– ОТ НЕМАНА ДО МОСКВЫ И ОБРАТНО
Накануне 200-летия войны 1812 года мне подумалось: а ведь почти за полвека жизни я увидел уже почти все наиболее значительные места, которых эта война коснулась. И не так уж это трудно – она была, пожалуй, единственной в истории России линейной войной. То есть пронёсшейся сотнями тысяч воюющих с обеих сторон людей вдоль одной дороги – от западной границы империи к Москве и обратно. В этой полосе шли армии, гремели сражения, действовали партизаны, осталось огромное количество жертв
и разрушений, но по обеим сторонам от неё уже через 150–200 километров военных действий фактически не было. Дорога войны в основном совпадает со Смоленской и её продолжениями – дорогами на Витебск, Минск, Вильнюс, Гродно, до пограничного тогда Немана.Попробую вспомнить всё, что видел, бывая в этой полосе, и мысленно провести читателей данной статьи по пути в начале отступления русских армий и наступления Наполеона, затем – наступления наших соотечественников и бегства «Великой армии».
Итак, Неман. В Литве он называется Нямунас. Правый берег – низкий, с плавнями, лишь кое-где холмы. Один носит название «шляпа Наполеона».
Левый берег, с которого начинала движение в Россию 24 июня 1812 года наполеоновская армия, напротив, высокий, с частыми сосновыми
лесами. Под Гарлявой – крутой спуск к реке, здесь наводились понтонные мосты. Основные силы армии Барклая-де-Толли и главный штаб находи-
лись в Вильно, там же был и царь Александр. Многие помнят роман Толстого «Война и мир»: местная шляхта давала сплошные балы в том июне, расшаркиваясь перед царём. На очередном балу император узнаёт о вторжении армии Наполеона... Смятение, раздражение, усиленное «недоготовностью» российских военных сил. Где происходила эта сцена? Старый Вильнюс очень мало изменился за двести лет. Правда, дворец генерал-губернатора Бенигсена находился в то время вообще за пределами города, на территории нынешнего парка Вингис у реки Нярис (Вилия). Дворец не сохранился. Зато я прекрасно помню квартал университета, рядом с которым – здание на площади, где во времена моих приездов в Вильнюс был Дом работников искусств. Ныне в бывшем епископском дворце – резиденция президента Литвы. А в 1812-м там сначала останавливался Александр I (а ранее – Кутузов в качестве литовского генерал-губернатора), затем на несколько дней – Наполеон, а в декабре опять поселился Кутузов. О многих других постояльцах дворца, среди которых – Павел I, Николай I, Пилсудский, здесь, понятно, рассказывать не буду.
И вновь имя Наполеона возникает в Вильнюсе, когда вспоминаешь архитектурное чудо – костёл святой Анны. «Придите в Вильню к храму Анны,
там исчезает горечь дум», – написал в другое время Максим Богданович. А тогда император французов, объехав город, где шляхта обхаживала уже его (как-никак обещал возродить польско-литовское государство), воскликнул: «Как жаль, что я
не могу перенести этот храм в Париж!» И близко оттуда – Науойи-Вильня (Вильня – район у реки Вильня, эта её часть по-русски – Новая Вильня), где есть «мост Наполеона» (Зелёный мост). Его за считанные часы возвели французы взамен
сожжённого при уходе русских войск. И пошли по нему дальше – к Москве. Вильно стал, кажется, последним городом, от которого Наполеон получил ключи.
«Мы долго молча отступали». На пути отступления двух российских армий то и дело попадаются места, где это «молчание» прерывалось локальными сражениями. Одно из таких мест я посетил, находясь со своими школьниками-краеведами в Минске, во время экскурсии по его окрестностям. Великолепный образец зодчества XVI века, малоизвестного у нас белорусского ренессанса – Мирский замок. Массивные и нарядные прямоугольные башни. Но в 1812 году не было мира в Мире. Шесть дней в июле здесь продолжались столкновения между корпусом наполеоновского маршала Даву и арьергардом 2-й армии под командованием атамана Платова. Тогда сильно пострадали стены замка и дворец. Между прочим, в этом сражении начал свой боевой путь в этой войне корнет Александров – кавалерист-девица Надежда Дурова. И ещё один раз – в ноябре – всё опять горело, когда здесь наступали со стороны Волыни к Березине войска Чичагова и выбивали отсюда уже наполеоновский гарнизон... Замок был после этого восстановлен лишь в 1870-х годах, при князьях Святополк-Мирских, усыпальница которых в псевдорусском стиле – рядом, в парке. И вновь замок ветшал и разрушался уже в ХХ веке. И вновь восстановлен – мы тогда, в 1995 году, видели самый разгар реставрации.
Интересно, было ли так и в 1812 году – кругом, например, в Смоленске, сияет солнце, а в Витебске тучи и поливает дождь? «Серебряный
витебский дождь» даже вошёл в песню. Неважно, в какую погоду, в течение четырёх дней здесь уже 1-я армия Барклая-де-Толли удерживала окрестные деревни Островно, Коровячино и Добрейка. Над Западной Двиной, на Успенской горке в саду есть монумент – колонна-обелиск, увенчанная двуглавым орлом. Вокруг установлены пушки. Этот памятник поставлен здесь в 1912 году – к 100-летию войны.
Думаешь: особое спасибо тем, кто увековечил память о многих событиях Отечественной войны через 100 лет после неё и 100 лет назад. Такие памятники во всех важнейших местах уже неотделимы от наших ассоциаций с «грозой двенадцатого года». И сделано это было с огромной признательностью, любовью к нашим соотечественникам, отдававшим свои жизни в полосе той войны, с большим архитектурным и строительным вкусом – ничего лишнего, абсолютно органичная стилизация под эпоху ампира, без гигантизма, столь набившего оскомину в недавнее время, и безликости иных «позднесоветских»
монументов. В этих памятниках осталась душа изображённых бойцов. Минимальные государственные принадлежности – орлы, скромные, но выразительные
кресты. И нет огромных букв идеологических лозунгов... После 1912 года – широчайшей работы, когда отдавалась дань памяти героям и жертвам, – уже, по большому счёту, мало что оставалось увековечить. Разве что вновь приходилось восстанавливать те и более старые памятники, – после новых войн или периодов забвения.
Не удалось мне, впрочем, побывать в местах двух фланговых сражений – под Кобрином и Клястицами, где впервые результат был успешным для российских сил и остановилось наступление войск Наполеона в стороны от генерального направления. В стороне осталась и Салтановка, где вместе сражались генерал Раевский и два его сына. Но во время одного из приездов в Белоруссию я купил книгу, где подробно рассказано о Салтановке. Теперь же мысленно отправляюсь дальше на восток – к Смоленску.
* * *
Место первого городского поселения над Днепром – урочище Смядынь. Именно там в 1812 году разгорелись главные бои за город, под которым наконец соединились армии Барклая-де-Толли и Багратиона. В Смоленске мне довелось быть в годы своей молодости три раза. И каждый раз ощущались высокие днепровские кручи, на которых стоит исторический центр
города (окружённый сохранившимися на три четверти крепостными стенами, построенными при Борисе Годунове).
...Недавно довелось прочитать в Интернете на сайте неких смолян о том, что говорит история, – оборона Смоленска осуществлялась, по крайней мере, шесть раз, причём каждый был героическим, ведь было что защищать: от Литвы – независимость княжества, от Москвы – местное самоуправление, от Польши – веру и язык, вновь от Москвы – городские привилегии (полученные
от поляков)... Но уж в 1812 году не вызывает никакого сомнения принципиальный характер обороны Смоленска как «ключа к Москве».
И многое здесь было впервые: массовое участие народного ополчения в боях, уход большой части жителей из города и пожар – предвестник московского. Уже по экранизации С.Бондарчуком романа «Война и мир» вспоминаются съёмки
здесь, на Соборном холме: пылающий город и в центре панорамы – силуэт великолепного храма XVIII века. До недавнего времени по горке мимо Успенского собора ездили трамваи. Теперь знаю, что их движение прекратили, ссылаясь в том числе на состояние исторических зданий.
Надеюсь, в городском саду на Блонье (местное слово – ровная лужайка) целый день, как всегда, звучит музыка Глинки у памятника композитору-земляку. За ним, ближе к урочищу, на Королевском бастионе (всё переплелось, бастион построен при обстреле поляками осаждённого Смоленска в 1611 году) – монумент в память о 1812 годе.
Сидели мы у него когда-то с однокурсником и говорили о разном. В том числе о зигзагах исторической памяти – монумент был восстанов-
лен совсем незадолго до того. В 1912 году был заложен, а в 1913-м открыт другой памятник – у крепостной стены. Орлиное гнездо на скале
защищают два орла, отбиваясь от наступающего воина в доспехах древних галлов. Два орла – так аллегорически изображены две русские армии. Тогда же был у стены открыт и музей – здание в неорусском стиле. Ныне там – свидетельства многовековой боевой истории города у западной границы России.
В Смоленск ещё вернёмся «на обратном пути», а пока – продолжаем «отступать» в глубь России. Здесь полоса войны становится уже – за Смолен-
ском резервные полки, партизаны и ополченцы не давали оккупантам уходить далеко от главной дороги. От Смоленска до Бородина я много раз
проезжал по железной дороге и в стороне где-то близко оставил, например, Царёво-Займище, восточней Вязьмы, – там принял верховное командование объединённой русской армией Кутузов. Но вот по железной дороге – станция Василисино, и понятно: в этих местах действовал легендарный
партизанский отряд деревенской старостихи Василисы Кожиной. Дальше по дороге к Москве станции Уваровка, Дорохово, Тучково... Все эти названия дали посёлкам в 1912 году, и это был редкий случай наименования населённых пунктов в честь каких-либо людей (кроме царей) до 1917 года. Да и всю Московско-Брестскую железную дорогу назвали тогда же, весной 1912-го, Александровской – в честь Александра I, при котором Россия одержала победу над Наполеоном
в Отечественной войне (а не Александра II, при котором построена дорога).
Дальше по дороге – Гжатск, уже более 40 лет носящий имя земляка – Гагарин. Память о первом космонавте и петровское строительство при начале города, может быть, как-то отодвигают на второй план в его истории 1812 год. Между тем Гжатск примечателен тем, что его осматривал Кутузов перед принятием командования, прикидывал, не дать ли здесь генеральное сражение, но – отступил дальше. И – город загорелся, стал
ещё одним пожаром на пути этой войны. Ныне же, несмотря на многолетнюю ударную комсомольскую стройку – строительство новых домов,
исторический центр Гагарина выглядит лучше, чем во многих местах, где не было никаких строек. Над домами XIX века возвышается несколько храмов, существовавших до 1812 года – свидетелей упорного боя на мосту через реку Гжать. Вот что значит – давно была выбрана концепция сохранения старины.
* * *
И вот за окном поезда уже пределы Московской области. Электричка спускается с холмов и выезжает из заболоченных лесов в долину реки
Колочи. Станция Бородино (почти все вокзалы восстановлены после полного разрушения в годы последней войны и выглядят строго, «классицистически»). Далеко виден установленный на перроне бюст Кутузова. Отсюда начинается дорога по переднему краю обороны на Бородинском поле. Почти сразу же – памятники 1912 года в честь стоявших в этих местах частей.
Впервые на Бородинское поле я попал зимой, в студенческие годы. Не верилось, что эти заснеженные холмы и поляны и есть то самое поле, которое я впервые увидел в «Бородинской панораме» ещё до школы. Затем были стихи Лермонтова и работа по истории в четвёртом классе, где я уверенно написал, что сражение «окончилось ничьЁй».
1 Именно так было написано тогда.
Впечатления о Бородинском поле создавались тогда по карте в учебнике «Рассказы по истории СССР»: рисованные леса, домики сёл и деревень и стоящие друг против друга войска в синей и зелёной форме. Поражало, что кругом
тут военные названия: Колоча, Огник, Стонец и просто Война (Воинка). То есть это поле просто было обречено на бранное предназначение. Затем, конечно, были ещё книги и главная, конечно, «Война и мир». Студентом я уже имел при себе туристскую схему поля, но ориентироваться удавалось с трудом. Обойдя позиции русских войск, прикрывавших Утицу, едва дошёл к месту
Багратионовых флешей и повернул назад – ещё съездил в тот день и в Гагарин. Понятно было, что лучше всего попасть сюда в начале сентября и увидеть реконструкцию битвы.
Это была не просто годовщина, а 175-летие – праздник большого масштаба. Играли духовые оркестры, приехало очень много гостей, реконструкция боя прошла с размахом. Событием, соответствующим веяниям начавшейся перестройки,
стало открытие восстановленного главного монумента на месте батареи Раевского. Колонна, в основании которой находились захоронения
защитников России, в том числе Багратиона, была открыта в 1837 году – к 25-летию войны – и снесена почти через 100 лет как «старорежимный
памятник»... Характерная деталь: непросто было ещё и в 1987 году установить крест на монументе – ещё трудно представлялось, какой поворот в отношении
религии и церкви произойдёт уже в следующем году. У монумента был концерт с неизменным Иосифом Кобзоном, звучали записи песен в исполнении только что безвременно ушедшего из жизни Андрея Миронова. Новацией являлись и показанные сцены с монахинями, ухаживающими за ранеными.
Прошли годы. В дальнейшем мне довелось два раза возить в Бородино автобусные экскурсии. И только уже тогда можно было окинуть взглядом все пространства «брегов Колочи». И теперь у Шевардинского редута, где можно было спокойно постоять, пока говорит местный экскурсовод, представлялись боевое напряжение и даже запахи поля во время огневых атак. И в селе Бородино, как на ладони, виделся заход туда наполеоновских солдат, а с холма в стороне Горок ощущалось мелькание курьеров из штаба Кутузова... Добавил скорбного раздумья уже восстановленный Спасо-Бородинский монастырь – детище Маргариты Тучковой.
* * *
Но не буду долго описывать знаменитое поле – дальше, к Можайску. Здесь, на следующий день после Бородина, подсчитав потери, через город прошла армия Кутузова, которая продолжалаотступление к Москве. Кутузов приказал казакам
Платова – арьергарду войск – как можно больше сдерживать неприятеля, и около суток город оборонялся. Пришлось оставить в городе много раненых, судьба которых трагична. Наполеон, не очень здоровый, задержался в Можайске на три дня. Свидетелями этих событий остались Лужецкий монастырь и Ново-Никольский собор, построенный в стиле «русской готики» – в традициях Баженова и Казакова. Храмы являлись местом постоя пришлых войск и сохранили следы боёв. В этом городе приходилось бывать часто, в том
числе со школьниками и с экскурсиями, вспоминая минувшее, в том числе и тот грозный год.
От Можайска к Москве ездил уже и по «Минке», и по старому Можайскому шоссе, часто совпадающему со Старой Смоленской дорогой. И во многих местах до сих пор стоят вековые деревья, прежде всего берёзы – такими дорога была обсажена ещё при Екатерине, мимо них проходили на исходе лета 1812 года две армии. На этом пути Большие Вязёмы – усадьба Голицыных, последняя ямская станция перед Москвой. Ещё за два года до той войны здесь бывал юный Пушкин – рядом Захарово. И вот теперь в голицынском усадебном дворце сначала на несколько часов остановился Кутузов, а затем провёл ночь Наполеон. И ныне посетителям дворца показывают диван, на котором посидели оба полководца.Слева остаётся Звенигород, где на экскурсии услышишь о разорении французами города и чудесном спасении храмов. И вот – окрестности Москвы, а теперь районы столицы: Кунцево, Фили, Поклонная гора. Самое броское напоминание о 1812 годе – «военные» гербы районов.
Поклонная гора... Штыки и кивера,
Суровая была военная пора.
Внизу лежат Фили, там волю изрекли –
Оставивши Москву, Россию чтоб спасли.
Поклонная гора... Бледнеет свет костра.
Гром пушек не гремит, и уходить пора.
Придёт Наполеон, но нет, не понял он,
Что заходя в Москву, он тем уж побеждён.
Дубы вдали шумят, что с тех времён стоят,
Как воинов седых оставшийся отряд.
Воссоздана изба, где родины судьба
Решалась в час, когда лишь ширилась борьба.
Поклонная гора... Разносится: «Ура!»
У арки молодёжь – кирасы, кивера.
Картины старины теперь воскрешены,
И штык блестит вдали – знак всех побед страны.
(Подпись к гербам районов Фили-Давыдково, Дорогомилово, Филёвский парк)
Думаю, стихи эти не назовёшь выдающимися, но в качестве подписи к гербам они вполне подходят. Конечно, Поклонная гора – не та, что двести и даже пятьдесят лет назад (ещё помню более высокий, массивный склон), трудно представить здесь Кутузова, окидывающего взглядом оставляемую Москву, и Наполеона, удивляющегося виду «азиатской столицы» с куполами церквей
и решившего было тут, что «война окончена». Нет хорошего вида на Москву, кроме Воробьёвых гор и Раменок справа. А ведь там, в долине реки
Сетунь, могла состояться ещё одна битва, перед стенами Москвы – на ней настаивали городские власти и некоторые командующие. Но Кутузов – слева, в Филях, – решил всё трезво: армия не могла выдержать ещё одно генеральное сражение через несколько дней после Бородина – она принесла в жертву первопрестольную столицу, чтобы окрепнуть в тарутинских лесах.
Память существует лишь в мемориальных сооружениях, хотя изначально они находились не на западе Москвы: Триумфальная арка О.Бове была, напомню, установлена в 1834 году, на первой широкой волне мемориализации Отечественной войны, у Тверской заставы, а панорама Ф.Рубо открывалась в 1912-м на Чистых прудах. Нынешнее соединение памятников (этих и других) близ восстановленной Кутузовской избы – результат видения давних событий уже после 1941–1945 годов, их объединения в памяти с другой Отечественной войной и также появившимся здесь её мемориалом.
А вот красавец Бородинский мост – опять мастерская стилизация под образ героической эпохи – стоит там же, где был открыт к 100-летней годовщине сражения. Через Семёновскую и Рогожскую заставы ещё уходили арьергард Платова и тысячи москвичей, а здесь, у Дорогомиловской заставы, Бонапарт всё ещё ждал депутацию с ключами от «бояр московских».
* * *
...В моём родном Замоскворечье наискосок от дома, где жили когда-то родные и я сам до школы, – Жуков проезд. С первых лет жизни
запомнил там усадебный полузаброшенный дом с флигелями. Моя мама в детстве вообще часто играла в этом дворе. И уже занявшись краеведением, я с удивлением узнал, что, оказывается, в этой усадьбе разместился в сентябре 1812 года наполеоновский маршал Мортье, назначенный генерал-губернатором Москвы. И все его странные и тёмные дела творились именно в этом дворе.
Московский пожар в эту удалённую часть города не дошёл, и Мортье «прогубернаторствовал» тут до ухода Наполеона.
Есть в Москве и другие районы, избежавшие пожара и сохранившие частично застройку к 1812 году. Она даёт представление о том, что потеряли москвичи. Это относится к Заяузью, Немецкой слободе, Хамовникам. И потому такие районы надо сохранить в их историческом виде особенно тщательно. Кстати сказать, в нашем образе 1812 года «участвуют» и города, где не было военных действий, – Суздаль и (особенно) Переславль-Залесский. Дело в том, что там снимают фильмы с видами допожарной Москвы – именно там сохранился деревянный город, в Москве почти сгоревший, и так, как тогда в Москве, видны со всех сторон слободские церкви. Например, в Переславле-Залесском снимался фильм «Война и мир». Взгляд краеведа везде подсказывает в родном городе места, связанные с тем лихолетьем, – несмотря на все преобразования пейзажа. Помимо Петровского дворца и Новодевичьего монастыря, это – Разгуляй, где сгорела библиотека А.И.Мусина-Пушкина и где в романе Толстого
был задержан Пьер Безухов. А вот – Немецкое (Введенское) кладбище, где наскоро похоронили умерших и погибших в Москве офицеров и солдат наполеоновской армии; эту могилу искал через много лет там Дюма-отец. И даже Щёлковское шоссе (рядом я живу) оборачивается Стромынской дорогой, на которой стояло подразделение казачьего сотника с удивительной «судьбоносной» фамилией – Победнов, загораживая путь французам, грабившим и разорявшим соседние сёла и деревни. Более того, знаю, что многие из этих «французов», искавших поживу, были поляками. Это ведь была армия «двунадесяти языцев» – французская менее чем наполовину.
Разорение Москвы казалось непоправимым. Тем не менее всего за 10 лет Москву наскоро отстроили. С энтузиазмом возрождали культурную жизнь, экономика вернулась на довоенный уровень. «Пожар способствовал ей много к украшенью» – вспомним слова о Москве из «Горя от ума» (прошло как раз 10 лет со времени войны). А ведь Смоленск и Витебск восстанавливались
до довоенного уровня целых 50 лет, и по всей «полосе войны» ещё долго давало себя знать разорение. Исключение – Москва, на которую, как всегда, бросили все силы. Помните об этом, москвичи, и чувствуйте во все времена, что вы в некотором долгу перед провинцией...
* * *
Теперь брошу мысленный взгляд на места, через которые двигалась армия Кутузова, совершая свой обходной манёвр. На Ново-Рязанском шоссе и сейчас мост через Москву-реку находится примерно там же, где тогда была переправа, откуда повернули к Серпуховской и Калужской дорогам. Всегда, проезжая это место,вполне представлял себе те времена: кругом открытые дали, высокие берега реки, за ней сохранились леса, в которых «затерялись» для неприятеля наши войска. Целую неделю их искал авангард Мюрата. Просачивались разведчики почти до самого Егорьевска, пока не обнаружился Кутузов в Красной Пахре.
Река Пахра также сохранила в основном свой исконный вид. Что-то будет теперь, в связи с «наполеоновскими» решениями о передаче территории столичной области Москве? Часто езжу по Калужскому шоссе на занятия в Подмосковье, проезжаю реку Десну. Как там в народной песне?
Как на речке на Дёснушке
Стоял вор-французик.
Глядит-смотрит вор-французик
В подзорную-то в трубу:
Валит сила российская
Со всех четырёх сторон.
Не успел сказать и речи –
Запалили французам в плечи
А из пушек-то картечью...
«Французики» и здесь оказывались вестфальцами, как те, что заняли Верею, или поляками Понятовского, как в Подольске или Остафьеве
Вяземских. Через неделю Кутузов перевёл лагерь подальше от Москвы, в Тарутино– для лучшего сохранения войск. А были лагеря в Красной Пахре как раз в то время ранней осени, когда мне довелось там быть на одном из детских фестивалей. Что за грибы там в это время! Уж точно, наварили их и изжарили солдатики и офицеры в 1812-м изрядно – подкрепили силы между боями.
В самом Тарутине побывать не довелось – надеюсь, в этом году исправлю эту оплошность. Но в целом юго-западные окрестности Москвы изъезжены и исхожены. Особенно район Вереи – был там и в туристическом лагере,
и в обычном оздоровительном вёл кружок два лета. В Верее знакомыкаждая стреха и каждый колодец. Конечно, здесь главное событие 1812 года – освобождение города от... немцев отрядом Дорохова. Очередной памятник на холме старинного кремля: бравый генерал поднимается в атаку с саблей наголо. Вот только саблю эту во все времена отламывают «на сувениры»... А в песне про Верею (теперь здесь даже проводят музыкальный фестиваль) поётся: «Дорохов меч поднял». Впрочем, и в те времена поэты писали
о богатырских мечах, которыми давно уже не воевали. Верейцы до сих пор в обиде – когда-то удельный княжеский, затем уездный город
уже более полувека как перешёл в заштатные. Но зато и здесь вполне можно снимать былую Москву: старая малоэтажная застройка, над которой – слободские церкви XVII–XVIII веков! Старинные «концы» города заходят и на другой берег Протвы, всегда называвшейся самой чистой рекой Подмосковья. Хочется верить, что это ещё так.
Посмотрю ещё раз вокруг Москвы. Резервные полки, ополчение и партизаны не дали сколько-нибудь далеко отойти от Москвы находившимся в ней наполеоновским частям. Павловский Посад – здесь хранят память об отряде Герасима Курина. Бронницы, Дмитров – повертелся неприятель и вынужден был уйти. А дальше, в Коломне, скопилось огромное количество раненых, беженцев – настоящий второй город, который частично переправляли на судах вниз по Оке. На Петербургской дороге загородили Чёрную Грязь войска Верцингероде. На Ярославской у Мытищ стоял Иловайский. Не пробились оккупанты ни к Волоколамску, ни к Серпухову. Лишь при отступлении Наполеона из Москвы ему удалось временно занять Боровск, вокруг которого сосредоточились партизаны и ополченцы. Дальше – Медынь, где резервные русские части выбили отряд Тышкевича, занявшего было город (из Вереи ездил туда «на перекладных» и видел памятник).
* * *
Наконец, второе место, куда ездят из Москвы на историческую реконструкцию, – Малоярославец. Город, восемь раз переходивший из рук
в руки во время сражения, в результате которого Наполеон был вынужден отказаться от плана отступления из Москвы на неразорённый и богатый ресурсами юг и повернул обратно, к Смоленской дороге. По ней ему пришлось вновь идти, но теперь уже назад, с тающей на глазах армией под
ударами Кутузова. Самое красноречивое место, напоминающее о битве, – Черноостровский монастырь, в чьих воротах остались следы пуль и картечи. Под стенами монастыря и устраивается ежегодно в конце октября показательное
сражение военно-исторических отрядов. Был в Малоярославце два раза, однажды смотрел сражение. Размах не бородинский, но канонада впечатляла. По реке Луже видно, какой она была преградой для Наполеона. Спустя полвека после
тех событий в городе открылась часовня-памятник, довольно долго там был музей, но я застал уже специально построенное для него здание (что в советское тогда ещё время было редкостью). И опять памятник 1912 года на могилах погибших, памятники Кутузову, другим участникам той победы, высказывание фельдмаршала: «Малоярославец – предел нападения, начало бегства и гибели врага». Особо выделяется Никольский собор – храм-памятник середины XIX века, «аналогичный» храму Христа Спасителя в Москве (и уцелевший!).
Отсюда, следуя по пути изгнания наполеоновской армии, добираюсь мысленно до Вязьмы. Здесь произошло ещё одно крупное сражение с роковыми потерями для Наполеона – были захвачены даже знамёна «великой армии». В городе сохранились Спасская башня крепости, построен-ной ещё во времена «приграничья» с польскими владениями; ряд церквей и монастырей, дающих представление об облике города 200 лет назад. Есть и купеческие дома XVIII века. Это дало возможность провестив Вязьме съёмки фильма
«Эскадрон гусар летучих». Ведь отряд Дениса Давыдова действовал «вокруг города», перехватывая «транспорты» Наполеона и преследуя его отступающие войска, а база Давыдова была южнее – в Юхнове.И вновь немного задержусь в Смоленске. Измученный преследованием, измотанный
ранней стужей, Наполеон не остался на зиму в разорённом городе. А Кутузов вступил в Смоленск и принял депутацию местного дворянства, преподнёсшего ему почётное звание «князь Смоленский». Таким – победителем – изображён полководец, вставший уже после 1945 года памятником у подножья Соборной горы.
К западу от Смоленска – ещё одно памятное место, где были разбиты наполеоновские войска, Красный. Именно описанием этого «дела» заканчивается основное действие романа Толстого. Здесь были полностью разгромлены корпуса Нея и Даву, многие из побеждённых попали в плен. Наполеон потерял артиллерию и на пути к Орше сжёг оставшиеся знамёна. Побывать в Красном мне помог... распад СССР. В 1993 году мы с моим попутчиком и коллегой пересаживались здесь, у границы России и Белоруссии, из электрички в электричку, держа путь из Смоленска в Оршу. Станция находится в отдалении от города, и можно было окинуть взглядом примерное поле сражения и попытаться летом представить себе снежную ноябрьскую равнину...
Реку Березину – место окончательного разгрома Наполеона – приходилось проезжать много раз: по пути туда и обратно из Москвы в Минск, Вильнюс, Гродно и дальше – в Центральную Европу. Выйти, посмотреть внимательнее – не удалось. Так и остаётся в памяти вид неширокой, но, очевидно, весьма строптивой реки. А перейти её Наполеону мешали, между прочим, не морозы,
а наоборот – оттепель, когда на реке не было льда. До сих пор является предметом дискуссии, хорошо ли рассчитал Кутузов план окружения сил Наполеона вместе с императором; или в том, что этого не случилось, виноваты прежде всего Витгенштейн и Чичагов, опоздавшие со своими войсками с севера и юга... И что было бы, попадись здесь Наполеон в плен? Но это всё можно детально прикинуть, походив по берегам Березины, – может быть, это ещё впереди.Однако, проезжая по топким белорусским лесам, зримо представляешь себе, как здесь гибли остатки Великой армии, добиваемые морозами.
По пути из Минска к Литве – городок Сморгонь, маленький, совсем малоприметный. Здесь Наполеон выпустил последнее в 1812 году воззвание, в котором признал своё полное поражение в России, и, покинув остатки войск, скрылся в коляске (направился к границе под видом польского офицера).
Конец войны известен у нас как-то мало. Десять тысяч добравшихся до границы людей-призраков покидали пределы Российской империи так же через Ковно (Каунас), Езно (Езнас) и Гродно. За ними по пятам шли наши части и партизанские отряды. На дороге из Вильно в Ковно (на этом месте – широкая современная автострада) были брошены наполеоновские архивы и казна. Где-то, где теперь по полю ходят аисты... А Давыдов вошёл сперва в Троки (Тракай), а затем – в Гродно. Хорошо знакомые места. И какая же разница по сравнению с ХХ веком: магнатов и шляхтичей, перешедших на службу к Наполеону, не отправили в лагеря
(только конфисковали у бежавших владения), не ссылали спецпереселенцев, обвинённых неизвестно в чём, не трогали еврейское население и другие национальные меньшинства (ни та, ни другая сторона)... Хотя война была, конечно, страшная. У Александра I политика была «вменяемой» – начальство останавливало офицеров, пытавшихся поквитаться с кем-то из литовской шляхты, а многих поляков, служивших Наполеону, склонили к русской службе.Возрастающее
недоверие, высылка Мицкевича и других молодых вольнолюбивых людей, польское восстание и теперь уж ссылка на восток – это было позже. А пока – Кутузов готовился к походу в Европу, Пруссия уже собиралась поддержать Россию и спешно отменяла крепостное право...