ГЛАВА 10
Туман? Скользкий и липучий. Горьковатой слизью заползающий в горло и в лёгкие… Воздуха!
Клубками, медузами шевелился воздух.
В невысокой струящейся траве тянулись, рассыпаясь, обвиваясь вокруг ног, пряди длинных белых волос.... Это русалки расчёсывают свои косы зелёными гребешками зелёной осоки… Бойтесь их неслышимого зова, бойтесь их неощутимых прикосновений.
У Старцева кружилась голова. Он схватился за гладкий ствол молоденькой берёзки, росшей прямо возле их палаток.
Воздуха!
- Что это? – повторил Кадушкин.
- Мы на Н-ской зоне, - стряхивая подступающую дурноту, хрипло ответил Старцев.
- Как?
- Не знаю.
Кириллов, прищурившись, оглядывался по сторонам.
- А они оказались серьёзней, чем я думал.
Старцеву полегчало. Он отпустил берёзку.
- Ладно, мужики, давайте-ка лучше костёр разведём, чайку горячего выпьем.
- Да, я сейчас дров принесу, - встрепенулся Кадушкин.
Лес проглотил его.
Старцев внимательно посмотрел на Кириллова:
- Ну что, Сергей, вот и вычислили нас. И даже на зону переместили.
Фраза повисла в воздухе. Кириллов продолжал прислушиваться к своим мыслям.
- Где Кадушкин?
Андрей медленно повёл головой в сторону. Где исчез их товарищ.
- Володя.
Ни звука. Ни движения.
- Володя!
- Не надо было отпускать его одного, надзидательно сказал Кириллов.
Старцев метнулся в лес.
Ох! – Мокрое, колючее ткнулось ему в лицо.
Это ель… Ёлка, ёлка…
Он качнулся в сторону и почти наощупь нырнул под острые рогульки веток.
Чёрные стволы плавали в серебристых потоках… Медузы и морские звёзды висели гроздьями…
- Володя!
Голос Старцева прозвучал еле слышно. Он поперхнулся. Что за ерунда: в нос как будто попала вода. Кашляя, вытирая выступившие слёзы, двинулся обратно к лагерю…
…Лагеря не было. Чёрный, залитый серебристым туманом, лес продолжался дальше. Каракатицы, осьминоги, шевеля щупальцами, плыли к нему навстречу. Андрей почувствовал жёсткий взгляд на затылке. Крутанулся.
На большом мшистом пне, подстелив под себя целлофановый пакетик, сидел молодой человек лет 30-32-х, в серых джинсах, серой рубашке какого-то военного покроя, и пристально смотрел на Старцева. Вдруг приветливо улыбнулся.
- Мы давно не виделись… Андрей. Уверяю тебя, я не водяной и не русалка. Зови меня просто – Коля. Я директор этого курорта. Нам надо с тобой поговорить.
Старцев покачал головой и быстро пошёл прочь.
- Подожди…
Прочь! Прочь!
Старцева внезапно охватил страх.
«Отче наш, иже еси на небесех»…
В голову что-то врывалось. Путало, выхватывало слова молитв. Деревья, стряхивая с себя студень из осьминогов и медуз, разбежались в стороны, окружили его плотным кольцом, согнулись и принялись тыкать ему в лицо своими острыми крючковатыми макушками. Старцев отмахивался от них ладонями, с изумлением отмечая, что они как-то побольшели… Что они увеличиваются на глазах: вдвое, втрое, вдесятеро! Что они стали больше его! И не ладони это уже, а какие-то затянутые бурыми перепонками чудовищные лягушачьи лапы…
«Что-то воздух какой-то кривой.
Так вот выйдешь в одном направленье,
А уходишь в другом направленье»…
Пело:
«Да и не возвратишься домой».
Старцев отключил мысленный поток. Перенёс центр сознания в область солнечного сплетения и сразу пришёл в себя.
Туман исчез. Выглянуло солнце и лес сразу посветлел и подсох – ни медуз, ни горгон…
- Андрей, но нам всё равно надо поговорить, - вновь услышал он голос за спиной.
Почти побежал. Перемахнул через поваленное трухлявое дерево и неожиданно увяз по колено в грязной болотной жиже.
«Разве на зоне есть болота?»
Вновь резко посумрачнело. Грохнуло. Хлынул ливень. Вымочил его до нитки и так же неожиданно прекратился. Снова засветило солнце. Запарило.
Старцев рванул по лесу наугад и вылетел на совершенно сухую тропинку. Тропинка круто вильнула вправо.
Перед ним, на пне, в солнечном колодце, опять сидел Коля.
- Андрей, ты видишь - светит солнце, и уже не страшно. Нам надо поговорить. Не бегай от меня. И не крести мысленно. Ты в чуждом пространстве и с эти обстоятельством тебе надо считаться.
- Не о чем…
Старцев не договорил.
- Ты всё равно не уйдёшь от меня. Тебе не выбраться, пока мы не поговорим!
- Выбраться, - пробормотал про себя Старцев и, подскользнувшись, едва не упал на маленькой грязной лужице.
Ту-ту-ту-ту… Зарябили, замелькали – квадраты, треугольники, какие-то летающие чёрные гантели… Андрей попятился, опять подскользнулся на луже. Горячая плотная стена воздуха толкала его назад. Ему захотелось завизжать от бессилия. Но страшная необъятная сила уже океаном поднималась из глубин его подсознания. Он рассмеялся.
- Слушай, слушай, Коля!
Ноги скользили. В закрутившемся хороводе вокруг он не различал уже ни цветов, ни предметов… Он цеплялся, рвал ладони о какие-то острые крючья. Но мощная необоримая сила, заполнившая его до краёв, уже подымала его над самим собой.
- Слушай же меня, слушай!...
Жизнь наша – плен. Майя. Мир – иллюзия. Мы идём одной тоненькой тропинкой, которую определяет нам бытие, и оберегаемые шорами нашего сознания, считаем, что это единственный наш путь. Но в жизни каждого есть момент, когда он понимает, что мир, на самом деле, гораздо богаче и разнообразней, нежели тот, который у него перед глазами. И тогда мы начинаем срывать шоры. И кто не испугался и пошёл до конца, вдруг попадает в море. Он видит вдруг тысячи, мильоны других тропинок – ответвляющихся, идущих параллельно с его… Он видит другие мироздания, другую Землю, других людей… Настоящее, прошедшее и будущее сливаются для него в одно целое и он может пронизывать пространство и время, видеть скованного антихриста и плакать у распятия Христа… Много, много светлых и чистых умов пропадают в этом море, ибо не понимают они, что море – та же иллюзия. Только раньше мы жили в иллюзии в шорах, а теперь живём в иллюзии без них. И чтобы вырваться из этого нового плена, надо двигаться дальше, а не созерцать.
Надо слить силовые потоки воли в единую точку, невидимую для глаза. И устремясь точкой вверх, где сгорает в огне огонь, выйти и подняться над цветистыми миражами, не имеющими в себе ничего и не носящими в себе ничего. И то новое, что даст тебе Бог, и есть твой истинный путь.
И да будет так.
И когда появится зрение, слух и осязание. Когда краски вольются в разум и любовь согреет душу, ты будешь уже другим. Победившим плен. Тем, кем ты и должен был стать в жизни.
Старцев стоял возле палаток. Тумана не было. Солнце клонилось к горизонту и чёрные лезвия теней ломтиками резали опушку. У костра расположился Кадушкин – наворачивал деревянной ложкой похлёбку из котелка. Кириллов углублённо изучал содержимое своей заветной коричневой тетради.
- Володь, ты где был так долго?
Кадушкин ошарашено уставился на товарища:
- То есть?
- Ну это… Дров принёс?
- Так утром ещё… Вместе ж ходили.
- Ну да…
Старцев оглядел себя.
«И вроде под дождь попадал, и в болоте увязал»…
И тут он даже вздрогнул от неожиданности.
Прямо в проходе их брезентового жилища, скрестив ноги, смиренно сидел лысый, блаженненького вида мужичонка с белой окладистой бородой. Впрочем, волосы на голове у него тоже росли – на затылке, и были длинными, почти до плеч. Он кротко смотрел на Андрея чистыми невинными глазами и молчал.
- Ты кто?...
Старцев обернулся к Кириллову.
- Соверенный блюститель Н-ского треугольника. Только что пришёл, - ответил тот, не поднимая глаз от тетради.
Блаженненький мужичок словно ждал этих слов. Вскочил, прикрыв глаза, кивнул, и поманил Старцева рукой.
- Чего?
Мужичок всё так же молчком положил ему на затылок руку и потянул к себе.
- Ну что, что, - спросил Старцев, отстраняя его.
- Слушай мои мысли, - веско проговорил блаженненький, и вновь притянув к себе Старцева, звонко прилепил его лоб к своему. Так, прислонившись лбами, они стояли с полминуты. Затем мужичок отпустил его и вопросительно кивнул, словно спрашивая: «Ну как?»
Андрей растерянно оглянулся на еле сдерживающихся от смеха товарищей. А мужичок как-то подмигнул ему в оба глаза и тихим голоском напевно произнёс:
- Я Юрий Гмырин – соверенный блюститель Н-ской зоны и всего региона. Я охранял вашу палатку.
Помолчал. Прижал руку к груди и добавил доверительно:
- Тяжело.
Отошёл в сторонку и, скрестив ноги, опять сел, теперь уже на травку лицом к Сылве.
- Уже совсем темно, - сказал Старцев.