Брудершафт
Закончилась последняя третья смена, а вместе с ней и наша «лагерная» практика. Детей уже разобрали, дела мы сдали, остался банкет и прощальный вожатский костёр. Потом по домам, готовиться к четвёртому курсу. Это что ж, Чистов так безнаказанно и уедет?!
Владимир Владимирович, попросту, Володька Чистов, наш однокурсник, мало того, студент группы номер один, нашей группы, в лагере работал не вожатым, а музработником, на аккордеоне играл, и очень лихо. Мы все, вожатые, были с ним в регулярном конфликте. В его обязанности входило играть марши на всех линейках, а от завтрака до обеда и от полдника до ужина ходить по партиям (партиями в лагере назывались отряды) и помогать с необходимым музыкальным оформлением. По графику. График висел на доске объявлений возле столовой, но Чистов его категорически игнорировал. Не помню, чтобы хоть раз во-время пришёл. И ругались, и сами за ним ходили — толку никакого. Я бы ещё и забыла всё это, но последнюю выходку простить не могла.
В ночь после закрытия лагеря было очень жарко. Все «стены» у палаток были подняты. Мы долго караулили, чтоб желающие «помазать»наших ребят не подкрались, наконец, улеглись и сами. Я почти уснула. Когда мне по виску провели кистью с масляной краской. Масляной!Вскочила, включила фонарик — Чистов уносит ноги. Ах ты, толстяк поганый! К зеркалу. Боже, и на волосах краска. Зелёная. От кожи оттёрла краску сравнительно легко. А с волосами что делать? Пошла к Шурочке, медсестре, подняла. Дала она какую-то жидкость, отмылись мои волосы. Шура быстро воды нагрела. Вымыла я свою многострадальную голову и затаила на Чистова смертельную злобу. Два дня обдумывала способ отомстить, да так ничего и не придумала.
— Шур! Ну, как этого паршивца наказать?
— А вот как, — и принесла пакетик, — это английская соль, здесь доза на десятерых, одной его утробу не прошибёшь. Ну, а этого ему хватит. Надолго запомнит.
— А как ему споить-то?
— С водкой, на брудершафт с ним выпей, да бокалом не ошибись. А как подсыпать, думай сама.
Я ссыпала содержимое в одну бумажку, положила в карман. Валя Акунеева взялась помочь. Подхожу у Чистову:
— Володька! Давай выпьем, забудем все передряги лагерные.
— Я водку не пью.
— Так другого-то нет ничего.
— Ну, и не буду.
— А на брудершафт?
— С поцелуем получается?
— Конечно!
— Другое дело.
Наливаю по трети стакана. Валя подлетает:
— Володь, ты мне нужен.
Пока он отвернулся, я адский порошок высыпала в стакан почти наполовину, остальное быстро в карман. Едва успела.
— Ну, вперёд! — выпили, поцеловались. Народ остолбенел, наблюдая, с Чистовым целоваться не каждая отважится. Сливами заели, потом чем-то ещё со стола.
— Гадость какая эта водка!
— А как ты хочешь, чем-то жертвовать надо за поцелуй, — сама еле сдерживаюсь от омерзения и от смеха. Хорошо, что водки выпила, дезинфекция всё-таки.
Отправились на костёр. Минут через двадцать Чистов пулей полетел к туалету. Оттуда до костра не дошёл — бегом назад. К костру больше не возвращался.
Ночевали мы все в одном корпусе для малышей. Всю ночь бедный наш музрук дефилировал до туалета и обратно. Утром к завтраку не явился, у Шурочки сидел, она его чем-то лечила, поила крепким чаем. К автобусу вышел зелён с лица.
— Что это с тобой?
— Водка твоя проклятущая, чтоб я её ещё когда выпил!
И не пей. И краской никого не мажь! Но вслух не сказала.