Река жизни
Имя Зоэ с древнегреческого — жизнь.
Узелки на память
«Чтобы спасти психику, она продергивала мережку на мешковине», — рассказывает о лагерной жизни Ерошкиной Эльвира, жена правнука писательницы, даря в школьный музей вещи Зои: наволочку из буро-желтой ткани, подстаканник, батистовую пожелтевшую сорочку, детские книги. Наволочка, чуть подрагивая в ее руках, нетерпеливо ожидает продолжения рассказа о лагерных буднях. Каждая ниточка рукоделия наполнена маятой молодой женщины, страшно и неожиданно попавшей на нары из интеллигентного коллектива музея-усадьбы Льва Толстого, где мирно шла ее спокойно-сосредоточенная работа над дневниками великого писателя. Боль, страх, стыд, крах надежд, отчаяние, — этот невыносимый, туго сплетенный жгут, как удавка, парализует речь, мольбу. Материализовавшись в нервные движения рук, выдергивающих и затягивающих нити, страх взъерошивает, электризует ткань, и копится в каждом новом узелке. Узелке на память…
Через десять лет настанет пора развязать узелки и поведать миру о прожитых безумных годах жесточайшего советского обмана, которые оставили зарубки на сердце и сделали ее писательницей.
Рукописи не горят и не исчезают бесследно
«Это письмо из лагеря, от обвиняемой по ст. 58. 10, получившей от тройки НКВД по Тульской области 10 лет лагеря и не чувствующей за собой вины даже на 5 минут». Письмо З. А. Ерошкиной И. В. Сталину открывает ее рукопись. Пухлая папка — рукопись ее книги «37-ой год», полвека (подумать только, 51 год!) пролежавшая на антресолях московской квартиры, наконец, осенью 2012 года перевезена в родной для Зои Алексеевны город Сарапул. Рукопись, которую все считали утраченной, открывает неизвестные, самые трагические страницы биографии писательницы. Как много еще забытых документов, писем, рукописей ценнейшего культурного наследия томится у кого-то на антресолях, в стенках, шкафах, сараях, чердаках, и все это может быть уничтожено чьей-то равнодушной рукой. Как вот эти выстраданные строки З.Ерошкиной:
«Черный ворон двинулся, и началось то, во что ни за что нельзя было поверить… Он возил их всю ночь, но нигде не брали его пассажиров: не было места, везде было полно. Если же где-то кого-то ссаживали, то садили других, которых почему-то нужно было перекинуть в другую тюрьму. Получалась давка, мужчины даже хохотали над женскими криками и слезами от грубых, навязчивых ласк…».
«Темные обтертые лестницы, коридоры – все при полном безразличии, будто бы она перестала что-либо хотеть, делать сама. Перестала быть молодой девушкой, молодым, способным, как обычно добавляли, инженером, комсомолкой, умеющей постоять за себя. Ей даже не говорят: «направо» или «налево», а просто нажимают на нее плечом в нужную сторону. И, не говоря ни звука, ни слова, останавливают у двери, и когда та открывается, вталкивают ее и нажимают закрывающейся дверью. За что ее так? Неужели за то, что заступилась за человека?»
«В этот день, когда Злата, услыхав, что рядом говорят об очень хорошо знакомом человеке, друге ее отца, невольно вмешалась в разговор:
— Ну, что вы говорите… Он арестован? Не может быть. Уж я-то никогда не могу поверить этому, просто потому, что очень близко знала его. Мой отец долгое время работал с ним. Он у нас бывал, и для меня это настоящий, преданный совершенно власти, человек». Заметив странное молчание, удивление на обращенных к ней лицах, желание некоторых, чтобы она замолчала, добавила: «Не могу этому верить…» — и вернулась к работе. К концу дня она забыла об этом. Утром ее вызвали к следователю. Прямой, резко прозвучавший деловой вопрос голосом, лишенным всякой мягкости:
— Где проживает ваш отец? Точный адрес. Напишите заявление о его близости с арестованным врагом народа, — был ударом, после которого слова: «Вы арестованы» — уже не удивили».
Одна из сокамерниц, Надя, рассказала свою историю ареста. В Москве, где она была в отпуске у подруги на семейном празднике, один из гостей попросил ее занести письмо и пакет его знакомому. Она и занесла, но не застав дома, оставила у хозяев квартиры вместе со своим адресом. Вот и все. Что было в письме, в пакете, она не знала, не знала и того, кому было послано, даже его фамилию. И через два дня, когда она шла на работу, ее взяли….
Возвращение к истоку
Судьбы людей, прошедших земной путь в любви и благородстве, повторяют судьбы рек. Добротно потрудившись, река в устье передает живые воды морю, обретая новую жизнь. Родившаяся в Сарапуле на Каме 125 лет тому назад, ныне незаслуженно забытая писательница Зоя Алексеевна Ерошкина, после долгих скитаний, репрессий возвращается к нам в своих книгах, переизданных в Сарапуле, и рукописи, казалось, утраченного навсегда, романа «37-ой год», найденной краеведами школьного музея «Сарапульская старина».
Сарапул XIX века… От ближайшей железнодорожной станции около 300 верст, до губернского города еще больше. Полгода единственная артерия жизни – река Кама. Родной Сарапул для писательницы Зои Алексеевны Ерошкиной (19(7)апреля1892 — 1961), урожденной Девятовой, — город недобрый, но неизбежный. А большая, полноводная, живая Кама – одушевленное родное существо, несущее на гладкой могучей спине плоты, буксиры с баржами. «Отсюда вытекает ручеек моей жизни», — писала Зоя. Связь человека с местом его обитания — очевидна и загадочна. Ведает ею известный древним гений места — дух-покровитель. Река в мифологии — символ мирового пути, божественной энергии и духовной пищи, творческой силы, времени и необратимости. «На реке» — так Зоя назвала свою первую и главную автобиографическую книгу. В ней описала себя и брата под именами Юльки-Юшки и Павла.
Приходила сюда тихой поступью северная весна и начиналась жизнь – веселая, буйная, пристанская, бурлацкая, торговая. Ледоход — грандиозное событие, единица отсчета, веха в размеренной православной жизни, порой совпадавшая с Пасхой и имевшая то же значение – возрождения, воскрешения из старорусской зимней сонной одури, надоевшего полубытия-небытия. «Нетающая толпа» на берегу. Весь город — от стариков до детей — побывает там при ледоходе. В этом есть «прямо-таки что-то обрядное»,— пишет Зоя Ерошкина. Действительно, на Руси «кликали» весну, собираясь на высоком месте, поворачиваясь к востоку и читая молитву в первобытной боязни, вдруг зима будет длиться вечно. Стоя на «Урале», — на вершине сарапульской Старцевой горы, и глядя на Восток и Закамье, и сейчас испытываешь первозданный шок от величественной картины: опоясывающей город реки с игрушечными пароходиками, далей, уходящих в синеву к закругляющемуся горизонту, и «сделанных» облаков, устремляющихся со всего небосклона тебе навстречу. О «сделанных» облаках своя легенда. А. П. Чехова, следующего по Каме весной 1890 года в мерлихлюндии, раздражала и «вода цвета кофейных помоев, и резкий противный ветер, и застывшие от горя фигуры на встречных баржах», и последовал вывод: «камские города серы; кажется, в них жители занимаются приготовлением облаков, скуки, мокрых заборов и уличной грязи». А путешествуя летом через десяток лет, писатель поразился «изумительнейшим по красоте камским видам». «Вообще-то приготовление облаков — не самое плохое дело», — заметил на это один пермский писатель. И действительно, превосходного качества облака, рождающиеся над Камой, — излюбленный образ местных художников.
Ледоход написан писательницей сочно, подробно, вкусно. Многоголосье толпы, шум, треск, уханье, хруст, плеск льдин, лай оставшихся на льдинах собак, блеяние коз, мягкий трубный звук первого пароходного гудка… И в этом разнообразии картин и звуков мощной стихии, которой торопятся зарядиться люди, – вечное волнующее сакральное таинство. Ледоход – самое яркое воспоминание о Сарапуле дочери купца Девятова. Жаль, что мы сегодня лишены его: ледокол заранее ломает лед. Берег реки, наполненный зеваками, – любимое место девочки Зои, где она вместе с братом впитывала шумноголосую сарапульскую жизнь. Везде труд, тяжелый, но прикрытый шуткой и смехом, жизнь без всякого сокрытия ее грубейших сторон. Приставали баржи, пароходы за зерном, кожей, лесом, пенькой, щетиной, дешевой обувкой, веревкой, за вкусным хлебцем, слава о котором шла по всему Прикамью, за рыбой, ядреным квасом, лаптями. Тут и спали, и ели, и пили, и ссорились, и дрались. Писательница сохранила редкую целомудренность души, с детства купаясь в отчаянной пристанской ругани, наблюдая откровенность нравов, а в зрелости пройдя тюремную «школу». Она никогда не повышала голос, не знала мата.
С большой симпатией мастерски описывает писательница собратьев по воле – «золотую роту». Через столетие их звали «шабашниками», — разношерстных заезжих работяг, противопоставляя их «барсуку» — городскому обывателю. «Золотая рота» страшна, истощена зимней безработицей, голодна до трепета, до блеска ввалившихся глаз. Она стучит в ворота, просит, умоляет, прикидывается жалкой, кроткой, за все благодарной, придурковатой, «плюнь ей в морду — оботрется и спасибо скажет». Как только не издевается над «ротой» «барсук», наскучавшийся за зиму. Но «золоторотец» не боится ни бога, ни черта, ни замков, ни запоров, ни тюрьмы, ни начальства. Это вольнолюбивый отчаянный пролетарий. Зоя Ерошкина, как и все сарапульцы, уверена, что не Волга Каму, а Кама повернула Волгу. Потому, что «Кама-то, — она, матушка, сила-река». Особенно жалела Зоя бурлаков. С душевной болью рисует она искаженные гримасой крайнего усилия лица этих несчастных, перерезанную черной лямкой грудь. Повисшие в бессилии узловатые руки и ноги, страшно утянуты назад, как будто земля не пускает их вперед. А как любит она неугомонных «землемеров» — вятских бродяг, искателей лучшей жизни. Куда только не гнала землячков нужда, куда только они не толкались! А ей-то самой уж досталось: из Сарапула в Пермь, Петербург, оттуда во Владивосток, в Японию и обратно в Россию, с Дальнего Востока в Читу, Свердловск, Пермь, Ясную Поляну, Гулаг, Стерлитамак, Подмосковье, Харьков. Называла она себя «не в меру подвижной и любопытной». И изредка заезжала она на Каму зарядиться ее силой, чтобы вновь пуститься дальше по реке жизни.
Женщине в России трудно стать писательницей. Но если душа, опьяненная мощью и величием русской Реки и рождаемой ею жизнью вокруг, рвется выразить эту стихию, ничем не остановить это половодье. Писатель и Река — между ними незримая, глубокая магическая связь. Поэтому книга Зои названа «На реке». В рассказах и повестях Ерошкиной много метких наблюдений за жизнью реки: «Лещ играет…колесом ходит. Засядет лещ на дне и ну пузыри пускать…Он личность артельная. Плавает стаей, косяком, как гусь». Об уклейке: «Ах ты, вертихвостка шальная! Иди-ка ты назад: еды в тебе нет ничего, только что веселья через край».
В книге, как и в городе, множество контрастов: многотрудная доля «золотой роты» — и сытая у «барсуков» — купцов. Бурная трудовая вахта летом у реки – и полгода зимней спячки в засыпанном сугробами по окна городе, будто обернутом в вату. Летом голая городская площадь – и дома, утопающие в пышной зелени садов. Высоченная Старцева гора – и глубокие рыжие глинистые овраги. Обыватели, сидящие по домам с крепкими воротами и замками, — и новые «казенные» учреждения «от лукавого», где служат приезжие учителя, механики, землемеры. Следующие поколения оценят роль этой «казенной» приезжей интеллигенции, создавшей в купеческом городе библиотеки, больницы, музей, гимназию.
Для Ерошкиной многое, связанное с ненавистным купечеством, было со знаком минус. Даже доморощенная сарапульская обувь, которой до сего дня гордится Сарапул, Ерошкиной описана как бесфасонная и непрочная для знати и дорогая для крестьян. И колокольня центрального Воскресенского собора на Соборной площади, где собиралась знать, купечество, – «некрасиво вытянутое вверх» здание. Эх, нам бы сейчас сюда эту «некрасивую» колокольню на площадь, с которой революция напрочь снесла все православные храмы! Дом деда на Вознесенской — такой старый и неприглядный, что просился на слом. Мать деда, прабабка Татьяна, оставившая о себе недобрую память: скупая, алчная, жалела каждую потерянную возможность скопить, нажить, приобрести, на что ушли ее ум и сильный характер. А вот дед был другим, неделовым, щедрым. Одаривал детей сладостями да народной мудростью: «в чистый четверток ворона и та своего вороненка в луже моет», а «в Благовещенье никакая птица гнезда не вьет – грех». Эти фольклорные жемчужинки не выдуманы, не вычитаны, а переданы из уст в уста из глубин народной культуры. Дед и поведал Зое, что капитал через большой грех, через кровь приходит. И она другими глазами взглянула на деда и на всю жизнь запомнила это.
Все детство и отрочество провела Зоя Девятова в этом окраинном вятском городке, откуда она вырвалась, как в свое время Надежда Дурова, в иную жизнь, и сумела сказать новое слово о Сарапуле. Так же как и легендарную землячку, Зою не привлекал купеческий быт и торговля, чем жил Сарапул. Дед Зои, Ефим Герасимович Девятов, 1837 г. рождения перебрался в 70-х годах с супругой своей Татьяной Матвеевной из деревни в крестьянскую слободу при Сарапуле. Из крестьян перешли в мещанское сословие, потом семья занялась хлебной и бакалейной торговлей, и в 1884 году Е. Г. Девятов стал купцом 2 гильдии. В семье было семеро детей: 3 сына и 4 дочери. Старший сын Алексей с женой, дочерью купца Порсева, и ребятишками — Зоей и Петром, жили в доме отца. Дом стоял на Вознесенской (Советской), 19, он жив и теперь. Алексей Ефимович рьяно помогал отцу в торговле. Нажитый капитал вновь вкладывали в дело: приобрели мельницу в Ершовке, строили дачу на Старцевой горе. Мать с отцом были в разладе. Она настояла, чтобы Зоя училась в гимназии, а Петруша – в реальном училище. «Все готова сделать, чтобы вы по-другому жили, вылезли из этой темноты», — говорила мама, радуясь нелегкой победе над купеческим прагматизмом деда и мужа. В детстве, когда «чтение сбивало с ног и не опомниться было от прочитанного», для Зои было счастьем записаться в библиотеку. Тогда, наверное, и сделан был выбор – литература.
Река жизни
Мать Зои, Елизавета Петровна, получившая отцовское наследство, хотела дать детям наилучшее образование. Пока дочь училась в сарапульской женской гимназии, в Перми открылась частная женская гимназия Л. В. Барбатенко, одно из самых престижных учебных заведений. Плата за учёбу здесь была выше, чем в других гимназиях. Гимназистки носили обязательную синюю шерстяную форму, синий берет, чёрный и белый фартуки. Елизавета Петровна перевела дочь в эту гимназии на полный пансион. Девушка жила в доме начальницы гимназии, в 1910 году она завершила свое образование и поступила на историко-филологический факультет Высших женских Бестужевских курсов Петрограда, окончив курсы в 1916 году. В Перми случилось одно, очень важное для Зои событие: встреча с будущим мужем Михаилом Ерошкиным. Молодой человек был годом старше Зои, он родился в городке Кыштыме — «Уральской Венеции», горнозаводской вотчине Никиты Демидова, окончил Чусовскую промышленную школу, поступил в Пермское реальное училище, рано занялся революционной деятельностью. В 1907 году он даже попадал в пермскую тюрьму за связь с эсерами. Милый юноша с вьющимися русыми волосами и прогрессивными взглядами сразу стал верным другом Зои. Он, так же как и она, поехал учиться в Санкт-Петербург. Апраксин проезд, где был магазин купцов Девятовых и подпольная типография газеты Искры, стал домом Зои на четыре года. Курсы располагались на 10 линии Васильевского острова. Сарапульская и пермская гимназии давали девушкам приличную подготовку: в 1909 г 17 выпускниц сарапульской женской гимназии училось на Высших женских курсах Петрограда, в 1915 – уже 35 девушек! А какие преподаватели были у институток! Л.В.Щерба, С.А.Венгеров, Н.Н.Гернет, Л.П.Карсавин, Е.В Тарле, А.Е.Ферсман – будущие академики и мировые ученые. Среди соучениц были старые зоины знакомые по гимназиям: пермячка Маша Кувшинская, сарапульцы Женя Коробова, Надя Вознесенская, Екатерина Вишневская. Вера Лопатина, окончившая гимназию с золотой медалью, в Петербурге вышла замуж за Сергея Розеноера, социал-демократа, журналиста газеты «Искра». Зоя и Михаил тоже поженились, и после окончания учебы году уехали во Владивосток, куда эсеры направили своего молодого члена партии. Владивосток был маленьким уютным городом, окраиной империи. В 1915 году у Ерошкиных родилась дочь Наташа. После революции в городе стало неспокойно: неоднократно менялась власть, высаживались военные десанты японских, британских, французских и американских интервентов. Связь Михаила Ерошкина с эсерами, генералами и поставками оружия оказалась роковой: оставаться в России ему было смертельно опасно. Ерошкины эмигрируют в Японию. Владивостокский порт – один из путей, которыми прежний мир уходил из революционной России. Пассажирам разрешалось брать на борт корабля не более двух чемоданов. Невзятое разыгрывалось на аукционах за условную плату. «Вслепую», ведь ключи от чемоданов уплывали в карманах хозяев. У правнуков Ерошкиной сохранился такой чемодан, полный вышивок и кружев. Их срезали с одежды, постели, скатертей.
Японские городки Иношима и Кобэ пригрели их и дали им несколько лет относительного семейного благополучия. Михаил звал Зою в Австралию – страну, где нашли приют многие эмигранты, не принявшие советскую власть. Но душа Зои рвалась в Россию, к далекой сарапульской реке. К тому же супруги ждали второго ребенка, а средства таяли. Михаил разрубил узел одним выстрелом: он понимал, что пути на родину для него отрезаны, и покончил с собой. Овдовевшая молодая женщина с дочкой Наташей возвращается во Владивосток, где родилась Анна (домашнее имя Ася). Зоя продолжает учительствовать в школе и педтехникуме. С детьми помогала управляться мать, Елизавета Петровна. Сняли квартиру в деревянном архиерейском доме за собором на берегу моря, где девочки ловили раков. Сняли дачу в п. Седанка. В 1930 году семья перебралась с Дальнего Востока в Читу, потом в Свердловск. Здесь образованную молодую женщину пригласили в редколлегию Уральской энциклопедии — огромное здание на Пушкинской, где она стала контрольным редактором издания. Первый том энциклопедии вышел в 1933 году. Поселили семью Зои Алексеевны в Первом Профессорском корпусе ВТУЗ-городка. Зоина дочь Наташа поступила на химический факультет университета. Вместе с такой же энтузиасткой Елизаветой Максимовной Блиновой Зоя Ерошкина занялась организацией литературного музея Свердловска. Блинова была опытным редактором, она собирала уральский фольклор, «открыла» П. П. Бажова. Зоя Алексеевна торопилась собрать воспоминания очевидцев о Д. Н. Мамине-Сибиряке. Надо было опросить еще живых его современников, разыскать старые воспоминания, разбросанные по журналам и газетам, отредактировать материал. Ею собраны воспоминания более трех десятков писателей, знакомых, родственников Мамина. «В отношении Д. Н. Мамина-Сибиряка мы были ленивы и нелюбопытны недопустимо долгое время»,— пишет она в предисловии к книге. — «На его долю, слишком поздно и обидно для него, выпало внимание». Книга «Воспоминания о Д. Н. Мамине-Сибиряке» до сих пор остается самой востребованной в библиографии писателя. А в свое время этот сборник З.А.Ерошкиной вызвал бурные споры в среде литераторов Свердловска. В московских и уральских журналах появляются ее статьи о П. П. Ершове, Ф. М. Решетникове, А. П. Чехове, Б. Горбатове. З. А. Ерошкина заново открыла талантливого уральского писателя А. Г. Туркина. Писатель, близкий по духу к Г. Успенскому и В. Г. Короленко, взволнованно рассказал миру о страшной доле рабочих уральских заводов. Его книги с помощью Ерошкиной были изданы в 1936 году в Свердловске и в 1937 году в Челябинске. Литературоведческую работу З. А. Ерошкина продолжает в Ясной Поляне в музее Л. Н. Толстого. Будучи ученым секретарем музея, она провела исследовательский анализ дневников писателя, напечатала несколько статей – «Из неизданных дневников Л. Н. Толстого», «К истории создания «После бала»», «Дневники Л. Толстого как рабочая тетрадь писателя». Опубликовать полное свое исследование Зое Алексеевне не довелось: грянул 1937 год.
«По разнарядке» в Ясной Поляне арестовали 15 человек. Бабушку и сестру забрала к себе в Старую Купавну дочь Наталья, которая работала химиком на заводе «Акрихин». «Враг народа», З. А. Ерошкина, как и сотни тысяч советских интеллигентов, несколько лет провела в сталинских лагерях Мордовии. Выжила. Ведь имя Зоя означало жизнь. После освобождения в 1940 году была лишена права прописки в столице, жила в д. Свинской под Серпуховым, в войну в эвакуации — в Стерлитамаке. Дети жили в Подмосковье. Война не обошла семью горькими потерями. 18 ноября 1942 года в подмосковном городке Старая Купавна умерла на руках у внучки Наташи Зоина мать Елизавета Петровна. Через два года, родив вторую дочь, угасла от туберкулеза сама Наташа. Других родных, Домбровских, угнали в Германию. После войны Ерошкины перебрались в г. Рубежное под Харьков. Дочь Зои, Ася в 1940 году поступила в 1-й Московский медицинский институт и, окончив его, стала заведующей лабораторией онкологического института им. Блохина. Григория Розенбаума, однокурсника и мужа Аси, в 1944 году с дипломом врача отправили на фронт, под командование генерала Рокоссовского. Он стал подполковником медицины. От него родилась дочь Аси, Татьяна. Муж ее, геолог Владимир Николаевич Емельянов стал отцом Михаила, ныне художника, дизайнера, живущего в Москве и дочери, Елизаветы, туроператора. После войны Ася гасила пожар от спиртового пламени в лаборатории онкологического института и получила ожог кистей и предплечий. Ее поощрили за успехи в работе и направили на две недели во Францию. Потомки писательницы, дети и внуки Натальи живут в Ярославле, дети Аси — в Москве. От них школьный музей Сарапула получил дорогой подарок – вещи, фотографии и документы Зои Алексеевны, рукопись «37-ой год».
Послевоенные годы призрачного благополучия. В семью и жизнь Зои вошел Михаил Докукин, скрывшийся в украинском пригороде от московских соглядатаев. Из подмосковной Купавны овдовевший муж Натальи перевез детей в пос. Рубежное под Харьков, где было головное химико-фармацевтическое предприятие. Затем отправился в Сибирь. Зоя жила с внучками. Ходили за грибами, воспитывали внуков. Зоя писала свою первую книгу.
«Чтобы обрести просветление, нужно проследить реку жизни назад, до самых истоков» — гласит восточная мудрость. Любознательной девчушке Зое Девятовой запомнился на всю жизнь сарапульский купеческо-бурлацкий-пристанской быт во всей его откровенности и густой простонародности. Вятский сочный говорок, переливистый, как камские волны, вошел в сердце Зои и вернулся к нам талантливым произведением, воспевшим город на Каме и вятский трудолюбивый народ. «Мы-то? Мы – народ дотошный, сметливый. Нам палец в рот не клади… Народ особый, водой нанесенный». Роман «Полвека назад», впоследствии переименованный в повесть «На реке», Ерошкина закончила в 1951 году и отдала рукопись в журнал «Новый мир». Рецензент журнала В. Ряховский отметил новизну темы, яркую народную речь, но попенял автору на «слабость идеологии», призвал сменить название, исключить главы о гимназии и раскритиковать купечество. Да и безумием тогда было бы публиковать главы о жизни купечества и гимназисток в сталинском «Новом мире»! Зоя Алексеевна, к счастью, пренебрегла советом, и сегодня эти главы с удовольствием читают сарапульские учителя и изучают краеведы. Лишь после смерти Сталина в 1956 году в Молотовском издательстве вышла ее книга «На реке». Помогла в издании землячка, опытный редактор, прозаик Клавдия Васильевна Рождественская, с которой Зоя Алексеевна встретилась в Свердловске в 30-е годы.Клавдия Васильевна умела вдохновить на труд, ободрить, увидеть «божью искорку» и вырастила многих крупных писателей — «целую литературную рощу», как заметил писатель Алексей Домнин. Вероятно, имя главной героини повести «Клавка Уразова» взято Ерошкиной в память о доброй наставнице. В 1959 году Молотовское книжное издательство выпустило вторую книгу писательницы – с повестями «Клавка Уразова», «На реке» и другими рассказами. Героиня второй повести, Клавка, смолоду по наивности угодившая в тюрьму, после освобождения осознает, как, оступившись, трудно выжить и выстроить новую жизнь. Писательница рисует сильный, независимый нрав героини. Душевная чуткость, которой она учится от окружающих, помогает ей встать на ноги, обрести семью. И в этой повести, и в рассказах явные автобиографические ноты. В последние годы Зоя Алексеевна жила в Харькове. Работала скромным библиотекарем в клубе, но писательницу заметили, приняли в члены Союза писателей. Она вела литературные семинары при Доме ученых, консультировала молодых авторов местного отделения, писала статьи о Чехове, Есенине. Начала книгу о 1937 годе, но не успела ее опубликовать, скоропостижно скончалась в 69 лет 28 декабря 1961 года. Рукопись долгое время считалась утерянной. Сегодня мы жадно читаем главы из нее, кропотливо разбирая мелкий стремительный почерк Зои, и обретая ее взгляд:
«Осень… Золотая осенняя поздняя листва… Боже мой, до чего ясный солнечный день. Как это можно было не почувствовать в темном вагоне! И отошло все… забылся голод… Полдня, не отрываясь, они стояли молча, жадно впитывая пригорки, развилки дорог, полу-убранные огороды, еще пасущиеся стада… Стайки запоздалых ромашек во впадинах, краснеющую рябину… До чего богата, весела, ласкова страна… До чего широки ее дали…Какой простор! Не оторваться. Да и для чего можно оторваться от этого? Для этого вагона? Понуро сидящих фигур… Мелкие станции не тревожат… На них тихая не тревожная жизнь. Ну, пусть смотрят на окна с решетками, видимо, они не в диковинку…».
В автобиографической справке Зоя Алексеевна писала: «Педагогической работы – 19 лет. На Урале, во Владивостоке, под Москвой, на Украине. В средней школе, на рабфаках, в пединститутах. Редакционной работы – около 5 лет. В Уральской Советской Энциклопедии. Музейной работы – около 4 лет — в Свердловском Областном музее, в музее «Ясная поляна» и в краеведческом музее Стерлитамака. Библиотечно-библиографической работы – 4 года в Стерлитамаке и Харькове». Три года из ее жизни были вычеркнуты из-за незаконной репрессии. С 1953 года З.А. Ерошкина занималась уже только литературной и общественной работой.
Девочку с Камы, З. А. Ерошкину и ее книги знают и любят не только сарапульцы. Ее помнят на Урале и Дальнем Востоке, в Ясной Поляне, Перми и Харькове. Ее имя неизбежно вернулось к истокам – древней Каме и родному городу, вошло в литературные энциклопедии страны, встало рядом с первыми сарапульскими- российскими писательницами — Надеждой Дуровой, Лидией Будогоской.
Наталья Запорожцева
Сарапул — Москва — Купавна — Пермь — Екатеринбург
Литература:
1. Ерошкина З.А. Воспоминания о Д. Н. Мамине-Сибиряке. Свердловск. Свердловское областное издательство.1936 г, 213 с
2. Ерошкина З.А. «На реке». Молотовское книжное издательство, 1956 г, 344 с.
3. Ерошкина З.А.Клавка Уразова. Пермское книжное издательство, 1959 г,132 с.
4. Ерошкина З.А. 37-ой год. Рукопись романа.
5. Ерошкина З. А. Живая вода. Пермское книжное издательство, 1962 г,44 с.
6. Ерошкина З.А. Девочка Кира, Пермское книжное издательство, 1963 г., 48с.
7. Ерошкина Зоя. На реке. Клавка Уразова. Рассказы. Пермское книжное издательство, 1964 г,613 с.
8. Ерошкина З.А. На реке. Сарапул, 2007 г, 422 с.
9. Запорожцева Н С. Возвращение Зои Ерошкиной// «Уральский следопыт»,11.XI.2012, с.30-34
10. Запорожцева Н.С. Девочка с Камы// «Красное Прикамье» 7 марта 2012 г, стр.4
11. Запорожцева Н. С. Возвращение к истоку// Пермский дом в истории и культуре края 2012, Материалы пятой научно-практической конференции, Пермь, 2012, с. 235-239
12. Запорожцева Н. С. Рукописи не горят…// «Учительская газета» №31 от 30 июля 2013 г