Поженихались, или как я не оказался в женихах.
Было это в послевоенное лето и был вероятно 47 или даже 46 год. У меня только что появился новый приятель. Как звали его – не помню. Был он старше меня года на 2-3, то-есть уже подросток. И уж очень был он падок на пересказы любовных приключений, своих, явно придуманных, и чужих. Особенно смаковал все подробности половых отношений.
Как я понял повзрослев, у него была болезненная страсть к эротике. Слово «эротика», как и другие слова – «секс», «порно» – мы тогда и не знали, в быту они не применялись. В бытовом лексиконе все половые понятия определялись словами непечатными. А малолетние шалопаи подражали взрослым матерщинникам.
Как-то новый приятель заявил, что знает ребят, которые обращаются с девочками как с женщинами. Парни эти, в основном из центра города, гужуются где-то у Варшавки и мой приятель знает, где у них место сбора.
Предложил сходить туда и завести с ними приятельские отношения. Называл он их почему-то женихами, вкладывая в это слово какой-то особый смысл, мне непонятный.
Я его россказням вообще не верил, но тут любопытство пересилило. Надо посмотреть на народ живущий в своё удовольствие, озабоченный девочками, а не поиском жратвы.
Вот и потащил он меня куда-то за Гнутарь, на пустырь за городом. Повёл, как он выразился, женихаться.
На пустыре действительно прохлаждалось несколько пацанов разного возраста. То ли в карты играли, то ли просто загорали на травке. Заправлял ими паренёк лет 14-ти.
Как и большинство его кодлы, выглядел он барчуком – чистенький, с холёным личиком, округлыми щёчками. Видимо он не ведал голода, не знал, что такое пустые супчики из лебеды и щавеля, вприкуску с лепёшкой из муки из картофельных очисток – постоянного рациона моего окружения.
Парень валялся на траве в американском костюмчике и заморских ботинках. И видно было, что он не заботится о их сохранности.
О такой одёже-обуже, приходящей в посылках помощи от американцев, мы могли только мечтать. Они доставались, как правило, семьям начальства, простые работяги хоть и претендовали на эту помощь в Собесе, но получали что-то очень редко.
Барчук брезгливо осмотрел наши одёжки и сказал что-то в том смысле, что в таких оборванцах не нуждается. Сближение не состоялось.
Мы отличались от его окружения всем своим обликом. Были босы, так-как летом обуви вообще не знали. На руках и ногах цыпки и короста от порезов и ссадин.
К тому же мы были и лохматые, так как стриглись максимум дважды в год наголо. После стрижки волоса отращивали, пока не зарастали до предела, или пока в шевелюре не заводились насекомые. Только тогда нам выделяли грошики и мы шли в парикмахерскую, где оболванивались под ноль.
Одеты почти в лохмотья – перешитые с чужого плеча рубахи, посконные штаны домашнего пошива и покраски.
Нет, не годились мы не только в женихи, но даже в приятели этой компании. Что нам стало понятно и без объяснений. И мы ушли, как говорится, «несолоно хлебавши» и приятель всю дорогу матерился. Я особенно не расстраивался, видимо женихаться мне было ещё рано.