Дорога по берегу Пянджа. Слева - афганский берег.
Побывав в Центральном Таджикистане, мы с Минеевым стали готовиться к поездке на Памир. Здесь работали геологи Памирской экспедиции нашего Управления, но геофизических исследований кроме радиометрии при поисках урана они не вели. Для поездки мы выбрали Восточный Памир, наиболее доступный и наименее расчлененный по рельефу.
Ознакомившись с отчетами по Памиру, мы выбрали для посещения рудопроявление редкоземельных элементов, связанное с гематитовой жилой. Мы надеялись, что гематит окажется магнитным, и жилу можно будет проследить магнитометрией, а разработка редкоземельных элементов, стоимость которых высока при небольших расходах на транспортировку, окупится.
Памир – это обширная, высокогорная и малонаселенная, удаленная от промышленных центров область, в которой невыгодно разрабатывать даже крупные месторождения полезных ископаемых, если они требуют больших транспортных, людских и энергетических затрат, таких, как железо или даже свинец и цинк. Почти все необходимое для жизни памирцев завозится сюда автотранспортом в летний период по автодорогам Душанбе – Хорог и Ош – Мургаб, а зимой лишь с севера по второй из них.
Мы поехали на Памир именно по этой дороге, для нас, ленинабадцев, она была короче. На этот раз вместе со мной и Валентином Ефимовичем поехал старший геофизик одной из партий Эрик Сайганов. Водителем был на этот раз Юра Наумов, спокойный, не особенно разговорчивый парень, опытный, надежный шофер.
Уже в Канибадаме, последнем таджикском городе (дальше предстояло ехать через Узбекистан и Киргизию), где мы остановились на обед, нас ждало незапланированное, запомнившееся мне развлечение. Минеев не переносил запах бензина, а поскольку крышка бензобака машины пропускала пары бензина, ему в дороге стало дурно. Попытки завинтить крышку поплотнее были безуспешными , и всегда находчивый Юра предложил использовать презервативы. Мы остановились возле канибадамской аптеки, купили несколько штук и натянули один из них на горловину бака, плотно обвязали ее шнуром, и дальше ехали спокойно.
Следующая остановка была в Оше. Это небольшой торговый город на юге Киргизии, но в нем живет довольно много узбеков, с давних пор занимающихся земледелием, поэтому местный базар изобилует овощами, арбузами, дынями, виноградом. Мы запаслись овощами и фруктами и углубились в горы.
Первый перевал через Алайский хребет был сравнительно невысоким (3600м). За ним был спуск в Алайскую долину к реке Кызылсу. Здесь в небольшом поселке Сарыташ мы заночевали.
.
Рано утром, с рассветом, мы тронулись в путь. Туман, укрывший землю ночью, рассеялся, и перед нами предстала величественная стена Заалайского хребта с заснеженными вершинами. Мне вспомнились прочитанные в юности страницы записок Пржевальского, Федченко, рассказы Петра Александровича Глебова и Наташи, зимовавших на метеостанции Алтын-Мазар у ледника Федченко. Долгий, долгий подъем на четырехкилометровую высоту, и вот мы на перевале Кызыл-Арт.
Поездка на Памир была последней, когда я брал с собой ружье и охотился. Только начался пологий спуск с перевала, как мы увидели голубей. Я выстрелил мелкой дробью и подбил одного. Минеев выскочил из машины и потрусил за голубем, но пробежав несколько метров и запыхавшись, остановился. Бежал он не вверх, а вниз по дороге, и все равно высота ощущалась.
Так мы впервые почувствовали, что уже на Памире, и что надо считаться с высотой и разреженным воздухом. Позже, когда мы стали готовить обед и никак не могли сварить суп, проблема высоты и пониженного давления вновь дала о себе знать, правда, на этот раз другой стороной. Одно дело знать, что при пониженном давлении вода закипает при температуре менее 100 градусов, и другое - почувствовать это на себе, поедая недоваренный обед.
Через несколько десятков километров справа от дороги заголубела гладь большого озера. Это был Кара-куль, а на его берегу стояли несколько палаток геологической партии. Из палаток показались геологи Памирской экспедиции, до этого нам совершенно незнакомые, но любая встреча в горах, а особенно с соратниками геологами – важное и радостное событие.
Любопытный случай был со мной и Минеевым в маршруте по Сардаи-Миона, притоку Ягноба. Мы шли по дну глубокого ущелья, как вдруг услышали откуда-то сверху слабый крик. Мы посмотрели в ту сторону, и ничего не увидев, пошли дальше. Крики повторились и, приглянувшись, как следует, мы увидели высоко вверху на склоне горы фигурку человека, махавшего нам рукой и звавшего к себе.
Подниматься так высоко по крутому склону, усеянному камнями и заросшему шиповником, нам не хотелось и, помахав незнакомцу в ответ, мы пошли дальше, но тот, видя, что мы продолжаем свой путь, снова стал размахивать руками и спускаться к нам. Пришлось остановиться, а потом и пойти к нему навстречу, размышляя, что же такое важное он хочет нам сказать.
Незнакомец оказался пастухом-таджиком, расположившимся со своими баранами и козами на небольшой лужайке среди скал. Он так радостно нас приветствовал, пожимая нам руки обеими руками, как принято это на Востоке, и так настойчиво приглашал нас к себе, что отказаться было невозможно, и мы полезли на гору.
Около часа просидели мы возле костра, угощаясь лепешками, кислым молоком и чаем, беседуя с пастухом. Вообще в Таджикистане, в горах, отношение к горожанам, к русским, а особенно к геологам было неизменно дружеским. Я не помню ни одного случая неприязненного отношения к нам, и мы, располагаясь в любом месте на ночлег, никогда ничего не опасались и не предпринимали никаких мер предосторожности. Тем непонятнее и страшней оказались события 90-х годов, когда Таджикистан, особенно Центральный, стал ареной вражды и насилия.
Побеседовав с геологами и отдохнув, мы поехали дальше через перевал Акбайтал в долину реки Мургаб. Уже к концу дня мы достигли Мургаба, небольшого поселка, стоявшего на берегу одноименной реки.
Мы разместились на базе Памирской геолого-разведочной экспедиции и вышли осмотреться. Вид поселка был довольно убогий, ни деревца, ни кустика, только в пойме Мургаба зеленая травка, по которой, как по парку, прогуливаются местные жители. Еще одно развлечение – кинотеатр, в который мы пошли вечером, не зная, чем заняться. Небольшой зал был полон, и мы скоро почувствовали себя так плохо,что вынуждены были выбраться наружу подышать свежим воздухом.
Утром мы поехали дальше по Памирскому тракту в долину Аличура. Потом свернули направо и уже в темноте, поднявшись на высоту почти 5 тысяч метров, добрались до месторождения бора Ак-Архар. Обычно бор добывают из солей борной кислоты – боратов на месторождениях осадочного происхождения. Ак-Архар, кажется, единственное в мире крупное месторождение боросиликатов – данбурита и датолита, считавшихся ранее довольно редкими минералами.
В рудах оказалось небольшое количество магнетита, над некоторыми рудными телами мы отметили повышение магнитного поля. Геологов это, правда, не заинтересовало – руды выходили на поверхность и хорошо прослеживались и без геофизики.
Все это выяснилось на следующий день, а накануне вечером мы попали к геологам в гости, прямо к застолью. Теплая компания услаждалась спиртом и тушеным мясом диких баранов – архаров, давших название месторождению. Нас усадили за стол и, хотя мысль о выпивке на высоте в 5000 метров нас приводила в трепет, мы скрыли свои чувства и поддержали честную компанию.
Вернувшись в Мургаб, мы поехали на запад вдоль реки к рудопроявлению редкоземельных элементов. После долгих поисков мы нашли его, но гематит оказался немагнитным, жила магниторазведкой не прослеживалась, и нам не оставалось ничего другого, как возвращаться домой.
Восточный Памир – громадное высокогорное плато, каменистое и пустынное как лунная поверхность, возвышающиеся по его краям вершины кажутся небольшими, хотя это пяти- или даже шеститысячники, ведь, мы их созерцаем с высоты более трех тысяч метров, такова высота восточно-памирского нагорья.
Здесь в отличие от Западного Памира, населенного памирцами, довольно много киргизов. Под памирцами понимается несколько групп восточно-ираноязычных народностей: шугнанцев,рушанцев, ишкашимцев и др. У большинства из них европейская внешность, светлые волосы, голубые или серые глаза. В отличие от соседей суннитов они исмаилиты.
Позже мне посчастливилось побывать и на Западном Памире. Наших геофизиков пригласили на расположенное там золоторудное месторождение Икар для увязки методом заряда колчеданных руд, вскрытых канавами и штольней. Я поехал с ними.
Из Душанбе, расположенного в бассейне Кафирнигана, мы перевалили в долину Вахша, поднялись по нему до слияния Сурхоба с рекой Обихингоу, а потом по красивой, поросшей лесом Обихингоу и его притоку поднялись на перевал Хабуробад и спустились к Пянджу. Далее Памирский тракт идет вдоль этой бурной пограничной реки.
Западный Памир произвел на меня неизгладимое впечатление. Высоченные горы, глубокие ущелья, нагромождения громадных каменных обломков – это столь грандиозно, что меркнет все, что я видел раньше в Центральном Таджикистане, не говоря уже о Карамазаре, Пскеме или Кавказе. Нигде больше не чувствуются так мощь и величие гор. Памир - это молодые горы, и мне здесь казалось, что я не просто осознаю, а чувствую напряжение в их недрах, готовность к новым подвижкам и катаклизмам в любой момент
.
Значительная часть Памира находилась в погранзоне, въезд на территорию которой разрешался лишь по пропускам, а незадолго до нашего приезда были введены еще специальные разрешения от штаба погранвойск на производство работ близ границы. У нас пропуска были оформлены, а разрешения не было, и нас сутки держали на заставе в Калаи-Хумбе, а потом разрешили проехать с условием, что мы поедем в Хорог и получим там разрешение.
От Икара до Хорога надо было добираться несколько часов, ехать туда не хотелось, и мы начали работу, не особенно думая о дальнейшем. Однако на второй день пребывания в Икаре у нас в лагере появился лейтенант погранвойск. Откуда он взялся, мы понять не могли, нигде поблизости не было не только застав, но и каких-либо признаков пограничников. Он знал, что у нас нет разрешения, и нам ничего не оставалось, как отправляться в Хорог. Так состоялось незапланированное знакомство со столицей Горно-Бадахшанской области.
Фотографировать на границе запрещалось. Мне рассказывал один геолог, что, проезжая по Памирскому тракту, он решил сфотографировать понравившееся ему совершенно безлюдное место, вышел из машины, осмотрелся и, не видя ничего подозрительного, стал снимать. Не успел он сделать и трех кадров, как послышался чей-то окрик, и на дороге появился пограничник, отобравший фотоаппарат и засветивший пленку. После проверки документов и внушения он геолога отпустил.
Помня этот рассказ, я, на всякий случай, фотографировал, не выходя из машины, и у меня есть интересные снимки тракта, идущего по берегу Пянджа, скального обрыва на противоположном афганском берегу с тропой, проложенной по оврингам. Овринги местные жители делают так: вбивают в трещины в скале прочные арчевые бревна и на них кладут ветки, сучья, так что получается нависающий над пропастью настил, по которому можно пересечь скальные обрывы.
Граница разделяет не просто Афганистан и Таджикскую республику, но и два разных по уровню развития района. На нашем берегу - пусть не очень благоустроенные, но все же дороги с нередкими автомашинами, электрический свет в домах, а на афганском – пешеходы и погонщики ишаков, слабые огоньки костров и светильников, масляных или керосиновых, в хибарах из камня и глины.