Утром экономка Катерина накрыла стол и позвала Ипатия Ипатьевича и его дорогих гостей к чаю. Стол, в буквальном смысле слова, ломился от всякой свежей выпечки. Тут, были и ватрушки и сладкие каравайцы, которые особенно нравились Евтихию Харитоновичу, и традиционные уральские розанцы. В стеклянной вазочке лежали горкой, мелко наколотые кусочки сахара. Неизменными атрибутами на столе стояли: свежий каймак и мёд, привезённый из Хвалынска с пасеки, лично для Ипатия Дудакова.
– Ох, Катерина и умеешь же ты стряпать каравайцы, того гляди, язык проглотишь, – похвалил Евтихий кулинарные способности женщины. – С собой, что ли тебя забрать, в Соколиный. Глядишь, и Акульку научишь, мою племяшку, такие же вкусные каравайцы печь.
– Так, я с удовольствием поеду, – ответила Катерина. – Только бери меня сразу замуж, Евтихий Харитоныч!
– Стар я уже стал, Катерина, боюсь, не совладаю с тобою, – с досадой проговорил Евтихий, – а то, посватал бы, ей Богу.
После сытного завтрака, Евтихий с Ипатием отправились в Никольский монастырь, где должна была пройти процедура захоронения останков генерала Хорошхина. Вениамина брать не стали; он занялся мужской работой в хозяйстве состарившегося дядя: поправил внутри двора совсем покосившийся плетень, наколол дрова, выкопать яму для отхожего места на заднем дворе, а после обеда отправился прогуляться по городу…
– А скажи друг Ипатий, как там купец Баландин? – спросил Евтихий, по дороге. – Задолжал он в нашу общую казну. Пстрели – те, заразой!
– Живой и здоровый, – ответил Ипатий. – Неделю назад убытки понёс, аж 96 рублей! А дело было так. После обеда его кучер с кухаркой приехали на Урал полоскать бельё. Оставив лошадь, запряженную в тарантас на самом берегу, кучер с кухаркою понесли корзину с бельём на мостки. В это время лошадь, вероятно, захотела пить, зашла в воду далеко от берега, угодила на глубокое место и начала тонуть. Кучер бросился за ней в воду, схватил вожжи, но не мог справиться, и лошадь утонула. Уже через час лошадь с тарантасом с помощью верёвок достали из воды, но без признаков жизни.
– М – да, – промычал Евтихий. – Что ещё нового в городе?
– Городские жители за последние время развели много свиней, – сказал Ипатий, – которые ходят свободно по улицам, являются во дворы и портят всё, что только могут. И хозяева ничего не делают, чтобы держать их дома, взаперти.
– Ништо начальство им не внушает? – спросил Евтихий и тут же дал такой совет. – Хотя, по мне должно быть так, зашла чушка к тебе во двор, зарежь её и, был таков. Помяни моё слово, после двух – трёх случаев, хозяева на цепь начнут свиней сажать, как дворовых собак…
В Никольском монастыре собрались самые близкие родственники, друзья и знакомые генерала И. П. Хорошхина. Тут же присутствовали Наказный Атаман со своей свитой, начальственные лица Войскового Хозяйственного Правления и атаманы двух Уральских станиц. При погребении тела Ивана Павловича Хорошхина были произнесены речи: священником о. Кронидом Скопиным и Наказным атаманом Н. В. Родзянко. Евтихия Дуракова, даже, неожиданно для себя, заинтересовала монотонная речь священника.
– Во имя Отца, и Сына, и святого Духа! – начал свою речь отец Кронид. – Ивана Павловича все знали. А насколько он был уважаем войском, можно видеть из следующего, одного из многих, случая, имевшего место в 1899 или 1900 годах – точно не помню. Во время багренного рыболовства «на Царя» на первой ятови не было поймано достаточное количество рыбы, разбили вторую и когда не поймали и на второй, хотели разбагрить третью. Но войско заволновалось и не желало этого. Выступил было один войсковой старшина с уговорами, но с позором для спасения себя должен был вскоре скрыться. Дело обострялось, страсти разгорались, шум усиливался… Тогда выступил пред войском Иван Павлович… Достаточно было войску увидеть всем им знакомую фигуру уважаемого ими доброго полковника и… волне его конец, и третья ятовь была разбита. Таковым авторитетом, таковою доверенностью, таким уважением пользовался от войска Иван Павлович…
Евтихий, аж, улыбнулся в бороду. Как говорится: о покойнике хорошо или ничего. Ему было не понять, почему всем «градским» вспоминался именно случай на «царском» багренье. Неужели, больше нечего было вспомнить. Евтихию врезался в память эпизод, имевший место менее двух лет назад, когда, бывший, тогда, Атаманом 2 – го военного отдела, генерал – майор Толстухин подал рапорт, что из – за болезни службу Его Императорскому Величеству исполнять не сможет. Так, Наказный Атаман генерал Родзянко предложил его числить больным, а на его место назначил своего товарища полковника И. П. Хорошхина. Сначала, вроде, для временного исполнения обязанностей, а затем последовал и Высочайший приказ.
Для казаков Лбищенского отдела назначение полковника Хорошхина стало «благом и наказанием». Иван Павлович был редким гостем в г. Лбищенске. За его спиной творили всякие злоупотребления не только атаманы станиц, но и простые казаки были не прочь нарушать законы в отсутствие Атамана отдела. С другой стороны, в случае решения неотложных вопросов, казаки и атаманы станиц вынуждены были ездить в город Уральск. Особенно в невыгодном положении находились жители станиц, расположенных ниже города Лбищенска. Поэтому на прошедших в этих станицах сходах, после прочтения приказа Наказного Атамана по войску о безвременно погибшем от руки злодея атамане 2 – го отдела И. П. Хорошхине, казаки без видимых эмоций пожалели и потужили о покойном генерале, мол, делать нечего – вернуть нельзя!
– И вдруг такая кончина! – с пафосом продолжал речь отец Кронид. – В центре войсковой территории, в здании войска, при исполнении прямых служебных обязанностей – выяснении нужды пострадавших от пожара и скорейшей помощи страждущим, чего особенно жаждала душа его и во всякое время, низкий враг, под покровом ночи, как ядовитая кобра, лишает жизни здорового человека, семью – дорогого мужа и отца, войско и государство – верного слуги…
Евтихий недослушав речь отца Кронида, подошёл к стоявшему позади собравшейся толпы, старшему члены ВХП генерал – майору Коловертнову и вежливо напомнил ему о пожелании покойного В. П. Бородина видеть на своём служебном месте, чиновником особых поручений, своего товарища и единомышленника, есаула на льготе, Ахилла Бонифатьевича Карпова.
– Есаул Карпов имеет необходимые писательские способности, – добавил Евтихий, – и смог бы заменить на важном поприще составителя истории Уральского казачьего войска, ушедших из жизни генерал – майора И. П. Хорошхина и В. П. Бородина. В Хозяйственном Правлении и войсковой архив под рукой…
Генерал Коловертнов пообещал оказывать всяческое содействие есаулу Карпову в нелёгкой работе по собиранию исторических материалов, а также представить его бывшему войсковому библиотекарю Иллариону Матвеевичу Назарову – заядлому охотнику и рыболову, входившему в число «шестидесятников» и в круг друзей писателя И. И. Железнова. Этот Назаров положил основание подбору книг и статей об Уральском казачьем войске для войсковой библиотеки. Собрание редких книг и брошюр до сих пор хранится там, что существенно облегчит, для Карпова, работу по сбору необходимого материала в его будущий исторический труд…
Вениамин, прогуливаясь по бульвару, встретил своего старого товарища по реальному училищу Василия Чалусова, служившего писарем в штабе. В руках у того была бумага, свёрнутая в трубочку. Оказывается, штабистам было дано приказание подготовить проект приказа по убийству генерала И. П. Хорошхина. Офицеры штаба отправились в Никольский монастырь, находящийся за городом, а писарям – урядникам велели подбирать туда нужные слова, чтобы завтра составить текст и подать его на утверждение Наказному Атаману Уральского казачьего войска Н. В. Родзянко.
– Как думаешь, Веня, – спросил Василий, – если начать приказ словами: «Чудовищное злодейство свершилось в славном Уральском войске», не слишком ли будет официозно и пафосно?
– Лучше начать так: «Неслыханное злодеяние свершилось на этих днях в нашем доселе мирном казачьем крае…», – посоветовал Вениамин. – Ведь, никогда раньше о таком происшествии наши казаки не слышали…
Приказ Наказного Атамана по войску от 14 июня 1908 года за № 488, по сути, показал всю беспомощность властей, которые за прошедшие 9 дней со дня свершения преступления не смогли назвать, даже, полунамёком подозреваемых в этом злодеянии. Набором слов и предложений, назвал Евтихий Дураков этот приказ, когда услышал его по дороге домой.
«Неслыханное злодеяние свершилось на этих днях в нашем доселе мирном казачьем крае, – начал читать приказ, с явной выразительной интонацией, Вениамин, – и повергло всё войско в ужас, горе и оцепенение.
Личных врагов, настолько наступательных, чтобы решиться на зверское убийство для осуществления своей мести, за какую – либо обиду или оскорбление, генерал Хорошхин иметь не мог.
При таких условиях подлое злодеяние это представляется совершенным по иным побуждениям, являясь вероятно адской работой тех подземных сил, которые растлевают слабодушных озлобленных личными неудачами, лишенных нравственных устоев людей, подбивая их на дерзновенные посягательства на жизнь лиц, стоящих на страже закона, порядка и общественного спокойствия, и на другие преступления.
Кто бы не свершил это ужасное дело, в летописи собственно казачьих областей в переживаемое нами лихолетье беспримерное, – кровный ли член нашей войсковой семьи, чему наше незапятнанное нравственное чувство пока отказывается верить, или временный гость на нашей земле, – всё войско, с глубоким негодованием и брезгливым отвращением, отшатнется от негодяя, осквернившего своим злодейством, кровные узы происхождения или долг признательности за гостеприимство. Оно сплотится в едином помысле, по мере сил способствуя розыску преступника подлежащими властями, содействовать скорейшему извержению из своей среды гнусного убийцы и его возможных сообщников. Оно, как один человек, сомкнувшись вокруг стяга своей войсковой чести, достигнет и невозможности повторения подобных преступлений, несомненно особо болезненно отзывающихся в любвеобильном сердце Царя, если они происходят среди казачества, к которому Великий Государь относится особенно доверчиво, как к носителям в высшей мере гражданских и воинских доблестей.
Приказ этот прочесть во всех строевых частях, на станичных и поселковых сходах.
Наказный Атаман Генерал – лейтенант Родзянко».
– Думаю, что мы на правильном пути, – сказал Евтихий. – Войсковые начальники спят и видят, что злоумышленником окажется какой – нибудь «иногородец». Заедем в Скворкин, к Мартынову. Скоро!
Пётр Кузьмич Мартынов, как и обещал Евтихию, сдержал своё слово. Он нашёл потенциального преступника из среды иногородцев. После известия о своём отчислении от должности станичного атамана, он с облегчением выдохнул и поспешил к местному священнику Балалаеву договариваться о крестинах своего новорожденного сына. Отец Варфоломей посоветовал ему приходить завтра, 12 июня, и привести с собою двух восприемников: мужского и женского пола. Недолго думая, Мартынов пригласил в кумовья крестьянина Рязанской губернии Степана Васильевича Кубышкина и дочь мещанина девицу Ксению Ивановну Харитонову. Для иногородних было большой честью породниться с уральскими казаками, а уж, со станичным атаманом – можно было только мечтать. После крещения уже нареченного младенца, Михаила, которое провёл священник Балалаев с псаломщиком Григорием Самарцевым, счастливый отец пригласил кумовьёв в гости, за накрытый, по поводу крестин, праздничный стол. Изрядно уже выпившие, крестьянин Степан Кубышкин и мещанин Иван Харитонов поведали Петру Мартынову тайну, что в ночь убийства генерала Хорошхина, 4 – го июня, в Скворкинском посёлке были замечены пьяными двое: крестьянин Матвей Лапин и фельдшер Олимпий Мясников, которые могли по невменяемости, вероятно, неумышленно, но совершить это преступление. Тем более, они сами не помнили, что творили в тот день. У них имеются ружья, а сами они не отличаются примерным поведением. Фельдшер же Мясников, тот, вообще, открыто ругает начальство, грозя ему убийством. Не иначе, имеет связь с революционерами, предположил Иван Харитонов. Сказанного ими было достаточно, чтобы Пётр Кузьмич сделал правильные выводы и утром весь разговор записал на бумаге, благо память у него была хорошая.
Приехавший в Скворкин, 15 июня, Евтихий Дураков очень внимательно ознакомился с записями Мартынова, найдя их довольно реалистичными и правдоподобными. Единственная закавыка была в том, что фельдшер был из войскового сословия и числился урядником. Евтихий советовал Петру не называть имени сообщника Лапина, мол, видел второго, но не узнал его по внешности. Кроме того, в тот же день новый станичный атаман сотник Михеев созвал сход, который принял соответствующий приговор:
«Убийца обагрил невинной кровью наше станичное правление, нанёс нашему посёлку невыносимый удар и положил черное пятно; а сам остался неизвестным даже для своей жертвы, не показался, и по принятому нынешними крамольниками обычаю стрелять из – за угла, убил и скрылся никем незамеченный».
– Пётр Кузьмич, хоть землю зубами грызи, а наведи следствие на этого иногородца – убийцу генерала Хорошхина, – сказал Евтихий. – Иначе, тебя сделаю крайним в этой истории. У Смолова, денег куры не клюют, он сына то отмажет, а тебя засудят за лжесвидетельство, раз ты его сразу отпустил.
12 июня жители Кулагинской станицы, узнав о смерти многоуважаемого и глубокочтимого генерал – майора И. П. Хорошхина, пришли в содрогание. Повсюду слышались проклятия по адресу гнусного злодея – убийцы.
Весть об убийстве Хорошхина крайне удручающе подействовала и на гурьевцев, которые в своём станичном приговоре записали следующее:
«Многие старожилы помнят покойного Ивана Павловича в Гурьеве, – писали они, – где он провёл детство. Возмущаясь убийством, все казаки в недоумении – каким образом атаман станицы, бывший в смежной комнате, не мог настигнуть злодея, да и хороши же очевидно служители полицейской подводной команды».
Пётр Мартынов до приговора гурьевцев, ещё сомневался в правильности своего поступка. Его, как всякого человека, мучили угрызения совести, а ознакомившись с «недоумением» гурьевских казаков, которые фактически заподозрили станичного атамана Мартынова в сокрытии злодея, он решил окончательно для себя: «своя рубашка ближе к телу». Раз нужно «старым людям», чтобы убийцей генерала Хорошхина был иногородний, значит, так и будет. И не важно, видел он Матвея Лапина в тот день или нет.
На предварительном следствии Пётр Мартынов дал «нужные» показания, которые позже были включены основным пунктом в «Обвинительный акт по делу о крестьянине Матвее Лапине и уряднике Скворкинской станицы Уральского казачьего войска Олимпии Мясникове»:
«Урядник Скворкинской станицы Мартынов часов около 11 ночи 4 июня проходил по задам посёлка, возвращаясь домой с берега Урала, – говорилось в Обвинительном акте. – Когда он находился от станичного правления в расстоянии 150 сажень, то ясно расслышал со стороны правления ружейный выстрел, приостановившись и не слыша никакого шума, он пошёл дальше и, когда стал подниматься к глухому переулку, увидал быстро бегущих по направлению от станичного правления к нему двоих мужчин, из коих один, судя по топоту, был обут в сапоги, а другой был босиком. Бежали они друг за другом: впереди босой, в белой рубахе, на которую, видимо, было накинуто что – то тёмное, ибо белелась только грудь, а сзади – обутый в сапоги, в тёмной одежде. В переднем Мартынов узнал, и по лицу, и по фигуре, хорошо ему известного крестьянина Матвея Лапина, живущего в посёлке. Задний же был ему неизвестен. У Лапина на плече было ружьё. Они вбежали друг за другом в ворота дома Лапина. Мартынов пошёл за ними, на дворе было тихо. Он подошёл к окну дома и начал в него стучать, но из избы никто не откликался, Мартынов, пройдя по задам квартала, свернул в церковный переулок и в глубине двора Лапина услышал какой – то шорох. Пройдя на двор татарина Ахметова, он в щель плетня увидел, как через другой плетень перелезли те же двое мужчин, сначала Лапин, а за ним неизвестный Мартынову товарищ Лапина. Мартынов закричал им: «Что вы за люди?», на что услышал со стороны Лапина площадную брань и слова, «а тебе что тут надо, убирайся», и затем оба побежали в церковный переулок и скрылись за церковью. На восходе солнца, 5 июня, Мартынов вышел со своего двора за лошадью и увидел шедших по направлению к глухому переулку, со стороны мельниц посёлка, Лапина и ещё какого – то, с рыжей бородой мужчину. Лапин шёл босиком и без фуражки. Днём 4 июня Лапина видели пьянствовавшим в компании фельдшера Мясникова и крестьянина Анисимова, из коих последний в этот день был нанят казаком Сенгилевцевым косить сено. Так как Сенгилевцеву нужно было собираться ехать на луга, а Анисимов не являлся, то Сенгилевцев пошёл за ним к Лапину, на квартире у которого тот жил, и вместе с ним затем вернулся домой. Затем оказалось, что Анисимов забыл у Лапина окосиво, за которым Сенгилевцев велел ему бежать. Когда Анисимов прибежал на двор Лапина, то к нему из сеней вышла жена последнего и на вопрос Анисимова «где ея муж», ответила, что его нет дома. Это происходило в 11 часов вечера и луна в это время «была на высоте дерева».
Мартынов умышленно не называл на следствии сообщника Лапина по имени, что позволило суду, сославшись на отсутствие достаточных доказательств, оправдать урядника Мясникова. А Матвей Лапин был признан виновным и приговорён к смертной казни. Ночью 13 – 14 декабря 1908 года, приговор был приведён в исполнение: его повесили в Уральской тюрьме. До самой своей смерти Лапин утверждал, что он не виновен в убийстве И. П. Хорошхина.
– Ну вот, Вениамин, не зря же мы летом мотались в Уральск, – проговорил Евтихий. – Войско от позора избавили, а общество от злостного хулигана освободили. Оказывается, этот Лапин был к двум убийствам причастен.
В середине июля 1908 г., газета «Уральские войсковые ведомости» напечатала заметку из Скворкинского посёлка, в которой впервые были названы по именам причастные к убийству генерала И. П. Хорошхина:
«По убийству генерала Хорошхина арестованы двое: один арендатор мельниц А. М. Логашкина, урядник Мясников, житель Янайкинского посёлка, а другой – крестьянин Лапин, тоже перешедший около года из Янайкина посёлка. В 1907 году летом работал в Янайкинском посёлке у казака Краснинькова крестьянин Самарской губернии, Николаевского уезда и ходил на плавенное рыболовство. Прибывши с плавни, он стал собираться восвояси и попросил хозяина справить ему для дороги одеженку. Красниньков не отказался, из своего старого мерлушчатого тулупа и купленного для покрытия бобрика отдал портному шить пальто. Таким образом мужичек, исправившись тёплой одеждой, собрался домой. В это время Лапин был в Янайкинском посёлке, и вместе с мужичком они отправились в Скворкинский посёлок; их отвёз казак Ерёмин на своей лошади. У мужика было 40 рублей. К валовому покосу приехал брат того мужичка и спрашивает, где находится его брат, который, оказывается, домой не прибыл. Красниньков заявил поселковому атаману. Между тем вблизи Скворкинского посёлка нынешней весной в бывшем саду есаула Плотникова в яме, где был чихирь, найден труп человека, голова проломлена, руки отрублены, ноги тоже и всё это сложено в мешок. Поселковый атаман узнав, что мужика отвез в Скворкинский посёлок казак Ерёмин, взял с собою Краснинькова, 6 – го июля явился в станичное правление и передал станичному атаману подробности. Станичный взял понятых, пошли к жене Лапина и произвели обыск, причем в сундуке оказалось пальто того мужика, который ездил с Лапиным и, по видимому, попал в мешок, потому что пальто признал Красниньков и портной, который его шил.
Улики на лицо.
Жители станицы возмущены против таких негодяев, а выслать их будто бы невозможно; на станичных сходах неоднократно заявляли, что давно пора бы убрать таких гостей, а то они собираются и багрить, и хлеб сеять, а некоторые из них предпочитают по избам и чуланам шарить.
12 июля 1908 г. Казак».
В Обвинительном акте записано, что «у судебного следователя Уральского окружного суда имеется дело об убийстве крестьянина Зиновия Коженова, по коему Лапин привлечен в качестве обвиняемого». Несомненно, данный факт усугубил и без того тяжелое положение крестьянина Матвея Лапина на судебном процессе по делу об убийстве генерала Хорошхина. Против него были многие косвенные улики, а сам он характеризовался «человеком злым, отчаянным, решительным и пьяницей, занимавшимся кражами». Его уже называла народная молва, виновником убийства казачки Тутахиной, четыре года назад в Янайкинском посёлке. Последняя тоже была убита из охотничьего ружья выстрелом в окно ночью, с улицы. Но тогда убийца обнаружен не был. А когда случилось аналогичное убийство генерала И. П. Хорошхина, то мать убитой Тутахиной указала на Лапина. В отличие от него Олимпий Мясников, урядник Скворкинской станицы Уральского казачьего войска, под судом никогда не был.
Действительно, у Наказного Атамана Уральского казачьего войска были дела важнее, чем разборки в посёлках между казаками и иногородцами. По крестьянской реформе П. А. Столыпина в Уральскую область приезжали переселенцы из центральных районов и Малороссии, а киргизы чинили всяческие препятствия по расселению этих крестьян в зауральской степи. Увещевания областных чиновников не действовали на киргизов, поэтому 17 июня 1908 года Военный губернатор Уральской областью генерал Н. В. Родзянко опубликовал казенное объявление, в котором сказал следующее:
«Вместе с началом, нынешним летом, в Уральской области землемерных работ по окончательному отводу переселенческих участков, в некоторых волостях Уральского и одной – Лбищенского уездов было несколько случаев оказания местными киргизами как сопротивления спокойному ходу работ правительственных, к этому году приставленных, чиновников, так и непосредственного насилия над поселенцами, прибывающими на отведенные им участки.
Неоднократно, через господ крестьянских начальников и волостных управителей и лично, я разъяснял киргизскому, во вверенной мне области, народу, что отвод переселенческих участков на свободных излишках киргизской степи предпринят по указанию Его Императорского Величества Государя Императора.
К глубокому сожалению мои разъяснения не были поняты с достаточной серьёзностью, т. к. иначе, очевидно, не было бы тех прискорбных, достойных всякого порицания и заслуживающих строжайшей кары, отдельных проявлений дерзкого самоволия и самоуправства по отношению как чинов, приводящих эти Царские указания в исполнение, так и мирного сельского населения, прибывшего в наш край для использования Высочайше дарованного ему здесь устройства.
Вновь подтверждая киргизскому населению, что заселение излишков киргизской степи есть непреклонная воля Великого Белого Царя, в осуществлении которой не будет мною допущено никаких послаблений, предваряю население Высочайше вверенной мне области, что:
1) Всякое противодействие спокойному ходу землемерных или других работ по отводу земельных участков и насилие над переселенцами, – будут мной прекращены немедленно, если потребуется, то самым беспощадным применением военной силы.
2) Виновные в противодействии землеотводным работам и в насилии над прибывшими поселенцами, будут неуклонно подвергаемы судебному преследованию по всей строгости законов, причем я не премину испросить для чрезвычайных случаев и применения военного суда и законов военного времени.
Независимо сего, лица, виновные в превратном толковании соответствующих по устройству быта переселенцев распоряжений властей и в подстрекательстве населения к исполнению требований администрации, будут мною, на основании обязательного моего постановления, от 26 марта 1908 года, подвергаться, в административном порядке, тюремному заключению до трёх месяцев.
Местные должностные лица, а также волостные и аульные власти, за допущение на этой почве беспорядков, будут подвергаемы мной самой строгой кары».
– Как думаешь, Василий Патрикеевич, Наказный Атаман всерьёз намерен утихомирить киргизов или это его очередная болтовня? – спросил Евтихий у нового Атамана 2 – го отдела, войскового старшины Мартынова.
– Кто его знает, Евтихий Харитонович, – ответил Мартынов. – Вчера издал приказ о направлении отдельной сотни в Бурлин, а сегодня телеграфируют, что вместо сотни в Бурлин отправят всего один взвод казаков. Вот поди, да угадай, что на уме у нашего Наказного Атамана. Одним словом, говорить Москва, а как до дела дойдёт, так сразу в кусты. Что значит, один взвод на весь Бурлинский базар! Ему хулиганов пугать? Раз замахнулся сотней, так посылай! Пусть пройдутся по всем киргизским волостям, замеченным в упрямстве, да вразумят нагайками смутьянов. Не поймут, можно и оружие применить…
Уже 19 июня 1908 года был издан Приказ Наказного Атамана по войску за № 504, который давал понять, что церемониться с киргизами он не будут:
«Предписываю Начальнику Войсковому Штаба командировать отдельную Уральскую казачью сотню на Бурлинский базар в распоряжение Вице – Губернатора Уральской области для пресечения повторения бывших за последние дни, как на этом базаре, так и в соседних киргизских волостях, нескольких случаев открытого сопротивления киргизов работам чинов переселенческих партий и водворения переселенцев на утвержденных за ними участках».
Однако следом был издан Приказ за № 505, который гласил:
«В дополнение приказа войску сего года № 504 предписываю отправленную на Бурлинский базар отдельную сотню задержать, выделив только один взвод из 30 нижних чинов при офицере. Взводу на Бурлинском базаре поступить в распоряжение Вице – Губернатора Уральской области».
Две недели «командировки» пролетели для Евтихия и Вениамина, будто один день. Возвращаясь из Уральска, они несколько дней провели в городе Лбищенске, где новый атаман отдела В. П. Мартынов начал свою работу с обновления состава станичных и поселковых атаманов. В основном это была ротация, то есть перемещение атаманов с одного места на другое. По сути, знающие работу станичные чиновники, убирались с «насиженных» мест. Таким образом, Мартынов пытался искоренить коррупцию в низовых органах власти. Возможно, ему это удалось. По крайней мере, так желали видеть «старые люди», а их мнение высоко ценилось в низовых станицах.
- Вот кого бы хотел видеть во главе Хозяйственного Правления, так это твоего полкового командира, Вениамин! - сказал по дороге домой старик Евтихий. - Меня и Карп Маркелов, знаю, поддержит в этом. Пстрели - те, заразой!
"Старые люди" давно приглядывались к Василию Мартынову. Сын уральского генерала П. В. Мартынова был хорошо образован, успел послужить в уральских казачьих полках и, даже, в лейб - сотне. Но, самое главное, Василий Патрикеевич был истинным патриотом Уральского казачества, хорошо знавшим его историю, обычаи и нравы.