Унылая, пустая местность. То ли конец, то ли начало зимы. Не столь важно, но вокруг достаточно погано, грязный снег и влажный ветер. В этих пустынных, обделённых растительностью краях, двухполосная асфальтированная дорога делает поворот и упирается в железнодорожный переезд. И, как всегда, ему так повезло, что шлагбаум опустился прямо перед его капотом. Капотом его старой потрёпанной японской машины серебристого цвета, в такую погоду особо поганого.
Он никогда не стремился к порядку в машине, поэтому в салоне всюду лежали журналы, фантики и обёртки, одноразовые стаканчики из под кофе. Сначала ей было всё равно. Потом это начало её бесить, она доставала его, пыталась что-то выкидывать, а потом снова перестала обращать внимание. И сейчас, она сидела среди гор мусора, и ей не было до них никакого дела. Она пребывала в хорошем расположении духа, слегка улыбалась глазами и чаще обычного поправляла волосы рукой. Из динамиков доносилась очередная подборка англоязычных хитов, в салоне становилось душно из-за печки.
Он смотрел прямо перед собой, гадая, откуда же появится поезд. Пока его ещё не было видно, но уже стало понятно, что придётся порядком постоять. Он не был весел, да и не мог быть, потому что совсем недавно, в начале недели, он окончательно понял, что не любит её.
Да, когда-то любовь точно была. Тогда, когда он и одну ночь не мог провести без неё, когда носил на руках, утверждая, что такой ангел как она не должен касаться этой грешной земли. Когда в дождь угрожал ей, что не встанет под ее зонт, если она не поцелует его. Когда они женились, в конце концов. Да, они не гуляли пышную свадьбу с многоуровневым тортом, но он помнил, как им было хорошо. Как он наслаждался ею, её красотой и её проницательностью. Но то было когда-то давно, и, возможно, не с ним. А потом начался период грозовых туч. Ссоры, бесконечное раздражение, запреты, отвращение. Если раньше он не видел никого во всём свете, кроме неё, то сейчас любая казалась ему краше. Но, больше всего его бесило, прямо выбешивало, что она всё время рядом. Он засыпал, просыпался, уходил и возвращался, а она всегда была рядом. Всегда требовала его внимания, хотела заглянуть ему в глаза. О, как же это нестерпимо бесит. Из этого рождалась добрая половина всех их ссор.
Сильно далеко слева показался состав. Это был товарный поезд, состоящий из цистерн и платформ со стоящими на них грузовыми контейнерами. Несмотря на то, что тепловоз уже показался и, медленно, не обращая внимание на всё вокруг, двигался к переезду, конца хвоста его видно не было. Вероятно, простоять им придётся минимум минут тридцать.
По непонятным ему самому причинам, он не стремился разобраться в ситуации со своей семейной жизнью. Просто жил и бесился, иногда срываясь и регулярно выпуская пар со знакомыми в шумных пабах. Жил бы и жил. Всё же живут как-то. Но три недели назад он проверял почту с ноутбука, так как ждал важного письма по работе, и наткнулся на письмо, адресованное ей. В нем был план посещений курсов психологии и их примерная стоимость. Он не сразу вник в суть, да и не обратил бы никакого внимание на этот бред, если бы не сумма. Такая офигенная куча денег. Нет, он нормально получает, но тут просто сдвинуться можно. Прочитал ещё раз, а там о них. Об их семейных проблемах и способах их устранить. И, что она уже ходила, но нужно ещё. И всё это в тайне от него. С ним, её мужем, она ссорится, а потом ходит к этому психиатру всё обсудить. С ним она не хочет поговорить об очевидных проблемах, а какому-то дебилу в очках она за такие разговоры ещё и обалденные деньги платит.
Он не стал ей ничего говорить, не было сил на скандал и отложил на потом. Спать в тот вечер он лёг с мыслью, как же так, что с самым близким человеком она не хочет откровенно поговорить, а чужим ещё и доплачивает за это.
Утром он встал, и окончательно понял, что надо всё менять, чёрт побери. Взял внеочередной отпуск, подобрал красивое и романтичное место, и предложил ей съездить туда на машине. Недавно он смотрел документалку про роад-муви и подчеркнул оттуда, что через движение в материальном мире к цели, мы духовно движемся к просветлению. Многого он всё таки не догнал, но эта мысль, а следовательно и его идея, ему зашли. Она согласилась, так как хотела развеяться и это сходилось с последними советами психолога. После этой новости, их небольшая семья даже несколько дней не ссорилась.
А потом, как очередной гром среди ясного неба. Он забирал её из театра, куда она пошла по приглашению подруги. И, идя к машине через небольшой сквер, он в очередной раз бесился от её присутствия рядом. А она, подскользнулась и подвернула ногу. В новом платье упала в грязь, плача от боли и обиды, она вызвала внутри своего мужа какой-то дикий прилив счастья. Он не жалел её, не стремился скорее помочь. Он чуть ли не ликовал, и еле сдерживался от злорадств и крика «так тебе и надо». Вот в эту самую секунду, он наконец осознал, что все их проблемы из-за того, что он её больше не любит. Совсем не любит.
Он как-то продолжал жить. Да, по большОму счёту жил то он также, как и прежде, но вот только по ночам меньше спать стал. Всё думал, вспоминал.
Первое время их знакомства, когда всё только завязалось. Он ведь летал, пьянел, думать ни о чём не мог. А каждая мысль о ней сопровождалась головокружением. Позже, когда осознанно захотел всё перевести в совсем уж серьёзные отношения, то всё грыз себя мыслями, а любовь ли это. Истинная любовь. Да и что это такое вообще, любовь. По просветлённым мыслителям походил, с философами пообщался. А в итоге, дядька родной помог. Припёрся он к нему в глухомань, посидели, выпили. Разговор об этом зашёл. Ну, тот сразу сказал, что это всё фигня, и он в своей жизни эту любовь и не видел, а видел бы, так нафиг послал. Ему другое нужно. А поразмыслив рассудил: тебе сейчас хорошо, сидишь в комфорте, расслабляешься? —ну, да как бы. Так, а к ней ты прямо сейчас хочешь? — Хочу, конечно. Ну, если ты правда хочешь, то нафиг ты тут сидишь. Женись и забей на всё, а позже видно будет.
Он тогда ждать дальше не стал. Забил, приехал, поженились. А теперь, видимо, и позже наступило. А ведь тогда поверил, что та самая любовь. Как в книжках, раз и навсегда. До гроба. Жили и умерли в один день. А сейчас только тошнота осталась.
Состав, тем временем уже подошёл к переезду и начал своё неумолимое движение дальше. Размеренный стук колёс и солнечные лучи, на секунды пробивающиеся сквозь промежутки между цистернами. На бортах надпись «Транспортная компания» и множество грязных подтеков мазута. И всё это, подобно постапокалиптическому параду выживших уродов-инвалидов, медленно и протяжно марширует мимо, отдавая ему, верховному главнокомандующему, как будто бы какие-то последние почести и несуществующую честь.
Он, неожиданно для себя, вспомнил детство. Оторвался от тяжких и хмурых дум, и очутился на заднем диване родительского минивэна. Старая велюровая обивка, заляпанная и вечно пахнущая пылью, раздражённый задержкой в пути отец за рулём. Рядом мама, явно уставшая от путешествия, пытается устроится удобнее и поспать, но вяло проходящий спор с отцом, начало которого никто из них уже не помнит, не даёт ей этого сделать. Он сидит, просовывая голову в щель между передними сиденьями, балансирует на самом краю дивана. Ему жарко, и от этого ещё сильнее не хочется соприкасаться с маленькой сестрой, спящей рядом. Она вытянулась во всю длину сидушки, голова откинута на подушечке, рот приоткрыт и слышится тяжелое от жара дыхание. Эта картина, почему-то, вызывает у него пылкое отторжение. А ещё он ощущает даже не страх, а ужас перед этим пустынным участком дороги и раскалённым солнцем практически в полдень. Возможно, поэтому он стремиться со всем вниманием погрузиться в процесс наблюдения за проходящим мимо товарняком. Он считает вагоны, пытается успеть прочесть надписи и высмотреть устройство механизмов. И ничем не отвлечь его от этого действа сейчас. Он на пределе своей концентрации, ибо не существует миссии значимее для мальчишки его возраста, чем точный подсчёт вагонов в проходящем мимо составе.
А сейчас, поезд проходил с характерным, таким размеренным и однотонным стуком, прямо перед его капотом. Он, ставший неожиданной преградой на его пути, то нагонял на него ностальгические воспоминания, то возвращал в реальность настоящего.
Куда же они держали свой путь? И, что важнее, почему? Он сам не ожидал от себя этих вопросов, которые, впрочем, показались ему сейчас очень логичными и своевременными. Хотя осознание и начало приходить в его жизнь, он по инерции продолжал вести привычный ему быт и повиновался общим для них планам на ближайшее время. Не знал он, как сказать ей об этом и стоит ли это делать вообще. Ну, живут же и так люди. Хотя, что это в итоге, и как живут люди, и что же ему делать он не знал. Думать об этом как-то не хотелось, так как тошно и без того. Дела, заботы и другая фигня. А накануне выезда решил для себя, что после возвращения возьмёт ещё пару выходных, поживёт в отеле и обо всём основательно подумает. Так и поехали.
Ожидалось, что они проведут вместе эти три дня в другой обстановке. Поживут в другом городе, посмотрят местные достопримечательности, погуляют вокруг озёр. В конце концов, просто тихо почитают и выпьют вина вечером в номере. Изначально он планировал, что смена обстановки, атмосфера уюта и привнесение в жизнь романтики помогут им как-то расслабиться, сблизиться и наконец поговорить о своих проблемах внутри семьи. А сейчас. Сейчас он ничего не хотел и ничего не планировал. Просто ехали. Просто ехали, потому что сейчас труднее было бы объяснять ей, почему он не поедет. Он не чувствовал, что готов к этому.
Опять тусклые мысли поползли к нему в голову. Возникло это гнетущее чувство беспокойства и вины. Он захотел отвлечься.
Считать вагоны, что же может быть лучше. Конечно, не самое подходящее занятие для взрослого мужчины, избегающего своих проблем. Но, считать овец уж совсем по-детски.
Он посмотрел на право, от переезда до тягача было около двадцати вагонов. Эту цифру он и взял за начало. Двадцать один. Двадцать два. Двадцать три. О, а этот принадлежит компании, офис которой находиться через дорогу от нашего. Двадцать пять. Двадцать шесть. Двадцать семь. Двадцать восемь... Это помогло. Он настолько вник в своё детское увлечение, что перестал понимать, где он, кто вокруг, сколько ему лет. Он только считал вагоны и думал, почему он не может заниматься этим всю жизнь. Наверняка есть и такие вакансии. Нужно будет поискать.
Он снова погрузился в числа. Числа и детали. Тридцать два. Тридцать три. Тридцать четыре. Тридцать пять... Господи, ему снова удалось достичь того уровня концентрации. Он даже начал провожать вагоны взглядом и лёгким движением головы.
Резко, из колонок аудиосистемы ударили мотивы хип-хоп композиции. До этого момента он так погрузился в себя и свои мысли, что не слышал происходящее. Чёрт! Кажется он забылся и пропустил несколько вагонов. Размеренный сердечный ритм тут же сбился. Покой исчез и где-то в груди возникло желчное чувство гнева.
Она уже успела заскучать. Вот так всегда с ней, что на пустынной трассе утром попадётся железная дорога, по которой именно в этот самый момент проедет чёртов поезд. И так каждый раз. Зачем нужно было ехать, вставать так рано. А она и так себя как-то хреново чувствует последние дни. От недосыпа и беглого завтрака с крепким чаем ощущался дискомфорт. Хотелось спать или хотя бы лечь. Расслабиться. Вытянуться во весь рост.
Да, проблемы в их отношениях определённо были. А как без этого, мы же не роботы. Она и с подругами советовалась, и в блогах читала. В конце концов, решила, что без помощи психиатра не справиться. И он помогал. Помогал видеть то, чего она не замечала или не хотела замечать. Проклятье, она ведь и не подозревала, что настолько зависит от него. А доктор как глаза открыл. С того момента, как она осознала, что их знакомство перерастает во что-то большее, она только и делала, что ластилась к нему, вгоняла себя в его рамки. Он определял круг её увлечений, направлял поток её мыслей и, самое жуткое и обидное, он строил их отношения. Она ощущала себя девочкой подростком, влюбившийся в студента старшекурсника. Во всём ему поддавалась, шла за ним, стараясь поймать каждый его жест. Такое желанное чувство защищённости. И сейчас, спустя время, став его женой, она не мыслила жизни в его отсутствие. Всё сводилось к ожиданию и жизнь цвела и била ключом только в те мгновения, когда в ней появлялся он. Это не выражалось столь уж явно. Но это было так. Нет, никто из их знакомых или родственников никогда бы этого не заметил, как и не посмел бы назвать её ведомой трусишкой, сбегающей от собственной жизни, решений и ответственности. Но, и то, и другое было правдой. Ужасной и укоряющей правдой.
Сначала она смирилась, так как это и была её настоящая жизнь. Лишь стала уделять ему ещё больше внимания. Потом, отчасти из-за его ответной холодности, решила во чтобы то не стало противостоять этой зависимости. Старалась вести свою, независимую от него активную и интересную жизнь. Однажды отважилась на флирт в баре. Но весь эксперимент закончился, не продлившись и недели. Ни на что она была не способна. Она была уже не пленницей, а принесённой в жертву тушей, лежащей на его алтаре. И сопротивляться этому не было возможности.
К тому же, она узнала, что заставляло её чувствовать себя так плохо. Не гнетущее чувство потери уважения к самой себе. Она была уже две недели как беременна.
В первые минуты она разразилась диким хохотом. Смеялась без остановки. А как же иначе, ведь всё то время, пока она вела активную борьбу со своей зависимостью от него, у неё под сердцем зарождалась жизнь, навеки лишающая её хотя бы шанса на личную свободу. Да, теперь и он, и она - одно целое до конца времён. Бесповоротно, с её молчаливого согласия, завладел он сначала её душой, а теперь и телом.
Это было три дня назад. В тот вечер он пришёл домой и застал её уже спящей. А утром она была так легка и радостна, ведь теперь вся она в том, который растёт внутри неё. И он есть продолжение их лучших начал, что-то, что они сделали вместе и что станет их продолжением.
Она не могла утверждать, что всё происходящее не было каким-то гормональным расстройством или беременным сумасшествием, но твёрдо решила, что расскажет ему всё во время их небольшого путешествия.
Сейчас она понимала, что поездка не была столь уж хорошей идеей. За какие-то пять минут у неё испортилось как самочувствие, так и настроение. Теперь ей нужно было как-то отвлечься, и она сделала музыку громче. Это была знакомая ей песня. Мотив всегда казался ей занятным, а слова были настолько глупыми, что не подпевать было не возможно. Так она начала подпевать, слегка пародируя голос исполнителя.
Он, чувствуя начинающуюся бурю, сдержанно хотел выключить долбанный приёмник и продолжить своё дело. Повернувшись, он впервые за последние минут пять посмотрел на неё.
Он увидел на её лице такое выражение, которое говорило о её бесконечной глупости. Оно выражало только тупость и опровергало даже потенциальную возможность просветления. Такое выражение мы всё чаще замечаем на лицах молодых людей, и, что особенно страшно, девушек. Иногда это выглядит мило и привлекает, но не в этом случае. Эта глупость и пустота глубоко поразили его и как-то по особенному оскорбили. Ну как! Как же можно так притворяться, ведь не может же она сейчас быть той же, которую я так любил и превозносил. Он почувствовал сильный рвотный позыв. Нет, она же делает это всё специально. Она специально себя так ведёт, чтобы выбесить меня. Каждый раз. Он опять ощутил позыв и сильно заболело в висках. Черт! Это она виновата во всём. Она вынуждает меня не любить. Она отталкивает от себя. Интересно, говорит ли она всё это этому проклятому психиатру. В руках появилась лёгкая дрожь, очередной позыв и сильная горечь во рту. Он обхватил руками руль и снова перевёл взгляд на неё. Лицо её теперь выражало обеспокоенность и лёгкое непонимание. Она совсем слегка приоткрыла рот и немного отпрянула от него корпусом. Первый секундный порыв ударить её или крикнуть что-то моментально пропал. В глазах всё на секунды расплылось, потом удалось восстановить фокус. Она продолжала молчать и внимательно смотреть на него. Он ощутил приближение позыва, быстро открыл дверь и выскочил из машины. Его слегка пошатывало. Сделал пару шагов и остановился. Голова невыносимо болела, он наклонился, оперевшись руками в колени. Всё. Его вырвало. Ещё несколько сильных позывов последовало практически сразу, а потом вырвало ещё раз. Он вытер губы рукой, сплюнул. Во рту остался противный привкус, голова ещё болела, но уже слабее.
Он продолжал стоять в полусогнутом положении, приподняв голову. Он смотрел в даль, пытаясь обнаружить треклятый хвост поезда. В глазах довольно скоро опять потемнело, появились плавающие круги. Единственное, о чём он подумал, что не хочет больше никуда ехать, не хочет видеть этот проклятый мир, этот проклятый поезд и свою проклятую жену. Потом голова сильно закружилась и он как будто ощутил себя в невесомости.
Когда он пришёл в себя и смог приоткрыть глаза, он уже лежал на капоте собственного авто, был чём-то заботливо накрыт. Голова его лежала у её ног и она слегка поглаживала её. Она что-то слегка шептала. Трудно было разобрать каждое слово, но она часто повторяла что-то про то, что теперь всё будет хорошо, что у них будет ребёнок и всё наладится. У него не было причин не верить ей. Да и слова эти не вызвали у него какого-либо удивления или испуга. Он только подумал, что должно быть ей не стоит так сидеть здесь, на таком холоде и ветре. Потом попробовал подняться, но сил не хватило и он снова отключился.
Последние минут десять он не произносил ни слова, а сейчас назвал её именем матери. Всё вокруг как будто накрыла пелена, он ощущал, что немного бредит. В глазах всё было расплывчато и серо. Только стук колёс поезда удерживал его в сознании. Подтверждал реальность окружающего.
Он не мог бы сказать, сколько уже времени прошло. Должно быть не так всё таки и много, если поезд ещё не прошёл. Это был то ли сон, то ли бред. Он видел свою мать, она заботливо обтирала его лицо мокрой тряпкой. Пыльная обочина летней трассы. Он, в последний день на море, переел в дорогу фруктов. А может арбуз был всё таки слишком вялым, но его ещё детский организм не справился. Его уже раза три рвало, и родители переживали. Мама всё боялась обезвоживания, что в такую жару было совсем опасно. Отец торопился. Хотел хотя бы добраться до города до темноты. Там можно было где-то остановиться, поспать и помыться. Приготовить нормальную еду и, если всё будет совсем плохо, вызвать врача. А сестрёнка, хотя ничего ещё и не понимала, просто боялась. Ему было плохо, но он старался держаться. Он ведь, хотя и не большой ещё, но уже мужчина. Вот, наконец, становиться полегче. Удаётся выпрямиться, обтереть пот и прополоскать рот. Он чувствует себя совсем выжатым и истощённым. Мама всё причитает и суетиться вокруг. Наконец тоже успокаивается, встаёт рядом и кладёт его голову к себе на грудь. Нежно обнимает его, поглаживает и еле слышно повторяет его имя. Ему так хорошо и уютно. Кажется, что всё прошло или пройдёт. Что всё хорошо. Ничего вокруг он больше не замечает. Он тоже, еле слышно, своими пересохшими губами произносит её имя.
Воспоминания настолько реальны. Или что-то не так с реальностью, но имя он точно произносит вслух.
Что же, пора приходить в себя. Что это вообще было, чёрт возьми! Впервые с ним так. Быть может перенапряжение или, всё-таки, что-то не то съел. Теперь его голову занимают мысли о будущем. Ребёнок. Теперь у него будет ребёнок. Хорошо бы, если сын. Хотя, и девочка может быть классной, а отцов они больше любят. Но ведь это так не правильно. Она же ничего не знает. Да и узнает ли теперь. Как сказать о таком после этого. Глупо было бы сейчас её во всё это посвятить. Да и живут же люди как-то. Но как же можно рожать, растить и воспитывать нового человека в атмосфере нелюбви и тошноты. Да и справится ли он. Может завтра решит забить на всё и уйдёт. А с ребёнком что. Да нет, никуда он не уйдёт. Не такой ой, чтобы ребёнка бросить. Да и вообще, всё это его особый крест. Да, испытание длинною в жизнь. А в конце катарсис. А может она это выдумала. Ну или специально. Чтобы удержать меня рядом. Знает же, наверное, что я такой. Но она же не монстр, чтобы вот так будущим ребёнка играться. Хотя, сейчас он уже ничего не может утверждать в отношении этой женщины.
— Что с тобой случилось? Тебе лучше, может быть врача? Она была так ласкова и нежна с ним. Её голос сейчас звучал для него таким родным.
— Ты такая красивая при таком освящении. Ни черта не знаю. Просто хреново. Да и мало ли причин для этого. Сейчас лучше.
Он не знал, о чём говорить с ней. Но определённо очень хотел это сделать. Смотрел ей в глаза, и что-то там видел. Он не мог утверждать, выражали ли они что-то. Тем более любовь и заботу.
— Ты слышал, о чём я говорила?
— Не всё. Но, главное я кажется всё-таки услышал. У тебя будет ребёнок?
— Да. У нас. Чуть больше двух недель уже.
— Здорово. Как чувствуешь себя?
— Да так. Видимо лучше чем ты.
Она слегка рассмеялась. Улыбка так и осталась на её губах. На самом деле он не знал, что должен сказать ей. Хотелось просто молчать, но он ощущал, что должен как-то поддержать её. Выдал практически первое, что пришло в голову.
— Ну что же, в следующие несколько месяцев тебе будет куда хреновее, чем мне сейчас. По крайней мере, у него будет твоя улыбка.
— Почему ты думаешь, что это будет мальчик?
— А кто же ещё? Поверь мне, я знаю.
Что он знал он не знал. Может быть только то, что всё так живут. Что же, он не справится что ли. Можно же любить ребёнка. О, если это будет девочка, она будет самой красивой и умной на свете. И никому никогда он не позволит обидеть её. А если мальчик. Он столькому его научит. Играть в футбол, рыбачить, плавать, кататься на велосипеде. И считать вагоны товарных составов. Да, они специально будут приезжать к переездам и считать вагоны проходящих поездов. Возможно, они даже переедут загород, поближе к железной дороге. Чтобы она даже была видна из окна. И он будет для него лучшим отцом. Лучшим отцом для лучшего сына.
В разговорах и мыслях он совсем забылся и не заметил, как стук колёс начал стихать. Теперь его почти уже не было слышно. Он приподнялся. Поезд прошёл мимо переезда и продолжил движение к следующему. И без разницы ему было на людей. Людей, которые построили его, управляют им. Людей, которые вынуждены ждать. Ждать товаров, перевозимых в нём. Ждать, когда же уже он пройдёт и откроют переезд. А люди. Они всё ждут. Ждут-ждут, а потом умирают. И живут же все как-то.