Очерки гения

Андрей Вертушинский
Эти полгода растерзали меня ещё сильнее, чем предыдущие девять. Словно коршуны, что кружили над высокой травой и затем безжалостно срывались вниз когтями к бедной крысе. Врачи стали давать мне ещё больше таблеток, антидепрессантов и прочей дряни. Отняли листок, огрызок карандаша и все то, что я написал за девять лет. Полгода сначала жутко тянулись. Сперва я думал, что проходила вечность, а на самом деле всего лишь пара дней. Часов в моей палате не было с самого заселения, а французские мои наручные ещё каторжники отняли, когда меня с печальным видом доставили сюда. С тех пор я потерянный во всем: в жизни, во времени, в себе. Меня ничего не пугает, я перестал что-либо испытывать. Ощущение, что я уже мертв, не сказать, что чувствую себя в аду, но и раем это местечко не назовёшь. Мне бы на воздух, мне бы снова покружиться в танце с первым встречным, хотя... меня бы приняли за дурака, вытвори я такое, а впрочем, я и есть дурак, поэтому вынужден тосковать по смыслу жизни в этих гнилых стенах. Вот знаете, все лгут. Здесь тяжела лишь первая неделя. А если точнее, то первый день. Когда у тебя все изымают, душу, собственно, тоже. Заковывают в постель, пичкают таблетками и желают доброй ночи. Враньё все это. Тебе начинает терзать изнутри. Сначала руки, потом ноги, потом все тело. Будто бы что-то очень горячее вместо твоей крови, едкое и склизкое, давит, распирает и сжигает тебя изнутри. Но ты не можешь ничего сделать... Таблетки дают временную атрофию мышц, ты не в состоянии ничего сделать, даже вытереть свои огненные слёзы. Трудно... Через пару дней тебе это начинает доставать удовольствие; просмотр узоров на потолке, поиск чего-то нового в уже родной комнате. Звуки хрустящей штукатурки предстают перед тобой в роли симфонии, и ты окончательно понимаешь, что сошёл с ума.