Трудно быть Гоголем

 

(Репортаж №4)

1.

«Быть в мире и ничем не обозначить своего существования – это кажется мне ужасным». Нетрудно предположить, что эта мысль, высказанная Николаем Васильевичем Гоголем, посещает каждую творческую личность. В ряде случаев она является подсознательной причиной всей его деятельности.

Цель статьи – не пересказ биографии великого писателя, а описание психопатологического портрета его личности и возможного влияния существовавших психических расстройств на литературное творчество.

Наследственность Николая Васильевича была самым серьёзным образом отягощена психическими заболеваниями, которые не могли не отразиться на его психике.

/Если в общей популяции распространение такого заболевания, как шизофрения составляет 1-1,5%, то при наличии больных родителей риск заболеть шизофренией сразу возрастает до 46,3%/.

Что известно о родителях Гоголя?

Отец был несомненно литературно одарённым человеком, писал стихи и комедии. Однако отличался большой мнительностью и страшно боялся всяких болезней, другими словами, был ипохондриком. Отмечались у него и явные аффективные расстройства – беспричинная смена приступов меланхолии и легкомысленного веселья. Хватало и других странностей: так, свободно рифмуя слова, он писал в стихах не только письма, но и официальные прошения, что уже выглядело уже абсолютно неадекватно. Умер на 45-м году жизни видимо от туберкулёза, сочетавшегося с последствиями сифилитического заражения. Гоголь считал, что отец умер не от какой-нибудь определённой болезни, а только «от страха смерти». Этот страх передался Николаю Васильевичу от отца как роковое наследство.

Ещё более патологической натурой была мать писателя - Мария Ивановна Гоголь-Яновская, вышедшая замуж в 14-летнем возрасте. Родные и близкие не сомневались в её психической ненормальности. Поводы для такого заключения были достаточно веские: необоснованная подозрительность, принимавшая часто характер навязчивых или бредовых идей, удивительная непрактичность в делах. Своего сына она считала гением (сейчас мы понимаем, что именно в этом своём мнении она оказалась, безусловно, права), нелепо приписывая ему все новейшие изобретения и открытия: паровую машину, железные дороги и т.п. Сам писатель, судя по его письмам, нисколько не обманывался относительно её душевного нездоровья.

В раннем возрасте Гоголь отличался болезненностью и до трёх лет практически не говорил. Некоторые биографы считают, что к первым признакам психического расстройства в виде детских страхов, которые отмечались у него в 5-летнем возрасте.

Но вскоре развитие вошло в свою колею: читать и писать он научился самостоятельно, в пять лет уже пробовал писать стихи. А поступив в Нежинскую гимназию, стал необыкновенно, даже излишне активным. В ведомости за февраль 1824 года по поведению у него поставлена единица «за неопрятность, шутовство, упрямство и неповиновение...»
Вероятно, трудность сосредоточения (по-современному – «синдром нарушенного внимания») и гиперактивность мешали его успеваемости, т.к. учился будущий писатель плохо, ему постоянно требовались дополнительные занятия. Поэтому неудивительно, что учителя гимназии позднее были поражены его всероссийской литературной славой. Ведь Гоголя называли «посредственностью», «terra rudis et inculta - почва невозделанная и необработанная», твёрдо не знавшего даже «спряжений глаголов ни на одном языке». Последнее обстоятельство – неуспеваемость именно по языкам (добро бы речь шла о математике!) – особенно удивительна, если учесть гениальный по красоте и гладкости стиль писателя.

В 1825 году, пытаясь избежать наказания розгами за какие-то шалости, Николай притворился «бешеным». Пришлось позвать четырёх служащих, которым приказали взять Гоголя и отнести его в особое отделение больницы. Там он пробыл два месяца, разыгрывая роль «бешеного». Но любой психиатр скажет, что симулировать «бешенство» или иное психомоторное возбуждение так долго ещё никому не удавалось. Чаще симулируются симптомы «тихого помешательства» или единичный «эпилептический припадок». Так что же произошло с молодым Гоголем?

По описанию произошедший эпизод похож на истерический припадок или на состояние суженного сознания, что тоже не укладывается в такой длительный срок. Возможно, это был приступ шизоаффективного расстройства (заболевания, сочетающего в себе симптомы шизофрении и маниакально-депрессивного психоза), который положил начало нескончаемой череде приступов болезни, сведшей в итоге Гоголя в могилу. Это предположение подтверждает и тот факт, что в том же 1825 году Гоголь вернулся в гимназию после каникул совершенно неузнаваемым, с характером, полярно противоположным имевшему место ранее. Так что это мог быть приступ классический шизофрении, после которого личность больного, как правило, приобретает новые, несвойственные ему ранее черты. Но могла быть и реакция протеста, выразившаяся в бурном кататоническом возбуждении с истерическими компонентами.

Дурашливость сменилась малопонятной застенчивостью и молчаливостью. Особенно бросалась в глаза, как принято выражаться в настоящее время, санитарная запущенность юноши. Воспоминания товарищей носят почти издевательский тон: «Растрёпанность головы Гоголя вошла у нас в общую насмешку... Благодаря его неряшливости, мы все брезговали подавать ему руки при встрече в классах. Да и он сам, замечая это, не искал от нас доброго приветствия, стараясь всегда не замечать никого из нас. Он вечно оставался один. В конце концов, мы даже перестали брать в руки и те книги в библиотеке, которые он держал в руках, боясь заразиться какой-нибудь нечистью». Однокашники звали его «Таинственный карла».

Можно предположить, что сформировавшаяся патологическая структура личности полностью соответствовала душевному складу Гоголя, состоящему из массы несообразностей, слабостей, парадоксов и глупых причуд, многие из которых вошли в воспоминания современников. Но, даже делая скидку на свойственные гениям чудачества, следует признать, что Гоголь своими патологическими странностями превосходил большинство известных писателей.

Постепенно у писателя стали возникать идеи величия, которые являются одним из признаков паранойи. К 1828 году убеждение в своём превосходстве и, следовательно, своём высоком призвании в душе Гоголя окрепло настолько, что он твёрдо решил покинуть Малороссию, где его «не оценили», и ехать в Петербург. Бедный, некрасивый, неловкий, болезненный, закончивший гимназию далеко неблестяще, не знающий иностранных языков, не обладающий никакими талантами мелкий дворянин, казалось, не имел никакого права на успех в жизни. Так оно и случилось бы, не сойдись в одной точке «гениальность и помешательство».    
         
В Петербурге Гоголь сбрил волосы и носил парик, из-под которого иногда высовывалась подложенная под парик вата. Костюм Гоголя представлял собой смесь щегольства и неряшливости. По меткому замечанию Д.С. Мережковского, «у Гоголя даже в этой мелочи, в неумении одеваться, обнаруживается основная черта всей его личности - дисгармония, противоречие». Он всё время старался привлечь к себе внимание, но его нелепая манера одеваться производила отталкивающее впечатление.

В 1831-1832 гг. началась писательская деятельность (опубликованы «Вечера на хуторе близ Диканьки»), которая быстро принесла автору славу. В 1834-1835 гг. его назначили на должность адъюнкт-профессора кафедры всеобщей истории в Петербургском университете. В письме академику М.П. Погодину, написанному в январе 1834 года, Гоголь восклицал: «Ух, брат! Сколько приходит ко мне мыслей теперь! Да каких крупных! Полных, свежих! Мне кажется, что сделаю кое-что необщее во всеобщей истории».

Не из такого ли настроения родился через два года образ Хлестакова?

Но возбуждённое гипоманиакальное состояние, способствующее в большинстве случаев творчеству, меньше всего подходит для систематической преподавательской работы. Психическая неустойчивость не давала ему возможности готовиться к лекциям, к тому же в таком состоянии он при всём желании «не мог быть скромным и любезным по отношению к простым смертным». Болезнь продолжала развиваться по своим законам. И преподавателям, и студентам вскоре стало ясно, что «Гоголь ничего не смыслит в истории». Боясь студенческих протестов и возмущений, ставший уже знаменитым писатель был уволен «ввиду полной неспособности». Но отстранение от службы ничуть не поколебало болезненной самоуверенности Гоголя.

В 1836 году он покидал родину, чувствуя себя непризнанным пророком. Бредовые переживания становились всё сильнее. В нём развивалась мания преследования, ему казалось, что «враги» хотят его погубить, «ославив бунтовщиком», который «подрывает государственную машину».

Наличие таланта у Гоголя ни у кого не вызывало сомнений, но его заносчивость, самонадеянность и «самопоклонение» бросали неприятную тень на его характер, которую он и не думал скрывать. Так он признавался в одном из писем: «...(у меня уже давно всё моё состояние - самый крохотный чемодан и четыре пары белья)… Живу сегодня у одного, завтра у другого. Приеду к вам и проживу у вас, не заплатя вам за это ни копейки».

Гипоманиакальные состояния сменялись депрессивными. В последних случаях Гоголь начинал сторониться общества малознакомых людей. Обыкновенно разговорчивый, весёлый и остроумный, он «съёживался, стушёвывался, забивался в угол, как только появлялся кто-нибудь посторонний, и посматривал из своего угла серьёзными, как будто недовольными глазами». В дальнейшем подъёмы настроения становились более короткими и редкими, они прерывались более длительными и глубокими состояниями депрессии.

Все перечисленные патологические черты личности Гоголя позволяют уверенно поставить вопрос о наличии у него психического расстройства. Попробуем набросать в хронологическом порядке своеобразную историю развития психического заболевания писателя, основанную на воспоминаниях современников.

1830 год. У Гоголя началось уже «бесспорное психическое заболевание».

1833 год. Стал жаловаться на «зябкость» в теле и похолодание конечностей: «Ноги как несогреваемый лёд». Просил у врача Дядьковского заочно рецепт. Но, получив пилюли, принимать их не стал: «вдруг в рецепте ошибка или дадут вместо лекарства яд».

1834 год. Только сверхценными идеями своего величия можно объяснить печальный эпизод его жизни – профессуру, свидетельствующий о полном отсутствии критики к своему состоянию. Его патологическое убеждение в своём универсальном превосходстве гибельно сочеталось с состоянием экзальтации. В это же время сочиняются «Миргород», «Тарас Бульба», «Вий».

1836 год. В Париже Гоголь нередко удручал знакомых россиян своей «убийственною мнительностью». В пушкинском «Современнике» появляются повести «Коляска» и «Нос», а на сцене начинает своё триумфальное шествие «Ревизор».

1837-1838 гг. В эти годы у Гоголя всё чаще проявлялись те патологические черты личности, которые сделались доминирующими в последний период его жизни. Он стал крайне религиозен, часто посещал церкви и любил видеть проявление религиозности у других. Эпизодически у него развивались ступорозные состояния, когда среди оживлённого разговора он неожиданно и надолго замолкал.

1839 год. В это время Гоголь уже уверенно считал себя наделённым даром пророчества. Он объявляет в письме поэту П.А. Плетнёву: «Я не знаю отчего во мне поселился теперь дар пророчества».

1840 год. Гоголь не отказывается от лечения, но подчёркивает его неэффективность. «То, что могло бы помочь желудку, действовало разрушительно на нервы, а нервы - обратно на желудок. К этому присоединилась болезненная тоска, которой нет описания. Я был приведён в такое состояние, что не знал решительно, куда деть себя, к чему прислониться... Я понимал своё положение и наскоро, собравшись с силами, нацарапал, как мог, тощее духовное завещание». Это состояния описано Гоголем так ярко, что можно говорить о наличии у него синдрома тревожной депрессии.

1841 год. Жалобы Гоголя приобретают всё более вычурный и бредовой характер. Он уверяет знакомых в том, что «в нём-де находятся зародыши всех возможных болезней; также и об особенном устройстве головы своей и неестественности положения желудка. Его будто осматривали и ощупывали в Париже знаменитые врачи и нашли, что желудок его вверх ногами».

1842 год. Гоголь охотно пишет о проявлениях своего заболевания, считая его без всяких на то оснований, смертельным. «Болезнь моя выражается такими страшными припадками, каких никогда ещё со мною не было… наконец совершенно сомнамбулическое состояние». Выходит 1-й том «Мёртвых душ».

1843-1845 гг. Из писем Гоголя В.А. Жуковскому: «О болезни или о лечении моём вовсе не думаю. Болезнь моя так мне была доселе нужна, как рассмотрю поглубже всё время страдания моего, что не достаёт духа просить Бога о выздоровлении». «Уже и теперь мой слабый ум видит пользу великую от всех недугов: мысли от них в итоге зреют, и то, что, по-видимому, замедляет, то служит только к ускорению дела. Я острю перо». В это время создаются «духовно-нравственные сочинения» - «Правила жития в мире» и др.

1845 год. Внимание писателя всё больше сосредотачивается на своём самочувствии. «Болезни моей - ход естественный: она есть истощение сил. Век мой не мог ни в каком случае быть долгим. Я худею теперь и истаиваю не по дням, а по часам; руки мои уже не согреваются вовсе и находятся в водянисто-опухлом состоянии». Сжигается первая редакция 2-го тома «Мёртвых душ». И в это же время в одном из писем Плетнёву пишет: «Такая ужасная тоска, что повеситься или утопиться было бы лекарством».

1847 год. Начинается распад психики гениального писателя. «Признаки этого распада стали очевидны… уже “всей Москве”». Издаются «Выбранные места из переписки с друзьями». Появляется «бред двойника». В письме к тому же Плетнёву пишет в Петербург: «Надобно тебе знать, что во Франкфурте, во время нашего пребывания вместе с Жуковским, завёлся другой Жуковский и другой Гоголь. Эти господа весьма часто получали наши письма».

1851 год. И.С. Тургенев, встретившись с Гоголем, пишет в своих воспоминаниях: «Какое ты умное, и странное, и больное существо! - невольно думалось, глядя на него. Помнится, мы… и ехали к нему как к необыкновенному, гениальному человеку, у которого что-то тронулось в голове... вся Москва была о нём такого мнения».

В феврале 1852 года Гоголь сжёг бумаги, среди которых, как предполагают, находилась рукопись 2-го тома «Мёртвых душ». В это время доминирующим синдромом у писателя являлась депрессия с болезненным сознанием своей виновности и греховности своего творчества. Так что, с учётом психотического состояния, содеянное им психологически понятно.      
   
Гоголь скончался во время затяжного депрессивного приступа от истощения и недостаточности мозгового кровообращения, обусловленных как голоданием, так и неправильным, ещё более астенизирующим его лечением - частыми кровопусканиями. Но по-другому в то время лечить не умели.

Мы видим, что уже в самом цветущем возрасте Гоголь представляется типичным невротиком с ипохондрическими навязчивыми идеями. На такой неустойчивой психической почве развилась душевная болезнь, которая приобрела собственное циклическое течение и уже не зависела от его физического здоровья. Галлюцинаторные явления в симптоматике не отмечались, но нарушения мышления (навязчивые и сверхценные мысли, бредовые переживания) были налицо.

В плане физической конституции Гоголь являлся астеником (этот тип наиболее склонен к развитию шизофреноподобных заболеваний).

По поводу психиатрического диагноза Гоголя по настоящее время ведутся споры. Но вряд ли есть смысл углубляться в эту дискуссию. Психиатрическая наука ещё крайне далека от тех медицинских дисциплин, в которых диагноз точно устанавливается или подтверждается с помощью современной аппаратуры или анализов. Можно только предположить, что Гоголь страдал приступообразно-прогредиентной формой шизофрении. Даже делая скидку на свойственные гениям чудачества, следует признать, что Гоголь своими патологическими странностями превосходил большинство известных писателей. И, видимо, сам сознавал этот факт. В письме к М.П. Погодину в 1840 г. он пишет: «Тот, кто создан творить в глубине души, жить и дышать своими творениями, тот должен быть странен во многом».

Так что несомненно одно – великий писатель был душевно болен, его заболевание прогрессировало и по времени сочеталось с творческой деятельностью. Вот этот последний момент и представлялся нам особенно интересным для рассмотрения, так как психическое расстройство великого писателя то способствовала его вдохновению, то тормозила его.

2.

Целесообразно вначале рассмотреть патологию сексуальной сферы Гоголя. Считают, что у него за всю его жизнь не было никаких связей с женщинами. Гоголь никогда не любил, «не знал, что такое любовь», поэтому в его произведениях это романтическое чувство играло самую незначительную роль. Он слишком плохо знал психологию женщин, чтобы реалистично изображать их в произведениях. Предполагают, что половое влечение писатель удовлетворял мастурбацией, а также всевозможными эротическими переживаниями, например, любил рассказывать скабрёзные анекдоты и при этом испытывал явное удовольствие. Разумеется, речь не шла о грубых шутках малообразованного человека. Так или иначе, для сути дела это не имеет значения. Важен факт самого наличия извращения или понижения полового чувства. Однако сохранилось письменное свидетельство врача А.Т. Тарасенкова, который находился рядом с Гоголем в его последние дни. Приводимые им сведения вступают в некоторое противоречие с вышеприведёнными. Врач пишет: «Сношений с женщинами он давно не имел [выходит, что раньше «имел»? - А.Ш.] и сам признавался, что не чувствовал в том потребности и никогда не ощущал от этого особого удовольствия; онании также не был подвержен». Истина, наверное, как всегда находится где-то рядом.

В любом случае шизофреноподобные нарушения личности не могут не затронуть сексуальную сферу. Философ и публицист В.В. Розанов писал: «Он, бесспорно, "не знал женщины", т.е. у него не было физиологического аппетита к ней. Что же было? Поразительна яркость кисти везде, где он говорит о покойниках. "Красавица (колдунья) в гробу" - как сейчас видишь. "Мертвецы, поднимающиеся из могил", - которых видят Бурульбаш с Катериною, проезжая на лодке мимо кладбища, - поразительны. Тоже - утопленница Ганна. …покойники - и Ганна, и колдунья - прекрасны и индивидуально интересны... Поразительно, что ведь ни одного мужского покойника он не описал, точно мужчины не умирают. Но они, конечно, умирают, а только Гоголь нисколько ими не интересовался. Он вывел целый пансион покойниц, - и не старух (ни одной), а всё молоденьких и хорошеньких». Этот факт можно объяснить наличием некрофильных тенденций в структуре личности писателя.

Страсть к сочинительству пробудилась у Гоголя очень рано, чуть ли не с первых дней поступления в гимназию. Первые его произведения можно отнести к комедийным и сказочным. Вот как писатель объяснял их мажорную тональность в своей «Авторской исповеди»: «Причина той весёлости, которую заметили в первых сочинениях моих,… заключалась в некоторой душевной потребности. На меня находили припадки тоски, мне самому необъяснимой, которая происходила, может быть, от моего болезненного состояния. Чтобы развлекать себя самого, я придумывал себе всё смешное, что только мог выдумать. Выдумывал целиком смешные лица и характеры, поставляя их мысленно в самые смешные положения, вовсе не заботясь о том, зачем это, для чего и кому от этого выйдет какая польза».

По поводу происхождения своих персонажей, многие из которых стали хрестоматийными и нарицательными типами мировой литературы, Гоголь писал следующее: «...во мне заключилось собрание всех возможных гадостей, каждой понемногу, и притом в таком множестве, в каком я ещё не встречал доселе ни в одном человеке. Бог дал мне многостороннюю природу... я стал наделять своих героев, сверх их собственных гадостей, моею собственною дрянью».

Своеобразное, наполненное оправданиями объяснение приводит писатель, опубликовав своё последнее, вызвавшее столько нареканий современников, произведение «Выбранные места из переписки с друзьями». «Издавая её под влиянием страха смерти своей, который преследовал меня во всё время болезненного моего состояния, даже и тогда, когда я уже был вне опасности, я нечувствительно перешёл в тон, мне несвойственный и уже вовсе неприличный ещё живущему человеку».

Если из двенадцати творческих лет вычесть ежегодные многомесячные депрессии Гоголя, которые протекали с утратой работоспособности, то простой арифметический подсчёт покажет, что в периоды творческого подъёма писатель должен был работать с маниакальной сверхинтенсивностью.

Будучи уверенным, что он всё время находится под особым божественным покровительством («Бог имеет обо мне особенное своё попечение»; «Чувствую, что не земная воля направляет путь мой» и т.п.), Гоголь интуитивно понимал, насколько его болезненные переживания необходимы ему для творчества. Он писал, что болезнь помогала ему и «положила свою печать» на всё творчество. Душевная болезнь, опьянение, то ли сон, то ли действительность, то ли бредовое состояние - всему этому Гоголь уделил большое место в своих произведениях («Страшная месть», «Портрет», «Невский проспект», «Нос», «Записки сумасшедшего», «Вий», «Шинель» и других). Современные психиатры делают заключительный аккорд: «Без шизофренической расщеплённости не было бы гения Гоголя…»

Так что «поневоле» приходится связывать гениальность Н.В. Гоголя с его психическими расстройствами. Имеющийся патографический материал позволяет утверждать, что подобное влияние действительно имело место и сделало Гоголя тем самым писателем, которого знает весь цивилизованный мир. Однако мы вряд ли услышали бы о нём, если бы его в своё время основательно «подлечили» современными препаратами. Не было бы ни «Ночи перед Рождеством», ни «Вия». Был бы спокойно живущий обыватель, возможно даже пописывавший статейки в Петербургские газеты. Парадоксальная получается на первый взгляд ситуация! Нам приходится радоваться тому обстоятельству, что Гоголь не был психически здоровым человеком и – главное – его не лечили современными психотропными средствами.

Гоголь открывает ряд великих русских писателей, страдавших тяжёлыми психическими расстройствами. Мало кому из писателей (разве что Достоевскому) отечественные врачи уделяли больше внимания, чем Гоголю. Приведённый патографический материал позволяет утверждать, что влияние психического заболевания на литературное творчество имело место и в громадной степени сделало Гоголя тем самым писателем, которого и знает весь цивилизованный мир.

Разумеется, нельзя объяснять литературную гениальность Гоголя психическим расстройством, так как без специфической, во многом наследственной одарённости здесь не обошлось. Но как могла развиться гениальная литературная одарённость у отстающего ученика, которого с горем пополам «вытягивали» специально нанятые репетиторы?!

Швейцарский психолог Карл Густав Юнг писал: «Творческое начало, коренящееся в необозримости бессознательного, вечно будет оставаться закрытым для человеческого познания».

Неужели это действительно так?

***
2012 г.