ГЛАВА 16
В воздухе марево. Люди стали варёными. Мысли стали варёными. И напряжение притупилось. Хотя как никогда раньше за все эти дни Старцев чувствовал опасность.
Жара, жара… Почему вдруг после обеда сегодня такая жара? Вечер – и всё равно жара?
Он стоял прямо в центре полянки.
Где он был сегодня? С кем говорил? С кем сражался?
Тёмный морочный лес надвигался на опушку длинными тенями и бормотал… И его шёпот порождал движение в зыбком неустойчивом мире. В игре светотени возникали люди, в шелесте горячего ветра и в неслышном пении Сылвы – их голоса.
Кириллов уже почти не хромал. Он ставил шалаш для Светланы. Та наотрез отказалась ночевать в его палатке. А с какой стати – ночевать? Кто она? Откуда она? Она друзей должна разыскивать, а не щебетать тут, благоговейно заглядывая ему в рот при каждой вылетающей оттуда фразе. Голубые джинсы… Полупрозрачная футболка… Хоть бы бюстгальтер одела. Светлана вдруг коротко взглянула на него. И Старцев понял, что пытается обмануть себя. Последняя его ворчливая мысль – насквозь фальшива. Андрей вдруг почти со страхом подумал, что он, на самом деле, совсем не против, что женщина ходит в полупрозрачной футболке и без бюстгальтера… И вот эта его истинная мысль – похотливая, особенно в данной реальности, и особенно в данной реальности – вредная, разозлила его. Он покосился на речку. Почти у самой воды, на поваленном бревне, сидел Коля – тот самый человек, от которого он бегал в первый день пребывания на зоне. Появление его на этот раз было таким обыденным – то ли он привык к чудесам, то ли усталость притупила восприятие действительности – но Старцев почти не удивился и встревожился. Они знают друг друга очень давно… Вот уже сотни лет Коля вот так, с отрешённым видом, насвистывая какие-то оперные арии, в серых джинсах и серой рубашке какого-то военного покроя, сидит на берегу Сылвы, а он, Старцев, расположившись чуть поодаль от него, пытается разгадать чужую игру. Сейчас игра ведётся через женщину. Андрей ощущал повсюду непонятное, необычное магическое воздействие, против которого пробуксовывали все его приёмы. Кириллов уже попал под это воздействие. Теперь, похоже, под него начинал попадать и он сам. Бритвенный взгляд женщины окончательно убедил его в этом…
Но что, что нужно этому человеку! Зачем он пришёл сюда? Его видит только он один. Кириллов – не видит. Кадушкин, перед тем, как лечь спать, купался, бродил по берегу – не видел. О чём они должны поговорить вдвоём? Зачем?
Старцев стиснул зубы и решительно направился к Николаю.
- Я пришёл.
Коля приветливо посмотрел на него, улыбнулся и сказал тепло и мягко:
- Я очень рад, Андрей. Садись.
И вновь Старцеву показалось, что они знают друг друга давным-давно. Спокойствие и хладнокровие вернулись к Старцеву. Он сел рядом, спиной к воде: так, чтоб видеть одновременно и своего собеседника и весь лагерь.
- Николай, я ведь знаю, что эта женщина – твоя подставка. Может, ей лучше уйти?
- А-а-а! – идиотски раззявив рот, протянул Коля. Глаза его вдруг сделались безумными. Он затараторил с улыбочкой: - Гостья, гостья, гостья-то ваша не уйдёт, нет! Её Сергей не отпустит. И тебе её отпускать не очень хочется. Так ведь?
Перешёл на шёпот.
- Магия – это шахматы. Равные по силе соперники, одинаково владеющие всеми приёмами борьбы, имеют, в то же время, свой индивидуальный почерк и свою манеру игры, которая иногда противнику непонятна. Женщины – как раз тот самый случай. Будучи даже слабей мужчин, они для них смертельно опасны.
- Это только до тех пор, пока мужчина не поймёт манеру игры женщины. Тогда всё изменится наоборот, - осторожно возразил Старцев.
- Да-да-да. Нет-нет-нет. Да – вообще, нет – для нашего случая. Кириллов попался. Тебе он не верит и слушать даже тебя не хочет. А сам ты ловишься… Впрочем, не слишком успешно. Несмотря на некоторую твою уязвимость в данном вопросе, я знал, что успех с тобой маловероятен. Поэтому наша дама сосредоточилась на Сергее. Расчёт оказался правильным.
Коля звонко рассмеялся.
- А вот твоя манера игры мне импонирует. Сочетание жёсткости и мягкости… Ты б смог со временем даже с женщиной справиться. (В словах собеседника Старцев почувствовал издевку). А какой масштаб действий: весь день блокируешь меня, Светлану; вразумляешь Кириллова; поддерживаешь Кадушкина… А твоё необоримое стремление найти на зоне Кристалл, которого на зоне и в помине нет? Я в восхищении!
Коля театрально всплеснул руками и вдруг помрачнел. Сгорбился. Сник. И Старцев неожиданно для себя понял, что человек этот очень устал.
- Не обижайся. Не устраивай войну со мной, Андрей. Я кривляюсь, я клоуничаю. Я больше не буду.
Помолчали. Старцев вдруг обнаружил, что лагерь пуст.
- Все легли спать, Андрей. По раздельности легли, не беспокойся. Хотя это мало что меняет.
- Поживём – увидим.
- Ты сам не веришь в то, что ты сказал.
Как-то неестественно быстро потемнело. Попрахладнело. Посвежело.
Старцев оглянулся и даже вздрогнул. Реки не было. Прямо за спиной стоял густой сизый туман.
- Туман… Опять этот туман… Значит, зона сегодня будет болеть, - пробормотал Коля. – Ты что-то хотел спросить?
- Мысли считываешь?
- Так, догадка.
- Нет.
Коля поднял с песка какой-то прутик. Внимательно поразглядывал её, как будто что-то вспоминая, затем задумчиво посмотрел куда-то вдоль берега. Бросил прутик под ноги.
- Когда я был маленьким, мне приснилась однажды красивая молодая женщина… И она сказала мне, что её зовут – Смерть. Когда я рассказал сон родителям, они все смеялись, уверяли, что смерть – старая и страшная, с косой и мешком за плечами. А я всё спорил: «Нет, она молодая и красивая»… А они были правы. Смерть не может быть молодой и красивой. Смерть это всегда разрушение. И любой человек проигрывает схватку с ней. Конечно, можно лепетать что-то о бессмертии души. Да, душа бессмертна. Но когда она, прекрасная и свободная, унесётся в горние выси, физическая её оболочка останется здесь. И будет гнить, разлагаться и поедаться червями… И люди, верящие в бессмертие души, будут плакать и причитать над ней. Иисус Христос понимал это несоответствие между верой и действительностью. И поэтому он не оставил своё физическое тело здесь. И он единственный, хотя и не без посторонней помощи, но победил смерть… Больше её не смог победить никто. Глупо, очень глупо утверждать о могуществе и первичности, о решающей роли на Земле Божественных миров, если они способны, самое большее, на спектакли с запахом мирры и с исцеляющей энергией, исходящих от трупов великих праведников. Глупец, кто говорит, что физическое тело ничего не значит. Что реинкарнация - это почти то же самое, что стрижка ногтей… Душа спускается в этот мир для великого подвига. И начинается этот подвиг с великого праздника – рождения. Душа ничего не теряет, нет, она – приобретает. И пройдя свой трудный путь, и выполнив свою миссию, она должна по аналогии и здесь – приобрести, а не потерять. И здесь тоже должен быть великий праздник – и ещё больший, и тоже для всех… Но тут появляется та – с косой и с мешком . И душа, безусловно своим доблестным трудом что-то получив для себя там, в горних мирах, - не награду, нет, просто – счастье, тут – теряет, и делает других несчастными. Хотя по логике вещей не должна бы – терять. И пусть я даже не буду плакать над этой брошенной физической оболочкой. Но праздновать, радоваться и веселиться, как при её рождении, я тоже не буду.
Туман наползал на берег. Накрывал палатки, затягивал всю опушку…
- Уходите отсюда, - вдруг глухо сказал Николай. – Все трое уходите. Нет на зоне никакого антихриста и нет никакого Кристалла проникновения. Вы просто погибнете здесь впустую.
Старцев покачал головой.
Коля поморщился:
- Ты всегда был упрямым. Упрямым и несговорчивым. И это тебе всегда мешало… Мне жаль, что мы говорим так поздно. Жаль, что ты так глупо вёл себя в первый день…
Помолчал.
- Когда-то, очень давно… Мы вот так же беседовали с тобой…
Он не договорил.
Кусты рядом с ними зашевелились, затрещали, и из них вывалился растрёпанный бородатый человек, в котором Старцев с радостью узнал Гмырина.
- Юра, ты куда пропал?
- За летающими тарелками бегал, - ответил за него Коля. – Ведь как кошка подобрался. Я уж думал у меня галлюцинации в тумане начались.
Гмырин встал, отряхнул брюки и стал подмигивать и кивать Старцеву.
- Юр, не тяни, скажи прям так всё.
Тот категорически покрутил головой. Показал пальцем куда-то в туман и пропел:
- Услы-ы-ышат.
Притянул голову Старцева к своему лбу. Подержал с полминуты.
- Юрий общается только телепатически и не как иначе, - опять засмеялся Коля. – Настоящий конспиратор. По-моему, он сообщил , что ему ваша гостья не нравится.
Гмырин кивнул:
- Я её – видел – там.
Опять ткнул пальцем куда-то в туман.
- Болтливый ты стал.
Гмырин приложил руку к груди:
- Тяжело.
Коля потянулся.
- Пойдём спать. Андрей твою информацию давно знает.
Подтолкнул Гмырина к тропинке… Они ушли…
Туман густел. Вот уже ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Кругом ни звука. Старцев ополоснул лицо водой и почти наощупь добрался до своей палатки. Подключил тонкое зрение. Вокруг палатки Кириллова стояла мощная энергетическая защита.
«Похоже, что-то до него дошло. Всё будет нормально».
Кадушкин похрапывал. Старцев забрался в спальный мешок. День кончился? Кириллов. Бой. Лес. Коля, богиня, Атлантида, Ной… В памяти что-то слабо шевельнулось. Но усталость уже со страшной силой навалилась и овладела им.
«Он уже рассказывал мне, что смерть – красивая женщина… Я уже знал это перед зоной… Я разговаривал с ней… С кем? Когда?»…
Старцев провалился в сон.
Тем временем Коля и Гмырин отошли от лагеря довольно далеко. Коля хлопнул Юрия по спине.
- Дальше дойдёшь один. Не плутай больше. Иди к своей палатке и ложись спать. Побыстрей.
Гмырин мелко-мелко засеменил ногами и вскоре исчез сизой пелене, затягивающей тропинку. Коля замер, прислушиваясь к чему-то. И вдруг перед ним в воздухе образовался яркий серебристый шар, а затем нечёткая, размытая туманом фосфорическая фигура.
- Я всё сделал, - сказал Коля, поклонившись.
- Ты отговорил их?
- Нет. Они не согласились. Это было ясно.
- Тем хуже для них.
- Тем хуже для них, - эхом повторил Коля.
- Что это был за человек рядом с тобой?
- Один местный юродивый. Совершенно безобидный.
- Убери его. И пусть они увидят. Завтра ты всё знаешь, что делать.
Коля поклонился.
- Я всё сделаю.
Фигура пропала. А Коля ещё долго стоял в темноте и о чём-то думал.