Не могу утверждать, что оператор плакал, но слезы катились из его глаз, мешая снимать. Нет, ничего грустного мы не наблюдали. Просто это был Иркутск, раннее утро, — 20 с ветром. Оператор был родом с юга Франции, а до России работал в Африке. То есть, причины плакать у него, все-таки, были. Немец, режиссер, держался мужественнее, но и он, в коне концов, сдался.
— Хочу кофе! Все, перерыв.
Оператор яростно закивал, а я стал оглядываться по сторонам. Все приличные кафе были еще закрыты. Поскольку ног мы не чувствовали, идти далеко не хотелось. Все уставились на единственное заведение, которое попало в поле нашего зрения. Явно столовка, но открытая.
— Это не лучшая идея, — робко сказал я, как человек частично местный, — Вам не понравится. Там не очень хороший кофе.
Но спасение было так близко, что все проигнорировали мои возражения, в том числе я сам, и первый потащил заиндевевший штатив в манящую теплом и ярким светом забегаловку.
Это действительно была забегаловка, допотопного советского образца. Внутри было пусто, только в углу, на четырех пластиковых стульях спал какой-то лохматый мужик совершенно дикого вида. Его голова покоилась на бывшем когда-то белым в голубую клеточку бауле. С такими раньше ездили челноки. Второй такой же баул, но со сломанной молнией, стоял рядом со спящим, открывая нашему взору два старых ботинка, вязаную женскую шапку с блестками и горлышко бутылки. Лохматая голова храпела.
Коллеги взяли кофе у стойки, на которой изолентой было приклеено меню. Я, как более искушенный в отечественных реалиях, ограничился пакетиком чая и кипятком. Буфетчица, дама неопределенного возраста и огромных размеров, распознав в нашей компании иностранцев, кинулась было в сторону спящего мужика с намерением растолкать и выпроводить, но остановилась. На ее лице некоторое время читалась борьба между престижем столовой, города и страны с одной стороны, и человеколюбием с другой. Последнее победило.
Минут десять все сидели молча. Потом, когда мышцы лица разморозились и вновь обрели подвижность, а губы смогли принимать форму извлекаемых звуков, коллеги начали живо обсуждать худший в их жизни кофе и чертов русский холод. Разговор шел на английском. А как же общаться французу, немцу и русскому?
Храп постепенно прекратился, мужик приподнял голову от сумки, посмотрел на нас прозрачными, как воды Байкала, глазами, и произнес:
— Ёптыть! What the fuck is going on here?
Повернулся на другой бок и снова заснул.