Сторожка

-Чай будешь?
Отец поставил на разогревающийся ржавый блин электрической плитки закопчённый чайник.
Я сидел на старом цвета поздней осени, доживающим последние годы, диване и что-то, как обычно, писал в своей общей тетради. Диван был очень жесткий, сквозь стертую ткань обивки виднелись пробивающиеся пружины, словно подснежники в феврале. Но, тем не менее, для этого места, он был практически роскошью. Нет серьезно! А что?! Это ведь всего-навсего сторожка, да еще и на отшибе, у моря.
Это летом здесь всё кишит отдыхающими, курортниками с дальнего севера. Люди, которые видят солнце две недели в году, приезжают сюда, чтобы продлить это лето еще на четырнадцать дней.
Сейчас была зима. Мерзкая, холодная по здешним меркам, дождливая зима.
Старый советский термометр, прибитый к стойке козырька на входе в сторожку, показывал три градуса тепла, а дождь лил нещадно, как говорил мой дядя «как падла». Если добавить ко всему этому шквальный ветер, то получался обычный приморский шторм, я бы сказал типичный для этих мест зимой, поздней осенью и ранней весной.
Я закрыл тетрадь и включил телевизор. Смеркалось.
Телевизор сильно рябил и показывал всего два канала, но этого вполне хватало, чтобы разогнать тоску и уныние от пребывания здесь.
Чайник закипел и отец достал бутерброды, которые мама положила нам с собой. За окном все так же лупил дождь.
- Хорошо, что мы на возвышенности, - сказал отец. - Затопило бы уже, такой шторм страшный, хорошо хоть тепло и телевизор показывает, а то завыли бы тут со скуки совсем.
Сторожка была очень старая и по сути была вагоном-бытовкой, на две небольших комнаты с маленькой кухней посередине. В кухне была плитка, раковина и сбоку была прибита широкая доска, выполнявшая роль столешницы. Две стены этой кухни были обклеены плакатами с полуголыми девушками и поэтому я всегда очень сильно смущался туда входить и по долгу там находиться - уж очень совестливым подростком я был.
Что касается комнат сторожки, то нам была выделена только одна комната, слева от входа, в которой из мебели были: старый лакированный шкаф темно-коричневого цвета, с сильно провисающей вниз дверцей, стол, изрезанный за свою долгую жизнь ножами, диван, о котором я говорил ранее и кровать. Ну как, кровать. Это чудо инженерной мысли было сбито толи из досок от старой лодки, толи из досок, выброшенных морем. Стояло это чудо на четырёх кирпичах, а сверху лежал более-менее удобный матрац и большая грубая вонючая подушка. А! Совсем забыл. В углу, между шкафом и диваном, стояла тумбочка бежевого цвета, на которой стоял телевизор, а на тумбочке была приклеена инвентаризационная бумажка с описанием всего, что было в этой сторожке. По-другому никак, имущество то казенное!
Телевизор заслуживал отдельного описания! Вообще то, иметь телевизор в данном помещении было не положено, но так как тут восемь месяцев в году была скука смертная, начальство разрешило заиметь данное техническое излишество.
После разрешения от «высших чинов» один из сторожей предложил свой, видавший виды, но еще отлично работающий, цветной, да и к тому же с пультом, «Панасоник». Дабы возместить стоимость телевизора все, работающие на данном участке, скинулись с зарплаты и выкупили за символическую сумму этот аппарат. Принимал каналы телевизор с помощью кустарного, но чертовски интересно придуманного, кабеля, присоединенного к антенне, который проходил от телевизора вниз по стене, затем по полу, снова по стене и выныривал в отверстие в форточке, специально просверленное для него.
В метре от дома, в землю был вбит длинный штырь, высота которого была на пол метра выше, чем сама сторожка, а к верху была прикреплена по истине фантастическая конструкция. Выглядела она примерно так: две доски, сбитые буквой Х посередине, прикрученные к штырю; на этих досках прибита согнутыми гвоздями ржавая металлическая решетка, на подобие такой, что делают заборы, а по четырем углам этой решетки, параллельно друг другу, по две с каждой стороны, располагались пивные банки, обычные пол-литровые пивные банки. Вся эта самоделка выполняла нехитрую роль телевизионной антенны - именно к ней выходил и подключался (хотя это слишком громкое слово, по факту просто прикручивался веревкой) кабель, белый толстый телевизионный кабель. Несмотря на всю кустарность конструкции, свою функцию она выполняла. Я даже пару раз проверял это, вытыкая кабель из телевизора, и, убеждаясь, что без антенны он не работает, втыкал обратно.
Вторая комната вагона-сторожки была закрыта на большой амбарный замок. Там свои вещи и снасти хранили рыбаки, так как их рыбхоз находился недалеко от нас, всего в ста метрах от пляжа по берегу. Рыбаки изредка приходили что-то забрать или положить и всегда щедро одаривали нас свежей рыбой.
Уже совсем стемнело.
Мои электронные часы «Монтана» показывали без двадцати восемь. За окном похолодало и сильный дождь стал постепенно превращаться в сильный ледяной дождь. В сторожке было тепло и уютно, по телевизору шла какая-то передача, а мы с отцом пили чай и ждали футбол, который начинался в восемь. Ветер дул все сильнее, и мы начали волноваться, что антенна не выдержит таких порывов и испортит нам просмотр матча, но поделать ничего не могли.
И тут, по всей территории пляжа и прилегающей территории выше, как и в нашей сторожке, погас свет. Воцарилась тишина и только вой ветра в щелях жилища и шум барабанящего по крыше и бетону дождя заполняли ее, а где-то внизу было еле слышно как шумит Черное море.
В темноте, я на ощупь пробрался по стенкам к тумбочке и нашел фонарик, который ярким желтым светом разрезал кромешную темноту.
-Бедааа, - протяжно резюмировал папа. - Нужно что-то делать, а то территория не освещается, дождь с ветром шумит, а у нас лодки в ангаре, опасно! Да и вообще, отопление то у нас тоже от электричества - замерзнем тут! Вагон то, вон, совсем продувается.
Он подошел к служебному телефону, который висел у входа и снял трубку - тоже не работает, хотя должен быть свой генератор.
-Ну что же делать, придется идти в администрацию, докладывать.
Администрация находилась выше нас, на горе. Если идти по специальной тропинке с плиточными ступеньками и деревянными перилами, то получалось примерно километр - полтора, а если по автомобильной дороге, то все три километра. Путь в такую погоду, скажем так, не самый приятный.
- Ты сиди тут, смотри в оба, никому не открывай. Наблюдай в окно, а то мало ли что. Лучше вообще не высовывайся!
- Я заберу фонарик и пойду узнаю, что к чему, что тут нам делать, - сказал отец, надел куртку, накинув капюшон, взял фонарь и пошел.
Я закрыл дверь на замок и взял, на всякий случай, резиновую дубинку, висевшую возле телефона у входа.
Отец ушел. Развлечь себя было нечем и я просто смотрел в окно, вглядываясь в темноту. Внизу было еле видно море, а слева еле различимые черты пирса с надстройкой для тельфера. Прошел час или полтора, время тянулось ужасно медленно. Наставления отца вселили в меня некий страх даже больше не за себя, а за сохранность имущества, ведь в прошлом году, здесь, в такую же дождливую зимнюю ночь, украли мотор для лодки, вырезав, каким-то образом, дыру в металлической стенке ангара. Это было очень дерзкое преступление, и я очень переживал, что именно такая погода и отсутствие света может привлечь жуликов.
Время шло. Примерно два часа прошло с того момента, как отец ушел, и я уже начал думать не случилось ли чего с ним, мало ли такая погода, вдруг, ступеньки обледенели, и он оступился. Я начал волноваться пуще прежнего.
Не прошло минуты как в дверь постучались. Сначала я подумал, что это отец, но тут же понял - зачем ему стучаться? Он бы сначала дернул ручку, и я бы это услышал. Странно…
Я подошел к двери, мельком взглянул на резиновую дубинку, двумя щелчками повернул ключ и открыл дверь...
В кромешной темноте, в едва различимом силуэте передо мной стоял, по истине, огромный человек.
При своем росте в метр шестьдесят пять я был просто карликом по сравнению с ним. Казалось, что он едва помещается под козырьком и с трудом пройдет в дверной проем.
В руках у этого исполина была сумка-мешок и фонарик. Одет он был в длинный темно-зеленый плащ до пола из какого-то тонкого материала. В тусклом свете его фонаря было плохо видно, но все же было понятно, что пальто было очень старое, даже чем-то похожее на женское, сейчас уже таких не носят. У него были оттопырены огромные боковые карманы, а клапаны спрятаны внутрь, видимо он прятал там руки от холода. Плащ был застегнут не до конца и под ним виднелся не то буро-зеленый, не то коричневый свитер крупной вязки, штаны были совсем не видны в темноте, а вот обувь, я бы эту обувь узнал и в кромешной темноте по звуку, это были старые, стоптанные донельзя, но все еще гордо выдерживающие все невзгоды, высокие армейские ботинки, как их называют в простонародье, берцы. Перчаток у него не было, и я видел в сумраке его огромные руки, сжимавшие мокрый мешок и фонарь. Руки были под стать его росту - просто здоровенные, темного цвета кожи, лапища. На голове была вязанная серая шапка, на подобие такой, что носят моряки. Ничего такого - обычная серая шапка.
Он промок до нитки.
С его густой небрежной черной бороды стекала вода. Борода закрывала практически половину лица и была очень густая. Казалось, что рот его находился в каком-то углублении от этой бороды.
Само лицо, смуглое, можно сказать, коричневое, будто высушенное палящим солнцем; кожа словно натянутая очень тонко на грубый рельеф, который будто, вырублен топором из бревна.  Такое грубое и, в тоже время, ровное лицо, как будто это какой-то чертеж инженера А нос! Это примерно три носа обычного человека! По-моему, таким носом можно учуять все запахи мира! Рта, губ и остальных частей лица я не разглядел за густой бородой. Ему было около пятидесяти лет на вид, может конечно в темноте я и не особо точно оценил его, но в моей памяти он остался таковым.
 Все эти черты лица оставляли неизгладимое впечатление реально страшного человека. Эдакий серийный маньяк, который может одними только голыми руками разорвать тебя на мелкие кусочки. Мое воображение начало было уже рисовать страшную картину, но я, с уверенностью голливудского супергероя, отмёл плохие мысли.
Я стоял молча и смотрел на него, не зная, что сказать.
-Пусти путника погреться в ненастье, - сказал он грубым, ужасно низким, голосом, который прекрасно дополнял картину какого-то сказочного злодея.
Сначала я не придал значения его чересчур художественным словам, поскольку был ошеломлён его внезапным появлением из неоткуда. Но уже через некоторое время у меня в голове крутился один и тот же вопрос - почему он так говорит?! Скажу честно, меня очень это заинтересовало. Наверное, если бы он так не сказал, я бы его не впустил - все-таки посторонний человек на охраняемом объекте, но мне стало ужасно интересно.
-Проходите, - промямлил я.
Он окинул сторожку взглядом и спросил:
- А что, света нет?
-Нет, часа три уже как выключили.
-А ты, что тут один?
Мне стало как-то не по себе от такого вопроса.
-Нет, сейчас отец придет, он вышел ненадолго, - парировал я, как бы предупреждая путника о скором появлении старшего.
-Ну хорошо, а то я думаю, как тут такого мальца оставили одного, совсем что ли у конторы денег нет, - сказал он и улыбнулся.
- Тебе сколько? Лет десять наверное?
- Двенадцать, - ответил я.
Зачастую, мне всегда давали меньше моего возраста из-за моего чересчур детского лица.
Я пригласил его и путник прошел в комнату, положил фонарь так, чтобы освещалась комната, и сел за стол, а я сел напротив. Он достал из своей сумки-мешка кусок черного хлеба, лук, пакет, в котором лежала рыба Хамса, и огромный нож, практически тесак.
-Ты не против, если я отужинаю? – спросил он с неподдельной вежливостью.
- Нет, не против. Приятного аппетита! - ответил я, не сводя глаз с его ножа, что в полумраке казался просто огромным.
Я не то что бы боялся, но остерегался, это точно.
Комната наполнилась запахом соленой рыбы, а путник принялся трапезничать.
Огромными пальцами он ловко выхватывал Хамсу из пакета и старался аккуратно закинуть в рот, не касаясь бороды, но это ему не всегда удавалось и, иногда, капли рассола вместе с маслом, в котором была рыба, попадали на бороду и терялись где-то в ее гущах.
Я завороженно наблюдал за ним. По всему видимому, путь его был очень долгий, так как он изрядно проголодался и замерз.
-Будешь? - предложил он мне, но я молча помахал головой в разные стороны, мол, не хочу.
Мне очень хотелось спросить его откуда и куда идет он в такую погоду, но я не решался это сделать.
После окончания трапезы, он вытер руки газетой, которая также была в сумке, оперся на спинку стула и замер. Видно было, что он отдыхает и получает удовольствие от тепла и насыщения. 
-Чаю не хочешь? - немного согнувшись, он достал из сумки небольшой термос.
-Нет, спасибо, - быстро выпалил я.
Он налил немного чая в крышку-стакан и сделал громкий глоток.
Вся его трапеза, как и чаепитие, только дополняли картину его брутального вида и мускулистости - ел, не боясь запачкаться, немного чавкал, пил громко, такой прям, типичный русский мужик с деревни, ну или канадский дровосек, кому как удобнее, прямо собирательный образ какой-то.
С одной стороны, его образ был одиозным, с другой стороны, чем-то притягивающим, скорее всего, своей аутентичностью и простотой.
-Ты знаешь, я тут когда-то работал, - ни с того, ни с сего, вдруг начал он. - Внизу, у пирса, была шашлычка, мы ее всю зиму строили, а потом лето работали.
- Душевно было, шашлык такой хороший был, люди хвалили. Всегда кто-то сидел, а вечером, так вообще - вино, мясо, танцы! Я прямо тут и жил все лето, а иногда прямо на пляже спал, на лежаке.
Я не переставал удивляться его образу, в воображении я представил весь его рассказ и даже проникся этим духом свободного, веселого лета, когда ты настолько ни к чему не привязан, что спишь прямо на пляже -  я до сих пор завидую таким людям.
- До октября работали, - продолжил он. - Я тогда нормально заработал, дочке с женой денег отправил, себе практически ничего не оставлял, да и зачем мне деньги?! Еда всегда есть, спать где есть, никаких затрат. Майку и шорты за три месяца купил, вот и все. А осенью, когда уже закрылись, меня в город позвали, ну я и уехал, думал к лету сюда вернусь - уж больно мне тут понравилось, больно место хорошее, родное стало. Ну, значится, приезжаю я в мае сюда, а кафе то нашего нет! Развалили все, все под чистую, понимаешь! Такую прибыль им делали и просто так снесли. Я думал, может что-то другое поставят - так нет, ничего! Пусто там.
Я тщетно пытался в воображении хоть куда то впихнуть объект летнего общепита, на этом пляже, подбирал места, но так и не смог.
Он поставил чашку на стол и снова молча откинулся на стуле. В бледном освещении сторожки было видно, что ему совсем не хотелось уходить отсюда, но долгое пребывание этого странного персонажа не входило в мои планы.
Даже, сам факт того, что я пустил постороннего человека на охраняемый объект, уже сам по себе тянул на строгий выговор, и я ужасно боялся подставить отца, который и меня то брал с собой только по тому, что начальник охраны был его хорошим другом, но отец, все же, так сказать, находился на «птичьих правах». У Вас может возникнуть вопрос - что же я вообще там делал? Почему я не остался дома?
А ответ слишком прост и прозаичен. Моя мама работала няней в семье одной уважаемой, в наших местах, женщины, у которой только недавно родился малыш и,  в силу своей крайней занятости, она не могла всегда присутствовать дома. Поэтому моя мать целыми днями (кроме выходных) находилась в соседнем поселке, присматривая за еще совсем малюткой. А иногда, бывало так, что эта женщина уезжала по делам, бывало на сутки и на двое, и тогда моя мама находилась там с ночевкой. Вы могли бы подумать о безрассудстве и черствости матери этого малыша, но, к сожалению, таковы реалии сурового русского бизнеса, либо ты полностью в нем, либо все летит к чертям. Стоит только на минутку отвернуться, как конкуренты сожрут тебя с потрохами, не поведя и бровью. Либо ты на коне, либо ты под конем. Се ля ви.
Вот, в один из таких дней, моя мама уехала на работу с ночевкой, а я отправился с отцом на службу. Благо место там было спокойное и чертовски живописное. Я позже еще не раз бывал там с отцом, он проработал на этом месте еще практически год, и я могу с полной уверенностью сказать Вам, что самое красивое и атмосферное время на пляже - это межсезонье. Конечно, искупаться в море вряд ли получится, вода будет неподобающей температуры, но завораживающая красота морской глади, галечного пляжа и старого двухъярусного пирса, огромной бетонной глыбой, врезающегося в синюю бесконечность моря, чаек, лавирующих в воздухе и перекрикивающихся между собой - все это так естественно и гармонично, все это всегда так актуально и приятно, что люди, заполняющие этот пляж летом, становятся крайне неприятны.
Они ужасно портят картину этой гармонии, опошляют ее и засоряют. Появляется какая-то ревность к этому месту, по типу того, что это мое место, я был с ним весь год и любил его таким: настоящим, холодным и дождливым.
-Время то поди уже позднее? – вновь, чересчур художественно, спросил мой гость.
Я повернул циферблат часов к свету: -Половина одиннадцатого.
Было уже слишком поздно для таких посиделок, а отца все не было, и я очень сильно переживал. Незваный гость немного отвлек меня от тревоги об отце, но сейчас я снова начал переживать. Дурные мысли, не церемонясь, лезли в мою юную голову, а я, в свою очередь, как мог, гнал их.
Он прочистил горло и немного нагнулся ко мне:
- Ты хороший человек, интересная жизнь тебя ждет, полная, живая, но…
Он сделал паузу, а затем продолжил:
-Все зависит от тебя, не отпускай эту нить, управляй ей, как ямщик правит своей повозкой, и самое главное помни - все, что ты действительно захочешь, у тебя будет, но не сразу, нужно будет подождать. Ведь будет. Не переживай и не накручивай себе раньше времени.
-Помни это и плавно, планомерно иди к своей цели, без рывков и излишней спешки, - он резко закончил свой спич на этих словах встал и, шумно оправив плащ, подошел к двери.
Я молча сидел, провалившись в ошеломление от такого монолога.
Что?! Как!? Да и к чему он это сказал? Кто он?!… Я ничего не понимал. Я уже не замечал тяжелого запаха сырости и затхлости от его плаща и запаха рыбы, которым заполнилась вся комната, ни того, что скоро полночь, а отца по-прежнему нет.
-Ну, благодарствую! Обогрел, приютил путника, пора и дальше двигаться.
Я все еще был под впечатлением от его слов, но мысль о том, куда он может пойти в дождливую, холодную ночь, постепенно занимала мою голову.
Тяжелые армейские ботинки, немного поскрипывая, зашуршали по истертому линолеуму. Гость направился к выходу, а я встал и вышел за ним. Казалось, под тяжестью его поступи прогибался пол, хотя быть может, мне так казалось. Через минуту мы попрощались с ним, он вновь меня поблагодарил и скрылся в темноте ночи и шуме дождя.
Я медленно закрыл дверь на два оборота ключа и тут же кинулся к окну понаблюдать за ним, но несмотря на то, что луна уже немного освещала улицу, пробиваясь бледно желтым диском из-за тучи, его рассмотреть не смог, даже силуэта. Он просто исчез.
Через минуту или две дали свет и по всей территории загорелись фонари, освещая мокрый бетон территории и лужи на набережной. Заработал телевизор. По первому каналу шел какой-то фильм, но это было не важно, главной его задачей было разрывать гнетущую тишину внутри сторожки, смешанную с шумом ветра и дождя на улице.
Я сел на диван и провалился в мысли, в которых мне почему-то казалось, что то, что сейчас произошло, не происходило вовсе, что этого не было. Это какая-то галлюцинация!
Слишком странно все это было - свет, дождь, ветер и этот путник, чересчур картинно и художественно говорящий для своего одиозно-брутального образа. Такая смесь несмешиваемого - совершенно странное и нереальное событие только что произошедшее, причем, как оно закончилось, так и началось: резко, врываясь в спокойное пространство моего размеренного времени.
Я был опустошен непониманием и в голове крутились его слова, воодушевляющие, но в тоже время настораживающие.
Так я просидел минут двадцать - двадцать минут растерянности и непонимания.
Мое оцепенение нарушила задергавшаяся ручка, тут же в дверь постучали, но на этот раз я уже крикнул:
-Кто?
-Это я, сынок! - услышал я знакомый долгожданный голос отца.
В три широких шага я преодолел комнату и отворил дверь.
-Ты что не спишь? Я пока этого техника дождался, пока нашли с ним, в чем дело…
-Представляешь, - впопыхах продолжал он, - никого в конторе не было, пришлось через того сторожа на КПП вызывать электрика из дома, уж очень не хотел он ехать! Ну а как же мы тут без света?! Ни территорию осмотреть, ни в сторожке согреться.
Он снял мокрую куртку и повесил на стул возле батареи, затем поставил чайник и пока тот закипал, сел за стол.
-Ты чего такой задумчивый?
-Не знаю, - ответил я.
- Ложись спать, поздно уж.
Мне ужасно хотелось рассказывать отцу про путника, но я переживал, что он отругает меня за такое самовольное решение и больше не будет брать с собой. Этим я рисковать не мог. Я так ему и ни рассказал - ни тогда, ни позже.
Я быстро почистил зубы, умылся, выключил телевизор и лег на самодельную кровать, все еще находясь в мыслях о моем госте и этом происшествии. Я не замечал ни противного запаха подушки, ни шума за окном, ни чего. Только в голове прокручивал образ этого странного путника и его книжную речь.
Через минут десять я провалился в глубокий сон.