А мы с тобой не родственники? Сейчас подумал. Мой прадед, его кстати, звали Николай, был из крестьянской семьи, но был мастеровым и девять месяцев в году проводил вне дома, ездил на заработки, строил дома. Однажды вернулся не один, привез жену, кубанскую казачку. Она была так не похожа на русских женщин приволжского села, что ее прозвали турчанкой, хотя и носила чисто наше, русское имя Мария. Двоих парней они родили, но счастливы были недолго, вернувшись в очередной раз, Николай положил на стол заработанные деньги, ничего не сказав, вышел во двор, зашел в амбар и перерезал бритвой себе горло. Что? Почему? Ушло с ним. Говорят, суровый был мужик. Видимо, настолько суровый, что забрал себе всю жесткость рода, больше таких характеров не было у нас. Разве что у отца, он был твердым, а иногда и неудержимо диким. Может, поэтому тоже умер рано.
- Грустно как то, - сказала Ольга
- Прости, я ведь хотел только о Марии, о неведомых зигзагах судьбы. Но так получилось, не остановился. Мне хочется рассказать тебе все. Долго молчал.
- Не знаю, а очень хотелось бы узнать. Хотя, нет, знаю, мы бесспорно родные, иначе не прибежала бы к тебе, увидев у вагона в первый раз. И еще. Но это потом. А сейчас хочу выпить за тебя.
- Договаривай.
- Нет, давай потом. Мы ведь с тобой надолго?
- Навсегда!
Наверное, мы опьянели, если так, то это не только от вина, конечно, не от вина. Нам легко и комфортно, как если бы много лет мы были вместе. Ее глаза блестели, лицо светилось молодостью, нижняя губа чуть припухла и ярко пылала, даже так идущие ей светлые топазы в ушах казались счастливыми. Я тоже светился. А как иначе? Счастье! Мы говорили и смеялись, потом молчали, смотрели друг на друга и снова говорили и снова смеялись. Ночью я осторожно встал и подошел к окну. Огромная луна влажным серебром пыталась раздавить мрак в парке, загоняя его под деревья и кусты. Я думал о том, что наконец-то судьба решилась рассказать мне о том, что такое счастье. И тут же вспомнил о том, что когда-то я так уже думал. Ольга тоже поднялась с постели, прижалась обнаженной грудью к моей спине, положила голову на плечо, прикоснувшись губами к щеке, помолчала так немного, потом сказала:
- Тебе не хорошо?
- Какая-то смутная, далекая тревога.
- Успокойся. Я люблю тебя и буду любить всегда, даже тогда, когда меня не станет.
Мы снова легли, и Ольга снова уснула, а я уже не мог.