Сверчок
Часть 1
На царских харчах
65
Сменные директора
Дальше нами правил Степстепыч – Степан Степанович Фролов подполковник артиллерии. Сделано это было по рекомендации Аракчеева. Вменено ему было быть надзирателем по учебной и нравственной части, а потом и исполнять обязанности директора Лицея.
Тупой был подполковник!
Настоящий… подполковник…!
А что делать Аракчеевская школа!
Фролов свято верил, что Руссо была женщина по имени Эмилия, поскольку путал это имя с названием трактата «Эмиль».
Ну, тут у нас казарма началась по полной программе!
На молитвах нас строили в две шеренги, в столовой рассаживали в порядке отметок за поведение, вход в верхний этаж разрешался днем только по билетам и тому подобная колготня. А в наказание нас стали ставить на колени.
В общем сапог он и есть сапог.
А страстишка у него была...
Был он карточный игрок.
Мы ему гадили как могли.
Ну и он нам не спускал.
И только в начале 1816 года директором был назначен Энгельгардт Егор Антонович, который и укандохал Федорова в отставку. Директор лицея родился в Риге, отец-немец, мать итальянка. Такая гремучая смесь! При императоре Павле Егор Антонович был не хухры – мухры, а секретарем магистра «державного ордена св. Иоанна Иерусалимского» т.е. мальтийского ордена во главе которого стоял император. Сынок убиенного Павла, будущий император Александр Павлович, обязан был присутствовать на заседаниях капитула ордена. Только как себя вести он не знал и был нетверд в процедуре. За что и вызывал гнев у отца. Здесь Энгельгардт, выручил наследника престола. Стал ему делать рыбу или шпаргалку для говорения. Ох как он обрадовал папашку! «Моя кровиночка! Сынишка мой достойный!» -восторгался Павел. За эту услугу Александр и не забыл Энгельгардта. И Егор Антонович этим покровительством пользовался, когда надо было уладить неприятности по лицею. Что касается его воспитательной парадигмы, то она была следующей:
«Только путем сердечного участия в радостях и горестях питомца можно завоевать его любовь».
Ну чистый Иоанн Евангелист с его крылатой фразой «Дети мои, любите друг друга». Много он с нами общался и проповедовал… проповедовал свое… Когда мы стали постарше он нам все больше о долге говорил… Домой к себе всех нас приглашал… в общем воспитывал.
Но меня он достал.
Не люблю моралистов, рассюсюкивающих о долге и чести.
Любовь, страсть, поэзия превыше всего!
Он ко мне подкатывался с соплями на тему люблю ли я его. «Да ты ж не девка чтоб тебя любить», - думал я и рисовал на него карикатуры. Весь он был у меня на пере, в своем светло-синем двубортном фраке с золотыми пуговицами, со стоячим черным бархатным воротничком, в черных шелковых чулках и башмаках с пряжками. Весь из себя театрально - либеральный. Таков был наш директор, выпустивший нас в мир.