он сидел за Лёшкой и положил свою ладонь на спинку его стула. Алёшка приложил две свои ладошки, но их не хватило, чтобы перекрыть одну – гиганта. Но при всём при том, Малыш славился очень незлобивым, дружелюбным характером. А слава о нём прокатилась далеко за пределы бригады.
   И вот в части, как-то стало известным следующее. Один матрос, из молодых охранников, как-то крепко прихворнул и попал в гарнизонный госпиталь Севастополя. Там он явно перелечился, потому что начал врать всякие небылицы про взаимоотношения в роте. Когда было скучно, его просили:
«Давай-ка, паря, чего-нибудь потрави  до самого жвака-галса [в данном случае – ври до конца, это на морском жаргоне]!»
На что тот ещё более распалялся:
«А что? Живём мы вольготно! Годков мы сразу же прижали к ногтю! Они во всю у нас бегают, разнося нам вечерний чай по койкам!»
«А как же вы справились с Малышом?» - засомневались слушатели.
«А что Малыш? А мы вот, как соберёмся человек десять, да как дадим ему, как следует…»
Можно было себе только представить такую картину: собралась толпа молодняка и, как на мамонта в доисторические времена, эти люди всем скопом взяли, да и накинулись на водолаза. Но десяти человек, пожалуй, не хватило бы.
   Тут уместно вспомнить ещё об одной байке, ходившей в те годы по бригаде. Один старший матрос получил отпуск на родину. В вагоне Севастополь – Москва он всю дорогу хвастался перед девчонками попутчицами. Мол, служит он на сверхсекретном разведывательном корабле. К тому же  -  главным оператором новейшей РЛС, работающей в паре со спутником разведчиком. С помощью которых, он легко читает не только названия, идущих в морях, натовских кораблей, но может различить звания и то, что выбрит или нет, тот или иной вражеский морской офицер. И чего он в данный момент делает: чай пьёт на камбузе или читает газету в своей каюте. Он так красиво об этом рассказывал, что кто-то повёлся, и через начальника поезда сообщил, куда следует. На конечной станции парня уже встречали строгие дяди в цивильных костюмах. Но, потом всё разъяснилось. Моряк, оказывается, служил простым радиометристом на  обычном пограничном сторожевике! Да, уж… не перевелись ещё на матушке Земле нашей бароны Мюнхгаузены!
 


                Ф Р А Н Ц У З С К А Я   Я Х Т А

  Пришло время немного рассказать о Ялтинском дивизионе кораблей специальной службы 5 ОКБСКР. Командиром дивизиона в те годы был капитан 3 ранга Алексеев Юрий Алексеевич. Этот дивизион обслуживал и, по возможности, охранял правительственные дачи в районе Фороса. В состав дивизиона, кроме малых прогулочных катеров, входили ПСКА-530, ПСКА-531  и, два года назад построенный в Ленинграде, ПСКР-50. Все корабли дивизиона имели белый цвет, за что и получили прозвище (на матросском жаргоне) – Белые пароходы. Рядового состава на них практически не полагалось, а набирать одних офицеров и мичманов, вероятно, было накладно, вот и служили на мичманских должностях срочники [военнослужащие срочной службы] - старшины. Особенно отличался комфортом и внутренним интерьером ПСКР-50. Иногда он бывал и в Балаклаве. Лёшка как-то заходил на борт в целях экскурсии, по приглашению своего приятеля - радиста Александра Маньковского. Уровень обстановки на 50-ом соответствовал высшим международным стандартам. Посуда и та – дорогущий фарфор! Команда вышколена, обучена всем правилам дипломатического этикета. Года два назад  на ПСКР-50-ом Л.И.Брежнев первый раз совершил поездку из Геленджика в Новороссийск, для вручения награды, в связи с присвоением звания – Город-герой, ещё посетил на пятидесятом Малую землю. Брежневу так понравился корабль и слаженные действия команды, что он объявил “Благодарность” командиру лично, а так же  одному вахтенному старшине и всему экипажу. В бригаде ходила такая легенда. Этому старшине, будто бы, тут же дали отпуск. В Москве на железнодорожном вокзале его остановил военный патруль для проверки документов. Старшина предъявил военный билет, в который была вложена фотография, где Брежнев пожимает ему руку. На удивление начальника патруля, моряк ответил, что мол, просто служба такая. Его тут же отпустили, вежливо откозыряв, считая, что с такими ребятами лучше не связываться.
   Но не всем так везло. Не повезло, например, старшине первой статьи Кушакову Фёдору, радисту с ПСКА. Он съездил в отпуск, по семейным обстоятельствам [умер отец]. Кто-то из родственников или из многочисленных друзей подложил в его дорожную сумку маленькую бутылочку коньяка [видимо, на помин души родителя с друзьями, как положено]. Где-то по дороге обратно в часть он был задержан патрулём. Убитый горем парень не обратил внимания на то, что ему положили в дорогу, а вот патруль – обратил. Что там было дальше, Лёшке не было ведомо, но в результате Кушакова перевели из дивизиона на БРС. А у Алексея и Александра появился ещё один приятель – Фёдор Фёдорович, как прозвали друзья нового сослуживца. Это был кладезь мудрости с покладистым характером, вскоре у ребят образовался новый дружеский треугольник, но сейчас пока не о нём.
   Главным ”героем” в этом рассказе, как и обещано выше, предстанет Витя Шевченко.
Как-то Сашка Яворский дремал на койке после ночной вахты на коммутаторе. А Витя, любитель гирь, как обычно занимался их выжиманием.
   А надо сказать Витёк был бесцеремонным парнишкой с некоторой придурью. Он запросто мог помешать спать отдыхающим после вахты, если сам бодрствовал. Заходя в туалет, он забирался ногами на унитаз и заглядывал в соседнюю кабинку и, если там кто-нибудь сидел – весело здоровался и желал приятного облегчения. А если из кабинки выходил первым, он стучал по соседней двери и требовательным тоном заявлял:
«Ну, хватит уже унитаз засорять, подымайся скоренько!»
Как местный уроженец, он получал сквозные увольнительные с ночёвкой дома. Там он переодевался в гражданку и на своём мотоцикле окольными путями приезжал похвастаться перед товарищами в Балаклаву [по дороге в город стоял погранпост, так как Балаклава была закрытой погранзоной]. Спортом он занимался, но он был настолько пухленьким, что накачанной мускулатуры у него не виднелось…
   Увидев, что Сашка открыл глаза, Витёк громко скомандовал ему: «Подъём!». А сам он, в это время, тягал 16 килограммовые гири левой и правой руками по очереди и, при этом, прифыркивал: «Уф-уф! Уф-уф!»
«Ни куда мы не пойдём!» - в рифму ему ответил Яворский, потом подумал и добавил:
«Тебе хорошо бы в цирке с бараном выступать!»
«Уф-уф! Почему с бараном? Уф-уф!» - поинтересовался Шевченко, не переставая играть гирями.
«А…  это будет твой коронный номер. Ты  выходишь на арену с бараном под мышкой. А  потом, под всеобщие аплодисменты, начнёшь дуть ему в зад, и у него будут раскручиваться рога!»
   Но номер с выкрутасами Шевченко вскоре отколол совершенно другой. Он заступил на свою обычную вахту планшетиста на БИП. Оперативным дежурным в этот день заступил, известный читателю, каплей Козырицкий. Доверчивый интеллигент, он не ожидал, какая большая неприятность уже подстерегла его. А суть вот в чём. При опытном планшетисте и спокойной обстановке на границе, глубокой ночью Оперативные дежурные отлучались немного отдохнуть от напряжённой ответственной работы.  Всего-то часа на два – три. Вот и в этот день на морской границе было тихо. Матрос Шевченко, уже не новичок в своём деле, остался дежурить за ОД. Через некоторое время после того, как Козырицкий отлучился, начали поступать сведения о появлении неопознанной малой цели вблизи морской границы на траверзе Ялты. Виктор зафиксировал эти сведения в оперативный журнал. С радиостанции ему передали журнал, в котором было новое радио, где с дежурившего в дрейфе, неподалёку от места действия, ПСКРа сообщалось о пересечении целью линии границы. Тут надо было срочно будить ОД и посылать ПСКР на перехват. Но Шевченко и этого не сделал. Неадекватность его поведения с точки зрения здравого смысла объяснить невозможно. Возможно, он постеснялся прервать сон офицера?
   В Лёшкином взводе, ещё в учебке, произошёл как-то комичный случай. Долговязый курсант Волков, во время ротного дежурства, был поставлен ночью “дневальным за дежурного”. Когда пришло время поднимать старшину, Волков подошёл к его койке и аккуратно похлопал по плечу со словами:
«Товарищ старшина, разрешите вас разбудить?»
«Не разрешаю!» - ответил спросонья, не сообразивший (в чём дело?), Бисов. Так Волков и отстоял ещё лишние два часа. Мало того. Когда  Бисов сам пробудился, то Волкову ещё и “досталось на орехи”! 
   Но тут такое маловероятно, это при его-то бесцеремонном характере.  Может быть, Витёк неправильно оценил создавшееся положение или вообще не понял ситуации, что творится на границе? Но факт есть факт. Цель достигла точки базирования катеров на, строго охраняемом,  правительственном причале. На соседних погранзаставах объявили боевую тревогу по факту нарушения госграницы и выслали поисковые группы. И только, когда телефоны у дежурного начали разрываться от звонков в адрес ОД, Шевченко разбудил его, ну, или Козырицкий уже сам поднялся. Какие он испытал чувства и вылил эмоции на Витюню, это уже только им двоим было известно.
   А что оказалось? На своей яхте совершал путешествие, скажем так, французский гражданин. Как он потом объяснял, у него возникли проблемы с отсутствием воды (или продуктов?). Но ведь, теперь уже было неважно, какие запасы француз намеревался пополнить, раз он незаконно пересёк государственную границу СССР.  Главное, он беспрепятственно её нарушил и причалил невдалеке от дачи Генсека ЦК КПСС, хорошо ещё, что того в это время здесь не было. Вряд ли это была преднамеренная провокация, но  удар по престижу Морских частей погранвойск яхтсмен  нанёс ощутимый. [Через десять с половиной лет Матиас Руст уронит престиж ПВО ВС СССР ещё круче, приземлившись на своём спортивном самолёте в Москве на Красной площади у самого Мавзолея В.И.Ленина.]
   Последствия для офицера могли быть самыми плачевными. Недавно один молодой офицер, штурман с ПСКРа, или потерял, а, скорее всего, неправильно утилизировал использованную секретную карту. С ним не стали церемониться, и теперь он, с понижением в звании, прозябает где-то там, на Крайнем Севере.
   Была создана спецкомиссия, велось официальное расследование. Это ж, сколько крови испортили дважды несчастному каплею Козырицкому. Но! Он был незаменимым начальником финансовой части, на нем держалось всё экономическое благополучие бригады. Комиссия пришла к выводу, что всё произошло по недосмотру, но результаты происшествия не оказались столь уж плачевными. За халатность ему объявили строгача и отстранили от дежурства в роли ОД. А вот Витю Шевченко, за неисполнение своих служебных обязанностей, перевели во взвод охраны, как и Тесляра, в своё время. На сколько, он расстроился, было непонятно. Но уже через несколько дней Алексей видел, как тот с довольным видом щеголял с автоматом на плече перед зеркалом возле пирамиды с оружием! Может не зря народ говорит, что дуракам закон не писан!



                К О М А Н Д И Р   О Т Д Е Л Е Н И Я

   Близилось окончание срока службы у старшин Гаврилюка и Баланды. Миша неофициально сложил все свои полномочия на Симашко Васю, а Николай выбрал себе в преемники Онуфриева Володю. Теперь годков больше заботили проблемы с дембельскими делами. Яворский обоим помогал оформлять альбомы. Сами  себе, они в военном ателье перекроили парадку [парадную форму одежды], пошили брюки клёш и заказали щеголеватые бески, сплели самодельные аксельбанты, изготовили и другие неуставные дембельские аксессуары форменной одежды. Кстати, недавно официально ввели нарукавную нашивку с полосами, символизирующими год службы, хотя дембеля уже давно делали такой самодельный атрибут, но похожий на нашивку курсантов военно-морских училищ (то есть, над полосками ещё крепился и якорь).
   Теперь обязанности командира отделения и заместителя мичмана Рождественского неофициально взял на себя Онуфриев. Пришедшего, после очередного похода по Приказу [на охрану госграницы на ПСКР-630 под командой капдва Шипилова Владимира Анатольевича] Алексея Кринолина, он поставил вместо себя на сеть связи с пограничным округом.  Трощенко ещё с весны неофициально числился ответственным за спецаппаратуру, но его бурная натура и въедливый характер неугомонно толкали Коляна взяться за воспитательную работу. Он видел, что дисциплина в Узле начала потихоньку спадать, и не хотел мириться с этим, а посему, взялся помогать Онуфриеву. Казалось, всё логично идёт своим чередом…
   Вообще-то Лёшке не очень-то нравилось дежурство на Окружном канале. Радиоприём здесь зависел, не столько от мастерства радиста, сколько от условий радиоприёма, так как радио [радиограммы] здесь принимались телетайпом [автоматическое буквозаписывающее устройство]. Любая, сколько-нибудь значимая помеха, и всё надо было начинать заново. Вот так промучаются радисты, а утром  то же сообщение придёт по проводным каналам. Какой-то “Сизифов труд” получается. Единственное утешало, что они с Александром опять дежурили в одну смену. А тот, кто когда-нибудь работал по сменам, знает, какое имеет значение плечо товарища, стоящего с тобой рядом. И вот, во время одной ночной вахты, когда Алексей с большим трудом, и только с четвёртого раза принял поздравительную телеграмму к празднику 7 ноября, он так измучился, что не заметил, когда поутру на БРС пришёл мичман Рождественский вместе с Фёдором Фёдоровичем, пришедшим, на вахту, чтобы сменить Алексея. На вопрос Кушакова:
«Ну, как приём?», Лёшка огорчённо ругнулся:
«Какой там, в… жопу, приём!»
В это время, из второго помещения радиостанции вышел Рождественский. Лёшка сильно смутился и промямлил:
«Здравия желаю, товарищ мичман!»
Рождественский поздоровался с ним за руку, и как-то, не совсем обычно, сообщил Кринолину, что тому необходимо, после завтрака, срочно явиться в кабинет флагманского связиста. А когда Алексей сдал вахту Кушакову и вышел с радиостанции, то Рождественский вслух риторически заметил:
«А я считал Кринолина интеллигентом, никогда бы не подумал, что он может так ругаться!»
   Прямо из столовой Алексей направился к Гудвину. Он думал, что его опять хотят послать куда-нибудь в командировку. Вообще-то, его давно уже удивляло то, что, например, служивший с ним на одном радиоканале, Трощенко категорически отказывался от походов на Приказ. Неужели ему не хочется хоть как-то разнообразить свою службу? Что он расскажет дома, если ни разу не побывал в морях? Или, быть может, он качки боится? На Лёшкин вопрос, Колян отвечал:
«Имел я в виду все эти ваши корабли!»
Больше Алексей с ним не заводил разговоров на эту тему.
  Попросив разрешения, Алексей зашёл в кабинет к флагману и доложил:
«Товарищ капитан третьего ранга, старший матрос Кринолин прибыл по вашему приказанию!»
Флагман встал из-за своего стола, поздоровался с ним за руку и сообщил приказ:
«Вы назначаетесь командиром отделения Узла связи. Сегодня же принимайте дела у старшины Гаврилюка, уходящего в запас».
Лёшка опешил, всего он мог ожидать, только не этого:
«Товарищ командир, ну, как же я могу принимать дела, когда их фактически уже принял Онуфриев?»
«Это не обсуждается. Выполняйте приказ. Можете идти!»
Лёшка тут же побежал разыскивать Рождественского, чтобы тот хоть как-то повлиял на шефа. Но Рождественский на Лёшкину просьбу, ответил:
«Алексей! Это не мы решили с Александром Иосифовичем, этот приказ пришёл из политотдела, и изменить  его мы не можем. Так что иди и, согласно приказу, принимай дела. А Гаврилюка я уже предупредил».
«Я вас понял, Анатолий Ефимович. Есть, идти принимать отделение!»
Идти, разыскивать Гаврилюка, ох, как не хотелось! И Лёшка отправился посоветоваться с друзьями. Александр был просто рад за друга, и не принимал угрызений совести Алексея. Фёдор Фёдорович отнёсся к вопросу по-философски:
«А что тебя, собственно говоря, мучает? Ты что, у кого-то чего-то отнимаешь? В чём ты себя можешь упрекнуть? Тот же Онуфриев уже понукает тобой, как хочет. Пусть теперь знает своё истинное место! Неужели у тебя совсем не хватает самолюбия, постоять за себя? Так что, иди и не оглядывайся на завистников и обиженных!»
   Когда годки демобилизовались, то уже через день Алексея Кринолина поставили на должность командира отделения и  присвоили ему звание старшина второй статьи с повышенным денежным содержанием - 18 рублей 80 копеек [по штату старшины первой статьи].


 
                С Т А Р Ш И Н С К И Е   З А Б О Т Ы

   Алексей начал свою новую службу с кадрового вопроса: не хватало одного человека на корабельную сеть. Пришлось самому встать в смену, а Онуфриева вернуть на Окружную сеть. Но это не отстраняло командира отделения от других его обязанностей. Нового сменного долго искать не пришлось. Он узнал, что в роте охраны недавно появился паренёк, который прошёл в учебке подготовку на радиотелеграфиста.  Но он не доучился, так как оказался негодным по состоянию здоровья в плавсостав, и был списан в охрану. Алексея не заботило отсутствие свидетельства у матроса, ведь и у него самого был документ об окончании по специальности механик, а не радиотелеграфист. Он поговорил с претендентом в радисты. Привёл его на БРС, как когда-то его самого привёл Гаврилюк. Способности паренька он разглядел сразу, ну, а то, что опыта нет никакого – это ерунда. По рекомендации Алексея и по ходатайству Рождественского, флагман связи обратился с рапортом к комбригу и получил согласие на перевод матроса Иваничева Вячеслава на БРС стажёром радиотелеграфиста.
   Алексей взял Славу к себе на подвахту, он взялся лично подготовить нового радиотелеграфиста. Слава с утра и до вечера проводил время на радиостанции, он учился не только у Алексея, но и у других радистов. Прошло не так уж много времени и вскоре, при такой интенсивной подготовке, Иваничев  сдал зачёт и был поставлен на должность радиотелеграфиста. Это немного освободило старшину Кринолина для исполнения своих непосредственных обязанностей.
   Перед предстоящей профилактикой, ребята потребовали выдать им спирт для протирки контактов и контуров радиопередатчиков. Но на это обращение Алексея, мичман Рождественский как-то виновато покашлял в кулачок и тихо произнёс:
«А ты бензинчиком Б-70 попробуй воспользоваться!»
   По всей вероятности, полагающийся для нужд радио, спирт уходил по другому, более приятному назначению. Не внутренности радиопередатчиков, а другие внутренности им промывались. Мичман не позволял это добро изводить в… непотребность!
   Ребята задумали сделать ремонт, покрасить стены на радиостанции. Алексей вновь обратился к мичману, надеясь, что тот выпишет краску:
«Мы с ребятами хотим обновить наши дежурные помещения, но нам нужна краска!»
На что Рождественский молниеносно ответил:
«Давно пора. Что же ты до сих пор краску-то не достал? Ведь у тебя столько знакомых на кораблях! Ох, и не хозяйственный же ты, будущая тёща, ещё как, будет тебя ругать!»
Мичман повернулся и ушёл с радиостанции, а Алексей так и остался стоять, чуть ли не с открытым ртом. Свидетелем этого разговора был местный шутник матрос Рыбников:
«Всякая душа, да будет покорна!» - изрёк он библейскую истину.
   И Алексей отправился к своему приятелю -  Ялтинскому радисту с ПСКРа пятидесятого, ошвартованного у пирса, к Сане Маньковскому. Тот сказал:
«Пожалуйста! Сколько тебе нужно, бочки хватит?»
«Да ты что? Вот у меня тут банка трёхлитровая, думаю, этого хватит»
«А с этим проблема! Ещё повозиться придётся»
«Это ещё почему?»
«Увидишь, когда набирать будем!»
   Приятель оказался прав. Попасть в трёхлитровую банку краской из бочки - неимоверно сложно. Пока набрали банку, ведра два краски разлили на причале. Благо, бочки ещё не погрузили в трюм форпика. Там уж было бы не развернуться. Пролитую краску размазали по причалу, потом это большое пятно ещё долго зияло на пирсе, вызывая удивление у моряков.
   Краска на корабли выдавалась с большим запасом, зато на Лёшкиной памяти было столько обшарпанных гражданских судов, виденных им в походах, которые, очевидно, вообще не чем было покрасить!



                О Т   Д Р У З Е Й   С Е К Р Е Т О В   Н Е Т

   В бригаде имелись два быстроходных корабля на подводных крыльях проекта 125А - ПСКР-151 и ПСКР-161 [был и ПСКР-150, но его (ещё до прибытия Кринолина в часть) куда-то сбагрили, кажется в Одессу]. Кораблями они назывались лишь по давней пограничной традиции. Скорее, это были - большие катера [водоизмещением в 60 тонн]. У их экипажей (всего по 17 человек) был общий кубрик во флигеле штаба, так как постоянно проживать на этих корабликах было тесновато.
   Например, радиорубка там была крошечная (размером с туалетную кабинку) с кое-как размещённой там аппаратурой. По-минимуму. Сам радист еле умещался на самолётном кресле.  Зато входная дверь (с выходом непосредственно на правый борт верхней палубы) была с большим иллюминатором. Алексей как-то пробовал посидеть в этой радиорубке, где ему показалось тесно, как в танке. Хотя, конечно, как раз в танке-то, он, отродясь, и не бывал! Зато однажды побывал на экскурсии в дизельной подводной лодке, стоящей рядом с их причалом. И там, внутренние габариты корабля,  его как-то не радужно впечатлили.
    Крылатые корабли редко выходили в море, а если и дежурили, то не дальше Ялты. В общем-то,  на них были возложены обязанности по перехвату быстроходных нарушителей. Но было одно - Но. Согласно ТТД [тактико-технические данные], эти корабли должны были развивать скорость до 62-65 узлов [около 115-120 км/ч]. И корабли-то были не такие уж и старые, да уж больно ненадёжные в эксплуатации. Стоит только немного разогнаться – жди неприятности. То авиационные движки закапризничают, то ещё что-нибудь, а в другой раз - обшивка разошлась, ажно  картошка в трюме поплыла. Высшее руководство знало об этой проблеме. В скором времени бригада должна была получить новый крылатый корабль [проект 133 “Антарес”]. А эти перехватчики было решено предложить коллегам из Вьетнама (уж и неизвестно, на каких условиях?).
   И вот прибыла группа вьетнамских товарищей (то ли на переговоры, то ли на разведку, чтобы не приобрести “кота в мешке”). Их разместили в лучшей гостинице Севастополя, где (как говорили) они (эти щуплые, мелкие мужички) были просто поражены и по-мужски восхищены внешним видом наших дородных горничных и официанток!
   В пятую ОКБСКР, по этому, весьма важному поводу, прибыл сам командующий Морскими частями погранвойск вице-адмирал Долматов Н.Н.. Он, в частности, пожелал осмотреть БРС. Алексей был заранее предупреждён и в готовности номер один ожидал руководство. Позже должна была прибыть и вьетнамская делегация. Вскоре, самый главный военачальник  МЧПВ КГБ при СМ СССР появился на радиостанции в сопровождении представителей из Округа и руководства бригады.
«Товарищ командующий! На вверенной мне радиостанции замечаний нет. Связь с кораблями и Округом надёжная, аппаратура работает нормально, личный состав здоров. Командир отделения связи старшина второй статьи Кринолин!» - чётко отрапортовал Алексей вице-адмиралу и пожал поданную ему руку.
   Адмирал оказался представительным мужчиной с очень колоритной фигурой. Он казался в два раза крупнее любого, пришедшего с ним, офицера. Командующий снял огромную фуражку и протёр носовым платком запотевшую внутреннюю сторону околыша. Потом он глянул на глухо зачехлённую спецаппаратуру и мягко приказал Алексею:
«Старшина, сейчас прибудут вьетнамские товарищи – уберите-ка эти чехлы, пусть они всё увидят. У нас от друзей секретов нет!»
   Алексей моментально выполнил приказание командующего.
   Но, когда адмирал вышел с радиостанции, задержавшийся на минутку комбриг Антонов раздражённо, но по-тихому, приказал Алексею:
«А ну-ка, на хрен, немедленно, всё зачехляй к чёртовой матери!»
Алексей снова всё зачехлил и опломбировал. Но вьетнамцы на радиостанцию так и не пожаловали. Зато в не меньший восторг их привело катание на крылатом корабле с ветерком, почти, что на полной скорости. И всё-таки есть, наверное, Бог на небе! На этот раз ничего не поломалось. Но и крылатые катера вьетнамцы не взяли. В чём не сошлись (?), Алексей так и не узнал. [Через несколько лет их благополучно разрезали, как  металлолом, на Севастопольском судоремзаводе!]
    А смешливый матрос Рыбников посоветовал своему командиру хотя бы неделю не мыть руку после такого важного рукопожатия!



                В О Т   И   Н О В Ы Й   Г О Д

   Подходил к концу, такой насыщенный событиями, год. До Приказа министра обороны СССР об увольнении Алексея в запас оставалось всего 90 дней.
   Алексей испросил у мичмана Рождественского разрешение отпраздновать встречу Нового года в Ленинской комнате штаба, которая располагалась,  как раз, напротив БРС и, являлась объектом приборки узловцев. В эту ночь дежурил в карауле мичман Кисилёв, и он обещал наведаться на праздник с проверкой, так что Рождественский разрешил это празднование.
   Ребята дружно скинулись денежными средствами. Накупили разных продуктов, всяких там сладостей, лимонада. Даже салаты какие-то умудрились сгоношить. И, что удивительно, кому-то из ребят девчонки принесли маленькую искусственную ёлочку с самыми настоящими игрушками.
   Алёша смотрел на неё, и ему припоминалась история из его далёкого детства. Лёшке было всего шесть лет, когда от них ушёл отец. Старшей Валентине было двенадцать, средней Томе – девять. Незадолго до наступления нового года, мать тяжело заболела, и её положили в больницу на операцию. Дети остались одни, правда, иногда забегали мамины сослуживицы (постирать там, еды какой принести или приготовить), но это не каждый день. Наступал Новогодний праздник, и дети – есть дети, даже в такой, казалось бы, безрадостной ситуации, им захотелось праздника. На то, чтобы купить искусственную ёлку, у них денег не было. Решили сами её изготовить. Пошли в соседний двор и вблизи новостройки откопали из снега куски какой-то жёсткой проволоки. Дома из неё соорудили каркас. Нарезали ленты из старых газет, настригли их наподобие ёлочных иголок, покрасили зелёнкой, и обклеили этими лентами изготовленный каркас. Из бумаги вырезали снежинки, гирлянды, фонарики и другие самодельные игрушки, которые раскрасили акварелью.  Лёшке казалось, что красивее этой ёлочки нет в целом свете. А вечером на минутку забежал их блудный отец, он принёс три подарка с работы и браконьерски срубленную ёлочку [на один метр ёлка (на Крайнем Севере) подрастает за целых сто лет], где-то по дороге в город-спутник. Это был первый и последний раз в жизни детей, чтобы отец им чего-то принёс. Так и встретили дети одни этот Новый год с двумя ёлками…
   Пробили Кремлёвские куранты, и наступил Новый год, дембельский год для Алексея и его годков. Ребята дружным чоканьем бокалов с лимонадом, поздравили друг друга. Закусили своими припасами и потом ещё, долго смотрели по цветному телевизору новогоднюю программу (единственного канала, который показывал здесь).
   В эту ночь, как по заказу, выпал первый снег на Балаклаву (правда, к обеду он уже растаял).
Всё было бы хорошо, но коллектив телефонки решил продолжить празднество у себя. То ли Раиса Игнатьевна, как обычно, чтобы ребята её подменили, принесла спиртное, то ли Яворскому теща опять в грелке прислала самогонку, настоянную на леденцах, а может они и сами из города принесли, но их командир Ламейка попался на глаза какому-то дежурному, и разразился скандал. Конечно, Володя никого не выдал, но, к сожалению, подвёл весь коллектив Узла. А в армии и на флоте, как правило, принята коллективная ответственность всего личного состава подразделения. Старшине Кринолину нечем было оправдаться перед мичманом Рождественским. Ламейку, командование части разжаловало в рядовые матросы. Алексей пытался поговорить с Володькой, но тот попросил, чтобы от него отстали и не лезли в душу. Через некоторое время открылась вакансия связиста на Одесской манбазе.  [Маневренная база – филиал 5 ОКБСКР в городе Одессе]. Мичман Рождественский посоветовался со старшиной Кринолиным. И они направили туда (разжалованного)  Ламейку.  Чтобы тот смог начать там новую жизнь, то есть новую службу с чистого листа.


 


                Д И Л Е Т А Н Т

   Как поётся в песне: «А служба службою везде: и на земле и на воде!». Вот уже и дембель засветился на горизонте. Казалось бы, ничего особенного в службе старшины Алексея Кринолина уже ничего и не может приключиться. Годки пошили себе в ателье дембельскую форму и гражданку [гражданскую одежду]. Всё больше думалось о планах на будущее.
   Александр, вслед за Фёдором Фёдоровичем, увлёкся философией. Он взял в библиотеке труды Гельвеция, и начал черпать из них мудрые мысли. Алексей, когда учился в школе и институте, изучал критику буржуазных философов гениями марксизма-ленинизма. Однако самих вредоносных трудов, он и в глаза не видел, пока ему, по случаю, не попалась “Критика практического разума”  Иммануила Канта (прекрасно сохранившееся дореволюционное издание). Он понял, почему книга была в таком хорошем состоянии. Дальше первой страницы ему не удалось продвинуться, вряд ли ещё кто (кроме В.И.Ленина) дочитал её до конца!  А Сашка читал Гельвеция с большим увлечением! Лёшке же вообще-то было не до философии.
    Хоть ДМБ [демобилизация] и стремительно приближалась, но пока служба - службою, и надо выполнять свои командирские обязанности. А их у Алексея заметно прибавилось. Надо бы проводить отчётно-перевыборное комсомольское собрание, так как он зашился и со старшинскими делами, и совсем запустил комсомольскую работу. На этой почве у него уже окончательно испортились отношения с освобождённым секретарём бюро ВЛКСМ бригады.
   Недавно он получил привет от Виталия Бисова. Один из ротных отпускников рассказывал:
«Подходит этак ко мне на вокзале в Симферополе молодой мужчина и спрашивает, не знаю ли я Кринолина Алексея. Говорю, конечно, знаю, он в Узле связи командиром отделения служит. Стал он про тебя расспрашивать, занимаешься ли спортом и вообще, как дела? Говорю, каждое утро бегает на спортплощадку, и всё у него хорошо. Передай, говорит, привет от Бисова, он знает!»
   Алексею было очень приятно получить этот привет от своего любимого старшины, очень редкой души, человека! И вообще, хорошо, когда всё – хорошо!
   Но, хочешь – не хочешь, а неприятности всегда подстерегают человека, подчас совершенно неожиданно. Так вернёмся снова к, полному независимости, матросу Бертанавичусу. Если бы ему, хоть немного подтянуть дисциплину, из него мог бы получиться хороший матрос. И больше надо тренироваться по специальности, а то, недавно произошёл прекомичный случай. Лешка, как раз, был дежурным по связи и присутствовал при этом. А дело вот в чём. Вызвал командира бригады на переговоры командир одного корабля. Комбриг пришёл и встал за спиной Альгиса, сидящего на стуле за аппаратом. И, то ли помеха прошла, то ли оператор плохо расслышал, но в выражении: «Стою у 75 буя», в последнем слове вместо буквы “б” вышла другая, самая неизвестная в математике буква алфавита! У комбрига Антонова ни один мускул не дрогнул на лице, когда он читал радио по ходу его приёма. Ну, а потом, когда уходил, как то недовольно глянул на Алексея.
«Всё-таки, надо было самому сесть за аппарат» - подумал тогда старшина.
И так и надо было сделать, потому в следующий раз случилось вот что. Дежурным по связи тогда заступил старшина 2 статьи Трощенко, а на вахту заступил (протеже Алексея) матрос Иваничев. Вышел на связь ПСКР-635 и стал передавать по радио обычную заявку на заправку и продукты. Что-то там Слава замешкался и получил от радиста корабля радиокод ЩЬЬ [Ваш оператор не обеспечивает нормальный радиообмен, прошу заменить]. В общем-то, радиообмен шёл вполне прилично. Да ещё, Трощенко заело то, что какой-то корабельный опер даёт им тут указание. Он вмешался и перебил оппонента радиокодом ЩВП [Немедленно прекратите передачу и выполняйте указания главной радиостанции]. Радиообмен закончился, но корабельный оператор что-то ещё хотел сказать. Однако Трощенко слушать не захотел, прервал его и закончил с ним сеанс радиосвязи.
   Недаром в Священном писании говорится: «Не делай добра, не получишь зла!» Не так давно могло случиться новое чрезвычайное происшествие. Радист с 635-го потерял, а скорее все, по рассеянности, уничтожил регламентный документ по радиосвязи, без которого невозможны передача и приём радиограмм. А выше уже описывалось, что случилось в похожем случае с офицером, а тут простой моряк -  срочник. Не сразу, но осознав, что будет, и, пожалев парня, Алексей пошёл-таки на должностной проступок (даже преступление, можно сказать, по степени возможного риска). Он списал, как утративший актуальность документ, эту, теперь уже никому не нужную, бумажку.
   Вечером этот опер, то есть оператор вызвал на переговоры, как своего доброго знакомого,  лично Алексея:
«Почему вы не выполнили требование моего командира, который стоял рядом, о замене оператора?
Он будет жаловаться комбригу!»
«Ваше радио не имело грифа срочности,  принималось со средней скоростью и по всем правилам, а указывать, на замену оператора главной радиостанции у вас не было права! Чего же ты не растолковал командиру, как специалист… дилетанту?» - Алексей не мог подобрать нужное слово, и, как назло, под руку подвернулось это любимое словечко Фёдора Фёдоровича. Казалось бы, инцидент исчерпан. Но случилось следующее продолжение. Обычно все неслужебные переговоры радисты забивают буквой “Х”, так Алексей и сделал у себя на аппарате. А тот “лопух” с корабля, как и положено, перед уничтожением документов, передал командиру бумагу в читаемом виде. И что за блажь была, у этого опытного, всеми уважаемого морского офицера, внимательно читать чужие переговоры? Но он прочёл, предназначенное, не для глаз его персоны. Кэп [матросский жаргон] тут же рассвирепел, а тот опер - олух, как говорится, со “всеми потрохами” сдал Алексея. Это он сделал не из благодарности за своё прошлое спасение, а из трусости и из-за боязни за свою драгоценную шкуру!
   Когда корабль вернулся в базу, каптри, кэп 635-го, примчался в штаб и тут же нажаловался комбригу и начПО о том, что старшина Кринолин обозвал его ДУРАКОМ! Потом биписты рассказали, что при этом присутствовал и капитан второго ранга Хамин Г.С. командир 637-го, он вступился за Алексея:
«Я знаю Кринолина не по одному походу, это честный моряк. Не мог он так сказать, вы, наверное, что-то не так поняли!»
И действительно, это незнакомое словечко, видимо, ещё больше обидело старшего офицера, от того, что он не совсем понимал его настоящий смысл! Но он догадался, что какой-то старшинишка его не очень-то и  уважает! Да, ещё и настроение было весьма усугублено неумелой готовкой нового кока Дубины!
   В этот раз, к словам Хамина прислушались, и спустили это дело на тормозах. Но начПО - капраз Воронежский уже взял этот проступок Алексея “на карандаш”!
   [Говорят, что корабли со временем приобретают некоторые черты характера своих капитанов. Когда в 90-ые годы ПСКР-637 списали и повели на буксире на слом, гордый корабль не захотел такой участи и, по непонятной причине, затонул на рейде Очакова!]

 

                Р Ы Б А   Т У Х Н Е Т   С   Г О Л О В Ы

   И снова Трощенко невольно подставил Кринолина. Во время большой приборки он стал придираться к Бертанавичусу, когда тот протирал запылённые под столом блоки питания. Жаль, что это произошло не на глазах Алексея. Он всегда заступался за второй год службы, чем вызывал недовольство своих годков Трощенко и Онуфриева. Второй вообще, как-то хотел послать за сигаретами кого-то из молодёжи, но парень сказал, что он ему - не прислуга. Тот к Алексею с жалобой на непочтение к себе, но ничего не добился. Он и так был обижен, а теперь был обижен вдвойне. А тут произошло ещё круче. Не выдержав придирок, Альгис послал старшину Трощенко по нецензурному адресу.
   Недавно в соседней части произошло ЧП: один матрос отказался выполнить не боевой приказ старшины с матами и какими-то ещё ругательствами, кажется, на эстонском или латышском языке. Так, того матроса упекли в дисбат [дисциплинарный батальон] на два года в крепость Тотлебен. Про порядки в этом исправительном заведении ходили страшные слухи, будто осуждённые там трудятся в каменоломнях и терпят постоянные издевательства от охраны! Алексей видел издалека с моря это заведение, когда нёс службу в Керченском проливе.
   Трощенко тут же обратился к командиру отделения. Алексею делать было нечего, он не стал докладывать ни начУС, ни  шефу, а своей властью всего лишь объявил Бертанавичусу наряд вне очереди. Этот наряд надо было отработать на уборке офицерского туалета (который являлся обычным заведованием по приборке связистами) в штабе. И, надо же было, в это же время туда по нужде понадобилось наведаться и начПО. Уж неизвестно, какой разговор был у него с Бертанавичусом, но после, он немедленно вызвал к себе в кабинет старшину Кринолина.
   Алексей, ничего не подозревая, прибыл к Воронежскому и доложил о своём прибытии.
Тот, даже не предложив присесть, начал разговор, медленно выдавливая по словечку:
«Как у вас служит матрос Бертанавичус?»
«Нормально служит, как и все. Всякое бывает»
«Это вы распорядились послать его на приборку гальюна? По какой причине?»
«Он просто отрабатывал наряд вне очереди за нарушение дисциплины!»
«Вы понимаете, что этим наказанием вы уронили его авторитет?!»
«Наоборот, его авторитету ничего не угрожает. Он получил, что заслужил. И это справедливо»
«А вы знаете, что мы планируем избрать его секретарём вашей комсомольской организации?! А вы взяли, да и подорвали уважение коллектива к нему!»
«Во-первых, секретарём будет тот, кого мы сами изберём согласно принципу демократического централизма! А во-вторых, справедливыми нарядами уважения не уронить!»
«Да вы хоть знаете, кто у него отец?!» - хотел ещё что-то добавить, но Алексей не дождался и перебил его:
«Не знаю! Но в нашей советской стране все равны!»
«Как вы смеете меня перебивать?! Вы рассуждаете, как солдафон! И, как вы вообще разговариваете со старшим офицером. Мне уже докладывали, что вы однажды оскорбили офицера. И мы это дело так просто не оставим. Идите»
«Есть!» - ответил Алексей и, подходя к двери, он нечаянно, вслух тихонько пробормотал свои горестные мысли:
«Да, рыба тухнет с головы, а чистят её с хвоста…»
«Что-о-о?!» - истерично проорал ему вслед начПО, но Алексей уже успел выйти и захлопнуть за собой дверь.
   Когда Алексей услышал от БИПистов, что начПО недоволен назначением Бертанавичуса, только потому, что тот литовец, возмущение его было велико. Но после оказалось, что у Альгиса - папа Йозо был зампредседателя СМ Литовской ССР и членом ЦК их компартии. Как сынок, такого высокопоставленного родителя, оказался на срочной службе?  В это было удивительно поверить. Потом говорили, что он разругался с родителем, бросил институт и сам попросился в армию.
   А как Алексей выдержал такой разговор с начальником политотдела? Говорят, что во время войны герои-фронтовики, не раз рисковавшие жизнью, частенько пасовали перед особистами и штабными политработниками. А почему не испугался Алексей? Он и сам  теперь не смог бы этого объяснить. Во всяком случае, вовсе не потому, что старшина Кринолин считал себя уже одной ногой почти, что на гражданке, и ему  терять совершенно нечего! Всё дело было в обострённом чувстве справедливости. Он многим мог  поступиться, но честь свою, ни за какие звания и награды, Алексей никому не позволил бы уронить! Даже такому – всеми уважаемому… хамелеону!
   И вновь Алексею вспомнился “Аметист” и его прекрасный экипаж. Ведь, если бы тогда он  там остался, ничего из этой сегодняшней мерзости с ним бы не приключилось. Как снова говорится: «Знал бы, где упасть, соломки б подстелил, но поздно локотки-то кусать!»
   Только лучшим друзьям – Александру и Фёдору Фёдоровичу, он поведал о случившемся, те поначалу, не знали, что и сказать ему!




                З Е М Л Е Т Р Я С Е Н И Е

   Поздно вечером, уже после отбоя Алексей с Фёдором Фёдоровичем, лёжа на соседних койках, мирно разговаривали о будущем. О произошедшем инциденте в кабинете начПО оба предпочитали не вспоминать. И тут сильно зашаталась кровать. Поначалу Алексею показалось, что это его протеже, Слава сильно заворочался на втором ярусе койки, над ним. Но тут резко затрясся пол. Кто-то крикнул:
«Братва, полундра! Это землетрясение!»
Дежурный по роте скомандовал немедленный подъём и выход на улицу. Эта встряска чем-то напоминала вибрацию “Тарантула” при быстром ходе по волнам. Тряска была мелкая, но сильная и продолжалась около минуты. [Это произошло печально знаменитое Карпатское землетрясение 4 марта 1977 года. Эпицентр находился в Румынии в уезде Вранча. Были многочисленные жертвы и разрушения в Бухаресте и его окрестностях.] К счастью крепкие старинные сооружения бригады без ущерба выдержали это испытание. Вообще-то и сам Южный берег Крыма находится в сейсмоопасной зоне. Отдельные толчки там ощущаются довольно-таки часто. Сколько раз бывало такое: вот сидит Алёша на вахте, вдруг, как тряханёт, так что передатчики закачаются на своих фундаментах. Поначалу он не знал к чему это отнести и думал, что это просто на рудниках что-то взрывают.
   Но настоящее “землетрясение” для Алексея произошло ещё днём. После его ухода из кабинета начПО, тот срочно вызвал к себе флагмана связи капитана третьего ранга Гудвина. Он приказал, без чётко мотивированного объяснения причины, немедленно убрать старшину Кринолина из штаба, да и вообще из Узла связи. Разжаловать публично старшину Кринолина, без существенной причины, он был не в силах, да и тут мог всплыть наружу их нелицеприятный разговор, в котором начПО допустил ненужную откровенность. Но сколько смог (этот  скользкий “налим”) подгадил Алексею. Он тут же “зарубил” ему представление о повышении в звании, и ещё, где-то в штабных недрах упокоился знак “Отличник погранвойск” 1-ой степени, к которому его ранее представили за безупречную службу по охране государственной границы СССР. Подвергать остракизму [то есть, гонению] неугодных ему людей, было обычным правилом этого политического самодура!
   На следующий день мичман Рождественский вызвал старшину Кринолина в кабинет флагмана для серьёзного разговора. С разрешения флагмана разговор начал начальник УС:
«Так что там стряслось в кабинете Воронежского? Чем ты так насолил начальнику политотдела?»
И Лёшка с полной прямотой, откровенно рассказал об их разговоре с начПО. Командиры между собой понимающе переглянулись. Флагман, молча, кивнул мичману, и тот сказал:
«Поступки командования мы сейчас обсуждать не будем, а для тебя нашли единственный достойный выход из создавшейся ситуации. Мы отправляем тебя консультантом в командировку на, только что прибывший в бригаду, ПСКР “Днепр”. Пробудешь там до своей демобилизации, не так уж и долго  осталось!»
   Мичман, по устоявшейся традиции, сообщил дежурному по связи, что отправляется в “Рудоуправление” за кабелем, а сам вместе со своим другом каптри Гудвиным отправился в соседний ресторан. Поговорить по душам им обоим было о чём. Кстати, их обоих уже через год почти одновременно отправят в отставку. Но это уже другая история.
   Мичман Рождественский, как он считал правильным (и об этом уже сказано выше), всегда опирался на старшинский состав. Но так получилось, что они, один за другим (сначала Ламейка, теперь вот, Кринолин) стали подводить его. И даже Гаврилюк, чего уж Рождественский никак не ожидал, в своём письме к Онуфриеву, совершенно случайно попавшемся на глаза мичмана (по халатности Володи, оставившем его развёрнутым на рабочем столе), презрительно называл его сундуком. Гаврилюк поручил Онуфриеву запросить у Рождественского характеристику на себя для поступления в институт. Обиженный мичман ничего не написал для Гаврилюка. Но, зато позднее он написал отличную характеристику Фёдору Фёдоровичу, что ему сильно помогло при поступлении в ВУЗ, но это случится позже.




                П С К Р – “ Д Н Е П Р “

    “Днепр” – корабль проекта 1124П (“Альбатрос”) недавно пришёл на буксире из судостроительного завода в Татарстане. А  на днях  он вышел из верфей Севастопольского судоремзавода. И теперь ему предстояла “обкатка”. Он стоял на внешнем рейде бухты, так как, по объяснённой ранее причине, корабль не мог зайти непосредственно в Балаклаву.
   Первоначально, корабль должен был быть назван традиционным названием драгоценного камня - “Сапфир”, и из Кувшинки на него уже прибыла часть экипажа, на приёмку. Но… где-то на  верхах решили, что пора передать часть “Альбатросов” в Балаклаву. Название корабля изменили на более приемлемое – “Днепр”, и новую вывеску наварили поверх старой надписи. [Новый “Сапфир” будет заложен на стапелях судостроительного завода только через два месяца.]
   Однако, хотя командир [капитан 3 ранга Королёв А.П.] и некоторые другие офицеры были назначены из Балаклавы, команду доукомплектовать, обязали северян. И те постарались. На завод приехали самые слабые специалисты и нарушители воинской дисциплины…
   В общем, на тебе Боже, что нам негоже! Однако, команда, удивительным образом, тесно сплотилась между собой, да так, что никакая воспитательная работа не могла с этим справиться. Несмотря на полное несогласие в коллективе по некоторым принципиальным вопросам, здесь в полной мере работал закон философии: “Единство и борьба противоположностей”! Но об этом ещё будет рассказ.
   Сам командир, действительно, когда-то давным-давно служил в плавсоставе, но последние годы он провёл при штабе. Алексей знал его, как флагманского химика. Он иногда заступал Оперативным дежурным, и, даже, в смену Кринолина. Но, по штабной привычке, каптри не замечал и не запоминал рядовой состав. Перенёс ли он на корабль свои штабные замашки, при которых, вместо авторитета, завоёванного личным примером, частенько так бывает, что пускается в ход  лишь строгий приказ, безо всякой нужды в объяснении поставленной задачи? Это уж судить читателю по поступкам и словам кэпа, но об этом потом.
   А пока, лихой командир решил с разворота – с поворота, с ходу пришвартоваться к причалу для заправки в Севастопольской бухте. Но, всё-таки, навыки, по-видимому, надо постоянно совершенствовать. Кэп не рассчитал, и корабль бортом крепко “вмазался” в причал.
   Помнится, у, упомянутого ранее, капитана Врунгеля, при швартовке яхты, только первые две буквы отлетели от названия “Победа”. А тут, от удара - вся вывеска отвалилась. Обнажив старое название, она позорно рухнула в воду.
   За время пребывания на волжском судостроительном заводе, команда, если можно выразиться культурно, так сказать, морально разложилась. Методы воспитания, применявшиеся в  образцовой бригаде, здесь не действовали. У экипажа забылись и те умения, что имелись ранее. А некоторым матросам и забывать-то  было нечего, в этом Алексей убедился позднее, а пока…
   На стремительном разъездном, рейдовом катере проекта 371У, старшина Лопаткин доставил своего приятеля - старшину Кринолина на борт ПСКР “Днепр”. И каково же было у Алексея  удивление, когда при выходе из бухты, он ещё издали вгляделся в контур и обводы “Альбатроса” (а это он только сейчас заметил, хоть уже и был знаком с таким типом кораблей). Они чем-то напоминали увеличенную в размерах “МОшку”. А когда он увидел рядом с названием ещё и тот же номер 576, остолбенел – просто реинкарнация [теория переселения душ] какая-то!
   


                О Т Р Я Д   Н Е   З А М Е Т И Л

   Флагман связи капитан третьего ранга Гудвин А.И. и начальник УС мичман Рождественский сожалели о случившемся со своим старшиной, но ничего поделать не могли. Даже честному человеку трудно противостоять перед высокопоставленным подлецом. Народ не зря придумывает пословицы: «Плетью обуха не перешибёшь!» Через год они и сами за себя не смогут постоять, когда их, просто так без особой причины, отправят в отставку. Ну, Рождественский, он хотя бы выслужил положенный срок. А Гудвин? [По всей вероятности, для кого-то потребовалось освободить место!] Ведь он был совсем ещё не старым офицером. В отличие от других, он, хоть и был с сединой в голове, но имел атлетическую фигуру и мог выполнить любое упражнение на перекладине и брусьях. На одной из проверок он был первым. С ущемлённым самолюбием,  флагманский химик, не сумевший приблизиться к нему по результатам физкультурной подготовки, язвительно заметил:
«Ничего-ничего, это мы ещё посмотрим, как вы у меня химкомплекты на время одевать будете!»
   После отставки, Гудвин устроится работать в “Рудоуправление”, а Рождественский взялся  работать в школе. Кстати, вместо Анатолия Ефимовича, на эту должность заступит друг Алексея – Александр, но это случится ещё через год.
   Неизвестно, как отреагировал, на командировку Кринолина, Трощенко, но теперь он остался за командира отделения, как говорится, со всеми властными полномочиями. Видимо, это ему льстило. Однако, он, хоть и косвенно, но, всё-таки… был причастен к сему “нехорошему” делу. Но это его не занимало. Он-то тут причём?
   Самолюбие Онуфриева было наконец-то удовлетворено, а до судьбы командира ему не было дела, как “не печалятся холопы от барских забот!”
   Александр и Фёдор Фёдорович понимали: во многом, что случилось, виноват сам Алексей, но это их не утешало. Не сговариваясь, они пока не стали рассказывать другим о причинах исчезновения командира отделения. А молодёжь вообще не была в курсе происходящего.
   Да, вообще-то, теперь уж ни к чему разбираться в том, кто злорадствовал, кто сочувствовал Алексею. Служба велась, как и прежде, по накатанной колее.  И, как поётся в песне:
«Отряд не заметил потери бойца!»


   

                Н О В А Я   Б О Е В А Я   Е Д И Н И Ц А

   Итак, Алексей временно стал новым внештатным бойцом новой боевой единицы – ПСКР “Днепр”. Командиром отделения связи был опытный старшина 2 статьи Третьяков Виктор, одногодок Алексея. Его подчинённым был, тихий и незаметный, как тень, матрос Иванов. Алексей устроился к Виктору в двухместную старшинскую каюту (что по левому борту корабля). Виктор оказался интересным собеседником, очень спокойным, уверенным в себе, человеком. Они быстро сдружились. Ещё Алексей близко сошёлся с коком - матросом Владимиром Гавриковым, другом Виктора. Володя – коренной москвич, но он оказался совершенно непохожим во взглядах на тех, же Онуфриева или Меньшикова, поскольку был совершенно чужд столичных замашек. Владимир являлся не только прекрасным специалистом, талантливым кулинаром. А и был он интересным, добрым и щедрым человеком. Он знал много корабельных баек, и быстро ввёл в курс дела Алексея. Раньше Гавриков служил на старом тральщике, приспособленном для нужд пограничного флота. Условия службы там были суровыми. В морозную ночь волосы примерзали к переборке, так что утром было не повернуть головы. Взаимоотношения между матросами были, мягко говоря, неуставными, что ещё более усугубляло службу. Однажды Володя  слишком медленно, как показалось боцману,  спускался по трапу с бачком каши, так,  тот заставил его тренироваться в беге по этому, самому трапу  вверх-вниз, до тех пор, пока он не запнулся и не упал вместе с бачком, каким-то чудом не высыпав из него каши!
   И ещё, интересный факт. На корабле сохранилось предание: когда снимали в 1971 или 1972 году фильм “Командир счастливой щуки”, случился казус. Когда их корабль шёл в базу, то наткнулся на группу кораблей, как им показалось, под   норвежскими флагами и в наших водах. Командир погранцов, чтобы разобраться, направил свой корабль к ним, и он попал в кадр, так и оставшийся на киноплёнке. Вообще то, и пятая бригада не была обделена вниманием кинематографистов и до и после службы Алексея там. Как-то, один приятель с торпедолова даже показывал ему фотографии, где тот стоит со “шмайсером” на груди и в обнимку с артистом, облачённым в гитлеровскую форму, а на верхушке мачты их ТЛа развевается фашистский флаг!
   Когда бы Алексей с Виктором не зашли  на камбуз, у Володи всегда имелось какое-нибудь вкусное угощение для них. Вообще, на любом корабле, да и не только, лучше всего служить “подальше от начальства и поближе к камбузу”!
   Старшина Виктор Третьяков был родом с севера Архангельской области. Как и все поморы, он был степенным и основательным. Прадед Алексея по материнской линии был тоже выходцем из поморов, что дало им основание называть друг друга – зема, то есть земляк.
   Вот так Алексей быстро и освоился на новом “Альбатросе”. Хотя порядки и традиции на нём были для него непривычными.



                В   Т У М А Н Е   С К Р Ы Л А С Ь   М И Л А Я   О Д Е С С А

  На корабле Алексей узнал, что, произошедшее в Румынии, страшное землетрясение  не произвело какого-нибудь особо внушительного волнения на море. Да его здесь просто не заметили. На знаменитой румынской радиостанции “Отдых” передавали печальную классику:  симфоническую и камерную музыку. В раннем детстве, Алёшка, когда слышал по радио, что сейчас будут передавать камерную музыку, так и представлял себе - длинный тюремный коридор с открытыми дверями, где в каждой камере сидит по музыканту, но играют они одновременно по указке дирижёра!
   Но не до музыки было сейчас, командир срочно затребовал прогноз погоды по 111 и 222 районам. Крым со стороны Чёрного моря это 333 и 555 районы. Неожиданно разбушевавшееся при  перегоне Азовское море – 444 район. А вот эти два района – западная Черноморская окраина. Алексей принял прогноз погоды этих районов и передал сведения кэпу [так матросы между собой называли командира]. Спрашивать: «Куда мы пойдём?», здесь было не принято. Любые действия начальства на корабле, очевидно, для пущей важности, были возведены в ранг недосягаемости для умишек нижних чинов. Даже о местонахождении в данный момент, кроме тех, кому это полагалось знать по роду службы, остальные не ведали. Но Алексей привык, что на их кораблях, экипаж должен быть, как одна семья. Люди – не бессловесное стадо, которое везут в скотных вагонах на убой. Он был убеждён, что человек всегда должен ориентироваться на месте своего пребывания. И он не скрывал это от ребят. Но кто-то донёс на него, и Алексей получил первый нагоняй от кэпа.
   А пришли они на этот раз в Севастопольский грузовой порт. Туда был доставлен дизельный двигатель для “Тарантула”, который отремонтировали на судоремзаводе. И теперь его нужно было доставить на Одесскую манбазу. Двигатель портальным краном перенесли на палубу, на свободное место между спардечной и ютовой [средней и кормовой] надстройками. Потом, чтобы во время качки двигатель не сдвинулся с места, его капитально принайтовили [укрепили тросами].
Поскольку прогноз погоды был благоприятным, маршрут выбрали наикратчайшим. Пошли мористым путём – почти напрямик. Скорость хода была невелика. Шли на средних оборотах двигателей.  Потому и добирались достаточно долго. А, поскольку, Алексей тоже мог только приблизительно догадываться о времени прибытия в Одессу, то он, после ночной вахты, ушёл отдыхать в свою старшинскую каюту. Он так крепко уснул, что прозевал и пришвартовку, и разгрузку. Проснулся он только тогда, когда уже отшвартовывались от причала Одессы. Алексей выбежал на верхнюю палубу, но ничего не увидел.
Город был в сплошном тумане. А так хотелось увидеть этот прекрасный героико-романтический город, про который сложено столько стихов и песен, но “В тумане скрылась милая Одесса”!
   Обратно двигались ускоренным темпом в район Феодосии. На этот раз пошли ещё мористее. Не обременённый грузом, гордый “Альбатрос” шёл так ходко, что, когда Алексей вышел на палубу в районе кормы, то горизонта он и вовсе не увидел. Корма настолько ушла вниз, что крутые водяные разводья по бортам юта были куда выше человеческого роста.
   Алексею было неимоверно жаль, что он так и не увидел города своей мечты.
   Но и Феодосии моряки нынче тоже не увидели. Корабль лёг в дрейф на траверзе этой самой Феодосии в 27 милях [50 км] от неё, в нейтральных водах. Так и стояли продолжительно без движения, слегка покачиваясь на волнах, и лишь иногда включалось корабельное подруливающее устройство, для того, чтобы вернуть корабль в первоначальную точку дрейфа или развернуть его против волны. Кругом было видно только одно сплошное море, и только с самой высокой точки надстройки можно было иногда (лишь в хорошую погоду)  рассмотреть верхушки крымских гор. Даже телевизионный сигнал сюда не пробивался. И только вездесущие чайки далеко не отлетали от корабля, в надежде полакомиться отходами с камбуза.
   Тот, кто ни разу не бывал подолгу в море, вряд ли поймёт, как приятно, после нескольких недель пребывания в походе, подойти к берегу. Ещё и берега-то самого не видно, но ветерок уже доносит с суши его запахи.  И даже, “дым Отечества нам сладок и приятен!” [А.С.Грибоедов “Горе от ума”, но только не табачный дым!] А главный запах - запах земной пыли, он ощущается приятнее всяких там духов!



   
 


                К У Р Е Н И Е   В Р Е Д Н О   Д Л Я   З Д О Р О В Ь Я

   Прописная истина о том, что курение вредит здоровью, известна каждому человеку ещё со школьной скамьи. Ведь капля никотина убивает сильно курящую лошадь.  И, тем не менее, курильщиков меньше не становится, а может, даже количество приверженцев этой пагубной привычки ещё и увеличивается. По счастью, Алексей не входил в эту группу риска вредителей своего здоровья. И запах прекрасного капитанского табака и зловонной махорки для него был одинаково противен. Но он регулярно посещал курилку, расположенную на корме корабля. Так как там можно было весело провести свободное время среди матросов, травивших разного рода байки  и хохмы. Он и сам ребятам рассказывал многое, в  том числе и рассказики из штабных кулуаров, хотя  прекрасно знал, что среди его слушателей имеется доносчик, и что его повествования  будут тут же переданы, куда следует. Алексей легко вычислил продажного сексота по безмолвному вниманию и “честному” взгляду его чистых глазок. Но это его ещё больше подзадоривало, доказательств то, у стукача не было. А дальше корабля его теперь уж никуда не ушлют.
   Как ни странно, но его помполитская натура опять взяла над ним верх, и он повёл свою политико-воспитательную работу, но только на иной манер, отличный от Корабельного Устава. Ещё его подстёгивала причина, по которой он здесь оказался, хотя этого он здесь никому так и не рассказал. Хотелось противостоять тому холодному бездушию со стороны комсостава, которое царило здесь, в этом “королёвстве”! Ни офицеры, ни мичмана не снисходили до того, чтобы приходить в курилку к матросам. Где они курили? Алексей не догадывался, да ему это было не интересно и знать-то!
   Самым ходовым куревом были сигареты “Прима” (лучше, если Ленинградской табачной фабрики), но и “Черноморские” были в ходу. Особенным понтом было - помещать пачки сигарет в оранжевые коробочки из-под индивидуальной аптечки химзащиты! Чинарики [окурки] здесь никто за борт не выбрасывал. Не из патриотического чувства борьбы за экологию моря, а просто из экономии. Дело в том, что автономность “Альбатроса” была продолжительнее, чем у “Тарантула”, и запасы сигарет быстро иссякали, а пополнить их было негде. Вот, когда курильщики начинали сильно страдать. А где взять сигареты? Нет уж, на корабле лучше быть некурящим!
   Алексею вдруг вспомнился его бывший однополчанин по учебке, курсант Олонцев Алексей, так тот даже ночью вставал и ходил в курилку.  Так было велико его желание вкусить, точнее, вдохнуть эту отраву! А ещё ему вспомнилось, как ребята с БРС купили в военторге  бабы Любы кубинскую сигару “Гавану”, так всей компанией не смогли её выкурить. И, как это Черчилль смолил этими сигарами, да ещё - одну за другой?
   А тут?! Каждый выходил из положения, как говорится, кто во что сообразителен. Витя Третьяков, например, курил окурки, держа их пинцетом. Докуривая их до самого конца, он, практически, уже обжигал себе губы! У самых практичных матросов были курительные мундштуки. А вот трубки здесь никто не курил!
   Ну, да ладно! В курилке иногда заводились и иные, совершенно непонятные и неприятные для Алексея разговоры и споры…







 


                К О Г Д А   Н А Ц И И   С П О Р Я Т
   
   Политзанятия, проводимые здесь, на корабле, были формальными до скукоты, и совершенно оторванными от жизни. Хотя фронт, для настоящей воспитательной работы, был весьма велик. Ведь, вот хотя бы взять некоторые стихийные дискуссии, спонтанно возникавшие между матросами, и не только в курилке, на открытом, так сказать, воздухе, но и в кают-компании, должны были хотя бы насторожить любого опытного политработника. Но, видимо, такового здесь не было. А споры эти были весьма специфичными.
   Со случаями проявления такого эгоцентричного национализма Алексей, в своей жизни, ещё не встречался. Хотя ему довелось, ещё до службы,  долгое время вращаться в кругу выходцев из представителей западной украинской диаспоры. Они сожалели, конечно, что на неньке Украiне всё меньше говорят на родном языке. А Киев вообще стал русским городом…
   [Кстати, это не так уж и  далеко от истины, чего бы, теперь, не утверждали нынешние фальсификаторы Истории. Киев - столица Киевской Руси, которая всегда была, есть и будет матерью городов русских!]
   Сами они говорили между собой  только по-украински, и Алексей быстро научился этому певучему, красивому языку. Ему не надо было переводить слов, а просто  словарный запас настолько увеличился, что этот язык гармонично вписался в его сознание, как дополнение к родному языку. Попал он к ним вполне закономерно, ведь его лучший друг Игорь был сыном репрессированных родителей, ссыльных уроженцев  Западной Украины. Возможно, это и парадокс, но честнее, чем Иван Павлович, отец его друга, Алексей, и в жизни-то людей, мало встречал. Уж чего, он там по молодости натворил в этой своей повстанческой армии, не ведомо.
   [Хотя, конечно, всем грамотным людям хорошо известно, что бандеровская сволочь убила около миллиона безвинных человек!]
   Но Алексея там никогда не оскорбляли, не называли кацапом или москалём, а принимали, как родного. И ещё, один парадокс! Иван Павлович был прекрасным художником оформителем, а коммунистические плакаты и стенды, вообще, были его коронкой. Трудно даже представить себе, что чувствовал бывший политзэк, занимаясь, как бы во искупление грехов юности, антиномическим (для себя) делом, которым он владел весьма искусно и выполнял его безупречно и добросовестно. Что поначалу удивляло Алёшку, так это то, что к своим родителям Игорь обращался на вы (например: Мамо, ви дозволите? Или. Тато, ви мене чуете?) А в доме у Игоря висел портрет Тараса Шевченко, весь в рушниках. Алёшка как-то похвалил у них и Николая Гоголя, как интересного украинского писателя, но ему объяснили, что Гоголь – только русский писатель. Игорь как-то даже показал Лёшке странный артефакт: оккупационные деньги – огромные темно-зелёные карбованцы с изображением фашистского орла со свастикой в лапах и трезубцем одновременно. Но даже в тех кругах, где он обретался перед призывом, он не слышал таких жарких дискуссий [видимо, из-за отсутствия оппонентов!], как здесь, на корабле.
«Молчите, полукровки, когда нации спорят» - потребовал один.
Другой оратор, выступая, заявляет, что “Украина всю лапотную Россию кормит. Как бы богато она зажила в своей самостийности и незалежности!”
Ему оппонировали:
«Да, без наших газа, нефти и других природных ресурсов, что бы у вас было?!»
Первые не унимались и утверждали, что “Россия – это только Москва и всего лишь несколько областей вокруг неё. А всё остальное вами оккупировано! И нам все ресурсы принадлежат ещё более, чем вам, москалям”
В ответ:
«А кукиша не желаете, хохлятские галушки!»
И так далее, и всё до хрипоты. Похожие аргументы были и у других оппонентов.
   Все эти дикие разговоры Алексею казались сумасшедшим бредом, но угомонить распоясавшихся горлопанов не было никакой возможности.
  [Глядя на те, старые общие фотографии, выложенные в интернете, где запечатлены, плечом к плечу, друг с другом, рядом стоящие матросы и с офицерами в первом ряду, ни как не хочется верить в такой разброд, царивший тогда в умах экипажа на этом славном корабле. Прошло много лет, и сбылось мечтание некоторых корабельных идиотов.  Украина получила самостийность. Но стал ли от этого счастливее украинский народ?  В будущем - рассудит ИСТОРИЯ!]




                П О П О Л Н Е Н И Е

   Служба, вдали от берега, велась настолько обыденно, что слишком расслабляла экипаж. Как-то к Алексею в радиорубку постучались во время его вахты. Он открыл дверь, на пороге стояли вахтенные акустик и радиометрист. Алексей не поверил своим ушам, когда они ему предложили сыграть в “козла”. Играть в карты во время боевой вахты было для его ума – непостижимо! Забегая вперёд, можно поведать об этом горе-радиометристе. Когда он дежурил у репитера [дублирующий монитор] РЛС на ходовом мостике, то он дублировал вахтенному офицеру, услышанные им рапорты от сигнальщика о появлении новых целей. По-видимому, он ни черта не ориентировался, да и не разбирался в своих ярких точках, высвечивавшихся на экране.  И,  хоть у него и заканчивался уже второй год службы, позже, над ним поставили старшиной молодого матроса, только что прибывшего из учебки!
   От скуки, матросы, кроме игры в домино,  устраивали хохмы, вроде той, когда они склеили по кругу киноплёнку и смотрели с кинопроектора одну и ту же сцену. Замполит заглянул в кают-компанию, когда матросы смотрели там фильм “А зори здесь тихие” в момент банной сцены, каково же было его удивление, когда он ещё раз заглянул туда минут через пятнадцать – сцена на экране была… та же самая!
   Моряки постоянно спрашивали Алексея: «Когда же мы пойдем в Севастополь?» И вот, разрешение по радио было получено. Алексей не стал томить товарищей и сообщил им радостную весть. И опять он получил строгий выговор от кэпа, так как ему тут же донесли, о том, что новый радист разболтал среди экипажа важные сведения!
   После заправки в Севастополе, а точнее, в Инкермане, где моряки наконец-то дорвались до военторга и накупили, кому чего требовалось, пошли на рейд Балаклавы. Там Алексей от своего друга Александра Ефимова по УКВ узнал о радостной новости: вышел Приказ министра обороны СССР № 112 от 30.03.77 г. об увольнении из ВС СССР в мае-июне военнослужащих, выслуживших установленные сроки! Приказ за подписью Министра обороны СССР маршала Устинова Д.Ф.. Эта новость сразу же разлетелась по кораблю, принеся Алексею новый нагоняй!
   Разъездной катер доставил на борт “Днепра” группу будущих моряков из учебки. Новых членов экипажа тут же распределили по боевым частям. На радиостанцию пришли два молоденьких радиотелеграфиста. С одним из них, кажется, Мишиным у Алексея сразу же не сложились отношения. По субъективному мнению Кринолина, он оказался ленивым и строптивым. По началу, Алексей попытался сделать и него настоящего радиста, но нервов на этого БЧ у него не хватало, так что приходилось повышать голос!
«Ты на всех подчинённых так орешь?», - как-то спросил Мишин, и Алексей отступился от него, ведь силой к добру не всегда можно привести.
   Другого матроса звали Сердоков Евгений, родом из Куйбышева. Этот матрос, в полную противоположность Мишину, оказался тихим, покладистым и старательным парнем. Всё бы хорошо, но он никак не мог привыкнуть даже к небольшой качке. Алексей взял его к себе на подвахту и всячески пытался облегчить положение парня, которого ему было искренне жаль. Бедный Женька, когда была возможность, спал на палубе в радиорубке, подстелив под бок куртку-канадку. Как-то на вахте, Алексей отлучился на камбуз к своему другу Гаврикову Володьке, чтобы принести Женьке галет и чаю, это бывает, что помогает от укачивания. Когда он вернулся в рубку, на переговорном пульте разрывалась сирена вызова, а Женька мирно спал под столом. Алексей отозвался на вызов из ходовой рубки и получил приказ немедленно подняться туда. Он растолкал Сердокова и пошёл по вызову. Командир был в ярости:
«Где это вы  прохлаждались, так что вас не дозваться?»
«Извините, неожиданно, крепко прихватило, и я на минутку в гальюн отлучился!» - первое, что пришло в голову, соврал Алексей.
«А кто вам разрешал покидать боевой пост? Что это за разгильдяйство?» - строго выговорил ему Королёв.
«Виноват, этого больше не повторится!» - ответил Кринолин.
«Вы там у себя, в штабе накуролесили, а теперь и здесь безобразничаете! Вы будете строго наказаны, можете идти на свой пост!» - проговорил кэп и отвернулся в другую сторону.

 
                “ Ж Е Р Т В А “   К У З Ь М И Ч А

   Одним из офицеров на корабле оказался бывший старший лейтенант Мажора, невольно оказавшийся в самом центре крупного скандала произошедшего в прошлом году. Алексей немного удивился, увидев его здесь. И теперь настало время рассказать эту историю, связанную с мичманом Кузьмичом, прогремевшую на всю бригаду и её окрестности. Ну, и Алексей, конечно же, поведал ребятам в курилке об этом происшествии, поскольку ни для кого в их морской пограничной части оно секретом уже и не было. А это “страшное” дело происходило так.
   Как уже говорилось выше, начальник Балаклавской комендатуры настолько уверовал в своё всесилие и в непогрешимость, совершаемых им, поступков, что уже даже офицеров ни в грош не ставил. Как-то он в приличном подпитии шёл из ресторана по улице Новикова. Настроение было паршивое, и он искал, чем бы его можно было поднять. Как назло, ни одного матроса, на ком  можно было бы выместить свое недовольство, на пути не попадалось. Моряки хорошо знали его в лицо, а так же, нещадную натуру скверного коменданта, потому-то  и старались избегать любой встречи с ним. На свою беду, ему повстречался старший лейтенант Мажора, следующий со службы, к себе домой. Лицо молодого офицера или чем-то не понравилось, или показалось знакомым Кузьмичу. Он перегородил дорогу старлею и стал придираться к нему, обвиняя его в том, что тот на днях, то ли врезал ему оплеуху, то ли в морду заехал. Мажора, в общем-то, слыл безобидным молодым человеком. Он попробовал было отвязаться от назойливого мичмана, но тот схватил его сначала за грудки, а затем принялся заламывать ему руки. Бедный старлей еле вырвался из рук пьяного Кузьмича и кинулся бежать от него в обратную сторону. Кузьмич, осыпая его матами, бросился вдогонку за лейтенантом. Это был, весьма необычный забег в догонялки. Многие свидетели видели, как старший лейтенант по вечерней улице (мимо сквера) убегает от мичмана!  Комендант, с сильно выпученными глазами на раскрасневшейся физиономии, пылавшей в свете уличных фонарей, мчался, пытаясь нагнать беглеца. Но Мажора был всё-таки моложе и пошустрее Кузьмича. Он первым добежал до КПП 5-ой бригады, где и укрылся от разнузданного мичмана! Это ещё больше заело коменданта. Он добежал до телефона-автомата и вызвал поддержку из комендатуры, которая незамедлительно прибыла на автомобиле. Толпа патрульных матросов из комендатуры во главе с их начальником, смяв охрану,  ворвалась на КПП. Там они скрутили старлея и утащили его в машину, проследовавшую в комендатуру, где бедолагу и бросили в камеру. Что пережил несчастный офицер, это только ему самому и господу Богу известно. В части забили тревогу. Сразу же сообщили комбригу о происшествии. На освобождение офицера бригады были задействованы достаточно высокие властные структуры. И к утру, арестованного старшего лейтенанта, бедного безвинного Мажору, кое-как освободили. Но эта громкая история наделала столько шума!.. Она тут же разлетелась по всему небольшому городку. Пострадавшему Мажоре не было прохода от дурацких вопросов. Вот, очевидно, тогда и возникла идея у руководства бригады, послать его на приёмку нового корабля. А распоясавшегося начальника комендатуры - мичмана Кузьмича уволили. Насколько “торжественным” был его уход в отставку? История, как говорится, умалчивает. Вся матросская братия вздохнула свободно, но ненадолго. На замену Кузьмичу пришёл новый, ещё более свирепый, комендант.
  На корабле у старшего лейтенанта тоже не всё изумительно сложилось. А, уроненный ранее, авторитет требовал подъёма. Мажора старался изо всех своих сил. И, вот, случилось! Ему присвоили очередное звание – капитан-лейтенант. Новоиспечённый каплей ходил по кораблю, а подчинённые, будто бы, и не замечали результата этого знаменательного события. (Это уж Алексею потом рассказал Виктор Третьяков). Никто из матросов и старшин не поздравлял его с повышением. Тогда Мажора решил педалировать это дело. Во время обеденного приёма пищи он зашёл в кают-компанию и так, как артисты на сцене произносят реплику в зал, повернул голову набок и, как бы, между прочим, произнёс:
«А мне звание капитан-лейтенант присвоили!»
А матросы, в ответ, только пробурчали:
«Бу-бу-бу…  угу-угу…»
И всё.



                С Л У Ж Б А   Н А   Г Р А Н И   Д Е М Б Е Л Я

   Вот и пришёл этот долгожданный месяц май. В пятой уже бригаде началась демобилизация. В первую очередь отпускали отличников БП и ПП [боевой и политической подготовки], а так же различных болезных воинов. Только, это ни в коей мере не касалось экипажа пограничного сторожевого корабля “Днепр”. Корабль находился в очередном боевом походе по Приказу на охрану госграницы Родины! На этот раз стояли на рейде Ялты, довольно-таки недалеко от берега.
Отсюда можно было поговорить с бригадой даже по УКВ, если попросить у берега - включить ретранслятор, установленный на горе (изображённой на знаменитой  картине Архипа Куинджи), что возле Ялты.
   Одним из излюбленных развлечений некоторых матросов в это время было наблюдение в БМТ [бинокулярная морская труба с многократным увеличением и широким обзором] за многочисленными влюблёнными, миловавшимися, в лучах заходящего солнца, по вечерним скалам. А тем было и невдомёк, что со стоящего неподалёку на ближнем горизонте пограничного корабля за ними внимательно наблюдают завистники. И не просто наблюдают, а, даже, заключают пари на спор - “возьмёт он её или не возьмёт?!”
   Какой-то любитель экзотики поймал на крючок безобидную черноморскую акулу  катран и решил высушить её на чучело. Но тушка вместо того, чтобы сохнуть до состояния мумии, протухла и так завоняла, что пришлось её выбросить!
   В радиоэфире с Алексеем прощались некоторые, уходящие в запас его береговые сослуживцы. И Фёдор Фёдорович донес до него последнее сообщение радиотелеграфом: ЦФМ ТОДЫ ЛР ЩСО ГБ 73! СК АЛЛ ТИМЕ (или CFM TODY LR QSO GB 73! SK ALL TIME), что означает: подтверждаю сегодня последнюю радиосвязь, до свиданья, наилучшие пожелания! Конец связи навсегда.
   После дежурства у Ялты, корабль перевели поближе к Керченскому проливу. Там Алексей в эфире встретился со своим знакомым радистом с пограничной заставы. Друг друга по именам они не знали, но назывались между собой по, ими же, придуманным, прозвищам, вроде, “Волна” и “Ветер”. Однако, про себя, Алексей называл его, всё-таки, радиолюбителем-хулиганом. Тому тоже было со дня на день идти на дембель. Так, что он  совсем уж нынче разошёлся – часами крутил по УКВ в эфире модные магнитофонные записи на запасной, известной только ему и его слушателям, волне. У радистов морских погранцов тоже имелась своя, по договорённости, тайная волна на УКВ, чтобы их личные переговоры случайно бы не прослушали “драконы” [Этот термин (если кто не помнит?) на флоте остался ещё со времён броненосца “Потёмкин”].
    Прогнозы погоды теперь надо было принимать и по Керчь – проливу. Здесь, кроме обычных параметров погоды, большое значение имела и форма течений. Основных их было пять. Дело в том, что в Азовское море через Керченский пролив, как в бутылку через горлышко, вода из Черного моря или заливается или наоборот – опорожняется. Тут всё зависит и от направления ветра, и от донных течений, и от сейсмологического состояния разлома литосферной плиты в проливе…
   Вот уже и месяц май подошёл к своей половине, а конца похода так и не светило. Иногда, в свободные минуты, Алексей шарил по эфиру в поисках хорошей музыки. И, часто, такую музыку крутили на вражеских радио “Свобода”, “Би-би-си”, “Голос Америки”. Но их разглагольствований Алексей не слушал. Как-то на политзанятиях, ещё в учебке, замполит Мякшин рассказывал о принципе работы этих радиостанций под эгидой западных спецслужб. Если про первые две можно было сказать поговоркой, что, когда кто-то лжёт и не краснеет, то он – пи…т, то есть пищит или свистит, как “Би-би-си”! То у “Голоса Америки” была иная тактика – 90% информации они подают правдиво или, по крайней мере, правдоподобно. А вот, в остальные 10% они заливают ядовитую ложь с пробоем. И это куда эффективнее!
   Были и другие самочинные развлечения на их МПК [малый противолодочный корабль].
   Как-то в гальюне, один смехотворец (из годков)  спросил Алексея, знает ли он последний закон Паскаля. На что тот, не подозревая подвоха, ответил:
«Да, я и предпоследний его закон не знаю, а о чём он гласит?»
«А о том, что, сколько отростком не тряси, последняя капля всё равно упадёт в трусы!»
Алексей не знал, что ответить на дурацкую пошлость и просто промолчал. Но тут к нему обратился ещё один  матрос из другой боевой части от нового пополнения:
«Скажи, приятель, а почему мы из учебки все вышли в звании матрос, а ты старшина?»
На что Алексей (действительно выглядевший очень молодо!) просто ответил:
«Потому что, ты прослужил полгода, а я уже неделю, как четвёртый год служу!»
Парень потерял дар речи, а Алексей пошёл в кают-компанию обедать.
   По всей вероятности его подначил спросить тот самый юморист из гальюна. Он же и запугал парня, что мол, надо публично попросить извинения, а то тебе тут службы не будет! Испугавшийся матрос пришёл в кают-компанию и принялся просить прощения у Алексея, да ещё, у всех на виду, чем вызвал дружный хохот у разыгравших его годков. И ещё не раз он потом подходил к Алексею. Ситуация напоминала рассказ Чехова А.П. “Смерть чиновника”. Алексей еле убедил парня, что он на него не обижается, и чтобы он, наконец-то, отстал от него! Всё-таки, в пятой бригаде, их молодёжь так не боялась старослужащих годков, как здесь!
   Вообще-то, Алексея удивляло, в принципе, уставное правило на этом корабле, когда  при входе в кают-компанию, рядовая молодёжь всегда должна была спросить разрешения у старших. А при выходе, после трапезы, надо было обязательно громко произнести:
«Спасибо, бачковому!» [Матрос в роли флотского официанта у рядового состава.]
«Почему, именно, только бачковому? А что, коку не надо говорить спасибо? А офицеры? Они вряд ли говорили: “Спасибо, вестовому!” [Матрос в роли официанта у офицеров и мичманов.]» - так, с удивлением, размышлял Алексей. И ещё! Ему не нравилось пренебрежительное отношение старослужащих к молодёжи. Хорошо, хоть пищу здесь никто у них не отнимал, так как провианта на корабле было в изобилии. Ещё в самом начале, Евгений, завтракая за одним столом с Алексеем, глядя на горы хлеба, сахара и сливочного масла, спросил у него:
«А сколько можно взять?»
«Да, сколько захочешь, столько и бери! Сколько аппетит тебе позволяет!» - ответил он парню, немного радуясь за то, что у него, наконец-то, потихоньку появляется этот самый аппетит, отбитый качкой.




                Н Е П О В И Н О В Е Н И Е

   Для начала нужно сделать некоторое, упущенное ранее, разъяснение. Дело в том, что год назад в учебку… то ли сделали недостаточный набор военнослужащих, то ли вообще произвели его позже и взяли в обучение лишь осенний призыв, так что, все матросы из, вновь прибывшего, пополнения были недоучками с пятимесячным сроком обучения. Может, для сухопутных войск, это и было нормальным, но для флота срока такой учёбы - совершенно недостаточно. Среди них были лишь отдельные очень способные ребята. В БЧ-4 РТС [радиотехническая служба] таким был подопечный Алексея – Евгений. И ещё этот один - радиометрист, которого поставили старшиной над годком. А тот “бывалый” горе – радиометрист, ещё до прихода Алексея на корабль, по рассказу Виктора, решил измерить ток [то есть силу тока] в  корабельной розетке и, естественно, сжёг прибор. Дело в том, что амперметр имеет близкое к нулю внутреннее сопротивление, и включается он только последовательно с токовой нагрузкой. Следовательно, прямое подключение амперметра (на любом пределе измерения) к розетке ведёт к короткому замыканию в сети электропитания и выходу из строя измерительного прибора. Не зря говорят электрики:
«Не знаешь закона Ома – сиди дома!»
Однако, этому олуху нашёлся напарник – начальник РТС лейтенант Цапунов В.Ф., он сказал ему:
«Ты, наверное, малый предел измерения поставил?!»
   Как уже говорилось выше, Алексея очень удивило отношение к своим служебным обязанностям некоторых корабельных специалистов. Если, на других кораблях бригады, например, акустик всю вахту не снимает головные телефоны, прослушивая морские шумы, а радиометрист не отрывается от экрана радиолокатора. То здесь - беспечность прослеживалась повсюду. Второй год службы до этого никогда не бывал в море, а третий год и не думал обучать их, тем более, пришедшую совсем зелёную молодежь. Виктор с удивлением смотрел на Алексея, когда тот старался натаскивать по радиослужбе всех его подчинённых.
   Годки демонстративно отошли от дел службы. И по сути, это был тихий саботаж со стороны старослужащих моряков - срочников. Конечно, это могло привести в будущем к чреватым последствиям.
   Для наглядного примера можно привести аварийный случай на БПК [большой противолодочный корабль] “Отважный” в августе 1974 года. Там, в результате короткого замыкания, в ракетном погребе возник пожар, и вовремя не были приняты  меры по его ликвидации. Из-за неправильных, преступно-халатных и трусливых действий вахтенного мичмана [он, попросту, сбежал],  19 матросов и 5 практикантов – курсантов погибли, а корабль затонул.
   По-видимому, на “Днепре” всё так происходило, в первую очередь, из-за задержки демобилизации, безо всякого разъяснения со стороны командования части, а так же из-за невнимательного (а, может, и пренебрежительного) отношения офицерского состава корабля к своим подчинённым. Да и что можно было потребовать с такого специалиста, как тот же, Цапунов. На радиостанции он бывал  редко, да почти что, и не бывал, так, что, например, фамилию Алексея он так (до конца его командировки) и не запомнил. А Алексею о нём только и запомнилось, что он букву “Р” не мог выговорить. Маленький, тщедушный мальчик, где было такому справиться с дембелями, переслужившими положенные сроки своей службы.
   Ну, а у замполита, например, была своя заветная записная книжица, куда он фиксировал нарушения, совершённые личным составом, чтобы потом доложить о них командиру или старпому. Вот, пример. Дело было в банный день. А это существенная деталь. Трубы с горячей водой проходили как раз за переборкой старшинской каюты, где обитал Кринолин. И в это время, из-за жарко пылающей переборки, спать там было невозможно, так что  Алексей, после ночной вахты, пошёл отдыхать в матросский кубрик. А в этот час, как раз, началась большая приборка. Кроме него, в кубрике спали ещё несколько годков. И тут пришёл замполит. Он не орал, не поставил по стойке смирно, не вышедших на верхнюю палубу матросов, а в полумраке начал обходить их (чуть ли не на цыпочках) и, аккуратненько так,  переписывать их в свою книженцию. Он нежно тронул за плечо Алексея и спросил его фамилию. Алексей назвался. Замполит записал, тихо шепча одними губами. Имея натренированный музыкальный слух, Алексей разобрал:
«Так, Долгов, Петренко, Кринолин спят во время приборки!»
«Я после ночной вахты отдыхаю» - тут же возразил Алексей.
«Ну, тогда я вас вычёркиваю!» - благородно снизошёл к нему переписчик нарушителей.
   На других кораблях бригады, да и на “Аметисте” тоже, Алексей не сталкивался со случаями официального развода очередной заступающей вахты. А тут это было заведено. Обычно старпом проводил инструктаж, вроде этого. Он делал перекличку заступающих вахтенных, а после давал идиотские наставления по службе:
«Радистам держать связь надёжно!»
Как будто, без его приказания, можно расслабляться. Ему бы, в первую очередь, сообщить о местонахождении, о ближайших пограничных заставах, с которыми можно было бы связаться, о количестве ведомых целей. Да, вряд ли он и сам-то знал всю эту важную для вахтенного радиста, информацию. Взгляд старпома был какой-то колючий и неприятно подозрительный. Алексею так и казалось, что из уст помощника вот-вот сорвётся фраза:
«За вами, как за ворами, нужно внимательно следить, ёкараный бабай!»
   Прошёл уже месяц четвёртого года службы, а корабль на базу так и не возвращался с Приказа. И тут Алексея, зачем-то срочно, вызвали в каюту старшего помощника. Он прибыл и, как положено, доложил. В просторной каюте помощника, кроме него, находились замполит и начальник РТС.      С  речью выступил замполит:
«На нашем корабле раскрыт заговор неповиновения. И у нас есть реальные факты, свидетельствующие о том, что вы являетесь одним из организаторов этих неповиновений. Отпираться бесполезно, советуем вам во всём честно признаться. Сейчас же расскажите, что вы знаете об этом деле!»
   Тут сделаем маленькую паузу, для необходимого разъяснения. Дело в том, что полтора года назад на балтийском БПК “Сторожевой” под предводительством замполита Валерия Саблина возник бунт, с печально известными последствиями. И теперь старпом решил использовать создавшееся положение на корабле в свою пользу, пугая командира тем, балтийским заговором. Кстати, уже вскоре, помощник потеснит его и сам займёт командное место на корабле! А пока он, с позволения ещё нынешнего кэпа, создал комиссию по расследованию, чтобы из “дутого мыльного пузыря” извлечь максимум пользы. Имея на руках несколько доносов на Кринолина, он решил и его приобщить к, им же придуманному,  делу о “мифическом” неповиновении! Авось, да испугается и  во всём, что от него потребуют, сознается! То есть, в чём было и, главное, чего и не было на самом деле. Тут ему и замполит пригодился со своей книжечкой. А безвольного лейтёху он привлёк так, для компании, чтобы иметь солидную триаду.  Так вот, в ответ на своё обвинение, Алексей, на удивление, спокойно ответил:
«Ни о каком заговоре я ничего не слышал. Да и некогда здесь такими делами заниматься, мне надо успеть подготовить трёх молодых радистов, а то, как вы тут без нас обходиться будете?!»
Помощник посмотрел на Цапунова, и тот, молча, кивнул.
«Хорошо, можете идти, но мы подозрений с вас пока не снимаем!» - отпустил Алексея старпом.
   Кстати, как потом Алексей узнал, несмотря на то, что они перетрясли, чуть ли не весь экипаж, никого так и не “раскололи”! Алексею, в какой-то момент даже показалось, что эти дознаватели весьма сожалели, что публичная порка или шпицрутены нынче отменены! Но решительные меры, для расправы с непокорными подчинёнными, они, всё равно, сочинили. Ведь самодурство, даже под  большой фуражкой морского офицера, не скроешь!



                Д Е М Б Е Л Ь   Н Е И З Б Е Ж Е Н

    Чересчур переслужившие срочную службу, моряки, как говорится, совсем отбились от рук, и сладу с ними теперь уже и вовсе не было. Да это и не удивительно, ведь по всей бригаде демобилизация уже почти закончилась, и только здесь ещё слонялись неприкаянные годки. Они развлекались, как могли. Забивали “козла” в кают-компании (но это в домино, так как в карты, всё-таки, играли скрытно). Шашки, шахматы надоели до одури.  По возможности, смотрели телевизор, когда сигнал с берега доходил, или крутили старые фильмы на кинопроекторе. Как-то один годок в кают-компании заиграл на гитаре. Он же задушевно начал и петь (на свой манер) дембельскую песню на мотив мелодии “Московские окна”:
                «Вот опять на сопках выпал снег,
                ДМБ всё нет и нет, и нет.
                Ждёт Владимир, ждёт Андрей,
                Ждут Иван и Алексей -
                Пускай Устинов думает скорей…»
Ребята расселись вокруг поющего моряка и начали подпевать ему:
                «Кончен мой морской роман,
                Обходной на руки дан,
                И улыбнулся даже чемодан!»
   Июнь уже перевалил за свою половину. Наконец-то с берега получили долгожданную почту. Пакеты для командира и запоздалые письма для матросов и старшин. В письме Алексею от старшей сестры Валентины был вложен небольшой тетрадный листок с детским рисунком. Племянница Лара удивительно прозорливо  и точно нарисовала корабль, похожий на “Альбатрос”, со звездой на  красном флаге гюйсе, развевающимся на гюйсштоке в носовой части. А на палубе стоит её дядя. Родные ждали его и желали ему скорейшей демобилизации. Это было последнее письмо, которое Алексей получил здесь, на срочной службе.
   “Дембель неизбежен, как крах капитализма!” Так гласит знаменитая матросская поговорка.
   И действительно, командир получил в пакете Приказ о демобилизации. Но прежде, чем его огласить, матросам был зачитан другой, полученный им  “драконовский” Приказ, где, по представлению командира руководству Пятой бригады, были разжалованы до рядовых матросов почти все годки. И только одно было повешение… для того ясноглазого доносчика! Этот Приказ не касался Алексея, так как формально он не числился в штате корабля, о чём, очевидно, слегка сожалел кэп Королёв. А вот, за что разжаловали, совершенно безобидного и ни в чём неповинного Третьякова Виктора, Алексей так и не понял. Видимо, его прихватили “до кучи”!
   В пятницу 17 июня “Днепр” наконец-то ошвартовался у нового, недавно выстроенного причала в Балаклавской бригаде. Алексей зашёл к командиру за разрешением для убытия с борта корабля, в связи с окончанием его командировки. Королёв не то, что не привстал, он даже и головы то не повернул на обращение к себе старшины, вложившего столько сил в этот более, чем стодневный поход, а только кивнул своей умной головушкой (которую уже покидали глупые волосы), мол, можешь убираться. Но Алексею было совершенно начихать на кэпово расположение, которое ему никогда и не требовалось!
   Покидая навсегда корабль, который вскоре неофициально прослыл, среди матросов бригады, под названием – “плавучий дисбат”, Алексей душевно распрощался с товарищами, с кем он сдружился за время своей командировки. Особенно печальным казался Женька, ведь теперь здесь о нём никто  не будет заботиться так, как Алексей, а служить ещё оставалось, ох, как долго! Он так и не привык к качке. Алексей слабо утешал его, ведь и Нельсон, и Нахимов качки не переносили, но были-таки великими флотоводцами. Они обменялись адресами и с Сердоковым Евгением, и с Гавриковым Владимиром, и, конечно же, с Третьяковым Виктором. С последним рукопожатием, друзья  расстались навсегда.
   Дембелей погрузили на знаменитый грузовик ГАЗ-66 и сразу же повезли на железнодорожный вокзал в город Севастополь. Командир запретил включить для отъезжающих по внешней трансляции традиционный марш “Прощание славянки”.
    А Алексей  последний раз отдал честь флагу “Днепра”, при сходе на берег, и проследовал к себе на Узел связи. Он шёл по широкой аллее из пирамидальных тополей, а на деревьях весело пересвистывались крошечные пичуги. Всё было так, как прежде и до него, и при нём, и будет после его демобилизации!
[Около сорока лет будет ещё служить этот корабль на границе. Он совершит много славных боевых походов. После распада СССР его переведут в разряд “корветов” и снова переименуют, теперь уже в город – украинскую ставку Гитлера. После крымских событий, команда покинет его. А Россия вернёт этот старый корабль Украине, где вряд ли ему теперь дадут капремонт. Он так и ждёт (не на ходу) своей участи ныне в Одессе…]




   
                Э П И Л О Г   И Л И   П Р О Щ А Н И Е   С Л А В Я Н К И


   Кровать Алексея была аккуратно застелена чистым бельём, и стояла в ожидании своего хозяина. За этим уж проследил Александр, друг Алексея. Теперь он был здесь за старшего по команде. Альгис заменил Трощенко.  А Витя Воронов сменил Симашко Васю. Молодёжь была Алексею незнакома.
   Сначала Алексей пошёл в строевую часть, где ему сказали, что сегодня уже поздно, так что некому заняться его документами, и пусть он подождёт до понедельника. Тогда он поднялся на второй этаж штаба и прошёл на БРС. Позвонил в дверь условным звонком (азбукой Морзе выстукивался вопросительный знак и после него – первая буква фамилии). Дверь открыл незнакомый молодой матрос. Алексей представился удивлённому вахтенному, кто он есть, ведь номинально он ещё числился здесь командиром отделения. Всё было на своих местах, но не было тех людей, с которыми он служил, и всё необычно казалось чужим. Хотя нет. Всё же на радиостанции сидел один знакомый ему человек - Альгис Бертанавичус.  Он был дежурным по связи. На его парадной голландке уже сиял знак “Отличник погранвойск” 2-степени (это начПО постарался). У Алексея не было к Альгису обиды, ведь в том, что с ним произошло, нет его вины. Он был, просто, невольно втянут в это дело, уже всего лишь, своим присутствием на БРС. Они даже традиционно обменялись адресами. Свой адрес в Вильнюсе (по-литовски) он написал на белой обратной стороне дембельского гюйса бывшего командира, там, у Алексея уже были записаны  адреса и других ребят.
  С Сашкой они встретились по-братски. Он был немного смущён, что в присутствии, ещё не ушедшего в запас, командира, ему приходится командовать подразделением.
   Мичман Рождественский был в отпуске, а Гудвин из-за простуды – на больничном. Побывал Алексей и на ТТС, то есть на телефонке. Там у него оказалось больше знакомых ребят, так как кроме одного, заменившего Яворского, матроса, остальные служили ещё при нём. Через Зою Андреевну он передал её мужу привет и пожелание скорейшего выздоровления.
  Пообщался он и с третьей телефонисткой - Ларисой. Ещё ранее она покупала для Алексея в городе альбом для дембельских фото, модные гражданские вещи: тенниску, джинсы и сандалеты. А сейчас она подарила ему красочный фотоальбом с массой цветных фотографий,  в память о Крыме. Лариса была чудесной девушкой, но с Алексеем они были просто друзьями. У неё был свой парень из ЧеФэшников. Но, как потом Алексей узнал, тот бросил её после демобилизации, а на следующий год у неё родилась от него девочка.
   Алексею припомнился Холодов Игорь с его хладнокровием. За два часа до демобилизации тот ещё читал библиотечную книгу, когда другие не могли найти себе места. И только, когда он дочитал последнюю страницу, Холодов захлопнул книгу и пошёл в библиотеку, чтобы сдать её и подписать там бегунок [обходной лист при увольнении].
   Кринолин же чувствовал себя каким-то доисторическим динозавром. Ни одного его одногодка по службе в части уже не осталось. И, здесь, он побил своеобразный рекорд, в продолжительности срочной службы. Ведь даже в понедельник случилась какая-то загвоздка, и на руки документы об увольнении в запас он получил только во вторник 21 июня.
   Все его личные вещи хранились на телефонке.  С Альгимантасом Бертанавичусом, Александром Рыбниковым и Виктором Вороновым он попрощался заранее.
   Вместе с Александром Ефимовым они пришли на ТТС. Где Алексей в последний раз сфотографировался с ребятами. Он переоделся в гражданскую одежду [ведь даже днём в городке можно было случайно нарваться на патрули в, перешитой на дембельский манер, парадке]. Форму он аккуратно сложил в чемодан, который почему-то не улыбался этому знаменательному событию. И самому Алексею было грустно, чувство своей ненужности всё более охватывало всю его сущность. По-видимому, это у него начинался постдембельский синдром!
   Ребята дружно пропели ему несколько тактов “Прощания славянки” и проводили его до КПП.
   После прощания с друзьями, Алексей вышел на улицу и, напоследок, ещё раз оглянулся на большие металлические ворота с якорями, за которыми остались несколько лет его срочной службы в  Пятой Отдельной Краснознамённой бригаде сторожевых кораблей! 
   На душе у него торжественно и грустно звучали медные трубы марша “Прощание славянки”…


 

 






                П О С Л Е С Л О В И Е


   Вот и закончился рассказ о морской службе моего героя. Эту повесть можно было бы отнести к, почти, документальному рассказу. Потому что, всё, что описано в ней, произошло в реальной жизни. Но назвать её мемуарами можно лишь с большой натяжкой, хотя, все эти события взяты из  моих собственных воспоминаний. И пусть в народе и говорят: «Какой рассказ… без прикрас?!» Но, как раз, особых прикрас-то  в повести, пожалуй, и  нет.  А есть, лишь некоторая недосказанность, и анализ событий с высоты прожитых мною долгих лет! И ещё. Повесть получилась художественной по следующим причинам.
   Во-первых, в рассказе очень сильно субъективное мнение автора.
   Во-вторых, чтобы сократить количество действующих лиц,  некоторые  незначительные события сконцентрированы  на активных персонажах повести.
   В-третьих, сами события, для удобства изложения, в редких моментах, смещены по времени и в пространстве.   
   В-четвёртых, с той поры прошло уже более сорока лет, и, если сами события эти помнятся, как будто бы, всё произошло вчера, то некоторые имена и фамилии напрочь забылись, поэтому они - вымышленные.
   И, в-пятых, имена известных командиров, в большинстве своём, реальные (их удалось восстановить из информации с различных пограничных форумов). Тактико-технические данные кораблей взяты из интернета.
    Поначалу, я хотел заменить имена “антигероев” повести, но тогда и названия кораблей должны были быть вымышленными. А имена настоящих мужиков, к тому же, мне очень захотелось оставить так, как есть. Некоторые фамилии умышленно изменены, всего лишь на одну-две буквы или на синонимы и антонимы, из этических соображений (но они узнаваемы самими участниками событий).
   Однако я не могу не раскрыть настоящие имена некоторых, уважаемых мною, прототипов, с которых были списаны мои герои. Это: капитан третьего ранга  Мекшун, капитан третьего ранга Мерлин Э.Н., старший лейтенант Макаров А.И., мичман Евтушенко А.Е., старшина первой статьи Чертков В.И., старшина первой статьи Ушаков Н.Г. и матрос, а в дальнейшем, мичман Ефремов А.Н..
   И, напоследок, скажу. Да! Мне пришлось скинуть с пьедестала авторитеты некоторых уважаемых офицеров. Но то, что здесь про них написано, хоть и документально не подтверждённая, но истинная, ПРАВДА! Во всяком случае, Бог тому свидетель. 
   И одной из главных истин, что я познал в этой жизни, является то, что при любых обстоятельствах, человек должен оставаться  ЧЕЛОВЕКОМ!
   А, расставаясь, моим любимым читателям мне хочется пожелать большого СЧАСТЬЯ в жизни! И если уж им и  придётся выбирать между БЛАГОПОЛУЧИЕМ, ЧЕСТЬЮ и СОВЕСТЬЮ, то чтобы они  всегда выбирали  второе и третье! 

                Валерий Корныхин
                Сентябрь – декабрь 2018 г.