В душном автобусе висел тяжелый запах июльской жары вперемешку с запахом усталости дачников и клубнично-пионным ароматом. Даже открытые настежь окна и люки не могли дать ничего взамен давящему ощущению зноя.
В природе все было тихо и нарочито горячо. Раскаленный асфальт серой струйкой горячего пара поднимался от остановки к остановке.
Пассажиров в автобусе было немного. В середине салона сидела тучная пожилая дама, бесконечно вытиравшая носовым платком пот с лица, шеи, рук.
Ее соседка, видно, еле-еле дождавшаяся остановки, жадно припала к банке с теплой, как парное молоко, водой: какая ни есть - влага. Живая вода!
Вошли еще две женщины. Та, что помоложе, села рядом со мной. Она приветливо улыбнулась, и протянула мне горсть горячей, пыльной клубники. После того, как я вежливо отказалась от угощения, она тут же пихнула ягоды себе в рот, ища спасения от жары в их приторно сладком соке. Потом она достала из сумки какую-то потрепанную, видавшую виды, книжонку, открыла ее на странице с загнутым нижним уголком и ... заснула.
Старушка, вошедшая вместе с ней, примостилась на переднем сиденье, рядом с сидевшим там старичком.
На старушечьем лице мелькнула радость: не сильно намучилась, автобус подошел скоро, да еще и сидячее место подвернулось.
Но тут же радость сменило выражение боли. Старушка достала из кармана флакончик с какими-то таблетками, открутила крышку, и... неосторожным движением рассыпала все его содержимое на пол...
-Ох, - выдохом сорвалось с ее губ.
Сидевшие напротив парень с девушкой даже не шелохнулись, еще крепче "заснули".
Другие отвернулись и уставились в окна, третьи полезли в сумки, я не стала беспокоить дремавшую с книжкой соседку...
И только этот старичок, рядом с которым она села, встал, поставил свою авоську со скомканными в ней газетами на сиденье и, опустившись на колени, стал собирать во флакон таблетку за таблеткой.
Наконец старушка, взглянув на склянку, по виду определила - "все!". Получив порцию должной благодарности, старичок удивленно спросил : " Чего тебе дома-то не сидится?"
Его попутчица не сразу ответила. Она проглотила пилюлю, дождалась, когда боль отступит. Потом лицо ее заметно просветлело, она улыбнулась и сказала: " Что ты, милок! Дома в нашем возрасте грех сидеть. Пока ноги ходють - надо ходить. Да у меня дома больно-то и не рассидисся. Сынок помер. А невестка рада-радехонька, когда я из дома ухожу. Да и мне...завсегда дома-то - стены гложуть. А тут я яблоньку полью, что сынок посадил, посижу под ней, поплачу - мне и лекше. А невестка все спилить ее хочет - солнца грядкам не хватат. Яблоки, мол, все-равно кислыя на ей. А мне жалко. Память ить..."
- Да, спилить - дело нехитрое, - отозвался на исповедь старичок.- А у меня вот и памяти не осталось никакой. Семья моя похоронена на Украине. И в добрые-то времена туда, бывало, не наездишься, а уж теперь...
Махнув рукой, он полез в карман, достал из пенсионного удостоверения две маленькие карточки, протянул соседке:
- Вся память у меня вот. Это - моя жена. А это - сын. Померли они... Так уж вышло... Внуки есть, дааа, - протянул он, - двое. Но им не до меня. Вон жизнь-то какая - кредиты-бандиты... Они эту всю суету нынче называют одним словом - проблемы...
Бабушка понимающе кивнула, а потом спросила:
- А как же ты, милок, один-то управляисси?
- Да так... С хлеба на воду и перебиваюсь. С пенсии и внучке помочь охота. Ей дюже трудно. Мужа нет, детишек трое. Благо, соседи у меня хорошие, добрые. Что нужно - помогут. Да что мне нужно-то. Как у Серафима-то Саровского? " Сыт крупицей, пьян водицей". Да я и сам себе еще и постирать могу, и похлебку сварить...
Он по-генеральски расправил плечи, блеснул огоньками глаз, погладил бороду и улыбнулся. Словно свежий ветер пролетел по салону от этой улыбки. Словно летний дождь поцеловал раскаленный день в горячую макушку своими влажными губами...
- Тебе где выходить-то? Мне - на следущей.
- И мне на следущей.
Оба пошли к выходу. Автобус остановился. Старичок подхватил бабулины корзины, выставил их из автобуса, потом подал руку ей самой. Она, очевидно, не привыкшая к такой заботе, долго примерялась, чтобы сделать шаг по ступенькам. Наконец она осторожно спустилась по ним, опершись на протянутую руку. Двери закрылись, автобус тронулся в путь. Я долго смотрела вслед этим пожилым людям, пока они не скрылись с глаз. Старик нес корзинки своей попутчицы, а у нее в руках была его легонькая авоська, которой она все время размахивала, видно, о чем-то рассказывая...
Может, встретились два одиночества? Может, вовсе не зря автобус медленно выползал из жары,чтобы вновь в нее окунуться?..