На всех стихиях человек –
Палач, предатель или узник.
А.С. Пушкин
Все-таки, самое трагичное – не жлобство угнетателей, а жлобство угнетенных.
Для социального анализа этого явления полезно разделять три категории жлобов: «лохи», «шестерки» и «урки» (см. эпиграф). Но в психологическом отношении различие чисто формальное. Мечта у них одна на всех, а это главное. Нельзя отобрать у человека мечту; из моральных и практических соображений – не следует даже пытаться. Вот в чем трагедия, читатель. Если, допустим, он грезит – даже без конкретной надежды – каким-нибудь хитрым образом попасть в число избранных, и все иметь без особых усилий, то за эту святыню будет сражаться безоглядно и самоотверженно. И уж конечно, ради нее, мечты своей, будет терпеть и терпеть угнетение избранных бесконечно долго. И будет работать на них в поте лица, не получая никакой радости от своего труда. А если и будет от чего-то страдать, так только от оскорбленного чувства справедливости: почему он, который лучше многих… может, даже всех, занимает в жизни неподобающее место.
Раб не сможет жить среди свободных людей – просто потому, что там нет места жлобству. «Нащо те життя, коли мрії немає?» (Это цитата.)
Никто не может (или может?) подсчитать, сколько таких вот угнетенных тружеников с освобожденным рабом в душе живет на белом свете без радости и страдания. Потому что их душевное жлобство только в самых нестандартных ситуациях прорывается наружу. Поэтому они и избегают нестандартных ситуаций. Но это не слишком получается, поскольку приходится (порой) не только пахать, но и искать подобающее место в жизни: то есть – упорно добиваться и стремиться в «шестерки» (чтоб не считать себя «лохом»); а после, чтоб не считать себя «шестеркой», – пробовать пробиться в «люди» (это так «урки» себя называют).
Надо ясно понимать, что речь идет об обычных людях, с обычными человеческими чувствами – только все эти чувства окрашены (как говорят психологи, «генерализованы») самым сильным из этих чувств – мечтой о Великой Халяве. Разве вы, читатель, никогда не хотели получить что-то без особых усилий? Ну вот, и я тоже. Жлоб живет в каждом из нас, его нельзя «выдавить» из души, но можно загнать под лавку. В душе приспособленца – так его деликатно называют психологи – жлобство царствует безраздельно; и попробуй его загони или выгони, когда ты уже взрослый, и считаешь себя нормальным и образцовым, и лучшим, чем многие… может, даже все.
Ребенок не может быть жлобом – уже хотя бы потому, что у него все впереди, и все может измениться. К отрочеству и юности (до 21 года) это тоже применимо, но тут уж вступает в силу закон Цейтнота: «Никогда не поздно, но с каждым днем все труднее». А вот для родителей подросшего чада лимит времени уже исчерпан. Ничего они не могут сделать для него – только метаться и маяться, пока он ищет себя в подворотне и на пустыре; самими только своими метаниями и маятой пытаясь пробудить в нем добрые чувства.
Здесь все зависит от компании – но именно в этой компании он оказался совсем не случайно; душа подростка знает, куда идти. Это система, в которую входят с потребностями, а выходят со способностями – в ней рождается мечта. И тема публикации побуждает нас уделить немного внимания той разновидности подростковых компаний, в которых начинались многие политические и уголовные биографии, – дворовой или уличной шайке. Здесь человек и становится впервые в своей жизни «лохом», «шестеркой» или «уркой». Пока это только групповые роли, но такая иерархия – такое восприятие общества – сохранится в его сознании и после выхода из подростковой капсулы.
Принимая на себя назначенную ему роль, «трудный подросток» в полном смысле слова находит себя; находит все то, что не смог или не захотел дать ему взрослый мир его детства: и уважение, и восхищение, и признание, и свободу, и успех – такие, как ему надо. Все на халяву, за счет шайки. Изверившись в своих персональных способностях и качествах, он самоутверждается за счет других. Единица – ноль, как говорил Маяковский, «а вместе мы сила». Если кто-то ищет истоки жлобского патриотизма и национализма (который в подобном эпитете не нуждается) – так они здесь.
Вряд ли вы мне поверите, если я скажу, что дурак и негодяй руководствуются духовными мотивами и потребностями. Но то, что ненормативное поведение «трудного ребенка» тоже продиктовано стремлением к благодати – это понять нетрудно. Труднее ему помочь. Потому что он требует не просто «любви и внимания», а уважения, одобрения и искреннего восхищения, причем обоснованного, а не на халяву. Ему нужен успех.
Паразитарные свойства характера проявляются еще в школе – когда ученик хочет быть лучше всех, не прилагая к этому особых усилий в учебе; нередко – вообще никаких. Но надо ясно, четко, категорически сказать себе и другим: каждый ребенок искренен и щедр, в нем нет и тени жлобства. Отвратительные черты его поведения – лишь отражение взрослого мира; они начинают прирастать к душе только в юности – а в детстве даже такие ненормативные поступки имеют совсем другой смысл. Духовный.
Энергию малыша трудно сдерживать; если он избегает что-то сделать по приказу – то только для того, чтобы самоотверженно трудиться на детской площадке. Ничего не меняется и в школьные годы – ленивых детей не бывает. Со стороны это, может, и незаметно… а скорее – это просто не ценится… Но «отстающий» ученик пытался трудиться, он старался быть хорошим и лучшим. и не раз… Это не лень – это отчаяние. Он не проявляет прилежания потому, что знает: это бесполезно – и он прав. Он не «отстающий», он – остановившийся. И взрослая страсть к халяве продиктована тоже не ленью, а безнадегой, родившейся еще в школе. Труд не приносит радости – и ученику неинтересно то, что он делает – и поэтому у него ничего не выходит… Замкнутый круг? Нет.
Уважение, одобрение и искреннее восхищение – все это, конечно, духовные потребности, спору нет. Но – практические. Стремление к ним приходит вместе с успехом; а начинается все с бескорыстного, искреннего, абстрактного любопытства – которое потом перерастает в любознательность. Именно в школьные годы. Искреннего детского дошкольного любопытства – вот чего недостает проблемным ученикам, и этот недостаток никогда не будет восполнен. Это результат дошкольного воспитания; он зафиксирован в семь лет как «высокая базальная враждебность» – как равнодушие и недоверие к окружающему миру, проще говоря.
Кто виноват в том, что ребенок плохо учится, – родители или школа? Этот вопрос надо задавать в последнюю очередь. Сначала: «Что делать?» Но еще раньше: «Почему?» И сразу же из правильной постановки возникает правильный ответ: «Потому, что ему неинтересно». Я сейчас одну умную вещь скажу, только вы не обижайтесь, хорошо? Если человеку неинтересно, он становится совершеннейшим кретином. Когда изменяется ситуация, и проходит скука, Вторая сигнальная система снова включается – и человек опять нормален. Это касается и взрослых, но особенно остро вопрос стоит в школьные годы (до 14 лет), когда эта самая Вторая сигнальная бурно формируется и закладываются основы духовного мира. Психика требует обильного информационного питания, – потому-то ведущей деятельностью этого Возраста является познавательный процесс. Нельзя держать душу на скудном пайке, нельзя угнетать растущий разум информационным голодом. Ребенок должен подолгу заниматься чем-то интересным – хорошо бы уроками, бывает и такое, но не это главное. Вот, что надо делать: дать пищу душе.
Но не все так трагично, все еще может измениться, ему еще расти и расти, правильно я говорю? На то и дается человеку духовное развитие, чтобы базальные дефициты не мешали ему в жизни. В школьные годы (до 14) ребенок «перерастает» свои недостатки – и сформировавшиеся рефлексы ненормативного поведения «сублимируются» в нечто нейтральное, а нередко и полезное. Если духовному развитию ничего не мешает.
Худшее, что можно сделать для школьника – заставлять его делать то, что ему неинтересно. Я понимаю, что по-другому нельзя, что заставлять приходится. Но делать это против его интереса – значит повторять тот виктимный опыт, который породил базальное равнодушие. И углублять последствия, и. главное, фиксировать их. Базальная враждебность ограничивает и сужает рамки интересов ребенка, и не более того. Но определить свою сферу увлекательного может лишь он сам. И уж если его привлекают только компьютерные игры и другие хищные вещи – что ж, значит, его оскорбленная и обманутая душа уходит из ненавистной реальности в виртуал. Но так бывает только в самых запущенных, самых трагических случаях – и беспокоится об этом просто некому.
Надо искать. Нельзя воспитать ребенка на халяву: чтоб не трудить душу – а он сам воспитался.
Маленькое или большое жлобство – неизбывное человеческое несовершенство, предопределенное наследственностью – но только не генетической, а – как говорил Лев Гумилев – «сигнальной». Хорошее слово, научное – и полностью отражает информационный смысл феномена. Согласно распространенному мнению, недостатки и пороки родителей передаются детям через пример и подражание. Недостатки – вряд ли, скорее – достоинства. Но как вы представляете себе порочного дошкольника? – а ведь по-настоящему подражают только в этом Возрасте (до 7 лет). Все это инфантильное заблуждение; механизм «сигнальной наследственности» гораздо сложнее. И вот только здесь мы подходим к тому, с чего начинал Фройд.
Психоанализ концентрирует внимание на ярких, запоминающихся событиях стрессового характера. Кто бы спросил у отца-основателя, почему аналогичные обстоятельства не порождали комплексы и расстройства в других случаях. Может быть потому, что на них нечего было проектировать? Человек в принципе не может помнить травмирующие обстоятельства такого рода – они заблокированы защитными механизмами психики и стали ее неотделимой частью. Человек может увидеть только их зеркальное отражение (как Персей – изображение Горгоны) в аналогичных событиях, которые он наблюдал со стороны – но не участвовал в них. Аналогия заключается в том, что благодать (истина, или справедливость, или красота – любая благодать) выступает в конфликт сама с собой.
По малолетству дошкольник персонифицирует свою душу, отождествляя ее с кем-то из близких. Механизм дошкольного воспитания строится на совпадении побуждающих сигналов от этого взрослого и собственной души; и ребенок просто отождествляет эти источники императивов. Их противоречие приводит к эмоциональным проблемам, которые со временем накапливаются и приводят к «кризису семи лет». Это нормальное развитие.
И противоречие взрослого с требованиями морали – тоже нормальны, потому что неизбежны по определению. (Впрочем, о нормальных человеческих слабостях мы уже сказали достаточно.) Взрослому трудно представить парадоксальное мышление дошкольника – «эгоцентрическое» и «наглядно-действенное» – поэтому я даже не буду пытаться апеллировать к воображению читателя – просто скажу главное: в этих стычках характеров ребенок всегда прав, потому что взрослому противостоит не дитя малое, а бог в его душе.
Отдельное стрессовое событие не может нанести вреда здоровой и пластичной психике дошкольника. Все без исключения отклонения и расстройства, включая дурость и подлость – и жлобство вообще, – обусловлены систематическим повторением и развитием этого стресса. Сигнальная репликация пороков порождается не отдельными микротравмами. Подавление доверия к миру и закрепление враждебности происходит тогда, когда взрослый идет на принцип: систематически и последовательно настаивает на своем и контролирует подчинение, препятствуя блокаде «защитных механизмов». Образно говоря, растравляет душевную рану, раз за разом сдирая струп. Психика дошкольника не обладает механизмом, снимающим указанные выше противоречия – и блокада «травмирующих обстоятельств» в памяти ребенка все равно происходит. Но они консервируются вместе с рефлексами ненормативного поведения, закрепленными в ходе «виктимного конфликта». Не волю маленького человека (которой еще нет) пытается подавить взрослый в таком конфликте – он в полном смысле идет против морали.
После семи лет ребенок учится выбирать между двумя источниками благодати, один из которых оказывается в конце концов источником греха. Его и выбирает мятежный ангел в душе «трудного подростка». Потому что неполное добро хуже неполного зла. Бунт против взрослых начинается с того, что школьник начинает слышать свою душу отдельно от родительского голоса (звучащего уже только в дошкольной памяти) – и речи вообще; это случается лет в 10-12. Потом исчезают и слова – человек воспринимает духовные императивы как эмоциональные образы. Этот конфликт заканчивается, наконец, уже только в подростковых капсулах, где восполняется главный из духовных дефицитов ребенка – моральная правота. Но дошкольное противоречие между двумя образами морали уже закреплено в базальной враждебности – и позже отразится в двуличии и лицемерии обывателя.
Мораль – холодное, научное слово; она категорична: только «да» и «нет». Многие нравственные поступки в этом смысле аморальны – как и все допустимые человеческие слабости. Эпизодически аморальны даже святые – потому что абсолют недостижим в этом мире относительности. Но это не значит, что к абсолюту не надо стремиться, и это стремление не должно ограничиваться либерализмом нравов. Психологический механизм жлобства как раз и состоит в таком ограничении; причем и нравственность понимается неадекватно – ну, уж чересчур либерально. В результате, требования морали выполняются по остаточному принципу: «Все так поступают, только прикидываются теплыми и пушистыми. Главное – суметь припудрить и замазать. Не попадаться, вот». Чисто дитя малое.
– Нет абстрактного зла, – сказал Гесер. – Корни здесь, в этом стаде.
Классики правильно настаивали, что главной наукой цивилизованного общества является научная педагогика, но этого мало. Нужно – по-другому не скажешь – давление культуры. Что бы это ни значило, культура обязана выдавить внутреннего раба под лавку. Потому что сам, по своей инициативе, он туда не полезет, и от власти над душой обывателя не откажется; как не откажутся от власти в обществе царствующие «урки». Если их не выдавить под лавку.
На деле же преобладает сопротивление жлобства – как внутреннее, так и внешнее, со стороны власти. Смыслом и содержанием любой идеологии является солидарность угнетателей и угнетенных на почве общей мечты; и в конечном счете угнетенной оказывается духовная свобода. Вспомним наш национальный опыт: от чего происходит этот обывательский миф о «коммунизме» как о бесплатном магазине, «где все есть»? Что там записано в этом хваленом Кодексе: «От каждого по способностям (мечта двоечника!) – каждому по потребностям» на халяву.
В переломные моменты истории востребованный временем жлоб вырывается из подполья; обыватель, не стесняясь, дает волю своей мечте – и все духовные ценности искажаются в кривом зеркале его комплексов. Жлобская справедливость, жлобская любовь, жлобское милосердие, жлобская гармония – преображают общество.
Разве Гитлер не любил Германию? И так ее осчастливил, что мало не показалось. Ну, почти как бандеровцы Украину. И все ведь начинается с обывательского: «Чого це я маю своє прогавити?» – и лох делает стойку… Если читатель думает, что все это автор про свою родную Украину говорит, – пусть посмотрит с холодным вниманьем вокруг… и не только вокруг. Историю вспомнит. Угнетение духа бесцельным трудом начиналось еще до Перестройки, а уж жлобская контрреволюция «демократов-рыночников» и вовсе выпустила на волю «узников зверинца» (это цитата). И лохи побежали срочно получать халявную собственность.
А за какие идеалы сражалось в Гражданскую белое офицерье – жлобы с лебединым станом – понимаете? Исключительно за свое священное право по-прежнему паразитировать на рабском труде «низших сословий». Если исключить национальный момент – чем это отличается от фашизма?
А только Александр наш Сергеевич гениально тут ошиблись, скажу я вам. Кроме «урок», «шестерок» и «лохов», на свете есть и свободные люди с нормальным научным любопытством – которым в жизни многое интересно, иногда даже все.
2019