Анатолий Гринблат
Мальчик о довоенных годах в провинции
Жили мы до войны в городе Бердичеве на Украине до моих 14-ти лет, когда я закончил 6-ой класс. К нам приехала тётя Юля из Ленинграда с моим двоюродным братом Тоней, чтобы забрать и меня с собой на отдых в Одессу. Оказалось чудом, что мы не успели уехать, началась война. И чтобы с нами произошло можно только представить. А так удалось тёте вернуться в Ленинград, где у неё остались муж с дочкой, а нам эвакуироваться.
Жили мы на ул. Садовой в двух шагах от центральной улицы города Белопольской. Наша улица спускалась вниз до ул. Малая Юридика, где я смутно помню свои посещения детского садика. А позже была у меня няня Полина, молодая и симпатичная. Я помню, что когда мы выходили посидеть на бульваре на Белопольскую, к нам подсаживались молодые люди, заинтересовавшиеся Полиной.
В школу я поступил в 7 лет в нулевой класс. В школе нас учили основательно. Я это могу утверждать по многим знаниям, которые у меня сохранились до сих пор. Учительница математики учила нас старательно. Для успевающих у неё были задания из «Золотого задачника», которые и мне доставались. Украинский язык нам преподавал учитель довольно упорно, и я его знаю и помню отрывки из стихов украинских поэтов. Учительницу русского языка я не помню, но по тому, что основные знания я получил тогда, могу её похвалить. Обучала нас довольно успешно французскому языку довольно солидная дама, но зафиксироваться во французском я не сумел, т.к. началась война, когда продолжать его обучение не было возможности. Не забыл я своё поведение однажды на уроке французского, когда вдруг погас свет, я бросил чернильницу в стенку. Что со мной тогда было до сих пор не пойму, но меня собирались исключить из школы, с большими неприятностями обошлось.
Я был подвижным мальчиком, и мы часто играли в футбол в нашем большом и разветлённом дворе. В глубине его находился дом и сад польки Высочинской, куда мяч залетал, и нам приходилось его отвоёвывать, т.к. мы часто в сад забирались. У Высочинской были две дочери-красавицы, которые потом стали появляться в кино. Когда-то наш город принадлежал Польше и в городе это чувствовалось. Так Оноре Бальзак сочетался браком с польской графиней Эвелиной Ганской в соборе Святой Варвары, относящийся к монастырю Босых кармелитов и находящийся на Соборной площади в городе. Там в 1928г. открыли мемориальные комнаты Шевченко, Шолом-Алейхема и Бальзака.
В городе жили известные люди: семья Рубинштейнов, в которой братья Антон основал консерваторию в Петербурге, а Николай в Москве, Роман занимался просвещением в городе; писатели Менделе Мойхер Сфорим, Шолом-Алейхем, М.Д. Гарцман, А.Я. Кагана и В.С. Гроссман.
Я прекрасно помню восторги, вызываемые нашими победами над японцами на Дальнем Востоке и в Монголии полководцами, потом репрессированными. Участие в войне Народного фронта Испании со своим и немецким фашизмом наших добровольцев, танкистов и летчиков, также литераторов Ильи Эренбурга, Михаила Кольцова, а также Эрнеста Хемингуэйя и Антуана Сент-Экзюпери, публикации которых мы читали с воодушевлением. Возмущение зверской бомбардировкой городка Герника охватило всю страну. Появились фильмы о борьбе наших в Испании. Затем множество испанских детей поселились у нас и ещё долгое время были нашими подданными. Долго эти события будоражили нас. В то время у нас была ярая антифашистская обстановка, мы во всём выискивали фашистскую символику. Но вскоре Гитлер перехитрил Сталина, в Советском Союзе во всю активизировались фашистские структуры, пользуясь нашими ресурсами и даже нашим военным обучением. А затем и подарил нам некоторые земли. Чем это завершилось, знаем мы и чувствуем до сих пор.
Мои тёти жили в Киеве, я с мамой несколько раз их навещали. Тётя Роза жила на Большой Подвальной улице древнего Киева, начинающейся от Золотых Ворот. И первое здание на ней было консульство Германии, на котором развивалось огромное фашистское знамя, перекрывающее узкую улицу. А рядом находился храм бабтистов 7-го дня украшенный многочисленными узорами, в которых мы выискивали фашистскую символику. Тогда это было модно, так репрессированного командарма Ионы Якира расшифровывали: я контрреволюционер иностранной разведки.
Тогда гремели экспедиции, перелёты и другие достижения. Арктическая экспедиция «Челюскина» с О.Ю. Шмидтом, Папаниным, Кренкелем, Ворониным и девочкой, родившейся во льдах, гремела на весь мир. А у меня уже была книга большого формата с описанием и фотографиями экспедиции. Тогда наши лётчики и лётчицы совершали много дальних рекордных перелётов, спасали «Челюскинцев», летали в Америку через Арктику. И обычно вся страна ликовала, встречая героев в открытых автомобилях, осыпаемых конфетти. Но Сталин был, как и во всём, подлым мистификатором. Недавно я узнал, что экспедиция была организована для переброски двух тысяч заключённых для организации и добычи олова, недавно обнаруженного на Чукотке. Там было два корабля и оба не ледоколы, на «Пыжме» ехали заключённые, а на «Челюскине» обслуживающий персонал и даже с семьями. Почему-то зимой, не хватило терпения. И лёд оба корабля раздавил. Челюскинцев спасали наши лётчики, а «Пыжму» было приказано потопить. Взрыв на ней не удался, и её спасали американцы.
Нас заставляли постоянно замазывать чернилами портреты вождей, полководцев и героев гражданской войны, которых в учебниках было много. Это вызывало у нас какое-то беспокойное тревожное чувство, ещё не осознанное. К этому добавлялись ночные тревожные взгляды отца при проезде машины и рассказы об арестах и валютных вымогательствах и т.п. Недалеко от нас был дом, в котором жил начальник местного НКВД, и мы видели, что хозяин его часто менялся.