Воспоминание об одном партийном собрании строительного факультета
С момента действия прошло более тридцати лет. Однако всё здесь изложенное очень близко к действительности. По крайней мере, как выражаются математики: в окрестности трёх сигм. (95%)
Неделю назад из окна общежития выпрыгнула девушка с четвёртого этажа и разбилась насмерть. В общежитии она не проживала...
В связи с этим несчастным случаем в институте разыгралась общественная драма. Главный вопрос повествования – не смерть студентки. Безусловно это ужасный инцидент. Но ещё более парадоксальна реакция студентов и преподавателей на случившееся.
Советский Союз конца семидесятых, начала восьмидесятых... Театром абсурда жизнь того времени назвать нельзя. Коммунистическое воспитание нескольких поколений утвердило определённую позицию подавляющего большинства населения. Вопрос не стоял конкретно: что плохо, а что хорошо. Жизнь негласно следила за тем, что можно и что не рекомендуется. Понятие ”нельзя” было косвенным, и дилетантизм населения особенно не заморачивал такими инсинуациями свою голову. Нигилизм и диссидентство были достаточно редки и почти не обсуждались на уровне всего народа. Да, Сахаров. Да, Солженицын... и им подобные вызывали некоторый ажиотаж в обществе и определённую поддержку, в основном, в кухонном прострастве. Народ спал, привыкнув к неизменной дороге жизни вперёд в куда-то, в неизвестное. Потому и отношение ко всяким невразумительным для него (народа) случаям было усреднённое: сама виновата, нечего шляться где ни попадя по ночам. Жалко, конечно...
Именно на слове “жалко” и была замешана вся народная ответственность. Ни тебе демонстраций, ни протестов против системы усреднения общественной жизни. Ничего... Пообсуждали и забыли. В народе, но не в партийной среде.
Возмутительный случай! Найти и наказать виновников! Народ должен знать отношение ко всем нарушениям руководства руководящей Партии. И неважно, что она одна. Огромный, раздутый коммунистический аппарат, будьте уверены, найдёт и накажет. Это его, аппарата, основная работа: найти и нака-зать, чтобы другим неповадно было.
Первый секретарь Ленинского района города, где и произошёл этот из ряда вон выходящий случай, вынес свой вердикт, чтобы в будущем ничего из рядов не вылезало. Дано указание секретарю парткома института: предложение самого первого должно быть проведено, как глас первичных организаций. Наш народ должен выразить свою волю, подсказанную партийным начальством.
Александр Федорович Ширяев, будучи секретарём парткома, мой близкий приятель, возымел головную боль от этого поручения. По своему характеру это достаточно мнительный, не в меру порядочный, стеснительный человек. По каким-то непонятным для его натуры черт характера, любил крепко выпить и с неизменной доброжелательной улыбкой закусить с удовольствием солёным огурчиком.
– Блин, и далось же мне это секретарство! “Твоя очередь.” Можно подумать, что секретарь парткома не избранная должность, а обычная очередь за селёдкой. – проговорил Саша, накалывая аппетитный, жирный кусок малосольной иваси.
– Такая тупость! И на данный момент времени я не имею права иметь своего мнения. – Он откинулся назад к спинке стула. Его лицо явно передёргивалось от возмущения.
– Оставь свои эмоции. Что-нибудь придумаем. Собрание завтра? – спросил я безразличным тоном. – Утро вечера мудренее. Пойдём, дома уже заждались. Не бери в голову.
Моя фамилия очень прозаическая: Шурик. Валерий Михайлович. Вечный ассистент. Давно бы мог стать доцентом, но не вышел для своего шефа носом, т.е. национальностью. Зав. кафедрой не хотел иметь проблемы с Москвой. Плюс всегда на заседаниях кафедры я голосовал против его предложений, если они ниспускались не от здравого смысла, а от ректората, с коими он и сам не соглашался. Не в меру общительный: у меня была масса друзей по всему институту. И никогда не удовлетворял ничьих просьб в потрафлении студентам во время экзаменов. Да ко мне с этим почти никто и не обращался, зная ответ наперёд.
По соседству на кафедре механики работала подруга Наталья Лазарева или просто Наташа. Красивое имя. Доцент. До чёртиков весёлая, восторженная женщина лет сорока пяти. Большая интеллектуалка. Однажды она мне сказала: “Если тебя будут просить помочь с оценкой, можешь смело заявить – она такая сука, что поставит банан без проблем, невзирая на знания. Тебе разрешаю.” Такой вот тандем: оба рыжие и оба конопатые. Всегда рады встрече друг с другом.
Коммунистом меня сделали в армии. Насильно. И со следующей недели после получения партбилета посадили в партбюро на двадцать пять лет. Иногда казалось, что я там и родился, а не где-то в степях Туркменистана. Честно говоря, не совсем понятна эта приверженность постоянно держать меня в партбюро. Как коммунист, я очень неудобный. Лозунг “В партии все равны”, мной был взят на вооружение на первом же партбюро в армии. И так на всю жизнь. И почти на каждом собрании, если я сам не брал слова, декан факультета с улыбкой подтрунивал: Валерий Михайлович, у Вас нет ничего сказать собранию? Разбудите аудиторию. Прошу Вас.
И вот назавтра должна была состояться так называемая глухая сделка с Ленинским райкомом. На большом перерыве между парами состоялось партбюро факультета. В партии закон, одобренный большинством, являлся утверждением для всех членов партбюро. По каким-то причинам я не смог на нём присутствовать. Скорей всего, по надуманным причинам.
На собрании ко мне подсел за стол Александр Федорович. Мы часто сидели вместе. Ни для кого не было это чем-то необычным.
– Надеюсь, сегодня ты под меня копать не станешь. Я и так сам на себя зол. Безвыходное положение.
– Всё завит от того, как ты преподнесёшь свою информацию. Ты знаешь моё отношение к этому напыщенному горлопану райкомовскому. Поживём, увидим.
– Товарищи коммунисты. У нас на повестке дня один вопрос: Александр Федорович сделает сообщение от имени райкома партии ко всем коммунистам нашего института. – В аудитории сразу наступила мёртвая тишина. Предложения райкома всегда сулят какие-нибудь неприятности. Как будто нам своих проблем мало.
Секретарь парткома вышел к трибуне. Открыл папку и стал в ней что-то перебирать. До этого я заметил в папке всего один печатный лист. Это доклад минут на пять, не меньше. Наконец он оторвался скорее не от папки, а от своей незавидной доли.
– Вы все прекрасно знаете, почему мы здесь собрались. То, что произошло в нашем общежитии – из ряда вон выходящее, – повторил Александр Федорович слова первого секретаря райкома. – Поступило предложение сделать выводы, и обязать преподавателей дежурить в общежитии не до одиннадцати вечера, а до шести утра. Прошу коммунистов высказать своё мнение по этому вопросу. – Никакой преамбулы о происшествии. Действительно, все знали всё.
Сев на место, Александр Федорович шепнул так невзначай: не ввязывайся в эту беседу. Целей будешь.
Над аудиторией нависла тишина. Никто не шевелился. Кто возьмёт первое слово.
Такое впечатление, что у каждого на столе написано его выступление, и он просто его повторяет про себя. В таких случаях обычно из-за затянувшихся минут безмолвия слово берёт декан Бустан Узакпаевич. Исключительно порядочная, уважаемая личность.
– Думаю, в этом предложении есть некоторая необходимость. Понятно, что временная. Но студенты должны понять нашу обеспокоенность. У меня всё. – Декан сел на место, не предложив своё личное мнение в поддержку. Ни вашим ни нашим.
– Можно мне слово? – Это Георгий Зосимович Чахвадзе. Доцент кафедры мостов. Прекрасный педагог, пользующийся большим уважением не только в среде преподавателей, но и у студентов. Но как коммунист, живёт по уставу: если райком или горком что-то велят, значит так должно и быть. Там всё давно обдумали. Такое впечатление, что своего мнения он лишён напрочь. – Предложение, высказанное Александром Федоровичем, абсолютно правильное. – И ещё минут пять о нарушениях, пьянстве, беспорядке в общежитиях и т.д. и т.п. – Я считаю, что инициативу райкома партии нам надо поддержать. Спасибо за внимание.
– Товарищи, кто ещё хочет высказать своё мнение? – Видно, что секретарю партбюро уж очень хочется побыстрей закрыть прения, чтобы не было никаких неприятностей.
И снова лишь поскрипывание парт от беспокойного ёрзанья. Бустан Узакпаевич буквально просверлил своим взглядом дырку в моём лбу.
– Валерий Михайлович. Неужели Вы согласны с Георгием Зосимовичем? – С интригующей улыбкой он обратился ко мне. – Странно.
– Да, хочу. – Александр Федорович кисло улыбнулся: я же тебя просил.
С самого конца аудитории требуется время дойти до доски. Народ заволновался. Все повернулись в мою сторону. Наверно, подумали о нашем с деканом сговоре.
– То, что я не согласен с предложением Георгия Зосимовича, это, конечно, факт. Меня больше волнует позиция секретаря парткома. Александр Федорович, мало ли что может предложить этот участник революционного переворота в семнадцатом? – Аудитория зашевелилась в улыбках. Клоун – он и есть клоун, подумал я о себе. – Я понимаю, Вы должны довести до нашего сведения рекомендации райкома. Но только лишь довести, а не пропагандировать. Я Вас хорошо знаю, и, как рядовой коммунист, Вы должны иметь своё мнение тоже.
– Вы только послушайте, что он говорит? – Раздался возмущённый голос Георгия Зосимовича.
– Вас не перебивали, и слова Вам не давали. Будьте уважительны к чужому мнению. – Вмешался декан. Оживление в зале. Запахло жареным. Даже обычно посапывающие, проснувшись, зашевелились.
– Что произошло, то произошло. Главное, кто в этом виноват? Перечислю по порядку. Преподаватель, не явившийся на дежурство. Зам. декана Ведешкин Юрий Константинович, плохо контролирующий своих преподавателей. Это его прерогатива. Декан факультета, потому как он за всё в ответе. И, наконец, секретарь парторганизации ПГС. Спрос с них. И спрашивается: почему из-за них ежедневно надо отрывать от семей, сколько у нас факультетов? Шесть? Шесть человек? Нонсенс. Я против этого предложения. И ввожу альтернативное: поставить на вид за безобразное отношение по данному вопросу всем ответственным за невыполнение своих обязанностей преподавателей и разобрать это вопрос на ближайшем парткоме. Я против дежурства ночью. Георгий Зосимович, я имею право на собственное мнение перед собранием. Я отсутствовал на партбюро и не голосовал за его мнение. У меня всё.
Кто-то сдуру захлопал в ладоши. Стало шумно. Секретарь партбюро подошёл к трибуне.
– Успокойтесь, пожалуйста. Итак поступило два предложения. Давайте голосовать.
– Может, кто-нибудь ещё хочет высказать своё мнение? – вмешался Бустан Узакпаевич. Мне бы хотелось больше активности.
– Зачем? – Раздался с места голос Ильи Соломоновича Теплицкого, доцента нашей кафедры математики – Голосование и покажет наше отношение по этому вопросу.
А дальше всё пошло по накатанной дорожке. Против предложения райкома – пять, воздержалось – семь. Основное инертное большинство – за.
– Георгий Зосимович, Вы хотите что-то добавить? – спросил секретарь, увидев его поднятую руку.
– Да. С места. Я требую прямо сейчас, после собрания, заседания партбюро по выступлению Валерия Михайловича.
– Хорошо, хорошо не волнуйтесь.
Все собрались в кабинете декана. Александр Федорович Ширяев, как коммунист нашего факультета, тоже остался с нами.
– Так чем Вы недовольны? Каждый коммунист должен иметь своё мнение. И слава Богу, что у нас нашлось таких аж пять человек. Не думал, что будет так много. – Секретарь партбюро довольным взглядом обвёл всех присутствующих.
– Вы все меня извините, – Почти с пеной на губах громко начал Георгий Зосимович, – но это форменное безобразие так отзываться о первом секретаре райкома партии.
– Тише, тише, Георгий Зосимович. Мы не глухие. Тем более, что и вы сами видели, как наш первый бил себя в грудь при знакомстве с нашей партийной организацией. Вы помните смех в зале? – Декан улыбнулся, надеясь смягчить обстановку.
– Это ничего не меняет, это не только его мнение, но и бюро райкома партии. Я ставлю на повестку дня пребывание в рядах партии товарища Шурика. Или он уйдёт из партии, или я.
– У нас дверь открыта для всех. Можете уйти. Прямо сейчас. Не возбраняется. Кстати, я голосовал против. И не считайте себя, что партия – это Вы. А от Вас, Валерий Михайлович, не ожидал такой принципиальности. Похвально.
– Ну, ты уделал меня, Валера, перед всеми. Друг называется. – И посмотрев в глаза Георгия Зосимовича, закончил: – ты прав на сто процентов. На парткоме я буду голосовать против. Лучшее, что они смогут для меня сделать – отстранить от должности. Меньше головной боли. А своё слово буду осно-вывать на твоём выступлении. И не премину сказать о твоём мнении.
Наверное, около трёх месяцев, Георгий Зосимович со мной не здоровался. Но время лечит. И перед моим отъездом, когда я пришёл на кафедру мостов попрощаться, он попросил прощение за тот “курьёзный случай”.
Январь 2019.
P.S.
Перед следующим партийным собранием, после моего выбытия из рядов КПСС вследствие отъезда на ПМЖ за пределы Родины, мне позвонил декан:
– Валерий Михайлович, партбюро приглашает Вас на закрытое партсобрание. Без Вас не состоится обсуждения. Всем всё до лампочки.
Всё до лампочки... В этом выражении и кроется вся сущность русского народа. Боло-то – оно всегда болото. Найдутся ли в промежутке времени следующих четырёх-пяти поколений люди, способные осушить это тысячелетие гниющее болото?